Глава 45

НАХОЖУ НЕВИННОСТЬ

Что-то звякнуло у меня над головой. Взглянув вверх, я увидел, что Фестина бросила привязанный к веревке крюк и зацепила им край дыры в стекле. Как обычно, разведчик был готов к любым непредвиденным обстоятельствам, даже к тому, чтобы зацепить летающий куб и подтащить его ближе к дворцу. Потребовались силы всех, чтобы заставить куб двигаться – не только разведчиков, но и пятерых мандазаров, – но сантиметр за сантиметром они начали подтягивать меня к себе.

Помочь им я ничем не мог и потому отправился посмотреть, что с Невинностью. Обломок стекла ее не задел, но удар от падения, когда куб перевернулся, тем не менее оказался достаточно сильным. Все ее восемь ног, похоже, были сломаны, и из трещины на хвосте сочилась кровь. Однако дыхание ее было ровным – как я уже сказал, королевы достаточно живучи.

Когда я подошел к ней, глаза ее были закрыты, но как только я протянул руку, она открыла глаза и одна из ее передних клешней метнулась ко мне. Я уклонился и оттолкнул ее в сторону, что означало, что она действительно сильно пострадала: в обычных условиях человеку просто не хватило бы сил, чтобы отразить клешню мандазара.

Хотя, возможно, Невинность сама отказалась от нападения в последний момент.

– Прости меня, Маленький Отец, – тихо пробормотала она, – я не знала, что это ты. Ты пахнешь совсем как твоя сестра.

– Моя сестра умерла, – сказал я.

– Хорошо. Значит, больше ты не будешь пахнуть так же.

Гм…

– Ты сильно пострадала? – спросил я.

– Буду жить, – ответила Невинность. – Надеюсь.

– Не беспокойся, во дворце хорошие врачи…

– Это потом. Прежде всего мне нужно отозвать войска Саманты.

– Да, конечно.

Я думал, это будет несложно, учитывая, что мы находились внутри командного пункта, снабженного замысловатой звуковой системой, позволяющей общаться на большом расстоянии; однако я не слышал ни звука извне с тех пор, как свалился сюда. Я обеспокоенно посмотрел сквозь стеклянную стену, пытаясь найти параболическую тарелку, но от нее не осталось ничего, кроме металлической опоры. Остальное было разнесено в клочья сотнями острых как бритва стрел.

Гм…

Однако наверняка имелся и иной способ, с помощью которого Невинность могла бы обратиться к Черной армии, – возможно, во дворце остались работающие системы оповещения.

Вот только солдаты привыкли слышать голос Сэм, исходивший из уст Невинности. Если Невинность обратится к ним своим нормальным голосом, войска могут подумать, что это подвох… что мы взяли в плен их любимую королеву и принуждаем ее говорить от нашего имени. Черные воины наверняка придут в неописуемую ярость и начнут убивать всех во дворце, пока не «освободят» Невинность.

Гм… И еще раз… гм.

С глухим ударом стеклянный куб столкнулся со стеной дворца. Фестина тотчас же перепрыгнула через парапет; я увидел подошвы ее ботинок, осторожно шагавших по стеклянному потолку надо мной.

– У вас все в порядке? – крикнула она вниз.

– У кого-то да, у кого-то нет, – ответил я, не глядя на сестру. – Сейчас самая большая проблема – Черная армия. Непонятно, как их отозвать.

– Очень интересно, черт побери, – пробормотала Фестина. – Мы можем убраться отсюда с помощью этого куба?

– Возможно – он все еще держится в воздухе. Есть у нас подходящий пилот?

Фестина повернулась и крикнула:

– Тобит! Тащи сюда свою задницу!

– Что там еще? – послышался в ответ его скрипучий голос.

– Ты ведь любишь летать на инопланетных машинах. Погляди, может, справишься с этой.

– О господи, – проворчал он. – Надо же, мой любимый тип – никакой аэродинамики и к тому же целиком из стекла. И кто, черт побери, до сих пор строит такие штуковины?

Потребовалась минута, чтобы спустить веревку, по которой Филар Тобит соскользнул вниз, что получилось у него весьма неплохо. Добраться до пульта управления оказалось несколько сложнее, но в конце концов я помог ему залезть в пилотское кресло. Пристегнувшись ремнями, он крикнул:

– Здесь все надписи на фасскистерском бейсике! Так называлась сильно упрощенная версия языка фасскистеров, которую они использовали для продукции, поставлявшейся другим расам.

– Это доказывает, – сказал я, – что у Сэм были какие-то связи с фасскистерами.

– Мы уже об этом знаем, – ответила Фестина. – Черный корабль твоей сестры, видимо, совершал регулярные рейсы между планетой и орбитальным поселением фасскистеров. Помнишь, как тот фасскистер едва взглянул на тебя и заявил, что ты определенно ему не нравишься? Он спутал тебя с тем клоном на парапете, который, несомненно, вел себя как последний ублюдок.

– Господи, – пробормотал Тобит, – нам что, рисовать схему, кто с кем был в сговоре?

– Все со всеми, – ответила Фестина, – и все против всех. Тайные союзы, тайные измены, тайные услуги. Саманта, вероятно, говорила фасскистерам, что намерена уничтожить всех мандазарских королев, и они рады были ей помочь, особенно если учесть, что у нее и у ее дорогого папочки хватало денег, чтобы заплатить за все, что угодно. Учитывая, как фасскистеры относятся к монархии, им наверняка не придется по душе, когда они узнают, что Сэм использовала их в качестве пешек, чтобы самой стать королевой.

– Если повезет, они никогда об этом не узнают. Это же мой голос! Но им говорил человек с прозрачной грудью.

Он и Дэйд стояли рядом, и в руках у обоих были станнеры.

Глава 46

РАЗГОВАРИВАЮ С ОТЦОМ

Фестина нырнула в дыру в крыше стеклянного куба за долю секунды до того, как выстрелили оба станнера. Раздалось тихое стрекотание, и Флебон с Зилипуллом осели на пол, а за ними остальные мандазары. Даже Кайшо обмякла в своем кресле. Что касается Фестины, то веревка, по которой спускался Тобит, все еще висела на месте; она схватилась за нее и быстро заскользила вниз. Когда она отпустила веревку, оказавшись внизу, от перчаток ее скафандра шел легкий дымок.

– Черт побери! – прорычала она, спрыгивая на пол рядом со мной. – Меня уже окончательно достали все эти ублюдки, которые появляются, когда их никто не ждет.

Тобит смотрел сквозь стену куба туда, где стояли на парапете Дэйд и мой отец-сын-близнец.

– Ах ты чертов хорек! – заорал Тобит на Дэйда. – Что ты делаешь, черт бы тебя побрал?

– Помогает мне, – ответил стеклогрудый. – Кто, по-твоему, устроил, чтобы Дэйда назначили на «Палисандр»? Если Винсенс сумел заслать шпиона на мою «Иву», я точно так же мог заслать на его корабль и своего.

– Вот дерьмо, – пробормотала Фестина. – А я велела Дэйду охранять клона, поскольку думала, что хотя бы с этим он справится.

Она вытащила из кобуры станнер, но стрелять сквозь стекло было бессмысленно, так что наши противники тоже не могли попасть в нас, однако оставалась еще большая дыра в верхней грани куба. Если бы Дэйд и мой отец выстрелили в дыру, они могли оглушить нас как рыбу в бочке – если, конечно, Фестина не опередила бы их.

Похоже, дело шло к новой тупиковой ситуации, только теперь у отца и Дэйда имелась куча заложников – мандазары, Флебон и Кайшо. У тех же, кто находился в кубе, не было ничего.

И отец это знал.

Он поднял ногу и поставил ее на лицо Флебона.

– Выходите! Или я докажу, что этот ублюдок может выглядеть еще хуже, чем сейчас.

Я попытался не думать о том, что может сделать мой отец, наступив на лицо всем своим весом, как его каблук ломает то, что еще осталось от челюсти Флебона, сокрушает небо, выламывает зубы и погружается в мозг…

– Не посмеешь! – яростно выкрикнула Фестина. – Если ты причинишь ему вред, это будет вопиющим проявлением неразумности…

– И что с того? – огрызнулся отец. – Я и так неразумен, Рамос. Неужели ты до сих пор не поняла? Я не просто клон, которого ты сейчас видишь. Я также тот, кто пытался убить тебя на Целестии. И тот, кто послал на смерть весь экипаж «Ивы». Саманте никак не удавалось справиться с королевой Умеренностью, которая настолько укрепила дворец, что потребовались бы месяцы, чтобы взять его осадой. И я послал «Иву», чтобы та вывела Умеренность из игры, предложив ей бесплатный перелет на Целестию.

– Но Умеренность этого не хотела, – сказал я. – Верно, отец?

Он удивленно посмотрел на меня.

– Откуда ты знаешь?

– Королевы не настолько глупы, – ответил я. – Она знала, что произойдет, если она отправится на Целестию, – что Лига убьет ее, как только она пересечет границу. Так каким было второе предложение «Ивы», отец? Кое-что насчет фасскистерской орбитальной станции?

Отец немного помедлил.

– Или ты удивительно хорошо информирован, – сказал он, – или у тебя выработался дар случайно угадывать правду. Да, – кивнул он, – кое-что насчет орбитальной станции. Только это была идея самой королевы. Она отправила разведчиков подальше, а потом предложила капитану «Ивы» сделку. Умеренность хотела встретиться с фасскистерами, якобы чтобы заключить с ними мир, надеясь, что они станут помогать ей, а не Саманте.

Фасскистер на орбитальной станции никогда об этом не упоминал… но с другой стороны; если он на самом деле принимал меня за отца, то вполне мог сохранить предложение королевы в тайне.

– Конечно, – продолжал отец, – на самом деле Умеренность хотела заразить орбитальную станцию этими чертовыми спорами балрога… но капитан «Ивы» об этом не знал. Ему было приказано отправить Умеренность с планеты любым способом, и потому он согласился. К несчастью, оказавшись на орбитальной станции, королева провела там не больше часа, после чего потребовала, чтобы ее вернули назад на Троян. Вырвавшись из осажденного Уншуммина, Умеренность хотела вернуться домой, высадиться где-нибудь подальше от армии Саманты и снова начать собирать силы.

– Что не было нужно ни тебе, ни твоей дочери, – сказала Фестина.

– Естественно, – согласился отец. – Капитан «Ивы» забрал королеву обратно на борт, запер ее в трюме и взял курс на Целестию.

Я представил себе, как Умеренность пыталась проломить стены трюма, разбивая в кровь клешни и зная, что, как только «Ива» пересечет границу, Лига казнит ее за всех тех, кого она убила во время войны. Что же касается экипажа, который, по сути, похитил ее и уволок в космос против ее воли… вполне понятно, почему Лига убила и их. Не такими уж приятными они были людьми.

Но кое-что по-прежнему оставалось за границами моего понимания.

– Зачем все это, отец? – спросил я. – Если дело было лишь в том, чтобы создать супервнуков, ты мог сделать это и без кровопролития. Сэм не убивала Истину, пока не завершилась моя трансформация; к этому моменту у тебя уже были все анализы и данные… так зачем было убивать королеву? И зачем было устраивать всю эту кампанию с вербовкой, если Целестия не имеет никакого отношения ни к Трояну, ни к Технократии? Ты мог получить свою династию супердетей, не лишая никого жизни.

Отец долго молчал. Когда он наконец заговорил, голос его звучал настолько тихо, что мне приходилось напрягать слух.

– Балласт, – он воспользовался старым жестоким прозвищем, – ты когда-нибудь видел мандазаров в деле?

– Что ты имеешь в виду?

– Я прилетел на Троян сто лет назад, и даже тогда было ясно, что мандазары не такие, как все. Они сильнее людей, более рационально организованы, умнее. Средняя самка на двадцать процентов превышает среднего хомо сапиенс по всем девяти показателям интеллекта. И это только в мирное время. Во время же войны… Боже всемогущий, по сравнению с Трояном Технократия представляет собой настолько жалкое зрелище, что порой меня едва не тошнит! Мы ленивы и продажны, словно Римская империя во времена упадка, но благодаря Лиге Наций варвары никогда не постучатся в наши ворота. Это преступление против эволюции. Общество мандазаров – наиболее эффективная военная машина из всех, что я видел, и нам никогда не повторить подобного.

– Они вовсе не военные машины, – возразил я. – Троян двести лет жил в мире, прежде чем Сэм натравила всех друг на друга.

– Двести стерильных лет, – ответил отец, – неестественно навязанных обществу, когда королева Мудрость пошла на поводу у Лиги Наций. Именно она заставила воинов, самок и рабочих жить вместе, отравляя друг друга собственными феромонами, выхолащивая их истинную сущность…

– Значит, нормально для них – жить отдельно друг от друга? – спросил я. – Примерно так, как твои вербовщики разлучали семьи по лагерям для рабов, промывая им мозги?..

– Ни черта я не промывал им мозги! – прервал меня отец. – Им их промывали до этого. Я же вернул им их подлинную силу. Думаешь, это случайность, что, отделенные от других каст, самки становятся блестящими тактиками, воины – несокрушимыми солдатами, а рабочие – послушными слугами? Открой глаза, мальчик, – это не случайность, так предназначено самой природой. Эволюция превратила мандазаров в идеальную пехоту, идеальных стратегов и идеальных гражданских служащих, во главе с обладающей железной волей королевой, которая диктует всем остальным, что они должны делать. Это естественное состояние мандазарского мира, Балласт, абсолютно четкое разделение обязанностей.

– Нет, – спокойным тоном произнесла Фестина, – это лишь одно из естественных состояний мандазарского мира. Эволюция предусмотрела и другой вариант – когда касты перемешаны друг с другом и феромоны уравновешивают характерные черты каждой из них. Менее агрессивные воины, менее подобострастные рабочие, менее ограниченные в своем кругозоре самки. Общество, не столь безжалостно-эффективное, но такое, в котором каждый чувствует себя более свободно.

– Общество, в котором каждый слаб. – Александр Йорк был само презрение. – И становится легкой добычей, как только какое-нибудь другое мандазарское племя выходит на тропу войны.

– В самом деле? Если милитаристское общество всегда сильнее, разве эволюция вскоре не избавилась бы от другой возможности? Но мандазарские феромоны допускают оба варианта – как раздельную жизнь, так и совместную. Уверена, что за всю свою историю мандазарам не раз приходилось забывать обо всем прочем и готовиться к войне, но им также было необходимо и быть готовыми к миру. Иначе что бы они стали делать после того, как победили всех имеющихся врагов?

– Всегда найдутся новые враги, – небрежно бросил отец.

– Возможно, – согласилась Фестина, – если отправиться на их поиски. Но для этого нужно сначала изобрести мирное искусство кораблестроения. И навигацию. И картографию. И систему правления, при которой империя не развалится, когда королева окажется слишком далеко, чтобы принимать решения за каждого. – Она покачала головой. – Успех в войне всегда ведет к потребности в мире, адмирал. Предположим, десятки тысяч лет назад среди мандазаров был подвид, на сто процентов посвящавший себя войне; но в таком случае они бы не смогли выжить, верно? Либо они перебили бы друг друга, сойдясь в каком-нибудь Армагеддоне, либо умерли бы с голоду, поскольку рабочие стали бы чересчур ленивыми и глупыми, чтобы надлежащим образом сеять и убирать урожай. Современные мандазары – «мандазар сапиенс» – поднялись на вершину эволюции благодаря тому, что не были жестко запрограммированы лишь на одну функцию.

Она пристально посмотрела на человека с прозрачной грудью, стоявшего на стене.

– Можешь восхвалять войну сколько хочешь, адмирал Йорк. Это делают многие, особенно с тех пор, как благодаря Лиге вооруженные конфликты стали крайне редки. Когда в течение долгого времени никто не видел настоящей битвы, кое-кому начинает казаться, что недостает изначального источника энергии. Но война – лишь часть истории любой расы, и все остальное не менее важно.

– Остальное становится важным лишь после того, как закончится война, – ответил отец. – Убить или быть убитым, Рамос, – вот фундаментальный принцип, а все прочее из него следует, если остается время. Не стоит писать стихи, пока не сидишь на костях своих врагов.

Он махнул рукой в сторону приближающейся Черной армии. Те уже достигли последнего канала, который окружал дворец, подобно рву. Вскоре они должны были пересечь его, проломить изгородь и ворваться на территорию дворца. Стеклогрудый клон улыбнулся.

– Вот к чему все всегда сводится в итоге, Рамос. Чистая агрессия – сила против силы. Можешь произносить напыщенные речи об искусстве, науке и прочем, что кажется тебе великими свершениями, но природе наплевать на всю эту чушь. Смерть – единственная реальность, по-настоящему признанная в нашей вселенной. Вот почему мы с Сэм решили начать войну, посвятив себя единственной великой жизненной цели.

– Убивать тех, кто тебе угрожает? – спросила Фестина.

– Да.

– Уничтожать тех, кто опасен для тебя?

– Именно.

– Сильный подчиняет слабого?

– Верно. – Он поднял ногу, затем снова поставил ее на лицо Флебона. – У вас десять секунд, чтобы сдаться, или я продемонстрирую вам, насколько отвратительна может быть война.

– Возможно, у меня и есть десять секунд, – холодно ответила Фестина, – но у тебя их нет. Ты – опасное неразумное существо, угрожающее убить разумного, и долг любого разумного, находящегося рядом, – остановить тебя. К тому же ты, адмирал, – самодовольный тупица, который превозносит радости побед, но не в силах понять самый важный из всех законов: каким бы крутым ты себя ни считал, всегда найдется кто-то, кто сможет выбить из тебя дурь. – Она громко хлопнула в ладоши. – Балрог!

Словно из пылающей печи, из пролета вырвался ярко-красный язык. Алый дым плотной пеленой окутал отца и Дэйда, столь быстро, что оба оказались с головы до ног покрыты спорами, прежде чем успели среагировать.

Дэйд с воплем выронил станнер, схватившись обеими руками за шлем. В течение десяти долгих секунд он пытался оттереть стекло пальцами, сдирая продолжавший утолщаться слой мха. Затем какая-то особо голодная масса спор сумела прогрызть его скафандр в области живота, где был сделан разрез, чтобы обнажить кабели питания. Из живота скафандра вырвался воздух, развеяв вокруг споры, словно порыв легкого ветра. Дэйд взвыл и согнулся пополам, словно кто-то раздирал когтями его внутренности. Мгновение спустя он свалился за стену парапета, скрывшись из виду, и его вой оборвался.

Что касается отца – моего сына, моего брата-близнеца, – то у него не было даже скафандра, который мог бы его защитить. В мгновение ока его голову окутал слой мха; красный пух покрывал его волосы, лез в глаза, забивал нос и рот. Мне показалось, что он попытался закричать, но смог издать лишь едва слышный стон. Он сделал вслепую два шага, но третий сделать уже не сумел – каждую секунду мха становилось все больше, приковывая его к месту. Он судорожно пытался размахивать руками, пока они не стали слишком тяжелыми; его тело уже казалось вдвое больше, чем изначально, а споры все продолжали атаковать… Вскоре на месте Александра Йорка был лишь пушистый красный шар высотой в человеческий рост, светившийся ярко, словно костер.

Двадцать секунд царила абсолютная тишина – не было слышно даже дыхания. Затем верхняя часть светящегося красного шара начала проваливаться внутрь. С каждым мгновением шар оседал все больше, по мере того как споры расползались по каменному парапету.

И под ними ничего не было. Ни человека. Ни костей. Ничего, кроме сплошного мха. Я чувствовал сильный запах тостов с маслом, который доносил ветер сквозь дыру в нашем стеклянном кубе… и мне почему-то представился довольный собой хищник, который только что сытно пообедал.

По мере того как шар продолжал распадаться, я увидел, что прозрачная грудная пластина осталась нетронутой – видимо, оказалась несъедобной. Маленький стеклянный контейнер, до этого находившийся среди внутренностей, парил над массами мха, словно покачивающаяся на глади озера бутылка. Минуту спустя шар, который когда-то был моим отцом, превратился в красное светящееся пятно на камнях парапета. Еще мгновение прозрачный контейнер лежал неподвижно на подстилке из мха, и я смог различить крошечную красную точку внутри – спору балрога, которую держал в плену адмирал Йорк. Мох вокруг неожиданно вспыхнул ярким заревом, на секунду меня ослепившим. Когда я снова смог видеть, контейнер исчез – испарился, растворился, – а когда-то бывшая в неволе спора смешалась с миллионами других, молчаливо светившихся во тьме.

Миссия балрога была выполнена – пленник освобожден. Но спасение не могло прийти, пока клон отца не был съеден заживо. Другие копии отца – стеклогрудый на Целестии и Александр Йорк, адмирал флота, на Новой Земле – наверняка оставались связанными между собой в течение всей казни и, вероятно, ощущали каждую миллисекунду этого процесса так, словно это происходило с ними самими.

Я подумал, каково это – чувствовать, как тебя пожирают заживо. Балрог наверняка мог бы об этом рассказать – если он был телепатом, то должен был слышать мысленные вопли отца, – но я решил, что знать мне этого совсем не хочется.

Фестина уже карабкалась по веревке к крыше стеклянного куба.

– Выяснил, как управлять этой штуковиной? – на ходу крикнула она Тобиту.

– Почти, – ответил он. – При условии, что здесь нет встроенных систем безопасности. Если бортовой компьютер попросит меня ввести пароль или что-то в этом роде, ничего не выйдет.

– Будем надеяться, что этого не случится. Если мы не сможем остановить атакующую армию, этот куб – наш единственный шанс выбраться из города.

Как только она выбралась на стеклянную крышу, я схватился за веревку и тоже полез наверх. Оставаться в кубе не было никакого смысла – Тобиту я ничем помочь не мог и Невинности тоже. Пока я смотрел, как балрог пожирает моего отца, Невинность тихо лишилась чувств. Возможно, это было добрым знаком – с мандазарами происходит подобное, когда их метаболизм переключается на исцеление организма, – но это могло также означать, что у нее слишком серьезные повреждения внутренних органов. Нужно было доставить Невинность в лазарет… но прежде требовалось остановить Черную армию.

За пределами куба воздух был насыщен запахом тостов с маслом, настолько густым, что ночной ветер не в силах был его развеять. Хорошо было видно, какую часть парапета покрывал красный мох – большое пятно на том месте, где сожрали отца, неподалеку – холмик, еще сохранявший очертания Дэйда, и легкий, похожий на пыль, налет во всех остальных местах. Флебон и мандазары тоже получили свою долю спор, когда балрог вырвался из лестничного пролета, но мох не покрывал их целиком, лишь отдельными светящимися точками, испещрявшими их тела.

Фестина повернулась ко мне. Она стояла на краю куба, там, где он касался верха стены парапета. В сам куб ни одной споры не попало, но стоило сделать еще шаг, и ей пришлось бы идти по светящейся пыли.

– Как думаешь? Он нас не сожрет?

– Не знаю. Ему наверняка нравится делать вид, будто он собирается нас сожрать… но это может оказаться для него своего рода шуткой, издевательством над низшими существами. Если бы балрог действительно хотел нами поужинать или позавтракать, он уже давно мог это сделать.

– Возможно, он следует собственным правилам этики, – предположила Фестина. – Нельзя трогать тех, кто держится на уважительном расстоянии, но стоит наступить на спору, и ты – законная добыча.

Вполне логично. Мне бы было больно, если бы кто-то по мне прошелся. Так что балрог мог считать себя в полном праве кусать наступившего за ноги.

Я обернулся назад, к изгороди. Черная армия готовилась к последней атаке, с лестницами, таранами и осадными башнями. Что еще хуже, за стеной заняли позицию четыре Смеющихся Ларри; судя по их виду, они вскоре намеревались открыть огонь, уничтожая оказавшихся поближе защитников, пока атакующие будут прокладывать себе путь.

Что бы мы ни собирались делать, действовать нужно было быстро. Пришло время попытаться воспользоваться одной хитростью.

– Подожди секунду, – сказал я Фестине. Затем закрыл глаза и сосредоточился на феромонах.

Какие феромоны я умел вырабатывать? Сексуальный аромат, заставивший Фестину заговорить о матах в спортзале; запах «не бойся», которым я воспользовался, чтобы успокоить Советницу; королевский феромон, кричавший: «Повинуйся мне!» Некоторые из них действовали на людей, некоторые – на мандазаров. Я не знал, сумею ли я создать нечто воздействующее на балрогов… но они могли ощущать феромоны «на вкус», так что, возможно, мне удалось бы повлиять и на проклятый, мох.

На орбитальной станции я пытался создать запах, отпугивающий балрога, и тогда Кайшо по-настоящбму разозлилась. Что ж, возможно, я рисковал жизнью, пытаясь заставить балрога уйти… но что, если сделать это по-хорошему?

Я представил себе иную разновидность королевского феромона: не тот, с помощью которого подчиняют себе простолюдинов, но благодаря которому общаются с правителями. Этот запах говорил: «Некоторым удается добиться властных постов; и если ты один из тех, кто поднялся на самый верх, – будь этого достоин и никогда не веди себя как последний болван».

Фраза была не слишком замысловатой, любой философ с ходу бы к ней придрался, но у меня и балрога было нечто общее. Если бы мы действительно захотели, то могли бы попирать обычных людей коваными сапогами, и потому нам приходилось специально заботиться о том, чтобы так не поступать. «Будь этого достоин и никогда не веди себя как последний болван». Я попытался создать феромон, который пробудил бы у светящихся инопланетных спор хотя бы малую долю совести…

…и прямо у меня на глазах, пока я стоял на краю стены, споры начали отступать – бесшумно соскользнув с Флебона и мандазаров, они поползли по камням парапета и скрылись в лестничном пролете. Десять секунд спустя Дэйд все так же был покрыт мхом, но остальная часть пола полностью очистилась.

– Черт побери, – прошептала Фестина. – Это ты сделал?

– Гм… возможно.

– С помощью феромонов?

– Может быть. Ее передернуло.

– Хорошо, что на мне скафандр. Если ты смог прогнать балрога, то, вероятно, от тебя пахнет как из задницы мертвеца.

– Нет, – сказал я. – От меня пахнет совестью.

Я спустился со стены и шагнул на парапет.

Как можно быстрее мы водрузили Флебона и мандазаров на крышу стеклянного куба. Бесчувственный Зилипулл доставил немало хлопот, и когда мы наконец закончили, на его панцире появилось несколько новых вмятин и царапин – но, по крайней мере, всех целыми и невредимыми удалось разместить на внешней поверхности куба. Внутрь всем было никак не попасть – потребовалась бы прочная лебедка, чтобы спустить Зилипулла через дыру, – но если бы Тобит смог удерживать куб во время полета в горизонтальном положении, нашим друзьям ничто бы не угрожало.

Если, конечно, Тобит вообще сумеет заставить куб лететь.

– Готовы? – донесся его голос.

Фестина обернулась к парапету. Кайшо в кресле все еще оставалась возле лестничного пролета. Адмирал немного подумала, затем кивнула своим мыслям.

– Погоди минуту, Филар. Нужно забрать еще одного пассажира.

Я снова прыгал на парапет – в последний раз. Как только мы схватились за ручки кресла, Кайшо подняла голову.

– Это ни к чему, – прошептала она.