Хранители (№2) - Темные тропы

Когда она должна была покинуть его, чтобы посвятить себя иным, чем он, ему казалось, что он умрет. Он умолял ее, угрожал ей, но она никогда не уступала. Сраженный, он окопался в своей воображаемой мастерской. С той поры он никогда не знал других женщин, за исключением этой статуи. В ней была воплощена его меланхолия, и ее красота смягчала муки его души.

Он велел лестнице исчезнуть и вернулся к статуе Януэля, установленной в центре мастерской. Он вспоминал о долгих часах, проведенных около ребенка, когда он учил его, как надо обстругивать дерево, как выточить из простой ветки тонкую заостренную палку, которая сможет пробить кольчугу. Он показывал ему, как надо обрабатывать металл, чтобы починить доспехи, как держать деревянный молоток и бить им, чтобы выпрямить искривленные детали или вернуть им первоначальный наклон, а также обучал его наилучшему способу сплетать кольца, чтобы они могли задержать острие меча. Он так и не преуспел в том, чтобы стать другом или даже учителем для мальчика. Ребенок не был простофилей и догадывался, что василиск делал все это единственно для того, чтобы понравиться его матери.

Впрочем, между матерью и сыном было изумительное сходство. Тот же нос, тот же рот… Эта мысль заставила его вздрогнуть.

Не рисковал ли он, покушаясь на Януэля, задеть его мать?

Вдруг он представил себя рядом с фениксийцем: как он столкнется с этим знакомым лицом, с его; взглядом? Окажется ли он способен смять и раздробить его сознание, изваять свои грезы для того, чтобы разрушить его душу? Мать и сын наделены одной иг той же кровью, кровью Волны, и Зименц знал, что видения никогда не лгут. Перекапывая душу фениксийца, он непременно столкнется с богатыми и подробными воспоминаниями, со сценами, которые он, так или иначе, старался забыть.

Он испустил слабый крик и обернулся, как если бы он искал помощи у статуй, которые его окружали. Что стал бы он делать в присутствии подобных воспоминаний? Осмелился бы он их разрушить, приговорить к небытию? Он заломил руки и бросился к Матери Волны в поисках знака.

– Что я должен делать? – взмолился он. – Мое сокровище… ответь мне, пожалуйста. Твой сын… я должен его убить. Они требуют, чтобы я убил его… Захочешь ли ты меня простить?

Впервые тишина показалась ему враждебной. Он упал на колени перед колонной и стукнул кулаком по металлу.

– Я люблю тебя, – прозвучало как выдох.

Он соскользнул на пол, обвил руками колонну и больше не двигался до тех пор, пока голос властителя Арнхема не прорвал занавес его видений.

ГЛАВА 14

Януэль доверился переулкам города. Ему было грустно. Он шел с чуть откинутой назад головой, позволяя дождю струиться по его лицу. Он думал об этом неуместном поцелуе, о лихорадочном порыве, за который он расплачивался теперешней своей дрожью и потерей способности рассуждать. Его смешавшееся сознание удерживало перед собой только лицо Шенды. Она кружилась перед ним, как призрак, и он моментами вскидывал руки, как будто хотел схватить ее.

Он почти ковылял, пошатываясь и с похмельем в сердце, не зная, куда идет. У него было ощущение, будто он истек кровью, готов рухнуть наземь и уже никогда не сможет подняться. Мог ли он подозревать, какая убийственная сила таится в подобном отказе, в поцелуе, который другой не хочет разделить? Никто, даже учитель Фарель, не предупреждал его об опасности этой уничтожающей муки, которую может причинить любовь. Его душа кровоточила, и он не знал, как ее вылечить.

Фасады цвета ржавчины чередовались на его пути и понемногу вливали неведомый бальзам в его раненое сердце. Через приоткрытые двери он стал различать жаркие помещения и в них мужчин и женщин, собравшихся вокруг кристаллических столбиков и рассказывающих нечто, что доходило до него в виде приглушенного бормотания. На галереях он увидел детей, игравших среди летучих рыбок, которые кружились в серебристом облачке. Ему навстречу попались купцы, сопровождаемые гигантскими черепахами, которые двигались медлительным караваном, таща тяжелые тюки на своих красноватых панцирях; женщины с длинными бирюзовыми волосами, улыбавшиеся ему; лавки, которые открывались к ночи и предлагали странную просвечивающую рыбу, купавшуюся в огромных чашах с медовым ароматом. Он остановился перед такой чашей, заинтригованный этим запахом, и ему предложили попробовать одну из рыб. Ее мякоть была пикантной, сладковатой и сочной. Он двинулся дальше, но ему пришлось посторониться, чтобы уступить дорогу нескольким типам с надетыми на голову медузами. Существо напомнило ему медузниц, те органические шлемы, какими сестры-альмандинки снабдили их с Шендой для проникновения в Альдаранш. Медузы не скрывали лиц своих владельцев. Сквозь их желатинообразную плоть просматривались черты их лиц и закрытые глаза. Эти люди, казалось, были погружены в молитву и совершенно полагались на медуз как на своих проводников по улицам города.

Пройдя дальше, он вышел на маленькую площадь и вдруг ощутил у себя под ногами вибрацию. Он опустился на колено, чтобы коснуться ладонью истоптанной поверхности. Кожа Тараска была теплой и почти мягкой. Он продолжил свой путь, пока наконец не угодил в тупик, который упирался в широкую полукруглую террасу, продуваемую морским ветром. С нее открывался вид на синий простор, прочерченный полосками пены. Не обращая внимания на дождь, который хлестал его по лицу, Януэль уселся на ограду и замер, устремив взгляд к горизонту.

Он нуждался в этой необъятности, в подобном пейзаже, соразмерном его страданию и таком прекрасном, что он мог бы затмить красоту драконийки. Знакомый теплый трепет коснулся его сердца. Он заглянул в себя и почувствовал, что Феникс проснулся. Хранитель медленно выходил из своего оцепенения и, казалось, черпал помощь в открытой ране, нанесенной Шендой, чтобы распространить свое тепло по всему телу хозяина. Януэль не знал, каким образом может Хранитель так воздействовать на самые простые и чистые переживания человеческого существа, но он заметил, что его боль ослабла и забилась в самый дальний угол души, чтобы избегнуть жгучего пламени крыльев Феникса. Пламя прижгло рану. Лицо Шенды осталось перед глазами, но теперь Януэль мог любоваться его красотой, не испытывая мучений. Он внезапно понял, что отказ не отнимал у него права верить в то, что он любим, что любовь – это сражение, быть может самое благородное из всех, в какие человек вынужден вступать, и что этот поцелуй был только первой атакой. Мужчины, которые навещали его мать, не дрались за то, что они хотели получить. Они этого требовали, они платили и получали желаемое. Теперь он знал, что любовь имеет цену, для оплаты которой не хватит никакого золота.

Шторм, бушевавший в его душе, стал утихать по мере того, как Феникс проявлял свою активность в его теле. Новый жар разгорался в жилах юноши. Он поднялся с определенным решением вернуться к Шенде. Он должен просить у нее прощения. Он догадывался, что больно ранил ее, когда ушел без единого слова, чтобы затеряться в городе.

Он повернулся, чтобы выйти из тупика, и даже икнул от неожиданности, обнаружив, что он тут уже не один.

Пятеро незнакомцев выстроились вдоль улицы и перегораживали ему выход из тупика. Шестой, со шпагой в руке, вышел на середину площади. Он был одет в длинный, до самых лодыжек, плащ из черного бархата, с капюшоном, который маскировал его лицо. Его сообщники были в такой же одежде, но белого цвета и украшенной большим воротником из горностая.

Януэль проклял свою неосторожность. Он был безоружен и одинок, у него почти не было шансов уйти от них, тем более что его противники устроили ему ловушку в стороне от многолюдных улиц, чтобы он не смог позвать на помощь. Он невольно попятился и уперся в замшелую каменную ограду террасы. Если бы он захотел скрыться в той стороне, ему пришлось бы прыгнуть в пустоту и понадеяться на то, что Феникс окажется в силах притормозить его падение. По меньшей мере десять локтей отделяли его от крыши внизу.

Он внимательно присмотрелся к своему ближайшему противнику. Росту в нем должно было быть около трех с половиной локтей, хотя спина его была несколько сутулой. Обут он был в кожаные сапоги и твердо стоял на ногах, не оставляя никакого сомнения в своих намерениях. Движимый инстинктом, Януэль втянул носом воздух, определяя, нет ли в воздухе зловония Харонии, но ничего специфического не почувствовал. В таком случае, с некоторым облегчением объяснил он себе, это могут быть только люди… убийцы, которых спешно отправило сюда королевство мертвых, за неимением возможности добраться до него с помощью Темных Троп. У него мелькнула мысль воспользоваться властью Волны, но он пока не осмеливался прибегнуть к этой крайней мере. Он сомневался, что противник оставит ему время для выхода в иную реальность, подобного тому, который он пережил в Башне Альдаранша и который позволил ему (не вполне понятным образом) вырвать жемчужины жизни из сердец имперских эмиссаров.

Он подумал о возможности напасть на незнакомца неожиданно, застать его врасплох и тем ослабить, но, взвесив свои возможности, понял, что подобный наскок был заведомо обречен на неудачу. Противник как будто угадал его колебания и поднял острие своей шпаги, которое он до тех пор держал опущенным вниз.

– Кто вы? – крикнул Януэль.

Человек не произнес ни слова и отвернул, в качестве единственного ответа, полу своего плаща. Он положил руку на ножны точно такой же шпаги, как первая, обнажил ее и бросил на землю. Затем подтолкнул ее ногой к фениксийцу.

Тот нахмурил брови. Он опасался подвоха, и его взгляд застыл на лежавшей у его ног шпаге. Это был химерийский клинок с посеребренной головкой эфеса. Только когда противник сделал еще один шаг в его сторону, Януэль покорился необходимости и поднял шпагу. Прикинув на руке ее вес и определив для себя центр тяжести, он тотчас принял боевую позицию. Он вспомнил выпады, заученные в детстве, а также те, которые пыталась вдолбить ему Шенда за время их странствий. Мысленно он попросил Феникса быть наготове и ринулся на противника.

Из-за дождя дорога стала скользкой, и его атаке не хватило точности. Незнакомец чуть отступил и с легкостью отбил удар, нацеленный ему в грудь. Из-под его капюшона вырвался смешок, прежде чем он атаковал в свой черед. Его финта была изящна, несмотря на мешавший движениям плащ. Януэль парировал смертельный выпад и почувствовал, как неистовая сила удара отдалась в его руку. Он сморщился и отскочил, чтобы оказаться вне пределов досягаемости. Незнакомец издал смешок на тон ниже предыдущего и начал медленно и выжидательно обходить его по кругу.

Януэлю приходилось вертеться на одном месте, чтобы оставаться все время лицом к противнику. Он искал изъян, какую-нибудь слабинку, на которой он мог бы сыграть, чтобы взять верх. Несмотря на усилия драконийки и на опыт, приобретенный в детстве с помощью учителей фехтования, он никогда не считал себя настоящим воином. Разумеется, он знал массу технических приемов, но Шенда предупреждала его: необходимо развивать свой стиль и ежедневно совершенствовать его, чтобы определить границы своих возможностей и отыскать свои козырные приемы.

«Слова, – мысленно проворчал он. – Ничего, кроме слов…»

В его багаже было только разнообразие приемов и знание теории, воспринятое от наставников, которые надеялись, занимаясь с ним, добиться таким образом дополнительной благосклонности его матери. Он был для них лишь средством, ребенок, которого они использовали для того, чтобы набить себе цену. Он отогнал эту мысль и сосредоточился на поединке.

Его противник неожиданно остановился. Вдали загремел гром, и молния осветила террасу призрачным светом. Януэль смахнул капли дождя со своего лица и, предчувствуя неминуемую атаку, решил перехватить инициативу. Он сделал вид, что отступает назад, и затем, оттолкнувшись левой ногой, сделал рывок к противнику, целясь ему в голову. В последний момент он отвел шпагу, симулируя защиту, чтобы ударить в сердце. Два лезвия скрестились в снопе искр. Ни один из дерущихся не пожелал разорвать сцепление. Их тела почти столкнулись, и Януэль увидел в глубине капюшона глаза своего противника.

Два темно-синих кружка, которые пробороздила вспышка молнии. Как будто каждый глаз захватил эту молнию в плен.

Изумление заставило его разорвать эту стойку лицом к лицу. Противник тут же воспользовался его замешательством и наотмашь полоснул острием по его груди. Брызнула кровь, и у Януэля от боли вырвался крик. Из-под капюшона послышалось удовлетворенное фырканье.

Януэлю стало ясно, что у него нет никаких шансов на успех. Этот человек опередил его атаку с ошарашивающей легкостью и, очевидно, нанес ему эту царапину только в порядке предупреждения. Яяуэль взглянул в сторону его сообщников и закрыл глаза.

Едва его веки сомкнулись, как в тот же миг установился его контакт с Хранителем.

«Можешь ли ты вложить в мои руки всю твою силу? – спросил он. – Дать мне возможность отвести его шпагу голыми руками?»

Феникс ответил согласием. Януэль открыл глаза и швырнул свою шпагу прочь. Его противник прищелкнул языком, пожал плечами и бросился в атаку. Фениксиец позволил лезвию приблизиться к себе вплотную и взмолился, чтобы только Хранитель не ошибся. Его руки взметнулись и ухватились за лезвие шпаги. Брызнули всполохи красноватого пламени. Они обвились вокруг стального клинка, пестрыми языками поднялись вдоль его рук и угасли.

Шпага осела в двух местах, начисто срезанная там, где руки Януэля сомкнулись на металле, подобно плавильным клещам. Незнакомец содрогнулся и хотел отскочить, но фениксиец оказался намного проворней. Его руки слегка расслабились, кисти нырнули под капюшон и вцепились в горло противника.

– Остановись, Януэль! – взвыл незнакомец.

Работа Феникса в мозгу Януэля чуть было не заглушила крик его жертвы. Его пальцы застыли. Он услышал приглушенное потрескивание волосков, которые коробились от воздействия жара.

– Януэль, – повторил незнакомец, – отпусти! Голос был знакомый, он как будто донесся из прошлого.

Не может быть…

– Капитан Сокол… – прошептал Януэль, как оглушенный.

Человек медленно поднял руки к лицу и откинул капюшон.

– Капитан… – вновь пробормотал Януэль.

На постаревшем лице Сокола отразилось подлинное облегчение, когда Януэль убрал свои обжигающие руки и велел Фениксу отключить воздействие. Капитан был все тот же, каким его сохранила память Януэля. Мужественное квадратное лицо, широкий лоб, волевой подбородок и полные губы. Правда, от его длинных черных волос осталось что-то вроде сероватой тонзуры, а его глаза… глаза, некогда сиявшие голубизной, стали теперь как два темных шара, прочерченных крошечными молниями.

Януэль оглянулся на его сообщников, на случай если речь все-таки шла о ловушке, но люди в белых плащах не двигались.

– Это воинствующие монахи, – сказал капитан, проследив за его взглядом. – Каладрийские братья милосердия. Они здесь, чтобы тебя защитить…

– Но почему? Зачем надо было нападать на меня? – запротестовал Януэль.

– Я не собирался тебя убивать, – возразил Сокол, приложив руку к своей покрасневшей шее. – Я просто хотел убедиться, что легенда не врет.

– Ценою того, что ты мне сделал! – зарычал фениксиец, показав шрам у себя на груди.

– Да.

– Ты же мог меня убить… – добавил он не очень уверенно.

– Не рассказывай мне сказки! Это едва не обернулось совершенно иначе!

– В самом деле, – согласился юноша, слабо улыбнувшись.

Буря, поднятая в его теле Хранителем, стихала. Капитан приблизился к нему и сжал его в своих объятиях:

– Я рад, что снова встретился с тобой. Януэль был смущен, но, уступая чувству, ответил на объятие и в свою очередь обнял за плечи своего старого учителя фехтования.

– Ну и манеры у тебя, однако!

– Малыш, – ответил он, отстраняясь, – я же должен был выяснить, хорошо ли ты усвоил мои уроки. И… как я заметил, ты выучил еще и другие, – заметил он, кивнув на его руки.

– Это Феникс…

– Догадываюсь. Вплоть до особого распоряжения, мне никогда еще не случалось так раскалить шпагу, чтобы сломать ее пополам! – расхохотался он. – Давай-ка пошли со мной. Все эти мелкие махинации меня чертовски высушили. И я должен кое-что с тобой обсудить.

– Эти молнии… в твоих глазах?

– В том числе и это. Но не раньше, чем я опрокину кружку пива, – сказал в заключение Сокол, увлекая его за собой.

Они устроились в скромном трактире, прилепившемся к городской стене. Одно-единственное помещение, где посетителей рассаживали вокруг больших низких столов из грубо обтесанного дерева, обложенных валиками в чехлах синего шелка, освещалось масляными лампами. Монахи-воины уселись поодаль, оставив Януэля с капитаном перед большими бокалами, наполненными пенной влагой.

– Это пиво, малыш, настоящий дар небес, – пригубив, прокомментировал Сокол.

Януэль не ответил. Капитан оживлял такие воспоминания, что ему не удавалось полностью отдаться ощущению реальности. Перед ним был один из редчайших мастеров фехтования, в котором он когда-то надеялся признать отца, и в его обществе, именно сейчас, перед внутренним взором Януэля предстал образ матери…

Он вообще не мог представить себе Сокола без нее. Прошлое возвращало их вместе, обнявшихся и счастливых, до того самого пасмурного дня, когда он их покинул без всякого объяснения. Охваченный приступом меланхолии, юноша надолго погрузился в молчание, с любопытством наблюдая за молниями, которые вспыхивали в глазах капитана. Последний допил свое пиво, вытер губы тыльной стороной кисти и улыбнулся:

– Я примкнул к ордену Пилигримов. Януэль кивнул.

– Как ты нашел меня? – холодно поинтересовался он.

– Это они тебя нашли. – Он указал на каладрийцев. – Не я.

– Зачем же было скрываться?

– Скрываться? – запротестовал капитан. – Я просто хотел убедиться, таков ли ты в самом деле, как мне рассказывали.

Януэль вздохнул и скрестил руки на груди. Он не притронулся к своему бокалу с пивом.

– Кто послал тебя, Сокол? Кто и почему?

– Ты очень изменился. Ты кажешься таким самоуверенным! – отозвался тот с иронической усмешкой.

– Ответь на мой вопрос. Лицо Сокола омрачилось.

– Ты забываешь, чем ты мне обязан…

– Нет, я ничего не забываю. Ни то, как ты обучал меня владеть оружием, ни то, как ты оставил мою мать однажды утром, даже не сказав ей «до свидания».

Сокол отвел глаза и проворчал:

– Ты был слишком мал, чтобы понять…

– А ты слишком стар, чтобы вести себя как мужчина, – хлестнул его фениксиец. Он поднес к губам свой бокал и сделал долгий глоток, прежде чем добавить: – Она бы тебя послушалась, капитан. В тот день ты совершил ужасную ошибку.

Сокол стряхнул рукой невидимую пылинку:

– Здесь я с тобой согласен. Это была ошибка. Я испугался.

– Испугался чего?

– Ее противодействия. Испугался, что она не оставит мне шанса на то, чтобы…

– Стать ее мужем. Да, она подумала об этом, – прошептал Януэль.

Он снова отчетливо увидел свою мать в фургончике, как она, расплакавшись, упала на постель с осунувшимся лицом. В тот день она не произнесла ни слова и лишь время от времени выходила посидеть на крылечке, глядя вдаль и надеясь дождаться появления капитана.

– Мне лучше было уйти, – признался капитан почти неслышно.

– Что тебя заставляет так думать?

– Ты, Януэль. Черт бы меня побрал! – воскликнул он, ударив кулаком по столу. – Она была Матерью Волны, а я… заурядный учитель фехтования.

– Ты же не знал тогда об этом.

– К счастью…

– В таком случае зачем тебе было ее покидать? Сокол прикончил свой бокал одним глотком и знаком велел трактирщику повторить.

– Я был измучен, малыш. Я устал наблюдать, как в каждой битве погибают мои старые друзья, устал убивать, ходить строем, быть здесь и нигде, жить под грохот боевых барабанов… Я познакомился с членами ордена намного раньше, чем покинул твою мать, и долго отказывался стать одним из них. В ту ночь… бушевала гроза. Я видел молнии, их мощь… их сверкание. Я взглянул на твою мать и понял, что люблю ее больше всего на свете. Это правда, Януэль, я любил ее, но она… она была шлюхой.

Он произнес это последнее слово на выдохе, опустив глаза.

– И что же? – спросил Януэль с холодом металла в голосе.

– Не заставляй меня говорить об этом.

– Напротив, я хочу это услышать. Капитан пожал плечами:

– Ну хорошо. Суть в том, что… что я не мог забыть обо всех тех, кто переступал порог фургончика и кого так… приветливо принимала твоя мать.

– Ты должен был знать почему.

– В ту пору я не знал, кем она была, а это, поверь мне, совсем другое дело.

– Очень может быть.

– Это именно так, Януэль. Теперь я знаю, что дар ее тела был чем-то более важным, чем удовольствие, что она давала гораздо больше, чем просто объятия в старом фургончике. Понимаю, что я мог бы догадаться и увидеть, до какой степени навещавшие ее солдаты были счастливы. Понять, что она врачевала их страхи, что она старалась сделать для них менее мучительной мысль о том, что наутро им предстоит погибнуть на поле сражения. Я мог бы понять все это, но… в то время вообразить, чем она была в действительности и почему она кочевала по дорогам войны… Ты не можешь упрекать меня в том, что я не знал этой тайны. Она ни единым намеком не обмолвилась об этом. – Он поудобнее устроился на подушках и с улыбкой принял новый бокал из рук трактирщика. – Конечно, все это не оправдывает мой уход. По правде говоря, я думаю, что был не в силах забыть, чем она занималась. Мы встречались когда придется, в зависимости от военных действий, и с каждым годом наша связь становилась все крепче… Я понял, что настанет день, когда мы уже не сможем расстаться, когда я должен буду принять ее прошлое, чтобы жить рядом с ней. Я предпочел уйти. И за это я должен просить у тебя прощения.

– Да. Стало тихо.

– Мне кажется, – добавил Януэль потеплевшим голосом, – что я долго хотел возложить на тебя ответственность за ее смерть.

Капитан нахмурился:

– Почему? Я уже был далеко.

– Именно. Если бы ты остался с ней, ты бы ее, может быть, спас…

– От харонцев? Я сомневаюсь в этом.

– Все равно. Вначале я упрекал в этом себя за то, что был не способен ее защитить. Потом я понял, что ничего бы не смог сделать, и… подумал о тебе.

– Ты хотел найти виновного?

– Разумеется. Из всех, кого я знал в ту пору, не припоминаю никого, кто был бы так близок к ней, как ты. Ты был идеальным вариантом.

– А теперь?

– Теперь у меня уже нет желания искать виновного. Я принял ее смерть, и… сожалею только о том, что ты не сделал ее счастливой, оставшись с ней.

– Мне очень жаль.

– Не будем об этом.

– Берегись, я ловлю тебя на слове.

Януэль попытался улыбнуться и взял свой бокал:

– Поднимем наши стаканы, капитан. За то, в чем я тебя упрекаю, и за то, что мы вновь нашли друг друга!

– За твои упреки! – ответил Сокол, подмигнув и принимая приглашение.

Януэль согласился.

Они выпили молча, и каждый почувствовал, что этот глоток открывает новую страницу в истории их жизни.

По прошествии некоторого времени, когда бокалы уже стояли на столе, Януэль вновь стал серьезен:

– Зачем ты здесь?

– Затем, чтобы ты без помех добрался до Каладрии.

– Но ты же из Пилигримов.

– Орден порою оказывает услуги тем, кто ищет его покровительства. Монастырь попросил у главы ордена разрешения для меня отправиться в этот город, чтобы встретить тебя, ввести в курс некоторых вещей и увериться в том, что ты благополучно доберешься до берегов Каладрии.

– Но почему они пожелали поручить это именно тебе? Монахи-воины здесь, не так ли? Разве их недостаточно?

– Откровенно говоря, я не знаю. У монастыря свои соображения, и ни я, как, впрочем, и ни орден, мы не желаем их узнавать. Несколько дней назад я получил письмо с приказом как можно быстрее добраться до Альдаранша, чтобы отправиться в путь. Я нашел странноприимных братьев, которых ты здесь видишь, и мы вместе организовали твою охрану.

– Не предупредив меня?

– Мы бы это сделали рано или поздно, но у меня были две основательные причины отложить этот момент. Одна причина сугубо личная – организовать нашу маленькую стычку…

– Скверный замысел, – убежденно сказал Януэль, проведя указательным пальцем по красной полосе, красовавшейся на груди.

– Оно, конечно, так, замысел скверный…

– Продолжай, – усмехнулся Януэль.

– Я хотел также воспользоваться случаем и понаблюдать за твоим окружением. Например, выяснить, не опасен ли этот Черный Лучник. Или эта драконийка не рискует ли в…

– Стоп! Сразу предупреждаю – Шенда безупречна.

– Безупречна? – удивился капитан, понимающе улыбнувшись. – И в каком качестве, малыш?

– Я ей абсолютно доверяю, этого довольно.

– Ей или ее грудям? – засмеялся Сокол.

Рука Януэля дернулась над столом и крепко ухватила его запястье.

– Никогда больше не смей говорить о ней непочтительно, – сказал он капитану, испепеляя его взглядом.

– Ничего себе!

– Ты понял? – спросил он, еще усилив свой захват.

– Ладно, малыш, согласен. Януэль отпустил его.

– Ты любишь ее? То есть я хочу сказать, вы…

– Я не хочу об этом говорить.

– Почему?

– Это тебя не касается.

– Здесь ты прав.

– Вернемся к твоему поручению, – буркнул Януэль.

– Да. Итак, в этом городе есть храм Пилигримов. Я ему подчиняюсь, но мне дана полная свобода во всем, что касается твоей охраны.

– Ты полагаешь, что я нуждаюсь в ней? Капитан заморгал глазами:

– Нуждаешься ли ты во мне, это ты хочешь сказать?

– До сих пор я выпутывался без тебя.

– Я это ценю. Но берегись, уверенность в себе опьяняет с каждым глотком. Я знавал приятелей, захмелевших вот так же, они теряли бдительность.

– Кто мог бы достать меня здесь, в этом городе?

– Темные Тропы могут проникать повсюду, Януэль. Даже в открытом море.

Внезапно у Януэля возникла дерзкая мысль.

– В таком случае подари мне путешествие. Ты же пилигрим. С помощью ваших молний я мог бы оказаться в Каладрии еще до заката солнца.

– Это не так просто.

– Почему? – Януэль склонился к нему с загоревшимися глазами.

– Требуется время, чтобы ты смог передвигаться с помощью молнии, время, необходимое для тренировки тела, которое подвергнется испытанию. И в любом случае орден откажет.

– На каком основании? Я думал, они хотят меня защитить. Наилучшее средство для этого – открыть мне двери вашего храма!

– Нет, Януэль. Не создавай себе никаких иллюзий. И в особенности не стоит недооценивать наше влияние. Между каладрийцами и нами существуют сложные и двусмысленные отношения, засоренные заговорами и предательством. Пилигримы подобны фениксийцам. Мы ревниво бережем наши тайны и нашу свободу. Остальное – дело дипломатии. Мое присутствие здесь ничего другого не означает. Одна из услуг, оказываемая среди прочих, и ничтожная пешка, передвигаемая по шахматной доске Миропотока. Ничего больше. Сегодня я оказался с тобой, потому что они этого захотели. Завтра я могу исчезнуть.

– Но осознает ли орден, какова ставка в этой игре?

– Я надеюсь.

– Они посылают тебя, чтобы ты меня защищал, и отказывают мне в молнии. Как я должен это понимать?

– Никак.

На несколько мгновений повисло неловкое молчание.

– Хорошо, – заключил Януэль, делая вид, что встает, – останемся при своем…

– Нет, – прервал его капитан, – постой! Януэль остановился в нерешительности. Сердце твердило ему, что необходимо стереть воспоминания о прошлом, забыть слезы матери, забыть ту ночь, когда харонцы ворвались в фургончик, не встретив сопротивления, забыть также и то, что этот человек, возможно, был единственным, кого любила его мать. Просто принять эту неожиданную поддержку, которую ему предлагали каладрийцы. Конечно, эта помощь должна была исходить всего лишь от пожилого человека с поседевшими волосами, но значило ли это, что ему нельзя доверять? Чего он опасался? Человека или ордена, который стоял за ним? Или, быть может, это была просто гордыня, убежденность в том, что он сумеет исполнить свой замысел с помощью тех, кого он выбрал сам.

На секунду он закрыл глаза и увидел во тьме лица Шенды, Чана и даже Фареля, соединенные вместе. Он любил их всей душой, они были его опорой, его корнями… Каждую секунду он боялся их потерять, потому что однажды он уже потерял ту, которая значила для него больше всего на свете. Хотя он и принял смерть своей матери как неизбежность, ощущение того, что он не сумел ее защитить, накрепко засело в нем; и в эту самую минуту в этом маленьком трактире он страшился вновь открыть свое сердце, отдаться душой и телом нетронутому братскому чувству, какое он испытывал к капитану Соколу. Страшился еще и потому, что не хотел вновь потерять его.

– Прости меня, капитан, – тихо сказал он.

– За что?

– Я не поблагодарил тебя за то, что ты здесь, рядом со мной.

– Пустяки, – пробормотал заметно смущенный капитан.

– Мне хотелось бы познакомить тебя с моими спутниками, – расщедрился Януэль.

– Я не знаю…

– Ты хочешь остаться в тени?

– Ты не дал мне времени об этом сказать. Есть некоторые важные детали, в которые я должен тебя посвятить.

– Я тебя слушаю.

– Прежде всего, у меня есть для тебя вот это. Он знаком подозвал к себе одного из каладрийцев.

Монах-воин подошел к их столу и положил на него нечто завернутое в черный шелк и формой напоминающее меч.

– Мне дала его твоя мать, – сказал Сокол. – Ей хотелось, чтобы его передал тебе именно я, когда сочту тебя способным владеть. им. Когда я уходил от вас, то засомневался, забирать ли его с собой, но потом… я сказал себе, что у меня будет предлог в один прекрасный день вернуться к вам. – Он положил руку на шелк, скрывавший оружие, и продолжил: – Я предполагаю, что этот меч ей доверили Волны. Я улучил момент показать его кузнецам ордена, и все сошлись на том, что фактура его… уникальна. Иными словами, я думаю, что это один из мечей Сапфира.