Лига людей (№4) - Король в изгнании

Фестина от удивления едва не подпрыгнула. Отпустив кресло, она сжала кулаки, но секунду спустя расслабилась.

– Ты удивительно быстро пришла в себя, – сказала она Кайшо. – Большинство живых организмов остаются без сознания на шесть часов.

– Только в том случае, если у них обычная нервная система. В отличие от меня.

– А ты вообще была без сознания?

– Отчасти, – призналась она. – Что же касается другой части… она очень возбуждена из-за того, что ее ничто не связывает с Александром Йорком.

– Остались еще две его версии, на Целестии и Новой Земле, – сказала Фестина.

– В нерабочем состоянии, – ответила Кайшо. – Когда балрог извлек ту штуковину из кишок клона, мы с ее помощью послали сфокусированный импульс психической энергии… и контейнеры внутри двух других адмиралов Йорков расплавились, что произвело немалый эффект. В это время экземпляр с Новой Земли находился на заседании Высшего совета в штаб-квартире Адмиралтейства. Смерть его произвела настоящую сенсацию. Можно считать ее неожиданной удачей для других адмиралов. – Она повернулась ко мне. – Мне принести соболезнования или поздравления?

– Гм…

Я не любил своего отца. Я не любил и сестру, с тех пор как узнал обо всех чудовищных злодеяниях, которые она совершила. Казалось более чем глупым сожалеть о том, что их не стало.

Но, с другой стороны, я ведь всегда был глуп, не так ли?

Глава 47

ДАЕМ ОТПОР ВРАГУ

Со стороны западных ворот послышался глухой удар – первая попытка применить таран.

– У нас нет времени, – бросила Фестина. – Держись, Кайшо, пойдешь с нами.

– Куда?

– Куда угодно, где нет Черной армии. – Она показала на пульт летающего кресла. – Включай свою машину.

– Незачем, – сказала Кайшо. – Здесь нам ничто не угрожает.

Ворота содрогнулись от нового удара. Смеющиеся Ларри Черной армии разразились громким гиеньим смехом, эхом отдававшимся от каменных стен. В любую секунду они могли открыть огонь.

– Тут опасно оставаться, по крайней мере сегодня ночью. Даже твоему любимому балрогу стоит побеспокоиться. Войска наверняка готовы сжечь любую частичку мха, какая только попадется им на глаза. Не важно, насколько быстро споры могут проесть вражеский панцирь – огонь в любом случае быстрее.

– Врагов нет – больше нет. Мы разделались с адмиралом Йорком, а все остальные – лишь невинные пешки.

– Этим пешкам было приказано убивать, и отменить приказ некому.

– Они сами его отменят, дорогая Фестина… если мы продемонстрируем им, что во вселенной есть силы, с которыми низшим существам лучше не связываться.

– Ну-ну! Уж не собираешься ли ты… вспомни, ты же сама назвала их невинными пешками.

– Конечно, – сладким голосом ответила Кайшо. – Но, как говорил Тилу, балрог обожает шутки.

Сквозь вой Ларри послышался очередной удар, за которым последовал громкий треск – но не со стороны дворцовых ворот. Я посмотрел в сторону передней части дворца, там, где слой мха был толще всего. Сейчас он испускал яркое красное сияние, освещавшее каменную голову королевы и ее четыре клешни.

Одна из клешней пыталась оторваться от фундамента.

Клешня медленно и неуклюже раскачивалась вперед и назад, словно выбираясь из трясины. Окутывавший ее мох засветился еще ярче – и неожиданно клешня высвободилась, крыло четырехэтажного здания поднялось в воздух.

Клешня согнулась и разогнулась, словно разминая затекшие после столь долгой неподвижности мышцы. Затрещала штукатурка, и из трещин в камне посыпалась пыль, но сооружение не обрушилось, удерживаемое телекинетической силой триллионов спор балрога.

Еще мгновение, и начала двигаться другая клешня.

– На твоем месте, – сказала Кайшо Фестине, – я бы сейчас вскочила на стеклянный куб и поднялась метров на сто.

– Здесь опасно оставаться?

– Нет, балрог никому не причинит вреда. Но ты же сама себя будешь потом проклинать, что не поднялась повыше, чтобы получше все видеть.

Она схватила Фестину за руку в перчатке и поднесла ее к губам, чтобы поцеловать. Волосы ее скользнули в сторону, и у меня внутри все сжалось – красный мох покрывал ее щеки, лоб, даже глаза. Вряд ли Кайшо могла что-то разглядеть сквозь светящийся пух, но, видимо, уже достигла той стадии, когда за нее смотрел и видел балрог.

– Иди, – сказала она Фестине нормальным человеческим голосом, а не своим обычным шепотом.

Затем Кайшо повернулась ко мне и протянула руку. С некоторой опаской я подошел и взял ее. Она сжала мою руку в ладонях и мягко привлекла к себе, так что мне пришлось присесть на корточки рядом с ней.

– Тилу, – прошептала она, дыша мне в щеку, – жаль, что мы не можем быть вместе. Я была бы рада, если бы мой разум соединился с твоим. Но ты убедил балрога не трогать тебя. Есть другие, которым ты нужен.

– Кто?

Она легко поцеловала меня в нос.

– Твой народ – и ты сам прекрасно это знаешь. Ты все еще считаешь себя умственно отсталым, Тилу; в этом есть свое очарование, но тебе уже пора из этого вырасти. Король должен быть уверен в себе.

Прежде чем я успел ответить, она приложила палец к моим губам, не давая говорить. А затем ее голос послышался прямо у меня в голове:

– В течение последующих восемнадцати лет, Тилу, я навещу тебя, где бы ты ни был. Балрог считает, что для тебя и меня было бы занятно иметь ребенка – практически полностью человека, но обладающего твоим умением управлять феромонами и моими сверхразвитыми психическими способностями. Вероятно, именно поэтому балрог в первую очередь объединился со мной и в течение двадцати пяти лет преобразовывал мое тело, чтобы подобная беременность стала возможной. Еще несколько лет, и я буду готова. – Она наклонилась и поцеловала меня покрытыми мхом губами. – Тяжело иметь дело с расами, способными предвидеть будущее. Но если все, через что я прошла, в конечном счете ведет меня к единственной ночи с тобой… что ж, должна ведь когда-то жизнь вознаградить меня, не так ли?

– Гм… а что, если мне это не кажется чересчур хорошей мыслью?

– Это не мысль, Тилу, – это судьба. Уже написанная Матерью Времен. Расслабься и прими как должное, что однажды вечером ты обнаружишь в своей постели нечто теплое и пушистое.

Она громко рассмеялась, вероятно, увидев выражение моего лица. Затем ее кресло устремилось в лестничный пролет в сто раз быстрее, чем двигалось до сих пор. Звук ее смеха отдавался эхом еще долго после того, как она исчезла.

***

Фестина схватила меня за руку.

– Пошли, Эдвард. Скоро тут начнется настоящее безумие.

Я отвел взгляд от пустого пролета и снова посмотрел в сторону передней части дворца. Все четыре клешни уже полностью освободились, и теперь королева поднимала голову. Каменный пол под ногами слегка покачнулся, но этого было достаточно, чтобы я пошатнулся, на мгновение потеряв равновесие.

– Точно, – сказал я, – пожалуй, пора сматываться.

Мы подбежали к краю крыши и перепрыгнули через стену, на стеклянный куб. Я успел почувствовать, как подо мной снова вздрогнули камни, – королева уже подняла голову, а теперь на всех восьми ногах поднималось ее тело.

Далеко внизу слышался треск и грохот: стены отрывались от полов, ломались балки, опрокидывалась мебель. Из дверей на первом этаже выбежала толпа охранников, издававших воинственные крики и размахивавших арбалетами в поисках тех, в кого следовало стрелять. Видимо, они думали, что чернопогонники начали раскачивать здание, ударяя таранами в стены. Увидев гигантские каменные клешни, размахивающие высоко над их головами, охранники снова закричали. На этот раз их крики звучали уже не столь воинственно.

Фестина вскарабкалась на стеклянную плоскость и сунула голову в дыру.

– Филар! Ты готов?

– Возможно.

– Не возможно, а да, и немедленно! Быстро поднимайся вверх, подальше от этой заварушки.

– Легко тебе говорить, – проворчал он.

Поколебавшись, он протянул руку к рычагу. Куб начал бесшумно и медленно подниматься; я держался рядом с бесчувственными телами наших друзей, готовый подхватить их, если они начнут соскальзывать, но куб двигался столь плавно, что они не сдвинулись даже на миллиметр.

То, что происходило внизу, далеко не напоминало пастораль. Солдаты, находившиеся возле первого канала, видимо, слышали шум и треск, раздававшиеся со стороны оживающего дворца, но вряд ли могли догадаться о его истинных причинах. Их поле зрения было ограничено высокой изгородью; возможно, они думали, что источником звука является некое оружие, которое подкатывают к стенам. Атакующие продолжали ломиться в ворота, снова и снова ударяя по ним таранами и надеясь попасть внутрь до того, как защитники успеют подготовить свое оружие. Они понятия не имели о том, что происходит, пока ворота не рухнули и чернопогонники не ворвались на территорию дворца.

Естественно, балрог безупречно рассчитал время – именно в этот момент весь дворец окончательно отделился от фундамента. Ворвавшуюся в ворота Черную армию встретила гигантская каменная королева, ростом в четыре этажа, панцирь которой испускал ярко-красное сияние рассерженного мха.

Мандазарские воины отважнее любого существа во вселенной, но и для них есть предел. На мгновение большинство солдат Черной армии попросту застыли от ужаса. Между тем четыре клешни над их головами ловили Смеющихся Ларри, обеспечивавших огневое прикрытие. Наконец они с треском сомкнулись, а когда снова раскрылись, на землю упали четыре золотистых куска металла, раздавленные, словно орехи.

Гиеньего смеха больше не было слышно. Но ночь отнюдь нельзя было назвать тихой.

Клешни снова поднялись над головами атакующих и несколько раз щелкнули, осыпав войска всем мусором, который накопился во дворце за многие годы: каменной крошкой и трупиками насекомых, птичьими гнездами и кусками старой краски, высохшими осенними листьями и комьями грязи, – королева отряхивала лапы, прежде чем всерьез взяться за дело. Когда поток мусора иссяк, клешни опустились на лужайку перед дворцом и начали двигаться вперед, словно огромный снегоочиститель, готовый оттеснить Черную армию обратно за канал.

Но этого не потребовалось. С испуганными воплями солдаты отступили сами – некоторые еще пытались сохранять видимость какого-то порядка, другие же просто бежали. Те же, кто решил остаться до конца, оказались в канале, сброшенные бесцеремонными толчками каменных клешней.

Возможно, кто-то из генералов пытался связаться с Самантой, чтобы получить новые распоряжения. Поскольку ответа не последовало, они приняли решение сами. Через пятнадцать минут битва за дворец закончилась.

Глава 48

ПРИХОДИМ В СЕБЯ

Не стану утомлять вас подробностями последующих нескольких часов. Какой смысл описывать, скажем, чего нам стоило вытащить из куба Невинность? Вряд ли вам будет это интересно, если вы, конечно, не любитель технических деталей вроде блоков и канатов; так что, пожалуй, я изложу все вкратце.

Невинность выжила, и случившееся особо не затронуло ее здоровье. Те, кто находился во дворце, тоже не пострадали – когда здание начало перемещаться, их якобы удерживала на месте какая-то «невидимая сила», пока все не закончилось.

Кайшо исчезла во время всеобщего замешательства, и с тех пор никто ее больше не видел. Думаю, когда-нибудь она все же появится – в моей постели. Я решил, что, скорее всего, соглашусь на это. Балрог остановил сражение и спас тысячи жизней, поэтому я был перед ним в некотором долгу, хотя мысль о том, чтобы произвести на свет ребенка от его спор, казалась мне по-настоящему чудовищной.

Кстати, мох не сожрал Бенджамина Дэйда подчистую, а лишь основательно покусал. Мы отволокли его в лазарет, но Гашван решила, что вылечить его невозможно – балрог вторгся в его кровеносную и нервную систему и вообще в каждый его внутренний орган. Попытка удалить споры убила бы мальчишку; но если предоставить его самому себе, он мог прожить отпущенный ему нормальный срок, так же как и Кайшо.

В конце концов Невинность сделала Дэйда достопримечательностью дипломатического квартала, поставив его на небольшой пьедестал, словно покрытую мхом статую. Его регулярно кормят, и он получает достаточное количество света, не говоря уже о том, что находится немало желающих с ним побеседовать. Иногда он жалуется на то, насколько нечестно было делать его замшелым паралитиком, а иногда произносит малопонятные предсказания, которые, по его словам, исходят от балрога. Многие считают, что он все придумывает сам, но тем не менее навещают, чтобы поинтересоваться о видах на урожай или о перспективах предполагаемой женитьбы. Уверен, Дэйд обожает подобное внимание. Вряд ли он так представлял себе свою жизнь, но в глубине души она ему нравится.

***

Утро было теплым, но облачным. Я сидел вместе с Фестиной и Тобитом, свесив ноги с края одной из траншей на дворцовой лужайке, и наблюдал за дипломатами, сновавшими между дворцом и штаб-квартирой Черной армии. Мы уже с ходу догадывались, кто из них скажет нам: «Переговоры идут успешно», а кто – «Я очень, очень беспокоюсь». Судя по тому, что я знал о дипломатах, дела обстояли не худшим образом. Никто больше не хотел сражаться, всем нужно было просто выпустить пар.

Где-то во дворце скоро должны были проснуться наши друзья; прошло почти шесть часов с тех пор, как в них стреляли отец и Дэйд. Мы оставили их в лазарете, сообщив медперсоналу, где найти нас, когда они придут в себя. Гашван не позволила бы нам ждать рядом – нам и нашим отвратительным человеческим микробам, – так что мы вышли на воздух, чтобы немного отдышаться и посмотреть, как восходит солнце.

Фестина и Тобит давно сняли шлемы. После того как они разрядили источники питания своих скафандров, их система охлаждения перестала действовать; как выразился Филар, «эти чертовы балахоны пропотели насквозь». Без шлема внутри скафандров было прохладнее, но по мере того, как снаружи становилось теплее, в «балахонах» становилось все жарче. Сейчас они обсуждали, не снять ли скафандры совсем и где взять одежду, поскольку на Фестине под скафандром была лишь легкая сорочка, а на Тобите не было вообще ничего, когда адмирал вдруг наклонила голову и прошептала:

– Слышите?

Мы прислушались. Высоко над головой что-то неслось к нам, очень быстро и со свистом.

– Черт побери, – проворчал Тобит, – бомба.

Мы спрыгнули в траншею и низко пригнулись. Филар продолжал ворчать:

– Вот так всегда – прошло всего несколько часов с тех пор, как заключили перемирие, и тут какой-то придурок решает: «А ведь в арсенале кое-что осталось, давайте-ка стрельнем по дворцу».

– Если это бомба, что-то она не торопится. – Фестина глядела на облака. – Где она, черт возьми?

– Вероятно, самонаводящийся снаряд, – предположил Тобит, – летает кругами, пока не найдет подходящую цель.

– Или…

Из облаков стрелой вылетела черная тень в форме торпеды, за которой тянулся едва видимый туманный след.

– Вот черт… – пробормотала Фестина. – Это один из наших.

– Один из наших? – удивился я.

Фестина не ответила; она уже выбиралась из траншеи и теперь размахивала высоко поднятыми руками.

– Флотский снаряд-зонд, – пояснил Тобит. – Черный цвет означает, что он принадлежит корпусу разведки. – Затем он тоже начал вылезать из траншеи, что-то крича в сторону зонда, как будто тот мог его услышать.

Наверное, так и случилось. Он низко пронесся над землей, выбросив какой-то маленький предмет, упавший к ногам Тобита, и снова взмыл в облака.

Якорь! Он тихо жужжал, уже включенный.

– Ну что ж, Эдвард, – сказала Фестина. – Похоже, к нам гости.

– Насколько желанные? – спросил я. – Последний «хвост» принес нам моего отца и трех Ларри.

Десять секунд спустя с неба опустился «хвост» – мерцающая молочно-белая труба, уходящая в облака. Ее конец прильнул к маленькой коробочке якоря, словно блестящий белый носок к скамеечке для ног. Фестина и Тобит приняли боевую стойку, я присоединился к ним, от всей души надеясь, что мне не придется никого бить.

Позади меня слышались крики дворцовых охранников, очевидно, беспокоившихся из-за неожиданно появившегося «хвоста». Некоторые бежали к нам, остальные кричали им вслед:

– Оставайтесь на месте, пусть Тилу сам разбирается. Если нужна будет помощь, он позовет.

Надо же, «пусть Тилу сам разбирается»! Не слишком хорошо перекладывать ответственность на кого-то другого. Когда я стану настоящим королем… если я стану настоящим королем… если и когда я стану тем, кем сочтет нужным королева Невинность, то обязательно постараюсь сделать так, чтобы все вели себя несколько более независимо.

Из «хвоста» вылетел человек в белом скафандре. Я подождал, не набросятся ли Фестина и Тобит на него с кулаками; но они лишь уставились на него, затем адмирал бросилась к новоприбывшему и обхватила его за шею.

– Улис! Что ты, черт побери, тут делаешь? – Она повернулась ко мне, улыбаясь во весь рот. – Эдвард, это Улис Наар, мы очень давние друзья.

– Привет, – сказал я, не вполне уверенный в том, мужчина Улис или женщина. Все, что я видел, – голубые глаза, моргавшие за стеклом шлема.

– Вы Эдвард Йорк? – спросила Улис – голос оказался женским. – Сын адмирала Александра Йорка?

– Гм… да, – ответил я, страстно желая, чтобы все поскорее забыли об этом.

– В таком случае мне поручено оказать вам всю возможную помощь. «Палисандр», «Лиственница», «Лавр» и «Ясень» на орбите. Ваши распоряжения?

***

Тобит и Фестина посмотрели на меня, я – на них, потом на Улис Наар.

– Гм, – сказал я, напрягая мозг в поисках подходящих слов. Неожиданно ко мне пришло вдохновение. – Как насчет того, чтобы начать с доклада о текущей ситуации?

– Конечно, – ответила она. – Мой корабль «Лиственница» прибыл в окрестности этой системы четыре часа назад. К этому времени остальные три корабля уже находились в расчетных точках. Все вместе мы направились к Трояну, где обнаружили на орбите «Иву» и «Тополь». «Ива» была не в состоянии двигаться, «Тополь» же попытался скрыться, но мы перехватили его с помощью силовых тросов.

Она посмотрела на Фестину и грустно усмехнулась.

– Пустоголовые сейчас чрезвычайно собой гордятся. Говорят про «операцию словно по учебнику» и хлопают друг друга по спине. Тем временем нам, разведчикам, пришлось войти на борт захваченного корабля. К счастью для нас, на нем не было воинов – лишь основной экипаж, состоявший из одних самок, которые сдались без боя. – Улис понизила голос. – Бедные самочки были перепутаны до смерти – все они оказались лишь наивными подростками. Вряд ли они даже знали, что на Трояне идет война. Вы знаете, как это порой бывает у них, когда они часами могут говорить об оптимизации переработки отходов, но понятия не имеют, какой сегодня день.

– Саманта, вероятно, отбирала их именно по таким качествам, – проворчал Тобит, – а затем держала в неведении о жуткой реальности войны, так, чтобы на руках у них не было крови. Если у вас есть звездный корабль, вам нужно, чтобы его экипаж считался разумным и не погиб в момент пересечения границы. Эти самочки, видимо, воспитывались в некоем изолированном сообществе, где Сэм могла гарантировать, что у них никогда не возникнет мыслей об убийстве. И где делом всей их жизни были космические корабли.

– Вероятно, их воспитывали на самом «Тополе», – согласилась Фестина. – Там полно места, и туда не доходят никакие сведения о войне.

Я немного подумал.

– Не использовала ли моя сестра «Тополь» для того, чтобы изготавливать на нем Смеющихся Ларри?

Тобит пожал плечами.

– Их делал твой клон. Самочкам не следовало знать, что такое на самом деле Ларри, – клон мог сказать им, будто это что-то безобидное… разведывательные зонды или метеорологические датчики.

– Мне бы очень хотелось знать, о чем вы говорите, – сказала Улис, – но прежде всего меня интересуют, – она взглянула на меня, – ваши распоряжения.

– Есть у меня для них какие-нибудь распоряжения? – шепотом обратился я к Фестине.

– Пусть сначала объяснит, что происходит, – прошептала в ответ Фестина. – Эти корабли не могли здесь появиться, если только их не направили к Трояну неделю назад. – Она повернулась к Улис. – Вы выполняете приказ Александра Йорка?

– Да.

– И в нем говорилось, что вы найдете здесь «Тополь» и «Иву»?

– Именно так. «Палисандр» должен был высадить вас, а затем сделать вид, будто покидает систему. Он встретился с остальными нашими кораблями, и мы все на полном ходу устремились обратно, чтобы захватить «Тополь» врасплох.

Фестина нахмурилась.

– Зачем адмиралу Йорку нужно было захватывать корабль Саманты?

– Гм, – сказал я.

Я вспомнил ту ночь десять дней назад, когда обнаружил себя сидящим перед терминалом капитана Проуп. Именно тогда я заметил, что кто-то воспользовался кодами доступа, которые дала мне Саманта… и теперь я начинал догадываться, что именно сделала умная половина моего мозга.

Отдала приказ Проуп. Направила три других корабля на Троян. И все это было сделано с помощью кодов моего отца…

Ну что ж, неплохо. По крайней мере, для меня-умного. Вероятно, моя половина догадывалась о происходящем: что Сэм была воплощением зла, что она сделала меня королем и намеревалась начать последнюю битву, как только мы высадимся на Троян. Я-умный воспользовался кодами отца, чтобы гарантировать, что Саманте это даром не пройдет, и тайно направил четыре крейсера, чтобы захватить «Иву» и черный корабль; это не только уничтожило «флотилию» Сэм, но и обеспечило неопровержимые доказательства того, что моя сестра незаконным образом завладела двумя кораблями флота. Высший совет поднял бы немалый шум, после чего сестра могла забыть о любых привилегиях и уступках, которых она хотела добиться от Адмиралтейства. Она не получила бы ни цента на восстановление Трояна. Вполне возможно, Технократия наложила бы на него все возможные экономические санкции, подкрепив их мощной блокадой со стороны флота.

Но я-умный не только направил сюда те четыре корабля; но еще и договорился с Проуп, чтобы она высадила нас сюда. Зачем? Думаю, затем, чтобы у нас не оставалось возможности сбежать. Я не был балрогом – тот наверняка мог бы предвидеть, каким образом мы спасем Невинность или остановим Александра и Саманту Йорк, – но, видимо, был достаточно самонадеян для того, чтобы считать, что сумею справиться с задачей. Другими словами, моя умная половина обладала таким же самомнением, как и любая мандазарская королева с начала времен. Нравилось мне это или нет, но я был таким же, как они.

Честно говоря, при мысли об этом мне стало страшно. Мне вовсе не хотелось становиться умным, хитрым и жестоким. Но каков выход? Загнать мою умную часть подальше вглубь и никогда больше не выпускать? Я уже поступил так двадцать лет назад, когда решил, что лучше уж буду глупцом, чем признаю правду о сестре; и разве это кому-то помогло?

Пора было перестать прятаться. Глупым я был или умным, но пришло время стать самим собой. А если даже кое-что во мне и пугало меня самого, то подобные чувства свойственны и другим людям.

***

По прошествии двенадцати дней я оказался на Целестии, куда меня доставил «Палисандр». На этот раз путешествие в «хвосте» обошлось без каких-либо странных воспоминаний или разговоров с другими частями собственной личности – лишь неприятные ощущения в желудке, пока меня крутило и вертело во все стороны.

Мы высадились на краю Холленской топи, совсем рядом с тем местом, где упала моя спасательная шлюпка несколько недель назад. В этой части планеты наступала ночь – теплые летние сумерки, полные запаха перегноя и растущей зелени.

Мандазары, естественно, были с нами; однако они тут же поспешили домой, «чтобы люди могли побыть наедине друг с другом». Советница и остальные до сих пор искренне верили, что человеческие мужчина и женщина начнут обниматься и целоваться сразу же, как только останутся одни… и как только мандазары добрались до своих куполов, они тут же устроились поудобнее, с предвкушением наблюдая за нами.

– Гм, – улыбнулась Фестина. – Ты готов, ваше величество?

– Я думал, разведчики называют друг друга по имени, а не по титулу.

– Король Эдвард Первый, – предложила она. – Верховный монарх Целестии.

– Нет! Правительство и так уже меня боится.

– И правильно боится. Они этого заслужили.

В течение последних двух дней, пока наш корабль находился на орбите, Фестина спорила с официальными лицами Целестии по поводу того, следует ли разрешать мне высаживаться на планету. У них возникла мысль, что я могу оказаться фанатичным предводителем мятежников, который намеревается поднять десять миллионов мандазаров на безумный бунт. Ничего странного: уже начали просачиваться слухи о том, что совершили Сэм и мой отец, поэтому неудивительно, что ко всем представителям нашей семьи относились с недоверием.

Но у Целестии не было особого выбора. В любой момент все журналистское сообщество в Технократии (и Дивианском пространстве, и Фасскистерском союзе, и кто знает где еще) могло получить официальное коммюнике от ее величества королевы Трояна Невинности Первой, в котором сообщались бы все подробности чудовищных злодеяний, совершенных адмиралом Технократии против мандазарского народа. С этого мгновения мандазары стали бы очень важной темой для бесед за завтраком и для совещаний на высшем уровне по всей галактике.

Фестина сказала, что для правительства Целестии крайне важно занять правильную позицию. Взять, к примеру, фабрики, использовавшие мандазарских рабочих, похищенных вербовщиками. Вскоре владельцам этих фабрик предстояло обнаружить, что применять на конвейере труд мандазаров с промытыми мозгами становится весьма непопулярно. Им придется столкнуться с бойкотами, протестами и, что еще хуже, с встревоженными акционерами, которые вдруг окажутся нежеланными гостями на привычных вечеринках. Возьмут ли богатые владельцы фабрик вину на себя? Нет. Они покажут пальцем на правительство и заявят: «Эй, вы же говорили, будто эти омары на седьмом небе от счастья!»

К тому же как выглядело бы правительство Целестии, если бы не разрешило официальному послу Трояна – то есть мне – высадиться на планету и попытаться навести здесь порядок? Так что в конце концов они уступили, пообещав прекратить деятельность вербовщиков, помочь мандазарам вернуться к прежней совместной жизни и признать меня представителем интересов всех мандазаров на планете. Не королем – этого они не хотели, как, впрочем, и я сам, – но роль посредника между людьми и мандазарами меня вполне устраивала.

– Что ж, если ты всем здесь доволен, – сказала Фестина, глядя не столько на меня, сколько на пурпурный закат, – я возвращаюсь на «Палисандр». Власти Целестии, думаю, решат проблему вербовщиков в ближайшее время, если уже не решили, но кто-то должен за этим проследить.

– Может быть, тебе нужна моя помощь? – спросил я.

– Нет, – ответила она, – быть сторожевым псом для планетарных правительств – моя работа. А ты лучше позаботься о своем народе.

То же самое она говорила и на корабле, однако все же отправилась вместе со мной, чтобы убедиться в том, что я целым и невредимым добрался до Целестии.

Возможно, она просто не хотела прощаться со мной на глазах у Проуп. Фестина прямо-таки мечтала о том, чтобы хорошенько врезать капитану за то, что та бросила нас на Трояне; но, поскольку Проуп следовала моим приказам, это было бы нечестно. Вместо этого Фестина лишь устроила Проуп холодный прием и демонстративно проводила все свое свободное время со мной. Вероятно, это причинило Проуп куда большую боль, чем обычный удар в челюсть – капитан постоянно бросала на нас злобные взгляды, словно ее оскорбляло до глубины, души, что я предпочел Фестину ей.

Капитан «Палисандра» полагала, что мы с Фестиной испытываем друг к другу неописуемую страсть. Но она ошибалась – мы просто разговаривали. Об ответственности власти, о принципах власти, об ограничениях власти. Краткий курс галактической политики и неоднократные напоминания о том, что не следует считать народ детьми, нуждающимися в отцовской помощи.

Вероятно, у королев есть ген, который заставляет их снисходительно относиться к своим подданным. Такой же ген был теперь и у меня… но Фестина сделала все возможное, чтобы помочь мне преодолеть его влияние.

Мы ни разу не заговаривали о матах в спортзале. И ни разу, за все время полета с Трояна, мы не прикоснулись друг к другу. Я боялся, что мои феромоны могут начать действовать и она снова обезумеет от страсти против своей воли. Не знаю, чего боялась Фестина.

– Ладно, – пробормотала она, продолжая смотреть на закат. – Мне пора.

Она шагнула ко мне и несколько мгновений смотрела мне прямо в глаза. А потом приподнялась на цыпочки и поцеловала меня в щеку.

Я невольно вспомнил женщину с «Ивы», притворявшуюся, будто она – вице-адмирал Фестина Рамос, и ощутил легкое сожаление, что в губы меня тогда целовала не настоящая Фестина.

Но это была уже просто моя собственная глупость.

Notes