МАСКИРОВКА

На мгновение я совершенно растерялась. Очень хочется сказать, что возникло желание ударить Тобита и стереть глупую усмешку с его лица… Но это было бы неправдой, я была слишком ошеломлена даже для того, чтобы разозлиться. Кусок мягкой кожи больше всего походил на лоскут коричневой ткани. И он воображает, что я приложу это к лицу?

— Вижу, ты довольна, — удовлетворенно кивнул он. — Поверь, это все, что тебе надо. Самоклеящаяся, пористая, чтобы пот выделялся наружу, а воздух проникал внутрь, даже обладающая свойством подстраиваться под цвет твоей кожи, словно хамелеон.

— Моей… — Я с трудом сглотнула. — Да, Филар, это именно то, чего я хочу. Кусок синтетического материала — я прикладываю его к лицу и смотрю, как он багровеет. Удовольствие — высший класс!

— Рамос, Лига изобрела этот материал специально с целью скрывать всякое дерьмо вроде того, что красуется у тебя на лице. Скрывать все — в этом состоит идея Мелаквина. Ха! Вот послушай. Прежде у меня был отвратительный шрам в память об одном приключении. Теперь кожа на этом месте гладкая, словно задница младенца. — Он говорил очень громко, как часто случается с пьяными, и, видимо, внезапно осознав это, понизил голос. — Послушай, Фестина… может, получится, а может, и нет. Кто знает, как кожа среагирует на… то, что у тебя? Но когда я прикрываю свой синяк, она не приобретает цвет синяка. И я, так и быть, выдам тебе еще один секрет: на носу у меня тоже фальшивая кожа. Она скрывает…

Он сделал неопределенный жест рукой. Только теперь я заметила, что нос у Тобита имел более здоровый вид, чем раньше, в Академии: гладкий, безо всяких рябинок и красноты. Правда, он остался таким же, похожим на луковицу.

— Видишь? — он с гордостью вертел головой, давая мне возможность рассмотреть свою физиономию. — Может, эта кожа и тебе поможет.

Он пододвинул ко мне жалкий коричневатый лоскут. Я не взяла его.

— Ну что тебе не нравится? Может, ты из тех женщин, которые используют свое лицо как предлог? Типа, кому легче повторять, что, вот, мол, такой уж я уродилась, а не пытаться решить свои проблемы из страха, что это может получиться. Не волнуйся — не будь этого пятна, тебе не на что было бы жаловаться…

— Еще одно слово, — прервала я его, — и я так тебя отделаю, что не хватит никакой кожи, чтобы скрыть это.

Морлоки очнулись и затрясли своими копьями. Жалкая, хотя и трогательная попытка выглядеть устрашающе. Продемонстрировать им, что после моих тигриных когтей след останется на любой коже, даже фальшивой? Весло положила руку мне на плечо:

— Не будь глупой, Фестина. Этот человек говорит, что ты можешь стать менее безобразной. Было бы лучше, если бы ты стала менее безобразной. Тогда смотреть на тебя было бы не так грустно.

— Тебе грустно, когда ты смотришь на меня, Весло?

— Я не из тех, кого волнует, как выглядят другие. Но, может, кому-то при виде тебя хочется плакать, потому что это неправильно — у единственного хорошего разведчика такой недостаток.

Ах! Ох!

— Ладно. Давай сюда твою кожу.

На ощупь лоскут оказался таким мягким и ровным, что хотелось гладить и гладить его. Цвет уже был близок к цвету моей кожи, пожалуй, чуть-чуть темнее. Когда я приложу лоскут к лицу, вряд ли разница будет слишком заметна — как если бы одна часть лица загорела немного больше другой. При условии, что искусственная кожа не приобретет багровый оттенок родимого пятна.

— Как быстро она меняет цвет? — спросила я, не глядя на Тобита.

— Примерно за час.

— Встретимся через час, — с этими словами я покинула комнату.

УДАРЬ НЕ СЛИШКОМ СИЛЬНО

Весло не отставала от меня. Вообще-то сейчас я не нуждалась в чьем-либо обществе, однако если, напившись, морлоки впадут в воинственное настроение, ей придется туго.

Выйдя из здания, я быстрым шагом пересекла площадь, двигаясь в направлении окраин города.

— Куда мы идем? — спросила Весло.

— Я ищу зеркало.

Как будто в нем была нужда, со всем этим стеклом вокруг! В случае необходимости я могла приложить к лицу лоскут, глядя на свое отражение в теле Весла. Но мне хотелось уйти подальше от Тобита. Если все получится, выносить его самодовольство будет… скажем так, неприятно; но если я даже не попытаюсь, он станет просто непереносим.

Если я даже не попытаюсь…

Представляете, у меня в животе возникли точно такие же спазмы, как в ту ночь, когда я решила расстаться с невинностью! Результат балансирования на остром лезвии желания и страха. Мне хотелось увидеть себя с нормальным лицом, я, можно сказать, страстно желала этого. Но опасалась разочароваться; хуже того, боялась измениться. Временами моя жизнь напоминала войну за то, чтобы оставаться самой собой. Меня ужасала мысль превратиться в кого-то другого, потерять себя.

Понимаю, это звучит по-детски. Просто я не могу найти слов, чтобы описать глубину проблемы, глубину своего страха; я не в состоянии охарактеризовать эти ощущения даже для себя самой. Нет у меня слов и для описания силы моего страстного желания. По-вашему, легко объяснить, почему я хотела избавиться от своего уродства, это ведь так очевидно, верно? Выглядеть как Проуп, Хакви и все прочие, в чьих взглядах я на протяжении всей жизни видела унизительное для себя отвращение, — с какой стати я должна стыдиться своего желания ничем не отличаться от обычных людей?

И Джелка… глупо, наверное, думать о нем в такой момент, но как он отреагирует? Будет ли в восторге, обнаружив на Мелаквине женщину безо всяких изъянов? Или же станет воспринимать меня так, как разведчики всегда относятся к «нормальным»: как к поверхностным, тщеславным, милым существам, не стоящим, однако, серьезного внимания?

— У тебя грустный вид, — заметила Весло. — Почему ты грустишь, Фестина?

— Потому что я глупая, — я покачала головой. — Очень глупая. Я хочу быть сама собой, но в то же время хочу стать другой женщиной, которая, боюсь, может мне не понравиться.

— Это и в самом деле глупо, — согласилась Весло. — Если ты станешь совсем другой женщиной, я разобью тебе нос; тогда ты будешь знать, что должна снова превратиться в мою подругу.

Я рассмеялась и поцеловала ее в щеку:

— Спасибо. Только бей не слишком сильно. Моему лицу хватает неприятностей и без сломанного носа.

ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ

Мы нашли дом, очень похожий на тот, в котором жил Джелка, — тоже набитый оборудованием, но не распотрошенным. В ванной оказалось зеркало. Я попросила Весло подождать снаружи и уставилась на свое отражение, запоминая лицо, которое так часто хотела забыть.

Может, ничего еще не получится.

Захочу и отлеплю кожу.

Лоскут может оказаться слишком мал.

На самом деле его пришлось даже слегка подрезать. Для этой цели я использовала скальпель из своей «аптечки», но сначала долго-долго мыла его.

Я ВОЗВРАЩАЮСЬ К НОРМАЛЬНОМУ ОБЛИКУ

Кожа без усилий прилипла к щеке. Некоторое время сохранялось легкое ощущение ее прикосновения, но оно постепенно ушло — так после умывания по мере высыхания исчезает ощущение влаги.

Когда я только что приложила лоскут, контур заметно выделялся; я даже попыталась осторожным похлопыванием сгладить его. Однако прямо на глазах внешний край как бы срастался с моей собственной кожей, становясь частью ее. Я провела пальцем по линии соединения; она была едва ощутима. И все же пока еще можно было различить, где кончается лоскут и начинается моя кожа, — лоскут выглядел чуть темнее. Однако спустя несколько минут все следы стыковки исчезли.

Так паразит присасывается к вновь обретенному хозяину.

Тем не менее противно мне не было. Щека стала гладкой, наклонившись поближе к зеркалу, я могла даже различить тонкие волоски. Интересно — это мои волоски, проникшие сквозь поры новой кожи? Или на ней были свои, для более полной имитации?

Я не знала. Я даже не помнила, росли ли волоски на моем родимом пятне. Спустя три минуты я вообще забыла, как оно выглядело.

С внезапным всплеском энергии я отпрянула от зеркала и вышла в соседнюю комнату.

— Пойдем прогуляемся, — сказала я Веслу.

— Можно мне прикоснуться к нему? — попросила она.

— Нет. Прогуляемся.

ПРОСТО ЭТО ТРУДНО

Мы шли вдоль окружности купола, оказавшись тем самым на окраине города — только там меня со всех сторон не окружали стеклянные дома. Через час я посмотрю на свое лицо; до тех пор мне не хотелось даже мельком видеть свое отражение. Неудивительно, что я не отрывала взгляда от черной стены купола. В ней ничего не отражалось — и прекрасно. Я чувствовала, что время от времени Весло искоса взглядывает на меня. Тщетно. Я нарочно шла справа от нее, чтобы она могла видеть лишь мою нормальную щеку. Прошло несколько минут напряженного молчания, и она спросила:

— Как ты себя чувствуешь, Фестина?

— Прекрасно, — чисто автоматически ответила я. — Я всегда чувствую себя прекрасно.

— Неправда, ты волнуешься. Может, уже пора ударить тебя по носу?

Я грустно улыбнулась:

— Нет.

Возникло сильное искушение повернуться к ней лицом, но я преодолела его. По ощущению щека была как щека, но, казалось, все мои мысли сосредоточились на ней.

— Просто это трудно, — пробормотала я.

— Почему трудно? Либо ты останешься такой, какой была, либо будешь менее уродливой. Ты ничего не теряешь.

— Не исключена аллергическая реакция.

— Что такое «аллергическая реакция»?

— Это… — я покачала головой. — Неважно. Просто это трудно и все, — я опустила взгляд на белый бетон под ногами и повторила: — Это трудно.

Еще минута протекла в молчании.

— Я знаю, как сделать, чтобы ты перестала грустить, — сказала Весло. — Давай найдем здесь Башню Предков. — Стеклянная женщина с надеждой посмотрела на меня.

— Это должно меня развеселить? — удивилась я.

— Внутри Башни Предков всегда чувствуешь себя хорошо.

— Только если питаешься ультрафиолетом или рентгеновским излучением. Ко мне это не относится.

— Но в Башне Предков, — настаивала Весло, — мы можем найти этого глупого пророка, которому поклоняются морлоки. Подойдем к нему и скажем: «Тьфу!» Прямо так и скажем: «Тьфу!» Кто-то уже давным-давно должен был сказать ему: «Тьфу!»

Я улыбнулась:

— У тебя несомненный дар к богословским спорам. Однако я рада, что ты не стала обсуждать это с самими морлоками.

— Все морлоки очень глупые, — заявила Весло. — Какой смысл носить на теле кожу? Они от этого становятся лишь безобразнее. А быть безобразным плохо. Ты это понимаешь, Фестина. Тебе никогда не стать красавицей, но ты пытаешься выглядеть лучше. Это умно. Это правильно.

— Спасибо, — сухо поблагодарила я. — Однако даже если трюк с этой новой кожей сработает, я, может, не стану носить ее всегда. Я сделала это ради любопытства. Эксперимент, не более того. Ни одна уважающая себя женщина не придает слишком большого значения внешнему виду…

Пустая болтовня. Даже Весло понимала, что я говорю все это ради собственного успокоения. Она смотрела на меня с мягким сожалением… и, возможно, я доболталась бы до еще большего унижения, если бы в двух шагах перед нами не материализовался обнаженный человек.

ОБНАЖЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК

Он не вышел из-за здания. Не поднялся с земли, не появился в клубе дыма. Только что пространство перед нами было пусто, а в следующее мгновенье мужчина был тут как тут.

Невысокий, смуглый, волосатый. На голове — густая, неопрятная грива цвета перца с солью, вокруг рта лохматая серебристая борода. Седые волосы курчавились на груди, на руках и на гениталиях. Жилистое тело щедро «украшали» шрамы — широкие затянувшиеся разрезы, более светлые по сравнению с остальной кожей; что-то в этом роде можно увидеть на телах самых фанатичных Избранных, отказывающихся зашивать раны, сколь бы серьезны они ни были. Глаза, отливающие желтизной, яркие, настороженные. Несколько мгновений он разглядывал меня, потом прижал кулаки к животу и заговорил на мелодичном, неизвестном мне языке.

Я взглянула на Весло, пытаясь определить, понимает ли она его. Она ответила мне изумленным взглядом.

— Ладно, — вздохнула я. — Приветствую тебя. Я разумное существо, принадлежащее к Лиге Наций. Прошу проявить ко мне гостеприимство.

— Почему разведчики всегда говорят одно и то же? — пробормотала Весло. — Это так раздражает.

— Виной всему безграничный оптимизм, — пришлось пуститься в объяснения. — Вдруг однажды тот, к кому обращены мои слова, не убежит с криком или не попытается убить меня?

Человек не сделал ни того, ни другого. Вместо этого он заговорил снова, на этот раз издавая гортанные звуки, как будто у него в горле что-то застряло. Его речь звучала совсем иначе, чем вначале, и я предположила, что он пытается найти понятный мне язык.

Ни один разведчик не обременяет себя изучением языков; считается само собой разумеющимся, что мы в принципе не можем знать языка туземцев, с которыми встречаемся. Если они не понимают нашего «Приветствую тебя…», все, что нам остается, это разыгрывать шарады, старательно избегая жестов, которые могут быть восприняты как враждебные. В соответствии с этим принципом я вскинула руки ладонями к человеку.

— Привет, — сказала я больше ради Весла, чем ради него. — Я не вооружена и настроена по-дружески.

И улыбнулась, чтобы подкрепить свои слова, стараясь, однако, держать рот закрытым: на свете множество разумных существ, воспринимающих обнаженные зубы как акт агрессии. Стоящий передо мной незнакомец на сто процентов выглядел как Homo sapiens — в смысле, с нормальной кожей, не стеклянный — и тем не менее было бы грубой ошибкой считать, что у нас общая культурная основа.

Не успел человек отреагировать на мой жест, как Весло попыталась внести свой вклад в наше общение: поток слов на ее родном языке изливался на протяжении не менее полминуты, и только после этого она остановилась, чтобы глотнуть воздуха.

Незнакомец удивленно замигал и снова перевел взгляд на меня. Судя по выражению его лица, он не только не понял Весло, но даже и не старался ее понять. Последовала новая речь, на этот раз очень напевная, напомнившая мне григорианский речитатив. Слова, однако, не были латинскими — я не говорю на этом языке, но, как зоолог, знаю достаточно много научных названий животных, чтобы отличить латынь.

— Послушай, — я старалась, чтобы мой голос звучал мягко и дружелюбно, — так мы никогда не поймем друг друга. Может, нам…

Я не закончила предложение. Внезапно человек замерцал и исчез.

МЕРЦАНИЕ

Этот эффект продолжался не больше секунды: незнакомец то распадался на отдельные фрагменты, словно оптическая иллюзия, то снова становился самим собой. Однако даже столь краткого времени оказалось достаточно, чтобы я поняла две вещи.

Во-первых, этот мужчина представлял собой голограмму — очень хорошую, поскольку чрезвычайно сложно создать проекцию, которая сумела бы обмануть глаз на расстоянии трех шагов. И все же я не сомневалась, что он представлял собой умело сконструированное изображение… и, по правде говоря, уже наполовину ожидала этого, поскольку материальные тела не возникают из ниоткуда. (Ходят слухи, что в Лиге Наций есть существа, в совершенстве владеющие техникой телепортации, но никто из них никогда не вступал в контакт с людьми.)

Во-вторых, мне стало ясно, что Мелаквин перешагнул тот рубеж своей жизни, откуда начинается спуск под гору. Мерцание изображения могло означать одно — где-то в работе какой-то машины случился сбой. Может, совсем крошечная неполадка в совсем несущественной системе — в конце концов, с точки зрения проблемы выживания не важно, каково качество проектирования изображения обнаженного человека, — тем не менее это знак того, что система начала разрушаться. Никто, даже Лига Наций, не в состоянии создать оборудование, способное работать вечно; повсюду во вселенной автоматизированные самовосстанавливающиеся системы не могут устоять под ползучим, но упорным натиском энтропии. Если время жизни систем на Мелаквине ограничено четырьмя тысячами лет… значит, люди здесь вряд ли просуществуют намного дольше.

ОСКО-УМБРСКИЙ [3] — ВЛАДЕЕТ СВОБОДНО

Человек перед нами вел себя так, будто ничего необычного не произошло. Он разразился еще одной речью на еще одном языке — я этого языка тоже не знала, да и не хотела знать. Дождавшись, пока он закончит, я вскинула руку, удерживая его от новой попытки:

— Хватит! Какое бы известие ты ни пытался мне сообщить, оно опоздало на четыре тысячи лет. Ты имитация, верно? Скорее всего, создаваемая искусственным интеллектом, надзирающим за этим городом. Устройство сопряжения, предназначенное для связи с первыми появившимися здесь людьми. В их глазах ты, наверно, выглядел мудрым стариком — облик, естественным образом вызывавший у них уважение. Для меня же ты доказательство того, что искусственный интеллект на пути к разрушению. Пытаешься обращаться ко мне на языках, которым четыре тысячи лет; не понимаешь Весла. Вывод — ты не в курсе, что люди изменились.

Незнакомец молчал, глядя на меня так напряженно, как будто одним лишь волевым усилием мог сделать мои слова доступными для своего понимания.

— Весло, — продолжала я, — сходи-ка за Тобитом. Может, он знает, как иметь дело с нашим другом.

Если Тобит достаточно долго прожил в этом городе, он, наверно, научился говорить на оском или умбрском языках.

— Тобит… — прошептал незнакомец.

— А, хоть одно имя ему известно, — сказала я.

— Тобит, — повторил он.

— Вы ведь друзья с Тобитом, верно? Может, вам будет легче договориться друг с другом?

— Тобит… Тобит… То… бы… «Быть или не быть, вот в чем вопрос…»

— Дерьмо, — я не выдержала. — Или, точнее, черт возьми!

СЛОВА ТАК И СЛЕТАЛИ С ЯЗЫКА…

— Привет и рад встрече! — человек взмахнул рукой. — Вовремя я нашел твой язык у себя в сознании.

«Какой анатомически противный облик», — подумала я, а вслух сказала:

— Ты, в конце концов, идентифицировал мой язык по своей базе данных.

Человек кивнул:

— Эта благословенная речь, эти слова, этот английский…

— Что с ним? — шепотом спросил Весло. — Или он просто глупый, или у него какие-то химические нарушения в мозгу?

Я покачала головой.

— Лига Наций, видимо, время от времени пополняет местную базу данных новыми языками. Хорошо то, что последнее пополнение произошло недавно, раз в базу попал английский. Плохо то…

— …что это какой-то глупый английский, — закончила Весло.

— Общение истинных разумов не признает препятствий, — ответил человек. — Возможно, мой язык шероховат, а состояние нестабильно…

— Хватит, — прервала я его. Меня раздражало, что, понимая мою речь, он продолжал говорить на языке эпохи королевы Елизаветы. ИИ почему-то всегда стремятся научить тебя всяким «правильным» вещам. — Давай поговорим в режиме «да — нет». Ты проекция, созданная машиной?

— Да, поистине.

— Значит, фактически я разговариваю с искусственным интеллектом?

— Да, миледи.

Физиономия коротышки озарилось улыбкой восхищения — той снисходительной улыбкой, которая появляется на лице хозяина собаки, когда его домашний любимец опрокидывается на спину. А еще — все ИИ ужасно слащавые.

— И, надо полагать, существует серьезная причина твоего появления здесь, передо мной?

— О, несомненно.

— Какая же?

— Положить королевство к твоим ногам. Умолить тебя принять скипетр. Приветствовать тебя как госпожу, а впоследствии и королеву.

Он опустился на колени и склонил голову до самой мостовой — надо полагать, в знак уважения и покорности.

ПЕРВАЯ В СВОЕМ РОДЕ

Мне еще никогда не предлагали стать королевой. Не могу сказать, что новость меня обрадовала.

— Ты говоришь это всем, кто проходит через этот город? — спросила я.

— Только тебе, — ответил мужчина. — С самого рассвета эпохи ты первая в своем роде из тех, кто приходил сюда.

— Он имеет в виду, что ты покрыта кожей, — с надеждой в голосе сказала Весло.

— Это просто дипломатический оборот речи, — успокоила я ее и продолжала, обращаясь к человеку: — Я не первая в своем роде из тех, кто приходил сюда. А как же Тобит? И другие разведчики, посещавшие этот город?

— Претендентов был легион, — признал он. — Многие дети, — он сделал жест в сторону Весла, — пытались узурпировать трон, рядясь во взятые взаймы лоскуты. — До меня дошло, что он имеет в виду стеклянных людей, украшенных полосками искусственной кожи. — Другой, обитающий в этом месте, имеет подходящую родословную, однако срастил себя с неживым металлом и, следовательно, не в счет. — Очевидно, речь шла о Тобите, который «срастил» себя с протезом руки; Лига никогда не одобряла киборгов и, очевидно, запрограммировала ИИ отбраковывать всех, у кого есть серьезные вкрапления такого рода. — Были и такие, которые не поддавались определению, поскольку носили непроницаемую броню.

— Вот как!

Все остальные разведчики, прошедшие через этот город, были в защитных костюмах, поэтому ИИ не смог определить, человек перед ним — при чем целостный, без «сращения» с металлом и пластиком, — или нет. Я же, в своей юбке по колено…

— Почему ты смеешься, Фестина? — спросила Весло.

— Много ли женщин стали королевами благодаря своим голым ногам? — ответила я.

И подумала: «Скорее всего, много». В особенности если от короля тоже зависел выбор.

ВОЗМОЖНОСТИ КОРОЛЕВЫ

— Что дает положение королевы? — спросила я коротышку.

— Все ресурсы королевства в твоем распоряжении.

— Какого королевства? Этого купола? Или всей планеты?

— Все, что лежит под этим великолепным сводом…

— Речь идет о куполе, — объяснила Весло.

— Я так и поняла. Маловато для королевства. Да и разницы почти никакой. Что особенного может делать королева по сравнению с обычным человеком? Любой в состоянии получать пищу из синтезатора или ту же искусственную кожу. Что еще тут есть?

— Еще только одна вещь. Следуй за мной, королева.

Я пожала плечами:

— Веди, Макдуф [4].

Человек грациозным движением поднялся с колен, почтительно поклонился и повел нас вперед, продолжая держаться края купола. Хотя ноги у него были гораздо короче моих, приспосабливаться к нашему шагу ему не требовалось, ведь изображение могло скользить над землей с любой требуемой скоростью.

По дороге я сканировала местность, надеясь обнаружить проектор, создающий образ этого человека; но очень скоро поняла бессмысленность своих поисков. Не имело никакого значения, где на самом деле был установлен аппарат — на куполе, на башне или внутри одного из ближайших зданий. ИИ был здесь. Он создавал проекцию. Все остальное — дело техники.

Спустя минуту ходьбы человек подошел к наружной стене купола, вскинул руки и воскликнул:

— Смотри, о, королева!

И тут же секция купола шириной тридцать и высотой двадцать метров с негромким шипением отошла назад. Я напряглась, опасаясь, что сквозь отверстие может хлынуть поток воды. Ничего подобного не произошло; на наших глазах стена отодвинулась назад еще на четыре шага и отъехала в сторону, открыв взору большую, ярко освещенную комнату.

Или, точнее говоря, большой, ярко освещенный авиационный ангар.

КИНЖАЛЫ ПЕРЕДО МНОЙ, РУКОЯТКИ ОБРАЩЕНЫ КО МНЕ [5]

Передо мной выстроились в ряд пять самолетов, каждый выглядел как та или иная стеклянная птица. Ближайший напоминал гуся, с вытянутой вперед головой и широко распростертыми крыльями. Следующий летательный аппарат представлял собой копию орла, за ним шла сойка, потом сова и последней певчая птица, которую коротышка назвал жаворонком. Это были стилизованные изображения, с едва намеченными, упрощенными чертами, имеющие обтекаемую форму в интересах лучших аэродинамических свойств… но, в конце концов, то же самое относилось и к Веслу. Как и она, эти воздушные суда представляли собой версии живых созданий, выдержанные в стиле «арт деко».

Тем не менее они были действующими: маленькие реактивные двигатели, искусно включенные в структуру крыла, выглядели как распушенные участки перьев. Я насчитала четыре таких двигателя на каждом крыле плюс еще два на хвосте. Несмотря на небольшие размеры, суммарно они наверняка могли развить требуемую движущую силу.