Добрый ангел

— Вы опять надели не тот плед, миледи. Сегодня суббота.

И ей тут же захотелось придушить Кита, ибо его громкое рыгание раздалось у нее за спиной. Ей словно нанесли предательский удар в спину. Она громко охнула, выхватила кувшин из рук мужа и повернулась к мужчинам за столом.

Но Габриэль сумел удержать ее. Он выхватил кувшин, бросил его Киту, затем повернул жену лицом к себе.

— Я попросила вас не вмешиваться, — прошептала она.

— Джоанна…

— Это мой дом или не мой?

— Ваш.

— Спасибо.

— Почему вы говорите спасибо? — спросил он уже настороженно. Она собиралась что-то предпринять. Об этом говорил блеск в ее глазах.

— Потому, что вы только что согласились помочь мне, — пояснила она.

— Нет, я не соглашался.

— Но вы должны.

— Зачем?

— Потому что это мой дом, ведь так?

— Вы опять о том же?

— Габриэль, я бы хотела, чтобы у меня были развязаны руки, когда дело идет об управлении моими домашними. Понимаете? — прошептала она.

Он вздохнул. Проклятье! Невозможно было в чем-нибудь отказать ей. Он не был уверен сам, что согласен, но все же кивнул ей в ответ.

— Ну а сколько же еще чаш и кувшинов вы собираетесь разбить?

— Столько, сколько понадобится, — заявила она. Джоанна повернулась к нему спиной и поспешила встать во главе маклоринского стола.

— Кит, если вы возьметесь за один конец, а вы, отец мой, будете так добры, чтобы приподнять другой, я пойду вперед и открою двери. Джентльмены! — Ее взгляд теперь был устремлен на солдат, сидящих за столом. — Пожалуйста, вынесите свои стулья сами. Это вовсе не потребует много времени.

— Что вы задумали сделать? — спросил Кит.

— Вынести стол во двор, разумеется.

— Зачем?

— Я бы хотела доставить удовольствие маклоринцам, — объявила она. — Теперь они часть моего клана и, полагаю, будут довольны.

— Но мы не хотим выходить во двор! — вырвалось у Линдзи. — Почему это вы так решили? Я хочу удостоиться чести ужинать вместе с милордом. Я хочу остаться здесь.

— Нет, вы этого не хотите, — возразила Джоанна. Она улыбнулась, что окончательно привело воина в замешательство.

— Не хочу?

— Вы будете куда более приятно чувствовать себя во дворе, потому что вам не хочется следовать никаким моим правилам относительно поведения в моем доме. Правду сказать, вы едите, словно животные. Раз так — трапезничайте вместе с ними. Дамфрис будет счастлив составить вам компанию.

Все маклоринцы как один посмотрели на Кита. Он взглянул на своего лаэрда, дождался его кивка, а затем откашлялся. Так он готовился к тому, чтобы вразумить свою госпожу.

— Не думаю, чтобы вы понимали здешнее положение дел, миледи. Эта башня принадлежит маклоринскому клану с незапамятных времен.

— Теперь она принадлежит мне.

— Но, миледи… — начал Кит.

— Что она имеет в виду, когда говорит, будто наша земля принадлежит ей? — спросил Нилл.

Джоанна скрестила руки. Габриэль подошел и встал рядом с ней.

— Я буду счастлива объяснить вам это, но только один раз, так что будьте любезны, старайтесь слушать меня, — сказала она. — Ваш король некогда обменял эту землю. Все ли здесь согласны с этим фактом?

Она подождала, пока солдаты кивнули.

— Король Джон отдал эти владения мне. Все ли признают этот факт?

— Да, конечно, — согласился Кит. — Но, видите ли… Она не дала ему закончить.

— Пожалуйста, простите меня, что прерываю вас, но мне бы хотелось сначала закончить мое объяснение. — Она снова перенесла все внимание на солдат. — Ну а теперь — и, пожалуйста, слушайте меня внимательно, так как я терпеть не могу повторяться, — теперь, когда я вышла замуж за вашего лаэрда, эта земля принадлежит ему. Теперь вы видите, как все просто?

Ее взгляд был устремлен на Линдзи. Тот кивнул, чтобы сделать ей приятное. Она улыбнулась. Комната внезапно поплыла у нее перед глазами. Она закрыла глаза, надеясь, что через несколько мгновении все вокруг опять прояснится. Чтобы удержать равновесие, она ухватилась за край стола. Волна тошноты внезапно нахлынула на нее, но вдруг исчезла так же быстро. «Это из-за мяса, — подумала она, — из-за этого запаха».

— Так что вы говорили, дитя мое? — поторопил ее отец Мак-Кечни, весь сияя от удовольствия из-за находчивости, которую его хозяйка проявила перед лицом солдат.

— Удивляюсь, что ее так рассердило?

Джоанна не знала, кто задал этот вопрос. Он прозвучал из-за стола макбейнцев. Она обратила взгляд в ту сторону и ответила:

— Третьего дня Мэган сказала кое-что, что вызвало у меня удивление, — проговорила она. — Я размышляла об этом, но так и не поняла, что она имела в виду.

— Что же я сказала? — спросила Мэган. Она поспешила встать напротив хозяйки так, чтобы видеть ее лицо.

— Вы сказали мне, что повариха будет счастлива сделать все, что мне угодно, потому что она макбейнка и умеет не только жаловаться. Я, конечно же, хотела узнать, что вы под этим подразумевали, но теперь думаю, что я вас поняла. Вы в действительности говорили о том, что Хильда рада тому, что ей позволено жить здесь. Ведь это так?

Мэган кивнула:

— Правду сказать, она должна быть этому рада. Все маклоринцы дружно кивнули.

— Полагаю, вы не поняли подоплеки сказанного, — продолжала Джоанна. — Маклоринцы не могут иметь никаких претензий на эту башню или на эту землю, и это, джентльмены, установленный факт. Мой супруг зовется Мак-Бейном. Или вы забыли об этом?

— Его отец был лаэрдом маклоринцев, — вставил Кит.

— И все же он Мак-Бейн, — возразила она. — Он был очень любезен с вами. Он более терпелив, чем я, — прибавила она с подтверждающим кивком. — Несмотря на это, полагаю, макбейнцы любезно позволили всем вам, маклоринцы, остаться здесь. Мне в действительности неприятно поднимать сейчас этот вопрос, но, видите ли, я получила важное известие и собираюсь и впрямь привести свой дом в порядок. Мне грустно видеть, что вы уходите, но если мои правила так тяжелы для вас, чтобы следовать им, и, если вы не можете ужиться с макбейнцами, тогда, полагаю, у вас нет выбора.

— Но посторонние здесь макбейнцы, — запинаясь, сказал Линдзи.

— Именно так, — подтвердил Кит.

— Были, — сказала Джоанна. — Но теперь это не так. Разве вы сами не видите?

Этого не видел никто. Джоанна не знала, то ли они были так невероятно упрямы, то ли просто невежественны, и решила попытаться в последний раз заставить их понять ее.

Но Габриэль не позволил сделать этого. Он оттеснил ее в сторону и сам шагнул вперед.

— Господин здесь я, — напомнил он солдатам. — Я и решу, кто останется, а кто уйдет.

Кит тут же кивнул в знак согласия.

— Можно ли нам свободно высказаться? — спросил он.

— Да, — отозвался Габриэль.

— Все мы присягали вам в верности, — начал Кит. — Но мы не клялись быть непременно вашими солдатами. Мы устали от войны и хотели бы отстроиться, прежде чем снова вступать в сражение. Но один из макбейнцев подстрекнул к войне против нас клан макиннсов, а теперь не хочет выйти и признать свою вину. Такое поведение — просто трусость.

Колум вскочил с места:

— Как ты осмелился назвать нас трусами? Великий Боже, это она разворошила? Джоанну опять замутило. Она начала раскаиваться в том, что вообще все это затеяла. Двое маклоринцев встали. Назревала ссора — все по ее вине. А Габриэль, по всему, не был склонен положить этому конец. Судя по его виду, он совсем не тревожился. Его лицо даже, казалось, выражало скуку.

На самом деле Габриэль был чертовски рад, что произошло открытое столкновение. Он позволит каждому воину дать выход своему гневу, а затем объявит, что за этим должно последовать. Те, кто не желает мириться с его решениями, могут удалиться…

К несчастью, Джоанна выглядела сильно расстроенной из-за происходящего. Лицо ее совершенно побелело, и она непрерывно сжимала и разжимала руки. Поэтому Габриэль решил положить конец спору. Он уже собирался отдать приказание, когда его жена выступила вперед.

— Колум! Кит не назвал вас трусом! — крикнула она. Затем перевела взгляд на Кита: — Сэр, вы не понимаете, что говорите, потому что уже посланы люди с поручением переговорить с отцом Клэр Мак-Кей, — поспешно сказала она. — Видите ли, мой супруг опросил каждого из своих солдат, был ли он… замешан в истории с Клэр, и каждый отрицал, что он вообще знает эту женщину.

— Но сказал ли он правду? — вызывающе спросил Кит.

— Я отвечу вам вопросом, — возразила она. — Если бы лаэрд Мак-Иннс обвинил в этом маклоринцев и каждый из вас отрицал бы обвинение перед своим лаэрдом, вы бы ожидали, что он поверит вам?

Кит был достаточно умен, чтобы понять, куда она клонит. Он неохотно кивнул.

— Мы с мужем оба питаем совершенное доверие к нашим людям. Если солдат говорит, что он не трогал Клэр Мак-Кей, значит, так оно и есть. Я не понимаю вас, сэр. Как вы можете ставить слово бессердечного Мак-Иннса выше слова любого из нас?

Никто не нашелся, что ответить на этот вопрос. Джоанна снова покачала головой. Теперь она чувствовала себя ужасно больной. Ее лицо горело, словно в огне, а руки покрылись мурашками. Ей хотелось прислониться к мужу, но она не собиралась говорить ему о своем состоянии. Ей не хотелось ни огорчать его, ни добиться того, чтобы провести остаток года в постели. Она знала мнение Габриэля по части «вы-должны-отдыхать» и была уверена, что именно это ее я ждет.

Джоанна решила подняться в свою комнату и ополоснуть лицо. Холодная вода должна привести ее в чувство.

— Я была бы очень признательна вам, если бы каждый поразмыслил над тем, что я сейчас сказала, — произнесла она. — Я не хочу видеть ссор в своем доме. Л теперь извините мня, я поднимусь к себе наверх.

Джоанна направилась к выходу. Но вдруг остановилась и обернулась к солдатам:

— Когда леди выходит из комнаты, мужчины встают.

— Опять начинается… — произнес какой-то маклоринец достаточно громко, чтобы быть услышанным.

— Ну так что же? — повелительно спросила она. Мужчины встали. Она улыбнулась и повернулась к двери, чтобы выйти. Внезапно комната поплыла у нее перед глазами, но вскоре все снова вернулось на свое место…

— Ты назвал меня трусом, Кит, — прорычал Колум.

— Если тебе хочется так считать, то пожалуйста, Колум, — ответил Кит.

— А что это за важные известия получила миледи, о которых она упомянула?

— Габриэль… — Голос Джоанны был слаб, но муж расслышал и повернулся к ней:

— Да?

— Поддержите меня.

Глава 14

Он поймал ее прежде, чем она ударилась о пол. Все с криком вскочили на ноги. Отцу Мак-Кечни самому стало худо при виде того, как плохо выглядит его хозяйка.

— Очистите стол, — крикнул он. — Мы положим ее.

Нилл и Линдзи схватились за концы льняной скатерти и встряхнули ее. Блюда и тарелки полетели на пол. Мэган стянула скатерть со стола.

— Ради Бога, пошлите кого-нибудь за лекарем! — надрывался Нилл. — Миледи необходима помощь.

— Так она и есть лекарь! — буркнул Колум.

— Отчего с ней случился этот обморок?

— Думаю, это мы виноваты, — решил Линдзи. — Мы совершенно расстроили ее. Для нее это было слишком.

Габриэль, казалось, единственный не был встревожен случившимся. Он, конечно, видел, что лицо ее и впрямь побелело, но не думал, что ей всерьез плохо.

Он ведь заметил, как ее раздражало, что его люди так шумят за столом. Он знал, что она питает отвращение к ссорам, и поэтому расценил ее обморок как умную уловку — дабы отвлечь мужчин от выяснения отношений друг с другом.

Конечно, она чуть хватила через край, и он скажет ей об этом, когда они останутся одни.

— Что делать, это наша вина — это мы вынудили ее швырять чаши, чтобы обратить на себя внимание, — сказал Нилл. — Ей хотелось привить нам кое какие манеры. Бог весть, зачем, но думаю, что нам следовало быть более внимательными к ее пожеланиям.

— Да, — согласился другой маклоринец, Майкл. — Нельзя, чтобы такой обморок повторился. В следующий раз милорда может не оказаться рядом, чтобы вовремя поймать ее.

— Отодвиньтесь, джентльмены, — приказал отец Мак-Кечни. — Дайте доступ воздуху, а то леди нечем дышать.

— Но ведь она дышит, не так ли?

— Да, Колум, она дышит, — ответил священник. — Ваше беспокойство о хозяйке достойно похвалы.

— Сегодня она наша хозяйка, — заметил Линдзи. — Она надела не тот плед.

— Видно, она не научилась менять их правильно, — отозвался Колум.

— Что вы там застыли, Мак-Бейн? Положите леди на стол! — приказал отец Мак-Кечни Габриэлю. — Господа, дайте дорогу лаэрду.

Мужчины тут же расступились. Но как только Габриэль уложил жену на столе, все снова придвинулись. Двадцать голов по крайней мере склонились прямо над ней. Все озабоченно хмурились…

Габриэль чувствовал, что может расплыться в улыбке. Солдаты забыли о своих распрях — их теперь объединяло беспокойство об их госпоже. Джоанна по рождению не была ни маклоринкой, ни макбейнкой. Она родилась англичанкой. Если бы его люди объединились в верности ей, они бы чертовски быстро научились ладить друг с другом.

— Почему она не открывает глаза? — поинтересовался Нилл.

— Кажется, она все еще не пришла в себя, — отозвался священник.

— А вы отслужите над нею отходную, святой отец?

— Не думаю, что это необходимо.

— Не можем ли мы что-нибудь сделать? — Этот вопрос задал Колум.

При этом он угрюмо покосился в сторону своего лаэрда. Очевидно, ожидая напоминания о том, что так расстроило его жену.

Но Габриэль только покачал головой:

— Она, должно быть, очнется через минуту-другую.

— Мы не должны огорчать ее, — сказал Майкл.

— И какое шило воткнулось ей в руку? — поспешно ввернул последнее слово Линдзи взамен того, что собирался произнести, вовремя поймав предостерегающий взгляд священника.

— Это наши манеры вывели ее из себя, — напомнил Брайан.

— Но почему, я спрашиваю? — продолжал Линдзи. — Кажется, миледи никогда не упоминала об этом вплоть до сегодняшнего вечера.

— Ее мать приезжает сюда погостить.

Это объяснение дал им лаэрд. Послышалось общее протяжное «а-а», сопровождающее новость.

— Неудивительно, что миледи пожелала привить нам кое-какие манеры, — сказал Майкл.

— Бедная леди, — прошептал Кит. — Она беспокоилась, что мы опозорим ее перед матерью.

— Мне это очень даже понятно, — согласился Колум.

— Тогда нам лучше перенять кое-какие манеры, — предложил Линдзи. Он вздохнул: — В конце концов, это она убила Любимчика.

— И еще троих волков, — добавил Кит. Габриэль уже начинал терять терпение: как долго Джоанна намерена продолжать свой обморок? Но тут она открыла глаза.

Джоанна едва не закричала, но вовремя удержалась и только громко охнула. Она рассматривала солдат, глядевших на нее сверху вниз, и старалась перебороть испуг.

Ей потребовалось некоторое время, чтобы понять, что она распростерта на обеденном столе. Джоанна никак не могла взять в толк, как она здесь очутилась.

— А почему я на столе?

— Он был ближе, чем ваша постель, миледи, — ответил Колум.

— Вы потеряли сознание, — прибавил Кит, полагая, что она не помнит этого.

— Почему же вы не сказали, что ваш матушка приезжает сюда погостить? — спросил Нилл.

Джоанна попыталась сесть. Отец Мак-Кечни коснулся ее плеча:

— Вам лучше оставаться на месте, дитя мое. Ваш супруг будет счастлив отнести вас в постель. Теперь вам получше?

— Да, благодарю вас, — ответила она. — Я действительно потеряла сознание? Этого никогда раньше со мной не случалось, Не могу сообразить — отчего же…

Линдзи решил сам дать надлежащее объяснение:

— Это наши манеры вывели вас из себя, миледи.

— Разве? Солдат кивнул.

— Вам нужно по крайней мере с неделю полежать в постели, — порекомендовал Кит.

— Я не хочу лежать в постели, — запротестовала Джоанна.

— А я говорю, что миледи нужно полежать в постели недели две, — заявил Колум. — Это единственный способ чтобы миледи восстановила силы. Ведь она слабенькая, если вы помните, — прибавил он.

Мужчины закивали головами. Джоанна была возмущена:

— Я не слабенькая! — едва не закричала она. — Отец мой, позвольте мне встать. Я не могу идти спать. Сейчас моя очередь сидеть с Клэр Мак-Кей.

— Я буду счастлива посидеть с ней, — предложила Мэган. — Ведь это несправедливо, что только макбейнцам позволено ходить за ней. Вы же не хотите, чтобы маклоринские женщины обиделись на такое небрежение, не так ли, миледи?

— Мэган, теперь не время говорить об этом, — пробормотал Кит.

— Но макбейнки были единственными женщинами, которые предложили свою помощь, — пояснила Джоанна.

— А вот теперь и я прошу об этом, — настаивала Мэган.

— Тогда я благодарю вас и, конечно же, признательна вам за вашу помощь.

Мэган улыбнулась. Ей польстила благодарность хозяйки.

Итак, с этим вопросом было решено. И Джоанна хотела выяснить отношения с мужем. Она намеренно избегала пока что смотреть на него, ибо подозревала, что он хмурится и наверняка готов наброситься на нее со своим вечным «я-же-говорил-вам-что-вы-слабы». Она внутренне собралась с силами и подняла на него глаза. Габриэля было легко отыскать взглядом, поскольку он возвышайся над своими солдатами.

Ее муж улыбался! Это совершенно ошеломило Джоанну. Она была уверена, что он раздосадован, встревожен. И ей, казалось бы, следовало почувствовать облегчение при виде его явно хорошего настроения, но она этого не почувствовала. Как-никак она ведь была в обмороке, а Габриэль прежде так тревожился о ней. А теперь выглядел… прямо-таки счастливым! Он что же, нашел ее обморок забавным?

Джоанна подозрительно глядела на мужа, а он подмигнул в ответ, что вовсе привело ее в замешательство.

— И когда же сюда приедет ваша матушка? — тем временем спрашивал ее Кит.

Она, все еще глядя на мужа, ответила маклоринцу:

— Месяца через два-три.

Затем Джоанна улыбнулась отцу Мак-Кечни и мягко сняла его руку с плеча — так, чтобы можно было встать.

Колум попытался поднять ее на руки. Кит старался помочь ей, перегибаясь через стол с другой стороны. Каждый тянул Джоанну в свою сторону.

Наконец вмешался Габриэль. Он отстранил Колума и поднял жену на руки.

— Положите голову мне на плечо, — велел он. Она не поторопилась выполнить его распоряжение, и он сам пристроил ее голову куда следовало.

Габриэль вынес жену из залы, поднялся по лестнице. Она протестовала почти всю дорогу:

— Сейчас я чувствую себя прекрасно. Я могу идти сама, супруг мой. Отпустите меня.

— А я хочу нести вас, — объяснял он. — Это самое меньшее, что я могу сделать после всех тех хлопот, которые вы пережили, наставляя моих людей.

— Самое меньшее, что вы можете сделать?

— Да, — ответил он.

Она не имела ни малейшего представления, о чем он говорит. А его улыбка еще более приводила ее в замешательство.

— Вы ведете себя так, словно мой обморок позабавил вас, — вырвалось у нее.

Габриэль открыл дверь спальни и внес ее.

— Это правда, вы позабавили меня, — признался он. Ее глаза расширились от удивления.

— Но ведь вы обычно очень тревожились обо мне и все время ворчали, требовали, чтобы я отдыхала целые дни напролет. И что это за внезапная перемена в вашем поведении, хотела бы я знать?

— Я не ворчал. Ворчат старухи, но не воины.

— Нет, вы ворчали, — настаивала она. — И муж должен все-таки хотя бы немного волноваться, если с женой случается обморок, не так ли?

— Ваша уловка сработала, — сказал он, — мои люди и думать забыли о своих разногласиях. Для того вы и притворились, будто потеряли сознание, разве нет?

Он почти что бросил ее на кровать Джоанна дважды подпрыгнула на ней, прежде чем уютно устроиться.

Теперь Джоанна была готова рассмеяться. Она прямо-таки испытала облегчение. Габриэль, значит, не был бесчувственным чурбаном, он просто думал, что она разыграла обморок.

Джоанне неприятно было вводить мужа в заблуждение, но не очень-то хотелось и разуверять его. Если он поймет, что она не притворялась, то, скорее всего, заставит ее пролежать в постели до будущей весны.

Поэтому она никак не отреагировала на слова мужа. Если он сочтет ее молчание подтверждением его догадки, пусть уж так и будет.

— Разве вам не хочется похвастать своей сообразительностью? — спросил он, сбрасывая с себя сапоги.

Он начал развязывать узел на своем пледе. Все это время он не отрывал от нее взгляда.

— Хвастают старики, милорд, — ответила она. Ее взгляд был прикован к его талии. — Старики, а не жены воинов.

Господи, как она нравилась ему. Он любил ее способ выворачивать его слова против него же. Джоанна стала невероятно дерзкой. Значит, она переборола свой страх перед ним.

Но краснела она так же легко, как и прежде. Сейчас ее лицо пылало. Она, конечно, догадывалась о том, что он намеревается делать. Он же решил поведать ей об этом, чтобы еще сильнее смутить ее. Тогда она будет совершенно возбуждена. Господи, как ему нравится эта женственная черта.

Он встал у края постели и сообщил ей до мельчайших подробностей, что именно он собирается сделать с ней. От картины, которую он обрисовал страстными словами, ее лицо вспыхнуло, а когда он сказал, каким способом он собирается заняться с ней любовью, она почувствовала, что сейчас упадет в обморок.

Сосредоточенное и возбужденное выражение его лица говорило о том, что он не шутит. И все же ей необходимо было увериться:

— Разве мужчины и женщины действительно любят друг друга таким манером?

Ее голос прерывался, и она не могла ничего с этим поделать. Сердце отстукивало неистовые удары, и она испугалась своего собственного возбуждения, пока пыталась понять, возможно ли то, о чем говорил Габриэль. I Представленное им одновременно и ужасало и возбуждало ее.

Он поставил ее на ноги и начал раздевать.

— Вы шутите со мной, не так ли, супруг мой? Он засмеялся:

— Нет.

— Разве мужья с женами действительно…

— Мы с вами — действительно, — ответил он хриплым шепотом.

Она затрепетала.

— Правду сказать, я никогда не слышала о таком…

— Я сделаю так, что вам понравится, — обещал он.

— А вам понравится…

— О да.

— А что я…

Его супруге было очень трудно оканчивать свои фразы. Она вся дрожала. И он тоже. Его движения стали чертовски неловкими, пока он воевал с тоненькими ленточками на ее нижнем белье.

Он вздохнул с облегчением, когда наконец освободил ее от последнего покрова, а затем резко притянул к себе. Он поднял ее так, чтобы его напряженный фаллос мог уместиться между ее ног.

Она тесно прижалась к нему. Он заворчал от удовольствия.

Они вместе упали на кровать. Габриэль перекатился поверх нее. Он приподнялся на локтях и наклонился, чтобы захватить ее губы долгим, одурманивающим поцелуем. Их языки соприкасались и терлись друг о друга, а когда он передвинулся и начал целовать ее шелковистую шею, опускаясь все ниже и ниже, он почувствовал, как она вся трепещет от удовольствия.

Но она еще не вполне закончила донимать его вопросами. Она была трусихой, как сама думала, и это, видимо, было причиной того, что ей хотелось получить исчерпывающие объяснения.

— Габриэль, вы действительно думаете целовать меня… туда?

— О да, — прохрипел он. Его дыхание, такое сладостное и жаркое на ее чувствительной коже, пробудило в ней желание.

— Тогда и я хочу… понимаете… целовать вас… туда… Он замер. Она стала тревожиться. Он медленно поднял голову и посмотрел на нее:

— Вам ничего не нужно делать, — сказал он ей.

— Но ведь вы хотите этого?

— Да…

Он протянул это слово. Господи, он был сладострастным мужчиной. Она почувствовала себя так, как будто уже угодила ему. Она повернулась и погладила его по лицу. Он прижался к ее руке. Он любил, когда она прикасалась к нему. Ему нужно было это, как она понимала, почти так же, как и ей было нужно сейчас, чтобы он гладил ее.

Она вздохнула и обвила руками шею мужа. Ока хотела поднять его выше, но он сопротивлялся.

— Джоанна, вы не должны… Она улыбнулась:

— Я сделаю так, что вам понравится.

Его голова упала ей на плечо. Он потрепал зубами мочку ее уха, шепча:

— Я знаю, что мне понравится, но я не знаю, как вам…

Теперь у него возникли затруднения с тем, как закончить фразу. И причиной тому стали ее руки — они скользнули вниз и нежно погладили его фаллос. По телу Габриэля пробежали судороги, он просто потерял способность соображать…

Он беспокоился, как ей это все понравится. Начала она довольно робко, но скоро переборола свою застенчивость и стала чертовски страстной. Она довела его до безумия. И его сердце готово было остановиться, когда она взяла его фаллос в рот. Теперь она была неистова и совершенно не сдерживалась, когда ласкала его своим языком и губами, и она заставила его стать таким же неистовым себе в угоду.

Он не смог долго выдерживать это напряжение. Он дошел до апогея раньше нее, но как только очнулся от спазмов, сотрясавших тело, и смог снова владеть собой, то обратил все внимание на нее, чтобы доставить удовольствие жене…

Ее всхлипывания вскоре перешли в крики. Она шла к вершине с такой неистовостью, что дыхание ее пресекалось. Она требовала, чтобы он прекратил эту чудесную агонию, одновременно цеплялась за него и молила продолжать.

Она заставляла его то цепенеть, то трепетать. Его охватило отчаянное желание войти в нее. Габриэль передвинулся и встал на колени между ее ног. Его руки схватили ее ягодицы, и он приподнял их в тот же момент, когда глубоко вошел в нее.

Он чувствовал себя, словно умер и вознесся на небеса. Она была так чертовски тесна, так невероятно сладостна и податлива, и он знал, что никогда не будет в состоянии насытиться ею.

Ложе содрогалось от их движений. Их дыхание было тяжелым и прерывистым, и, когда они снова дошли до апогея, ее крик зазвенел у него в ушах.

Он изнемог, со стоном обнимая жену Он ясно слышал, как стучит ее сердце. Его тщеславие было удовлетворено. Он заставил ее совершенно забыть самое себя.

Но она сделала с ним то же самое. Он нахмурился, осознав это. Теперь он не мог отделить себя от своей жены. Не мог просто заниматься с ней любовью, а затем возвращаться к своим делам, выбрасывая ее из головы. Она стала больше, чем просто женщиной, с которой он живет и совокупляется в темные часы ночи. Она была его женой, и, черт возьми, она была даже больше, чем женой.

Она была всепоглощающей его любовью.

— Дьявольщина, — пробормотал он, а затем поднял голову и взглянул на нее. Она крепко спала Он почувствовал облегчение, ибо не смог бы объяснить ей свое смятение и слово, вырвавшееся у него…

Он не мог заставить себя уйти от нее. Долгие минуты он продолжал на нее смотреть. Он любовался ею и все же не ее красота была причиной того, что он совсем потерял голову. Помоги ему Господь!.. Нет, это ее характер заставил его забыть о том, что надо быть сдержанным и надменным. Внешняя прелесть пройдет с возрастом, но ее духовная красота, кажется, будет становиться все удивительнее день ото дня, и так будет всегда.

Она поймала его в ловушку, ослепила его, и теперь уже с этим трудно что-то поделать. Оставался только один способ защиты. Джоанна должна была с такой же всепоглощающей неотвратимостью полюбить его. Истинный Бог, он не позволит себе остаться уязвимым перед ней, но сделает ее такой же.

От этих мыслей Габриэлю стало легче. Он не знал еще, как вести себя с ней дальше, но он разберется.

Он поцеловал ее в лоб и поднялся с постели. Он видел, что любовные занятия явно утомили ее. Это заставило его улыбнуться. Но тут он непроизвольно зевнул и понял, что и сам утомлен.

Пока одевался, он все смотрел на нее, а затем старательно укутал ее в постели. И — черт его побери! — он поцеловал ее еще раз, прежде чем уйти из комнаты. Собственная чувствительность ужасала Габриэля. «Любовь — коварное чувство», — говорил он себе. Возможно он сумеет с ним справиться. Должен справиться… Он чуть было не хлопнул при этом дверью, но вовремя спохватился и прикрыл ее так тихо, как только мог.

Дьявол! Он становится мягкосердечным! Габриэль потряс головой при мысли об этом. Интересно, какие еще подарки ожидают его. Теперь он уже признался себе, что и впрямь влюблен в собственную жену. И будущее тревожило его. Если он превратится в обожающего мужа, это добром не кончится…

Да, любовь — коварное чувство.

Джоанна проспала всю ночь. Габриэля не было в комнате, когда она проснулась. Но ей было легче сейчас быть в одиночестве — ее так мутило, что она заставляла себя не дышать, только бы не чувствовать этой тошноты.

Дважды она попыталась встать с постели, но всякий раз комната начинала кружиться у нее перед глазами, а спазмы в желудке становились сильнее. Джоанна постаралась дышать глубже и ровнее, но и это не помогало. Тогда она потянулась к умывальнику и положила мокрое полотенце на лоб — легче не стало. Наконец Джоанна, встав на колени, наклонилась над тазом, решив более не сдерживать дурноту, при этом ей казалось, что она вот-вот снова упадет в обморок.

Джоанну вывернуло наизнанку. Ей казалось, что она отдает Богу душу. Но когда приступ кончился, ей стало на удивление лучше. Какая бы напасть ни одолела ее, она или уже прошла, или развивалась весьма странно…

Джоанна не привыкла себя баловать, но не могла не тревожиться. Вчера она думала, что причиной ее обморока были слишком резкие запахи жареной баранины при ее пустом желудке. Но сейчас единственным, ощущавшимся в спальне, был аромат леса и земли через открытое окно…

Она постаралась пока не думать более о странном недуге. Она знала, что уже пропустила мессу и должна будет сказать отцу Мак-Кечни, отведя его в сторону, что била немного нездорова.

Краска вернулась к ее лицу, пока она одевалась. Причесав волосы, она отправилась взглянуть на Клэр Мак-Кей.

Дверь ей открыла Хильда. Джоанна улыбнулась, поглядев на Клэр, сидящую в постели. Хотя лицо ее все еще было распухшим, а левая его сторона черно-багровой от синяков, глаза уже были ясными, а не затуманенными. Джоанна подумала, что побои не причинили Клэр непоправимого вреда.