Джоанна хотела прожить свою жизнь в мире и спокойствии. Она понимала, что для этого не следует становиться мужу поперек дороги и надо стараться ладить с ним. Но она хотела бы, чтобы и он ладил с ней и не стоял у нее поперек пути.

Она быстро привела свою комнату в порядок: заправила постель и подмела пол, потом распаковала платья и положила их в сундук, задвинула свои три сумки под кровать. Когда она развязала и отбросила меха, закрывающие окно, солнечный свет залил комнату. Воздух был наполнен ароматами Нагорья. Вид из окна был так хорош, что дух захватывало. Нижний луг зеленел как изумруд; холмы по его краям густо заросли соснами и дубами. Красные, розовые, пурпурные дикие цветы гроздьями росли вдоль тропинки, которая, казалось, уходит прямо в небеса.

Перекусив, Джоанна решила прогуляться вместе с маленьким Алексом вдоль луга и подняться по тропинке, вьющейся среди цветов. Она хотела собрать их полный подол и украсить ими свой плед.

Отыскать малыша оказалось совсем не просто. Она спустилась по лестнице и остановилась у входа в большую залу. Четыре солдата пробивали в нем дальнюю стену, а трое других примостились высоко под потолком, прилаживая перекладины.

Все они сразу же заметили ее. Стук молотков затих. Поскольку все они смотрели на нее, она присела в реверансе, приветствуя их, и спросила, не знают ли они, где сейчас может быть Алекс.

Никто не ответил ей. Она смутилась, но повторила свой вопрос, устремив глаза на солдата, стоящего у камина. Он улыбнулся, почесывая бороду, и пожал плечами.

Наконец первый командир Габриэля объяснился.

— Они не понимают вас, миледи.

— Наверное, они говорят только по-гэльски, милорд?

— Да, — ответил он. — Они говорят только по-гэльски. Но, пожалуйста, не называйте меня «милорд». Я всего лишь простой солдат. Зовите меня Колум.

— Как хотите, Колум.

— А вы настоящая пава в нашем пледе.

Он произнес этот комплимент со страшным смущением.

— Спасибо, — отвечала она, спрашивая себя, что же означает слово пава.

Она снова задала наблюдавшим за ней рабочим свой вопрос, теперь уже по-гэльски. Говорить было трудно, язык буквально ломался, еще и потому, что она сильно нервничала.

И снова никто не ответил ей. Все только перевели глаза на подол ее платья. Она тоже взглянула вниз посмотреть, все ли у нее в порядке, и поглядела на Колума, надеясь получить объяснение. Его глаза смеялись.

— Вы спросили их, видели ли они ваши ноги, миледи.

— Я хотела спросить, видели ли они сына Габриэля, — пояснила она.

Колум подсказал ей необходимое слово. Она опять повторила им свой вопрос.

Рабочие покачали головами. Она поблагодарила их и собралась уходить. Колум поспешил открыть ей дверь.

— Я должна поработать над своим произношением, — вздохнула Джоанна. — По выражению лица того пожилого джентльмена можно было понять, что я сказала что-то не то.

«Да уж, совсем не то», — подумал Колум, однако и не подумал соглашаться с нею вслух, чтобы не задеть ее чувства.

— Люди оценят уже то, что вы пытаетесь говорить на нашем языке, миледи.

— Ваш язык очень трудный, Колум, — продолжала Джоанна, — Если бы вы захотели, вы могли бы помочь мне изучить его.

— Каким образом? — спросил он.

— С этого момента говорите со мной только по-гэльски, тогда я усвою язык гораздо быстрее.

— Наверное, — согласился Колум по-гэльски.

— Простите?

— Я сказал «наверное», миледи, — перевел Колум. Она улыбнулась:

— А вы видели Алекса?

— Он может быть внизу, на конюшнях. — Колум говорил по-гэльски и показывал рукой в сторону конюшен, чтобы она могла догадаться о значении его слов.

Она слишком старалась понять, что он говорил ей, и не обратила внимания на то, что происходило во дворе, она не заметила, чем занимались заполнившие его солдаты.

Наконец она сообразила, о чем говорит ей Колум, обронила свое «спасибо» и бросилась бегом через двор. И вдруг обнаружила, что находится в самом центре рукопашного сражения. Колум схватил ее за плечи и оттащил назад как раз вовремя. Брошенная пика едва не резанула се по животу.

Какой-то маклоринский солдат громко выругался. Габриэль наблюдал за схваткой с другой стороны двора. Как только он заметил маневры своей жены, он тут же отдал команду прекратить военные занятия.

Собственное поведение ужаснуло Джоанну. Такая невнимательность была просто позорна. Она подобрала упавшую пику и вручила ее солдату. Его лицо пылало то ли от смущения, то ли от гнева — она не могла догадаться, от чего именно.

— Пожалуйста, простите меня, сэр. Я не заметила, куда иду.

Темноволосый солдат быстро кивнул в ответ. Колум все еще держал ее за плечи. Он мягко потянул ее назад.

Она обернулась, чтобы поблагодарить его за быстроту, с какой он пришел ей на помощь. И тут заметила своего мужа, направляющегося к ней, и улыбнулась ему.

Она оказалась в центре внимания. Макбейновские воины улыбались, маклоринские хмурились.

Столь различная реакция смутила ее. Подошедший Габриэль загородил собой и тех и других. Он не говорил ни слова и только хмурился, глядя на Колума. Тут только Джоанна сообразила, что Колум все еще держит ее. Как только солдат отпустил ее плечи, лаэрд перевел свой угрюмый взгляд на нее.

Она отчаянно пыталась сохранить самообладание, чтобы он не догадался, как она испугана, как колотится у нее сердце.

Она решила опередить его.

— Я была очень невнимательна, милорд, каюсь. Меня могли убить.

Он покачал головой:

— Вас не могли убить. Вы обижаете Колума предположением, что он мог бы нечто подобное позволить.

Она не собиралась спорить с мужем.

— Я никого не хотела обидеть. — Она обратилась к Колуму: — Пожалуйста, примите мои извинения. Я хотела лишь смягчить гнев моего супруга, сразу признав свою глупость.

— Разве у вас что-то не так со зрением? — спросил Габриэль.

— Нет, — ответила она.

— Тогда почему, скажите, Бога ради, вы не увидели, что мои люди состязаются в метании оружия?

— Я уже объяснила, милорд. Я не замечала происходящего.

Ее муж никак не отреагировал на это ее объяснение. Он просто продолжал смотреть на нее, ожидая, пока уляжется его волнение. То, что его жена была на волосок от смерти, чертовски испугало его, он не сразу смог успокоиться.

Они довольно долго стояли в молчании. Джоанна первая прервала его.

— Простите меня, что я нарушила ваши занятия. Но если вы хотите ударить меня, пожалуйста, сделайте это поскорее. Ожидание становится невыносимым.

Колум не мог поверить собственным ушам:

— Миледи…

Габриэль остановил его, подняв вверх руку и призывая тем самым к молчанию. Заметив движение другой его руки, она инстинктивно отступила, помня тяжелую руку своего первого мужа, но тут же решительно подалась вперед.

— Я должна предупредить вас, милорд. Я не могу удержать вас от удара, но в ту минуту, как вы ударите меня, я оставлю ваши владения.

— Но, миледи, вы, конечно же, не думаете, что милорд…

— Отойдите, Колум.

Габриэль отдал этот приказ суровым голосом. Он был вне себя от оскорбления, которое нанесла ему жена, но, видит Бог, пережитый только что страх за ее жизнь был сильнее. Он оправдывал ее тем, что она плохо его знает.

Взяв Джоанну за руку, он поднялся по ступенькам в дом. Для предстоящего важного разговора ему не нужны были свидетели.

Она споткнулась о ступеньку, но быстро выпрямилась и поспешила за мужем. Колум хмуро глядел им вслед. Его лаэрд потащил госпожу за собой. Неужели она думает, что ее супруг собирается отвести ее в уединенное место и там побить?

Подошел Кит, рыжеволосый вождь маклоринских солдат.

— Чего это ты насупился? — спросил он Колума.

— Леди Джоанна, — отвечал тот. — Кто-то забил ей голову дурацкими рассказами о милорде. Думаю, она боится его.

Кит усмехнулся:

— Кое-кто из женщин говорит, что она боится даже собственной тени. Они уже дали ей прозвище. С первого же взгляда они стали звать ее Храбрец-Удалец.

Колум разозлился. Значит, они считали ее трусишкой, ничего о ней толком не зная.

— Мак-Бейн не потерпит этого, — предупредил он. — Кто придумал такое прозвище?

Но Кит не собирался называть ему имя женщины из маклоринского клана.

— Кто именно — не важно, — заявил он. — Прозвище-то заслуженное. Все видели, как леди Джоанна задрожала при виде собаки милорда, а какие она бросает перепуганные взгляды на Мак-Бейна всякий раз, когда он заговаривает с ней.

Колум оборвал его:

— Возможно, она робка, но уж вовсе не трусишка. Ваши женщины Бога не боятся, Кит. Они считают себя чертовски умными. Если я еще раз услышу это прозвище от кого-нибудь из маклоринцев, я с ним рассчитаюсь.

— Вам легче принять ее, — попытался объясниться Кит. — Но маклоринцы не так забывчивы. Вспомни, что ее первый муж разрушил все, что они с таким трудом построили. Они не могут сразу забыть об этом.

Колум покачал головой:

— Нагорцы никогда ничего не забывают. Ты знаешь это так же хорошо, как и я.

— Значит, могут простить, — уточнял Кит.

— Она не имеет никакого отношения к тому, что здесь происходило. И потому не нуждается ни в каком прощении. Напомни женщинам эту святую правду.

Кит кивнул в знак согласия. Однако он думал, что вряд ли его напоминание урезонит женщин. Они были настроены против нее, и он понятия не имел, что может заставить их изменить свое отношение.

Оба воина провожали взглядами своего лаэрда и его супругу, пока те не скрылись за холмом.

Габриэль и Джоанна были теперь совсем одни, а он все шел и шел. Он хотел совсем успокоиться, прежде чем заговорит с ней.

Наконец он остановился и посмотрел на нее. Она не подняла глаз и пыталась отнять у него свою руку. Но он не позволил этого.

— Вы нанесли мне серьезное оскорбление, предположив, что я ударю вас.

Она глядела на него расширенными от удивления глазами. Вид у него был такой свирепый, что, казалось, он может убить кого угодно.

— Неужели вы ничего не можете сказать мне, жена?

— Я помешала вашим занятиям.

— Да, помешали!

— По моей вине ваш солдат чуть не поранил меня. — Да!

— И мне показалось, что вы очень рассердились.

— Я и рассердился!

— Габриэль, почему вы кричите? Он вздохнул.

— Я люблю кричать.

— Я вижу.

— Я думал, что пройдет время и вы станете доверять мне. Но теперь я требую, чтобы вы доверились мне прямо сейчас, с этой минуты.

В его устах это звучало так просто.

— Я думаю, что это невозможно, милорд. Доверие надо заслужить.

— Тогда предположите, что я уже заслужил его, — приказал он. — Скажите, что вы доверяете мне, и решите это для себя, черт возьми! — Но он знал, что требует невозможного. — Ни одному здешнему мужчине не позволяется бить свою жену, — терпеливо втолковывал он ей: — Только трус может дурно обходиться с женщиной, Джоанна. А среди нагорцев нет трусов. Вы можете ничего и никого не бояться здесь. Я прощаю вам оскорбление, поскольку вы не понимали, что говорили. Но впредь я не буду таким снисходительным. Хорошенько запомните это.

Она с любопытством смотрела на него.

— А если в будущем я снова оскорблю вас? Что вы сделаете тогда?

Он не имел об этом ни малейшего представления, да и не собирался его иметь.

— Такого больше не случится.

Джоанна кивнула. Она хотела было повернуться, чтобы опять возвратиться во двор, но затем передумала.

Ее супруг заслуживал того, чтобы попросить у него прощения.

— Иногда я действую прежде, чем обдумаю свои действия. Вы понимаете, милорд? Наверное, это происходит помимо моей воли. Я действительно постараюсь доверять вам и благодарю вас за ваше терпение.

Он догадался, что ей тяжело далось это признание, по тому, как она сжимала и разжимала руки.

— Я и сама не понимаю, почему я готовлюсь к худшему, — озадаченно проговорила она. — Я никогда бы не вышла замуж, если бы полагала, что вы будете дурно со мной обходиться; и все же мне кажется, что есть какая-то частичка во мне, которая никак не может в это поверить.

— Вы доставили мне удовольствие, Джоанна.

— Я?

Он улыбнулся, услышав изумление в ее голосе.

— Вы, — подтвердил он. — Я знаю, что это признание вам тяжело далось. Итак, куда же вы думали путь держать, когда кинулись под пику? — Он хотел изменить тему, чтобы его жена успокоилась.

— Я искала Алекса. Я думала, что мы могли бы с ним прогуляться по лугу и осмотреть эти владения.

— Но я ведь распорядился, чтобы вы отдохнули.

— Я и собиралась только спокойно погулять. Габриэль, взгляните, там позади вас какой-то человек ползет на четвереньках.

Она сообщила это шепотом и придвинулась ближе к мужу. Он даже не обернулся. Ему не нужно было оборачиваться.

— Это Огги, — объяснил он.

— А что он делает?

— Роет ямы.

— Зачем?

— Он забивает посохом камни в эти ямы. Это игра, которой он забавляется.

— Он что, полоумный? — спросила она тихо, чтобы старик не расслышал ее.

— Не обижайте его. Оставьте его в покое. Он заслужил отдых.

Муж взял ее за руку и начал подниматься обратно на холм. Джоанна продолжала оглядываться через плечо на человека, который ползал по лугу на четвереньках.

— Он из макбейновского клана, — заметила она. — На нем ваш плед.

— Наш плед, — поправил ее муж. — Огги один из нас, Джоанна. Алекса здесь нет. Сегодня рано утром я отправил его в семью брата его матери.

— И сколько он пробудет там?

— Пока мы не закончим укреплять стену. Когда все будет завершено, Алекс вернется домой.

— И когда это будет? Сыну нужен отец, Габриэль.

— Я знаю свои обязанности, жена. Вам не следует учить меня.

— Но могу же я высказывать свое мнение, — возразила она.

Он пожал плечами.

— И вы уже начали укреплять эту стену? — спросила она.

— Она уже наполовину укреплена.

— Тогда сколько еще…

— Еще несколько месяцев. Джоанна. — Он нахмурился. — Я не хочу, чтобы вы гуляли по холмам без надлежащего сопровождения. Это слишком опасно.

— Слишком опасно для всех женщин или только для меня?

Он промолчал. Тогда она ответила себе сама и постаралась сдержать раздражение:

— Объясните мне, что это за опасности.

— Нет.

— Почему нет?

— У меня нет на это времени. Просто следуйте моим распоряжениям, и мы вполне поладим.

— Конечно, мы поладим, если я буду во всем вам подчиняться, — пробормотала она. — Честно сказать, Габриэль, я не думаю…

— А лошади у вас отменные.

— Что вы сказали?

— Та шестерка лошадей, которую вы мне подарили, она отменная.

Джоанна вздохнула:

— Мы уже закончили обсуждать мое послушание?

— Да.

Она засмеялась.

Он тоже усмехнулся:

— Вам следовало бы делать это чаще.

— Делать — что?

— Смеяться.

Когда они подошли к воротам, поведение Габриэля совершенно изменилось. Его лицо посуровело. Она подумала, что эта суровость предназначена для окружающих их зрителей. За ними наблюдали все солдаты.

— Габриэль?

— Да? — Его голос звучал нетерпеливо.

— Могу ли я теперь высказать свое мнение?

— Какое мнение?

— Использовать двор для таких опасных военных упражнений — безумие.

Он покачал головой:

— Они не были опасны вплоть до сегодняшнего утра. Я хочу, чтобы вы мне кое-что обещали.

— Да?

— Никогда не грозите мне тем, что покинете мои владения.

Его требовательный тон удивил ее.

— Обещаю, — ответила она.

— Я никогда не позволю вам уехать. И вы понимаете это, правда?

Он удалился, не дожидаясь ответа. Джоанна некоторое время наблюдала за мужем, который присоединился к солдатам.

Она раздумывала над его поведением Николас сказал ей, что лаэрд хочет жениться на ней, чтобы закрепить за собой эту землю. Но Габриэль вел себя так, словно не только эта земля, но она сама по себе тоже имела для него значение.

Она хотела бы, чтобы так и было на самом деле.

Габриэль заговорил с Колумом. Тот взглянул в сторону Джоанны, кивнул и направился прямо к ней. Она не стала дожидаться солдата, чтобы узнать, какой приказ ее супруг отдал своему первому командиру, и быстро сбежала с холма на луг. Она хотела выяснить, что это за макбейновский солдат по имени Огги, игра для которого — рыть ямы в земле.

Голову этого пожилого мужчины покрывали остатки седых волос. Он выпрямился, когда она окликнула его. Глубокие борозды возле рта и глаз говорили о его возрасте — ему было не меньше пятидесяти лет, а то и больше. Но у него были прекрасные белые зубы, красивые карие глаза и теплая привлекательная улыбка.

Джоанна сделала быстрый реверанс и отважно нырнула в гэльский язык.

Он зажмурился и сморщился, как от острой боли:

— Вы совсем исковеркали наш прекрасный язык, дитя.

Огги говорил быстро, и Джоанна не поняла ни слова. Он был вынужден повторить свое обидное замечание три раза, прежде чем до нее дошел его смысл.

— Пожалуйста, скажите мне, сэр, какие слова я неправильно выговариваю.

— Вы немного исковеркали каждое.

— Я бы хотела выучить этот язык, — заявила она, не обращая внимания на комическое выражение ужаса на лице Огги.

— Для англичанки потребуется слишком много усердия, чтобы добиться беглости, — сказал он. — Вы должны будете сосредоточиться. А я не верю, что вы, англичане, на это способны.

Джоанна не поняла и половины из того, что он говорил. Огги драматически хлопнул себя по лбу:

— Клянусь всеми святыми, дитя, вы не понимаете ни слова из того, что я вам говорю.

Он прочистил горло и заговорил опять, но теперь уже по-французски. Джоанна была поражена его безупречным выговором.

— Я вижу, вы удивлены. Так вы считали меня простаком?

Она хотела возразить, но передумала и честно призналась:

— Вы ползали здесь на четвереньках, рыли ямы. И мне показалось, что вы немного…

— Чокнутый?

Она кивнула.

— Извините, сэр. Но когда же вы выучились говорить…

— С тех пор уже прошли годы и годы, — вздохнул он. — Так чего же вы хотели, прерывая меня на середине игры?

— Я хотела узнать, что это за игра. Зачем вы роете ямки?

— Потому что их никто не выроет за меня. — И он весело засмеялся своей собственной шутке.

— Но для чего? — настаивала она.

— Для моей игры требуется вырыть в земле ямки, куда будут попадать камни, если я сумею хорошо прицелиться. Я пользуюсь своим посохом как клюшкой и ударяю им по этим круглым камням. Не хотите ли попробовать? Это игра у меня в крови. Возможно, вас тоже охватит лихорадка азарта, девушка.

Огги взял ее за руку и потащил туда, где он оставил свой посох. Он показал ей, как следует держать эту деревянную палку и как при этом ставить ноги.

— А теперь ударьте хорошенько по камню. Ваша цель — ямка, она прямо перед вами.

Ей было немного не по себе. Огги и впрямь казался слегка сумасшедшим. Но он безусловно был и джентльменом, а то, что она проявила интерес к его занятию, кажется, порадовало его. И потому, не желая задевать его чувства, она стукнула по камню. Тот покатился к краю ямки, чуть качнулся на нем и упал вниз.

Ей тут же захотелось попробовать еще раз. Огги сиял от удовольствия.

— У вас начинается лихорадка, — убежденно заявил он.

— Как называется эта игра? — спросила она, становясь на колени, чтобы достать свой камешек. Затем она возвратилась назад, чтобы встать в первоначальную позицию, и, пытаясь вспомнить правильное положение, ожидала ответа Огги.

— У этой игры нет названия, но она возникла в давние времена. Когда вы освоите ее на близком расстоянии, девушка, я возьму вас с собою на гребень холма, и вы попытаетесь играть с приличной дистанции. Тогда вы наберете для нее свои собственные камни. Лучше, конечно, те, что покруглее.

При второй попытке Джоанна промахнулась. Огги сказал ей, что она была недостаточно внимательна. Конечно, она должна была попробовать еще раз. Она так стремилась сделать ему приятное и попасть в ямку, что и не заметила, как они перешли на гэльский.

Почти весь день она провела с Огги. Колум, очевидно, наблюдал за нею. Он то и дело появлялся на вершине холма, желая удостовериться, что она на месте, на лугу.

И отходил от греха подальше. Через несколько часов Огги объявил перерыв и пригласил ее на противоположную сторону луга, где он оставил свои съестные припасы. Опускаясь на землю, он закряхтел и оперся на ее руку. Потом пригласил ее сесть возле него и вручил ей кожаную флягу.

— Я должен предложить вам угощение, дитя, — заявил он. — Это uisgebreatha.

— Дух жизни, — перевела она.

— Нет. Это вода жизни, девушка. У меня есть особый заварной чайничек, который я сделал для себя по образцу, изученному во владениях Мак-Кея. Наш лаэрд позволил мне взять его с собой, когда мы шли к маклоринцам. Мы все отверженные, знаете ли, все и каждый. Я сам был из клана Маклида, прежде чем препоручил себя Мак-Бейну.

Джоанна заинтересовалась его рассказом.

— Отверженные? Я не понимаю, о чем вы говорите, сэр.

— Все мы были выброшены из своих кланов, по разным причинам. Судьба вашего супруга была решена в тот день, когда он родился бастардом. Когда все мы стали мужчинами, он собрал нас вместе и обучил так, что и самые юные стали превосходными воинами. Конечно же, у каждого из нас есть свой талант. Мой талант можно попробовать сразу, без промедления.

Было бы грубостью отказаться. Джоанна подняла флягу, вытащила пробку, сделала маленький глоток, и ей показалось, что она хлебнула жидкого огня. Сначала она задохнулась, потом закашлялась. Огги пришел в восторг. Для начала он хлопнул себя по коленям, а потом ребром ладони стал стучать по ее спине, чтобы помочь ей отдышаться.

— А ведь это прекрасная вещь, не так ли?

Она могла только кивнуть в знак согласия.

— Теперь идите домой, дитя, — распорядился он. — Лаэрд Мак-Бейн удивится, где это вы пропадаете.

Джоанна поднялась и предложила свою руку Огги, чтобы помочь ему.

— Спасибо вам за прекрасный день, Огги. Старик улыбнулся:

— Вы уже переняли мое произношение, дитя. Это мне нравится. Вы ведь умница, не так ли? В ваших жилах должна течь хотя бы капля нашей крови.

Она поняла, что он поддразнивает ее, поклонилась и собралась уйти. Но прежде спросила:

— Но вы захотите взять меня завтра с собою на гребень холма?

— Возможно, — ответил он.

Джоанна улыбалась. День прошел совершенно восхитительно. Разумеется, ее привел в некоторое смятение гнев мужа, но это не было ужасно. К тому же она узнала кое-что важное о своем супруге: он умеет совладать со своим гневом. Гнев не управляет им — это было для нее настоящим откровением.

Колум ждал ее на гребне холма. Он наклонил голову в знак приветствия, и они пошли вместе к башне.

— Я наблюдал, как вы играли с Огги, — заметил он.

— Это было забавно, — откликнулась Джоанна. — Знаете ли, Колум, я думаю, что Огги — один из самых интересных людей из всех, которых я знала, исключая, конечно, моего отца.

— Мне Огги тоже напоминает моего отца. Он рассказывает такого же рода пикантные истории о прошлых временах и так же, как и отец, всегда смешивает правду с легендами. — Желая сказать ей приятное, Колум прибавил: — Огги был бы польщен сравнением с вашим отцом.

— Он был бы оскорблен, — поправила она, смеясь. — Мой отец был англичанином, Колум. Огги не смог бы не обратить внимания на этот факт. — И она переменила тему разговора: — У вас, наверное, были более важные обязанности, кроме как не спускать с меня глаз. Разве мой супруг поручил вам следовать за мною весь день?

— У меня нет обязанности важнее, чем охранять мою госпожу, миледи, — отвечал солдат. — Однако завтра наблюдать за вами будет поручено Киту.

— Кит — это первый командир маклоринских солдат?

— Так. Он отвечает за них только перед лаэрдом.

— А вы — первый командир макбейновских солдат?

— Да.

— А почему?

— Что почему, миледи?

— Почему нет одного командира и для макбейновских и для маклоринских солдат?

— Вероятно, этот вопрос вы могли бы задать супругу, — заметил Колум. — У него есть веские причины для того, чтобы позволить маклоринцам иметь своего собственного командира.

— Хорошо, я спрошу его, — сказала она. — Мне интересно узнать все о здешней земле и ее людях. Но где мой муж?

— На облаве, — ответил Колум. — Он может вернуться в любой момент. А вы заметили, миледи, что мы говорим по-гэльски? Вы удивительно быстро усваиваете наш язык, ведь вы учили его всего лишь четыре недели перед тем, как приехать сюда.

Она покачала головой:

— Нет, Колум, я добросовестно учила его почти четыре месяца, с отцом Мак-Кечни. В тот момент, когда ваш лаэрд спросил меня, сколько времени я изучала гэльский, я была взволнованна и нужные слова выскочили у меня из головы. О, я вижу по вашему лицу, что мое произношение все еще ужасно.

Странно, но, как только Колум заметил, что она говорит по-гэльски, она опять стала спотыкаться о слова, а ее выговор временами был просто ужасен.

Они уже пересекли двор, когда Колум заметил лаэрда.

— А вот и ваш муж, миледи.

Джоанна поспешно выпрямилась, откинула прядь волос назад на плечи, потерла щеки, чтобы вызвать румянец, и поправила складки на пледе. Заметив, в каком состоянии были ее руки, совершенно измазанные грязью из-за веселого времяпрепровождения с Огги, она быстро спрятала их за спину.

Земля дрожала под копытами коней, когда отряд воинов въехал на ближайший косогор Габриэль скакал впереди всех на одной из тех лошадей, которых она подарила ему в день их свадьбы. Это была самая горячая из всей шестерки, белая, как свежевыпавший снег, без единой отметины. Она легко несла на себе всадника.

— Он выбрал мою любимую лошадь, — сказала Джоанна Колуму.

— Она красавица.

— И сама это знает, — добавила Джоанна. — Рейчел ужасно тщеславная. Она любит делать курбеты, чтобы порисоваться.

— Это потому, что она гордится выпавшей ей честью нести на себе нашего великого лаэрда, — заявил Колум.

Она решила было, что он пошутил, и прыснула со смеху, но Колум даже не улыбнулся, и ей стало ясно, что он говорил серьезно.

Колум же не знал, отчего она смеется. Взглянув на нее, он увидел грязь, которую она оставила на щеках, когда терла их, и улыбнулся тоже.

Пес Габриэля бросился навстречу хозяину и страшно напугал Рейчел. Лошадь попыталась ударить копытом и одновременно поднялась на дыбы. Габриэль осадил ее и спешился.

Пес кинулся к Габриэлю и положил передние лапы ему на плечи. Теперь собака была почти одного роста со своим хозяином и выглядела почти так же свирепо. У Джоанны при виде этой пары от страха задрожали колени. Пес пытался облизать Габриэлю лицо. Ее супруг уворачивался от ласк своего любимца, но крепко хлопнул его по спине в знак одобрения и, оттолкнув его наконец, повернулся к жене.

Она спросила себя, не хочет ли он, чтобы и она положила руки ему на плечи и поцеловала его в знак привязанности. Эта мысль развеселила ее. Она шагнула вперед, но тут же пес зарычал на нее, и она резко остановилась.

Габриэль сам пошел к ней, и вместе с ним к ней приближалась собака.

Ее робость позабавила Габриэля, он никак не мог понять, почему собака так напугала ее. Пес снова зарычал, она отступила снова, и Габриэль приказал волкодаву прекратить свой страшный рык.

Маклоринские солдаты наблюдали за лаэрдом и его женой. Кое-кто из них усмехнулся, заметив ее страх. Другие покачали головами.

— Ваша облава удалась, милорд? — спросила Джоанна.

— Да.

— И было взято достаточно зерна? — спросил Колум.

— Более чем достаточно.

— Разве вы охотитесь за зерном? — удивилась Джоанна.

— И еще за кое-чем необходимым, — объяснил ей муж. — А отчего это у вас на лице грязь, жена?

Она стала поспешно вытирать щеки. Габриэль взял ее руки в свои и взглянул на них.

— Я помогала Огги рыть ямки.

— Я не хочу, чтобы моя жена пачкала себе руки. Он произнес это так, словно внушал жене нечто чрезвычайно важное. Ее супруг был явно недоволен ею.

— Но я уже объясняла…

— Моя жена не должна заниматься повседневными делами.

Она рассердилась:

— Но ведь у вас только одна жена, милорд.

— Ну так что же? Конечно, одна.

— Тогда вашей жене неизбежно придется пачкать руки, — сказала она. — Мне жаль расстраивать вас, но я могу вас заверить, что я наверняка испачкаю их снова.

Ей казалось, что ее объяснения вполне логичны, однако он не желал внимать голосу рассудка.

— Вы больше не будете пачкать руки, Джоанна, — повторил он. — Вы здесь хозяйка. Не унижайте себя грязной работой.

Смеяться ей или плакать? Она не знала этого и вздохнула. У этого мужчины престранные понятия!

— Как хотите, милорд, — пробормотала она, подумав, что сейчас лучше согласиться с ним.

А Габриэль решил, что она пытается быть послушной. В ее глазах он видел смертную тоску, но голос ее звучал покорно, и она старалась улыбаться.

Джоанна как ни в чем не бывало обратилась к Колуму:

— Где здесь умываются женщины?

— Позади башни есть источник, миледи, но лучше всего брать воду из Стремительного ручья.

Солдат хотел было проводить ее, но Габриэль взял ее за руку и сам повел к ручью.

— Впредь вам будут приносить воду, — сказал он.

— Впредь я была бы вам очень признательна, если бы вы не обходились со мною как с ребенком!

Он услышал в ее голосе гнев и не мог этому поверить — ведь Джоанна так робка!

— И я буду вам очень признательна, если вы не станете впредь бранить меня в присутствии своих солдат.