Глава 1

ИДУ НА ВЕЧЕРИНКУ

В первый день полета я настолько был рад скорому возвращению домой, что отправился в кафетерий «Ивы» поужинать вместе с командой. Некоторое время спустя мне уже казалось, будто каждая из присутствующих на борту особ женского пола хочет, чтобы я попробовал грибов с Ангодди, или желает узнать, доводилось ли мне слышать поэзию раззахов, а кое-кто из них был не прочь пригласить меня на экскурсию по машинному отделению. Я уже успел забыть о том, насколько устают люди за время долгого рейса, причем не только от работы, но и от общества друг друга. Поэтому стоит появиться новому лицу, как всех охватывает странное неистовство, граничащее с нездоровой страстью. Возможно, мне следовало почувствовать себя польщенным, но подобное внимание к моей персоне лишь повергло меня в ужас: в течение двадцати лет я общался всего лишь с тремя моими коллегами, и сейчас мне было немного не по себе от того, что со мной хотели побеседовать сразу десяток с хвостиком женщин.

– Знаешь, а для разведчика ты очень даже симпатичный!

– И от тебя вовсе не так уж плохо пахнет!

– А голос у тебя приятный? Могу поклясться, у тебя очень приятный голос! Ну-ка, скажи что-нибудь!

– Ну… – замялся я. – Гм.

– Смотрите-ка, он стесняется! Неужели тебя взяли в корпус разведчиков лишь за твою стеснительность? Впрочем, парня с такой фигурой я могла бы излечить от застенчивости очень быстро. За одну ночь!

– Он, наверное, из новых разведчиков. Из добровольцев. У которых все в порядке.

– У любого, кто добровольно идет в разведчики, явно что-то не в порядке. Впрочем, не важно. – Совершенно лысая женщина вцепилась в мое запястье и посмотрела мне прямо в глаза. – Давай, красавчик, с нами ты можешь быть честным. Ты – разведчик, а разведчики никогда не бывают нормальными. Что у тебя не так?

Я набрал в грудь побольше воздуха и громко произнес:

– Я дурак, ясно? Просто дурак.

Затем вернулся в свою каюту и запер дверь. Как уснул – не помню.

С утра меня атаковали сообщениями по интеркому: «Прошу прощения», или «Мы просто шутили», или «Приглашение на экскурсию все еще в силе». Три женщины явились лично, чтобы извиниться, а чуть позже пришел мужчина и произнес следующую речь:

– Здешние бабы такие суки, верно? Не обращай внимания. Почему бы тебе не заглянуть ко мне в каюту посмотреть веселенькое виртуал-шоу?

Я поблагодарил – мол, как-нибудь в другой раз. После этого, услышав стук в дверь, я никак не реагировал: пусть думают, будто меня нет.

На третий день около полудня меня побеспокоил еще один посетитель – на мониторе у двери я увидел изображение женщины в серой адмиральской форме. Не впускать начальство показалось мне не слишком удобным.

Женщина-адмирал оказалась невысокой, с каштановыми волосами и достаточно молодой. Щеку ее украшало большое пурпурное пятно; не понимая, что это, я не знал, следует ли мне восхищаться им или же делать вид, будто его не замечаю. Моя сестра-близнец Саманта часто говорила мне: «Эдвард, когда ты видишь женщину, которая сотворила со своим лицом нечто особенное, не забудь сказать ей, что она прекрасно выглядит». Если бы мне пришлось нечто подобное сообщить Сэм, это не вызвало бы никаких затруднений, поскольку она действительно была прекрасна, словно солнечный блик на поверхности озера. Что касается других женщин – либо я просто молчал в их присутствии, либо, когда я произносил комплимент, женщина просто удивленно смотрела на меня, словно я пытался над ней издеваться. В любом случае, мне никоим образом не хотелось, чтобы адмирал подумала, будто ее внешность как-то заинтересовала меня, поэтому я просто отсалютовал ей. Вице-адмирал представилась:

– Фестина Рамос.

И затем сообщила, что мне следует прийти на вечеринку.

– Какую вечеринку?

В свое время, когда мы с Самантой были на действительной службе, я не помнил, чтобы на кораблях флота устраивали вечеринки. По крайней мере, ни на одну из них меня не приглашали.

– Через пятнадцать минут мы пересекаем границу.

Я не знал, что означает «пересечь границу», – откуда в открытом космосе границы? Когда я поделился своими сомнениями с вице-адмиралом, она, рассмеявшись, ущипнула меня за щеку:

– Ты просто ангел.

Затем она стиснула мою ладонь и увлекла в сторону кают-компании «Ивы»; я ощущал исходящее от нее тепло и легкий запах духов.

Я не слишком привык к тому, чтобы пахнущие духами женщины брали меня за руку, прежде всего потому, что отвык от людей: сначала сопровождал Саманту во время ее важной дипломатической миссии, а затем последовали многие дни и месяцы; в сумме получалось, что вдали от человеческого общества я провел тридцать пять лет. Сейчас мне было пятьдесят семь – хотя, учитывая действие «таблеток молодости», я не слишком изменился с тех пор, как мне исполнилось двадцать.

Но даже в юности, на Новой Земле, мне нечасто приходилось бывать в обществе женщин. Моему отцу не хотелось, чтобы я встречался с теми, кто не принадлежал к нашему сословию. Отец, богатый человек и важная персона – Александр Йорк, адмирал внеземного флота, – воспринимал меня словно большое грязное пятно на своей личной репутации. Хотя в этом не было моей вины.

Еще до того, как я родился, отец заплатил врачам кучу денег, чтобы меня и мою сестру сделали верхом совершенства – атлетически сложенными, ослепительно прекрасными и невероятно умными. То, что генная инженерия в Технократии являлась незаконной, не имело никакого значения: отец отправился на независимую планету, где действовали другие законы – или где дешевле было подкупить полицию.

Для Саманты операция оказалась полностью успешной, для меня – лишь частично. Я мог отжаться несколько сотен раз без перерыва, и Сэм всегда называла меня чертовски симпатичным, но что касается мозгов… Вот почему отец держал меня дома, не желая, чтобы сын-идиот позорил его на публике.

Впрочем, меня это не слишком беспокоило. Саманту он тоже не выпускал из дому, приставив к ней целый штат частных учителей. Моим же единственным учителем была сама Сэм, и ей это отлично удавалось. Она научила меня быть вежливым, отважным и честным и думать о том, как принести пользу людям. Потом, когда мы стали постарше, она брала меня с собой на лужайку возле пруда, где мы танцевали, танцевали, танцевали… Порой я жалел, что не могу потанцевать с кем-нибудь другим – с той, которая любила бы меня и при этом не была бы моей сестрой-близнецом. Но я никогда не говорил этого Сэм – мне не хотелось сделать ей больно.

По пути на вечеринку пахнущая духами женщина-адмирал объяснила мне, что «пересечение границы» означает выход из системы Трояна в межзвездное пространство. В Лиге Наций существовал закон: тем, кто поступал плохо, не разрешалось путешествовать от одной звездной системы к другой. Тех, кто все же пытался, убивали. Никакой жестокости – ты просто умирал в ту же секунду, как только оказывался за пределами системы, где совершал дурные поступки. Это вроде магии, а точнее, сверхразвитая наука расы, которая на миллионы лет старше человечества. Для Лиги мы – не более чем червяки на блюдце, и, какими бы умными мы себя ни считали, Лига в миллиард раз умнее. Никому и никогда не удавалось их одурачить.

То же самое много лет назад мне сказала Саманта: «Эдвард, если ты когда-нибудь совершишь нечто по-настоящему ужасное, не пытайся потом сбежать в космос, думая, будто сумеешь смыться так, чтобы никто ничего не узнал, – Лига всегда и все знает. Всегда». С тех пор я всегда следовал совету сестры… до сегодняшнего дня.

Сегодня меня препровождали на вечеринку по случаю выхода из системы Трояна. Если бы адмирал сейчас не тащила меня за собой, я бы, наверное, вернулся в свою каюту и попытался не разрыдаться.

Кают-компания была украшена в стиле старинного карнавала в Венеции или Риме: на стенах – голографические изображения фонтанов, мощеных дорожек и изящных мостиков, среди которых на фоне звездной ночи то и дело появлялись люди в масках и разноцветных костюмах, бежавшие по улицам с факелами или танцевавшие в двориках средневековые танцы.

Очень красиво. И совсем не похоже на настоящую вечеринку.

Здесь присутствовали почти все члены экипажа «Ивы», и вели они себя отнюдь не так, как пристало бы трезвым офицерам флота. Лишь адмирал и я были в форме – она в сером мундире, я в черной форме разведчика. Все остальные окружили себя голографической оболочкой или вырядились в странные карнавальные костюмы и вдобавок раскрасили свои лица.

Стоявший у самых дверей тип в розовой шелковой пижаме и с большим накладным носом одарил меня слюнявым поцелуем в щеку и сказал высоким голосом со странным акцентом, словно подражая персонажу какого-то шоу:

– Что за соблазнительный щеночек!

Женщина-адмирал рассмеялась и бросила на меня взгляд, интересуясь моей реакцией; однако с тех пор, как я в последний раз смотрел какие-либо шоу, прошло слишком много времени, и мне было непонятно, что, собственно, в этом такого забавного. Она крепче сжала мою руку и сказала:

– Пойдем развлечемся, ангелочек? Хочешь потанцевать?

Я даже не сообразил, что в помещении играет музыка – тихая, словно шум дождя, но переливчатая и нестройная, без различимого ритма.

– Я не умею танцевать под такую музыку. Мелодия вовсе не похожа на те, что слушали мы с сестрой.

– Ничего сложного, – сказала адмирал. – И ничего особенного делать не надо.

На самом деле это оказалось вовсе не так. Нам пришлось крепко сплести руки, что напомнило мне захват «цзин-на», которому я научился много лет назад от охранников отца. Мне пришлось сгорбиться, в то время как моя партнерша стояла почти на цыпочках, но она заявила, что мы прекрасно подходим друг другу; мои плечи касались ее плеч и ее лицо оказалось совсем близко от моего.

Женщина прошептала, что я могу двигать ногами как хочу – суть танца заключалась в позе партнеров, а не в их шагах. Она начала дюйм за дюймом семенить в сторону, и я последовал за ней, стараясь повторять каждое ее движение, чуть ли не приходя в ужас от того, что в случае ошибки могу случайно сломать тонкие запястья. Через несколько секунд она коротко рассмеялась и шепнула:

– Спокойнее, ангелочек, расслабься. Ты выглядишь так, будто на похоронах.

Она быстро поцеловала меня в нос. Я почувствовал сильный запах вина, доносившийся из ее рта. Вероятно, она уже некоторое время провела на вечеринке, прежде чем вытащить сюда меня.

Впрочем, навеселе были все танцующие. На нас постоянно натыкался неряшливого вида мужчина в голографическом костюме инопланетянина неизвестного мне вида – нечто коричневое и насекомообразное, у которого было по три пары рук, ног и глаз. Он был слишком пьян для того, чтобы оставаться внутри голограммы: я то и дело видел выглядывавшие наружу его голые ноги, а один раз – волосатую задницу.

Да, такая уж это была вечеринка! Прямо передо мной оказался громадного роста римский солдат, нагрудник которого сливался с лицом голографического инопланетянина, напоминавшего куст чертополоха. Когда две голограммы перекрывались, в них возникали просветы, сквозь которые можно было разглядеть находившихся внутри людей – голого мужчину и голую женщину, обхватившую его ногами за поясницу.

Средь бела дня! На корабле флота! И все они наверняка являлись членами экипажа, поскольку я был единственным пассажиром.

– Что здесь происходит? – прошептал я вице-адмиралу, все еще державшей меня за руки.

– Ничего особенного, ангелочек. Ты чертовски великолепен. Расслабься.

Она сильнее прижалась ко мне. Вероятно, это причиняло боль ее запястьям, но, похоже, женщина не обращала на это никакого внимания. Возможно, она была не только пьяна.

Музыка смолкла. Я собрался было высвободиться, не адмирал меня не отпускала.

– Подожди, – прошептала она. – Подожди. Пришло время.

– Время для чего?

Прежде чем она успела ответить, в громкоговорителях корабля прозвучал гонг – словно часы, отбивавшие время в какой-то волшебной сказке.

– Он пробьет тринадцать раз. Любят эти сволочи театральные эффекты… С последним ударом мы пересечем границу. Держи меня крепче, ангелочек, хорошо? Пожалуйста…

Многие вокруг нас тоже собирались парами – пьяный в насекомоподобной голограмме столкнулся с типом в розовой пижаме, и оба крепко обхватили друг друга руками, так что голова человека в пижаме исчезла между челюстями инопланетянина – видимо, он прижался щекой к плечу пьяного.

Гонг.

Четыре секунды тишины.

Гонг.

Все замолчали, но я слышал, как кто-то всхлипывал, кто-то молился, кто-то шептал: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…»

Гонг.

И тут я увидел, как в дверь вошел кто-то в облике мандазарской королевы: ярко-желтый четырехметровый омар с мощными клешнями и большим горбом на спине. Ее ядовитые железы набухли и воспалились, словно прошло немало дней с тех пор, как ее следовало подоить. Хотя я и понимал, что это всего лишь голограмма, но все равно внутренне содрогнулся.

Разве можно забыть, что случилось с Самантой?

Человек в шелковой пижаме увидел королеву и завопил. Следом за ним начали кричать другие, пока из голограммы не донесся голос:

– Успокойтесь, черт бы вас побрал, это всего лишь я!

– Боже всемогущий! – сказал человек в пижаме, прижав руку к груди. – Капитан, у нас чуть сердечный приступ не случился.

– Ему бы следовало надеть что-нибудь другое, – прошептала женщина в моих объятиях. – Впрочем, он капитан, и лучше знает, что делает.

Гонг.

– Какой по счету? – вдруг спросила она.

– Не знаю. – Мне стало не до гонга, как только я увидел королеву, поэтому я вполне мог пропустить один или два удара.

– Какой по счету? – крикнула адмирал.

Никто не ответил. Все ошеломленно переглядывались, словно никто не следил за ударами гонга. Гонг.

– Черт, – пробормотала Фестина Рамос, ни к кому конкретно не обращаясь. Потом посмотрела мне в глаза и потребовала: – Поцелуй меня! Сейчас же!

– Что?

Она не ответила, лишь слегка согнула локти, выворачивая мои запястья так, что мне пришлось наклониться к ней. Приподнявшись на цыпочках, адмирал прижалась губами к моему рту. Ее язык проворно скользнул внутрь, и она зажмурилась.

Я тоже закрыл глаза, опьяненный этой близостью; я ощущал вкус женщины, подобный вину, ее тело прижималось ко мне. Но в этом поцелуе не было ни страсти, ни сексуального желания – лишь проявление страха, неподдельного ужаса, заставлявшего ее обнимать кого угодно, лишь бы ощущать рядом живое существо – так же, как маленькая девочка чувствует себя лучше в объятиях своего брата, когда за окном грохочет гром и сверкают молнии.

Я обнимал Фестину и позволял ей целовать себя столь отчаянно, как ей того хотелось, пока звучали удары гонга.

Язык женщины замер, захват цепких рук ослаб, губы отпрянули. Открыв глаза, я увидел, что ее голова упала набок. По красному пятну на щеке стекла струйка слюны. Глаза ее оставались закрытыми.

Когда я высвободился из ее объятий, она осела на пол под собственной тяжестью. Пытаясь поднять ее, я крикнул:

– Кто-нибудь, помогите! Похоже, что…

Но к этому времени я уже успел оглядеться по сторонам.

Человек в розовой пижаме упал лицом вниз. Пьяный, которого он обнимал, тоже лежал на полу, наполовину вывалившись из своей голограммы. Прижавшись к стене, застыли в неудобной позе солдат и куст чертополоха, все так же сцепившись друг с другом. Их голограммы тоже перекосились, так что головка чертополоха торчала из спины римлянина, будто рукоять меча.

Вокруг меня беспомощно валялись неподвижные тела, в том числе и капитана, в последний момент попытавшегося избавиться от панциря королевы. Тишина. Удары гонга прекратились. Мы пересекли границу, и весь экипаж был мертв. Даже женщина, называвшая меня ангелочком. На глазах у меня выступили слезы при мысли о том, что она умерла, целуясь с совершенно незнакомым ей мужчиной.

Я осторожно, как только мог, вновь уложил ее тело на пол.

– Прости меня, – прошептал я. – Если Лига Наций решила убить всех, совершивших дурные поступки… – Я окинул взглядом помещение и трупы. – Простите, – сказал я им всем. – Мне кажется, что на вашем месте должен быть я.

Глава 2

ОБСЛЕДУЮ СВОИ ВЛАДЕНИЯ

Не в силах представить, что делать дальше, я просто сел на пол рядом с Фестиной Рамос. Люди выглядят столь беспомощно, когда они мертвы, – словно ждут от тебя спасения, будто ты в состоянии хоть что-то изменить. Можно было бы попытаться сделать женщине массаж сердца, но… когда Лига Наций убивает, это навсегда.

Вокруг царила тишина – музыка смолкла с первым ударом гонга, и теперь некому было приказать звуковой системе: «Продолжить воспроизведение». На стенах кают-компании все так же веселились участники итальянского маскарада в разукрашенных перьями масках, но теперь это были лишь безмолвные изображения.

Не раздавалось ни звука.

Не слышалось ничьего дыхания.

Невозможно даже представить, насколько не хватает человеку звука чужого дыхания, пока сам этого не почувствуешь.

Мне отчаянно хотелось сделать хоть что-нибудь для этих несчастных. Но все, что я мог, это лишь стереть струйку слюны со щеки женщины-адмирала. Так я и поступил, хотя прекрасно понимал бессмысленность и глупость своего поступка.

Посмотрев на палец, я увидел, что часть красного пятна перешла с ее щеки на мою кожу. Я снова потер лицо женщины; пятно оказалось чем-то вроде воскообразного грима, который она, видимо, наложила перед вечеринкой. Неужели теперь вошло в моду носить на лице большие яркие пятна? Или она, так же как и мужчина в розовой пижаме, просто подражала кому-то, кого я не знал? Эта женщина вообще могла даже не быть адмиралом.

Мне захотелось отмыть ее лицо, стереть грим – она вполне могла оказаться настоящей красавицей. Но когда люди умирают, к ним не следует прикасаться.

«Свяжитесь со Службой безопасности и ничего не трогайте», – так всегда предупреждали героев виртуальных историй, когда случалось нечто ужасное.

– Вызываю мозг корабля! – крикнул я, надеясь, что именно такая фраза до сих пор используется для связи с центральным корабельным компьютером. – Прошу соединить меня с дежурным офицером безопасности.

С потолка раздался бесполый металлический голос:

– Доступные офицеры безопасности отсутствуют. Так…

– Мозг корабля, соедини меня с… – С кем? С капитаном? Нет, он тоже был мертв. (Я избегал смотреть в ту сторону – несмотря на то что королева была всего лишь голограммой, ее вид все равно вызывал у меня дрожь.) – Прошу соединить меня с командиром корабля.

– Командиром корабля является разведчик второго класса Эдвард Йорк.

– Я?

– Вы самый старший по званию на борту «Ивы».

Я судорожно сглотнул.

– Кто-нибудь еще жив?

– Нет, капитан. Жду ваших распоряжений.

Мне никогда прежде не доводилось кем-либо или чем-либо командовать, что вполне меня устраивало – я знал, что на роль капитана не гожусь.

Честно говоря, на роль разведчика я тоже не годился. Когда Саманта поступила на службу в Дипломатический корпус флота, она настояла, чтобы я сопровождал ее во время ее первого задания. Сестра хотела, чтобы ее телохранителем был я – единственный человек во вселенной, которому она могла доверять на все сто процентов. Я ожидал, что отец станет возражать, но он согласился почти сразу же – Сэм знала множество способов заставить его сказать «да», а ему ни разу не удалось найти хотя бы один способ ответить ей «нет».

Будучи адмиралом и так далее, отец употребил все рычаги влияния, чтобы меня приняли на флот без прохождения квалификационной комиссии. Сначала он предполагал, чтобы я стал офицером безопасности, поскольку эта служба отвечала за охрану высокопоставленных чинов внеземного флота; но идея провалилась после того, как начальник Службы безопасности возмутилась тем, что в число ее подчиненных проталкивают «совершенно неадекватного имбецила». (Сама адмирал никогда меня не видела, но, думаю, наслушавшись моего отца, представляла себе какого-нибудь бессмысленно лепечущего слюнявого идиота.) Отец попытался еще трижды пристроить меня в другие службы, но безуспешно и в конце концов просто занес меня в списки корпуса разведчиков. Я никогда не учился в Академии – туда невозможно поступить, не имея настоящих мозгов, – но отец сказал, что я вполне сумею поладить с другими разведчиками: «Они, так или иначе, все ненормальные».

Возможно, сейчас отец мог бы мною гордиться, узнав, что я стал кем-то вроде капитана судна. Хотя… вряд ли. С тех пор как родились мы, Сэм была для него драгоценной жемчужиной, а я лишь кучкой собачьего дерьма. Достаточно вспомнить, что произошло, когда на Трояне начались мятежи, война и прочее. Выживших дипломатов эвакуировали обратно на Новую Землю, но я смог добраться лишь до маленького наблюдательного пункта на одном из спутников Трояна. По милости отца я проторчал там целых двадцать лет, обреченный на изгнание и одиночество. Двадцать лет без перерыва, в то время как другие наблюдатели сменялись каждые шесть месяцев. Отец бросил меня на этой базе, словно какое-то старье в самом дальнем углу чердака, от которого не можешь по каким-либо причинам избавиться, но не имеешь никакого желания видеть.

Из-за того, что случилось с сестрой.

Из-за того, что я оказался не слишком хорошим телохранителем.

Если бы отцу стало известно, что я стал исполняющим обязанности капитана «Ивы», он, вероятно, сказал бы: «Уберите этого придурка, пока он не погубил корабль».

Мне потребовалось некоторое время, чтобы узнать все необходимое. Мне не были известны кодовые слова, которыми пользовались настоящие капитаны, чтобы запросить информацию о состоянии корабельных систем. Однако в конце концов я выяснил, что «Ива» летит на автопилоте, направляясь к базе флота возле планеты Целестия. В соответствии с правилами посадка была запрещена, если на корабле нет компетентного пилота, но мы могли держаться на некотором расстоянии, пока с базы не пришлют кого-нибудь, кто умеет управлять кораблем. Если исключить непредвиденные случайности или поломки, через неделю я мог бы быть уже в порту.

Что было не так уж и плохо – от меня ничего не требовалось, кроме как ждать и избегать неприятностей. Я решил, что моим единственным распоряжением, отданным компьютеру корабля, будет приказ понизить температуру в кают-компании, чтобы превратить ее в большой холодильник. Вокруг лежали десятки трупов, и мне не хотелось, чтобы они начали разлагаться.

Первым моим намерением было просидеть всю неделю у себя в каюте, но вскоре я понял, что долго так не выдержу, погружаясь во все большую депрессию. Самое странное, что особо скорбных чувств я не испытывал – мне просто было плохо. Люди, которые разговаривали со мной, флиртовали со мной, даже та, которая меня поцеловала, умерли на моих глазах, но сейчас, не видя их перед собой, я испытывал скорее одиночество, чем грусть. Я жалел себя, живого и здорового, какое мне дело до этих мертвецов?

Что со мной не так? Не следовало ли мне рыдать, горевать и все такое прочее? Но самое большее, что я мог, – снова и снова дотрагиваться до собственных губ, как будто если бы я в точности вспомнил тот поцелуй, то, возможно, начал бы испытывать все то, что на моем месте испытывал бы любой нормальный человек.

Но нет. Лишь тупое ощущение пустоты и безнадежности.

Какое-то время спустя я решил, что капитан все же не должен вести себя подобным образом. Хороший капитан не бродит с мрачным видом от стены к стене; хороший капитан заботится о своем корабле. Возможно, кто-то из членов экипажа перед смертью забыл выключить воду или оставил включенную кофеварку. Моя работа на базе заключалась как раз в том, чтобы следить за подобными вещами. Так что я решил пройтись по «Иве», обследовать каждый ее квадратный сантиметр, надеясь, что, возможно, найду себе какое-нибудь занятие вместо того, чтобы просто сидеть в одиночестве и тоске.

Вот так я и обнаружил королеву. Настоящую. Если не считать того, что она была мертва, как и весь экипаж.

Ярко-зеленые ядовитые железы королевы ничем не отличались от тех, что и на голограмме, которую я видел в кают-компании. Скорее всего, капитан просто сфотографировал королеву, сидевшую в корабельном трюме.

Судя по тому, как выглядел трюм, королева там не просто сидела – она пыталась разодрать стены клешнями. Трудно представить, что существо из плоти и крови может оказаться настолько сильным, чтобы вырвать целые куски металлопластика, но дальняя переборка была вся искромсана, так что в дырки свободно проходил кулак.

Стены трюма выглядели ужасно, но клешни королевы гораздо хуже, острые их концы затупились. Что касается панциря, то он потрескался, словно ореховая скорлупа, и сквозь трещины в панцире все еще сочилась густая коричневая кровь.

Честно говоря, внешний облик королевы едва не вызвал у меня приступ дурноты. Но с другой стороны, хорошо, что она уже не в состоянии была крушить стены.

Почему ее везли на «Иве» одну, без сопровождающих? Королевы приходят в бешенство, если их не доить каждый день. Ее ядовитые железы напоминали два раздутых баллона, торчавших там, где хвост переходил в туловище; оба мешка выделялись ярко-зелеными пятнами на фоне ее желтого тела, так что невозможно было не заметить, насколько они полны. Королева Истина когда-то рассказывала мне, что, если не подоить ее хотя бы в течение нескольких часов после того, как созреет яд, боль подобна вонзающемуся в плоть кинжалу, а у этой…

Но это не королева Истина. И сейчас мне вовсе не хотелось думать об Истине, когда одна из ее царственных сестер лежала мертвой у моих ног. Кто она? Королева Стойкость? Доброта? Честь? Или одна из ожидавших своей очереди королев, сбежавших, когда Троян был ввергнут в гражданскую войну?

Откуда мне знать? Истина была единственной знакомой мне королевой. Придворный начальник протокола утверждал, что Истина будет чувствовать себя крайне оскорбленной, если я когда-либо взгляну на другую королеву.

Ее величество королева Истина неистово ревновала меня… но, с другой стороны, она точно так же ревновала всех своих супругов.

Глава 3

НАБЛЮДАЮ ЗА КОРОЛЕВОЙ

В ту ночь мне снились кошмары: на моих руках умирала женщина, но я не мог понять, то ли это адмирал с загримированным лицом, то ли Саманта. После ее смерти на моих руках осталась черная маслянистая субстанция. Посмотрев вверх, я увидел парящее над моей головой зеркало, в котором отражалось мое лицо… оказалось, что странная слизь покрывает и его толстым слоем. Внезапно маслянистая оболочка отделилась от меня, и нас стало двое – я сам и второй я, состоящий из липкой грязи, который разразился диким криком…

Потом был другой сон: по длинной дорожке, тянувшейся вдоль одной из стен дворца Истины, за мной гналась разъяренная королева. Мне постоянно преграждали путь люди, мандазары, фасскистеры, дивиане; мне приходилось обегать их или сбивать их с ног. Расстояние между королевой и мной, казалось, нисколько не сокращалось, она мчалась так, словно могла настигнуть меня в любой момент, но просто изматывала мои силы. То и дело она нацеливала на меня жала, которые опрыскивали меня ядом, словно пожарные шланги. В конце концов дорожка стала настолько скользкой от ярко-зеленого яда, что я поскользнулся и грохнулся на землю. Прежде чем я успел снова подняться, королева склонилась надо мной… Только это была не настоящая королева, а Саманта – ее голова на теле королевы…

Я проснулся в темноте, весь в холодном поту. Один в своей каюте. Один на корабле, дрожащий от пережитого во сне ужаса.

И именно тогда я окончательно понял, насколько может быть одинок человек. Возможно, в течение многих световых лет пути мне не суждено было увидеть ни единого живого существа.

Мысль об этом заставила меня содрогнуться. Я вдруг представил, что в любое мгновение кто-то поскребется в дверь и появится мертвая женщина, желая получить еще один поцелуй, но на этот раз это будет иссохший скелет, стонущий от голода и жаждущий моей плоти и крови. Или, может быть, это будет королева с окровавленными клешнями, пытающаяся проломить дверь и вонзить в меня жала лишь для того, чтобы облегчить боль в ее ядовитых железах.

Я затаил дыхание в ожидании скребущего звука, не в силах пошевелиться от страха. Но ничего не произошло. Мертвые не встают и не начинают ходить, даже если тебя повергает в панику мысль о том, что подобное возможно.

Прошло некоторое время, прежде чем я решился включить свет. Теперь было уже не так тяжело встать с постели и одеваться, возможно, не помешало бы отправиться в кафетерий и чего-нибудь выпить. Не спиртного – все-таки я был исполняющим обязанности капитана. Но говорят, будто бы после стакана горячего молока сразу чувствуешь себя лучше. Вроде мне прежде не приходилось пить горячее молоко, так что стоит попробовать.

В коридорах было тихо. И пусто. И полутемно – поскольку на «Иве» сейчас наступило ночное время. Я мог бы приказать компьютеру включить везде дневное освещение или играть веселую музыку, куда бы я ни шел, но подобным образом вряд ли удалось обмануть самого себя. В справочниках утверждается, что ночь и день на звездном корабле – лишь условные понятия, поэтому их можно менять местами и никто не заметит разницы. Однако я эту разницу чувствовал. Где-то в глубине души я ощущал неподдельную ночь, сгущавшуюся вокруг меня, словно она ждала долгие годы, чтобы подстеречь меня в одиночестве, и наконец у нее появился шанс схватить меня за горло.

Саманта наверняка не одобрила бы меня за подобные мысли. Обычно она закатывала глаза и смеялась: «Ты просто ребенок, Эдвард!» А я, как правило, смеялся в ответ и заявлял, что ребенок – это она, поскольку младше меня на целых десять минут. Но я знал, что действительно веду себя как ребенок, пугаясь того, чего на самом деле нет. В конце концов, мне было пятьдесят семь лет.

На полпути к кафетерию я все-таки свернул в сторону и направился к капитанской рубке. В любом случае, я был здесь хозяином и командиром, а не каким-то щенком, пытавшимся улучшить самочувствие стаканом горячего молока. В данный момент мне следовало посвятить себя исполнению обязанностей капитана, а не прятаться у себя в каюте. Кроме того, на капитанской койке сложнее было видеть дурные сны, не так ли? Капитаны не позволяют давать волю своему воображению.

– Мозг корабля, внимание, – громко объявил я, входя в капитанскую рубку. – Включить экран переднего обзора.

Половину одной из стен занимал большой монитор. Экран вспыхнул, показав безмятежное пустое звездное небо. Ничего, кроме космоса.

– Задний обзор.

Те же звезды в бесконечной черноте. Никаких преследующих нас кошмаров.

Я глубоко вздохнул, набираясь решимости.

– Внутренний обзор, кают-компания.

Тела по-прежнему лежали там, где их застигла смерть. Большинство голограмм исчезли – исчерпался заряд питавших их батарей. Вместо римского солдата и инопланетянина-чертополоха на полу застыли в объятии обычные мужчина и женщина, оба обнаженные, если не считать ремней, удерживавших их голопроекторы.

Вид мертвых тел наводил тоску и уныние. А женщина-адмирал, лежавшая там, где я ее оставил, вовсе не собиралась превращаться в кровожадного демона. Она просто лежала, и ей никогда не суждено было подняться.

– Внутренний обзор. – Я старался не дать голосу сорваться. – Трюм с мандазарской королевой.

Изображение на экране сменилось. Королева лежала мертвая, с окровавленными клешнями, с бессильно обвисшими жалами, ее ядовитые железы…

Ядовитые железы…

Они уже не были столь набухшими. Сейчас они выглядели слегка опавшими и их ярко-зеленый цвет несколько поблек.

Не может быть! Я поближе подошел к экрану.

– Увеличить эту часть изображения! – Я указал на ближайшую железу.

Изображение укрупнилось, так что мне пришлось отступить, чтобы полностью его увидеть – огромный мешок ядовитой железы крупным планом, и, даже глядя на него, я видел, как сокращается его наружная мембрана.

Что это значило?

На Трояне один из помощников Истины рассказывал мне, что королевы продолжают производить яд в течение двух дней после смерти – примерно так, как у человеческих трупов продолжают расти волосы и ногти. Так что ядовитые железы на экране должны были раздуться еще сильнее, а не сократиться. Возможно, один из мешков и мог бы надорваться от избыточного давления, но оба? Так или иначе, я не видел, чтобы хоть что-то вытекло на пол или на тело королевы.

На мгновение меня вновь охватил холодный страх. Происходило нечто такое, чего я не мог понять… и в любом случае мне приходилось рассчитывать только на себя.

«Действуй, – сказал я себе. – Просто действуй».

Я заставил себя шагнуть к двери и секунду спустя уже бежал в сторону трюма.

Там никого не было – естественно, и не могло быть. Трюм выглядел пустым на экранах корабельных камер, и таким же пустым он оказался, когда я вошел туда сам. Но за то время, пока я бежал сюда из капитанской рубки, ядовитые мешки королевы сократились в объеме еще на несколько миллиметров.

Я осторожно приблизился к ней, не отводя взгляда от пола – мне вовсе не хотелось наступить на пролившийся яд, который мог прожечь насквозь подошву моего ботинка. Не то чтобы яд был настолько едким, но никогда нельзя быть в чем-то уверенным до конца.

Яд королевы – странное и опасное вещество, особенно для людей, в нем содержатся токсины, вносящие помехи в сигналы, поступающие в мозг и из него. Иногда крошечной капельки, попавшей на кожу, достаточно, чтобы убить: сердце останавливается, не получая соответствующих команд. Однако порой яд почему-то лишь вызывает галлюцинации, или сыпь, или язву, после которой врачам приходится отрезать, например, всю руку. (Так однажды не повезло служанке во дворце. Королева Истина утверждала, что это всего лишь нелепая случайность.)

Особенность яда в том, что в нем происходят циклические изменения в течение всего троянского года. Королев доят каждый день, и каждая порция яда несколько отличается по своим свойствам от предыдущей. Местные биохимики составили десятки секретных баз данных, следя за тем, что происходит в каждой точке цикла, не говоря уже о том, что случится, если подоить королеву на несколько часов раньше или позже. Ученые постоянно обнаруживали все новые и новые подробности, то и дело обнаруживая следы новых неизвестных веществ, которые появлялись, возможно, всего лишь на полдня за весь цикл, а затем исчезали до конца года. Подробности и детали были известны лишь посвященным, но все на Трояне знали основное предназначение яда: с его помощью создавались новые королевы.

Если мандазарская самка в шестилетнем возрасте начинала сосать королеву в соответствующую неделю весны – и если ей позволялось отсасывать яд когда угодно, днем или ночью, большими порциями или маленькими в течение всего года, – к следующей весне она превращалась из детеныша в молодую королеву. Постоянно изменяющаяся смесь химических веществ трансформировала ее тело – например, сегодня умножая число клеток ее мозга, завтра стимулируя рост желез, послезавтра заставляя увеличиваться в размерах мышцы. Вскоре она становилась крупнее, умнее, сильнее и выглядела намного более по-королевски, чем остальные самки ее возраста, – если, конечно, не умирала или не сходила с ума. Подобное иногда происходило, и именно поэтому яд считался и назывался таковым.

И потому, идя вдоль трюма «Ивы», где на полу мог остаться яд, я внимательно смотрел под ноги. Но даже подойдя ближе к трупу королевы, я не увидел ничего – ни капли на ее ракообразном хвосте, на самих ядовитых железах, ни одной струйки на панцире или лужицы на металлопластиковом полу под ней. И тем не менее железы сокращались, очень и очень медленно, но за минуту я вполне мог заметить разницу.

Так куда же девался яд? Всасывался обратно в тело? Наверняка какие-то каналы или сосуды соединяли ядовитые мешки с внутренними органами. Возможно, они были повреждены, когда королева пыталась проломить переборку. Или, возможно, когда Лига Наций пожелала ее смерти, они просто разрушили какой-то клапан, позволив яду сочиться обратно внутрь тела. Возможно, это даже считалось некоей идеальной справедливостью – отравить королеву ее собственным ядом.

Кто знает, как работали мозги у этих… из Лиги.

Я осторожно потянулся к ближайшему мешку, и, прежде чем моя рука коснулась его поверхности, у меня возникло странное ощущение, будто я касаюсь ладонью легкого пуха.

Пух? Никакого пуха быть не могло. Поверхность мешка была гладкой, словно воздушный шар.

А потом я вдруг понял.

– Мозг корабля! – заорал я. – Наносканирование! Здесь, в точке, где находится моя рука!

Две секунды спустя беспорядочным хором взвыли сирены.

К счастью, я оставил люк открытым и успел выскочить за мгновение до того, как автоматическая система защиты с грохотом захлопнула его у меня за спиной. Это отнюдь не означало, что мне ничего больше не угрожает, но, по крайней мере, я не оказался запертым в трюме, где разразилась полномасштабная война нанотехнологий.

Успею ли я добежать до капитанской рубки? Нет! Ко мне уже мчалось по коридору ревущее черное облако, похожее на смерч в пустыне. Я рухнул на палубу, крепко зажмурившись и прикрывая нос и рот левой рукой, правую же отвел от тела как можно дальше – это была та самая рука, которой я дотрагивался до ядовитого мешка, и теперь она нуждалась в дезинфекции.

Облако пронеслось надо мной, словно торнадо. Каждая из составлявших его крошечных частичек черной пыли была микроскопическим роботом-истребителем, созданным для уничтожения крошечных нанитов, кружившихся вокруг королевы. Да, тот «пух», который я ощущал, являлся на самом деле множеством маленьких машин размером с бактерию или даже вирус, которые окутали ядовитые мешки столь плотным слоем, что я мог ощутить их пальцами.

Пушистый воздух.

Наниты могли делать только одно – проникать сквозь мембрану ядовитого мешка, собирая микроскопические капельки яда, и снова выбираться наружу. Вот почему ядовитые железы сокращались в объеме – крошечные роботы откачивали яд, словно бригада рабочих с ведрами.

А теперь «Ива» выслала облако своих собственных нанитов, чтобы истребить незваных пришельцев.

Я чувствовал, как нанозащитники очищают мою кожу – не только на руке, касавшейся врага, но повсюду – на лице, на голове, под одеждой. Защитники уничтожали все, что им попадалось, даже естественные бактерии, поскольку те, кто создал нанозахватчиков, часто пытались замаскировать крошечных чудовищ под обычных микробов. Когда нечто имеет ту же форму и размеры, что и обычная плесень, намного легче прошмыгнуть мимо антинаносканирования.

Каждый корабль флота постоянно проходил защитное сканирование. Когда члены экипажа поднимались на борт, все они подвергались предварительной проверке, так же как и груз, продовольствие и оборудование. Компьютер корабля, кроме того, периодически анализировал вплоть до атома случайным образом отобранные несколько кубических сантиметров воздуха, проверяя каждое микроскопическое создание – не является ли оно нанитом под маской инфузории. И даже с учетом всех предосторожностей рой захватчиков мог остаться незамеченным, если только не было в точности известно, где именно искать. Зачастую об их присутствии на борту никто не знал, пока они на самом деле не нападали.

Единственной хорошей новостью было то, что Лига Наций убивала «плохих» нанитов точно так же, как она убивала «плохих» людей – мгновенная смерть, как только корабль пересекал границу. Так что на внеземном флоте могли не беспокоиться о том, что они могут повредить нам или нашим системам жизнеобеспечения. Пришельцы-микророботы могли быть запрограммированы на вандализм – например, они могли вторгнуться в систему безопасности корабля или нарушить его снабжение топливом, но никто не мог им позволить в явном виде нас убить.

Однако они могли воровать нечто ценное – например, яд королевы.

Защитное облако «Ивы» обрабатывало меня секунд двадцать. Потом оно унеслось прочь – в сторону трюма, навстречу куда более серьезной битве. Я остался лежать на палубе, чувствуя себя так, словно с меня начисто содрали слой кожи.

Собственно говоря, сравнение удачное. Моя правая рука вся была покрыта мелкими капельками крови, словно я со всей силы ободрал ее о грубый камень. Что касается моей одежды… что ж, маленькие истребители яростно вгрызались в ткань, раздирая ее в клочья везде, где обнаруживали затаившегося среди нитей микроба – естественного или искусственного. Хорошо, что на корабле больше не осталось никого, кто мог бы меня увидеть.

Я поспешил обратно к себе в каюту за новой одеждой и чтобы отмыть окровавленную руку. Одеваясь, я спросил мозг корабля, что происходит в трюме.

– Наша оборона вступила в сражение с врагом, – последовал ответ. – Сопротивление продолжается.

– То есть наниты пытаются дать отпор?

– Некоторые из них обеспечивают прикрытие, пока остальные отступают. Наша оборона имеет численное превосходство, но наталкивается на трудности.

– Покажи.

Экран в моей каюте был не столь большим, как у капитана, но все же давал вполне отчетливое изображение трюма. Впрочем, увидеть я мог лишь немногое – черное облако защитников «Ивы» висело возле двери, пытаясь пробиться дальше в помещение, нечто невидимое отталкивало его назад.

– Можешь увеличить картинку? – попросил я. – Хочу видеть, что там на самом деле происходит.

Изображение переключилось на микроскопическое разрешение: четыре черных истребителя, каждый с шарообразным телом, длинным хвостом и зазубренной черной клешней, окружили врага, который был намного меньше их размером. Враг походил на вырванное из глазницы глазное яблоко – наполненный жидкостью шар с небольшой выпуклостью впереди и тонким хвостиком сзади. С помощью этого хвоста маленькая тварь могла плыть по воздуху, словно головастик по поверхности пруда; выпуклость спереди, вероятно, содержала в себе крошечный мозг нанита. Что касается самого шарообразного тела, то оно было заполнено зеленой жидкостью – мандазарским ядом, похищенным у мертвой королевы.

Истребители взмахивали хвостами и продвигались вперед, пока враг не оказался в пределах досягаемости клешней. Все в одно мгновение вцепились в него, взрезая студенистое тело врага. «Глаз» даже не пытался защищаться – впрочем, ему это и не требовалось. Яд выплеснулся на всех четырех нападавших, заливая их клешни и стекая на их тела. Истребители внезапно начали дергать хвостами, словно у них начались судороги; два из них вылетели за пределы экрана, двое других продолжали корчиться, пока у них не отвалились клешни. Яд был страшным веществом, в особенности против истребителей, не созданных для ведения химической войны.

Я сел и задумался, покусывая костяшку пальца. Наши истребители были запрограммированы так, чтобы нападать вчетвером на одного, это понятно. И для того, чтобы уничтожить каждый вражеский «глаз», четверо наших должны были погибнуть от яда. Не слишком хорошее для нас соотношение потерь. Конечно, в конце концов мы должны были победить исключительно за счет численного превосходства – на «Иве» имелось как минимум три защитных облака и достаточно быстро можно было создать новые, – но к тому времени, когда мы уничтожили бы нанитов, пытавшихся нас задержать, остальные отступили бы в другие части корабля и найти их было бы не легче, чем иголку в стоге сена.

Конечно, компьютеры с этим бы справились. Мне ничего не оставалось, кроме как сидеть и размышлять над тем, что все этот означает.

Кто мог тайно протащить нанитов на корабль? Кто знал о том, что королева будет на «Иве»? И кому мог понадобиться ее яд?

Торговцы наркотиками? Насколько я знал, крупные шишки преступного мира постоянно искали все новые химические вещества, оказывавшие специфическое воздействие на людей. То же можно было сказать и о вполне легальных фармацевтических компаниях. Базы данных на Трояне, содержавшие перечень ингредиентов яда в каждой точке цикла, были объявлены секретными, защищены паролями и зашифрованы. Саманта как-то раз назвала их «неприкосновенным золотым запасом королевы» – эту информацию можно было бы продать за кучу денег, если бы они когда-либо потребовались Истине.

Теперь Истина была мертва. Возможно, все те, кто знал пароли, тоже были мертвы. Троянская гражданская война продолжалась уже двадцать лет.

Возможно, какой-то из мятежных группировок на Трояне мог потребоваться яд, чтобы создать сразу много новых королев. Но подобная идея была чистым безумием – даже если бы мертвую королеву выдоили досуха, удалось бы получить яд лишь из одной точки годичного цикла. Сегодняшний яд мог запустить какую-нибудь из желез на полную мощность, а завтрашний – снова ее отключить. Если дать самочке сегодняшнюю дозу, но не дать завтрашнюю, это полностью нарушит химический баланс ее тела.

Посылать нанитов на военный корабль означало бы привести Адмиралтейство в не меньшее бешенство, чем рой разъяренных ос. Не существовало более простого способа добыть порцию яда, чем бросить вызов всему внеземному флоту. Тогда кому и зачем это было нужно?

На какое-то мгновение я пожалел, что не существует особого яда, который делал бы умнее людей. Я знал, что мне никогда не стать умным, но ненавидел себя за то, что столь многое мне недоступно.

Если бы на моем месте оказалась Саманта, она бы точно знала, что здесь происходит.

Глава 4

МЕНЯ ЛИХОРАДИТ

Мою руку продолжало жечь от мелких уколов. Обмыв ее холодной водой, я подумал было о том, чтобы пойти в лазарет за какой-нибудь мазью… но врачи мертвы, а сам я не знал, что именно искать. Вместо этого я снова направился в капитанскую рубку, чтобы посмотреть, как обстоят дела у нанитов.

Час спустя компьютер доложил, что в трюме чисто. Это не означало, что мы уничтожили всех незваных гостей – им просто удалось скрыться в других частях корабля. Мозг корабля обнаружил крошечное отверстие, прогрызенное в одной из запорных заслонок в вентиляционной шахте между трюмом и соседней оранжереей. Ничего удивительного – даже если большинство нанитов были лишь миниатюрными танкерами для транспортировки яда, их сопровождал эскорт саперов, проделывавших ходы повсюду, где им хотелось пройти.

Сейчас наниты уже могли распространиться, словно пыль, по всей «Иве» или прятаться небольшими кучками там, где никто не мог бы их заметить. Сканеры корабля наверняка обнаружат нескольких незваных гостей, но невероятно трудно обшарить каждую частицу воздуха в поисках чего-то размером с вирус, особенно когда существа, которые ты пытаешься найти, запрограммированы на то, чтобы избегать поимки.

Лучшее, что я мог сделать, – это приказать мозгу корабля окружить защитным облаком ядовитые железы королевы на случай, если захватчики вернутся. Я не ожидал особой эффективности от своего распоряжения – проклятые маленькие воришки знали, что мы их преследуем. Но ведь что-то надо было делать, верно?

Я заснул прямо перед экраном, когда корабельный день начал клониться к закату. Когда я снова проснулся, моя рука разболелась не на шутку – следы от уколов стали ярко-красными и руку жгло, словно раскаленным железом. В конце концов я отправился в лазарет, где потратил полчаса, перебирая одно лекарство за другим и спрашивая компьютер: «От чего это?» Читать этикетки не имело никакого смысла – все они были написаны на особом языке врачей, словно специально изобретенном для того, чтобы обычные люди не могли их понять.

Наконец я нашел мазь – как сказал мозг корабля, противовоспалительную, – и похоже, это было именно то, что мне нужно. К тому времени я уже всерьез беспокоился, что моя рука распухла не просто из-за инфекции – под кожей могли оказаться наниты-«глаза» или истребители, которых занесло туда, пока они меня очищали. Возможно, истребители знали, что человеческим тканям вредить не следует, но, заметив вгрызающийся в меня «глаз», они вполне могли решить последовать за ним.

Впрочем, о подобных вещах не хочется думать чересчур долго.

На следующий день мне стало еще хуже. Рука распухла сильнее; я пытался обкладывать ее льдом, но вскоре уже не мог вынести боли от любого прикосновения к коже. Краснота начала подниматься по запястью и дальше, вдоль предплечья. Я подумал было о том, чтобы наложить жгут или что-то в этом роде, но это требовало немалого труда, а я невероятно устал. Кроме того, меня то и дело бросало в дрожь так, что стучали зубы. В конце концов я рухнул на капитанскую койку и поставил обогрев на максимум.

Меня тошнило, кружилась голова, я плохо соображал. Иногда мне казалось, будто я снова на Трояне, где целый год проболел некоей «желтушной чахоткой». Моя сестра приходила ко мне каждый день, тратя на меня свое время, несмотря на то что ей постоянно приходилось заниматься разрешением мелких кризисных ситуаций, которые могли привести к одной большой катастрофе. Годы спустя у меня порой возникала мысль о том, не являюсь ли я сам одной из причин гражданской войны – из-за того, что отрывал Сэм от ее работы, потому что подхватил какую-то инопланетную заразу. Я лежал в особом королевском госпитале, не в силах пошевелиться от слабости, в то время как мятежники заполоняли улицы…

Я пытался отвлечься от мрачных мыслей, но вскоре оказалось, что ни о чем другом думать не могу.

Время от времени мне начинало казаться, что в капитанской каюте есть еще кто-то и он пытается со мной заговорить. Сначала мне слышались голоса Саманты и королевы Истины, которые спрашивали, почему я их не спас. Потом их голоса сменились мужским, незнакомым мне, который говорил, что пора вставать, что я проспал достаточно долго и много людей пострадает, если я вскоре не приду в себя. Я решил было, что это мозг корабля пытается вырвать меня из лихорадки… если бы не маленький обрывок фразы, звучавший у меня в голове:

«Эдвард, прошу тебя. Невинность нуждается в нас. В нас обоих».

И это не был голос мозга корабля, поскольку компьютер «Ивы» вряд ли мог что-либо знать о Невинности. О ней не знал никто, кроме меня, Истины и еще нескольких, зверски убитых двадцать лет назад. Так что, похоже, это был голос моего воспаленного воображения.

Что ж… может быть, да, а может быть, и нет.

Два дня прошли в бреду и лихорадке. Потом я проснулся, и все закончилось. Голова была ясной, от лихорадки не осталось и следа. Даже прибавилось сил и аппетита. Но на капитанскую постель страшно было смотреть.

Пока я менял простыни, компьютер сделал официальный доклад о состоянии «Ивы». Большая часть слов не достигала моего разума – длинный перечень статистических данных, сведений о количестве топлива, энергии батарей и всего прочего, что, надо полагать, капитан должен был выслушивать ежедневно. Время от времени я кивал и говорил: «О, вот как?» Моя сестра велела мне так себя вести, когда я не понимал большую часть того, что говорит собеседник. Удивительно, но подобная проблема на самом деле возникает крайне редко. Как правило, люди говорят о вещах крайне малозначительных – просто, чтобы выговориться.

После того как доклад закончился, я хотел спросить: «Насколько подобное нормально и есть ли какие-либо серьезные повреждения?» Но если даже повреждения и были, я не знал, как их исправить, так что спрашивать вряд ли имело смысл. Саманта в свое время познакомила меня с золотым правилом дипломатии: «Никогда не задавай вопрос, если не хочешь услышать ответ». Так что вместо этого я потребовал, чтобы мне сообщили о результатах поисков нанитов-захватчиков. За три дня, прошедших со сражения в трюме, наши защитные облака уничтожили 143 стопроцентных нанита и еще 587 вероятных. Данные выглядели неутешительно, даже если вероятные наниты все были настоящими, что, скорее всего, не соответствовало действительности – просто неопознанные бактерии, которые истребители разорвали на куски по принципу «лучше перебдеть, чем недобдеть». Учитывая, что на корабле наверняка были миллионы нанитов, защита «Ивы» не слишком-то справлялась со своей задачей.

– Возможно, если бы поиск проводил настоящий капитан, мы бы уже сейчас нашли всех захватчиков. Конечно, я был болен…

Неожиданно я задумался. А была ли это на самом деле инфекция? Нет – сейчас меня не тошнило и я не бредил, голова моя была достаточно ясной для того, чтобы понять, что произошло. На мою руку попала целая куча нанитов-«глаз», нанитов, накачанных ядом. Истребители разорвали этих нанитов на части, выплеснув на меня крошечные капельки яда. Что еще хуже, истребители основательно расцарапали во время схватки мою кожу, из-за чего яд проник в мою кровь.

То, что казалось мне инфекцией, на самом деле было микроскопической дозой яда. Хорошо, что его оказалось достаточно мало – большее количество могло меня попросту убить.

Но сейчас со мной все было в полном порядке. Или нет?

Глава 5

ПРИБЫВАЮ НА БАЗУ ИРИС

Три дня спустя «Ива» достигла системы Целестин. Большую часть этого времени я бродил по кораблю, надеясь найти себе хоть какое-то занятие. Заходить в кают-компанию или трюм было не слишком приятно, так же как и на мостик, где я обнаружил еще три трупа – эти люди несли вахту и, естественно, не присутствовали на вечеринке.

Несколько раз я просматривал файлы, просто чтобы проверить, нет ли в них чего-либо, что могло бы оказаться для меня важным – полетные данные и прочее. Однако информация оказывалась запароленной, закодированной или попросту недоступной для скромного разведчика II класса, даже исполняющего обязанности капитана. К тому же вполне возможно, что «Ива» выполняла некую сверхсекретную миссию, о которой не положено было знать посторонним вроде меня.

Я обнаружил, что есть лишь одно, что я обязан был делать как капитан «Ивы». Чтобы поддерживать себя в надлежащей форме, капитаны должны были посвящать как минимум полчаса в день физическим упражнениям. Так что единственная моя обязанность – спускаться в спортзал, когда мне об этом говорил мозг корабля, и тренироваться до седьмого пота.

Тренажеры. Бег трусцой. Упражнения с боксерской грушей. Порой мне становилось смешно при мысли о том, что мне приходится заниматься именно тем, что всегда удавалось мне лучше всего. Я ходил в спортзал дважды в день и проводил там намного больше получаса, думая, что, возможно, в конце концов стану достойным звания капитана.

Я счел необходимым присутствовать на мостике, когда мы проходили возле Целестин. Впрочем, в кресле я не сидел – его занимало мертвое тело довольно симпатичной рыжеволосой женщины, и мне не хотелось ее беспокоить. Она казалась слишком молодой для вахтенного офицера – самое большее лет девятнадцать-двадцать. Видимо, всем старшим офицерам хотелось пойти на вечеринку, и на мостике оставили самого младшего на борту лейтенанта-кадета. Бедная девочка, что же она такого сделала, что Лиге потребовалось ее убить?

– Нас вызывает база Ирис, – сообщил корабль.

– Хорошо. – Изо рта у меня вырывался пар – я попросил понизить на мостике температуру, так же как и в кают-компании, чтобы тела не начали разлагаться. – Мне поговорить с ними или как?

– Соединяю.

На экране перед командирским креслом появилось изображение молодого парня, который начал говорить:

– Приветствую, «Ива». Говорит… – Тут он замолчал и уставился в свой экран, глядя на лицо мертвой женщины в кресле.

Мне следовало подумать об этом заранее. Получилось так, что я до смерти перепугал бедного парнишку на том конце линии.

– Прошу прощения, – сказал я, отодвинув женщину в сторону и приблизив собственное лицо к экрану. – не хотел вас напугать, но у нас тут проблемы.

– Она… – Парень не договорил, тряхнул головой и перешел на профессиональный тон. – Изложите ваши проблемы, «Ива».

Я рассказал ему о случившемся. Потом повторил то же самое вышестоящему офицеру. Затем – начальнику Службы безопасности базы. А еще я говорил с врачом, который пытался утверждать, будто люди на «Иве» умерли от какой-то болезни. Для меня это звучало попросту глупо – если несколько десятков человек и мандазарская королева умирают в одну и ту же секунду, пересекая границу, не нужно быть гением, чтобы догадаться о причинах. Но оказалось, что все на базе тут же ухватились за мысль о болезни, и мне сказали, что я должен оставаться под карантином, пока Адмиралтейство не сможет прислать медицинскую команду. Как я ни пытался объяснить, что произошло на самом деле, персонал базы не давал мне договорить, заявляя, что, возможно, я сам брежу по причине той же болезни.

– Нет, – сказал я капитану Службы безопасности. – Какое-то время я действительно бредил, но сейчас мне намного лучше.

– Что значит – вы бредили? – удивленно спросила она и вдруг кивнула. – Ну да. Понятно. Вы действительно бредили. Спасибо, разведчик Йорк, это подтверждает нашу гипотезу о болезни. Спасибо. – Она облегченно улыбнулась и исчезла с экрана.

Слегка поразмыслив, я понял, почему она вела себя таким образом. Людям с базы хотелось сделать вид, что на корабле случилась эпидемия – поскольку иначе им пришлось бы признать правду: весь экипаж корабля флота совершил нечто такое, что Лига решила казнить всех. А когда я сказал, что сам бредил, капитан сочла, будто я решил ей подыграть.

Странно. Произошло нечто крайне важное, а весь экипаж базы лишь пытался спрятать голову в песок.

Меня не слишком радовала перспектива участвовать в подобной лжи, но Саманта часто говорила мне: «Если все вокруг будут отрицать очевидное – соглашайся с ними. Адмиралтейство порой ведет свою собственную игру, и если ты им помешаешь, то они могут на тебя рассердиться».

Мне не хотелось, чтобы кто-либо на меня сердился. Даже если данная «игра» выглядела глупой. И нечестной. И трусливой.

Возможно, все это и имело некий смысл, будь у меня возможность целиком представить всю картину происходящего.

Пока я ждал прибытия с другой базы команды медиков, я воспользовался капитанским экраном, чтобы посмотреть, что происходит вокруг. Впрочем, увидел я немногое – никто не прилетал на базу Ирис и не улетал с нее, даже внутрисистемные челноки. Один раз я заметил торговое судно, проходившее в пределах досягаемости бортовых камер «Ивы», но он направлялся к планете Целестин, находившейся на одну световую минуту ближе к местному солнцу.

После еще двух дней ожидания в пространстве возник еще один корабль, сопровождаемый хорошо мне знакомым сверхсветовым эффектом – он появляется словно ниоткуда и за ним тянется яркий хвост света, пытающегося его догнать.

Компьютер сообщил мне:

– Крейсер внеземного флота «Палисандр».

– Он нас вызывает? – уточнил я.

– Нет. Он общается непосредственно с базой.

«Палисандр» общался с базой Ирис в течение получаса – причем, по утверждению бортового компьютера, они использовали повышенную степень криптозащиты, чтобы никто не мог их подслушать. Не знаю, что беспокоило их больше – что их могут подслушать на Целестии или что я могу узнать нечто, не предназначенное для моих ушей. Возможно, и то и другое.

Так что я просто сидел и ждал, глядя на парящий в черноте «Палисандр». Корабль напоминал длинную дубинку, в утолщении впереди находился генератор «сперматозоида», или «червя», или оболочки пространственно-временного искажения. Само поле окутывало корабль молочной пеленой и тянулось далеко позади, пока не исчезало в космической пустоте, словно длинный хвост. Обычно свободный конец хвоста просто дрейфовал в пространстве, но иногда резко вздрагивал, примерно так, как порой на секунду просыпается рыба в спокойной речке, чтобы метнуться за какой-то невидимой добычей. Моя сестра рассказывала мне, что таким образом вокруг корабля создается отдельная маленькая вселенная, которая может лететь через большую внешнюю вселенную быстрее света, не беспокоясь об инерциальных эффектах или ускорении. Я мало что мог понять, когда она пыталась объяснить, как это все работает. Саманта обычно старалась избегать тем, приводивших меня в замешательство, но иногда считала, что сумеет объяснить мне все, что угодно, несмотря на всю мою тупость. «Я специалист по общению, Эдвард, – говорила она. – Это мой дар. Если я могу общаться с инопланетными расами, то уж с тобой и подавно».

Что ж… со мной это не всегда получалось. В конце концов, однажды не получилось и с инопланетянами.

Наконец со мной связалась капитан «Палисандра», женщина, которую звали Проуп. Я так никогда и не узнал, имя это или фамилия. Возможно, она была родом с одной из тех колоний, где люди носят лишь одно имя, поскольку это кажется им более эффектным.

Проуп определенно была своеобразной личностью. При разговоре с ней казалось, что она постоянно прислушивается к чему-то, что по-настоящему могло бы стать достойным ее внимания, – к шагам неслышно подкрадывающегося из-за спины убийцы или к сигналу бедствия с роскошного лайнера, столкнувшегося с метеоритом. Она то и дело внезапно замолкала, словно думая о чем-то важном, вот только никогда не говорила, что же за великая мысль ее осенила, и в конце концов мне начало казаться, что, возможно, она просто притворяется.

Будучи телохранителем сестры, я встречал множество дипломатов и наблюдал десятки и сотни случаев, когда те притворялись, играли роль, скрывали свои истинные мысли и чувства.

Итак, на экране передо мной появилось лицо Проуп. Свет падал на нее только с одной стороны, из-за чего левая часть ее лица была погружена во тьму – капитан явно пыталась произвести на меня впечатление. Насколько я мог понять, она могла добиться подобного эффекта лишь единственным способом – полностью выключив освещение на одной стороне мостика.

– Капитан «Палисандра» Проуп вызывает исполняющего обязанности капитана «Ивы» Эдварда Йорка. Вы разведчик?

– Да, капитан.

– Как вы себя чувствуете, разведчик? Никаких последствий после болезни?

Я не мог не заметить, как быстро она сменила обращение с «исполняющего обязанности капитана» на «разведчика». Возможно, Проуп не желала воспринимать меня как хоть сколько-нибудь равного себе.

– Чувствую себя прекрасно, – ответил я. – Вы пришлете кого-нибудь, чтобы помочь пристыковать корабль?

– К сожалению, пока нет. Поскольку существует риск заражения, в соответствии со стандартной процедурой мы начнем с того, что пришлем команду разведчиков для оценки ситуации.

– Риска заражения практически нет.

– Даже в этом случае мы не можем нарушить соответствующие правила. Вы не согласны?

– Гм… – За проведенные на внеземном флоте годы мне доводилось видеть немало нарушений всевозможных правил. – Значит, когда ваши разведчики все проверят, я смогу отправиться домой?

– Не все сразу. Пожалуйста, пройдите в ваш транспортный отсек и через пятнадцать минут впустите моих людей через главный шлюз.

Она неопределенно кивнула и помахала рукой где-то в окрестностях собственного лба. Обычно капитаны кораблей после разговора отдают друг другу честь – даже если один из них всего лишь скромный исполняющий обязанности. Полагаю, Проуп просто не смогла заставить себя нормально отдать мне честь, зная, что я только разведчик.

Многих офицеров флота разведчики приводят в немалое замешательство. Или просто пугают. Даже ненастоящие, как я. Все знают, что разведчики – ненормальные.

Прежде чем я успел показать Проуп, как по-настоящему отдают честь, она прервала связь. Однако я все же отсалютовал – пустому экрану. До тех пор пока я оставался кем-то вроде капитана, мне хотелось делать все как положено.

Глава 6

ЗНАКОМЛЮСЬ С РАЗВЕДЧИКАМИ

Пятнадцать минут спустя я сидел за пультом управления транспортного отсека, глядя, как снаружи корабля плавают в невесомости двое разведчиков – настоящих, не подделок вроде меня. Их скафандры были сверкающе-белыми, вдоль рукавов и штанин тянулись черные трубки. Когда они подплыли ближе к «Иве», на их бедрах и плечах заработали маленькие реактивные двигатели, замедляя скорость.

С моей точки зрения, эти двое выглядели так, словно висели в пространстве вверх ногами, поскольку приближались именно под таким углом. Но едва коснувшись обшивки корабля, они схватились за поручни, окружавшие вход в шлюз, и перевернулись. Я уже велел кораблю открыть внешний люк, и они скользнули прямо внутрь.

На то, чтобы шлюз заполнился воздухом, требовалась минута, которая тянулась для меня словно вечность – мне не терпелось снова увидеть людей. Эти двое явно были людьми, судя по внешнему виду, но, глядя на затемненные стекла их шлемов и неуклюжие скафандры с множеством карманов и электронных приспособлений, я не мог понять, молодые они или старые, мужчины или женщины, полные или худые, По радио они со мной не переговаривались – в этом не было необходимости, а разведчики вообще не из тех, кто стал бы болтать просто так. Во всяком случае, с незнакомцами.

Наконец внутренняя дверь шлюза открылась и из нее вышли двое разведчиков. От транспортного отсека меня отделяло большое прочное окно, я постучал по нему и помахал рукой. Разведчики несколько секунд разглядывали меня, затем помахали в ответ – должен сказать, без особого энтузиазма.

– Йорк? – спросил раскатистый мужской голос. Разведчики настроили радио в своих шлемах на волну системы внутренней связи «Ивы». – Меня зовут Тобит – Филар Тобит. – Одна из фигур в белом скафандре слегка поклонилась. – А это мой желторотый напарник – Бенни Дэйд.

– Бенджамин! – раздраженно поправил второй, обладатель звонкого мальчишеского голоса. – Но все называют меня просто Дэйд.

Тобит громко фыркнул.

– Дэйд? Кто, черт побери, зовет тебя Дэйд? Все, кого знаю я, называют тебя сосунком… но я решил, что при посторонних все же стоит быть повежливее.

Дэйд (он же Бенни, он же Бенджамин) недовольно засопел. Я попытался сохранить серьезное выражение лица. Разведчики никогда не обращаются друг к другу по званию – такова традиция. Но в отсутствие званий молодые кадеты иногда обижаются на то, как их называют.

– Привет, Филар Тобит, – осторожно сказал я. – И… гм… Бенджамин. Добро пожаловать на «Иву».

– Угу, – буркнул в ответ Тобит, небрежно махнув рукой.

Я попытался запомнить, кто из разведчиков кто, но понял, что запутаюсь сразу же, как только они двинутся с места. Два скафандра выглядели внешне совершенно одинаково, без нашивок с именами, знаков различия или чего-то в этом роде.

– Так с чего вы хотите начать? – спросил я. – Осмотреть корабль?

– Нам полагается следовать определенной процедуре, – все еще немного обиженным тоном ответил Бенджамин. – Вы ведь разведчик, Йорк? Тогда вы должны знать об этом.

– Ладно, – сказал я, – делайте, что вам положено. А я пойду с вами и посмотрю.

– А как же, – отозвался Филар, – мы просто обожаем зрителей. – Стекло его шлема начало светлеть, и я увидел его глаза, опухшие и слегка налитые кровью. Несколько мгновений он смотрел на меня, затем сказал: – Ладно, можешь пойти с нами. Профессиональная вежливость по отношению к коллеге. Хотя на твоем месте я бы просто смешал себе коктейль и позволил другим заниматься своим делом. Ты ведь был болен, не так ли?

– Я прекрасно себя чувствую, – ответил я и прошептал: – Вы ведь знаете, что никакой болезни на самом деле нет, верно? Все на базе просто притворяются.

Он откашлялся, прежде чем произнести:

– Если все притворяются, приятель, я бы не хотел быть белой вороной. Высший совет Адмиралтейства – фанатичные старые ублюдки, помешанные на солидарности.

Бенджамин удивленно посмотрел на него. Прежде чем парень успел что-либо сказать, Тобит быстро продолжил:

– Ладно, пора браться за дело. Будем следовать некоей чертовски важной стандартной процедуре.

Он громко рыгнул и направился к двери.

Жаль, что разведчики не могли снять свои скафандры. Я до сих пор ощущал некоторое одиночество, несмотря на то что они шагали рядом со мной, поскольку мог видеть лишь их глаза, а их голоса доносились из находившихся над головой динамиков.

Впрочем, со мной они почти не разговаривали – разведчики всегда по-настоящему сосредоточены на своей работе. Едва выйдя из транспортного отсека, Тобит и Бенджамин занимались почти исключительно тем, что передавали на свой корабль информацию о том, что видели. Я тащился за ними, словно какой-то багаж, через помещения, полные автоматики… пока мы не добрались до трюма.

Увидев королеву, Бенджамин едва не выпрыгнул из скафандра.

– Ого! – воскликнул он. – Вот это да! Только посмотри на эту тварь! Никогда не думал, что они такие здоровые!

Филар Тобит не отводил взгляда от тела королевы и лишь глубоко вздохнул.

– Бенни, приятель… Дорогой мой мальчик… Неужели вам в Академии ничего не рассказывали о чертовых мандазарских кастах?

– Ну да, конечно. Но одно дело видеть их на экране, а другое – вблизи.

– Боже милостивый! Парень, если тебе не хватает воображения, чтобы учиться по нормальным картинкам, – на это есть виртуальные симуляторы. Я не хочу, чтобы мой напарник, впервые увидев настоящего инопланетянина, лишь твердил: «Ой, мамочка, какой же он здоровый!»

Бенджамин пробормотал что-то неразборчивое. Если бы его напарник принадлежал к любому другому подразделению флота, он бы заорал: «В чем дело, сопляк?», а потом минут десять кричал бы на мальчишку о том, что подчиненным следует держать язык за зубами. Но разведчики ненавидели авторитарные методы, особенно в отношении напарников. Вместо этого Тобит повернулся ко мне.

– Откуда взялись защитные облака вокруг ядовитых желез?

– А, это? Гм… – Я опустил взгляд. – Несколько дней назад на корабль проникли неизвестные наниты…

– Что? – резко бросил Тобит. – Про нанитов нам никто не говорил.

– Люди с базы Ирис так и не дали мне об этом сказать, – ответил я. – Как только я доложил, что весь экипаж погиб, они перестали со мной разговаривать. Когда я попытался сообщить им о других событиях, они просто прервали связь.

– Черт побери! Этим придуркам с Ириса башку бы в задницу засунуть. – Тобит глубоко вздохнул. – Ладно, Йорк, мы слушаем. Расскажи нам обо всем. Правду, а не то, что, по-твоему, хотелось бы услышать нам.

Я рассказал все с самого начала – должен сказать, юный Бенджамин был просто в шоке от услышанного, не в силах поверить, что по случаю пересечения границы на «Иве» могли устроить подобную вечеринку. Филар посоветовал ему не быть столь наивным.

– Судя по всему, – сказал он, – экипаж знал, что чем-то не угодил Лиге. Это касалось их всех, они все были виновны… и все они тряслись от страха, по мере того как приближался момент пересечения границы. В каком-то смысле ими стоит восхищаться – большинство придурков просто сидели бы и выли с тоски, зная, что им предстоит сдохнуть. По крайней мере, у этой команды оказался достаточно хороший вкус для того, чтобы устроить оргию. – Он вздохнул и посмотрел на меня. – Полагаю, тебе вряд ли известно, что такое ужасное они совершили?

Я покачал головой.

– Никто мне ничего не говорил.

– Ты был просто пассажиром. Летел обратно на Землю, верно?

– Верно. Я работал на спутнике Трояна, но там стало слишком опасно. Вы ведь знаете, что на Трояне гражданская война. Большую часть времени они просто дрались друг с другом, но несколько недель назад кто-то обратил внимание и на нас – на нашу станцию едва не свалился снаряд. Взрыв разрушил внешнее поле нашего купола и едва не пробил внутренний, так что командир нашей базы решил, что мы должны эвакуироваться. Остальной персонал улетел на двухместном разведывательном катере, но мне пришлось оставаться, пока все не было законсервировано как положено.

– Они оставили тебя одного? – спросил Бенджамин. – В то время как мандазары обстреливали базу снарядами?

– Снаряд был только один, – сказал я, – и я согласился остаться добровольно. Кто-то ведь должен был проследить, чтобы компьютеры завершили консервацию базы. Так или иначе, за мной прилетела «Ива», так что все было в порядке.

– Когда «Ива» появилась в системе Трояна? – спросил Филар.

– Сразу же после того, как другие улетели на катере. «Ива» пять дней висела на орбите, а затем подобрала меня, чтобы доставить домой.

– Похоже на то, что они выполняли некую тайную миссию, – оживился Бенджамин. – Не появлялись, пока не улетели все остальные. Пять дней ждали на орбите, хотя их могли сбить.

– Конечно, они выполняли тайную миссию, придурок! – Тобит закатил глаза. – Прежде всего они перевозили эту королеву с Трояна на Целестию… вероятно, потому бедняги и погибли. Лига косо смотрит на тех, кто транспортирует опасные неразумные существа из одной звездной системы в другую. И могу побиться о заклад, что эту королеву сочли неразумной и готовой совершить убийство. Говоришь, Троян воюет уже двадцать лет?

Я кивнул.

– Что ж, в таком случае у нее должна была быть собственная армия, не так ли? Как долго, по-твоему, эта старушка могла играть роль полководца и до сих пор не замарать своих челюстей, ни разу не лишив никого жизни, кроме как ради самозащиты? – Он фыркнул. – Когда я изучал королев в Академии, никто не описывал их как святых.

– Значит, Лига убила королеву, потому что она могла бы убить других. И они расправились с экипажем только за то, что те пытались доставить опасное существо на другую планету?

Филар кивнул.

– Для Лиги это своеобразный метод борьбы с болезнями: никогда не позволять нецивилизованным организмам покидать родную систему. Королева, вероятно, заявила, что она чистый ангел, и экипаж «Ивы» поставил на то, что она говорит правду. И проиграл.

Мне стало несколько не по себе оттого, что я больше недели безрезультатно размышлял о причинах случившегося, а затем явился Тобит и с первого взгляда определил, почему все погибли.

– В таком случае, – спросил я, опасаясь, что ответ окажется столь же очевидным, – кто послал нанитов? Что им было нужно?

– Черт его знает… Что толку от украденного яда? И как могли наниты проникнуть на корабль? Кто знал, что «Ива» везет королеву? Кто-то на Трояне? Или, может быть, на Целестии?

– Почему на Целестии? – спросил Бенджамин.

– Господи, парень, чем ты занимался в Академии? – простонал Тобит. – На Целестии тоже есть мандазарское население – туда эвакуировали десять миллионов детенышей незадолго до того, как на Трояне началась заварушка. Все думали, что это лишь временная мера, но война затянулась на два десятилетия, и детишки успели вырасти.

Неожиданно он повернулся к трупу королевы и несколько секунд смотрел на него.

– Гм… когда внеземной флот доставлял детенышей на Целестию, я что-то не помню, чтобы Адмиралтейство отправляло с ними хоть одну королеву.

– Точно, – подтвердил я. – Моя сестра в то время работала в Дипломатическом корпусе, и Высший совет предложил ей связаться со всеми королевами, чтобы выяснить, не хочет ли кто-то из них эвакуироваться вместе с детьми; Саманта лишь рассмеялась в ответ – ни одна королева никогда не покинет родную территорию ради того, чтобы играть роль няньки при куче детишек. Это не королевское дело.

– Значит, Целестия получила десять миллионов юных мандазаров, – пробормотал Тобит, – и ни одной королевы. Впрочем, кого это, черт побери, волнует? Низшие касты ничем не глупее людей, и они могут и сами о себе позаботиться.

– Но у них есть свои инстинкты. – Я пожал плечами. – Им требуется руководство. Они нуждаются в том, чтобы ими правила королева.

Разведчик скорчил гримасу.

– Могу поклясться, тебе об этом сказала сама королева. «Бедные, несчастные, они не смогут прожить, не поцеловав мою королевскую задницу». – Он фыркнул. – Но правда это или нет, некоторые из этих чертовых омаров, похоже, в это верят. Особенно на Целестин. Если они прилетели туда детьми, кто они теперь, когда им за двадцать? Они наверняка считают, что вся их жизнь пошла к черту – в этом возрасте почти все думают, что их жизнь пошла к черту – не раскрывай пасть, Бенни, – так что меня вовсе не удивляет, что часть из них полагает, будто при королеве станет лучше. Каким-то образом они убедили Адмиралтейство привезти им одну… или же Адмиралтейство само пошло на аферу, решив, что королева наведет порядок среди юных омаров.

– Адмиралтейство давно уже не идет ни на какие аферы, – возразил Бенджамин. – Три года назад у них была большая чистка.

Тобит протянул руку и сделал вид, будто хочет стукнуть парня по шлему.

– Каждый раз, когда ты говоришь подобную чушь, я снижаю тебе оценку еще на один балл. – Он повернулся ко мне и закатил глаза. – Черт бы побрал этих кадетов!

Глава 7

МЕНЯ ПРЕДУПРЕЖДАЮТ О МОЕМ БУДУЩЕМ

Мы продолжали продвигаться дальше по кораблю, приближаясь к кают-компании. Я с трудом скрывал свое волнение: наверняка разведчики сочтут меня ни на что не годным капитаном из-за того, что не навел там порядок. Пониженная температура не давала трупам разлагаться, но тем не менее у большинства из них опорожнился кишечник, когда расслабились все мышцы, и в помещении пахло как в долго не убиравшемся туалете. Я собирался уже заранее извиниться, сказав, что хотел все убрать, но решил, что не стоит ничего трогать до прибытия специалистов. Но как только мы вошли в дверь, до меня наконец дошло, что Тобит и Бенджамин не чувствуют никакого запаха, находясь внутри скафандров с собственным запасом воздуха и всего прочего, так что я оказался единственным, кому пришлось зажать нос. Но даже при этом юный Бенджамин застыл как вкопанный при виде валяющихся вокруг мертвых тел, большинство из которых были обнажены, и ни одно не являло собой приятного зрелища. Тобит оставался невозмутимым, пока не заметил женщину-адмирала, которая меня поцеловала; он бросился прямо к трупу и уставился на него.

– Что такое? – спросил я. – Вы ее знаете?

– Я знаком с оригиналом, – ответил Тобит, – и должен признать, что определенное сходство есть. Что объясняет, почему покойница сочла подобный наряд вполне подходящим для вечеринки. Но это не настоящая адмирал Рамос, просто какая-то переодетая потаскушка. – Он повернулся ко мне. – Сделай одолжение, Йорк, соскреби эту дрянь с ее лица.

– Я могу теперь здесь все убрать?

– Как будто это кого-то волнует. Думаю, вопросов по поводу причин смерти нет. Верно, Бенни?

Бенджамин не отрывал взгляда от капитана «Ивы». Батарейки голокостюма капитана давно сели, и теперь можно было увидеть его самого. На нем была форменная рубашка, но ниже пояса не оказалось ничего, кроме белых носков. Весьма непристойный вид для того, кто занимал столь высокий пост. Если бы я был капитаном и предполагал, что могу умереть, то стремился бы к тому, чтобы оставить после себя более презентабельный труп.

– Бенни, – обратился к нему Тобит. – Напарник. Будущая гордость корпуса разведчиков. Ты с нами?

– Что? О… извини. Хочешь пойти дальше?

– Нет. Я хочу вернуться домой и принять ванну. Мы и так уже потратили достаточно времени на чертовы стандартные процедуры. – Он бросил на парня сердитый взгляд. – Может, мне для разнообразия дать тебе поручение? Сходить в трюм, отрезать ядовитые железы у королевы и упаковать их для отправки на «Палисандр»?

– Что? – срывающимся голосом вскрикнул Бенни. Впрочем, я и сам едва не вскрикнул. Изуродовать королеву? Даже если она была мертва, подобное выглядело невероятным святотатством.

– Зачем?

– Потому что где-то на «Иве», – ответил Тобит, – есть маленькие дрянные наниты, которые хотят похитить ее яд. Одному богу ведомо, зачем им это надо, но уж точно не для блага вселенной. Кроме того, меня раздражает, когда кто-то подбрасывает нанитов на военный корабль, и чисто из принципа я не желаю, чтобы эти ублюдки добились своего. Лучше всего будет отправить яд на «Палисандр», чтобы он не достался этим чертовым нанитам. – Он быстро поднял руку, не давая мне ничего сказать. – Можешь не спрашивать – мы трижды проверим «Палисандр» на предмет того, что у нас самих нет нанитов. Наша защита не так уж и плоха, а в случае чего мы предпочтем пройти шесть часов карантина и полное наносканирование.

Глаза Бенджамина расширились.

– Ты действительно хочешь, чтобы я срезал у нее железы?

– Не просто срезал, болван. Сделай аккуратный хирургический разрез, с соблюдением всех правил и безопасности. Скальпелем, а не электропилой. Со всем изяществом. А теперь – пошел, пока я не дал тебе пинка под твою тощую задницу.

Мне показалось, что парню сейчас станет плохо, но он все же шагнул к двери. Я крикнул ему вслед:

– Будь осторожен, ладно? Яд – штука опасная.

– Он справится, – сказал Тобит. – Бенни учился на медицинском, пока не перевелся в разведчики. Он отлично владеет скальпелем.

– Спасибо, – бросил через плечо Бенджамин, который слышал слова Тобита через корабельную систему связи.

– Вот только разведчик из тебя ужасный! – крикнул Тобит, когда парень скрылся из виду.

Мне почудилось, будто Бенджамин показал Тобиту средний палец, но так ли это – в толстых перчатках скафандра понять было трудно.

Как только парень ушел, Тобит откинул шлем. Это меня удивило – разведчики обычно остаются в скафандре во время выполнения задания, даже находясь на другом корабле. Что удивило меня еще больше, он коснулся утолщения на шее и дважды на что-то нажал.

– Все, – сказал он, – меня больше никто не слышит. – Он глубоко вздохнул. – Ну и воняет же тут, черт побери!

– Извините.

– Твоей вины тут нет, приятель. Ты хотел оставить все как есть, потому что думал – будет настоящее расследование. А все оказалось не так.

Он пристально посмотрел на меня, словно пытаясь что-то решить. Я старался не встречаться с ним взглядом. Багровая физиономия мужчины была испещрена оспинами и покрыта прожилками. Лицо старого пьяницы – хотя я не ощущал запаха спиртного. Возможно, когда-то он и был алкоголиком, но в последнее время взял себя в руки; а может быть, просто выглядел так благодаря каким-то наследственным чертам или еще чему. Впрочем, ничего удивительного – у разведчиков всегда хоть что-то было не как у всех, будь это странная внешность, странный запах или странный голос. Проблема Филара Тобита заключалась лишь в том, что он походил на пропойцу – настоящих алкоголиков в корпус разведчиков не брали.

– У нас не много времени, – сказал Тобит, – так что просто молчи и слушай, ладно? Похоже на то, Йорк, что ты вляпался в основательное дерьмо.

– Прошу прощения. – С извинений всегда было лучше всего начинать, даже если не понимаешь, о чем, собственно, речь.

– Извиняться не за что, ты ни в чем не виноват. Но Адмиралтейство хочет замять случившееся, это я могу гарантировать. Они потеряли целый корабль из-за того, что офицеры флота повели себя неразумно – вся команда «Ивы» и, возможно, адмирал, отдававший им приказы. Подобное Высший совет наверняка захочет сохранить в тайне. Иначе это бросает тень на весь флот.

– Я умею хранить тайны, – сказал я.

Он похлопал меня по плечу.

– Угу. Конечно. Но Адмиралтейство рисковать не станет. Они доверяют лишь немногим – придуркам, которые сами хотят стать адмиралами и сделают все что угодно, лишь бы проникнуть в круг приближенных. Наша любимая капитан Проуп как раз из таких, и многие другие на нашем корабле тоже. Адмирал флота Винсенс собрал на «Палисандре» подонков, готовых запросто отдать приказ, на который не пошел бы ни один нормальный офицер.

– Что за приказ? – спросил я.

– Например, сделать так, чтобы ты исчез и не смог проболтаться. У Проуп уже готовы документы для твоего нового назначения; я читал их, когда случайно подсоединился к ее компьютеру и расшифровал все ее файлы. Тебя отправляют на какую-то богом забытую станцию на краю вселенной, где корабли появляются лишь раз в десять лет. Станцию с экипажем из одного человека. «Палисандр» доставит тебя прямо туда, не дав возможности ни с кем поговорить, а затем улетит, даже не оглянувшись. – Тобит заскрежетал зубами. – Впрочем, ты будешь не первым, кого наша сука-капитан обрекла на одиночество.

Несколько мгновений я молчал. И каково это – ты летишь домой после двадцати лет, проведенных на спутнике, где нет ничего, кроме вакуума, словно в тюрьме, разве что никто ради приличия ее так не называл, – и когда уже думаешь, что все закончилось и скоро ты снова увидишь траву, небо и озера, кто-то вдруг решает, что тебя следует снова зашвырнуть в очередную кучу дерьма. И почему? Потому что какой-то тупоголовый адмирал хочет спрятать тебя от посторонних глаз и ушей, опасаясь, что ты бросишь тень на его репутацию. Вся история моей жизни.

– И что мне в таком случае делать? – шепотом спросил я Тобита. Шепотом, потому что иначе бы я просто закричал. – Похоже, я застрял в космосе навсегда. И бежать мне некуда.

– Есть куда, – ответил Тобит, – но тебе придется действовать, пока ты все еще исполняешь обязанности капитана «Ивы». Прыгай в эвакуационный модуль и объявляй немедленную экстренную вынужденную посадку. Именно так: «Немедленная экстренная вынужденная посадка». Мозг корабля направит все шлюпки прямо к Целестии, поскольку сейчас это оптимальное место для вынужденной посадки – до планеты недалеко и она обитаема. Тебе повезло, Йорк: Целестия – свободная планета, а не часть Технократии. Как только ты окажешься там, у флота не будет никаких прав на то, чтобы тебя оттуда вытащить.

– Но разве «Палисандр» не попытается мне помешать?

– Попытается. Но они могут перехватить лишь одну шлюпку одновременно. Даже если им повезет, они захватят от четырех до восьми шлюпок, прежде чем ты доберешься до атмосферы Целестии. У тебя пятьдесят шансов на пятьдесят, что тебе удастся сесть.

– И пятьдесят на пятьдесят, что меня поймают.

– Подумаешь! Самое худшее, что они могут сделать, – отправить тебя куда-нибудь к черту на кулички, как они и собирались. – Он улыбнулся, показав желтые зубы. – Тебе нечего терять, Йорк. Говорят, на Целестии чуть ли не молочные реки и кисельные берега – планета спокойная, земного типа. Если на какое-то время заляжешь на дно, в конце концов сможешь вернуться в Технократию. Через полгода случится какой-нибудь новый кризис, и Высший совет о тебе забудет. У адмиралов память короткая.

Филар Тобит наверняка ничего не знал о моем отце – иначе ему было бы известно, что Александр Йорк ничего быстро не забывает.

«С другой стороны, – подумал я, – старик не станет тратить на меня время, если я не буду попадаться ему на глаза – скорее всего, он предпочтет делать вид, будто меня не существует».

– У тебя не будет проблем из-за того, что ты мне об этом рассказал? – спросил я Тобита.

Он покачал головой.

– Не будет – никаких доказательств у них нет. Я ничего не передаю на «Палисандр», а ты можешь стереть на «Иве» все записи, касающиеся нашего разговора. Ты капитан, и у тебя есть полномочия стирать любую информацию, какую сочтешь нужным. – Филар улыбнулся. – Кроме того, у меня есть друг в высших кругах – настоящая адмирал Рамос. Именно она назначила меня главным разведчиком на «Палисандр», в качестве противовеса всему тому дерьму, на которое способна Проуп. В конечном счете у Совета найдутся основания, чтобы перевести меня на другой корабль, но тогда Рамос пришлет еще кого-нибудь из своих друзей, чтобы на «Палисандре» все было по-честному. Даже самый мерзкий корабль нуждается в разведчиках. Иначе изнеженным членам экипажа пришлось бы лезть в такие вот вонючие дыры, полные гниющих трупов.

Тобит мрачно посмотрел на мертвецов… и в то же мгновение на «Иве» взвыла сирена тревоги.

Глава 8

ПОКИДАЮ «ИВУ»

В кают-компании засветился экран, показывая изображение с бортовых камер «Ивы».

– Опасность первой степени, – последовало объявление. – Жду распоряжений капитана.

Компьютерный голос, казалось, звучал резче обычного. Мне это не понравилось – голосовые синтезаторы не имитируют эмоции, за исключением тех случаев, когда действительно необходимо привлечь внимание к сообщению.

На экране между «Палисандром» и базой Ирис появился новый корабль, точно такой же формы, как и «Палисандр», но выкрашенный в черный цвет с похожими на звезды крапинками. Окраска выглядела приятнее, чем хорошо знакомый белый цвет кораблей флота, но явно не играла роль камуфляжа, особенно в тот момент, когда черный корабль был окружен молочным туманом поля.

– Что, черт возьми, происходит? – спросил Тобит. – Гражданским судам здесь совершенно нечего делать… Проклятье!

Странный черный корабль выпустил два снаряда по «Палисандру».

Корабли разделяло меньше километра, так что снарядам не потребовалось много времени, чтобы преодолеть это расстояние; две огненные точки достигли «Палисандра» меньше чем за секунду. Я затаил дыхание, думая о том, что произойдет, когда ракеты попадут в цель, но вместо того, чтобы ударить прямо в корпус «Палисандра», они слегка отклонились в сторону, пролетев вблизи корабля.

Снаряды не попали в корабль, но зацепили его поле и унеслись в космическую пустоту, хвост поля тянулся за ними. Судя по всему, оба снаряда использовали специальные якоря. Они продолжали расходиться в разные стороны, растягивая поле «Палисандра», словно две руки, растягивающие пластиковый мешок.

В последнюю секунду молочный цвет поля сменился изменчивым зелено-голубовато-золотистым мерцанием, а затем поле лопнуло, словно мыльный пузырь, не выдержав напряжения. Снаряды продолжали лететь дальше, пока не исчезли в черноте космоса.

«Палисандр» лишился способности двигаться со сверхсветовой скоростью. Экипажу потребовалось бы двенадцать часов, чтобы сгенерировать новое поле и соответствующим образом распределить его вокруг корпуса. В результате у черного корабля появилось время для того, чтобы сделать все, что угодно, и скрыться, не опасаясь преследования.

Чужой корабль развернулся носом к «Иве».

– Та-ак… – хором сказали мы с Тобитом, он снова надел шлем и, еще не успев защелкнуть замки, уже орал по радио: – Бенни, покидай корабль! Не задавай вопросов, быстрее!

– Думаешь, они собираются пойти на абордаж? – спросил я.

– Возможно, – ответил он. – Или они могут взять «Иву» на буксир и утащить с собой.

Похитить корабль? В то время как я исполнял обязанности капитана? Мне даже не хотелось думать о реакции моего отца.

– Хватит болтать! – крикнул Тобит, хватая меня за руку. – Нужно сматываться отсюда.

Он потащил меня по коридору к ближайшему эвакуационному модулю. До него было недалеко – на корабле флота до любой спасательной шлюпки можно добраться за десять секунд.

– Залезай, – сказал он. – Следующая станция – Целестин.

– А ты?

– Как только ты улетишь, я выпрыгну через аварийный шлюз. Здесь рядом есть…

Пол наклонился под нашими ногами. Я схватился за что-то, чтобы удержать равновесие; этим «что-то» оказался Тобит, который тоже схватился за меня.

– Времени больше нет, – прорычал он, подталкивая меня к шлюпке. – Они зацепили корабль силовым полем.

– Они действительно собираются похитить мой корабль?

– Йорк, – сказал он, – это не твой корабль и не твоя вина. Все из-за того бардака, что царит в совете. Мало того что погиб весь экипаж, так еще и в Адмиралтействе, похоже, обнаружилась дыра в системе безопасности, из-за которой все, кому не лень, узнали про «Иву». Кто-то протащил на борт нанитов. Кто-то еще услышал про корабль без команды, который ничего не стоит захватить. В общем, дерьмо еще то, но ты ни в чем не виноват. Ты вляпался в чье-то чужое дерьмо, Йорк, так что просто соскреби его с подошвы и уходи.

– Неужели я ничего не могу сделать?

Корабль снова покачнулся; я едва удержался на ногах. Тобит споткнулся и упал на одно колено, но тут же снова поднялся.

– Угу, одно ты можешь сделать. – Он снова толкнул меня к шлюпке. – Мозг корабля, внимание, – крикнул он. – Капитан покидает корабль и требует исполнить «Последнюю волю капитана».

Из динамиков донесся голос компьютера:

– Капитан Йорк подтверждает?

– Скажи «подтверждаю», – шепнул Тобит.

– Подтверждаю, – послушно повторил я.

– Капитан повторяет подтверждение? – спросил компьютер.

– Повторяю подтверждение, – ответил я. – Подтверждаю, подтверждаю, подтверждаю. И… гм… запрашиваю немедленную экстренную вынужденную посадку.

Коридор погрузился в полную темноту. Я даже не видел стоявшего прямо передо мной Тобита в белом скафандре.

– Что я только что сделал? – спросил я его.

– Мозг корабля уничтожил сам себя. – Теперь его голос доносился не из громкоговорителей, а приглушенно звучал прямо из скафандра. – Все носители данных на борту только что подверглись воздействию мощного электромагнитного импульса. С этого момента «Ива» – лишь безмозглый кусок металлолома. Те, кто захочет его украсть, не получат никаких кодов доступа или записей…

Что-то звякнуло передо мной, и в следующую секунду внутри шлюпки вспыхнул свет. Я увидел, как закрывается люк, отрезая меня от стоящего в коридоре Тобита. В шлюпке имелись свои собственные компьютеры, и, видимо, они среагировали на отключение главного мозга корабля. Эвакуационный модуль перешел в автоматический режим.

– Старт через десять секунд, – объявил компьютерный голос.

В шлюпке не было ни сидений, ни приборов. Ее внутренность представляла собой куб размером с комнату, объемом в пять метров по каждому из измерений, с поручнями, прикрепленными к стенам, полу и даже потолку. В один из таких модулей можно было бы запихнуть весь экипаж «Ивы»… и стоило мне об этом подумать, как тут же до меня дошло, что весь экипаж действительно находится здесь. Это я.

Опустившись на пол, я ухватился за два ближайших поручня и зацепился ногами за другие два.

– Пять секунд, – произнес компьютер.

Над головой включился экран, занимавший половину потолка и показывавший внутренность корабля. Вероятно, он был предназначен для того, чтобы находящиеся в шлюпке люди могли наблюдать за происходящим, вместо того чтобы слепо ждать в закрытой капсуле. Подобное хорошо было для тех, кто хотел видеть, что его ждет. Я же больше склонялся к тому, чтобы зажмуриться, но это было бы недостойно капитана, так что я продолжал смотреть на экран.

Черный корабль вытянулся прямо перед «Ивой», выпустив змееподобный красный луч в сторону утолщения на нашем носу. Луч только что начал подтягивать наш корабль вперед, увлекая нас к длинному хвосту поля чужака. Ему не потребовалось бы много времени, чтобы втянуть нас внутрь: как только что-либо попадает в поле, оно очень быстро им всасывается.

Тем временем в нескольких километрах от нас «Палисандр» начал двигаться в нашу сторону. Тамошний экипаж, похоже, был застигнут врасплох; они даже не прогрели свои двигатели для полета в реальном пространстве. Так что еще несколько минут «Палисандру» предстояло двигаться очень медленно, и к тому времени, когда они наберут скорость, «Ива» наверняка уже будет захвачена.

Даже если бы «Палисандр» успел добраться до нас вовремя, я не знал, что они могут сделать. На кораблях флота нет оружия – Лига Наций не позволила бы ни одному кораблю в галактике летать вооруженным, даже с самым минимальным запасом убийственной мощи. Корабли могли иметь на борту несмертельные средства обороны вроде тех снарядов, сорвавших поле, но я сомневался в том, что на «Палисандре» имелось что-либо подобное.

По крайней мере, «Палисандр» мог зацепить нас своим собственным полем и попытаться поиграть в перетягивание каната – но даже это было пустой тратой времени, пока они не подлетели ближе. Силовые лучи достаточно прочны на близком расстоянии, но чем дальше, тем они слабее.

«Ива» содрогнулась. Впереди я увидел разверстую пасть хвоста чужака, словно чудовищного червя, готового нас проглотить. Еще секунда, и нас втянет внутрь…

Эвакуационный модуль выбросило прямо в космос, будто сильным взрывом. Меня прижало к полу, и я почувствовал, будто кто-то пытается расплющить все мои кости и мышцы в лепешку. Я не мог дышать, не мог пошевелить даже пальцем. Мои глаза слезились, но я все же умудрился различить на экране очертания удаляющейся «Ивы». Неподалеку медленно плыли «Палисандр» и черный корабль, а вокруг парили еще семь спасательных шлюпок.

И еще я ощущал пушистое прикосновение к своему лицу.

Так-так…

Наниты-«глаза» – здесь, в спасательной шлюпке, – так вот где они прятались все это время! Возможно, защитные облака не искали их внутри эвакуационных модулей, поскольку эти модули не оказывали существенного влияния на работу систем корабля. Наши защитники тщательно обследовали систему жизнеобеспечения «Ивы», двигатели и так далее; к чему беспокоиться о спасательных шлюпках, если ими вряд ли воспользуются?

Маленькие студенистые «глаза» прижимались к моей коже. Какое давление может выдержать микроскопическое глазное яблоко, прежде чем лопнет? Я почувствовал влагу на лице. Что это – яд королевы или просто холодный пот? У меня на лбу. На губах. Вокруг глаз.

– Подтвердите немедленную аварийную вынужденную посадку, – произнес компьютерный голос.

Мне не хотелось открывать рот. Но если я этого не сделаю, спасательная шлюпка никогда не сядет на Целестию, она просто будет висеть в окрестностях точки выброса, чтобы спасателям легче было ее найти. Рано или поздно меня подберет черный корабль… или «Палисандр»… или я просто останусь болтаться в космосе навсегда – я, наниты и яд.

– Подтверждаю, – сказал я, стараясь не разжимать губ. Мне не хотелось думать, сколько нанитов проникло в мое горло сквозь стиснутые зубы.

– Максимальное ускорение через пять секунд, – сообщил компьютер. – Перевожу пассажирский отсек в режим защитного стасис-поля.

Это означало, что спасательная шлюпка собиралась заморозить для меня время, чтобы при включении реактивных двигателей меня не размазало в кашу. Подобный принцип был аналогичен помещению в «карманную вселенную», за тем исключением, что вселенная стасис-поля не обладала четвертым измерением. Она просто оставалась на месте, старое доброе трехмерное пространство, без каких-либо лишних амбиций.

– Пять, – начался отсчет, – четыре, три, два, один… Послышался тихий звук, похожий на звон колокольчика, и внезапно на экране появилось голубое небо с высоко висящими облаками. Спасательный модуль не двигался, лишь слегка покачивался, и снаружи слышался плеск воды.

– Время в стасисе – сорок шесть минут двадцать одна секунда, – произнес компьютер. – Вынужденная посадка совершена успешно.

И действительно – успешно. За исключением того, что во рту чувствовался кисловатый металлический привкус. Я вытер рот рукавом рубашки и увидел на нем зеленые пятна от яда.

Глава 9

ВОЗВРАЩАЮСЬ НА ТВЕРДУЮ ЗЕМЛЮ

Яд был на моем лице, и у меня во рту. Он не жег и не щипал, но мне стало страшно. Неужели меня снова начнет лихорадить? Как скоро я начну бредить под действием яда?

Возможно, у меня выработался иммунитет. Но с тем же успехом мой организм мог еще больше ослабнуть от предыдущей дозы, и новая могла подействовать на меня вдесятеро сильнее. Когда имеешь дело с ядом, никогда нельзя ни в чем быть уверенным.

– Если я заболею, – сказал я вслух, – значит, заболею, и ничего с этим не поделаешь.

Слова эти прозвучали гордо, стоически и все такое прочее, но я не мог избавиться от гнетущего ощущения страха, возникшего где-то под ложечкой. Во рту до сих пор ощущался кисловатый привкус яда, куда более реальный, чем любые отважные слова.

Я подошел к выходному люку и повернул рычаг с надписью «Открыть», после чего оказался в шлюзе, в котором имелся монитор, показывавший, что происходит снаружи шлюпки. Передо мной простиралась вода, мутная, словно кофе со сливками, но берег, поросший неровным рядом деревьев, был близко. Деревья выглядели мокрыми, словно их только что обильно полил дождь. Поскольку небо было голубым и чистым, я решил, что скорее это последствия брызг от удара моей шлюпки о воду. Спасательные модули садятся относительно мягко – они не несутся со скоростью метеоров и всегда нацеливаются на воду, чтобы не причинить вреда зданиям или людям, – но даже мягкая посадка сопровождается основательным всплеском, словно от брошенного в воду огромного булыжника. Брызг было много.

Жаль, что я этого не видел. Наверняка здорово смотрелось со стороны.

Снова посмотрев на деревья на берегу, я заметил, что их листва вовсе не зеленая, как на новой Земле или Трояне. Цвет ее выглядел куда более траурным: пурпурно-черный, голубовато-черный, оранжево-черный, желтый с черными точками, блестяще-черный или матово-черный с оттенком эбенового дерева.

Но даже темные листья не испортили мне настроения. После двадцати лет, прожитых внутри купола, когда я видел деревья лишь в виртуальных симуляторах, я готов был целовать землю от радости, что меня почти ничто не отделяет от реального мира.

Я нажал кнопку «Выход»; внутренняя дверь шлюза закрылась, внешняя открылась – и я спрыгнул в илистую воду, подняв не меньше брызг, чем при посадке шлюпки.

Вода оказалась пронизывающе холодной. Я проплыл полпути до берега, прежде чем сообразил, что на Целестии вполне могли водиться местные разновидности пираний или анаконд, не говоря уже о полчищах чужеродных микробов. Но никто не вонзал мне в ногу зубы, и короткого заплыва мне как раз хватило, чтобы смыть яд с лица. Я даже подумал было глотнуть воды, чтобы прополоскать рот, но в ней было слишком много грязи, а возможно, и микробов, к тому же в любом случае часть яда уже попала мне внутрь. Закрыв глаза и рот, я несколько раз окунул голову под воду, затем вытер лицо ладонями. По крайней мере, я смыл яд с кожи да и вообще почувствовал себя более чистым, несмотря на то что до сих пор ощущал во рту неприятный привкус.

На берег я выбрался грязным, мокрым и продрогшим. Найдя место, где в промежутке между деревьями светило солнце, я сел на землю, чтобы просушить форму. Выжимая из нее воду, я огляделся по сторонам, чтобы оценить собственное положение.

Спасательные шлюпки стараются по возможности не высаживать вас в пустыне, на полюсе или посреди океана. Они выбирают место предпочтительно с признаками разумной цивилизации, где стоит прекрасная погода и полно растительности.

Что касается меня, то я приводнился в канал тридцатиметровой ширины. Судя по тому, что он тянулся по идеальной прямой в обе стороны, вряд ли это была естественная река. Течение почти отсутствовало; шлюпка спокойно покачивалась на воде, но едва сдвинулась с места с тех пор, как я ее покинул, и я мог не беспокоиться, что ее в ближайшее время унесет.

При необходимости я мог сплавать обратно и потребовать у компьютера шлюпки еду – я не заметил на шлюпке никаких контейнеров, но эвакуационный модуль обязательно снабжался минимальным набором продовольствия. С другой стороны, вряд ли меня устроили бы безвкусные белковые таблетки и тюбики с волокнистой пастой, поскольку за моей спиной, насколько хватало взгляда, тянулись поля, густо поросшие овощами.

Канал шел вдоль края долины, покрытой ровными рядами посевов, образовывавшими квадраты – шахматная доска в зеленых тонах, простиравшаяся от воды до отдаленных холмов. Растения выглядели недавно посаженными, словно сейчас была поздняя весна или раннее лето, но я уже мог распознать лук, салат и морковь. Земная пища, росшая на громадном поле, от которого пахло перегноем и зеленью.

Параллельно каналу шла мощеная дорога, которую отделяли от воды ветвистые деревья. То тут, то там вдоль дороги возвышались группы небольших куполов – жилища семей, возделывавших эту землю. Сейчас на полях никого не было видно, но ярко-оранжевое солнце висело прямо над головой и нещадно палило, даже несмотря на мою мокрую одежду, так что я решил, что все укрылись внутри на время сиесты.

Поднявшись, я стряхнул засохшую грязь с формы и направился по дороге к ближайшим куполам. Вряд ли кому-то захотелось бы видеть меня в качестве незваного гостя посреди обеденного времени, так что я решил подождать, пока люди снова вернутся к работе, и тогда уже их поприветствовать. В такой день спешить было некуда. Райским наслаждением была уже сама возможность дышать настоящим воздухом, вдали от нанитов, черного корабля и Трояна…

В боку ближайшего купола отодвинулась дверь, и оттуда вышел мандазар – из касты воинов, большой и красный. Едва увидев меня, он издал боевой клич и бросился в атаку.

Мандазарские воины вдвое меньше размером, чем королевы, но тем не менее все равно величиной с быка. Внешне они напоминают крупных омаров с сильными хвостами. Если воин хорошенько упрется хвостом в землю позади себя, на него можно наехать грузовиком, и он не сдвинется с места; собственно говоря, упираясь всеми восемью ногами, он может толкать этот грузовик в обратном направлении по неровной местности в течение многих часов. Соберите вместе нескольких воинов – и получите отряд, который в состоянии сокрушить все, что попадется им на пути, за исключением разве что другого отряда мандазаров, движущегося им навстречу.

Не стоит думать, будто воины тяжелы и медлительны; они могут мчаться на восьми сильных ногах столь же быстро, как и кавалерийский эскадрон. Когда они бегут, то напоминают древнегреческих кентавров, так как передняя часть тела при этом у них выпрямлена вертикально и в высоту примерно равна человеческому росту.

Как и у королев, у каждого воина имеются клешни, но только две, расположенные на коротких лапах на уровне пояса. Клешни эти достаточно остры для того, чтобы начисто отрезать человеческую ногу, если вы нечаянно подставите под них собственную лодыжку. На уровне плеч у воинов располагается другая пара лап, которые называются чиджрит, или умные ветки, – членистые шестипалые конечности, используемые для манипуляции предметами. Длиной эти чиджрит почти с человеческую руку, но тонкие и хрупкие – настолько, что даже пятилетний ребенок смог бы с легкостью победить воина на состязаниях по армрестлингу. Во время серьезной схватки чиджрит всегда сложены на груди, спрятанные в специально предназначенных для этого углублениях на панцире воина, где им ничто не угрожает.

Туловище венчает голова размером с пушечное ядро, заключенная в бронированный панцирь, который вдвое толще, чем на всех остальных частях тела. На голове имеется несколько уязвимых мест – большие уши, напоминающие антенны бабочки, и вибриссы, похожие на кошачьи, играющие роль дополнительных обонятельных рецепторов, которые, слегка покачиваясь, улавливают в воздухе молекулы запаха, но они вовсе не являются жизненно необходимыми. Если они ломаются или повреждаются в схватке, это почти не причиняет вреда. Воин просто не слишком хорошо слышит и плохо ощущает запахи в течение нескольких дней, пока поврежденный орган не отрастет снова.

Единственная незаменимая часть на морде воина – это костистое острие на ее вытянутом конце, которое не крупнее человеческого большого пальца, но отлично используется в качестве штыка. В случае необходимости воин может воткнуть это острие врагу в глаз. Конечно, только в крайнем случае. Все мандазары обладают весьма тонким обонянием и терпеть не могут запаха чужой крови, налипшей на кончике носа.

Панцирь несшегося в мою сторону воина был ярко-красным. Я понял, что мандазар молод, лет двадцати, не больше, – по мере взросления цвет тускнеет, не говоря уже о том, что воин приучается не нападать на людей, едва только они появляются в поле его зрения. Вряд ли он ожидал встретить того, кто провел немало лет на родной планете мандазаров и научился достаточно многому, чтобы показать чересчур самоуверенной молодежи, что люди не настолько мягкотелы, как кажутся.

Так или иначе, мне не хотелось причинить вред импульсивному подростку лишь из-за того, что ему не хватало здравомыслия. Я быстро скрестил руки на груди в жесте подчинения и крикнул: «Найзо!» – сокращенная форма «Най халабад тайджеф су реллид пузо», что означает: «Подчиняюсь твоей королеве и ее законному праву владеть этими землями». Тысячу лет назад древние воины-мандазары, наверное, получали неизмеримое удовольствие, пытаясь продекламировать длинный вариант этой фразы, прежде чем вражеская клешня вонзится им в брюхо. В своем роде это было испытание на выдержку – показать, насколько они хладнокровны, спокойно и медленно произнося ритуальный текст, в то время как враг несется прямо на них. Однако с появлением огнестрельного оружия цветистые слова сократились до «Найзо», когда для сдающихся оказалось крайне важным быть краткими.

Конечно, если кто-то мчится прямо на тебя, не важно, с оружием или с клешнями, всегда есть шанс, что он не остановится, даже если ты будешь орать во все горло. Воин, который несся ко мне, не сбавил скорость, когда я крикнул ему «Найзо!», ноги его стучали по земле, словно копыта чистокровного жеребца, намеревающегося на бешеной скорости промчаться прямо по моему распростертому телу.

Я бы перепугался до смерти, будь он действительно конем – у лошадей твердые как камень копыта, и они очень хорошо умеют ими лягаться. К счастью, телосложение мандазарских воинов не позволяет им вставать на дыбы, и они совершенно не умеют лягаться, если только не учились этому годами. Природа дала им в качестве оружия клешни и костяные носы; стоит их этого лишить, и им больше нечем будет защищаться.

Я продолжал кричать «Найзо!», на тот случай, если воин просто пытается произвести впечатление на остальное свое семейство – из купола позади него вышли еще четверо мандазаров, трое рабочих и самка, которые восхищенно наблюдали за каждым его движением. Но когда воин приблизился настолько, что мне стало ясно – он действительно собирается по мне пробежаться, я вышел из позы подчинения и сделал ложный шаг влево, словно уклоняясь с его пути. Воин свернул в ту же сторону – что означало, что он был совершенно не обучен настоящим дракам. Он широко раскинул лапы на поясе, не давая мне его обойти, и раскрыл клешни, намереваясь меня схватить, но я уже отскочил вправо, оказавшись вне его досягаемости.

Воин проскочил мимо меня, слишком разогнавшись для того, чтобы остановиться. Будь у него хоть какой-то опыт сражений с людьми, он продолжал бы двигаться; но мандазар опустил свой ракообразный хвост, тормозя им по земле, чтобы быстро сбавить скорость. Он наверняка хотел развернуться и снова попытаться меня поймать, но я был уже позади него, и его хвост находился прямо у моих ног. Взбежав по хвосту, я бросился ему на спину.

Мандазарские воины умеют прыгать, но не в такой степени, как необъезженные мустанги. Как я уже говорил, его телосложение не позволяло ему совершать свойственные лошадям трюки – на восьми ногах не попрыгаешь так, как на четырех. Удержавшись на нем верхом, я обхватил его за горло – не настолько крепко, чтобы размозжить ему гортань, но каждый раз, когда он пытался подпрыгнуть, моя рука слегка перемещалась по панцирным пластинам, покрывавшим его шею. Мои инструкторы по рукопашному бою на Трояне говорили, что, если надавливать в этом месте, панцирные пластины вонзаются в находящуюся под ними мягкую плоть, воздействуя сразу на три основных нерва, что вызывает резкую боль, хотя и не причиняет реального вреда.

Так что я продолжал сжимать его шею, пока тело мое болталось из стороны в сторону на спине воина. Я получил множество шишек и ссадин, но, судя по тому, что я слышал, на мою долю не досталось и половины тех страданий, что испытывал он. Воин пронзительно вопил и размахивал своими лапами-чиджрит, пытаясь стряхнуть меня, в то время как его клешни яростно щелкали, не в состоянии меня достать.

Я ощущал едкий запах боевого мускуса С, исходивший от его шкуры, – тот, который пахнет словно жженый сахар. Это означало, что воин напуган и начинает терять голову. Железы, выделяющие мускус С, срабатывают лишь в моменты крайнего отчаяния – сигнал, которым воин сообщает своим товарищам по оружию, что нуждается в помощи, даже если сам он слишком упрям для того, чтобы ее принять. К счастью для меня, вокруг не было других воинов – а мандазары возле купола, рабочие и самка, даже и мечтать не могли о том, чтобы присоединиться к схватке. Для воина считался страшно оскорбительным даже малейший намек на то, что ему может потребоваться помощь от представителей других каст.

После десяти секунд отчаянных попыток сбросить меня воин несколько успокоился – то ли обдумывал новую тактику, то ли не мог больше вытерпеть боли. Пока он решал, что делать дальше, я, продолжая обхватывать одной рукой его шею, уцепился другой рукой за конец его вытянутой морды.

Мышцы, открывающие рот мандазара, не слишком сильны – если захватить большим пальцем шип на носу, а остальными пальцами поддеть челюсть, очень легко не дать ему раскрыть рот. Если сделать все правильно, можно даже зажать ладонью его ноздри. Полностью, конечно, доступ воздуха не перекрыть, но серьезные проблемы создать вполне можно – особенно если он тяжело дышит, пытаясь скинуть тебя со спины. Хороший способ дать понять противнику, что ты держишь ситуацию под контролем, но вовсе не собираешься придушить его насмерть.

Еще через несколько секунд воин подо мной перестал сопротивляться. Он что-то произнес, но со сжатыми челюстями слов было не разобрать. Я слегка ослабил захват.

– Сдаюсь, – сказал он.

– Что? – переспросил я, полностью его отпустив.

– Сдаюсь. – Он тряхнул головой и фыркнул, прочищая нос. – Я. – Он снова тряхнул головой, затем со всей силы чихнул, разбрызгивая во все стороны слюну и слизь. – Подчиняюсь, я. Отдаюсь на милость, я. Унижаюсь, я, ты вонючий хуман.

Воин провел одной из своих лап-чиджрит по концу морды, словно утирая нос рукавом.

– Драться не хотел я, но ты своими не-словами издевался надо мной. – Он повернул голову, яростно уставившись на меня черными глазами-бусинками. – Что означает «найзо»?

Глава 10

ЧУЮ НЕЧТО УЖАСНОЕ

Я соскользнул со спины воина, держась как можно дальше от его клешней. Он даже не посмотрел в мою сторону, слишком занятый тем, что чистил лапами нос, сморкаясь, чихая и фыркая.

– «Найзо» – это краткая форма, – сказал я и подождал, пока он высморкается в очередной раз. – Вместо «Най халабад тайджеф су реллид пузо». Когда-нибудь слышал такое?

Его вибриссы сердито дернулись, и на мгновение мне показалось, что он собирается напасть. Я быстро отскочил назад, но он удовлетворился лишь яростным взглядом.

– Презренный твой акцент. Изуродованы слова почти до издевательства, но думаю я, что это просто хуманское невежество.

– И как же их в таком случае следует произносить?

Воин еще секунду смотрел на меня, затем нараспев проговорил свою собственную версию «Най халабад тайджеф су реллид пузо» с благоговением, словно читая молитву, но его произношение напоминало скорее детский лепет. Мандазар с Трояна расхохотался бы при одних только подобных звуках или просто шлепнул бы парнишку по носу.

– Гм, – сказал я, что отнюдь не походило на похвалу, которой явно ожидал от меня воин, и быстро добавил: – Интересно. Очень интересно.

Впрочем, вряд ли мне стоило удивляться чудовищному акценту воина. Дети-мандазары прибыли на Целестию двадцать лет назад; в то время этот воин наверняка едва только вылупился из яйца, и чего еще можно было от него ожидать? Видимо, он узнал об этой фразе позже – то ли от кого-то из мандазаров постарше, то ли от человека, который был знаком с этими словами, но не знал, как их правильно произносить.

Почему для этого воина не нашлось лучшего учителя его собственного языка? Я знал ответ, и ответ этот выставлял мою семью не в лучшем свете. Если хотите знать правду – эвакуация мандазарских детенышей была идеей моего отца, его любимым проектом, который он сам спланировал и воплотил в жизнь с начала до конца.

Никто никогда не рассматривал возможность вывезти детей с планеты, пока отец не предложил это Сэм. Я читал сообщение, которое он послал ей с Земли. Предполагалось, что сестра сама этим займется и в конечном счете сможет заслужить благодарность родителей на Трояне.

«Это лишь временная мера», – сказала мне тогда Саманта. В то время я лежал больной в дворцовом лазарете, где мне одному была предоставлена просторная палата. Туда никого не допускали без оранжевых защитных комбинезонов, но Сэм никогда не следовала правилам. Она тщательно подбирала для меня врачей и медсестер, и те позволяли ей делать все, что она хотела, почти так, словно она была почетной королевой, – так что она просто держала меня за руку, совершенно не опасаясь заразиться желтушной чахоткой, и говорила: «Их вывезут всего на несколько недель, пока ситуация не нормализуется. Папа обзавелся множеством высокопоставленных друзей, когда был подающим надежды молодым дипломатом на Трояне, и теперь очень хочет сделать им приятное. Если мандазарские шишки хотят отправить своих детишек в безопасное место, папа будет только рад им помочь».

Не спрашивайте меня, каким образом помощь нескольким друзьям превратилась в полномасштабную эвакуацию десяти миллионов юных мандазаров; но события порой имеют свойство нарастать как снежный ком. Стоит пойти слухам о том, что богатые и влиятельные персоны хотят отправить своих детей за пределы планеты, как менее состоятельные граждане тут же начинают требовать того же. Отец отказался принять кого-либо из взрослых, за исключением минимального количества мандазарских нянек, но у него нашлось место для каждого детеныша, которого принесли на транспортную станцию.

Когда отца спрашивали, кто позаботится о детях, тот обещал, что направит на Целестию «обученных воспитателей».

«Жуткая афера! – моя сестра округлила глаза. – Жители Целестин никогда не узнают, с чем им придется столкнуться. Все дело в том, Эдвард, что Целестия – независимая планета, которая лежит прямо на пути экспансии Технократии. Планета малоразвита и малонаселенна, не говоря уже о том, что ее природа вполне пригодна для земной жизни. Все знают, что это лакомый кусочек, которым Технократия хочет завладеть, и правительство Целестии из кожи вон лезет, пытаясь привлечь иммигрантов-негуманоидов, чтобы заполнить столь заманчивое жизненное пространство. – Сэм рассмеялась. – Сейчас жители Целестии наверняка радуются тому, насколько им повезло – десять миллионов мандазаров! Наконец-то они смогут заявить Технократии: "Эй, вы нас не трогайте, у нас тут растет население!" Вот только целестийцы не понимают, что для того, чтобы заботиться о десяти миллионах детенышей, потребуется двадцать миллионов человек. Благодаря любезности Высшего совета адмиралов Целестия окажется наводнена людьми-опекунами, а если кто-то решит пожаловаться Лиге, мы скажем, что действуем лишь из сострадания к бледным маленьким омарам».

«Но, – сказал я, – если детишки отправятся на Целестию всего на несколько недель…»

«Когда детеныши вернутся домой, – ответила сестра, – воспитатели останутся. Что сможет сделать Целестия? Одно дело прогнать прочь несколько десятков незаконных поселенцев, но совсем другое – двадцать миллионов. Особенно двадцать миллионов своенравных первопроходцев, которые с нетерпением ждали, когда получат свою собственную землю. Таким образом через неделю Целестия фактически окажется человеческой колонией, подчиняющейся лишь Александру Йорку, адмиралу флота. Колонизация как свершившийся факт».

Значит, те, кто якобы должен был заботиться о детенышах, вовсе не были обученными воспитателями, а всего лишь желавшими быстро обогатиться поселенцами, которые ждали, когда для них найдется подходящая колония где-нибудь в еще не освоенном космосе. Вероятно, они рассчитывали за несколько лет полностью завладеть планетой, загнав местное негуманоидное население в резервации и на черную работу. Большинство будущих захватчиков земель представления не имели, насколько тяжко им придется трудиться, чтобы основать собственное поселение, и уж точно никакого понятия они не имели о том, как воспитывать детенышей-мандазаров.

Это бы мало что значило, если бы дети на самом деле оставались на планете лишь несколько недель. Но затем на Трояне разразилась полномасштабная война, и Технократия объявила карантин – Троян был закрыт, никого не впускали и не выпускали. Детеныши на Целестии не могли вернуться домой, у них даже не было учителей из числа им подобных, за исключением немногочисленных мандазаров, находившихся за пределами планеты, когда Троян оказался в блокаде.

Могу представить, какими ругательствами разразился отец, узнав о случившемся. Он взял на себя ответственность за детенышей, и теперь у него не оставалось выбора, кроме как заняться их воспитанием – даже если на это пришлось бы израсходовать все деньги, которые он получил от новых поселенцев на Целестии. Хуже того, Адмиралтейство потребовало, чтобы он обучал юных мандазаров их собственной истории, географии и прочему – иначе штатские пришли бы в ярость, крича повсюду об «империализме», «притеснении» и «культурном геноциде». Все еще продолжая сыпать проклятиями, отец собрал всех, кто знал хоть что-то о Трояне. В итоге детенышам пришлось иметь дело с теми, кто на самом деле знал о мандазарской культуре лишь по книгам или коротким туристским поездкам. Двадцать лет спустя подобное невежество дало о себе знать – я не был специалистом по Трояну, но я провел там пятнадцать лет с дипломатической миссией, плюс еще двадцать лет наблюдал за ним с базы. Мне известна была разница между нормальным произношением и тем, которое напоминало речь маленького ребенка с набитым кашей ртом.

– Меня зовут Эдвард, – сказал я, решив, что безопаснее будет говорить по-английски, чем по-мандазарски. – Я не собираюсь причинять вреда тебе или твоему улью. Просто… – Я махнул рукой в сторону спасательного модуля, все еще спокойно плававшего в канале позади нас. – С моим кораблем случилась беда. В космосе. И так уж получилось, что спасательная шлюпка села именно здесь.

– Зилипулл я, – ответил воин. Слово «зилипулл» по-мандазарски означало «неустрашимый», или «непобедимый», или «упорный» – весьма популярное имя среди воинов. Несколько секунд он мрачно смотрел на шлюпку, затем спросил: – Другие хуманы придут? Найти и забрать тебя?

– Думаю, да. Может быть.

Бортовой компьютер шлюпки наверняка передавал сигнал бедствия на аварийной волне флота. «Палисандру» и базе Ирис явно было сейчас не до меня из-за черного корабля, но они несомненно должны были прислать кого-то за мной, когда у них появится время. Впрочем, неизвестно, захотят ли они меня искать – в других модулях никого не было, так что спасательная команда вполне могла решить, что и этот тоже пуст. Возможно, они просто заберут шлюпку и улетят, не задавая лишних вопросов.

Оставалось лишь надеяться.

Пока что Зилипулл и его соплеменники по улью были единственными, кто знал, что я здесь. Если я уберусь с глаз долой, пока у остальных не закончилась сиеста, и сумею убедить этих мандазаров никому не говорить, что они меня видели…

– Могу я немного поговорить с твоей семьей? Где-нибудь без посторонних?

Он недоверчиво посмотрел на меня. По крайней мере, так мне показалось – на Трояне я в свое время научился читать выражения морд мандазаров, но у меня уже двадцать лет как не было практики. Зилипулл таращился на меня еще несколько секунд, тяжело дыша. Затем он повернулся и направился к дому, бормоча через плечо:

– Идем, вонючий хуман.

Я последовал за ним, размышляя над тем, что он имел в виду. Он уже дважды назвал меня «вонючим» – что это, просто брошенные в сердцах слова обиженного ребенка или же от меня действительно плохо пахло? Носы мандазаров во много раз чувствительнее человеческих, но при этом они вполне терпимо относились к самым разным запахам. Только немногие вызывали у них отвращение, например запах их собственной крови, но в основном они лишь постоянно принюхивались, радуясь, словно собаки, – им были интересны любые запахи, даже те, которые людям казались неприятными. Королева Истина когда-то говорила мне, что человек пахнет «аппетитно», что жутковато было слышать от существа размером со слона, но в любом случае никогда не называла людей «вонючими».

Единственной вонью, приходившей мне на ум, был запах мертвых тел на «Иве». Я довольно часто заходил в кают-компанию, и, возможно, он пропитал мою одежду.

Как всегда, я ошибался.

Соплеменники Зилипулла не слишком рады были меня видеть, но, по крайней мере, вели себя воспитанно.

– Привет, добрый день, здравствуй, ты промок?

Подобная формальная вежливость вполне меня устраивала. Я опасался, что мандазары на Целестии могут враждебно отнестись к людям – иначе почему Зилипулл сразу напал на меня? Но, насколько я мог понять, они воспринимали меня лишь как досадную помеху – незваного гостя, заявившегося к ним на обед.

Кроме Зилипулла улей состоял еще из четырех членов: трех белых рабочих, которых звали Хиб, Ниб и Пиб (все, естественно, бесполые), и коричневой самки по имени Советница. По крайней мере, так она представилась – возможно, у нее было другое, тайное имя, которое она никогда не открыла бы первому встречному. Единственное, что меня удивило, – то, что она назвалась английским словом, а не словом ее собственного языка. Впрочем, английский вполне мог быть ее родным языком – она говорила на нем намного лучше, чем Зилипулл, и немедленно включилась в беседу.

– Говоришь, ты флотский? – спросила она, пристально глядя на мою форму. Только теперь я понял, насколько жалко я выгляжу, весь грязный и мокрый.

– Мне пришлось искупаться, – сказал я, показывая на канал.

– Нет, – ответила она, шевеля вибриссами. – Тебе незачем было лезть в воду. Ты мог оставаться в своей капсуле, пока кто-нибудь за тобой бы не прилетел.

– Ах, – хором произнесли трое рабочих, словно их поразила логика Советницы.

Рабочие, как правило, обожают самок, так же как бабушки и дедушки обожают внуков: «Ах, какая умненькая малышка!» В подобном улье Хиб, Ниб и Пиб наверняка готовы были исполнить почти любую просьбу Советницы, но с таким видом, будто потворствуют мелким капризам пятилетнего ребенка: «Ты хочешь, чтобы мы по двенадцать часов в день копали морковь под палящим солнцем? Что ж, дорогая, если ты действительно так считаешь – думаю, мы справимся».

Будь я самкой, давно бы уже устал и разозлился от подобного отношения ко мне – словно я малый ребенок, к тому же немного не в своем уме. Однако самки это воспринимают как само собой разумеющееся.

– Конечно, я мог остаться в спасательной шлюпке, – сказал я Советнице, – но я слишком долгое время провел в космосе, и мне хотелось подышать свежим воздухом.

– Больше воздуха тебе нужно даже сейчас, – пробормотал Зилипулл. – Грязная вонь на твоих пальцах.

Он начал шумно прочищать нос, когда я поднес ладонь к его морде. Все четверо его соплеменников немедленно стали тщательно меня обнюхивать. Мандазары всегда себя так ведут: «Говоришь, это плохо пахнет? Очень, очень плохо? Действительно плохо? Давай проверю?» Хиб и Пиб нацелились на мои подмышки, в то время как Ниб сунул нос мне между ног – видимо, они знали, в каких именно местах от человека обычно пахнет сильнее всего. Советница, однако, обратила внимание на слова Зилипулла и ткнулась носом мне в руку. Слегка фыркнув, она отдернула голову и быстро отступила назад.

– Что это? – спросила она.

– Гм…

Я не мог не заметить, что она обнюхивала мою правую руку, ту же самую, которую я подсунул под нос Зилипуллу. Руку, на которую пролился яд королевы.

Но доза яда была минимальной, к тому же это было достаточно давно. С тех пор я не раз принимал душ, не говоря уже о том, что основательно потел во время болезни. Неужели Советница после всего этого действительно могла учуять яд? Или это был просто запах грязной воды и ила, а может быть, я случайно угодил во что-то рукой, когда выбирался на берег канала?

Проверить можно было лишь одним образом – значительно более свежая порция яда попала мне на щеки в шлюпке.

– Гм, – сказал я, – вы не могли бы… э… понюхать мне лицо?

Все пятеро мандазаров наклонились ко мне. Их вибриссы дрожали, будто от волнения, приближаясь к моей коже…

Рабочие отскочили назад, словно я хлестнул их по мордам. Зилипулл остался на месте, но резко отдернул голову, едва не проткнув меня своим шипом на носу. Что касается Советницы, она просто упала без чувств, уткнувшись лицом в землю.

Глава 11

ЗНАКОМЛЮСЬ С УЛЬЕМ

Поспешно опустившись на колени, я поднял Советницу с земли. Самки мандазаров выглядят маленькими и хрупкими по сравнению с рабочими или воинами, но тем не менее весят как взрослый человек крепкого телосложения, к тому же их конечности слишком легко гнутся и их не так-то просто поднять.

– Давайте занесем ее в дом, – сказал я ее соплеменникам. Они не ответили, все еще ошеломленно глядя на меня – видимо, свежий яд нанес немалый удар по мандазарским носам. Я с трудом втащил Советницу в дверь ближайшего купола, после чего уложил ее на одну из подушек вокруг обеденного стола.

Большая миска с водой была еще наполовину полна после обеда. Я начал плескать водой на морду и шею Советницы, в основном лишь потому, что не знал, чем ей еще можно помочь. Когда самка лишается чувств, причиной тому не шок или что-то в этом роде – на самом деле это некая разновидность транса, в который она впадает, столкнувшись с чем-то непостижимым для ее разума. Сознание ее отключается, давая возможность подсознанию работать на полную мощность, примерно так же, как компьютер отключает свой внешний интерфейс, благодаря чему может на полную мощность использовать свой процессор. Советница должна была прийти в себя, когда ее мозг справится с ядом, запах которого она почувствовала, но я продолжал брызгать на нее водой просто потому, что нужно было делать хоть что-то.

За это время я успел окинуть взглядом обстановку жилища. Больше всего оно напоминало одну из «памятных комнат» во дворце королевы Истины – помещение, где хранятся вещи, представляющие слишком большую историческую ценность для того, чтобы их выбросить, но слишком давно вышедшие из моды для того, чтобы ими пользоваться. Прекрасным примером служил обеденный стол, на крышке которого была изображена лакированная репродукция троянской картины двухсотлетней давности – королева Мудрость, выходящая из моря после совместной рыбной ловли с первым посланником Лиги Наций. Эта картина столь же знаменита среди мандазаров, как и «Мона Лиза» среди людей, и потому давно уже стала банальностью, которую никому не хотелось бы иметь в своем доме.

По крайней мере, так считалось на Трояне. На Целестин могло быть иначе. Возможно, улей купил стол ради шутки, так же как подростки порой любят коллекционировать разные сокровища; но не исключено, что они просто не знали, что изображение королевы давно уже вышло из моды. Скорее всего, картина представляла для них особую ценность, связывая их с потерянной навсегда родной планетой.

То же самое можно было сказать и о других безделушках – дешевом зонтике с континента королевы Чести; паре острых железных наконечников, надевавшихся на клешни воина, которыми на Трояне никто не пользовался с доиндустриальных времен; небольшом куске ткани с вышитыми на нем словами на одном из древних иероглифических языков. Я не знал, какой именно это язык, с какого континента или как давно эти иероглифы были вытеснены намного более удобным алфавитом.

Представители знати из дворца королевы Истины пренебрежительно дернули бы вибриссами при виде подобной свалки собранных вместе реликвий, никак не сочетавшихся друг с другом – все они относились к разным временам и регионам. Но настоящими древностями они не были. Каждая из безделушек выглядела новехонькой, словно на Целестии имелась сотня фабрик по производству копий троянских древностей, изображения которых можно было найти за пределами планеты.

Мне стало жаль этих бедняг, которые были готовы купить что угодно, хоть как-то напоминавшее им о родной планете. Они были так одиноки. И тосковали по дому.

Впрочем, мандазары вызывали и уважение – за то, что сохраняли связь с планетой, которую едва помнили. Большой красный Зилипулл никогда не слышал слова «найзо», несмотря на то что оно было известно уже много столетий, но знал более длинную фразу-оригинал, наследие придумавших ее средневековых воинов.

Чем больше я об этом думал, тем больше понимал, что на самом деле происходит: здешние мандазары были не просто двадцатилетними подростками, они оставались детьми. Независимо от того, насколько повзрослели их тела, их дом напоминал убежище в ветвях дерева, забитое драгоценностями, найденными на свалке или купленными за гроши. В их поведении не было ничего трогательного, даже благородного – они просто вели себя как дети, подражавшие взрослым.

Но даже при всем при этом стол с королевой Мудростью выглядел крайне вульгарно.

Советница моргнула и несколько раз дернула вибриссами, стряхивая воду, которую я брызгал ей на морду, оатем она села и с ужасом уставилась на меня.

– От тебя пахнет…

Она не договорила. Зилипулл пробормотал: «Вонючий хуман», рабочие же столпились вокруг, желая удостовериться, что с Советницей все в порядке. Они вели себя в точности так, как обеспокоенные мандазарские мамаши: гладили Советницу по щекам, проверяя, нет ли у нее лихорадки, исследовали цвет кончиков ее пальцев, обнюхивали маленькие мускусные железы у основания хвоста, убеждаясь, что от нее не пахнет болезнью.

Я посмотрел на эти железы размером с пуговицу. Если бы Советница в детстве стала королевой, эти железы превратились бы в огромные зеленые мешки.

– Запах с моего лица, – сказал я. – Это яд. От мандазарской королевы.

Все пятеро снова судорожно задергали вибриссами. Зилипуллу потребовалось лишь полсекунды, чтобы прийти в неописуемую ярость.

– Осмеливаешься ты заявлять…

– Я ничего не заявляю, – прервал я его. – Это правда.

– Тогда еще хуже! – завопил Зилипулл.

От него, словно дым, начал исходить запах горящего дерева – боевой мускус Б. Еще тридцать секунд, и он окончательно озверел бы – особенно в замкнутом пространстве столовой, где собственный запах приводил его в еще большее безумие. Советница коснулась его щеки и прошептала:

– Спокойно, спокойно.

Однако Зилипулл продолжал вопить:

– Если хуман, грязное ты чудовище, осмеливается священный яд употреблять, как… как духи…

Гм… Сейчас это довольно сложно объяснить, но одной из причин гражданской войны на Трояне стали некие высокомерные инопланетяне, возмутившие местное население тем, что мазались мандазарскими феромонами.

Зилипулл явно знал об этом и, судя по всему, отождествил меня с нарушителями спокойствия на планете.

Рабочие тревожно фыркали и вздрагивали, напуганные до полусмерти запахом мускуса Б в воздухе. Именно эта разновидность мускуса всегда повергала в ужас другие касты. «Этот запах был выработан в процессе эволюции специально для того, чтобы вызывать у противника страх», – когда-то рассказывал мне один мандазарский ученый.

В любую секунду могла начаться драка – и на этот раз настоящая, а не просто вызванная желанием воина прогнать непрошеного гостя. На этот раз у Зилипулла имелись все причины разделаться со мной, поскольку он считал, что я совершил преднамеренное святотатство, используя яд в качестве парфюмерии.

Внутри помещения пространства для маневра у меня не было. Что еще хуже, купол сам закрылся после того, как все в него вошли, и я не видел никакой двери, через которую можно было бы выбраться. Зилипулл мог попытаться меня убить, и единственным способом ему помешать было оглушить его до беспамятства или изуродовать настолько, чтобы он не мог перекусить меня своими клешнями пополам. Мне этого совсем не хотелось, я даже не был уверен, смогу ли вообще это сделать, поскольку вокруг было слишком мало места.

И вдруг… пока я думал, волновался и пытался сообразить, что делать, мои руки потянулись вперед сами. Клянусь, я ими не двигал. Я понятия не имел, что они замышляют. Но они схватили Зилипулла за морду, так, как будто я был силен как тигр, и потянули его за нос, пока тот не оказался возле моего лица.

Он попытался вырваться, но не мог. Помню, я подумал:

«Я не смог бы его удержать. Он же втрое меня сильнее».

Но тем не менее мне удалось подтащить его к себе, так чтобы он почувствовал запах свежего яда на моем лице, и я услышал свой собственный голос:

– Я – принц-консорт Эдвард Йорк, последний законный супруг Истины Второй, ее величества королевы и верховной правительницы всех, кто ступает по Священной земле. Если тебя страшит ее имя, ты подчинишься мне; если нет – считай себя ее врагом и поплатись за собственное недомыслие.

Слова вылетали из моего рта, словно во сне. Я не мог понять, говорю я по-английски или по-троянски; я никогда прежде не произносил подобных фраз и никогда не пытался никого запугивать, пользуясь собственным положением. Насколько мне было известно, эти мандазары понятия не имели, что королева Истина когда-либо имела супруга-человека, и даже если они об этом слышали, с чего бы им поверить в то, что этот счастливчик – я?

Но ноздри Зилипулла были заполнены запахом королевского яда, исходившим от моего лица, более сильным, чем запах боевого мускуса или страха, исходившего от Советницы и рабочих.

Воин медленно поднес лапы-чиджрит к груди и закрыл глаза. Когда я отпустил его, он распластался передо мной на полу.

– Най халабад тайджеф су реллид пузо, – прошептал он.

Советница уже лежала лицом вниз. Хиб, Ниб и Пиб тоже пали ниц, плотно прижавшись к циновке. Несколько мгновений я стоял над их головами… и вдруг почувствовал, как мое лицо искажает незнакомая гримаса. Я не знал, как именно она выглядит, но мне стало страшно. Некая сила заставляла меня вести себя совершенно не свойственным мне образом.

Я изо всех сил пытался пошевелить губами, руками, чем угодно. Неожиданно странная сила отпустила меня, и я снова мог нормально владеть своим телом. Упав на колени, я едва не крикнул: «Простите, я не хотел!», – но вовремя остановился. Воины легко распознают признаки слабости, и если я начал бы извиняться, мы могли бы вернуться к тому, с чего начали: озверевший Зилипулл и никакой возможности избежать бойни.

– Гм… вставайте… – Прозвучало не слишком по-королевски. Я попытался вспомнить, как королева Истина обращалась к своим подданным. – Вставайте, – повторил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более великодушно. – Вставайте, и побеседуем.

Советница вскочила первой. Она вдохнула совсем немного яда, в отличие от Зилипулла, который буквально терся носом о мое лицо, когда я держал его за морду. Неудивительно, что он поднимался с пола медленно и с трудом. Рабочие, естественно, изображали крайнюю степень страха, приоткрывая один глаз и бросая на меня быстрый взгляд, а затем быстро зажмуривались, увидев, что я смотрю в их сторону. Никогда не скажешь, действительно ли рабочие настолько напуганы, как кажутся, или же просто изображают подобострастие. Впрочем, возможно, они и сами этого не знают.

– Ты в самом деле был принцем-консортом? – сдавленным голосом спросила Советница.

– Да. В самом деле.

Целых восемь лет, пока Истину не убили и не Началась война… но об этом я не стал говорить. Я также не стал упоминать, что в то же самое время у нее было еще шестеро супругов.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Советница.

– Я же сказал – моя спасательная шлюпка села в ваш канал.

– Значит, ты… не искал нас?

На лице Советницы неожиданно появилась надежда, отчего у меня вдруг сжалось сердце. Я вполне мог представить себе, как эти детеныши на Целестин, оторванные от дома на двадцать лет, каждую ночь смотрят в небо, надеясь, что кто-нибудь наконец придет и скажет: «Мы любим вас и хотим, чтобы вы вернулись». Им бы пришлось нелегко, вернись они на самом деле на Троян, со своим детским акцентом и привязанностью к подделкам под древние реликвии, но они-то не знали, что окажутся там чужими…

Такими же чужими, какими они чувствовали себя здесь и сейчас.

– Дома дела до сих пор обстоят не лучшим образом, – сказал я. – Когда я улетал полторы недели назад, там все еще шла страшная война. – Честно говоря, я не обращал особого внимания на события на Трояне, но другие наблюдатели сообщили бы мне, если бы война закончилась.

– И все же ты недавно общался с… королевской особой, – заметила Советница. – Запах на твоем лице совсем свежий.

– Да, – кивнул я, – но той королевы сейчас уже нет в живых. – Сообразив, как прозвучали мои слова, я быстро добавил: – Ее убил кто-то другой. Слишком запутанная история. Ее пытались доставить сюда на корабле, но многое пошло не так, как предполагалось.

– Значит, ты прибыл вместо нее? – спросила Советница. – Чтобы спасти нас от вербовщиков?

– Гм…

В голосе Советницы звучала такая радость и надежда, что мне не хотелось спрашивать: «Каких еще вербовщиков?» Судя по тому, что я от нее услышал, она считала меня великим спасителем, спустившимся с неба, чтобы избавить ее улей от страшной угрозы. И потому я лишь попросил, тщательно подбирая слова:

– Расскажи мне об этих вербовщиках. Расскажи обо всем.

И она рассказала.

Советница начала с того, о чем я уже знал: несмотря на появившихся здесь двадцать лет назад людей-поселенцев, Целестия до сих пор не принадлежала Технократии. Оказалось, что люди, с помощью моего отца прибывшие на Целестию, вовсе не были заинтересованы в том, чтобы обрабатывать кишащую червями почву и пытаться выращивать на ней хоть что-либо съедобное. Их куда больше интересовала возможность сорвать немалый куш, например основав несколько крупных банков вне пределов, на которые распространялась власть Технократии. Им требовалось место, где ее богатые граждане могли хранить и приумножать свое состояние, не беспокоясь о налогах или штрафах. Целестия также стала местом встречи тех, кто обделывал разные темные делишки, особенно подходящим для подпольных сделок с инопланетянами. Одна группа новоприбывших предпринимателей занялась обслуживанием туристов с настолько извращенными вкусами, что в любом другом месте подобная деятельность считалась бы незаконной; другая строила заводы, которые загрязняли окружающую среду или эксплуатировали рабочих в такой степени, какой Технократия никогда бы не допустила.

Другими словами, Целестия стала местом, где богатые и важные персоны могли заниматься тем, что считалось невозможным в пределах Технократии. Естественно, эти богатые важные персоны продолжали жить в цивилизованных условиях, где их жизни ничто не угрожало. Какой смысл в богатстве, если ты не можешь доить чужую систему, не испытывая при этом никаких неудобств?

В итоге маленькая планета Целестия быстро превратилась в подобие помойной ямы, куда выбрасывали ненужных людей и ненужные вещи. Ярким примером тому были мандазары, которых привезли сюда в качестве повода для колонизации, а затем предоставили самим себе, поскольку на планете не существовало никаких законов о достойном воспитании детей. В этой звездной системе никто не требовал строить приюты или подбирать знающих свое дело учителей.

Дети выросли без должного внимания – их лишь кое-как обучали в больших школах, где в одном месте было собрано множество учеников, но, как сказала Советница, само по себе это не так уж и страшно. Мандазаров не смущает большое количество народа. Собственно, им это даже нравится – и воинам, и рабочим, и самкам.

Если честно, то их просто привлекает запах друг друга.

Об этом немаловажном факте мандазарской биологии я узнал в свое время во дворце королевы Истины. Они постоянно нуждаются в обществе представителей других каст. Например, воин постоянно испускает кислый запах мускуса А, который побуждает рабочих и самок быть более… нет, агрессивными – неподходящее слово. Внимательными. Сообразительными. Бдительными и честолюбивыми. Это феромон, который воздействует непосредственно на рецепторы в мозгу мандазара, причем не психологически, а чисто физиологически – поскольку для мандазаров вдыхание этого запаха эквивалентно употреблению психоактивного наркотика. Другое дело, что в данном случае он скорее ближе к некоему витамину, необходимому для нормальной работы мозга – без регулярного вдыхания аромата мускуса воинов у рабочих и сдмок начинаются проблемы с головой.

То же самое можно сказать и о других кастах. Рабочие испускают запах, от которого воины и самки становятся более решительными и настойчивыми, а аромат самки делает рабочих и воинов более внимательными и рассудительными – они больше отдают себе отчет в своих действиях и тщательнее продумывают возможные их последствия.

Стоит отделить касты друг от друга, и химический баланс их мозга сразу же нарушится. Если держать воинов в казармах вместе с другими воинами, накапливающийся мускус будет поддерживать их в состоянии боевой готовности, но им не будет хватать выдержки, и они не станут слишком задумываться над отданными им распоряжениями. Хорошо, если вам нужны кровожадные машины для убийства, которые не обсуждают приказы. Однако умную и надежную армию таким образом не получишь.

Опять-таки то же самое можно сказать и о других кастах. Создайте отдельный лагерь только для рабочих – и вы получите стадо трудолюбивых рабов. Истина говорила мне, что их можно заставить работать многие часы без какой-либо оплаты, но они не обладают никакой инициативой и не в состоянии самостоятельно решить неожиданные проблемы.

А самки? Если они будут общаться только с другими самками, то превратятся в бездушных существ, полностью лишенных здравомыслия, которые с легкостью будут генерировать идеи, изобретения и теории, но не смогут оценить их реальную необходимость. Они с такой же радостью разрабатывали бы новые способы убийства, как и лекарства или устройства для облегчения и улучшения жизни. По сути, они превратились бы в полностью аморальные личности, готовые возиться с любой проблемой, пока это им интересно, нисколько не задумываясь о возможных последствиях.

Советница сказала, что дети на Целестии тоже знали о феромонах. Они не были бы единой расой, если бы не жили ульями, где представители всех трех каст всегда находились рядом; это являлось единственным для них способом сохранить рассудок и благоразумие. Но данная деталь их биологии была не слишком известна инопланетным расам – пока «обученные люди-опекуны» на Целестии не занялись воспитанием мандазарских детей. Именно тогда этот секрет выплыл наружу и в человеческом мире начали обдумывать связанные с ним возможности.

Помните – Целестия стала домом для низменных любителей наживы. Даже я мог представить, каким образом дело могло приобрести дурной поворот.

Дети-мандазары, едва им предоставили такую возможность, начали жить ульями, подобными тому, в котором я сейчас находился: рабочие занимались делами по дому и в поле, воины переносили тяжести и защищали остальных, самки вели бухгалтерию и общались с покупателями и поставщиками. Вместе они, по сути, являлись одной семьей. В следующий раз, когда у Советницы начнется брачный период, у нее с Зилипуллом наверняка появится большой веселый выводок детенышей, которые продолжат традицию. (Брачный период наступает лишь раз в девять лет, все же остальное время взаимоотношения между мандазарами остаются чисто платоническими.)

Но Советница рассказала мне, что поселившихся на Целестии дельцов и махинаторов мало заботило жизненное равновесие мандазаров. Воины превращаются в разъяренных зверей, если их держать поодаль от самок и рабочих? Отлично! Из них получатся отличные надсмотрщики на фабриках по производству нелегального оружия. Рабочие становятся легко управляемыми рабами? Значит, справятся с работой по шестнадцать часов в день на сборочных линиях. Самки – выдающиеся интеллектуалы, которых не волнуют последствия их изобретений? Так почему бы не использовать их в подпольных исследовательских центрах?

С этого и началась на Целестии практика «вербовки». По словам Советницы, мандазарам предлагали хорошие деньги и блага за подписание контракта на различные работы, при условии, что они будут жить только в обществе представителей своей касты. Молодежь быстро сообразила, что к чему, и отказалась что-либо добровольно подписывать. Тогда вербовщики начали действовать более жестко: если ты отказываешься поддаться ненавязчивой рекламе, в твой дом ворвутся крепкие ребята, одурманят весь улей усыпляющим газом, а затем заберут всех в «центры переориентации».

Как сказала Советница, достаточно было провести месяц в изоляции, и несчастные мандазары переставали быть собой – воины становились безжалостными убийцами, рабочие превращались в зомби, а самки – в избалованных девочек, готовых показать всем, какие они умные. Да, все они помнили, какими были раньше, но их лишенный феромонов мозг просто ничего не мог поделать. Они становились либо чересчур злобными, либо слишком пассивными, либо чересчур легкомысленными для того, чтобы у них возникало желание вернуться к прежней жизни. И уж во всяком случае, они никогда не жаловались на то, что их силой превратили в ущербные копии того, чем они были раньше.

В каком-то смысле они походили на взрослых людей, которые оглядываются назад и заявляют: «Да, хорошо быть открытым, веселым и жизнерадостным, но рано или поздно все мы вырастаем, разве не так?» В конце концов мандазары перестали верить, что в их ограниченной жизни когда-либо существовала хоть какая-то альтернатива.

Но Советница утверждала, что альтернативы были. Например, эта земля под названием Холленская топь – большой участок осушенной болотистой местности, где молодые мандазары жили небольшими ульями, покой которых охраняли составленные из добровольцев патрули. Стоило появиться здесь людям, и ополчение из местных воинов тут же прогнало бы незваных гостей. Вот почему Зилипулл напал на меня – он посчитал меня вербовщиком со сладкой улыбкой на устах и полными обещаний карманами, но на самом деле готовым подослать ночью банду своих головорезов.

Советница рассказала, что на Целестин есть и другие подобные им сообщества, небольшие территории, где мандазары могут жить своей жизнью, занимаясь земледелием, рыболовством или строительством. Но ходили слухи, что эти сообщества одно за другим уничтожаются – захваченные бандами вербовщиков и разлученные друг с другом семьи увозили в лагеря в отдаленных частях планеты. Местные власти ничем не могли помочь – некоторые были подкуплены вербовщиками, остальные же попросту одурачены теми историями, которые рассказывали мандазары после «акклиматизации»: «Да это всего лишь много шума из ничего. Мы просто были глупыми детьми, которым хотелось вольготной жизни, но теперь я настолько лучше себя чувствую, когда у меня наконец появилась цель…»

Что ж… У Советницы тоже была цель: избежать вербовщиков и жить той жизнью, какой ей хотелось. В течение долгого времени улей молился о том, чтобы хоть кто-то пришел и помог им. Они всегда представляли своего избавителя в виде великой блистательной королевы, прилетевшей прямо с Трояна… но, возможно, вполне мог сойти и принц-консорт.

Гм…

Глава 12

ОБСУЖДАЕМ НАШИ ПРОБЛЕМЫ

Когда Советница закончила свой рассказ, все пятеро посмотрели на меня и выжидающе улыбнулись. Естественно, не по-человечески: мандазары улыбаются ушами и вибриссами, расслабленно опустив и те и другие.

К сожалению, я не смог ответить им тем же. На самом деле я никогда не был выдающимся принцем-консортом. Королева Истина говорила, что взяла меня в супруги по большей части из-за моего аппетитного запаха. Саманта утверждала, что это к тому же и политический шаг – намек врагам Истины, что королеву поддерживает мой отец и все силы внеземного флота. Но когда я стал мужем Истины, оказалось, что делать мне особенно нечего. Обладание аппетитным запахом отнюдь не давало права стать генералом, министром или еще какой-нибудь важной персоной. В основном я лишь слонялся по дворцу в качестве телохранителя Истины. (К тому времени моя сестра Сэм больше не нуждалась в моих услугах в этом качестве. Она наняла собственную охрану из воинов, людей и даже нескольких фасскистеров. Так или иначе, она все больше была поглощена разнообразными тайными дипломатическими делами: «Для тебя же лучше, Эдвард, если ты ничего не будешь об этом знать».)

Что касается меня, то королева однажды сказала: «Может быть, ты и не гений, Эдвард, но ты единственное честное создание из всех, кого я когда-либо знала. Я держу тебя при себе ради вдохновения. И как редкую диковинку». Мне было приятно слышать подобное, но быть источником вдохновения вовсе не означает, что ты годишься для чего-то еще. И уж определенно я не годился на роль спасителя целого народа.

Перед моим мысленным взором мелькнули воспоминания о мертвых телах: сама Истина и ее лежащая на тарелке голова; Саманта в луже крови; люди на «Иве», одетые в костюмы для своей последней вечеринки.

Но Советница и остальные все еще продолжали доверчиво улыбаться. Пять минут назад они одобрительными возгласами подбадривали Зилипулла, который готов был меня растерзать. Теперь же их черные глаза блестели так, словно я был увенчан нимбом.

Я сидел посреди них, издавая запах королевского яда, так почему бы им и не начать воспринимать меня как коронованную особу? Если ты пахнешь как королева, все их инстинкты заставляют относиться к тебе почти как к божеству. (Мандазары действительно существа весьма умные, но чересчур полагающиеся на свои носы. С другой стороны, они смеются над людьми и заявляют, будто мы чересчур полагаемся на наши гениталии… так что, возможно, мы квиты.)

– Что, по-твоему, я мог бы сделать? – спросил я Советницу.

Она удивленно посмотрела на меня – возможно, не понимая, почему у меня сразу же не появился план спасения всех десяти миллионов мандазаров на Целестии.

– Делай, что требуется, – ответила Советница.

– Да, но ее величество никогда не начинала никаких дел, не пообщавшись с советниками. Даже королева знает, что лучше все обсудить с теми, кто разбирается в ситуации.

Все улыбнулись и кивнули. Советница выглядела явно смущенной оттого, что ее сравнили с придворным советником, рабочие просияли, будто их любимая внучка выиграла приз, и даже Зилипулл одобрительно посмотрел на меня – словно допуская, что я могу быть и не просто придурком с вымазанной королевским ядом рожей.

– Что ж, – сказала Советница, – ты ведь флотский, верно? Это не мир Технократии, но тем не менее флот обладает здесь немалым влиянием. Если ты вызовешь сюда десяток крейсеров, чтобы помешать кораблям пристыковаться к нашим орбитальным станциям, власти Целестии вскоре сделают все, что ты попросишь. Даже если флот будет просто располагать именами всех прибывающих и убывающих, это уже окажет немалое давление на наше правительство – сильные мира сего зачастую не хотят, чтобы кто-то знал, когда и зачем они прилетают на эту планету. Они ценят свое инкогнито намного больше, чем жизнь нескольких мандазарских рабочих.

Она пошевелила вибриссами, как это делают самки, когда они довольны собой. Возможно, она ожидала от меня чего-то вроде: «Потрясающая идея. Так я и сделаю». Но Адмиралтейство вряд ли стало бы беспокоить влиятельных людей лишь по требованию скромного разведчика II класса – особенно того, кого они намеревались отправить на какую-нибудь заброшенную базу, как только он попадет им в руки.

«Возможно, – подумал я, – весьма рискованно было делать хоть что-то для этих бедолаг – стоило мне привлечь к себе внимание, как за мной могли явиться посреди ночи, и отнюдь не вербовщики с какого-нибудь завода, который не платит за сверхурочные».

С другой стороны, когда я стал мужем королевы Истины, я принес клятву, что буду отныне и навсегда защищать ее народ. Царствование Истины завершилось, но «отныне и навсегда» – нет.

– Извини, – сказал я Советнице, – но не стоит рассчитывать на помощь флота. Так что давай подумаем, что еще можно сделать…

Мы обсуждали всевозможные идеи целый час. В разговор включились все – даже Хиб, Ниб и Пиб. Обычно рабочие просто сидят и улыбаются, пока остальные дискутируют, словно они уже знают правильный ответ и лишь ждут, когда другие придут к тому же самому выводу, но, возможно, запах королевского яда возбудил их настолько, что они уже не могли сидеть спокойно. Все трое рабочих присоединились к нам, высказывая свои предположения, соображения и замечания.

К сожалению, мы так ни к чему и не пришли.

Все идеи распадались на две группы – изобретательные планы, которые сработали бы лишь в том случае, если бы я был невероятно влиятельной личностью, каковой я не являлся, и более практичные методы сопротивления вербовщикам, многие из которых уже были испробованы. Например, Хиб предложил собрать всех мандазаров вместе в убежище. Но кто смог бы построить такое убежище? Я? Флот? И кто и как стал бы нас защищать, когда у нас не было денег на оплату охраны или охранного оборудования? С другой стороны, если речь шла о создании специальных убежищ и о самозащите – разве мандазары уже этим не занимались? Здесь, в Холленской топи, они и без того держались вместе, и вовсе не нуждались во мне как в номинальном руководителе. Чем еще я мог им помочь? Если им требовался выдающийся полководец, хорошо знакомый с тактикой и организацией сопротивления, я был последним, на кого они могли бы рассчитывать.

Хиб и остальные этого не понимали. Сколько бы я им ни говорил, что отнюдь не гожусь в генералиссимусы, они считали это лишь проявлением скромности. Так что разговор продолжался, обитатели улья взвешивали все «за» и «против», а я все слушал и слушал, пока до меня наконец не дошло, что я уже ничего толком не воспринимаю. Я лишь смотрел, как шевелятся их рты, вздрагивают их вибриссы, рассекает воздух шип на конце морды Зилипулла.

«Кажется, я уже ничего не соображаю». У меня начала кружиться голова и все поплыло перед глазами; я повел головой из стороны в сторону, чувствуя, как мой череп начинает заполнять странная пустота…

Кто-то встряхнул меня. Советница держала меня верхними конечностями за плечи:

– С тобой все в порядке? – причем говорила весьма громко, словно уже повторяла этот вопрос несколько раз.

– Мне плохо, – ответил я. – Маленькие глазки меня отравили.

Мне вдруг показались смешными собственные слова, и меня охватил приступ неудержимого хохота. А затем словно захлестнуло холодной волной, начинавшейся откуда-то с корней волос и стекавшей по моему лицу. Помню, я подумал:

«Это совсем не по-королевски».

А потом, столь же не по-королевски, я лишился чувств.

Трудно сказать, когда я бодрствовал, а когда нет. Иногда мне казалось, будто мне снится маленькая мандазарская самочка, которая обнимала меня за шею, и мы оба плакали; но иногда я все же отдавал себе отчет в том, что рядом со мной Советница, которая пытается удержать меня на соломенной подстилке, пока я метался в полубреду. Но все это смешивалось настолько, что я не мог провести границу между сном и бредом.

И все же… Советница, настоящая Советница, была коричневой, как и все обычные самки. Маленькая самочка, являвшаяся в моих галлюцинациях, была ярко-желтой, как королева. «О, принц, – рыдала она, – пробудись и спаси нас всех. Проснись, прошу тебя».

Вероятно, это говорила Советница или один из ее соплеменников по улью. Какая наивная – она полагала, что я способен спасти целый народ.

Когда я действительно проснулся, в столовой было темно и тихо. Я немного полежал, пытаясь собраться с мыслями. Мандазары оставили меня одного, но, вероятно, находились неподалеку, в соседней комнате, и стоило мне издать малейший звук, как они тут же прибежали бы к своему «принцу».

Нельзя сказать, что до сих пор я вел себя как подобает принцу. Все, что я сделал, – унизил Зилипулла, рассказал остальным, почему я ничем не могу им помочь в их борьбе с вербовщиками, а затем упал в обморок и разлегся на полу столовой. Весьма жалкое зрелище даже для такого бесполезного придурка, как я.

Но, по крайней мере, они не вышвырнули меня из своего дома. Я лежал почти там же, где и упал, – они просто переложили меня на циновку. Протянув руку, я мог коснуться стола с большим полированным изображением королевы Мудрости…

Мысль об этом напомнила мне о миске, из которой я плескал водой в лицо Советнице. Во рту у меня страшно пересохло, вероятно из-за того, что я пропотел насквозь, пока валялся без сознания – вы даже представить не можете, насколько промокла моя одежда. Я сел и придвинулся ближе к столу, надеясь, что мандазары оставили миску на ночь полной. Многие семьи на Трояне поступали именно так, на случай, если кому-то захочется пить.

Миска стояла на месте, но она была перевернута вверх дном. Блестящая поверхность стола вся была залита водой, словно кто-то опрокинул миску и не позаботился о том, чтобы вытереть влагу.

Странно.

В комнате царила почти абсолютная тьма, и лишь слабый звездный свет пробивался сквозь потолок – мандазары настроили свой купол так, что небольшой участок крыши оставался прозрачным. Я едва различал очертания окружавших меня предметов, и пока ничто не предвещало дурного.

– Мозг дома, внимание, – прошептал я. – Можешь дать немного света?

Ничего не произошло – компьютер купола не желал выполнять мои команды. Неудивительно – с чего бы мандазарам перепрограммировать дом так, чтобы я мог им управлять? Но во многих домах компьютеры позволяли кому угодно включать свет. Большинство из них обладали набором команд, считавшихся безопасными для исполнения, даже если они были отданы посторонними: разрешить воспользоваться туалетом и прочими удобствами; сказать, который час. Позволить вымыть руки. Но, возможно, мандазары настолько опасались вербовщиков, что настроили эту систему на полное неподчинение чужим.

Я прислонился к столу, думая, что делать дальше. По крайней мере, по поводу отравления ядом я мог сказать одно – оба раза, после того как проходила лихорадка, я чувствовал себя вполне нормально. Хотя, конечно, относительно – мне хотелось пить и есть, и даже королева Истина не сказала бы, что от меня аппетитно пахнет, но мне, по крайней мере, хватало сил, чтобы стоять не шатаясь. Возможно, следовало бы снова лечь и проспать до утра, но сон явно не шел ко мне.

Что делать? Если я начну бродить в темноте, я могу ненароком что-нибудь сломать. С другой стороны… я подумал об опрокинутой миске. Тому могло существовать множество вполне безобидных объяснений, но тем не менее мне стало несколько не по себе.

Я стоял посреди комнаты, задумчиво покусывая костяшку пальца, когда вдруг с моего запястья раздался громкий писк.

Глава 13

БЕГАЮ В ТЕМНОТЕ

Прошло двадцать лет с тех пор, как я слышал этот писк – личный сигнал бедствия, поданный кем-то находящимся поблизости. Всем, кто поступает на флотскую службу, вживляют под кожу запястья миниатюрный пейджер, так что, оказавшись в какой-нибудь безвыходной ситуации, всегда можно позвать на помощь. Пейджер посылает радиосигнал, который активирует пейджеры у всех находящихся в радиусе нескольких километров, заставляя их издавать пронзительный писк, сообщающий: «Быстрее сюда, товарищ в опасности!».

Последний раз мой пейджер сработал на Трояне, когда Сэм отчаянно пыталась связаться со мной.

Но было уже слишком поздно.

– Советница! – крикнул я во тьму. – Прости, что беспокою тебя, но это крайне важно. Ты можешь включить свет и открыть дверь? Советница! Советница?

Ответа не было.

– Эй! – крикнул я громче. – Эй! Молчание.

– Кто-нибудь меня слышит? Эй, кто-нибудь?

Помещение купола было небольшим и состояло всего из двух комнат. А мандазары спят чутко. Собственно, специалисты до сих пор спорят, спят ли мандазары вообще, или же лишь впадают в легкую дремоту, всегда частично пребывая в сознании. В любом случае, Советница и остальные сразу же проснулись бы от моего крика, не говоря уже о писке, раздававшемся с моего запястья.

Этот звук действовал мне на нервы. Я приказал импланту заткнуться, и писк прекратился. Повисла ничем не нарушаемая тишина – ни звука, ни движения, ни дыхания. Кроме меня, здесь никого больше нет?

Почему это меня обеспокоило? Рядом с этим куполом находились еще два. Отчего бы тем, кто мне дал приют, не отправиться спать к соседям? Ничего странного… но меня удивило, что они оставили меня одного, больного и все такое прочее. Прежде чем я лишился чувств, они относились ко мне по-королевски. Что изменилось после того, как я вырубился? Или они все же ухаживали за мной, пока некие важные обстоятельства не вынудили их покинуть дом?

Я вполне мог представить, что Советница дремала на циновке рядом со мной, когда вдруг случилось нечто непредвиденное. Возможно, кто-то из ее соплеменников позвал на помощь и она бросилась наружу, опрокинув миску с водой и даже не остановившись, чтобы убрать за собой.

Но что такого могло произойти? Нападение вербовщиков?

Я вновь подумал о своем пейджере на запястье… и вдруг все стало на свои места. Спасательная команда приняла сигнал маяка шлюпки и прилетела сюда. Возможно, они решили обследовать окрестности, чтобы проверить, нет ли кого внутри шлюпки.

Что могли подумать мандазары, увидев бродящих в темноте людей? Все воины долины наверняка примчались бы сюда, одержимые жаждой крови, думая, что это в очередной раз явились вербовщики.

Неудивительно, что несчастные подали сигнал бедствия.

Я на ощупь пересек комнату и ударил кулаком о стену. Силовое поле купола даже не подалось.

– Мозг дома, внимание! – крикнул я. – Открой дверь! Пожалуйста.

Меня проигнорировали. С точки зрения компьютера я мог быть грабителем, пытающимся смыться. Дом будет держать меня взаперти, не давая возможности помочь ребятам с флота, пока не придет кто-нибудь из членов улья, чтобы меня выпустить.

– Мозг дома! – снова закричал я. – Критическая ситуация! Воины могут убить кого-нибудь невинного!

Ответа не последовало. Набрав в грудь воздуха, я со всей силы ударил по стене пяткой. Меня отбросило назад, но мой удар не произвел на купол никакого впечатления. Типичное силовое поле купола достаточно прочно для того, чтобы противостоять урагану или молнии, мой же пинок был намного слабее природной стихии.

– Мозг дома, послушай меня! Это вопрос жизни и смерти. Разве у тебя не снимаются ограничения, когда речь идет об угрозе разумным существам?

Никакой реакции. С тем же успехом я мог бы говорить на иностранном языке…

Черт побери…

Три секунды спустя мозг дома открыл дверь прямо передо мной. Видимо, Советница дала компьютеру разрешение выполнять мои команды. Все, что от меня требовалось, – попросить на мандазарском языке.

Погода была по-весеннему прохладной, на небе светили звезды и три желтые луны размером с конфетти. Я поднес запястье ко рту и прошептал импланту: «Найти источник сигнала». Затем вытянул руку и медленно описал ею круг, пока не раздался писк. В это мгновение моя рука показывала на дорогу вдоль канала, в ту сторону, где плавала покинутая мной спасательная шлюпка.

Вполне логично. Если сигнал бедствия исходил от спасателей, они должны были находиться недалеко от шлюпки.

Я велел импланту переключиться на беззвучный режим – никому не хочется, чтобы его пейджер сработал, когда он тайком пробирается в темноте, особенно когда его могут услышать мандазарские воины, готовые выпустить кишки любому попавшемуся им в лапы человеку.

На мгновение мне показалось безумием само то, что я вышел наружу. Чем я мог им помочь? Одно дело – сразиться с одним необученным воином среди бела дня, но команду спасателей окружала целая армия воинов, и вряд ли кому-то удалось бы с легкостью с ними справиться.

В том числе и мне.

Вдобавок ко всему эти люди, вероятно, прилетели с «Палисандра». Возможно, их послали, чтобы схватить меня и отправить куда-нибудь на другой конец галактики. Если они действительно были такими подлыми, как рассказывал Тобит, у них хватило бы соображения подать ложный сигнал бедствия, чтобы выманить меня из укрытия.

Но не имело никакого смысла думать о том, «что было бы, если», поскольку сделать я мог лишь одно.

Помочь тем, чем могу. И надеяться, что остальное получится само собой.

Я побежал по дороге вдоль канала.

Первым, кого я обнаружил, был лежащий без чувств рабочий. Это мог быть Хиб, Ниб или Пиб, но с тем же успехом он мог оказаться любым другим рабочим из долины. Даже при лунном свете было слишком темно, чтобы разглядеть едва заметные черты, отличавшие одного от другого.

Насколько я мог понять, рабочий не был ранен, просто без сознания – он спокойно дышал. У меня возникла мысль, что его могли оглушить из гиперзвукового станнера – стандартного оружия флота, которым в основном пользовались разведчики, встречавшиеся с незнакомыми инопланетными формами жизни. Удобно иметь маленький пистолет, который сваливает нападающего с ног, не убивая его, – особенно когда ты находишься на неизведанной планете и не знаешь, стреляешь ли ты в крупного хищника или в разумное существо, которое просто разозлилось из-за того, что ты топчешь его грядки.

Если у команды спасателей имелись станнеры, проблем у них было несколько меньше, чем казалось поначалу, – по крайней мере до тех пор, пока не исчерпается заряд батарей. Станнеры рассчитаны примерно на двадцать выстрелов – чересчур мало, чтобы вывести из строя всех местных мандазаров, но все же лучше, чем ничего. Мне следовало быть осторожным – если прилетевшие сюда хотели меня схватить, один выстрел из станнера мог вырубить меня на шесть часов.

Оставив рабочего, я двинулся дальше, на этот раз держась в тени деревьев между дорогой и каналом. Вскоре я наткнулся на бесчувственную самку, затем – на воина в таком же состоянии. Во время нашего разговора Советница сказала, что все три касты несут охрану по очереди и в случае тревоги вся община рассыпается по болоту в поисках незваных гостей. К счастью для меня, те, кто занимался поисками здесь, уже были оглушены; иначе они могли бы закричать: «Он здесь, он здесь!», созывая находящихся поблизости воинов.

И это ничем хорошим для меня бы не кончилось.

Пройдя еще полкилометра и обнаружив еще шесть бесчувственных тел, я оказался возле шлюпки. Она все так же плавала посреди канала, слегка покачиваясь на легких волнах. На краю канала валялись еще несколько тел мандазаров, все воины, словно здесь разыгралось ожесточенное сражение, а не просто несколько часовых оказались застигнуты врасплох в темноте.

Человеческих тел нигде не было видно.

С помощью импланта на запястье я снова попытался определить направление на источник сигнала бедствия – он исходил с другой стороны канала. Видимо, спасатели решили не забираться дальше в болото и вместо этого перебрались через канал туда, где земля не была расчищена под посевы. Там не было ничего, кроме дремучего леса и низких холмов. Вероятно, флотские искали там укрытия, стремясь побыстрее убраться из Хол-ленской топи.

«Что ж, – подумал я, – теперь им ничего не грозит».

Спасатели отступали, и до безопасного места им было не так уж далеко – Советница говорила, что на холмах мандазары не живут. Оставалось вернуться туда, откуда я пришел, больше не опасаясь за судьбу флотской команды, и желательно побыстрее, прежде чем на моем пути окажется тот, кто сначала перерезает горло, а потом задает вопросы.

Повернувшись, я увидел множество воинов, галопом несшихся в мою сторону.

Меня мандазары еще не заметили – я стоял в тени деревьев. Видимо, один из воинов, лежавших теперь без сознания в грязи, успел подать сигнал, прежде чем его оглушили, – это означало, что по крайней мере у кого-то здесь имелось радио.

Стараясь не шуметь, я присел и затем как можно более неслышно скользнул в канал. Вода была столь же холодной, как и днем, и столь же грязной – запах гниющих водорослей бил мне прямо в нос. Набрав в грудь воздуха, я нырнул с закрытыми глазами – все равно ничего не смог бы увидеть посреди мутного ила.

Я намеревался добраться до деревьев на другом берегу и спрятаться в лесу. Разумеется, я не принадлежал к числу тех, кто способен неслышно проскользнуть мимо вышедшей на охоту орды воинов, и лишь надеялся, что они не станут искать на другом берегу – там не жил никто из их народа, и воины, скорее всего, сосредоточивали свои усилия на патрулировании долины, не вторгаясь на противоположный берег канала.

Я выбрался на сушу за несколько мгновений до того, как здесь все-таки появились первые воины. Увидев груды бесчувственных тел, они начали быстро и громко переговариваться, заглушая любые звуки, которые я создавал, пробираясь среди деревьев. Я продолжал идти вперед, пригнувшись и передвигаясь как можно быстрее, стараясь увеличить расстояние между мной и мандаза-рами. В любую секунду кто-то мог крикнуть: «Смотрите, он там!» Но они были слишком заняты своими павшими товарищами, о чем-то совещаясь друг с другом и показывая на покачивавшуюся на воде спасательную шлюпку.

Мои ноги постоянно наступали на что-то мягкое – грибы или желеобразные формы целестианской жизни. Только бы здесь не оказалось какого-нибудь мелкого существа с ядовитыми зубами! Мандазары, судя по всему, уничтожили всех крупных хищников, и их раса не испытывала чувства вины по отношению к вымирающим видам, которые им не нравились. Но вряд ли они стали бы связываться с теми, чьи зубы были слишком мелкими для того, чтобы прокусить панцирь, например, с пауками «черная вдова». От ближайшей «черной вдовы» меня наверняка отделяло не меньше сорока световых лет, но все равно было несколько не по себе, пока я пробирался сквозь темный лес.

То и дело порыв ветра доносил до меня напоминающий горелое дерево запах мускуса Б – воины позади меня уже основательно завелись. Будь я рабочим или самкой, я бы поскорее поспешил домой – еще немного, и воины начнут крушить деревья, лишь бы разрядить напряжение. Меня бы не удивило, если бы они вытащили шлюпку из канала и разнесли ее вдребезги – при такой концентрации мускуса в воздухе они готовы были атаковать что и кого угодно.

Земля у меня под ногами то поднималась, то опускалась – небольшой склон, затем ровный участок, затем снова наклонный подъем. Злобные голоса становились все тише. Я уже собирался остановиться и отдохнуть, когда вдруг увидел широкую полосу изломанной растительности.

Она выглядела так, словно здесь проехали на бульдозере, и тянулась от канала вверх по поросшему лесом склону. Это могло означать лишь одно: кто-то из воинов перебрался на эту сторону канала и теперь прорубал себе дорогу к команде флотских. Видимо, он заметил, как они бегут прочь с поля сражения, и, доведенный до исступления запахом мускуса, начал преследовать их самостоятельно, не дожидаясь подкрепления.

Это было хорошей новостью для спасателей – если бы воин сообщил остальным, что происходит, весь лес сейчас кишел бы разъяренными мандазарами. Этого же воина, судя по всему, флотские точно так же оглушили, когда он оказался чересчур близко.

И тем не менее я решил последовать вдоль образовавшейся тропы. В любом случае куда удобнее было идти по ней, чем продираться сквозь заросли.

Три минуты спустя я услышал впереди шум, удары и треск ломающихся ветвей.

Не раздумывая, я бросился туда. Шум стал громче, я услышал ворчание и щелканье клешней. Воин только что промахнулся, пытаясь кого-то схватить.

Впереди на тропе что-то блеснуло. Станнер! Обычно, когда заряда батарей достаточно для очередного выстрела, на оружии горит зеленый огонек, но, когда я пробегал мимо, он даже не мерцал. Станнер был полностью разряжен, а впереди какой-то несчастный пытался голыми руками сражаться с разъяренным воином.

Тропа вывела меня на широкую поляну, где и происходила схватка. Вместо целой команды спасателей я увидел лишь одного человека, пытавшегося увернуться от воина, еще более крупного, чем Зилипулл. В темноте я мог различить только их очертания, но этого было достаточно, чтобы понять, что противник воина – женщина. Она двигалась быстро и ловко и явно неплохо владела боевыми искусствами. Однако в общем курсе боевой подготовки не обучают специальным приемам против мандазарских воинов, а смертельная схватка – не лучшее время для экспериментов.

Воин пока меня не заметил. Что еще лучше, он стоял ко мне спиной, то есть его хвост был направлен в мою сторону. Помня свой предыдущий опыт, я метнулся вперед, приземлившись на панцирь воина и крепко обхватив его рукой за шею.

Мое появление застало врасплох как воина, так и женщину. Она на мгновение замерла, затем нырнула куда-то в сторону, за пределы моего поля зрения. Я надеялся, что ей хватит ума убраться подальше от мандазара, который начал отчаянно лягаться и подпрыгивать, и если бы она угодила ему под ноги, то была бы растоптана в лепешку.

– Не подходите, – сказал я шепотом, опасаясь, что меня может услышать кто-то возле канала, что на самом деле было глупо, поскольку воин ревел во всю глотку. – Не бойтесь, все будет хорошо.

Хотелось верить, что это действительно так. Схватка оказалась куда более ожесточенной, чем моя стычка с Зилипуллом, – воин подо мной превратился в разъяренного зверя, не говоря уже о том, что ему казалось, будто я хочу похитить его семью. Моя рука, скользившая по пластинам его панциря, возможно, и сдавливала его шею, но этого было явно недостаточно, чтобы вынудить его сдаться.

Пока воин прыгал и раскачивался, я мотался из стороны в сторону на его загривке, ожидая, когда он наконец устанет и его движения замедлятся. Это длилось долго, очень долго, по крайней мере так мне казалось, хотя на самом деле могла пройти всего минута. Наконец почувствовав, что воин слабеет, я наклонился вперед и, как и в случае с Зилипуллом, схватил его за морду и, зажав ему ладонью нос, прошептал по-мандазарски:

– Я принц-консорт Эдвард Йорк, последний и законный супруг Истины Второй, ее величества королевы и верховной правительницы всех, кто ступает по Священной земле. Если ты страшишься ее имени, ты подчинишься; если нет – считай себя ее врагом и поплатись за собственную глупость.

Если эти слова однажды уже возымели действие, они могли сработать и еще раз – и если повезет, воин сможет уловить слабый запах королевского яда, исходящий от моей ладони. Правда, произнес я их без странного воодушевления, которое в первый раз владело мной.

Мандазар перестал сопротивляться – то ли просто устал, то ли мои слова и запах охладили его боевой пыл. Продолжая держать его за шею, я отпустил его нос, давая возможность дышать. Несколько секунд мы оба жадно хватали ртами воздух.

Рядом со мной послышался тихий шепот:

– Черт побери, рада снова видеть черную форму. Слава богу, разведчик всегда оказывается рядом, когда нужно.

Я повернул голову… и едва не закричал. В темноте передо мной стояла женщина-адмирал, которая не так давно умерла, целуя меня.

Глава 14

БРОСАЮ ВЫЗОВ ЛАРРИ

Мертвая женщина вернулась снова, окутанная густой полуночной тьмой – ибо единственным, что я видел, было то самое пятно на ее щеке. Охваченный ужасом, я свалился с воина на землю – лишь бы оказаться подальше от иссохшего трупа, который хотел меня поцеловать.

– Что случилось? – услышал я ее шепот.

Я не смог ответить, так как оцепенел от страха. Возможно, я бы так и лежал, дрожа и стуча зубами, если бы воин не щелкнул своими клешнями. Поднявшись во весь рост, он злобно ухмыльнулся женщине и повернулся ко мне, явно желая жестоко отомстить за причиненную обиду.

– Спокойно, – сказала она воину. – Хватит драться, и давай поговорим.

Мандазар не обратил на ее слова никакого внимания.

– Умри же, вербовщик, – прорычал он по-английски. – Страдай за страдания народа нашего.

Секунду назад я еще лежал на земле, все еще вздрагивая при мысли о явившемся призраке, в следующее же мгновение я уже стоял на ногах, обхватив руками шип на носу мандазара. Причем произошло это помимо моей воли – как будто кто-то вновь овладел моим телом, заставив мои ноги совершить прыжок без приказа со стороны моего мозга. Мои руки вдруг обрели силу, достаточную для того, чтобы подтащить нос воина к себе, так же как я в свое время проделал это с Зилипуллом – только теперь я тянул его к своей груди, а не к лицу.

Странно – на грудь мне яд никогда не попадал. Ее защищала лишь рубашка, мокрая после заплыва через канал и пропитавшаяся потом после нескольких часов лихорадки.

– Ты знаешь, кто я такой, – произнесли мои губы по-мандазарски. – Ты знаешь, кто я. Ты знаешь.

Глаза воина сузились, словно он намеревался резко ткнуть носом вперед, вонзив шип прямо мне под ребра. Затем выражение его морды сменилось крайней степенью удивления.

– Тилу, – прошептал он. – Ваше величество.

Если бы я мог управлять собственным телом, я бы крикнул: «Нет, нет, нет!» Словом «тилу» не называют никого, кроме мандазарской королевы, – оно слишком священно, чтобы именовать им всего лишь принца-консорта. Но бедняга был настолько невежествен в отношении собственной культуры, что не знал ничего другого. Едва я отпустил его, он рухнул на землю, уткнувшись носом в грязь.

– Тилу… Тилу… Тилу…

Что, впрочем, было намного лучше, чем пытаться меня убить. Возможно, момент сейчас был не самым подходящим для того, чтобы расширять его словарь.

– Впечатляюще, – пробормотала адмирал.

Меня снова охватил страх, и я отступил на шаг – тело снова подчинялось мне, и я испытывал жгучее желание броситься прочь во тьму, но лишь судорожно сглотнул и с трудом заставил себя выговорить:

– Кто вы?

– Вице-адмирал Фестина Рамос, – ответила она. То же самое имя, которым она назвалась, прежде чем мы пересекли границу. – А как вас зовут?

– Эдвард. – В разговоре с адмиралом мне следовало бы представляться более официально: «Разведчик второго класса Эдвард Йорк, жду приказаний!» Но во рту у меня пересохло от страха. – Я видел, как вы умерли. На «Иве».

Адмирал покачала головой.

– Я никогда не была на «Иве». И я никогда не умирала – о таком не забывают. – Она пристально посмотрела на меня. – Значит, это был ваш корабль? «Ива»?

Я кивнул.

– Почему вам пришлось эвакуироваться?

– Кто-то пытался его похитить, – пояснил я. – Мне не хотелось просто бежать, но разведчик Тобит сказал…

– Тобит? – прервала меня адмирал. – Филар Тобит?

– Да.

– Значит, «Палисандр» в этой системе?

– Был какое-то время. Возможно, он отправился в погоню за черным кораблем.

– Черт побери, – пробормотала адмирал, – терпеть не могу, когда Проуп болтается где-то рядом. Она получает распоряжения от адмирала Винсенса, самого скользкого интригана в Высшем совете.

Даже в темноте было видно, что адмирал скорчила такую гримасу, словно откусила от яблока, в котором оказался червяк. Или задняя половина червяка.

– Вам придется мне все рассказать, – продолжала Фестина Рамос. – Например, о том, почему Проуп преследует черный корабль и почему вы думали, будто я мертва. Но пока что давайте выберемся отсюда. Только подберу свой тугодум…

Она направилась через поляну к темному предмету, лежавшему на траве. Тугодумы – маленькие устройства, снабженные всевозможными датчиками, которые входят в стандартное снаряжение разведчиков, хотя мне никогда его не давали. Но, сделав несколько шагов, адмирал остановилась.

– Лучше отключу сигнал, – пробормотала она. – Иначе Проуп будет знать, где меня искать. – Женщина поднесла запястье ко рту и сказала импланту: – Отменить сигнал бедствия. – Опустив руку, она добавила: – Насколько я могу понять, он мог подсказать и вербовщикам, где можно меня найти.

– Вы знаете про вербовщиков? – удивился я.

– Собственно, потому я и на Целестии. Пытаюсь прищучить этих ублюдков. Я наблюдала за их базами на другой стороне планеты, когда поступил сигнал с вашей шлюпки. Учитывая, насколько это скучное занятие, я решила, что куда интереснее будет убедиться, что с вами все в порядке.

– Что ж, – сказал я, чувствуя себя неловко, – спасибо, что прилетели. Прошу прощения, что отвлек адмирала от…

– Извиняться ни к чему. – Женщина улыбнулась, блеснув в темноте зубами. – И не думай обо мне как об адмирале. Я могу носить серую форму, но я прежде всего разведчик, всегда им была и всегда буду. Так что называй меня просто Фестина, ладно? Я больше не хочу слышать…

Она не договорила. Откуда-то из темноты послышался хохот, пронзительный и свистящий, эхом отдававшийся среди холмов. Казалось, звук был специально рассчитан на то, чтобы распространяться на большое расстояние, повергая в ужас каждого, кто его услышит.

– Черт побери, – прошептала адмирал. – Это Смеющийся Ларри.

Фестина посмотрела на меня, словно спрашивая, понимаю ли я, что она имеет в виду. Я кивнул. За годы, которые я проработал телохранителем, мною были изучены все известные человечеству виды оружия – не для того, чтобы пользоваться ими самому, но для того, чтобы знать, как от них защититься в случае угрозы жизни Сэм или Истины.

Лучшая защита от Смеющегося Ларри – окружить себя стальными стенами, что вряд ли возможно посреди леса.

Я попытался вспомнить другие способы защиты, когда на дальнем краю поляны появился золотистый металлический шар диаметром в метр; зависнув на некотором расстоянии над землей, он быстро вращался, словно детский волчок. Вся его поверхность была покрыта крошечными отверстиями, которые всасывали воздух, издавая свистящий хохочущий звук. Я знал, что внутри находятся усилители, делавшие звук громче, – тот, кто изобрел эту штуку, видимо, решил, что смех гиены является самым подходящим способом устрашения.

И он был совершенно прав. Я весь трясся, слыша этот душераздирающий звук, – и мне вовсе не становилось легче оттого, что я знал принцип действия Смеющегося Ларри. Каждое из отверстий в его поверхности могло выстреливать сотни острых стрел в форме бумеранга, которые могли пронзить кожу, словно топор, рассекающий желе. Они могли продырявить даже панцирь мандазарского воина, войдя глубоко в находящуюся под ним плоть.

Золотистый шар направился к тугодуму, все еще лежавшему на траве. Снова раздался хохот. Ларри прошелся вокруг него, словно кошка, которая нашла умирающую мышь и хочет с ней немного позабавиться. Или словно гончий пес, идущий по следу и учуявший запах добычи.

– Что это? – прошептал чей-то голос.

Воин поднял голову с земли и не отрываясь смотрел на вращающийся шар.

– Это оружие, – тихо ответил я. – Оно выбрасывает острые штуки, которые опасны даже для тебя.

– Беги, Тилу, – тотчас же сказал он. – Задержу его я, пока ты уходишь.

– Стой спокойно! – предупредила Фестина. – Возможно, он ищет кого-то другого.

В это мгновение свистящий звук, исходивший из шара, сложился в единственное слово:

– Рамосс… оссс… оссс… оссс…

– Что ж, – пробормотала адмирал, – похоже, я не права.

– Рамосс… оссс… оссс… оссс…

Издавая свистящий звук, шар продолжал вращаться. Пятьдесят оборотов в секунду… насколько я помнил, такова была максимальная скорость двадцать лет назад. Хотя, возможно, их уже усовершенствовали.

Почти минуту я старался не дышать… и Ларри до сих пор не атаковал.

– Возможно, он просто пытается тебя напугать, – прошептал я адмиралу.

– Или, возможно, он не уверен в том, кто я, – прошептала она в ответ. – Наверняка он отслеживал мой сигнал бедствия. А теперь, когда я отключила сигнал, не может меня опознать.

– Я думал, что у Смеющегося Ларри есть и зрительные датчики.

– Есть, – ответила адмирал, – но Ларри не слишком умны, к тому же тяжело узнать человека в темноте. В нормальном диапазоне мы выглядим лишь как черные пятна, в инфракрасном – такие же пятна, но ярче. Вот он и напрягает изо всех сил свой крошечный электронный мозг, пытаясь понять, кто мы такие. У него нет никакого желания тратить на нас впустую тысячу зарядов, если мы не его запрограммированная мишень.

– Рамоссс… оссс… оссс…

Призрачный голос начинал действовать мне на нервы.

– Почему он тебя преследует? Разговаривать можно было без опаски – когда Ларри издает звук, он ничего больше не слышит.

– Вероятно, его послали вербовщики, – сказала Фестона. Воин шевельнул ушами и повернулся, словно впервые ее увидел. – Они знают, что я их выслеживаю, и уже угрожали мне, чтобы я не лезла в их дела. Видимо, один из них последовал за мной сюда и решил, что сейчас самый подходящий момент для того, чтобы от меня избавиться. Одна – на территории мандазаров. Если бы здесь нашли мое тело, растерзанное в клочья, всю вину возложили бы на местных воинов, а не на вербовщиков.

– Злодеи они, – прорычал воин. – Черные, черные злодеи…

От его шкуры исходил запах жженого дерева.

– Спокойно, – предупредила Фестина. – Похоже, наш друг Ларри зациклился в своих попытках принять решение. Так и не будем его трогать.

– Но если он не в состоянии принять решение, – сказал я, – разве он не свяжется со своими хозяевами, чтобы получить новые инструкции?

Неожиданно смех сменился оглушительным хохотом, и шар устремился к нам.

Фестина и я метнулись к деревьям, надеясь спрятаться за прочным стволом дерева, прежде чем Ларри откроет огонь. Нам повезло, но лишь по одной причине – воин прыгнул в другую сторону – прямо на шар, словно бросаясь на гранату.

Последующие две секунды оказались не из приятных. Именно столько потребовалось облаку острых стрел, чтобы содрать с воина панцирь и превратить его внутренности в кашу. Смех Ларри смешался с воплем, а затем с чавкающим хлюпаньем разлетающихся во все стороны кишок. Оглянувшись, я уже не увидел золотистый шар, лишь пустую оболочку воина, лежащую поверх него, в которую он вгрызался все с тем же адским хохотом. Ларри полностью скрылся в брюхе воина, и вскоре то одна, то другая стрелка уже пронзали бок воина, выбивая мелкие кусочки панциря. Я прижался лбом к стволу дерева, когда Ларри, продолжая хихикать, появился снова, вырезая последние куски панциря, словно электропилой.

Сердце мое громко стучало при звуках адского хохота, раздававшегося всего лишь в нескольких шагах. Если бы он захотел наброситься на нас, ничто не остановило бы его от того, чтобы изрезать адмирала и меня на куски; шар мог двигаться со скоростью 80 километров в час, намного быстрее, чем мог бежать человек. Я решил, что, если он направится к нам, я включу сигнал бедствия и со всех ног брошусь наутек, надеясь, что сигнал увлечет Ларри следом за мной и что у адмирала будет шанс спастись.

Но когда я посмотрел на Фестину, прислонившуюся к другому дереву, я увидел, что она слегка касается пальцами своего собственного импланта на запястье, предполагая точно таким же образом пожертвовать собой ради меня.

Мне не хотелось думать о том, что сказал бы мой отец, если бы я позволил адмиралу погибнуть вместо меня. Когда я был маленьким, отец называл меня «балластом», говоря, что я стану первым, кого он выкинет за борт, если ему вдруг потребуется облегчить свой корабль. Я злился сам на себя: и как подобная мысль могла промелькнуть У меня в такой момент? Но на самом деле выбора не было; учитывая сравнительную ценность адмирала Рамос и меня, ничего не оставалось, кроме как подать сигнал бедствия первым.

Что я и сделал.

Раздался пронзительный писк – мой сигнал бедствия начал звучать в импланте адмирала. Вот только и мой имплант запищал тоже – видимо, Фестина подала сигнал одновременно со мной.

Мы оба готовы были пожертвовать собой. Возможно, я бы улыбнулся… если бы не был уверен, что сейчас меня изрежут на лоскуты.

Но Ларри не двигался с места. Несмотря на наши сигналы, он оставался все там же на поляне, вращаясь над измочаленными останками воина. Почему он не напал на нас? Израсходовал весь свой боезапас, вгрызаясь в тело несчастного мандазара? Или пребывал в замешательстве, поскольку сигналов бедствия было два и он не знал, кого преследовать – Фестину или меня?

Затаив дыхание, я начал отсчитывать секунды. Когда я досчитал до двадцати трех, Ларри неожиданно взмыл в воздух и со свистом унесся прочь в сторону канала. Трюк, чтобы выманить нас? Я подождал еще тридцать секунд, прежде чем гиений смех наконец стих, и, услышав голос адмирала, только тогда пошевелился:

– Эдвард, ты как, в порядке?

– В полном.

Мы оба отключили сигналы бедствия и выбрались из наших укрытий, где прятались, пока отважный воин отдавал свою жизнь за тех, кого даже не знал. Глядя на залитую кровью траву, я подумал о том, что бедняга наверняка умер счастливым, зная, что наиболее почетная смерть для воина – погибнуть в справедливой схватке, защищая других. В последнее мгновение он мог ощущать… что? Удовлетворение? Радость? Торжество?

Но он был мертв. И я так и не узнал его имени.

Фестина вышла на негнущихся ногах на поляну. Она ненадолго задержалась возле обломков тугодума… но прибор выглядел так, словно его искромсали ножницами. Еще одна жертва Ларри. Фестина пошевелила обломки носком ноги, а затем ожесточенно растоптала их.

Захрустели останки печатных плат. Звук мне не понравился, и я спросил:

– Почему улетел Ларри?

Адмирал покачала головой.

– Кто знает? – Она медленно подошла к разбросанным вокруг кускам тела воина и присела возле самой большой части трупа. – Спасибо. – Женщина слегка коснулась ладонью окровавленного панциря. – Спасибо, кем бы ты ни был. – И добавила совсем тихо: – Вот что значит «расходный материал».

Подобное разведчики говорили друг другу, когда кто-нибудь погибал – словно короткую молитву. Я никогда не слышал такого от адмиралов. Большинство адмиралов, которых мне приходилось встречать, были из тех, кто сказал бы лишь: «И черт с ним».

Фестина снова встала.

– Пожалуй, я пойду следом за Ларри, – сказала она. – Посмотрю, куда он направляется. Если повезет, кто-нибудь явится, чтобы его подобрать.

– Тогда пошли, – кивнул я.

Адмирал посмотрела на меня.

– На самом деле это вовсе не твое дело, Эдвард… – Она замолчала, потом продолжила: – Ты случайно не Эдвард Йорк? Разведчик, который женился на мандазарской королеве?

– Гм… да. Это я.

Я не думал, что кто-то вне пределов Трояна мог быть в курсе, но, вероятно, адмиралы информированы весьма неплохо.

Фестина Рамос глубоко вздохнула.

– Когда-нибудь, и наверняка очень скоро, тебе придется рассказать мне, как ты во все это ввязался… но сейчас просто держись рядом со мной. Если я оставлю тебя одного, до тебя могут добраться те, кому не следует.

Интересно, подумал я, кого она имеет в виду? Вербовщиков? Капитана Проуп? Жаждущих крови мандазаров? Но я не стал спрашивать, а адмирал не стала ничего объяснять. Она лишь махнула мне рукой, давая знак следовать за ней, и направилась в заросли.

Золотистого шара нигде не было видно, но смех все еще отдавался эхом среди деревьев, иногда заставляя их стволы издавать легкое гудение. Мы бежали со всех ног следом за источником звука, продираясь сквозь кусты вниз по склону в сторону канала.

Вскоре мы добрались до места, где растительность была вытоптана подчистую. Здесь пробежало множество воинов – возможно, все местное ополчение. Вероятно, они тоже слышали Ларри, и, переплыв через канал, начали обшаривать лес, пытаясь выяснить, откуда доносится мерзкий звук.

Я вздрогнул – следы воинов вели в ту же сторону, что и смех Ларри. Преследовали ли они его, или он преследовал их?

По ровной местности мы с Фестиной могли теперь передвигаться быстрее, и хохот становился все слышнее. Впрочем, легкий ветерок доносил не только смех; я ощущал резкий, напоминающий вонь горелой древесины, запах мускуса Б, густой, словно дым лесного пожара. Это был запах надвигающейся катастрофы – целая стая воинов, рвущихся переломать кости вербовщикам, и единственный Смеющийся Ларри, который мог парить высоко у них над головой, сея смерть.

Полминуты спустя смех раздавался совсем рядом, запах же стал просто удушающим. Впереди с неба неожиданно ударил яркий свет, бросая красные отблески на панцири двух десятков воинов, выстроившихся в кольцо вокруг болотистой поляны. Посреди круга стоял человек, а прямо над его головой висел в воздухе Ларри, подобно золотистому солнцу. Что касается света, то в ночном небе парил скиммер, в брюхе которого горели прожекторы, и до земли свисала веревочная лестница.

Фестина положила ладонь мне на плечо, удерживая меня на месте. Никто на поляне нас не заметил; взгляд стоявшего посреди нее человека был прикован к воинам, а они были слишком заняты разглядыванием Ларри. Видимо, кто-то из мандазаров опознал в шаре оружие и велел остальным держаться подальше.

– Не позавидуешь парню, – прошептала Фестина. – Он сейчас в мертвой зоне. Знаешь об этом?

Я кивнул. Прямо под осью вращения Ларри есть небольшой участок, куда не достают его смертоносные стрелы. Однажды я видел подпольную рекламу, демонстрировавшую щеголеватого бизнесмена, который шагал по улице с парящим над его головой шаром, а бандиты разбегались от него в разные стороны. «Превосходная защита! – заявляла реклама. – Уничтожает все вокруг в радиусе пятидесяти метров! Остается лишь подождать, пока перестанет литься кровь!»

У человека посреди поляны имелась лишь одна проблема – чтобы спасти свою шкуру, ему нужно было забраться по веревочной лестнице в скиммер. Проще всего это было сделать, проследовав мимо Ларри, но это означало покинуть безопасную зону. На несколько секунд он оказался бы в секторе обстрела, и даже если бы успел приказать шару не стрелять, то мандазары вполне могли броситься вперед и стряхнуть его с лестницы. Он был бы мертв еще до того, как коснулся бы земли – не от удара, но от десятков клешней, рвущих его на куски.

Впрочем, для него существовал еще один способ попытаться сбежать – приказать Ларри подниматься вместе с ним, примерно в метре над его головой. Оставаясь в безопасной зоне, мужчина мог не беспокоиться о том, что шар может в него попасть, но шар мог попасть в лестницу. Это была стандартная спасательная веревочная лестница; если бы воины попытались напасть, облако острых как бритва лезвий перерезало бы веревки, и он опять-таки упал бы прямо в клешни воинов.

Как и сказала Фестина, положение было безвыходным; воины держались вне зоны досягаемости Ларри, человек же не мог покинуть единственное безопасное место.

Я прищурился, внимательнее разглядывая незнакомца. В свете прожектора прямо над его головой я не мог различить черт лица, но он был высок и худ, с большой шапкой тонких вьющихся волос, отсвечивавших, словно нимб. Он был без рубашки, в одном кожаном жилете… и, по мере того как мои глаза привыкали к свету, я все отчетливее видел, что передняя часть его тела прозрачна, словно с него сняли кожу и заменили ее стеклом. Видны были голые белые ребра, прикрывавшие туманные очертания внутренних органов. Я находился слишком далеко, чтобы разглядеть бьющееся сердце, но нетрудно было заметить, как с каждым вздохом расширяются и сжимаются его легкие.

Он тяжело дышал, словно от волнения. Впрочем, я бы тоже нервничал, если бы мог посмотреть вниз и увидеть, как что-то переворачивается у меня в желудке.

Возможно, если бы подобный экспонат встретился мне где-нибудь в музее, это мог оказаться весьма интересный способ изучения анатомии. Но здесь, в темном ночном лесу, от подобного зрелища у меня по коже бежали мурашки. Кем бы ни был стеклогрудый – вербовщиком или просто бродил по лесу с незаконным оружием, – намерения у него были явно зловещими. Он позволил Ларри убить несчастного воина и наверняка расправился бы с нами, если бы, скорее всего, не услышал шума, который создавали ломившиеся через лес воины. Именно тогда он отозвал шар и приказал ему защищать его собственную прозрачную шкуру.

Однако Ларри не мог удерживать их вечно – особенно учитывая стоявший над поляной густой запах мускуса Б. Я слышал, как яростно щелкают десятки клешней, готовых терзать плоть врага. Вскоре воины возбудятся настолько, что их уже не будет волновать неминуемая смерть от острых лезвий. Кто-то наверняка не выдержит, и тогда они толпой набросятся на свою жертву, уже не обращая внимания на то, что шар убьет их всех.

А может быть, и не всех. Возможно, несколько оставшихся в живых все же доберутся до стеклогрудого и растерзают его. Вероятно, именно поэтому он до сих пор не воспользовался помощью Ларри, не будучи уверенным, что тот действительно сможет уничтожить всех воинов. Но вне всяких сомнений, он мог пролить немало крови, и я знал, что в любую секунду мандазары могут перестать владеть собой.

– Что будем делать? – шепотом спросил я у Фе-стины.

– Не знаю, – ответила она. – Если ты в самом деле принц-консорт, то вели им отпустить этого парня и сразиться как-нибудь в другой раз.

Учитывая концентрацию мускуса в воздухе, я не был уверен в том, что хоть что-нибудь в состоянии заставить воинов отступить и уж в любом случае не какой-то «вонючий хуман», которого они никогда прежде не видели. Но это был единственный шанс избежать бойни, и ничего не оставалось, кроме как попытаться.

Сглотнув комок в горле, я вышел из-под прикрытия деревьев.

– Привет! – громко крикнул я. Лучше было говорить по-английски: воины должны были меня понять, и точно так же понял бы меня стеклогрудый. Мне вовсе не хотелось, чтобы он перепугался и приказал Ларри открыть огонь – что он вполне мог сделать, если бы решил, что я говорю по-мандазарски и излагаю воинам стратегию схватки.

– Вы меня не знаете, – сказал я, приближаясь к их кругу, – но, возможно, вам знакомо мое имя. Я… – Эдвард Йорк, хотел сказать я, но мои губы произнесли совсем другое: «Тишподин ридд ха ваалистин». «Маленький безгрешный отец» – этим титулом наделила меня королева Истина много лет назад, и я почти никогда о нем не вспоминал. Но за долю секунды до того, как произнести фразу, я в очередной раз утратил власть над своим языком, превратившись в беспомощного наблюдателя, в то время как в меня вселился некто неизвестный. Впрочем, если говорить честно, я даже испытал некоторое облегчение – я понятия не имел, что мне говорить дальше. Какой бы дух или привидение не овладело мной, оно явно лучше меня умело находить общий язык с мандазарами.

– Господа, – произнесли мои губы, намного увереннее, чем говорил я сам еще секунду назад. – Хоть и невыразимо приятно поплясать на кишках вербовщика, цена может оказаться чересчур высока. По крайней мере, этой ночью. Согласны?

Я окинул взглядом круг воинов. Они смотрели на меня немногим более дружелюбно, чем на стеклогрудого, но удивление помешало им растерзать меня в первую же секунду, и теперь инициатива была на стороне овладевшего мной духа.

Я спокойно шагнул в круг света, отбрасываемого прожекторами скиммера. Воины, сердито щелкая клешнями, переводили взгляд то на меня, то на незнакомца. Впрочем, их угроза никак не действовала на того, кто в меня вселился; я продолжал идти вперед, прямо по хвосту ближайшего воина, пока не оказался у него на спине. Он застыл как вкопанный – видимо, не ожидая подобной наглости, иначе одним взмахом хвоста зашвырнул бы меня на ближайшую планету.

– Будут другие ночи и другие вербовщики, – говорил я мандазарам, продолжая, однако, следить за человеком со стеклянной грудью и его Ларри. – Если сейчас вы все погибнете, кто защитит ваши ульи? Как бы вам ни хотелось пролить кровь этого вербовщика и как бы он того ни заслуживал, в данный момент вы, господа, на войне. На войне во имя спасения ваших домов, ваших ульев и вашей собственной воинской чести, когда следует сохранять ясность разума, чтобы защитить то, что действительно для вас ценно, вместо того чтобы тратить силы на какого-то несчастного вербовщика.

Мандазары глухо заворчали в ответ. Я воспринял это как хороший знак.

– А на войне, – продолжал я, – не ведут бессмысленных сражений. Для битв выбирают нужное время и нужное место, ибо вы сражаетесь за то, что ни в коем случае нельзя потерять. Вы должны быть настоящими воинами, исполняющими свой почетный долг, а не дураками, которые ввязываются в никому не нужные драки лишь потому, что не в состоянии владеть собой.

Справа от меня один из мандазаров прорычал:

– Дураки? Дураки мы? Дураки?

Так-так… Дух, овладевший мной, похоже, зашел чересчур далеко. Наверняка воины были до глубины души возмущены словами, которые срывались с моих губ. От стоявшего подо мной воина исходил столь густой запах, что я мог поклясться, что вижу туманное облачко феромонов, поднимавшееся над его кожей. От страха у меня сердце ушло в пятки, но это явно не касалось вселившегося в мое тело духа. Я почувствовал, что печально качаю головой, словно жалея окружавших меня воинов…

…а затем я сорвал с себя рубашку и швырнул ее прямо в морду тому, кто не хотел, чтобы его называли дураком.

Меня это удивило не больше, чем все остальное. Краем глаза я заметил, что стеклогрудый напрягся, но не приказал Ларри стрелять; видимо, он уже успел понять, что я – самый лучший шанс для него остаться в живых. Он перевел взгляд с меня на воина с моей рубашкой на морде. Мандазар яростно фыркал, цепляясь за ткань слабыми верхними лапами… но когда наконец освободил морду, то уже не столько фыркал, сколько принюхивался.

Принюхивался к моей пропитавшейся потом рубашке.

Дух внутри меня переставлял мои ноги, заставив обойти весь круг мандазаров, проходя по очереди рядом с каждым из них. Теперь уже все обнюхивали меня, вытянув морды и почти касаясь моей груди своими шипами на носу. Никто из них не пытался нюхать мое лицо, где еще мог оставаться королевский яд; все принюхивались к моему телу, словно пытаясь понять, какими духами я воспользовался.

Сам я ничего необычного не ощущал – лишь царящую повсюду вонь жженого дерева, перекрывавшую естественные запахи застоявшейся воды в канале, деревьев вокруг, даже моего собственного пота.

Зилипулл тоже был в толпе, на дальнем конце поляны, но я только сейчас его заметил. Даже он, казалось, был удивлен моим запахом; мне это было непонятно, учитывая, что он уже нанюхался королевского яда несколько часов назад. Но овладевший мной дух не видел в этом ничего необычного – я прошел мимо Зилипулла не быстрее и не медленнее, чем мимо других, пока наконец круг не завершился.

– А теперь, – сказал я им, – разойдитесь и оставьте этого вшивого вербовщика. Он не стоит ни одной из ваших жизней. Это будет первым нашим военным действием, и он – наш враг, который бежит, трусливо поджав хвост.

Я посмотрел на стеклогрудого и в падавшем сверху свете не мог различить черты его лица, но видно было, что взгляд его полон ненависти. Под прозрачной кожей быстро пульсировало сердце, легкие судорожно вздымались и опускались.

«Пусть себе злится, – подумал я. – По крайней мере, до тех пор, пока он понимает, что для него это единственная возможность уйти живым».

– Разойдитесь! – Я снова отдал приказ. – Дайте этому ублюдку уйти.

Яростно сверкая глазами в свете прожекторов, воины медленно начали отступать с поляны. Я отошел вместе с ними, испытав невиданное облегчение, когда наконец оказался под прикрытием леса.

Стеклогрудый схватился за веревочную лестницу и быстро вскарабкался в ожидавший его скиммер. Ларри продолжал висеть на высоте трех метров над поляной, пока человек не скрылся внутри машины. В это мгновение мне стало по-настоящему страшно – противник мог напустить на нас шар-убийцу, приказав ему на прощание осыпать нас градом стрел.

Но ничего не случилось. Ларри с хохотом взмыл к скиммеру и исчез внутри.

Еще секунду человек с прозрачной грудью стоял в темном проеме люка скиммера, смотря на нас из темноты. Внезапно я увидел красную точку, горящую у него в животе, словно рубиновый лазер, светящийся среди его кишок. Я моргнул, не веря собственным глазам… а когда посмотрел снова, огонька уже не было.

С тихим шипением двигателей скиммер унесся прочь, скрывшись в ночи.

В лесу вновь стало тихо – только легкий шелест ветвей на ветру.

– Тилу, – тихо, почти шепотом, проговорил один из воинов.

Неожиданно я почувствовал, что вновь владею своим телом. И меня занимала единственная мысль – как объяснить этим мандазарам, что «Тилу» означает вовсе не то, что они думают?

– Тилу, – прошептал еще один.

– Тилу, – донеслось с противоположного края поляны.

– Тилу. Тилу. Тилу.

Теперь уже все повторяли громко и нараспев, простершись ниц на земле:

– Тилу. Тилу. Тилу.

Их голоса становились все громче, все сильнее.

– Тилу. Тилу. Тилу.

Воины ревели, яростно и гордо, и их рев эхом отдавался среди деревьев, по всей долине, до самых холмов.

– Тилу! Тилу! Тилу!

Ваше величество. Ваше величество. Ваше величество.

Глава 15

ОПОЗНАЕМ ВИФТИМА

Стоит начаться славословиям в чей-то адрес, как возникает одна проблема – требуется некий сигнал для того, чтобы они прекратились, – начал петь хор, или вспыхнул свет, или упал занавес, или еще что-нибудь. Иначе у каждого из участников «церемонии» возникает неловкое ощущение, что, может, и пора бы закончить, вот только чувство солидарности с другими не позволяет ему это сделать.

После трех минут беспрерывного «Тилу, Тилу, Тилу» я начал понимать, что воины пытаются найти вежливый повод для того, чтобы остановиться. Они уже в достаточной степени вознесли мне славу, и им хотелось перейти к следующей части представления, в чем бы она ни заключалась. Возможно, они ожидали, что я начну махать руками, призывая к тишине, а затем произнесу какую-нибудь вдохновенную речь, которая направит их энтузиазм в полезное русло. Проблема заключалась в том, что я понятия не имел, что говорить… и это на самом деле было ужасно – два десятка мандазаров ждали моих слов, в то время как в голове у меня царила абсолютная пустота. Нет, они, конечно, не пришли бы в ярость, просто сидели бы и таращились на меня, думая: «Что ж, возможно, этот принц-консорт не слишком умен».

Я отчаянно вглядывался в темноту, надеясь увидеть там адмирала Рамос. Было бы здорово, если бы я смог поблагодарить воинов за преданность, а затем передать бразды правления Фестине. В конце концов, она была адмиралом и наверняка умела произносить речи перед публикой, даже если у нее и не имелось конкретного плана действий. Пока Фестина говорила бы, я мог стоять и слушать, невозмутимо и безмятежно, так же, как всегда сидела на своем серебряном возвышении королева Истина, предоставив одному из министров своего кабинета зачитать последнюю тронную речь.

Но адмирала Рамос нигде не было видно. Или она ушла, или пряталась где-то в лесу – что в обоих случаях заставляло задуматься о том, как поведут себя воины, заметив притаившегося в темноте неизвестного.

Не раздумывая, я поднял руку, собираясь прикусить костяшку пальца – и как оказалось, ничего больше не требовалось, чтобы песнопения прекратились. Похоже, воинам действительно не терпелось услышать мою речь.

– Гм, – сказал я. – Что ж… привет. – Потом я вспомнил, чему учили меня в службе протокола много лет назад, и продолжил по-троянски: – Приветствую вас всех от имени двора ее величества королевы. Вас высоко ценят, и вы достойны уважения. Как вы отдаете ей свои сердца, так и королева отдает свое сердце вам.

Поднялся восторженный ропот – хотя некоторые из них должны были знать, что королева уже двадцать лет как мертва. Возможно, они думали, что война закончилась и на Трояне теперь новая королева, которая послала меня, чтобы я решил все их проблемы. Внезапно язык у меня словно присох к нёбу от страха перед тем, что я даю им ложную надежду и обязательно ляпну что-нибудь лишнее.

– Гм… Вы не поняли… Я не…

Я даже не знал, как закончить фразу. «Я не тот, о ком вы думаете» или «Я не тот, кто вам нужен».

– Ладно… – Я глубоко вздохнул. – Есть многое, чего вы не понимаете…

В то же мгновение над головой загудел полицейский скиммер и из громкоговорителя раздалось:

– Не двигаться, всем оставаться на местах!

Лучший способ заставить мандазара двигаться – это сказать ему: «Стой на месте». Еще немного, и воины превратились бы в разъяренную и ощетинившуюся клешнями ревущую толпу, но я крикнул: «Смирно!», что привлекло их внимание. Никто из них понятия не имел о такой команде, и все они застыли в позах, достаточно неестественных для выполнения данного приказа. Я зашипел на некоторых, выглядевших чересчур враждебно («Клешни сомкнуть!» «Все ноги на землю!» «Что ты машешь лапами над головой?»), но, во всяком случае, можно было надеяться, что их вид не слишком напугает полицию.

– Эй, вы! – рявкнул громкоговоритель, и из брюха скиммера ударил луч прожектора. – Вы тут главный?

– Да! – дружно проорали воины. Спасибо, ребята.

– Вы адмирал Рамос? – уточнил громкоговоритель.

– Нет, – ответил я, подумав, что эти полицейские мало что знают о флоте. Адмиралы носили серую форму, моя же была черной. Хотя после того, как я переплыл канал, побегал по лесу и повалялся по земле, возможно, определить ее цвет было не так-то легко. – Я разведчик второго класса Эдвард Йорк. Адмирал Рамос где-то поблизости, но я не знаю точно, где именно.

– Я здесь, – сообщила Фестина, выходя из леса. Я наверняка смотрел в ту сторону раза три или четыре, но ни разу ее не заметил. Похоже, она действительно очень хорошо умела прятаться.

– С вами все в порядке, адмирал? – спросил полицейский.

– Со мной – да, но здесь произошло убийство. Один из этих воинов был хладнокровно убит запрещенным оружием.

Последовала пауза. У меня возникло впечатление, что тот, кто пользовался громкоговорителем, отключил микрофон и быстро совещался с другими людьми на скиммере. Наконец в громкоговорителе снова щелкнуло и уже другой голос поинтересовался:

– Вы уверены, что это было убийство?

– Я сама видела, – ответила адмирал, и я тоже кивнул. Все воины мрачно переглядывались, видимо пытаясь понять, кого из них нет рядом.

Полицейский тяжело вздохнул – достаточно громко, чтобы это было слышно в динамике.

– Ладно, – сказал он. – Пусть мандазары возвращаются по домам, а адмирал Рамос и разведчик Йорк останутся здесь и расскажут нам, что случилось. Остальных мы тоже потом допросим, но пока – просто расходитесь. – И, после паузы: – Пожалуйста.

Воины не двинулись с места. Они смотрели на меня, словно ожидая моего согласия.

– Можете идти, – произнес я, – все будет хорошо.

Но воины все еще не проявляли желания расходиться – словно не доверяли полицейским или просто хотели остаться, чтобы узнать, что будет дальше. Зилипулл вышел вперед, направился прямо ко мне, а затем склонился, коснувшись головой моего ботинка.

– Уйти не могу я, Эдвард Йорк, – сказал он. – Поклялся защищать, поклялся охранять, поклялся сражаться.

– Ладно, – вздохнул я и, поскольку все остальные воины уже готовы были броситься ко мне, демонстрируя свою преданность, поднял руки над головой: – Одного телохранителя мне вполне достаточно. Прятаться среди целой армии недостойно принца-консорта.

Эту фразу мне давным-давно подсказала Саманта, когда Истина хотела назначить для моей охраны целый взвод телохранителей. Тогда это оправдание сработало, сработало оно и сейчас – воины страшно обижаются, когда ты намекаешь на то, что они унижают твое достоинство.

Медленно и с неохотой они скрылись в лесу. На поляне остались только трое – Фестина, Зилипулл и я. Мы отошли к краю поляны, так что у полиции было вполне достаточно места для приземления. Несмотря на это, их скиммер не спешил – он обшаривал площадку прожекторами, проверяя, нет ли на ней крупных камней, и дожидаясь, когда воины действительно уйдут.

Когда скиммер наконец коснулся земли, оттуда выскочила группа вооруженных людей – большинство с дубинками, но у некоторых были ружья и пистолеты, и даже пулемет. В мире Технократии никогда не встретишь полицейских с огнестрельным оружием, если только им не приходится иметь дело с опасными преступниками, которые сами вооружены до зубов. С другой стороны, возможно, эта команда уже слышала о Смеющемся Ларри, и в этом случае наличие оружия было вполне оправданным.

Среди вооруженных полицейских мое внимание привлек человек с ястребиным носом. Он был одет так же, как и остальные, но обмундирование на нем выглядело весьма небрежно: шлем с поднятым стеклом сдвинут на затылок, бронежилет расстегнут, не до конца зашнурованные ботинки болтались на ногах. На его форме я не заметил никаких знаков различия, но и без того было ясно, что это капитан. Никто другой не мог выглядеть столь неряшливо и оставаться при этом безнаказанным.

Полицейский подошел к нам и коротко кивнул Фе-стине.

– Адмирал Рамос? – Он уставился на красное пятно на ее лице, в ярком свете прожекторов отчетливо выделявшееся на смуглой коже.

– Здравствуйте. – Фестина так же коротко кивнула. – А вы?

– Капитан Адам Теккахоуни, региональная полиция Большого Брэдфорда. Где жертва убийства?

– Следуйте за мной, – велела адмирал.

Она направилась туда, откуда мы пришли, и все остальные двинулись за ней. Теккахоуни шагал рядом с нами, в то время как его подчиненные пытались окружить нас движущимся кольцом. Поскольку они не знали, куда именно мы идем, им приходилось постоянно маневрировать каждый раз, когда Фестина сворачивала в ту или иную сторону, – те, кто шел впереди, неожиданно оказывались сбоку, пытаясь не споткнуться в кустах или не налететь на дерево. Пару раз даже казалось, будто адмирал специально уходит в сторону от места преступления лишь для того, чтобы заставить полицейских побегать, но, скорее всего, она просто обходила топкие места или иные препятствия.

Пока мы шли, Фестина негромко разговаривала с Теккахоуни.

– Капитан, я, естественно, не сожалею о том, что вы появились, но кто вас вызвал?

– Кто только нас не вызывал? – прорычал Теккахоуни. У него был вид человека, которому часто приходилось злиться, – ему было лет сорок с небольшим, но его лицо уже изрезали темные морщины. – Нашу станцию засыпали звонками чуть ли не все эти чертовы мандазары, что-то вопя насчет вербовщиков… но подобные вызовы к нам поступают пять раз в месяц, и все без исключения оказываются ложной тревогой. Стоит забрести в поле бродячей собаке, или скиммеру пролететь слишком низко, или ветру прошуметь слишком громко, как эти глупые ракообразные начинают орать, будто кто-то хочет их похитить.

Вибриссы Зилипулла сердито дернулись. Прежде чем он успел наброситься на нас, я сказал Теккахоуни:

– Сегодняшняя тревога – не ложная.

– Гм… – Капитан выглядел не слишком убежденным. – Потом поступил еще один вызов, от женщины по имени Кайшо. Она заявила, что прежде была разведчиком, и сообщила, что ее высокопоставленная подруга, адмирал Фестина Рамос, передает сигнал бедствия из этого района. Должен сказать, что эта Кайшо угрожала нашему начальнику полиции, что ваш флот блокирует всю планету, если мы не окажем любую возможную помощь.

– Кайшо, Кайшо, Кайшо, – пробормотала Фестина себе под нос и сказала, обращаясь к Теккахоуни: – Кайшо действительно бывший разведчик и живет сейчас на Целестии – именно она предупредила меня о проблемах с вербовщиками и помогала мне вести расследование. Но я строго наказала ей оставаться на другой стороне планеты – она теперь прикована к инвалидному креслу, и лезть в самое пекло ей совершенно ни к чему. – Фестина усмехнулась. – Впрочем, когда Кайшо меня слушалась? Она наверняка последовала за мной на своем скиммере.

Теккахоуни посмотрел на адмирала.

– То, что она говорила насчет блокады, – серьезно?

– Когда имеешь дело с Адмиралтейством, ничего нельзя утверждать заранее. Порой они бывают просто непредсказуемы. Когда кто-то или что-то угрожает жизни адмирала, Высший совет иногда лишь устраивает никому не нужные дебаты, а иногда, напротив, реагирует совершенно неадекватно, блокируя звездные системы, захватывая корабли, накладывая санкции на все, что шевелится. Насколько мне известно, они крайне непостоянны – если ты чем-нибудь досадишь флотским, никогда не знаешь, во что это тебе обойдется.

– Но, – сказал Теккахоуни, – среди адмиралов вы на последнем месте, верно? – Он вовсе над ней не издевался, скорее говорил об этом как о широко известном факте. Но я все равно не мог себе представить, чтобы такое можно было сказать прямо в лицо адмиралу. С моим отцом никто и никогда так не разговаривал. – Возможно, Целестия и не часть Технократии, – продолжал Теккахоуни, – но слухи доходят и до нас, Рамос. Говорят, будто Высший совет придумал чин вице-адмирала специально для вас, как знак того, что у вас нет и не будет никаких шансов пробиться в круг приближенных.

– Совершенно верно, – согласилась Фестина, – но если кому-то все же удастся меня убить, у всех будет хороший повод выразить свои соболезнования. «Бедная Фестина – мы никогда не были знакомы с ней лично, но всегда любили ее и уважали». И что бы там ни говорили о «круге приближенных», я тем не менее ношу серую форму. Так что лучше послать сообщение на Целестию и прочие миры-паразиты, цепляющиеся за подол Технократии: «Ни с одним адмиралом не должно случиться ничего плохого».

Теккахоуни что-то проворчал в ответ. В тусклом звездном свете я не мог разглядеть его лицо, но ясно было, что он начинает злиться. Наверняка он думал о том, пытается ли Фестина лишь напугать его, или же действительно существует вероятность того, что флот может прибегнуть к суровым мерам.

Что касается меня, то я думал о том же самом. На Трояне Саманта постоянно прибегала к сфабрикованным угрозам в качестве средства для достижения своих целей. Она могла сказать королеве Истине, что флот требует того-то или настаивает на том-то, и никто никогда не знал, то ли Сэм действительно передает информацию, полученную от Высшего совета, то ли просто сочиняет. Много раз она говорила мне потом: «Конечно, на самом деле ничего этого не было, Эдвард, но, знаешь, забавно порой видеть, как многого я могу добиться».

Зилипулл начал глухо ворчать задолго до того, как мы добрались до места преступления. Судя по тому, как он сопел – громко и через нос, – я понял, что он чует запах крови убитого воина. Я положил руку ему на плечо и шепотом спросил:

– Можешь сказать, кто это был?

Он покачал головой.

– Кишки слишком воняют. Знаю я своих друзей по запаху кожи, не потрохов.

Даже когда мы вышли на поляну, он не смог опознать мертвого воина по запаху. Ему пришлось подойти прямо к трупу и взглянуть на морду мертвеца, пока один из полицейских светил ему фонариком.

– Вифтим это, – наконец сказал Зилипулл. – Вифтим из улья Силивон.

«Вифтим» означало «всегда готовый», а Силивон – небольшое озеро, неподалеку от которого в свое время находилось имение Истины. Возможно, именно поэтому улей Вифтима взял себе это имя – в память о давно погибшей королеве.

Я хотел объяснить это женщине-полицейскому, которая записывала показания Зилипулла. Кто-то ведь должен был сказать ей, что все имена здесь что-то значат, а не являются пустым набором звуков. Но я опасался, что она лишь посмотрит на меня так, как обычно смотрят полицейские, совершенно непонимающим взглядом – с чего я взял, что подобное может иметь хоть какое-то значение?

Но все же нужно было ей об этом сказать. Обязательно.

Глава 16

ЗНАКОМЛЮСЬ С БАЛРОГОМ

Полицейские занялись осмотром места преступления, устанавливая большие яркие прожектора, делая голографические снимки и все такое прочее. Капитан Теккахоуни отвел нас в сторону, а затем начал с кем-то связываться по портативному коммуникатору. Я не знал, с кем он разговаривает – он ушел на дальний конец поляны, так что мы не могли слышать его слов, – но иногда он наклонялся вперед, чуть ли не крича в экран, а иногда откидывался назад с совершенно бесстрастным выражением лица, словно общался то с подчиненными, то с начальством, рассказывая всем о смерти Вифтима.

– Чушь и ничего, – проворчал Зилипулл. – Никогда не интересовались вербовщиками раньше. Могу я поклясться, и сейчас ничего, кроме делания вида.

Адмирал Рамос покачала головой.

– На этот раз вербовщики совершили убийство.

Вибриссы воина дернулись.

– Похищают мандазаров, убивать тоже могут.

– Нет. – Фестина покачала головой. – Похищения и промывка мозгов – отвратительное дело, но последствия хотя бы поправимы – стоит снова собрать всех в смешанных ульях, и они вернутся к прежнему сбалансированному образу жизни. Даже если бы это было не так, убийство – намного более серьезное преступление, чем все то, чем вербовщики занимались прежде. Убийство наверняка привлечет внимание Лиги Наций.

– Лига? – Голос Зилипулла был полон горечи. – Ничего, ничего, ничего они не делают.

Адмирал снова покачала головой.

– Они делают только одно, причем безупречно: не позволяют опасным формам жизни путешествовать от одной звездной системы к другой. Для наиболее высокоразвитых рас Лиги люди и мандазары – не более чем бактерии, на которые можно не обращать внимания, пока они не начинают доставлять неприятности вроде болезни. И даже в этом случае Лига не тратит силы на то, чтобы нас истребить, – она просто не дает нам распространяться.

Зилипулл собрался было продолжить спор, но я заставил его замолчать, приложив палец к его носу. Мне вовсе не хотелось, чтобы он поднимал шум в присутствии полицейских – те считали мандазаров нарушителями спокойствия, и ни к чему было это мнение подтверждать.

– Поверь мне, Лиге абсолютно наплевать на то, что низшие существа похищают друг друга и промывают друг другу мозги. – Адмирал, понизив голос, обращалась к Зилипуллу. – Высшие эшелоны Лиги слишком высокомерны, и их образ мысли чересчур чужд нам, так что будь уверен, их не беспокоят подобные мелочи. Однако убийство – это другое. Умышленное убийство разумного существа автоматически причисляет убийцу к неразумным – и если правительство не уделяет должного внимания контролю за неразумными тварями, оно тоже объявляется неразумным.

Она махнула рукой в сторону полицейских, сосредоточенно выковыривавших из земли окровавленные стрелки.

– Власти Целестии могли делать вид, что ничего не замечают, пока вербовщики просто порабощали местное население, но ни одно правительство не может игнорировать преднамеренное убийство. Лига этого не допустит. Если полиция не приложит всех усилий к тому, чтобы поймать убийцу, все обитатели Целестии могут быть объявлены неразумными – что означает прекращение любых связей с планетой до проведения соответствующих оздоровительных мер. И я имею в виду отнюдь не блокаду силами внеземного флота, который просто берет корабли под арест; Лига по-настоящему будет играть мускулами, уничтожая целые экипажи, пока смысл ее действий не дойдет до каждого.

Я кивнул.

– Так же, как они убили всех на «Иве».

– Что? – Фестина резко повернулась ко мне. – Что произошло на «Иве»?

Она заставила меня рассказать ей все – про вечеринку, королеву, нанитов, черный корабль, даже про то, как женщина в костюме адмирала умерла, целуя меня. Сейчас, когда полицейские осветили поляну, я увидел, что настоящая адмирал Рамос вовсе не похожа на нее и лишь в темноте мне казалось, будто я встретил привидение. Тем не менее я испытывал крайнее смущение, когда рассказывал о том поцелуе – словно я был одним из тех, кто использовал голографические костюмы, чтобы заниматься грязными делами в облике знаменитостей. Я заикался и извинялся, говоря, что поцелуй был не моей идеей, но его страстно хотела отчаявшаяся женщина-Адмирал остановила меня, подняв руку, и затем погладила меня по щеке.

– Все нормально, Эдвард. – Она улыбнулась. – К тому же ты такой симпатичный, что любой бы отдал жизнь ради того, чтобы поцеловать тебя хотя бы раз.

Гм… Наверняка ее последние слова были лишь шуткой.

Едва я успел закончить свой рассказ, как за моей спиной послышался свистящий звук. Я быстро повернулся, решив, что это, возможно, Ларри вернулся для нового захода; Фестина встала в боевую стойку. Даже Зилипулл щелкнул выставленными вперед клешнями.

Однако источником звука оказалась женщина в инвалидном кресле.

Конечно, обычные инвалидные кресла не издают подобного свиста, но у этого под сиденьем был вмонтирован маленький двигатель, способный приподнимать его на полметра над землей, так что оно могло лететь вдоль склона холма, не цепляясь за ветки и кусты. Медленно и плавно кресло приблизилось к нам; из-за отбрасываемых деревьями теней я не мог отчетливо видеть женщину – за исключением ее ног. Они светились тускло-красным, словно угли в костре, одна целиком до пояса, другая от ступни до колена. Свечение казалось туманным и расплывчатым; по мере того как кресло с женщиной приближалось ко мне, становилось видно, что ее кожа покрыта чем-то вроде толстого слоя светящегося мха.

Что это, новая мода – украшать собственные ноги красной плесенью? Или какое-то лекарство, которое восстанавливало повреждения, не позволявшие ей ходить?

Женщина вплыла на освещенное прожекторами пространство, но я все еще не мог разглядеть ее лица, скрытого под длинными прямыми волосами, словно она была настолько некрасива, что не хотела, чтобы на нее смотрели. Сами волосы отнюдь не были некрасивыми – ис-синя-черные с проседью. Одежда женщины тоже была черной с серебристыми пятнышками, плотно облегающей и без швов, словно кто-то обрызгал черной краской все ее тело от шеи и ниже, вплоть до самой границы светящегося красного мха, а потом, пока краска еще не высохла, осыпал серебристыми блестками, сверкавшими в звездном свете.

Вероятно, ее одежда была вовсе не из ткани, а представляла собой тонкий слой нанопокрытия, запрограммированного так, чтобы оно плотно прилегало к ее телу, при этом поддерживая то, что нужно было поддерживать, и обтягивая то, что нужно было обтягивать. Мой отец всегда носил его под одеждой, потому выглядел стройным и мускулистым.

Фестина сочла нужным сообщить нам:

– Это Кайшо, моя старая приятельница, которая работает моим осведомителем, но почему-то иногда забывает о том, кто ей платит. – Адмирал опустила руки, но на щеках у нее все еще играли желваки. – Ты что, с ума сошла? – спросила она женщину в кресле. – Разве я не приказала тебе оставаться там, где тебе ничего не угрожает?

– Дорогая моя Фестина, – шепотом ответила Кайшо, – приказам мы больше не подчиняемся. Балрогам это несвойственно. У нас было предчувствие, что тебе грозят неприятности…

– У тебя было предчувствие, но ты мне ничего не сказала?

– Нельзя говорить о предчувствиях, пока они не сбудутся. Иначе Мать Времен вырвет твой язык.

Зилипулл толкнул меня в бок.

– Сумасшедший хуман, – пробормотал он – с его точки зрения, достаточно тихо для того, чтобы женщина его не услышала.

– Неверно во всех отношениях, воин, – сказала Кайшо. – Не сумасшедший и не хуман. Почти не хуман. – Я заметил мелькнувшую под завесой длинных волос улыбку – в темноте блеснули белые зубы и столь же быстро исчезли. Вероятно, она мало что видела – волосы полностью закрыли лицо и глаза, – но у меня возникло ощущение, что ей это не очень-то и нужно.

– Кайшо не совсем обычный человек, – сочла нужным сообщить Фестина. – Двадцать пять лет назад, когда она была разведчиком, ей… гм… была оказана честь стать носителем высокоразвитой формы жизни.

– Если быть точным, – вмешалась Кайшо, – я просто наступила на то, на что наступать не следовало. Красный мох немедленно прожег подошвы моих ботинок и внедрился в обе мои ступни. – Она снова улыбнулась. – Я окрестила его балрогом, и с тех пор он держит меня мертвой хваткой. Можно даже сказать, он меня медленно пожирает.

Я сглотнул комок в горле.

– И врачи ничем не могут помочь?

– Нет, – ответила Фестина. – Если отделить балрога от тела носителя, он погибнет. А это недопустимо, потому что… в общем, этот мох разумен. И он стоит на несколько ступеней эволюционной лестницы выше как людей, так и мандазаров. Он обладает зачатками телепатических и телекинетических способностей и, возможно, даже умеет предвидеть будущее…

– О нет, – прошептала Кайшо, – мы избегаем заглядывать прямо под юбку Матери Времен. Но по сравнению с вашими расами мы и в самом деле куда лучше соображаем, каковы могут быть последствия наших действий.

Я посмотрел на нее… вернее, на густые черные волосы, закрывавшие ее лицо. Может быть, красный мох был и там – толстые красные хлопья, покрывавшие щеки, лоб, глаза, и именно поэтому она пользовалась волосами в качестве вуали? И не потому ли ее голос звучал подобно тихому шепоту, что мох распространился по ее горлу, окутав голосовые связки? Мне хотелось спросить ее, но я опасался, что от ответа меня вывернет наизнанку. Вместо этого я лишь сказал:

– Как этот самый мох может быть разумным, если он тебя пожирает? Разумные существа не причиняют вреда другим.

– Разумные существа не убивают других, – поправила Кайшо, – а балрог заботится о том, чтобы моей жизни ничто не угрожало. Я счастливо проживу отведенный мне срок, который, увы, составляет лишь еще восемнадцать лет, двадцать три дня, шесть часов и сорок две минуты. У меня неизлечимое заболевание печени. Или будет к тому времени. Или можно сказать, что я была больна с момента моего зачатия, и потребуется лишь сто тридцать лет для того, чтобы болезнь сделала свое дело.

– Ты наверняка это знаешь?

– Барлог знает, значит, и я тоже.

– Глупый хуман, – пробормотал Зилипулл, – верить паразиту.

– Паразиты бывают у других, – ответила Кайшо, – у меня же – весьма полезный симбионт. – Она тихо хихикнула. – Или, вернее, мы оба – друг у друга. Мы теперь – синтез человека и балрога. Еще не окончательный, но мы постепенно приближаемся к… объединению наших разумов.

– Жрет он тебя, – прорычал мандазар, – и портит твой мозг!

– Скорее, совершенствует.

Зилипулл пренебрежительно фыркнул.

– Слышал я ту же сказку от вербовщиков. «Счастье только мы вам принесем».

Кайшо пожала плечами.

– Я понимаю твою мысль. Если бы меня в свое время спросили: «Ты хочешь, чтобы чужеродный организм изменил для неких своих тайных целей твой разум и тело, медленно пожирая твою плоть?» – что ж, как бы соблазнительно это ни звучало, я, скорее всего, сказала бы «нет». Но теперь я такая, какая есть. Это моя личность. Даже если я никогда об этом не просила.

– Глупая личность.

– А разве у вас иначе? Ты считаешь, будто у тебя с мозгами все в порядке; но я разговаривала с воинами, которые живут в бараках, где нет представителей других каст, и они убеждены, что мозги промыли именно тебе. Им нравится объединяющий их боевой дух, они готовы всегда подчиняться приказам, не страдая от угрызений совести; и они заявляют, будто лишь из-за неестественного человеческого воспитания ты остался эгоистичным ребенком, вместо того чтобы превратиться в храброго и преданного воина. Конечно, ты с этим не согласишься. Для тебя чересчур ценна твоя нынешняя личность, и ты будешь сражаться с каждым из вербовщиков, который попытается сделать тебя другим. А как насчет тебя, моя дорогая Фестина? – продолжала Кайшо, повернувшись к адмиралу. – Ты никогда не скрывала, насколько ты презираешь Адмиралтейство за то, что они помешали тебе жить нормальной жизнью. Тебе методично вдалбливали в голову всю ту паранойю, которая требуется для исследования чужих планет, но, зная обо всем этом, тем не менее гордишься тем, что ты разведчик. Не странно ли это? Уверена, что в детстве ты ненавидела тех, кто лишал тебя права выбора, – я знаю, что так оно и было; но сейчас, когда ты, разведчик, это составляет самую суть твоей личности. Тебе никогда этого не хотелось, но теперь ты даже представить не можешь, что могла бы быть кем-то другим. – Она сделала паузу. – Так же, как и я.

Фестина отвернулась, пряча лицо. Даже мандазар оказался достаточно чутким для того, чтобы не смотреть на Фестину, пока она… впрочем, я тоже на нее не смотрел и не знал, плачет она или злится. Повисла напряженная тишина, которую в конце концов нарушил Зилипулл.

– А Тилу? – прорычал он. – Все в порядке с ним, с Тилу. Не промывал мозги никто, не портил разум никто.

Кайшо повернулась ко мне.

– Что скажешь, Тилу? – дразнящим шепотом спросила она. – Никто не копался у тебя в голове? Ты сам выбрал, кем быть, и никто тебя не заставлял?

Волосы скрывали ее лицо, но я мог представить, как блестят ее глаза, – словно она только что рассказала анекдот, понятный только нам двоим, и только она считала его смешным. Знала ли она, что я – ошибка генной инженерии с неполноценным мозгом? Могла ли она читать мои мысли и видеть мое прошлое? Или, может быть, она даже предвидела мое будущее?

Губы Кайшо приоткрылись, и мне на секунду показалось, будто она собирается ответить на мои незаданные вопросы. Свечение на ее ногах вспыхнуло ярче, словно некое предупреждение. Женщина покачала головой.

– Мать Времен говорит, что я не могу открыть чужую тайну.

Глава 17

ИЗУЧАЕМ СНАРЯЖЕНИЕ

Кайшо, развернув кресло, подплыла к адмиралу.

– Фестина, дорогая, – все так же шепотом сказала Кайшо, – если ты закончила плакать…

Адмирал тут же подняла голову – не похоже, что она плакала.

– Ну? – напряженно спросила она.

– Просто хочу сказать, что кое-что заметила в лесу. Или, возможно, балрог заметил – трудно сказать, где заканчиваюсь я и начинается балрог. Не уверена, что вообще помню, каково это – видеть обычными глазами.

Зилипулл дернул вибриссами, как это обычно делают мандазары, когда им что-то не по душе. Балрог явно был ему неприятен… и, возможно, Кайшо специально хотела ему досадить.

Фестина сохраняла невозмутимость.

– Что ты видела? – деловым тоном спросила она. Кайшо бросила многозначительный взгляд в сторону полицейских, все еще возившихся неподалеку.

– Лучше я просто покажу.

Слегка поколебавшись, Фестина кивнула.

– Ладно. Веди.

Полицейские не обратили никакого внимания на то, что мы направились к деревьям. Возможно, они даже рады были от нас избавиться – им легче было заниматься своим делом без посторонних глаз.

Кайшо медленно двигалась впереди в своем кресле. Я вдруг обнаружил, что смотрю на ее светящиеся ноги, безжизненные и бесполезные под слоем мха. Может быть, они вообще состояли только из него? Может быть, именно таким образом балрог пожирал ее, замещая человеческие мышцы и кости собственным веществом? Или мох все же просто покрывал кожу, а под ним была обычная женщина, пусть даже парализованная и исхудавшая, но все же из плоти и крови? Я представил себе, как касаюсь ее светящегося бедра и нажимаю сильнее, пронзая ногтями влажный мох, глубже и глубже, пока мои пальцы не коснутся голой кости… или, может быть, даже пройдут насквозь, до самого кожаного сиденья, так и не встретив никакой преграды…

Чья-то рука коснулась моего собственного бедра, именно в том месте, где я мысленно дотрагивался до Кайшо. Я едва не подпрыгнул. Подняв взгляд, я понял, что Кайшо смотрит на меня из-под своей вуали из волос.

– Не беспокойся, – прошептала она. – Меня не смущает, когда кто-то смотрит на мои ноги. Я знаю, что они великолепны.

– Э… – сказал я. – Гм…

– И, – продолжала она, – многие испытывают непреодолимое желание их потрогать.

– Эта штука… она с них стирается?

Женщина покачала головой.

– Я наступила на балрога, когда он пребывал в рассредоточенном состоянии, занимаясь активным поиском нового носителя. Сейчас же он составляет со мной единое целое, и его инстинкт размножения подавлен – почти полностью. Он распространится на кого-то другого только в том случае, если для него это окажется слишком многообещающей возможностью, чтобы ею воспользоваться, – ради большего блага вселенной. – Под ее волосами промелькнула улыбка. – Ты считаешь, что годишься для этого, Тилу?

– Нет.

Кайшо явно подзадоривала меня, чтобы я до нее дотронулся, а Саманта еще в детстве учила меня никогда не поддаваться соблазнам.

Кресло Кайшо опустилось на колеса возле группы невысоких деревьев. Деревья не слишком отличались от всех прочих, мимо которых мы проходили, – почти такие же, как и на Земле, за исключением черных листьев и коры, похожей на деревянную пену.

Если не считать звезд и трех крошечных лун, единственным источником света являлось сияние, исходившее от ног Кайшо. Тем не менее отчетливо было видно, что землю основательно утоптали мандазарские воины, которые проходили здесь, преследуя стеклогрудого.

– Смотрите! – Кайшо указала на землю между двумя стоящими рядом деревьями. Мы с Фестиной наклонились; Зилипулл тоже попытался взглянуть, но деревья росли слишком близко, чтобы он мог просунуть между ними свои широкие плечи. Видимо, именно поэтому здесь земля осталась нетронутой, когда воины промчались мимо – им приходилось огибать деревья, поскольку между ними они не смогли пройти.

В мягкой земле виднелся круглый отпечаток, напоминавший след от большой тяжелой банки, которую поставили здесь настолько давно, что она ушла в грунт под собственной тяжестью. Насколько я мог понять, больше смотреть тут было не на что, но Фестина тихо сказала: «Ха!» и схватила обрывок нитки, зацепившейся за ствол дерева.

– Что это? – спросил я.

– Черная нитка, – ответила адмирал. – Вероятно, со штанов того вербовщика. Они ведь были черными, верно?

Я не помнил – тогда я был слишком занят тем, что таращился на его обнаженные легкие и почти ничего больше не замечал.

– Думаешь, он что-то тут делал? – спросил я.

– Какое-то время он прятался среди этих деревьев, – ответила Кайшо. – Хорошее место для укрытия, его тень должна была сливаться со стволами. – Она повернулась к Фестине. – Узнаешь этот след на земле?

Адмирал кивнула.

– В точности такого же размера, как и тугодум.

– Тугодум? – переспросил Зилипулл. – Что это?

– Входит в снаряжение разведчика, – объяснил я. Жаль, что тугодум Фестины был уничтожен, иначе я мог бы ему показать. – Он размером с небольшой котелок, только вместо крышки у него экран. В него встроены камеры, датчики и прочее, так что он может показать окружающую картину в инфракрасных лучах или работать как телескоп или микроскоп…

– Не говоря уже о том, что он может принимать и записывать любое электромагнитное излучение, от гамма-волн до радио, – добавила Кайшо.

– Значит, вербовщик – разведчик был? Флотский хуман-разведчик? – В голосе воина чувствовалась ярость.

– Конечно нет, – раздраженно ответила Фестина. – Я знакомилась с данными обо всех разведчиках, и ни у кого из них нет прозрачной груди. Возможно, у этого вербовщика и имелось снаряжение разведчика, но он не имеет никакого отношения к нашему корпусу. – Она повернулась к Кайшо. – Думаешь, это действительно тугодум? Все, что от него осталось, – круг на земле…

– Балрог уверяет меня, что это настоящий портативный сборщик и анализатор информации широкого спектра. Он оставляет на земле характерный металлический привкус. Столь же специфический, как и отпечаток пальца.

Я уставился на нее, размышляя, каким образом красный мох может ощутить вкус почвы. Кайшо касалась земли ногами? Или балроги могли ощущать вкус на расстоянии, так, как иногда можно ощутить вкус дыма от костра или уксуса в крепком маринаде, прежде чем поднесешь его ко рту?

– Полагаю, – продолжала Кайшо, – что вербовщик поставил здесь свой тугодум, пока сам был занят чем-то другим. Вероятно, у него было устройство для управления Смеющимся Ларри, пока тот преследовал нашу дорогую Фестину. Он оставался здесь, пока не услышал, что сюда приближается мандазарское ополчение… – Она посмотрела на Зилипулла. – Вы ведь шли за ним по запаху, верно?

– Чуяли мы его, – гордо заявил тот. – Сначала громкий смех слышали, переплыли воду. Потом запах хумана на земле. Охотились за ним мы. Спугнули его мы.

Кайшо кивнула.

– Вербовщик схватил тугодум и побежал, а воины гнались за ним по пятам. И направлялся он к другой поляне, где его ждал скиммер, который должен был его подобрать.

Фестина нахмурилась.

– Я видела его на веревочной лестнице, – сказала она. – Тугодума при нем тогда не было. Значит, он, видимо, потерял его, когда убегал от воинов. Или он специально бросил его, чтобы бежать быстрее, или зацепился за что-то ремнем и у него не было времени его отцепить. – Она язвительно усмехнулась. – Когда я думаю о том, насколько часто я сама цеплялась своим тугодумом за кусты… что ж, в конце концов справедливость восторжествовала.

– Ты в самом деле была разведчиком? – спросил я. – С тугодумом и всем, чем положено?

В первый раз, когда Фестина упомянула о том, что была разведчиком, прежде чем я успел хоть что-то спросить, появился Ларри. Мне трудно было поверить, что разведчик когда-нибудь может стать адмиралом. Во времена моей молодости путь к повышению для разведчиков был закрыт и никто из них не мог стать даже капитаном корабля, не говоря уже об адмирале. Такова одна из причин, по которой отец заставил меня надеть черную форму: чтобы быть уверенным, что мне никогда не придется ни за что отвечать. (Или, возможно, просто потому, что среди членов Высшего совета не нашлось никого, кто сказал бы отцу, что от меня не будет никакого толку.)

– Да, Эдвард, – ответила Фестина. – Но историю своей жизни я расскажу тебе позже, а пока что у нас есть более насущные дела. Если мы найдем тугодум того вербовщика, в его памяти могут оказаться кое-какие полезные сведения.

Она устремилась вперед, прослеживая путь убегавшего от мандазарского ополчения вербовщика. Вскоре она крикнула Кайшо, чтобы та двигалась перед ней, – таинственные органы чувств балрога позволяли ориентироваться в темноте куда лучше, чем обычные человеческие глаза. Что касается Зилипулла, то у него не было никакого желания тащиться со скоростью инвалидной коляски, и он тут же обогнал нас. Могло показаться, что ему не так-то просто учуять след, учитывая, что здесь прошла целая орда воинов, но Зилипулл даже ни разу не отклонился от курса. Впрочем, неудивительно – ведь он сам прошел здесь всего полчаса назад и по тому же самому пути среди деревьев.

Вероятно, стеклогрудому пришлось туго, когда он бежал по склону холма сквозь ночную тьму, стараясь не споткнуться о бревно или не запутаться в кустах. К тому же местная растительность была не менее колючей и жгучей, чем земные терновник или крапива. Вербовщик наверняка все время цеплялся на бегу за сучья и ветки, пока в итоге не лишился своего снаряжения.

– Тугодум!

Фестина, присев, разглядывала лежащую в грязи большую сумку с множеством застежек и пряжек, из тех, что обычно вешают на плечо, прицепив к ней всякие мелочи. Она застряла в кустах с торчавшими во все стороны шипами размером со швейную иглу. Стекло-грудый, видимо, зацепился за кусты и запутался в них; в темноте у него не было никаких шансов высвободить сумку, не изранив в кровь руки, особенно если учесть, что его преследовала стая разъяренных воинов. Все, что ему оставалось, – отстегнуть ремень и бросить свое имущество.

Находка могла бы дать нам немало ценных сведений вроде содержимого памяти – если бы ее не втоптали в землю два десятка промчавшихся здесь мандазаров.

Куст с шипами был вмят в землю. То же произошло и с тугодумом – от него не осталось ничего, кроме расплющенного куска металла. И единственными данными, которые можно было с него считать, были отпечатки ног воинов.

Фестина продолжала ковыряться в земле, извлекая раздавленные останки содержимого сумки вербовщика. Большая его часть напоминала флотское снаряжение – служебный коммуникатор, набор инструментов и даже универсальная карта – экран, который мог разворачиваться из коробочки размером с ладонь в квадрат со стороной в метр.

Все это было покрыто грязью, и адмирал делала все возможное, чтобы не испачкать поверхности еще сильнее. Я присел рядом, разглядывая обломки. Пластиковый футляр набора инструментов раскрылся, показывая исковерканные внутренности – складной нож, ножницы, кисточка, несколько электронных ключей… Я вспомнил, где мог видеть такие ключи.

– Такими инструментами пользуются в Службе безопасности.

Все офицеры Службы, охранявшие отца и Саманту, носили при себе подобные штучки.

Фестина отломала пару веток и с их помощью приподняла футляр. Когда она придвинула его ближе к светящимся ногам Кайшо, стало видно, что он оливково-зеленый – цвет Службы безопасности флота.

– Инструменты Службы безопасности, – пробормотала Фестина, – и тугодум разведчика. А универсальными картами пользуются только в Дипломатическом корпусе.

– Так или иначе, но все это – флотское снаряжение, – согласилась Кайшо. – Там должны быть серийные номера.

Адмирал пошарила веткой среди обломков. Несмотря на вмятины и повреждения, обнаружить выбитые на каждом предмете коды оказалось достаточно легко. Во флоте всегда тщательно относились к учету и контролю собственного имущества.

– У тебя коммуникатор с собой? – спросила Фестина у Кайшо.

– Конечно.

– Тогда свяжись с базой Ирис и сверься с реестром материальной части. Свои личные коды доступа я тебе дам. Выясни, кто зарегистрирован в качестве владельца этого снаряжения.

Ноги засветились чуть ярче.

– Это приказ, дорогая адмирал? – с невинным видом спросила она.

– Знаю, знаю – балрог не подчиняется приказам низших существ. Считай это моей скромной просьбой.

– Мы к вашим услугам, – улыбнулась Кайшо.

Глава 18

РАЗМЫШЛЯЮ ОБ АДМИРАЛАХ

Кайшо шепотом бормотала в коммуникатор серийные номера, отдавая команды поиска компьютерам базы Ирис. Зилипулл сосредоточенно обнюхивал землю; Фестина направилась дальше, и, поскольку мне все равно нечего было делать, я двинулся за ней.

Увидев, что я иду следом, она подождала, пока я ее догоню, и даже слегка улыбнулась, когда я подошел. Я не помнил, чтобы адмиралы когда-либо дарили мне свои улыбки – да, иногда они смеялись, но не улыбались. В детстве отец, как правило, старался убрать меня куда-нибудь с глаз долой, когда к нам приходили другие адмиралы, но если кто-то оставался погостить на несколько дней, спрятать меня было невозможно, и тогда отец устраивал «семейные» завтраки, делая вид, будто мы – он, Сэм и я – каждое утро проводим за одним столом; вероятно, он думал, что таким образом сумеет произвести на гостей хорошее впечатление. Когда мы с сестрой стали достаточно взрослыми для того, чтобы поддерживать эту игру, он даже вешал на стену голографию нашей «покойной матери».

(Эта симпатичная блондинка была мне незнакома. Наша настоящая мать всего лишь выносила нас в своей утробе за плату, ее выбрали из-за отличного здоровья и умения хранить тайну. Насколько мне известно, ее изображения отец не хранил.)

Вместе с нами завтракало немало адмиралов – мужчин и женщин, людей и дивиан, но всех их объединяло одно – они смотрели на меня так, словно я был некой тайной, которую им очень хотелось разгадать. Насколько я действительно глуп? Не чудо ли, что я вообще умею управляться с ножом и вилкой? Или все же отец преувеличивает мое слабоумие? Не являюсь ли я неким секретным оружием – может быть, отец хочет, чтобы меня считали полным идиотом, в то время как на самом деле это часть некоего дьявольского плана?

Но Фестина Рамос была другой. Она действительно улыбалась мне, а не просто усмехалась или издевалась, как те женщины на «Иве», которые предлагали показать мне машинное отделение.

– Как ты себя чувствуешь?

Мы шли рядом среди деревьев.

– Нормально.

– Никаких последствий от яда?

– Ничего такого, что я мог бы почувствовать.

– Хорошо. – Она бросила на меня короткий взгляд. – И все-таки, как только появится возможность, тебе стоит показаться врачу.

– Гм… – Врачей я не слишком любил и потому решил сменить тему. – Этот вербовщик, стеклогрудый… у него наверняка была целая куча флотского снаряжения.

– Конечно.

– Откуда, по-твоему, оно у него?

Фестина не ответила. Мы вышли на поляну, где вербовщик встретился лицом к лицу с воинами; из-под земли повсюду торчали камни, что, вероятно, объясняло отсутствие деревьев.

– Что тебе известно об адмиралах?

Странный вопрос!

– Гм… – сказал я. – Вообще-то немного. – Вероятно, она не знала, кем был мой отец, а мне не хотелось ей об этом говорить, по крайней мере сейчас; я боялся, что она тогда начнет смотреть на меня так же, как и те адмиралы за завтраком, оценивая, можно ли использовать меня в своих политических целях.

– Ты знаешь разницу, – спросила она, – между Высшим советом и простыми адмиралами?

«Простых адмиралов к нам на завтрак никогда не приглашали», – подумал я, но вслух произнес:

– Высший совет – это узкий круг приближенных. По одному от каждого подразделения.

– За исключением разведки. Официально разведчики подчиняются непосредственно председателю Совета, что означает, что по большей части до них никому нет дела.

– Но, если ты сама была в свое время разведчиком, – сказал я, – а теперь ты адмирал, получается, что в каком-то смысле ты адмирал, представляющий разведку?

Она повернулась ко мне и снова улыбнулась – все той же очаровательной улыбкой. Даже в звездном свете я мог видеть пятно на ее лице, но к нему я уже привык. На самом деле в этом не было ничего страшного, особенно когда у нее был столь живой взгляд и столь уверенная, легкая и непринужденная походка. Мне даже нравился ее голос – приятный и доброжелательный, и говорила она со мной на равных, не пытаясь унизить. На мгновение у меня возникла мысль, не пахнут ли ее волосы духами, но я тут же мысленно дал сам себе пощечину за подобную глупость.

Слава небесам, Фестина не могла читать мои мысли – так, как это, похоже, умела Кайшо. Продолжая улыбаться, адмирал села на небольшой камень посреди поляны и похлопала рукой по соседнему валуну, словно предлагая мне тоже сесть. Я понял, что ей просто хочется поговорить с коллегой-разведчиком. Испытывая немалое смущение, я сел, удостоверившись, что между нами достаточное расстояние для того, чтобы случайно ее не коснуться.

– Эдвард, – тихо сказала она. – Я никогда не собиралась становиться адмиралом. Как я уже говорила, это задача председателя Совета – адмирала Винсенса. Винсенс никогда и ни с кем не поделился бы хотя бы малой толикой своей власти и никогда никому не позволил бы взять на себя ответственность за разведчиков, даже если их судьба абсолютно его не волнует.

Она вздохнула и посмотрела в темноту.

– Таков уж Высший совет, Эдвард. Адмиралы, находящиеся в самом низу служебной лестницы, – в основном обычные профессионалы, которые обеспечивают, чтобы корабли долетали до пункта назначения и были снабжены всем необходимым. Но ублюдки, которые пробивают себе дорогу наверх и остаются там в течение десятилетий… иногда мне кажется, будто все они – клоны одной-единственной сволочи, которая захватила власть четыреста лет… Что случилось?

Я едва не вскочил на ноги и не бросился в темноту. Разговор о клонах всегда вызывал у меня непреодолимое чувство вины.

– Извини, – сказал я, стараясь не выглядеть бессовестным лжецом. – Я просто заметил какую-то тень… как будто волк или еще что-то…

– На Целестии до сих пор девонский период, и на ней нет никакой местной жизни, кроме насекомых. – Она встала. – Возможно, стоит немного оглядеться по сторонам, на случай, если вербовщики вдруг вернулись.

– Нет-нет! – воскликнул я. – Ничего такого, просто тень. Или дерево покачнулось на ветру. Извини.

Фестина еще несколько мгновений смотрела во тьму, затем медленно села.

– На чем я остановилась? – спросила она.

– Гм… – Я хорошо помнил, о чем она говорила, но мне не хотелось ей об этом напоминать. – Что-то про адмиралов…

– Ладно. – Она ненадолго задумалась. – Ты спрашивал, откуда у вербовщика могло взяться флотское снаряжение. – Она откинулась назад, опираясь на локти и глядя на звезды. – Адмиралтейство потратило немалые средства на то, чтобы на Целестию двадцать лет назад прибыли миллионы поселенцев, но с тех пор они получают от этого хорошие доходы. Вложение оказалось весьма выгодным. – Она посмотрела на меня. – Тебя это не удивляет?

– В общем… нет.

Когда Сэм рассказывала, как отец тайно отправил на Целестию двадцать миллионов человек, она ничего не говорила о финансовой стороне этой истории; но, естественно, Адмиралтейство наверняка придумало некий способ получать свои проценты со всего, что зарабатывали поселенцы.

– Так вот, – продолжала Фестина, – членам Высшего совета необходимо было обеспечить, чтобы их бизнес на Целестии постоянно приносил прибыль. А в последнее время наиболее выгодно стало…

Брошенный на меня взгляд был более чем красноречив.

– Вербовать мандазаров? – предположил я.

– Именно, – кивнула она. – Дешевые рабочие, умные служащие и фанатики-охранники для поддержки порядка.

– Значит, Высший совет поддерживает вербовщиков? – ужаснулся я.

– Вербовщики приносят доход Высшему совету, но сомневаюсь, что он целиком их поддерживает. Я предполагаю, что вербовщиков спонсирует один-единственный адмирал.

– Кто?

– Не знаю, – ответила Фестина. – Но именно он решил снабдить вербовщиков флотским снаряжением.

– Чудовищно!

– Обычное дело для адмиралов из Высшего совета, – вздохнула она. – Но это еще не самое худшее.

Мне не хотелось слышать о самом худшем. Но я лишь сглотнул и сказал:

– Расскажи.

Несколько мгновений Фестина молчала, глядя на звезды над головой, потом наконец произнесла:

– Видишь вон то созвездие в виде большого креста? Вторая звезда от середины вверху справа – солнце Трояна.

Я быстро посмотрел на небо. Крест легко было различить, но в звезде, на которую она показывала, не было ничего особенного. Почему-то мне казалось, что она должна быть ярче любого другого светила, а не выглядеть обычной точкой, как остальные. Я лег на спину рядом с Фестиной, чтобы лучше было видно.

– Эдвард, – тихо спросила она, – почему кто-то распорядился доставить королеву с Трояна на Целестию?

– Не знаю. – Мой голос глухо отдавался в моих собственных ушах; я смотрел на звезду, пытаясь ощутить с ней некую связь. Троян. Планета, которая долгое время была моим домом. Но мое сердце не начало биться быстрее.

– Вербовщикам становится все труднее находить новые жертвы. – Голос женщины звучал тихо, так что вряд ли кто-то еще мог бы нас услышать. – Сообщества мандазаров, подобные тому, что здесь, сами обеспечивают свою безопасность – ополчение, патрули, охрана и прочее. К тому же мандазарам начинают сочувствовать люди и другие расы на Целестии – те, кто может воздействовать на политиков или поднять шум в прессе.

И потому бандам вербовщиков все сложнее набирать рабочую силу.

Она приподнялась на локте и посмотрела на меня.

– А теперь подумай, Эдвард. Как изменится ситуация, если на стороне вербовщиков окажется королева?

– Ты хочешь сказать, что… «Ива» везла сюда королеву, чтобы помочь вербовщикам?

– «Ива» исполняла приказ, отданный кем-то из Высшего совета, – кто еще осмелился бы послать корабль на планету, где идет война? И кто-то в Высшем совете, судя по всему, снабжал вербовщиков флотским снаряжением. Вполне вероятно, что это одна и та же личность.

Я немного подумал.

– Если этот адмирал отдал приказ «Иве», разве где-то не должны были сохраниться записи или что-то в этом роде? Я имею в виду, если это официальный приказ…

Женщина покачала головой.

– В наших компьютерных системах столько дополнительных входов, секретных кодов доступа и намеренных дыр в безопасности… – Она вздохнула. – Адмирал из высших кругов может отдать распоряжение, а затем уничтожить любые его следы. Я, конечно, проверю, просто на тот случай, если по чьей-то небрежности хоть что-то осталось, но, вероятнее всего, даже адмиралы в Высшем совете не знают, кто именно из них послал «Иву» на Троян.

– Но ты уверена, – спросил я, – что «Ива» везла ту королеву именно к вербовщикам?

– Я предполагаю, – ответила Фестина. Лицо ее было скрыто в тени. – А теперь скажи: что произошло бы, если бы на стороне вербовщиков оказалась королева?

Я содрогнулся. Мандазары обладают невероятно сильным инстинктом, заставляющим их исполнять все приказы королевы. Даже если королева сказала бы нечто весьма странное, например: «Сдайтесь вербовщикам», немалая их часть подумала бы: «Если королева хочет, чтобы нас завербовали, наверное, так и надо поступить. Возможно, мы просто чего-то не понимаем, и глупо пытаться вести себя так, как прежде».

Хотя более вероятно, что королева не стала бы вести себя столь откровенно. Вербовщики могли с ее помощью постепенно вводить мандазаров в заблуждение, заманивать воинов в ловушки, уменьшая их численность, пока ульи не лишились бы возможности защищаться. Эти ребята были настолько наивны, что одной королевы вполне хватило бы, чтобы обмануть их всех. Достаточно вспомнить, с каким энтузиазмом слушали меня воины, лишь потому, что от меня пахло недельной давности ядом и когда-то я носил цветистый титул.

Да, для вербовщиков королева оказалась бы бесценным даром… если бы у нее имелось желание с ними сотрудничать.

– Но зачем это королеве? – спросил я. – Зачем причинять вред ее собственному народу?

– Может быть, лишь затем, чтобы вырваться с Трояна, – предположила Фестина. – Допустим, королеве не повезло в войне – ее окружили враги, уничтожили ее войска, лишили ее ресурсов. А потом появляется «Ива» с предложением – бесплатная доставка на Целестию и шанс начать все сначала на новой планете. И все, что от нее требуется, – немного помочь вербовщикам. Разве королева не согласилась бы?

– Да, – отозвался я. – А потом обманула бы вербовщиков, как только представился бы шанс.

– Ей не дали бы шанса. Держали бы под прицелом всю ее оставшуюся жизнь – если бы Лига не убила ее и всех остальных на «Иве», прежде чем это случилось.

Фестина снова легла на спину рядом со мной, глядя на троянское солнце.

– Вот почему мне кажется, что это дело рук лишь одного адмирала, а не всего Совета. Да, это сборище жаждущих власти ублюдков, но они не настолько глупы. Перевезти королеву из одной звездной системы в другую, когда королева уже двадцать лет ведет войну? Это безумно рискованно. Лига почти наверняка считала королеву опасным неразумным существом, так что любому идиоту было бы ясно, что они убьют и ее, и экипаж «Ивы». Если бы Совет сообща согласился отдать «Иве» подобный приказ, точно так же сочли бы неразумными и их. А в этом случае Лига могла бы стереть в пыль весь наш флот, включая самих адмиралов. Это вполне реальная угроза, и в высших кругах прекрасно об этом знают. Нет, Эдвард, наши благородные лидеры обладают развитым инстинктом самосохранения и никогда не пойдут на то, чтобы навлечь на себя гнев Лиги. Но кто-то один из адмиралов вполне мог так поступить – если ставка для него или нее была слишком высока.

– Кто? – поинтересовался я.

– Не знаю. Тот, кто никогда больше не сможет покинуть Новую Землю, – он или она определенно причислен к неразумным. Впрочем, никто из высокопоставленных адмиралов не покидает Новую Землю, все они боятся, что против них в их отсутствие могут подстроить какой-нибудь заговор.

– Значит, ты даже не можешь предположить, кто это?

Я приподнялся на локте и склонился над ней. Глаза Фестины широко распахнулись – возможно, ее просто удивило, с чего меня вдруг так заботит, кто бы это мог быть. Несколько мгновений она смотрела на меня…

…И тут до меня дошло, что я лежу рядом с адмиралом, молодой женщиной-адмиралом, весьма привлекательной молодой женщиной-адмиралом, посреди леса, посреди ночи. И я не просто лежал рядом с ней, я лежал почти на ней… ради всего святого…

Как раз в этот момент на поляне появился Зилипулл.

– Ох, эти хуманы! Всегда только секс, секс, секс.

Глава 19

ВЫЯСНЯЕМ, КТО И КАК ПОСТУПИЛ

Я вскочил на ноги, чувствуя, что мое лицо пылает столь же ярко, как и ноги Кайшо. Фестина же лишь шаловливо улыбнулась и протянула мне руку, чтобы я помог ей подняться.

На самом деле в помощи она вовсе не нуждалась, так как наверняка могла перекувырнуться назад из положения лежа и оказаться в итоге на ногах. Но тем не менее она протянула мне руку, и у меня не оставалось выбора. Прикосновение было таким теплым… Мне пришлось приложить все усилия к тому, чтобы… Однако все обошлось – я легко поднял женщину, а затем быстро отпустил ее руку. Она снова улыбнулась – мое смущение явно ее забавляло.

– Спасибо, – поблагодарила она, а затем повернулась к Зилипуллу. – Да?

Уши Зилипулла дернулись, что у мандазаров означало нечто вроде усмешки. Но он лишь сказал:

– Проверила Кайшо серийные номера. Идем. Идем.

Фестина бросила на меня озорной взгляд, и на мгновение мне показалось, будто она снова хочет вогнать меня в краску, взяв за руку или как-нибудь еще. Но, видимо, она решила, что поддразнивать меня больше не стоит.

– Ладно, – кивнула она Зилипуллу. – Пойдем посмотрим, что там у Кайшо.

Пока нас не было, Кайшо по-другому причесала волосы, и теперь они полностью закрывали ее лицо, подбородок и горло до самой груди. Я не мог понять, как она вообще хоть что-то видит, но когда мы подошли к ней, она сказала:

– Дорогая, у тебя довольный вид.

– Наслаждаюсь свежим ночным воздухом, – ответила Фестина. – Что тебе удалось найти?

Кайшо подняла руку и начала загибать пальцы.

– Коммуникатор: якобы в наличии, приписан к складу на Новой Земле. Универсальная карта: в наличии, приписана к Моглину. Тугодум: в наличии, приписан к Хи-Барру.

Адмирал нахмурилась.

– Три разных склада, в десятках световых лет друг от друга. И к тому же в десятках световых лет от Целестин.

Обе женщины кивнули, словно для них все было вполне очевидно. Я задумался. Если в компьютерных файлах утверждалось, что тугодум все еще на Хи-Барре, но на самом деле он находился здесь, втоптанный в грязь… значит, кто-то похитил прибор и сделал так, что недостача никак не отразилась в базах данных. Это могло означать, что вор – кто-то из местной интендантской службы, но трудно было представить, чтобы трое воров из трех разных мест снабжали украденным снаряжением одного вербовщика. Проще было предположить, что вор один – кто-то из высокопоставленных чинов флота, имеющий доступ к любым складам, а также владеющий соответствующими кодами, чтобы скрыть кражи.

Другими словами – кто-то из адмиралов.

– Так кто же это? – Кайшо почему-то уставилась на меня.

– Что кто? – требовательно произнес Зилипулл, бросая яростные взгляды на остальных, словно мы преднамеренно скрывали от него некую тайну.

– Кто снабжал вербовщиков флотским снаряжением, – пояснила Фестина. – И кто приказал «Иве» доставить с Трояна королеву. Это мог быть только адмирал из Высшего совета, оказывающий поддержку вербовщикам – ради денег, или ради власти, или ради реализации неких пока неизвестных нам планов.

– Адмирал? – прорычал Зилипулл. – Хуманам верить нельзя никогда. – Он злобно посмотрел на Фестину, затем на меня. – Тилу исключение, – пробормотал он. – Не совсем хуман.

Кайшо хихикнула. Я даже не думал, что результат симбиоза человека и балрога способен хихикать. Фестина удивленно взглянула на нее, а затем строго сказала:

– Давай разберемся. Некий адмирал помогает вербовщикам?

– Ах, дорогая моя Фестина, – вздохнула Кайшо, – ты всегда готова говорить только о деле, и ни о чем другом. – Неожиданно она наклонила голову, и, когда заговорила снова, в голосе ее зазвучали самодовольные нотки, словно она поняла нечто такое, чего не поняли другие. – Жаль, что никого с «Ивы» не осталось в живых, – сказала она. – Возможно, они знали, кто из адмиралов приказал им лететь на Троян.

– У тебя есть какие-нибудь мысли? – спросила Фестина. – А может быть, это балрога вдруг осенило?

Мох на ногах Кайшо на мгновение вспыхнул ярче, словно принимая комплимент.

– Кто из разведчиков был на «Иве»? – спросила Кайшо.

– Флебон и Олимпия Мелл, – ответила адмирал.

– Ты была с ними знакома?

– Я знала Флебона. Он был другом моего бывшего партнера Яруна; они считали себя родственными душами, поскольку у них обоих…

Адмирал замолчала, потупив взгляд, словно внезапно смутившись, и медленно провела рукой под подбородком. Я понятия не имел, что она имела в виду, но Кайшо поняла. Повернувшись ко мне, она спросила:

– Среди трупов на «Иве» тебе не попадался мужчина с изуродованной челюстью?

Я тупо уставился на нее, пытаясь сообразить, о чем она спрашивает. Стоявшая впереди меня Фестина вытаращила глаза на Кайшо, затем резко развернулась и схватила меня за руку.

– Эдвард, прошу тебя… подумай. Не было ли там очень высокого и темнокожего мужчины без нижней половины лица? Если ты его видел, ты не смог бы его забыть. У него почти отсутствовала челюсть.

Все еще не до конца понимая, чего от меня хотят, я попытался вспомнить мертвые тела в кают-компании.

– Нет, – сказал я, – человека со странной челюстью на корабле нигде не было. – Ни в кают-компании, ни на мостике, ни в любом возможном укрытии. – Я уверен.

Фестина облегченно вздохнула. Кайшо развела руками, словно говоря: «Чего еще можно было ожидать?»

– Служба разведки вновь оказалась на высоте, – с гордостью заявила она.

– Таинственные, непонятные, надоедливые хуманы, – проворчал Зилипулл. – Что, что, что это значит?

– На «Иве» были двое разведчиков, – ответила Фестина, – и по крайней мере один из них отсутствовал на борту, когда корабль возвращался на Целестию.

– Вероятно, оба, – вмешалась Кайшо. – Если Флебон остался на Трояне, его партнерша наверняка поступила так же.

– Зачем им было оставаться на Трояне? – спросил я.

– Потому что разведчикам хватает ума, – сказала Кайшо. – Потому что они считали королеву неразумной и понимали, что Лига убьет королеву и всех, кто помогал ее перевозить. Флебон и Олимпия не желали иметь к этому никакого отношения.

Зилипулл неодобрительно фыркнул.

– Бегство это. Если приказ есть, нет страха.

– Неправда, – ответила Фестина. – Адмиралтейство может отдавать приказы на грани неразумности, но если они ее переступают – ты не обязан подчиняться. Собственно, в официальном уставе говорится, что ты не должен подчиняться. Конечно, Высшему совету хочется, чтобы их подчиненные молчали и делали то, что им говорят, но Совет вынужден поддерживать хорошие отношения с Лигой, а это означает, что приходится разрешать людям руководствоваться совестью. «Персонал флота во всех случаях обязан поступать в соответствии со стандартами поведения разумного существа, даже когда это влечет отказ от выполнения непосредственного приказа». Это цитата из устава внеземного флота – с меньшим Лига просто бы не согласилась. Так что, если Флебон и Олимпия считали, что королева виновна в военных преступлениях, у них имелось полное право заявить: «На нас не рассчитывайте». – Фестина на секунду замолчала. – Интересно, поступил ли так кто-то еще из экипажа «Ивы»?

– Теперь уже не выяснить, – сказала Кайшо. – Корабля нет, все записи на нем стерты…

Я посмотрел на нее. Откуда Кайшо об этом знала? Она появилась лишь после того, как я все рассказал Фестине. Но прежде чем я успел открыть рот, заговорила Фестина – возбужденно и весело:

– Флебон и Олимпия должны знать, кто из адмиралов руководил миссией «Ивы». Любой уважающий себя разведчик потребовал бы объяснений, кто именно отдал столь безумный приказ. Черт побери, если надо, то они вломились бы в капитанскую каюту лишь для того, чтобы взглянуть на подпись на официальных документах.

– Значит, – пробормотала Кайшо, – если мы найдем Флебона и Олимпию, мы узнаем, кто из адмиралов поддерживает вербовщиков.

– И в итоге поднимем шум в Высшем совете, – сказала Фестина, – обвинив этого ублюдка в хищении собственности флота. И за передачу этой собственности тем, кто убил несчастного Вифтима и пытался убить меня. Совету это не понравится. Собственно говоря, Совет потребует крови лишь из-за того, что кто-то из них обделывал свои делишки у них за спиной. Мы оглянуться не успеем, как они схватят виновного и выпустят ему кишки, требуя имя, звание и личный номер каждого вербовщика на Целестин. Поступить по-другому будет означать укрывательство убийцы, а даже в Адмиралтействе сидят не полные идиоты.

Кайшо тихо рассмеялась.

– Зная Высший совет, можно сказать, что они устроят целое шоу, арестовывая каждого из вербовщиков поодиночке. Они продемонстрируют свои добрые намерения, послав Силы безопасности прямо на базу вербовщиков. Стоит загнать Совет в угол, как они разворачиваются на сто восемьдесят градусов, становясь центром всеобщего внимания и выступая в роли защитников слабых.

– Это в их стиле. – Кивнув, Фестина поморщилась, словно уже видела подобное много раз. – Но наша задача – остановить вербовщиков.

– Нужно выяснить имя этого адмирала, верно? – вставил я свое слово. – А единственные из тех, кто его знает, сейчас на Трояне.

– Верно, – согласилась Фестина. – Ты превосходно понимаешь ситуацию.

Глаза ее блеснули в сиянии ног Кайшо. Обе женщины смотрели на меня. Даже не видя лица Кайшо, я понимал, что она улыбается.

– Гм, – сказал я. – Значит, ты полетишь на Троян?

– Не только я, – ответила Фестина и положила руку мне на плечо. – Мне ведь понадобится проводник из местных, не так ли?

Кайшо рассмеялась. От ее смеха мне стало не по себе.

Глава 20

ЛЕЖУ РЯДОМ С СОВЕТНИЦЕЙ

Из того, что было дальше, я помню не многое – неожиданно я почувствовал себя настолько уставшим, что не в состоянии был даже думать. Смех Кайшо звучал подобно хохоту Ларри, становясь все громче и громче, пока не вытеснил из моего разума все остальное.

«Это опять яд», – успел подумать я, и все вокруг закружилось в лихорадочном вихре, а само время будто сошло с ума.

Сначала я лежал лицом вниз на земле, ощущая, как под носом у меня сновали мелкие насекомые; потом я вдруг оказался по шею в воде, а Зилипулл и адмирал тащили меня через канал. Затем я снова лежал на циновке рядом со столом королевы Мудрости и, кажется, заснул или просто лишился чувств на час или два…

Когда я очнулся, уже с несколько более ясной головой, было все еще темно, а рядом со мной уютно расположилась Советница.

Несколько ее ног нежно обнимали мое тело. Одна из ее верхних лапок поглаживала меня по щеке; шесть тонких пальцев были покрыты мягкой коричневой кожей. Пальцы были слишком длинными и лишены ногтей, но их прикосновения не казались мне необычными, скорее наоборот: каждую ночь королева назначала служанку, которая оставалась рядом со мной, пока я спал, на случай, если мне что-нибудь потребуется.

– Ты хорошо себя чувствуешь, Тилу? – прошептала Советница.

Комната, где мы лежали, была не освещена, но из-за соседней двери сочился тусклый свет – вполне достаточно для того, чтобы Советница могла наблюдать за мной, пока я спал. Мандазары это обожают – вероятно, потому, что сами практически не спят. Им кажется весьма любопытным тот факт, что люди полностью лишаются чувств на время сна, и они воспринимают это как нечто странное и даже магическое. Некоторые из служанок на Трояне принимали анестетики, прежде чем улечься в постель рядом со мной: им хотелось лишиться сознания, чтобы почувствовать, каково это – «спать вместе».

Конечно, они не понимали, что эти слова означают для людей, – не в большей степени, чем Советница понимала, что ощущает мужчина, когда он просыпается и чувствует, как кто-то поглаживает его по лицу. Мандазары вообще никогда не думают о сексе, за исключением брачного периода. Они знают, что у людей с этим по-другому, но не слишком хорошо представляют, насколько… гм… насколько часто… насколько постоянно некоторые мысли возникают в воображении представителей вида «хомо сапиенс».

Стоит закрыть глаза, и голос самки будет звучать почти так же, как и голос обычной женщины. Таким же кажется и прикосновение ее лапки. Такое нежное…

Глядя на Советницу и ощущая, как ее пальцы касаются моей щеки, я вдруг обнаружил, что вспоминаю тот поцелуй на «Иве», запах духов, женщину, обнимавшую меня… Женщину, которая выглядела так же, как и адмирал Рамос, хотя и не была ею… И саму Фестину, которая лежала рядом со мной в темном лесу, глядя на звезды…

«Кажется, у меня до сих пор не в порядке с головой».

Фестина, конечно, была женщиной симпатичной, даже очаровательной, но она адмирал; что касается Советницы, то она лежала со мной в одной постели лишь потому, что я был болен. Откуда эти идиотские размышления по поводу каждого существа женского пола рядом со мной? А ведь у меня возникали мысли даже о Кайшо, в облегающей одежде и с опасно светящимися бедрами…

– Тилу, – прошептала Советница. – Ты о чем-то беспокоишься?

Я приподнялся и, взяв ее за лапку, осторожно отвел ее от моего лица.

– Может, все же не будешь называть меня Тилу, хорошо? Звучит как-то… – Я хотел сказать «кощунственно», но это бы ее расстроило. – Не стоит злоупотреблять этим словом.

– Прекрасно. Есть еще что-нибудь, что я должна или чего не должна делать? – спросила она шепотом, продолжая держать меня за руку с совершенно невинным видом.

Когда ты устал и одинок, то… вдруг она на самом деле имела в виду…

Нет. Этого не может быть.

«Не будь идиотом, – сказал я себе, – она всего лишь большое коричневое ракообразное».

Не помогло. Когда я жил среди мандазаров, они относились ко мне намного лучше, чем люди. Снова лежа рядом с одной из них, я вспоминал золотые дни, когда еще не началась война, и Сэм была жива, и все мы были на двадцать лет моложе…

Я высвободил руку из лапки Советницы и перевернулся на спину, чувствуя себя крайне неловко.

– Где адмирал Рамос? – спросил я.

– Она ушла с другим человеком – с той, со страшными ногами.

– Они вернутся?

– Утром. Но адмирал собирается улетать. На Троян.

Советница наклонилась к моему лицу, подрагивая вибриссами. Ее мордочка слегка коснулась моей щеки, мягкая и прохладная. У самок нет шипа на носу, лишь мягкая кожа, слегка пахнущая имбирем.

– Ты действительно улетаешь с ней?

– Адмирал Рамос хочет взять меня с собой. Она думает, будто я все там знаю.

– Ты знаешь, – сказала Советница. – Ты был супругом ее величества.

– Это было двадцать лет назад. До войны. – Я закрыл глаза. – Находясь на базе, я делал все возможное, лишь бы не слышать о том, что творится на планете. Впрочем, наблюдатели и так мало что, могли сказать – из-за нанитов на Трояне не работали ни компьютеры, ни радио. Наши спутники следили за передвижениями войск, но когда не знаешь, кто стоит во главе чьей армии… в общем, большую часть времени наблюдатели просто писали в отчетах отсебятину, чтобы они не выглядели чересчур скудными. Никто на самом деле не знает, что там происходит.

Советница несколько секунд лежала молча. Мне хотелось увидеть выражение ее мордочки, но решил, что смотреть ей в глаза все же не стоит: она могла снова взять меня за руку или начать поглаживать по щеке.

– Адмирал Рамос выясняет, чем занимаются вербовщики, – наконец прошептала Советница. – Женщина с красными ногами говорит, что адмирал пытается предотвратить события, заслуживающие сожаления, и что у вас это называется «специалист по улаживанию конфликтов».

Я не знал, что во флоте есть подобные специалисты, но был рад тому, что на этот пост назначили такого человека, как Фестина.

– Она считает, что вербовщикам помогает какой-то другой адмирал, – сказал я. – Ее это крайне злит, и она пытается как-то все уладить.

– Значит, адмирал Рамос – хороший хуман, – прошептала Советница. – Даже если она хочет забрать тебя от нас.

– Гм…

Когда я посмотрел на Советницу, мордочка ее была грустной – она всеми силами пыталась этого не показывать, но скрыть свое настроение ей явно не удавалось.

– А ты сам хочешь улететь? – спросила Советница.

– Нет, – ответил я. – Но адмирал Рамос считает, что на Трояне могут знать, кто стоит за вербовщиками. Она сказала, что таким образом можно решить ваши проблемы.

– Мне она говорила то же самое. Но это очень больно – и обрести, и потерять тебя в один и тот же день.

Неожиданно она наклонилась и коснулась своим мягким рыльцем моих губ. Поцелуй. Я никогда не видел, чтобы самки поступали так на Трояне. Вероятно, она научилась этому на Целестии – жест, позаимствованный у людей, которые воспитывали ее в детстве. Неуклюже, словно маленькая девочка, подражающая взрослым, она обняла меня за шею, уткнувшись в меня носом – не двигая ртом, просто плотно прижав его к моему лицу, словно не знала, что поцелуй может выглядеть как-то иначе.

Я отодвинулся от нее, чувствуя себя столь же смущенно и неуклюже.

– Все хорошо, – прошептал я. – В самом деле. Все будет хорошо.

Она опустила голову и посмотрела мне в глаза. Ее черные глаза изредка моргали – мандазары не плачут, когда им грустно, но тем не менее могут при этом выглядеть просто душераздирающе.

– На Трояне война. Тебя могут убить… и что тогда будет с нами?

Что я мог сказать? Что я вовсе не спаситель, каким она меня себе представляла? Мне не хотелось возвращаться на Троян, но и на Целестии толку от меня было не много. Вскоре все поймут, что я не стратег, не умею произносить вдохновенные речи и вообще ничем никому не могу помочь.

– Если адмирал Рамос считает, что от меня будет польза на Трояне… – начал я.

– Адмирал Рамос, – прервала меня Советница, – она твоя любовница?

Я вздрогнул. Видимо, Зилипулл разболтал о том, как он застал нас с Фестиной в лесу.

– Нет. Она не моя любовница.

– Ты собираешься сделать ее своей любовницей?

– Нет. Я не могу никого сделать своей любовницей – у людей так не принято. К тому же она адмирал.

– Тилу, – прошептала Советница. – Тилу, Тилу, Тилу, ты что, не знаешь, что можешь сделать кого угодно кем хочешь? – Она приподняла мой подбородок слабыми верхними лапками, глядя мне прямо в глаза. – Разве ты не знаешь, что ты можешь сделать своим сердце любого?

Будь она человеком, ее слова прозвучали бы как приглашение, может быть, даже как мольба. В течение многих лет другие женщины делали мне подобные предложения – поскольку им нравилась моя внешность, или им было просто скучно, или потому, что кто-то другой их обидел и они думали: «По крайней мере, Эдвард хотя бы не поступит жестоко». Они говорили мне это прямо в лицо – я был для них «симпатичным», «безопасным» и «воспитанным».

И много раз я соглашался. За двадцать лет, которые я провел на базе, там периодически появлялся новый персонал, и, даже зная, что они снова улетят через полгода, я порой пытался убедить себя, что полгода – это все же длительный срок, забывая о том чувстве одиночества, которое я испытывал, когда они улетали, о тех жутких мгновениях, когда они начинали охладевать ко мне, еще до отлета, о том, как они иногда относились ко мне, словно всего лишь к некоему лекарству, не дававшему им сойти с ума.

Да, все это касалось человеческих женщин – но не мандазаров. Самки никогда не флиртовали, даже с представителями своего собственного вида, не говоря уже о людях. Даже в брачный период самки ни в кого не влюблялись – они лишь повиновались инстинктам, никого не пытаясь соблазнить и просто демонстрируя свою доступность. Но, что бы ни старалась мне дать понять Советница, я воспринимал это исключительно по-человечески – как нечто вроде предложения, о котором ты мечтаешь после стольких лет одиночества.

– Советница… – Я обнял ее за плечи, чувствуя, как прогибается ее тонкий панцирь, хрупкий, словно яичная скорлупа, по сравнению с броней воина. Она положила лапки мне на плечи и поясницу, затем уткнулась носом мне в шею – возможно, это был еще один поцелуй, а возможно, ее нос оказался там просто случайно. – Я вовсе не такой особенный, как ты думаешь. Истина взяла меня в супруги из политических соображений, а не потому, что я был каким-то там героем. А то, как вы ко мне относитесь, – всего лишь из-за запаха яда, вот и все. Рано или поздно вы станете злиться на меня потому, что я не оправдаю ваших надежд.

Она слегка отодвинулась, посмотрев мне в глаза.

– Ты маленький безгрешный отец и значишь намного больше, чем мы надеялись, и намного больше, чем понимаешь сам. Мне очень жаль, что ты не можешь стать одним из моего вида хотя бы на эту ночь… чтобы ты перестал относиться ко мне как к детенышу, которому нельзя причинять вред. Меня воспитывали люди, Тилу; я не настолько наивна, как ты думаешь.

Она снова склонилась надо мной и поцеловала – легко и быстро, в щеку, – а затем мягко выскользнула из моих объятий. Я отпустил ее, ошеломленный тем, что она предлагала. Я не мог этого сделать, не мог – хотя она и была уже взрослой, она не могла знать… ее сбил с толку запах яда, вот в чем дело. И ее человеческое воспитание. После сказок вроде «Белоснежки» или «Золушки» Советница могла фантазировать о том, чтобы отдаться прекрасному принцу, но мандазары не могли по-настоящему чувствовать… не могли желать…

Или могли?

Она все еще была рядом, я мог ощущать ее легкий имбирный запах – и она ждала, когда я позову ее. Чтобы потянуться к ней, поцеловать ее. Но этого не стоило делать. Чего бы, по ее мнению, она ни хотела, это было противно ее природе. Я не мог воспользоваться своим преимуществом, сколь бы соблазнительным ни казалось просто отдаться, подчиниться, затеряться…

Советница, видимо, все поняла по моему лицу; она тихо вздохнула – еще одна манера, которую она переняла у вырастивших ее людей.

– Тилу, – прошептала она. – Я могу хотя бы сопровождать тебя? На Троян?

– Это опасно, – сказал я. – Там все еще идет война.

– Еще больше поводов для того, чтобы полететь с тобой. Вы, люди, будете выглядеть подозрительно, и вас могут принять за врагов. А я не буду привлекать особого внимания.

– Нет, будешь, – возразил я. – Ты слишком многого не умеешь. Не знаешь, как себя вести. А обычаи, которым тебя учили, не свойственны мандазарам. Ты будешь столь же выделяться, как и любой человек.

– Не буду, если ты меня научишь. Полет на Троян занимает десять дней, а я учусь быстро. Я буду учиться у тебя каждую свободную секунду.

– Но если я позволю тебе лететь со мной, – сказал я, – Зилипулл наверняка захочет тоже. И Хиб, Ниб и Пиб.

– Ну конечно, – ответила она, словно никто никогда в этом не сомневался. – Нам всем придется полететь вместе. – Она соблазнительно шевельнула вибриссами. – Ты ведь не хочешь, чтобы я была одна? – Вибриссы замерли. – Не хочешь?

В ее последнем «не хочешь» прозвучало такое томительное желание, словно она до сих пор надеялась, что я восприму ее всерьез. Но ведь я же не мог… не потому, что она была инопланетянкой, но потому, что она была столь молода и невинна…

И еще потому, что кроме нее были и другие женщины.

Если бы я сказал все это Советнице прямо, это смертельно бы ее обидело, так что я решил дать ей хотя бы одно, не имея возможности дать другое.

– Ладно, – сказал я. – Я поговорю с адмиралом Рамос насчет того, чтобы взять ваш улей с собой на Троян.

Тотчас же послышались радостные возгласы, и из соседней комнаты вывалились Зилипулл и трое рабочих.

– Троян! – завопил Зилипулл. – На Троян полетим, на Троян поглядим, на Троян полетим, на Троян поглядим!..

Возможно, он даже пел. И танцевал. У мандазаров это сложно определить.

– Я же тебе говорил, она сумеет убедить Тилу, – прошептал Хиб, гордо толкая Ниба в бок. – И ей даже не пришлось с ним спать.

– Разве ты не знаешь? – ответил Ниб. – Ей хотелось с ним спать.

– В конце концов, – добавил Пиб, – он король.

Глава 21

ОТБЫВАЕМ

Фестина вернулась на следующий день около полудня. К тому времени рабочие уже собрали вещи, Советница договорилась с соседними ульями, чтобы те присмотрели за овощными полями, а Зилипулл постоянно досаждал всем, путаясь под ногами. Из всех мандазаров он был наиболее взволнован, к тому же почти без перерыва рассказывал мне о том, что ему хотелось бы увидеть на Трояне, о местах, где ему хотелось бы побывать, о делах, которые ему хотелось бы сделать. В конце концов я не выдержал:

– Пойми, если нам повезет, наша нога даже не ступит на эту планету. Мы свяжемся по радио с пропавшими разведчиками, заберем их и улетим. Высаживаться мы будем только в том случае, если возникнут какие-то проблемы.

– Но Троян это, – настаивал он. – Это Троян. Это дом.

– Был дом! Никто не знает, что там произошло за последние двадцать лет. Возможно, там вообще все разрушено до основания. Знаменитые произведения искусства сожжены или похищены. Природа изуродована, земля изрыта окопами и бункерами.

Он отказался меня слушать. Из всех членов улья у Зилипулла были наиболее романтические представления о планете, которую он покинул в младенчестве. Воспитанию юного мандазара в духе его предков посвятили себя две пожилые женщины, сестры Уилла и Уолда. Насколько я понял, у них не было никакого представления о мандазарской цивилизации – все их знания о Трояне ограничивались десятидневной экскурсией, которую они совершили, когда им было лет по тридцать. Похоже, впечатления от этой поездки остались у сестер на всю жизнь, и именно потому они воспользовались возможностью приютить маленького мандазара и познакомить его с легендарной культурой его народа.

Неудивительно, что Зилипулл плохо говорил по-троянски и еще хуже по-английски. Он начал изучать человеческий язык слишком поздно – сестры не хотели «осложнять его умственное развитие чуждым влиянием». Когда они наконец поняли, что ему придется выучить английский, чтобы общаться со своими собратьями-мандазарами – остальные детеныши говорили именно на нем, – Уилла и Уолда стали учить Зилипулла использовать английские слова, сохраняя троянский синтаксис, чтобы не «разрушать связи в его мозгу», отвечающие за инопланетную грамматику. Впрочем, у меня возникло ощущение, что Зилипулл мог бы нормально говорить по-английски, если бы хотел, но поступает иначе исключительно из политических соображений. Он даже убедил других воинов изъясняться в той же манере, словно это был некий секретный код, доказывающий принадлежность к кругу своих.

Советница и рабочие явно недолюбливали Зилипулла за то упрямство, с которым он цеплялся за подобное коверканье слов и фраз. Самцы – даже если они крупные красные ракообразные – порой делают немало глупостей, думая, что таким образом произведут впечатление на девушек.

В этот день никто не занимался прополкой корнеплодов: когда скиммер Фестины опустился на дорогу, все мандазары, жившие в долине, сбежались на него посмотреть – разноцветная орда красных, коричневых и белых существ, и все они толпились и толкались, чтобы лучше рассмотреть происходящее. Я вспомнил слова Сэм, наблюдавшей за мятежом с балкона дворца: «Словно аквариум в ресторане с морепродуктами – омары, сбившиеся в кучу».

Сейчас мне казалось, что сестра выразилась тогда чересчур жестоко, но в чем-то она была права. Мандазары действительно сбились в кучу, и это им нравилось. Они предпочитали всегда держаться вместе – спать в обнимку и толпиться в одном углу, вместо того чтобы равномерно распределиться по помещению, – и здесь, на дороге, они чуть ли не лезли друг другу на голову, пока скиммер садился на дорожное покрытие.

Люк открылся. Из него выпрыгнула Фестина и улыбнулась, увидев меня.

– Эдвард! Ты выглядишь намного лучше. Отлично. Просто отлично. – Она окинула меня взглядом с ног до головы. – Ты нас слегка напугал, когда свалился без чувств прошлой ночью.

– А я не испугалась, – послышался голос изнутри скиммера. – Он просто переутомился.

Кресло Кайшо выплыло из люка и опустилось на дорогу. В ярком свете оранжевого солнца уже не казалось, будто ноги Кайшо светятся сами по себе – они просто были покрыты густым слоем мха, не таившего никакой угрозы.

– Ну что ж, – сказала Фестина, все еще рассматривая меня, – ты выглядишь просто превосходно для того, кто вчера умудрился отравиться. Ты готов лететь?

– Гм… – Я наклонился и прошептал: – Не против, если я возьму с собой кое-кого еще?

– Кого?

Я показал назад. Советница, Зилипулл и рабочие выстроились в ряд, чистые и сверкающие, за исключением Ниба, который до этого пытался нарисовать плакат «Счастливого пути» и его белые лапы были измазаны зеленой краской. Рабочий, что с него взять… Естественно, багаж тащил Зилипулл; большая часть пожитков улья висела на ремнях за его спиной, сложенная в деревянный ящик с надписью «Лук».

Фестина тяжело вздохнула.

– И сколько их будет?

– Пятеро.

Советница и остальные весело помахали нам – как усиками, так и лапками.

– Я же тебе говорила… – прошипела Кайшо подруге.

– Мне следовало догадаться, – ответила та. – Они нормальные?

– Проблем с ними не будет, – пообещал я.

– Я не об этом. – Фестина кивнула Кайшо. – Проверь их.

Кресло Кайшо скользнуло к пятерым мандазарам… и внезапно вся остальная толпа попятилась назад, освобождая пространство между собой и покрытыми мхом ногами женщины. Не знаю, дошли ли до них слухи о балроге, или они просто все одновременно решили, что им не нравится запах мха. Так или иначе, они прилагали все усилия к тому, чтобы держаться от него подальше; и, судя по выражениям их морд, Советница и остальные четверо тоже поджали бы хвосты, если бы не считали, что это может помешать им увидеть Троян.

– Что сейчас делает Кайшо? – шепотом спросил я у Фестины.

– Говорят, будто балрог может определить, является ли существо разумным – возможно, потенциальный убийца испускает некие психические волны, свидетельствующие о его неразумности. Слава богу, этот чертов мох – не лучший телепат, но иногда ему все же удается каким-то сверхъестественным образом проникнуть в чужой мозг.

«Нешуточное дело», – подумал я, вслух же произнес:

– Ты действительно считаешь, будто мандазары – опасные неразумные твари?

– Нет. – Фестина посмотрела на меня, словно извиняясь. – Но мы должны быть уверены, Эдвард, чтобы не разделить судьбу «Ивы».

– Значит, ты не доверяешь мандазарам, но доверяешь балрогу?

– В данном, конкретном случае я доверяю мнению балрога. Это не значит, что я доверяю ему вообще – этот моховой ублюдок вызывает у меня ужас. Но в нашем предстоящем полете на карту поставлена и жизнь самого балрога.

– Почему?

– Кайшо летит с нами на Троян. Если один из твоих мандазаров окажется неразумным и балрог солжет нам об этом, именно балрог погибнет, когда корабль пересечет границу. Мы же, люди, не пострадаем – Лига не станет обвинять нас в том, что нас ввело в заблуждение более высокоразвитое существо.

Фестина мрачно улыбнулась… и вдруг мне показалось, что, возможно, она надеется именно на то, что Лига вынесет свой приговор балрогу. Если нет другого способа избавиться от твари – если ее невозможно отодрать от носителя, – то, возможно, стоит попытаться создать ситуацию, в которой балрог погибнет, не причинив вреда человеку.

За несколько мгновений до этого я собирался спросить Фестину, почему она хочет, чтобы Кайшо полетела с нами на Троян… но теперь я решил, что мне не стоит этого знать.

Кресло по очереди проплыло вокруг каждого из мандазаров – Советницы, пытавшейся выглядеть невозмутимо, Зилипулла, пытавшегося выглядеть храбро, рабочих, пытавшихся выглядеть совершенно неприметными и незначительными – в то время как Кайшо едва удостоила их всех взглядом. Да и зачем? Все равно сквозь завесу из волос ей ничего не было видно, так к чему притворяться, будто она на кого-то смотрит?

– Почему она прячет лицо под волосами? – спросил я Фестину. – У нее там мох? Или она…

Я не договорил. Принимая во внимание пятно на щеке адмирала, задавать вопрос было не слишком вежливо. Но Фестина догадалась, о чем я хотел спросить.

– Уродлива? – предположила она. – Или обезображена?

– Гм… извини.

– За что? Ты задал вполне нормальный вопрос. Особенно учитывая, что Кайшо в свое время была разведчиком, значит, у нее должны быть хоть какие-то отклонения от нормы.

Я почувствовал, что краснею, и поспешно отвел взгляд.

– У Кайшо действительно были… проблемы с внешностью, – продолжала адмирал. – Подробности тебе знать не обязательно. Но когда она подцепила балрога, уродство исчезло. Балрог, по сути, слегка поработал над ее генами и гормонами – возможно, просто для того, чтобы сделать ей приятное; он достаточно хорошо умел читать мысли Кайшо, чтобы понять, насколько она ненавидела свои… дефекты. В каком-то смысле он сделал ей свадебный подарок, продемонстрировав, что союз с балрогом – не так уж плохо. Но ее лицо, со всеми его недостатками, являлось частью ее жизни, личности. И эту личность мимоходом уничтожил инопланетный паразит… Представь себе, например, что тебе сделали пластическую операцию, так что ты перестал быть похожим на себя. Не имеет значения, что ты стал намного красивее, чем мог когда-либо надеяться. Особенно если твое прежнее, пусть и отвратительное, лицо помогало тебе чувствовать себя разведчиком – и это было единственным, чем ты мог в своей жизни гордиться. Вздохнув, женщина отвернулась.

– Уверена, – пробормотала она, – что Кайшо чувствует себя именно так. Ее разум с каждым днем все больше и больше сливается с разумом балрога, но она до сих пор испытывает гнев и горечь из-за того, что этот чертов мох сделал с ее лицом. Он сделал ее «нормальной», и ей не хочется, чтобы кто-нибудь увидел ее такой.

Странно. Скрывать и стыдиться того, что ты стал выглядеть намного лучше, чем раньше? Конечно, «лучше» – понятие относительное… но, будь я на месте Кайшо, я бы прятал свои ноги, а не лицо.

Процедура осмотра заняла не слишком долгое время. Кайшо облетела по кругу каждого из мандазаров, а затем объявила:

– Возражений нет. Они не в большей степени убийцы, чем все прочие.

Фестина поморщилась.

– Хороша рекомендация, нечего сказать.

– А чего ты ожидала? И люди, и мандазары в лучшем случае на грани разумности. Когда с генами все в порядке и никакие стрессы не выводят из себя, можно оставаться разумным всю свою жизнь. Если же не повезет – тест на разумность дает отрицательный результат. Впрочем, беспокоиться не о чем – оба ваших вида до сих пор развиваются в верном направлении. Вам просто нужно пройти по этому пути чуть дальше, чтобы достичь уровня… скажем так, некоей мохообразной расы, названия которой скромность не позволяет мне упоминать.

– Развиваться, развиваться, развиваться и превратиться в мох, – пробормотал Зилипулл.

– Ладно, – объявила адмирал, повернувшись к собравшимся мандазарам, – как вам, вероятно, известно, меня зовут Фестина Рамос, и я… я отправляюсь на Троян, где, надеюсь, найду то, что поможет решить вашу проблему с вербовщиками.

Послышался радостный ропот, но недолгий, исключительно из вежливости – словно всем хотелось услышать больше, прежде чем прийти в неподдельный восторг.

– Тем временем, – продолжала она, – вербовщики наверняка затаились. Прошлой ночью они убили одного из вас, когда этот парень отважно защищал принца Эдварда и меня; после подобного самопожертвования полиция уже не может игнорировать ваши проблемы так, как она делала это в прошлом. Если повезет, все мандазары Целестин смогут потребовать более надежной защиты и полиции придется отнестись к этому серьезно.

Снова послышались радостные возгласы, на этот раз чуть громче. Я мог представить себе, насколько разочарованы были мандазары, раз за разом получая отказ после своих жалоб в Службу гражданской защиты. Теперь у полиции не оставалось выбора, кроме как надавить на вербовщиков.

– Итак, я надеюсь, – продолжала адмирал, – что с вами ничего не случится, пока нас не будет. На всякий случай я оставляю вам этот скиммер, который я оснастила прошлой ночью приспособленным для мандазара креслом. Вы сможете летать над долиной, наблюдая за всеми, кто покажется вам подозрительным, – в нем установлены лучшие датчики, способные уловить тепло человеческого тела с высоты в десять километров. Никто не сможет уйти от вас незамеченным.

Все в толпе сияли от радости – особенно самки, которые наверняка уже готовы были к спору о том, кто будет управлять скиммером. Все самки обожают дорогие машины, и каждая из них убеждена, что она лучший водитель во вселенной.

Возможно, не так уж и плохо, что я летел на Троян, ибо в ближайшем будущем на Целестии могло стать по-настоящему опасно. Особенно в ее воздушном пространстве.

– Значит, решено. – Фестина кивнула. – Надеюсь, что мы будем отсутствовать не больше трех недель, но всякое может случиться. Что бы ни произошло, мы постараемся вернуться, как только сможем. Оказывайте содействие полиции, но не теряйте бдительности. Вербовщики серьезно себя дискредитировали прошлой ночью, опустившись до убийства, и неожиданно лишились многих друзей. Даже компании, покупающие рабов у работорговцев, дважды подумают, прежде чем связываться с убийцами. Так что есть шанс, что в ближайшем будущем вербовщики в отчаянии могут натворить немало глупостей.

– Если это правда, – сказала самка из толпы, – почему ты забираешь от нас Тилу?

Фестина посмотрела на меня.

– Хочешь ответить или это сделать мне?

– Гм…

Вдруг мною вновь овладело то же самое «нечто». Мне стало не по себе – я надеялся, что это всего лишь некий странный результат отравления. Почему это происходило сейчас, когда я чувствовал себя совершенно здоровым?

– Дети Трояна, – произнесли мои губы, – следующие несколько недель могут оказаться трудными для каждого из вас, но если наша миссия увенчается успехом, вам никогда больше не придется бояться вербовщиков. Не менее важно и то, что на родной планете оказались брошены хорошие люди и они заслуживают того, чтобы их спасли… если они все еще живы. Им уже давно приходится обороняться от врагов, и пришло время сделать хоть что-то, чтобы им помочь.

– Тилу, – прошептала Кайшо, – ты говоришь о наших несчастных потерявшихся разведчиках или о ком-то другом?

Фестина с любопытством посмотрела на нее. Кайшо лишь усмехнулась. Ноги ее замерцали, словно балрог тоже смеялся.

Толпа отодвинулась назад, освободив пространство рядом со скиммером. Фестина вышла на середину площадки и поставила на землю маленький черный ящичек, покрытый золотой инкрустацией в форме подков. Подобное устройство мне уже приходилось видеть – это был якорь, предназначенный для того, чтобы притягивать и захватывать «хвост» со звездного корабля.

Фестина щелкнула переключателем на крышке ящичка и сразу же отступила на шаг. В течение трех секунд ничего не происходило; затем в небе, словно воронка торнадо, возникла молочно-белая труба, которая устремилась вниз, беззвучно прильнув к одной из золотистых подков. Труба была туманной и колеблющейся, с мерцающими в ней синими и зелеными искорками – словно столб дыма, уходивший прямо в голубое небо, – достаточно прозрачная для того, чтобы сквозь нее я мог видеть испуганные морды мандазаров по другую сторону.

– Не бойся, – шепнул я Советнице, что означало: я вновь владел собственным телом; оказывается, пока я таращился на трубу, наваждение мое прошло, а я этого даже не заметил. – Не бойся, – повторил я, – это просто что-то вроде лифта, который доставит нас на корабль.

– Корабль на орбите? – спросила она.

– Да.

– Но ведь до него должно быть несколько сотен километров?

Я кивнул.

– «Хвосты» очень эластичны и могут растягиваться на тысячи километров.

Советница судорожно сглотнула.

– И что мы должны делать?

– Гм… Если сунуть руку в открытый конец трубы, тебя… засосет в корабль.

– Кто-то будет тащить меня за руку несколько сотен километров…

– Это не причинит тебе никакого вреда, – пообещал я. – Как только ты сунешь в трубу хотя бы палец, внешняя вселенная как бы втолкнет тебя туда. Тебя не будет тащить, тебя будет толкать. И как только ты окажешься внутри трубы… да, ощущения весьма необычные, но ничего страшного не случится.

Советница вздрогнула.

– Мне это не внушает доверия, Тилу.

– Тогда смотри.

Я повернулся к Фестине.

– Мне идти первым?

– Да, – ответила она. – Я пойду последней, чтобы убедиться, что с остальными все в порядке.

Я кивнул и опустился на колени. Честно говоря, мне никогда прежде не приходилось бывать в «хвосте». Настоящие разведчики пользовались им постоянно, но я всегда путешествовал в обществе дипломатов. «Дипломаты, – сказала мне Сэм, – никогда не унижаются. А тут одного названия достаточно, чтобы унизить кого угодно. К тому же путешествие по ней выглядит весьма отталкивающим, а дипломаты терпеть этого не могут; мы предпочитаем держаться в стороне от физической реальности».

Возможно, часть этих слов была лишь шуткой, но Сэм тем не менее имела в виду именно то, что хотела сказать. Она и остальные дипломаты всегда спускались с корабля на поверхность планеты в челноках, а не по скользкой белой трубе.

Интересно, что же подразумевала моя сестра под «весьма отталкивающим»?

Глава 22

МЧИМСЯ ПО ТРУБЕ

Хлюп!

«Хвост» поглотил меня, перенеся из привычной мне вселенной в искусственную, которая подрагивала и пульсировала, увлекая меня с собой. Все мое тело превратилось в воду, прокачивавшуюся через трубу, которая изгибалась, поворачивала, сужалась, расширялась, сворачивалась в петли. Я будто лишился костей, даже вообще каких-либо твердых частей, превратившись в жидкость и пар, мчавшиеся под высоким давлением. И еще я чувствовал, что я не один. Я ощущал присутствие кого-то еще, так же мчавшегося рядом со мной; казалось, нас разделяет лишь тончайшая мембрана. Видимо, именно оно периодически овладевало мной – дух, призрак, инопланетный паразит или некая сущность, вселившаяся в мое тело и время от времени бравшая управление на себя.

«Кто ты? Чего ты хочешь? Почему именно от меня?» В ответ последовала яркая вспышка эмоций – гнев и грусть, сожаление и решимость, и все это было спутано в плотный клубок воспоминаний. Моих воспоминаний.

Тело Саманты, ее одежда, пропитанная кровью, все еще льющейся из пробитой груди. Красная лужа, расползающаяся по полу. Красные пятна на моих пальцах.

Голова королевы Истины, брошенная на тарелку посреди королевского обеденного стола… и ее тело, лежащее в десяти шагах, из ядовитых желез сочится зеленая жидкость.

Я бегу сквозь ночь с тяжелым черным мешком на плече, в то время как во дворце за моей спиной раздается эхо выстрелов. Вбегаю в садовую беседку, приподнимаю доску на полу, вижу маленький черный ящичек с золотой инкрустацией в форме подков и узкое отверстие трубы, тянущейся по подземному каналу. Вкладываю один конец мешка в это отверстие и, затаив дыхание, смотрю, как тяжелый груз исчезает в невероятно маленькой дырочке, устремляясь одному богу известно куда. Бью ногой по коробочке-якорю, освобождая хвост, который ускользает прочь, так что никто не сможет отправиться следом…

Никто…

Невинность. Моя дочь.

Которую я не видел двадцать лет.

Которую я оставил на воюющей планете.

И это меня считали «маленьким безгрешным отцом»? Если бы я сейчас не находился внутри «хвоста» – если бы сейчас я обладал телом, – меня бы вывернуло наизнанку.

Воспоминания продолжали врываться в мой мозг, повторяясь раз за разом, словно по замкнутому кругу. Сэм, залитая кровью; мертвая Истина; я, уносящий в мешке юную Невинность; снова Сэм и ее кровь. Словно то, что мчалось вместе со мной, пыталось заставить меня увидеть нечто такое, чего мне просто недоставало ума понять.

Кровь сестры. Я дотрагиваюсь до красной лужи. Подношу пальцы к носу…

Чей-то голос в моей голове закричал: «Нет!», борясь с моей памятью, борясь с неизвестным существом, пытавшимся заставить меня вспомнить. Голос казался мне чужим, так же как и сила, накачивавшая меня моими собственными воспоминаниями, но мне очень хотелось закричать «нет!» самому. Что угодно, лишь бы избежать жуткого повторения самой страшной ночи в моей жизни. И я закричал: «Нет, нет, уходи, хватит, хватит, хватит!» Я чувствовал, как с отчаянным воем рассыпаются в прах мои видения, отброшенные к хрупкому барьеру, разделявшему их и мой разум; но прежде чем они успели полностью исчезнуть, я вывалился обратно в нормальное пространство и рухнул на что-то мягкое.

Не знаю, сколько времени я лежал, пытаясь привести мысли в порядок. Впрочем, недолго – подушка из упругого пластика с каким-то студенистым веществом внутри была мягкой и податливой, но чем дольше я на ней оставался, тем холоднее она становилась и тем сильнее вибрировала. Видимо, это было сделано специально, учитывая, что непосредственно за мной следовали другие, для которых требовалось освободить место. Другие. Кайшо.

Я попытался рывком оттолкнуться от подушки, которая зашипела и забулькала, поглощая мое движение; я оттолкнулся сильнее, но моя рука лишь утонула в складках оболочки.

«Словно пытаешься сражаться с надувной куклой». Заставив себя успокоиться, я подтянул руки к груди и перекатился на бок, свалившись с подушки как раз в тот момент, когда из трубы вылетела Кайшо.

Ее покрытые мхом ноги едва меня не зацепили. Я был уверен, что именно потому она отправилась сразу после меня – в расчете на случайное столкновение. Балрог врезался бы в меня, а затем изголодавшиеся красные споры просочились бы сквозь мою кожу…

«Парень, – сказал я себе. – Не будь идиотом. Балрог вряд ли захотел бы овладеть человеком, у которого не все в порядке с головой. Особенно учитывая, что мною уже наполовину овладел кто-то еще».

– Помоги мне подняться, – прошептала Кайшо, лежа на студенистой подушке. – Пожалуйста.

За время полета волосы Кайшо пришли в полнейший беспорядок, приоткрыв лицо, и теперь я наконец смог увидеть, как она в действительности выглядит. Она была из тех, кого обычно называют «симпатичными», поскольку женщину уже не назовешь прекрасной после того, как появятся первые морщины. У Кайшо действительно виднелись морщинки вокруг карих глаз, однако в них чувствовалось некое очарование. Невозмутимый, хотя и несколько озадаченный вид. Выдающиеся скулы, чувственный рот…

Она заметила мой взгляд. Полуулыбка застыла на ее губах – но не от неожиданности, а скорее от желания сохранить точно такое же выражение лица, пока она не сможет его спрятать. Чувствовалось, что женщина силой заставляет себя не спешить; очень медленно она стряхнула волосы на глаза, а затем несколько раз провела по ним пальцами, не оставляя в вуали ни единого просвета.

– Может быть, когда-нибудь ты перестанешь прятаться, – сказал я.

– Может быть, когда-нибудь так и будет, – ответила она своим обычным шепотом. – Когда балрог поднимет мой интеллект до такого уровня, что я перестану вести себя по-детски. – На какое-то мгновение ее пальцы, которыми она расчесывала волосы, сжались в кулаки – то ли в гневе, то ли от стыда, не знаю. Она вся дрожала; я чувствовал, как искажено сейчас ее лицо под волосами, глаза крепко зажмурены, кожа идет пятнами…

Прошло десять долгих секунд, прежде чем она, тряхнув головой, со стоном протянула ко мне руки:

– Помоги мне, Тилу…

Это был уже не шепот – отчаянная мольба.

Но в следующее мгновение по всему ее телу прошла дрожь, и, хотя ее поза почти не изменилась, от прежней страсти не осталось и следа.

– Помоги мне подняться, пожалуйста. Фестина обещала дать мне время на то, чтобы прийти в себя, но скоро из этой трубы вывалится трехсоткилограммовый омар с большими острыми клешнями.

Я уставился на нее. Что все это значило? Сначала она сама просила: «Помоги мне», потом балрог заткнул ей рот? Или все это было лишь игрой – балрог забавлялся со мной, заставляя волноваться, или пытался обманом склонить меня к чему-то такому, о чем я бы вскоре пожалел?

Узнать это было невозможно. Но Кайшо была права в одном – если Зилипулл вылетит из трубы, пока она еще здесь, его клешни могут пронзить насквозь. Я поспешил к ней, чтобы оттащить в сторону… но понял, что, если подниму ее на руки, ее ноги соприкоснутся с моими. Вместо этого я обошел ее сзади и, взяв под мышки, поволок назад.

– Чертовски непристойная поза для высокоразвитой формы жизни, – пробормотала она.

Меня удивило, насколько она оказалась легкой – словно ребенок. Что бы ни находилось под слоем мха, оно не весило и половины того, что могли бы весить человеческие плоть и кости. Тем не менее мох был достаточно прочным, поскольку выдержал удар о подушку, не говоря уже о моей попытке волочь его по полу. Нормальный мох давно бы уже развалился на куски. Впрочем, балрог ведь не был нормальным мхом, не так ли?

Когда я опустил Кайшо на пол в безопасном отдалении от подушки, женщина подняла руку и коснулась ладонью моей щеки.

– Спасибо тебе, Тилу, – прошептала она.

– На самом деле меня не следует так называть, – сказал я. – Это титул только для королевы.

– Вот как! – Поцеловав свои пальцы, Кайшо провела ими по моим губам. – Спасибо, что объяснил, Тилу.

Пока мы ждали следующего «пассажира», у меня появилась возможность поближе познакомиться с окружающей обстановкой. Мы прибыли в транспортный модуль звездолета – большое пустое помещение с входным люком в одном из его концов. Люк был широко открыт, а за ним тянулось призрачно-белое поле, уходя вдаль, до самой планеты.

В верхней части задней стены отсека находилось окно из прозрачного розоватого пластика, за которым располагалась рубка управления, откуда кто-то наверняка наблюдал за процессом транспортировки. Меня несколько удивило, что человек за пультом не произнес ни слова – ни приветствия, ни даже предупреждения о том, что следует уйти с приемной подушки и освободить место другим. Конечно, я понимал, что его работа требовала максимума сосредоточенности, но тем не менее даже простое «добро пожаловать» никому бы не помешало.

Прежде всего мне хотелось знать, что это за корабль. Стены были разрисованы изображениями разноцветных деревьев, но я не мог понять, к какой разновидности они принадлежат – что-то тропическое и цветущее. По крайней мере, это были не ивы и не хвойные, в последнем случае это означало, что мы на «Сосне» или «Золотистом кедре», принадлежавшим к адмиральским флагманам.

– Интересуешься, где мы? – прошептала Кайшо. Либо она прочитала мои мысли, либо заметила, куда устремлен мой взгляд. – Это бывший корабль Фестины – «Палисандр».

«Палисандр»? Корабль, капитаном которого была Проуп, приказавшая отправить меня куда-нибудь подальше с глаз долой? На мгновение мне показалось, что все это один большой трюк, способ от меня отделаться. Если они побоялись просто похитить меня, поскольку мандазары сразу же подняли бы шум, почему бы не сочинить повод для того, чтобы отправить меня с планеты? Сделать вид, будто я улетаю с некоей важной миссией, подождать немного, а потом сообщить на Целестию: «Простите, с вашим Тилу на Трояне случилось несчастье и он никогда не вернется».

Мой отец счел бы подобное весьма искусной стратегией – получить желаемый результат, не вызвав всеобщего возмущения. Но ведь Фестина, хоть и адмирал, была не из таких?

– Ты плохо выглядишь, – прошептала Кайшо. – Что-то случилось?

– Сутки назад капитан «Палисандра» приказала от меня избавиться. Думаешь, с тех пор что-то изменилось?

– Да, – сказала Кайшо. – Фестина взяла командование на себя, воспользовавшись чрезвычайным правом адмирала в ситуации, угрожающей жизненным интересам внеземного флота. Это означает, что она попросту спасает задницу Совета. Коротко говоря, если Фестина считает, что руководство настолько напортачило, что рискует навлечь на себя гнев Лиги, то у нее есть все права на то, чтобы делать что угодно, лишь бы восстановить порядок вещей.

– И другие адмиралы не против?

– Другие адмиралы исходят слюной от бешенства, но не могут ее остановить. Лига Наций требует, чтобы наш флот вел себя так, как подобает разумным существам. Это вовсе не означает вести себя хорошо, морально или пристойно по человеческим меркам; практически любой адмирал – ублюдок и сволочь, и ты прекрасно это знаешь, балласт.

То самое прозвище, которое дал мне отец. Значит, балрог знал, кто я такой. Впрочем, Кайшо это, похоже, не волновало; она сразу же перешла к подробным объяснениям, что к чему.

– Суть в том, что Высший совет вынужден соблюдать букву закона Лиги, а это включает в том числе и соблюдение принципов разумного поведения. Прошлой ночью Фестина связалась с адмиралом Винсенсом и сказала: «У меня есть основания полагать, что один из высокопоставленных адмиралов совершил хладнокровное убийство, и я требую немедленно предоставить мне корабль для расследования этого случая». В такой ситуации Совет просто не может ей воспрепятствовать. Если они попытаются помешать ей или даже просто заткнуть рот, это будет означать умышленное содействие потенциально неразумному существу. Кайшо пожала плечами.

– Самое большее, что может сделать Совет, – попытаться доказать, что Фестина ошибается. Если они добросовестно рассмотрят все нюансы дела и придут к выводу, что ее опасения необоснованны, они могут понизить ее в звании или вышвырнуть со службы. Но до этого они вынуждены ей верить и даже оказывать содействие. Фестине нужен корабль? Она получает ближайший из доступных, «Палисандр». И плевать на все предыдущие приказы, если это мешает делу. – Она повернулась к розовому окну высоко над нами. – Разве не так, капитан?

Три секунды было тихо. Затем в громкоговорителях раздался голос, который я уже слышал прежде:

– Мне приказано оказывать содействие адмиралу Рамос все время, пока действует чрезвычайная ситуация, – холодно произнесла капитан Проуп. – В случае прекращения действия этого приказа я не могу предполагать, какие новые распоряжения я могу получить. Или какие прежние распоряжения могут снова вступить в силу.

Иными словами, я все еще мог очутиться на необитаемой планете, если Фестина потерпит поражение.

Глава 23

ЧУВСТВУЕМ СЕБЯ КАК ДОМА

Между тем в транспортном модуле один за другим появлялись мандазары – каждый по-своему.

Рабочие были в восторге и возбужденно обменивались впечатлениями. О чем именно шла речь, в точности понять было невозможно – они общались на своем наречии, смеси английского, троянского и слов собственного изобретения. Рабочие, которые воспитывались вместе, всегда придумывают язык, который никто больше не в состоянии понять, что порой доводит воинов и самок почти до бешенства.

Советница никак не могла решить, как отнестись к путешествию, которое явно ее напугало, однако ей хотелось воспринимать его как некое религиозное испытание – полет сквозь вселенную, где ее панцирь гнулся словно резина. Самки испытывают нечто вроде мистического страха перед возможным повреждением панциря. Если самка теряет достаточно большой кусок своей брони из-за болезни или ранения, ее считают «благословленной звездами» и относятся к ней как к пророку – некоей ужасной разновидности пророка, на девять десятых безумной и на одну десятую пребывающей в неземном блаженстве. (Троянское слово «благословенный» – «улли» – означает также «обнаженный» и «опасный».)

Так что, возможно, она считала, что боги наделили ее неким великим откровением, которое явится ей, стоит лишь получше поискать в собственной душе.

Зилипуллу же никакая божественная истина не открылась – ему просто крайне не понравилось все то, что он ощущал. Едва коснувшись подушки, он разразился длинной тирадой из мандазарских ругательств – причем слова эти он произносил безо всякого акцента. В следующее мгновение он разодрал оболочку подушки, и ее студенистое содержимое разбрызгалось по всему помещению. Зилипулл раздраженно заявил, что это всего лишь случайность – мол, его клешни пронзили подушку, когда он свалился на нее, и не его вина, что из «хвоста» он появился именно таким образом. Мне же показалось, что он действовал вполне преднамеренно, в порыве гнева, но, учитывая характер Зилипулла, я оставил свое мнение при себе.

Фестина была единственной, кто еще оставался на Целестин, и вместо мягкой подушки ей теперь предстояло приземлиться в лужу холодного желе. Не слишком достойное прибытие для адмирала. Я поспешно начал собирать желе обратно в разорванный мешок, но Кайшо сказала, чтобы я не тратил силы зря.

– Ты недооцениваешь нашу доблестную предводительницу.

– Но ведь она свалится прямо в…

– Нет, – пообещала Кайшо. – Только не на глазах у Проуп.

Так оно и случилось. Мы все вылетали из «хвоста», словно из пушки, не владея собственным телом; но Фестина приземлилась на обе ноги, даже не споткнувшись, и теперь стояла перед нами со спокойным и уверенным видом.

Она посмотрела в сторону розового окна в задней стене транспортного отсека.

– Капитан Проуп, – невозмутимо произнесла она. – Адмирал на борту.

– Так точно, адмирал, – послышался голос Проуп. Я не мог видеть капитана, но был уверен, что сейчас она скрежещет зубами.

Входной люк транспортного модуля закрылся. Мгновение спустя отодвинулась дверь в задней стене и оттуда вышел Филар Тобит, улыбаясь во весь рот. Он уже собирался заключить Фестину в объятия, когда в громкоговорителях раздался голос Проуп:

– Разведчик Тобит! Стоять смирно, когда приветствуете адмирала!

Филар не остановился, хотя и замедлил шаг, а затем сделал вид, будто споткнулся, зацепившись правой ногой за левую, и обрушился на Фестину, обхватив ее руками за плечи, якобы чтобы не упасть. Она рассмеялась и прошептала:

– С днем рождения, старина! – И поцеловала его в щеку.

– Целовать чужаков – никогда, – пробормотал Зилипулл.

Я попытался стукнуть его по лбу, но он увернулся.

В течение следующего часа мы обустраивались. Двое разведчиков, Тобит и Бенджамин, показали нам наши каюты; капитан Проуп и красавчик лейтенант по имени Хакви обозначили свое присутствие («Приветствуем на борту "Палисандра", для нас большая честь оказать гостеприимство адмиралу, принцу и разумному паразиту…»), но сразу же после этой речи поспешно покинули нас («Нам необходимо быть на мостике, чтобы подготовиться к старту на Троян»). После того как они ушли, мне показалось, что Фестина пробормотала: «Скатертью дорога», но, возможно, я плохо расслышал ее слова.

Мандазарам предоставили пять отдельных кают, но они оставили четыре из них пустыми, набившись в пятую; Тобит и Фестина ушли поболтать о старых добрых временах; Кайшо получила новое кресло и развлекалась тем, что делилась некоторыми интимными подробностями, пока перепуганный Бенджамин пытался усадить ее туда, не дотрагиваясь до ее ног. («Мне сто десять лет, но у меня снова начались месячные! Видимо, это значит, что у меня может быть ребенок… если я найду подходящего мужчину. Дорогой мой Бенджамин, как тебе идея – родить ребенка с мхом вместо волос, у которого голова светится в темноте?»)

Что касается меня, то я оказался в точной копии каюты, которую занимал на «Иве». Ничего особо удивительного, поскольку дизайн кают был стандартным, но тем не менее мне было несколько не по себе. Пока я сидел в одиночестве, размышляя о том, зачем во все это ввязался, на экране появилось лицо Проуп, на которое падала уже знакомая мне полутень.

– Вниманию пассажиров и экипажа. Корабль покидает орбиту Целестин. Следующая остановка… – драматическая пауза, – Троян.

Мои нервы были настолько напряжены, что даже от столь дешевых театральных эффектов меня пробирала дрожь.

Есть определенная процедура, которой положено следовать, когда оказываешься на новом корабле. Я бы о ней не вспомнил, если бы не проходил то же самое не так давно на «Иве» – тогда две женщины из службы связи провели меня через весь рутинный процесс, пользуясь любой возможностью как бы случайно потереться о меня. (Чем больше я об этом думал, тем лучше понимал, насколько все на «Иве» находились на грани нервного срыва и причиной тому была отнюдь не скука.)

Подойдя к находившемуся в каюте терминалу, я представился мозгу корабля, сообщив свое имя, звание и код доступа, чтобы компьютер мог получить мои данные из центральной базы данных флота – нельзя сказать, что там содержалось слишком много сведений обо мне, но, по крайней мере, упоминалось о желтушной чахотке и аллергии на яблоки, последняя досталась мне по наследству. Врач, который генетически модифицировал Сэм и меня, предлагал устранить этот недостаток, но отец приказал оставить все как есть. Ему не хотелось, чтобы его дети лакомились сочными яблоками, в то время как сам он делать этого не мог. Это кое-что говорит о моем отце и еще больше – его слова, обращенные к нам: «Я мог бы сделать вас полностью совершенными, но не хотел, чтобы у вас была возможность наслаждаться тем, чем не могу насладиться я».

Передавая свои данные, я полагал, что для ответа потребуется некоторое время – ближайшая копия архивов флота находилась на базе Ирис, на расстоянии световой минуты отсюда. Но едва я завершил процесс идентификации, как компьютер объявил, что мне поступило предназначенное только для моих глаз сообщение. Это означало, что никто не мог прочитать сообщение до меня – хотя по давней флотской традиции считалось, что, если ты принадлежишь к флоту, ему же принадлежит и вся твоя переписка. Единственными, кто имел право посылать сугубо личные сообщения, были адмиралы, а адмиралов, которых мог интересовать разведчик второго класса Эдвард Йорк, было только двое:

1. Вице-адмирал Фестина Рамос. Но если ей хотелось что-то мне сообщить, она просто могла зайти ко мне в каюту.

2. Адмирал флота Александр Йорк. Мой отец. Если на «Палисандр» поступило сообщение от отца, то когда он его отправил? Вероятно, несколько раньше – когда его командир должен был избавиться от меня. Возможно, там могли содержаться извинения: «Прости, что мы вынуждены так поступить, сын, но Адмиралтейство не может позволить, чтобы ты вернулся домой». Нет, вряд ли. Скорее всего, ему хотелось в последний раз заявить, что я не оправдал его надежд, прежде чем вышвырнуть меня туда, где очень холодно и нет воздуха.

– Внимание, мозг корабля, – пробормотал я. – Я один, так что можешь отобразить сообщение.

Замерцал экран, и оказалось, что у сообщения мог быть еще один отправитель, которого я не принял во внимание.

– Сюрприз! – раздался с экрана голос Саманты.

– Стоп! – крикнул я. Изображение застыло. Это была Сэм!

Каштановые волосы, смеющиеся голубые глаза, веснушчатый нос… прошло двадцать лет, но она почти не постарела. Одному богу известно, каким образом ей удавалось принимать «таблетки молодости» на воюющей планете, но если кому-либо это и могло удаться, то именно ей.

Моя сестра была жива. Но в моей памяти навсегда запечатлелась страшная картина: намокшая от крови золотистая форма, дыра с рваными краями, пробитая в грудной клетке…

– Это неправда, – сказал я вслух.

Что-то было неправдой. Или смерть Сэм много лет назад, или изображение, которое было сейчас у меня перед глазами. Всем известно, что специалист легко может подделать компьютерную картинку. Я не мог доверять тому, что видел. Но кто мог оказаться настолько жестоким, чтобы послать мне такое сообщение – если оно не было реальным? И кто обладал правом посылать сообщения со статусом «получателю лично»?

– Мозг корабля, – сказал я, – назови отправителя сообщения.

– Нет данных.

– Нет имени? Нет информации о передаче? Ничего?

– Информация отсутствует. Запись датирована по троянскому календарю, 23 катшина.

Значит, Сэм сделала запись на следующий день после того, как «Ива» забрала меня с базы… если дата не была тоже поддельной. Заскрежетав зубами, я приказал мозгу корабля:

– Продолжить воспроизведение.

Изображение Сэм снова ожило.

– Бедный Эдвард, – сказала она, – надеюсь, у тебя не случилось сердечного приступа или чего-то в этом роде. Для тебя это наверняка жуткое потрясение, но тебе приходилось переживать и куда худшее.

Сэм говорила так, как она всегда говорила со мной. В качестве дипломата сестра могла сыпать направо и налево цветистыми фразами, но за закрытыми дверями наедине со мной… что ж, полагаю, по-настоящему хороший дипломат всегда подбирает соответствующие слова в соответствующей аудитории.

Если это действительно была Саманта. Мне пришлось напомнить себе, что это может быть всего лишь подделка. Но если так, то ее создатель должен был в точности знать, как именно Сэм разговаривала со мной без посторонних.

– Все дело в том, Эдвард, – продолжала она, – что я, как видишь, жива. Сейчас мне слишком сложно все объяснить, но когда-нибудь, обещаю, я это сделаю. Пока же мне хотелось бы лишь быть уверенной, что с тобой все в порядке… а это значит, что мы с тобой встретимся на Трояне.

Она протянула руку к объективу камеры и повернула его в сторону. Я увидел яркий солнечный полдень и хорошо знакомое мне место – парк Молчаливого Бога в окрестностях города Уншуммина всего в полутора десятках километров от дворца Истины. Мы с Сэм часто ходили туда гулять, особенно во время миграции красной рыбы каждой весной; ручей в парке становился красным от тысяч новых мальков, а воздух наполнялся острым запахом сахарного сиропа из котлов, которые разогревали на берегу мандазары. Красная рыба, сваренная в сахарном сиропе… мы ели ее каждый год, сидя на берегу ручья под алмазными деревьями.

Деревья были на месте – я видел их на экране. За двадцать лет они стали выше и их покрывала густая зеленая листва.

– Почти никаких следов войны, верно? – тихо сказала Сэм. – Это потому, что она почти закончилась. Власть в свои руки взяла одна из королев, и я – ее любимый советник. К тому времени, как ты прилетишь, здесь уже будет мир и я смогу защитить тебя от этих ублюдков из Высшего совета.

Она развернула камеру обратно и посмотрела прямо на меня.

– Если хочешь знать правду, Эдвард, – мне известно все, что с тобой случилось. Я узнала и про «Иву», и про то, как они пытались тайком вывезти королеву. Эти идиоты забрали королеву Умеренность, Эдвард, – последнюю из королев, препятствовавших достижению мира. Она одна из королев-изгоев и чуть ли не самый жестокий тиран на всей планете, несмотря на столь мирно звучащее имя. Так что я знаю, что будет дальше, – продолжала Саманта. – «Ива» заберет тебя, затем направится к Целестин. Глупая идея – как только «Ива» пересечет границу, Лига Наций уничтожит Умеренность и большую часть экипажа корабля. Возможно, даже всех. Тебе ничто не угрожает, брат, поскольку во всей вселенной нет более невинного существа, чем ты… но когда «Ива» причалит к базе Ирис и флотские увидят трупы, с Высшим советом случится истерика. Они немедленно постараются от тебя избавиться, Эдвард. Именно так рассуждают адмиралы: их первая реакция – упрятать свидетелей куда-нибудь подальше. А я не хочу тебя потерять.

Она снова улыбнулась, и мне захотелось улыбнуться ей в ответ, несмотря на десятки беспокойных мыслей, роившихся у меня в голове. Если Сэм не хотела меня потерять, почему она допустила, чтобы я просидел двадцать лет на базе, и ни разу не пыталась со мной связаться? Будучи ближайшим советником правящей королевы, она вполне могла найти способ послать мне весточку. Но я даже не знал о том, что она жива, пока неожиданно не покинул систему Трояна, и именно тогда она вдруг объявилась.

Словно ей доставляло удовольствие не вспоминать о моем существовании вплоть до момента, когда я направился домой.

Но сообщение продолжало воспроизводиться, и Саманта продолжала улыбаться – моя умная и красивая сестра, научившая меня всему тому, что я знал.

– Насчет «Ивы» я пока выяснила не все, – сказала она. – Я знаю лишь, что они взяли тебя с собой. Но я посылаю за тобой своих людей, Эдвард, чтобы вернуть тебя обратно. Так уж получилось, что у меня есть корабль, команда которого состоит из моих друзей-мандазаров. Если хочешь знать правду, когда-то он принадлежал флоту – небольшой фрегат под названием «Тополь». Но… гм… – Она наклонилась к камере и громко прошептала: – Я похитила корабль, Эдвард. Перед самой войной. Я знала, что флот перекроет все движение на Троян и с него, и мне хотелось оставить себе путь к бегству, на случай, если дела станут совсем плохи.

– Стоп! – бросил я. Моя сестра замерла, не успев моргнуть, с полузакрытыми глазами. Картинка получилась не слишком симпатичная, но в данный момент меня не особо интересовала внешность Сэм.

Значит, у нее был корабль – тот самый, похитивший «Иву». Видимо, команда корабля надеялась, что я все еще на борту, и они взяли «Иву» на буксир, чтобы доставить меня обратно на Троян.

Таким образом, Сэм оставила меня в одиночестве на базе, но едва она услышала, что я улетел с Трояна, как тут же послала за мной свой корабль.

И каким образом Сэм сумела его похитить? Вряд ли это было сложно – моя сестра была высокопоставленным дипломатом и дочерью адмирала. Она легко могла оказаться в числе приглашенных на борт, возможно, с несколькими помощниками, а затем опоить команду снотворным, оглушить газом или обездвижить с помощью станнеров… но это было не самым трудным. Что она сделала с членами экипажа после захвата корабля? Команда фрегата – сто человек. Если бы пришлось иметь дело лишь с одним-двумя, их можно было бы заставить молчать угрозой или подкупом, но с сотней такое бы не прошло. Кто-нибудь наверняка отказался бы сотрудничать. Как могла поступить с ними Сэм, чтобы никто никогда не узнал о том, что она совершила?

Я надеялся, что мне просто не хватает ума для того, чтобы узнать верный ответ, – наиболее очевидные варианты заставляли меня содрогаться от ужаса.

«Сэм! Что же ты сделала?»

И почему она спокойно мне об этом рассказывает? Неужели она думала, что я настолько глуп, что не стану задавать вопросов?

На какое-то мгновение у меня промелькнуло в голове: «Да, было время, когда подобные вопросы у меня бы не возникли», но мысль тоже внушала мне страх, и мне не хотелось на ней задерживаться.

– Продолжить воспроизведение, – велел я. Саманта моргнула и заговорила снова:

– Итак, я посылаю свой корабль за тобой. Если повезет, то ты все еще будешь на «Иве», когда «Тополь» достигнет Целестии, – и тогда вернуть тебя назад будет просто. Если же нет, моя команда будет предполагать, что тебя отправили куда-то в другое место, и «Тополь» разошлет это сообщение по всем кораблям флота в системе Целестии, с пометкой «лично получателю». – Она улыбнулась, словно маленькая девочка. – Папа показал мне, как войти в компьютерную сеть флота под видом адмирала. Высший совет зажарил бы его живьем, если бы там об этом узнали, но полагаю, их дети тоже в курсе – на случай крайней необходимости.

Она на секунду замолчала, затем демонстративно посмотрела по сторонам, словно проверяя, не подслушивает ли кто ее. К подобному жесту мы часто прибегали в детстве – знак «только между нами» означал, что Сэм собирается сказать нечто действительно очень важное. Она наклонилась к камере, пронизывая меня взглядом; глаза ее заблестели.

– А теперь, Эдвард, я хочу, чтобы ты внимательно меня выслушал. Самое главное для тебя сейчас – ускользнуть от флотских. Понимаешь? – Сэм говорила медленно и отчетливо… неужели она всегда разговаривала со мной именно так? – Если тебе говорят, что отвезут тебя домой, – не верь. Беги, Эдвард, ты должен бежать. Не дай им поймать себя в ловушку или причинить тебе какой-то вред…

Саманта на мгновение опустила взгляд и перевела дыхание. Потом снова посмотрела на меня:

– Я хочу дать тебе нечто очень ценное, Эдвард. Специальный код доступа отца к компьютерной сети флота. Ты можешь воспользоваться им, чтобы притвориться адмиралом, адмиралом из Высшего совета, облеченным чрезвычайной властью. Ты сможешь отдавать приказы, просматривать конфиденциальные файлы, делать все, что сочтешь нужным. Но без глупостей – если привлечешь к себе слишком много внимания, у тебя будут очень серьезные неприятности. Рассуждай здраво и обязательно беги.

Ее взгляд еще несколько мгновений сверлил меня, затем она расслабилась и улыбнулась.

– Как только сумеешь сбежать, Эдвард, возвращайся ко мне. На Троян, во дворец ее величества в Уншуммине. Хорошо? Иди прямо во дворец, и я буду тебя ждать. Все будет хорошо, как когда-то. Королева Умеренность была последней преградой на пути новой королевы; теперь, когда Умеренности не стало, ничто не препятствует миру, кроме остатков лишенных командования войск. К тому времени, когда ты окажешься здесь, Эдвард, мы закончим наводить порядок и никому больше не нужно будет сражаться.

Она поднесла пальцы к губам и поцеловала их, все это время глядя прямо в камеру.

– Возвращайся домой, Эдвард. Возвращайся в Уншуммин, во дворец. Прошу тебя. Здесь твое место. Здесь тебе будет хорошо. Здесь все будут тебя любить.

Лицо Саманты оставалось на экране еще несколько мгновений, и, даже несмотря на улыбку, в нем чувствовались грусть и боль. Затем экран потемнел, и мозг корабля сообщил мне, что к сообщению присоединены данные – секретный код доступа. Я велел компьютеру сохранить их, а затем снова опустился в кресло.

Долгое время я просто сидел, покусывая костяшку пальца.

Глава 24

ПРОХОЖУ ОБСЛЕДОВАНИЕ

Не знаю, как долго я сидел так в задумчивости, когда раздался стук в дверь. Естественно, не настоящий стук: кто-то за дверью коснулся пластинки входного сигнала и мозг корабля интерпретировал его как стук. Дверной сигнал можно было запрограммировать на любой звук – колокольчик, звонок, собачий лай… словом, на что хватало фантазии. Сэм всегда нравился настоящий стук, тихий и почтительный, словно стоявший за дверью застенчиво просил разрешения отнять несколько минут твоего времени. Естественно, если подобным сигналом пользовалась обожаемая мною сестра, то и мне хотелось такой же. Я не помнил, чтобы просил в качестве сигнала именно стук, но она ввела эту информацию в мои персональные данные, полагая, что это именно то, что мне нужно.

Внезапно мной отчего-то овладело смутное беспокойство. Возможно, мне следовало сменить стук на колокольчик. Или звонок. Или что-нибудь вроде птичьего щебета. Вот только чем больше я об этом думал, мне все сложнее казалось выбрать нечто новое, в то время как стук выглядел как раз к месту.

Стук повторился. Я посмотрел на дверной монитор и увидел Тобита, который стоял за дверью, сердито уставившись в глазок камеры.

– Пусть войдет, – сказал я мозгу корабля.

Войдя в каюту, Филар окинул ее мрачным взглядом и проворчал:

– Совсем как моя, разве что трусы с носками повсюду не разбросаны. – Он посмотрел на меня. – Нормально устроился? Или хочешь, чтобы я надавил на интенданта – пусть притащит сюда каких-нибудь безделушек, чтобы было повеселее? У него еще осталось несколько стеклянных фигурок, эти штуковины так здорово разлетаются на куски, когда швыряешь их о стенку!

– Нет, спасибо. – Я бросил взгляд на экран на столе, но он был пуст. Видимо, сообщение Сэм после воспроизведения было автоматически удалено из базы данных.

– Если ты не занят, Фестина хочет, чтобы ты спустился в лазарет. Поскольку ты близко общался с королевским ядом, она желает убедиться, что с тобой все в порядке. – Тобит закатил глаза. – Меня назначили тебе в сопровождающие на случай, если от яда у тебя начнутся судороги и тебя придется тащить на своем горбу.

– Никаких судорог у меня не начнется.

– Рад слышать. Ненавижу таскать тяжести.

Он подтолкнул меня к двери. Она открылась перед нами, и я уже собирался шагнуть за порог, когда Тобит схватил меня за воротник рубашки и, рванув так, что затрещала ткань, втащил меня обратно в каюту и развернул лицом к себе.

Я невольно вскинул кулаки. В голове у меня промелькнула дикая мысль: за мной шпионили, пока я слушал сообщение Сэм, и теперь Фестина, Проуп и все остальные намереваются меня схватить. Еще мгновение, и я ударил бы разведчика прямо в набухший с красными прожилками нос… но он быстро попятился, показывая на пол за дверью.

Палуба была покрыта ковром – учитывая, что эта часть корабля предназначалась для важных гостей, – украшенным изображениями красных палисандровых деревьев в окружении разноцветных спиралей. Сначала я ничего не увидел в том месте, куда показывал Тобит, но затем на одном из ближайших к двери палисандров заметил маленькое светящееся красное пятнышко.

– Мозг корабля, – сдавленно произнес Филар, – отключи освещение в коридоре.

Стало темно – за исключением пяти красных спор, мерцавших посреди ковра. Они расположились прямо на пяти красных палисандрах в ковровом орнаменте, из-за чего их трудно было заметить – и легко на них наступить.

– Кгм… – Я судорожно сглотнул.

– Кайшо, похоже, разбрасывает семена, – пробормотал Тобит. – Хорошо, что я заметил какое-то мерцание, прежде чем ты успел шагнуть.

Присев на край моей койки, он поднял ноги, проверяя подошвы ботинок. Никаких следов красных точек на них не было.

– Либо мне просто повезло, – сказал он, – либо он чересчур осторожен для того, чтобы меня кусать: у меня в крови осталось еще достаточно алкоголя, чтобы отравить любой поганый грибок, который попытается на мне укорениться.

Светящиеся пятнышки – одно прямо перед моей каютой и еще два по сторонам, так что я на них наверняка наступил, в какую бы сторону ни отправился.

– Думаешь, Кайшо специально хотела… В смысле, ведь это моя дверь…

– Йорк, старина, этот чертов мох по тебе сохнет. Или Кайшо. Или оба. Если ты попытаешься ее допросить, она наверняка поклянется, что это была всего лишь «маленькая милая шутка». Просто чтобы подразнить – споры бы на самом деле тебя не сожрали. Просто лизнули бы слегка и оставили в покое… этакий флирт со стороны балрога. – Он нахмурился. – Советую смотреть под ноги, приятель; похоже, слишком многим ты пришелся по душе.

В голосе его прозвучали язвительные нотки, словно он был неравнодушен к некоей женщине, вот только меня она любила куда больше. Но единственными женщинами на «Палисандре» были Проуп, Кайшо и Фестина…

Да уж…

– К черту! – с отвращением буркнул Тобит, вытирая ботинки о пол, хотя на подошвах и так ничего не было. – Давай вызовем пылесос и пошли отсюда. Нас ждут в лазарете.

Я молча кивнул.

– Вообще-то нам это делать не положено. – Вересиан, молодой флотский офицер – ему было лет тридцать, что не так уж и много для доктора медицины, – изучал мою медицинскую карту. – Там есть отметка: «Медицинскому обследованию не подвергать, за исключением экстренных случаев». Распоряжение Адмиралтейства. Официальное.

Фестина нахмурилась.

– Странно. Все на флоте проходят регулярные медицинские проверки.

– Прошу прощения, адмирал, но это не совсем так, – заметил Вересиан. – Бывают и исключения. Обычно по религиозным соображениям – например, оптеры.

Врач не мог прямо спросить, кому или чему я поклоняюсь – учитывая действовавшие на флоте строгие правила относительно религиозной терпимости, – но оптеры никогда не стеснялись говорить о своей вере. Их бог не приемлет никаких медицинских процедур; предполагается, что лишь небесам дано решать, выздоровеешь ты или нет.

(Только не спрашивайте меня, зачем бог сотворил вселенную, полную лекарств, а затем не велел их употреблять. Боги порой обожают создавать нечто великое и подсовывать его прямо вам под нос, а потом заявлять: «Если ты воистину любишь меня – никогда к этому не прикасайся». Примерно так, как моя сестра, когда прятала у меня в комнате свой дневник, чтобы отец его не нашел.)

– Я не оптер, – сказал я. – Я… гм… другой.

– Ты разведчик, старина, – ответил Тобит. – Мы все другие.

Но я был другим незаконно. Об этом я, естественно, не стал говорить вслух – если что-то и удалось вбить мне в голову, так это то, чтобы я всегда молчал о том, как стал таким. Не просто потому, что я был генетически модифицирован. Если уж говорить правду, то я в некотором роде был клоном собственного отца.

Ужасно, верно?

Конечно, не в точности им – врач, который меня проектировал, начал с отцовской ДНК, а затем внес в нее изменения с тем, чтобы сделать меня еще лучше. То же можно было сказать и про Саманту – та же самая личность, клон отца, за исключением того, что у нее была X-хромосома там, где у меня была хромосома Y. Что означало, что той же самой личностью она быть никак не могла. Вам, конечно, известно о генетических пороках, связанных с полом, когда если ты девочка – с тобой все в порядке, но если мальчик, то у тебя обязательно обнаруживаются какие-то недостатки. Сэм как-то раз пыталась мне рассказывать про различия X– и Y-хромосом, но у меня не было особого желания слушать. Все равно ведь ничего не изменить, верно?

Даже если сестре и не удалось объяснить мне, почему я получился таким глупым, она недвусмысленно дала мне понять, что я должен хранить свое происхождение в тайне. Клонирование в Технократии было запрещено уже много столетий, а генетические модификации строго ограничивались «устранением катастрофических нарушений», так что, если вам просто хотелось, чтобы ваши дети были красивее или умнее, вас могли посадить в тюрьму.

Хуже того, такие дети считались «потенциально неразумными», поскольку никто не мог предсказать, каким образом изменения в ДНК могут повлиять на «моральные характеристики». Слишком много факторов приходилось принимать во внимание и слишком много чудовищных примеров имело место в течение многих лет, когда люди пытались получить идеальное потомство, а в итоге получали монстров – психопатов, убийц или таких, у кого с мозгами дела обстояли куда хуже, чем у меня. Если бы на флоте знали правду о Сэм и обо мне, нас никогда больше не допустили бы ни на один корабль – из опасения, что мы можем внезапно свихнуться и стать неразумными существами, в которых уже нет ничего человеческого.

Чем больше я об этом думал, тем больше сожалел, что позволил Тобиту привести меня к доктору. Но мне просто не хватило тогда сообразительности.

– Гм…

Я пытался сочинить какую-нибудь причину, из-за которой меня нельзя обследовать. Неплохо, конечно, если бы отец меня предупредил о подобном распоряжении, так что оно не застало бы меня врасплох, но он, естественно, этого не сделал. Все, что я смог, это пробормотать:

– Моему отцу не нравилось, когда врачи слишком мной интересовались.

Фестина сочувственно посмотрела на меня. Вероятно, она решила, что мой отец был оптером, что окончательно повергло меня в замешательство.

– Не волнуйся, – сказала она, – если тебе разрешено проходить медицинское обследование в экстренных случаях, считай, что сейчас именно такой случай и имеет место. Ты получил две дозы яда королевы, Эдвард, а это дело серьезное. Лишь немногие из людей когда-либо подвергались действию этого яда, но для некоторых из них оно повлекло хронические расстройства здоровья. Верно, доктор?

Вересиана вопрос явно смутил. Трудно быть флотским врачом: на каждой новой планете, которую посещают люди, есть тысячи незнакомых болезней, с которыми до сих пор никому не приходилось сталкиваться. В медицинские базы данных занесены миллионы способов лишиться здоровья, и для многих из них зафиксировано лишь по три-четыре случая. Вряд ли Вересиан был в состоянии удержать все эти сведения в своей голове. Как и любой врач, он искал то, что нужно, когда это действительно было нужно, и в данный момент ничего не знал о мандазарском яде.

– Да, отвратительная штука этот яд, – пробормотал Вересиан. Он снова взглянул на Фестину и решил, что вряд ли ошибется, если согласится с адмиралом. – Этот случай определенно можно считать экстренным. Определенно. – Он повернулся ко мне. – Не могли бы вы снять футболку, разведчик?

– А надо?

– Давай, – проворчал Тобит, – забудь о том, что твой папаша терпеть не мог докторов. Сколь бы полоумным ни был твой старик, вряд ли он захотел бы, чтобы ты отправился в «Ох, дерьмо».

«Ох, дерьмо» – так у разведчиков было принято называть смерть, «погибшие» – ушедшие в «Ох, дерьмо». Разведчики часто выкрикивали эту фразу за мгновение до того, как их микрофон умолкал навсегда. Что такое они увидели, прежде чем передача прервалась, – узнать это удавалось редко.

«Вряд ли мой папаша особенно расстроился бы», – подумал я.

С другой стороны, отец иногда все же позволял мне общаться с врачами. И на экране вовсе не вспыхивала надпись «Генетически модифицированный клон», стоило мне лечь на смотровой стол. Вряд ли Вересиан нашел бы что-то подозрительное, если только не стал бы полностью расшифровывать мой геном… только зачем ему это?

– Ладно, – пробормотал я.

Фестина и Тобит наблюдали за тем, как доктор прослушивал мне сердце и заглядывал в горло. На самом деле, пока Вересиан возился со стетоскопом, датчики по всему помещению снимали куда более точные сведения и сравнивали их со всей доступной информацией в базах данных – но Сэм всегда говорила, что многим нравится привлекать внимание к собственной персоне. «Медицина – на девять десятых игра на публику, – как-то раз сказала она мне, – и дипломатия тоже».

Впрочем, на публику сейчас играл не только доктор. В конце концов, я был здесь единственным без футболки, и ни Фестина, ни Тобит не сделали даже попытки уйти, когда начался осмотр. Нет, они особо на меня не таращились, но смотрели весьма пристально, особенно когда Вересиан заставлял меня глубоко дышать. Видимо, они были родом из тех частей Технократии, где люди не стеснялись собственного тела. Но даже в этом случае, если бы осмотр продолжился ниже пояса, мне вовсе не хотелось присутствия толпы зрителей и особенно Фестины.

Вересиан закончил с простыми процедурами и подошел к терминалу, чтобы ознакомиться с показаниями датчиков. Пока он просматривал отчет, у меня вдруг зачесалось с внутренней стороны локтя – видимо, там трудились наниты, проникнув под кожу и отсасывая кровь из вены – мало чем отличаясь от нанитов-«глаз», пробравшихся в ядовитые мешки королевы.

В лазаретах всех кораблей флота плавают в воздухе отряды нанитов, словно маленькие лаборатории, берущие анализы крови, образцы тканей и прочее. Медицинские компьютеры, вероятно, отрядили микроскопические датчики в мои внутренние органы, легкие и желудок, в поисках новых данных. Я не был уверен в том, сколько им для этого потребуется времени: не так-то просто было найти, например, селезенку, тем более проделать над ней ряд анализов, – но они наверняка сейчас пересылали информацию в главный компьютер, бит за битом, сообщая ему данные о моих потрохах.

– Так, – сказал Вересиан всего лишь через несколько секунд. – Так, так, так.

– Что – так? – спросила Фестина.

Доктор бросил взгляд на нее, затем снова на экран.

– Просто… э… наверное, диагност пора заново откалибровать. – Он нажал несколько кнопок на панели управления, затем фальшиво улыбнулся. – Иногда такое случается.

Фестина посмотрела на него.

– И как часто такое случается?

– Не часто, но бывает.

Никто на внеземном флоте не застрахован от неполадок машин – ни врачи, ни разведчики, ни адмиралы, – так что Вересиан имел полное право сомневаться. Тобит наблюдал, как доктор возится с панелью управления, в то время как Фестина просто бросала по сторонам сердитые взгляды. Наконец она посмотрела на меня и спросила:

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Прекрасно.

Адмирал слегка улыбнулась.

– Ты действительно прекрасно выглядишь.

Затем она перевела взгляд с моей обнаженной груди на продолжавшего копаться в своей аппаратуре Вересиана.

Пять минут спустя доктор закончил с перекалибровкой, перенастройкой, перепрограммированием, перезапуском. Еще через пять минут он сказал:

– То же самое, те же результаты, что и в прошлый раз. Пациент определенно не является человеком.

Глава 25

МНЕ СТАВЯТ ДИАГНОЗ

На мгновение мне захотелось броситься прочь из лазарета. Но я этого не сделал, лишь открыл рот, намереваясь что-то пробормотать в свое оправдание – какую-нибудь трусливую чушь насчет того, что во всем виноват мой отец. Однако я не произнес ни слова – мною вновь овладел все тот же таинственный дух, заставив молчать.

– Что значит – не является человеком? – требовательно спросил Тобит, бросив на меня быстрый взгляд, словно мог определить мою видовую принадлежность лишь по внешнему облику.

– Все ткани в теле разведчика Йорка содержат компоненты, отсутствующие у вида «хомо сапиенс». Эти гормоны, ферменты, белковые структуры я не могу классифицировать.

– Может быть, они соответствуют другому виду? – спросила Фестина. – Например, балрогу?

Я содрогнулся – и не только я, но и тот, кто сейчас владел моим телом, – при мысли о том, что балрог все-таки подсадил в меня свою спору и теперь его маленькие посланники путешествуют по моей кровеносной системе.

– Нет, не балрогу, – сказал Вересиан, посмотрев на экран. Мы все облегченно вздохнули. – Но определить точнее крайне сложно. – Он показал на какое-то место в отчете. – Например, этот липид… у людей он отсутствует, но достаточно распространен у инопланетных видов. Он встречается у двадцати трех из известных нам разумных рас и у миллиардов низших существ с тех же планет.

– Мандазары среди них есть? – спокойно спросил я. Вернее, не я, а управлявший моим телом дух.

– Есть, – ответил Вересиан, просматривая данные.

– Если вы проверите другие чужеродные структуры, – продолжало существо внутри меня, – то, думаю, обнаружите, что все они встречаются у мандазаров.

– Гм… да. Да.

– Думаешь, это из-за яда королевы? – спросил Тобит.

– Нет. – Я покачал головой. – На Трояне я подхватил болезнь под названием «желтушная чахотка». Я проболел целый год и десяток раз чуть не умер. Группа мандазарских врачей пыталась меня лечить разными способами – в том числе пересаживали мне чужие ткани, предварительно напичкав нанитами, которые не давали организму отторгнуть трансплантат.

Глаза Вересиана расширились.

– Они пересаживали инопланетную ткань человеку? И вы при этом не погибли? И трансплантат действительно может выжить за счет питательных веществ в человеческой крови?

Я не был уверен в том, как именно меня лечили, но решил, что дух, скорее всего, говорит правду. За весь тот ужасный год я пережил столько операций и осмотров, и все они обычно сводились к просьбе: «Ляг ненадолго вон в ту машину, Эдвард». Вероятно, я прошел все медицинские процедуры, какие только можно себе представить. Естественно, доктору я об этом говорить не стал. Я вообще ничего не сказал. За меня ответил дух:

– Вы же знаете мандазаров. Стоит привлечь к решению проблемы достаточное количество самок, и они отлично с ней справятся.

Доктор посмотрел на меня так, словно не до конца мне верил… но ничего другого ему не оставалось. До войны на Трояне существовала наиболее развитая медицина. Это была основная область деятельности мандазаров – они не создавали звездолетов, роботов или нанотехнологий, но специализировались во врачевании представителей любых видов и в любое время. Можно сказать, именно они изобрели практически все, что находилось здесь в лазарете, даже если Вересиан об этом и не знал, – Троян пребывал в изоляции уже двадцать лет, намного дольше, чем этот парень занимался медицинской практикой.

– Если они действительно проделали это с вами, почему об этом нет никаких записей в вашей карте? – Он показал на экран, который я не видел, поскольку врачи всегда сажают вас под таким углом, чтобы вы не могли заглянуть им через плечо. Не дай бог, пациент что-нибудь увидит, тем более – сведения о самом себе.

– Видимо, записи не дошли, – ответил дух, управлявший моей речью. – Когда началась война, была неразбериха… и важные документы вполне могли пропасть.

– Но если вы болели этой желтухой целый год, – сказал Вересиан, – значит, чтобы составить рапорт, времени было вполне достаточно. Как только любой служащий флота заболевает инопланетной болезнью, необходимо уведомить об этом Адмиралтейство без каких-либо исключений.

– Да, – добавила Фестина, – это требование Лиги.

Это я знал – Лига требовала от нашего флота постоянного контроля над любыми угрозами для человеческой жизни. Высший совет не мог смотреть на это сквозь пальцы, поскольку иначе весь флот был бы обвинен в преступном пренебрежении безопасностью каждого.

– К сожалению, я был тогда не в состоянии отправить рапорт, и мне неизвестно, почему этого не сделали другие. Возможно, из-за несогласованности – каждый в дипломатической миссии думал, что это сделают за него.

Так сказал овладевший мною дух. Но я был уверен, что это вовсе не случайный промах. Во главе миссии стояла Сэм, и она отвечала в том числе и за меня. Составить рапорт было ее задачей, и, видимо, она этого не сделала.

Почему? Потому что не хотела, чтобы мною занялись флотские врачи, обнаружив мою модифицированную ДНК? Или…

У меня промелькнула некая мысль, но тут же исчезла.

Доктор потратил еще час, ломая голову над моей анатомией, но особого успеха не добился. Насколько он мог понять, обе дозы яда не принесли никакого видимого вреда, но поскольку он не знал, каким должен быть нормальный химический баланс моего организма, то не мог сказать, произошли ли в нем какие-либо изменения вообще.

– Сейчас вы почти на три процента мандазар, – озадаченно сказал он, – и, честно говоря, я не могу строить никаких прогнозов. Яд оказался для вас не столь чужеродным, каким бы он был для обычного человека. Это может означать, что у вашего тела больше шансов избавиться от яда, но, с другой стороны, яд может иметь более долгосрочные последствия, поскольку ваше тело оказалось к нему восприимчивым. Задача яда – изменять мандазарский метаболизм. Три процента вашего организма могут непредсказуемо мутировать, но я даже не буду видеть различий.

Все это прозвучало не слишком утешительно.

Вересиан сказал, чтобы я пришел к нему на следующий день, чтобы проверить, не изменилось ли что-нибудь. Я ответил, что приду, но уже начал придумывать оправдания для того, чтобы обойтись как-нибудь без этого. (К тому времени я уже снова мог говорить сам – владевший мною дух, видимо, утомился и оставил меня в покое.)

Доктор также спросил меня, не соглашусь ли я на полное медицинское обследование для научных целей – мой случай крайне интересен и о нем следует написать в каком-нибудь журнале. Для этого ему требовалось мое согласие на публикацию данных о себе, на что я ответил решительным отказом. Если бы он провел надо мной полное исследование, он наверняка узнал бы о моих генах то, что я предпочитал хранить в тайне.

Наконец, доктор потребовал, чтобы пришла Кайшо и подтвердила, что я разумен – я не был человеком, не был и мандазаром, и, учитывая то, что произошло с «Ивой», Вересиан не хотел рисковать.

– Брось, док, Йорк – отличный парень, – проворчал Тобит, но Фестина сказала, что дополнительная проверка не помешает.

– Ты ведь не против, Эдвард? – спросила она. – Лучше перестраховаться, чем потом пожалеть.

– Конечно, – кивнул я, словно меня совершенно не волновало, что Фестина доверяет Кайшо больше, чем мне.

Мы рассказали про споры, разбросанные за порогом моей каюты, но, похоже, Фестину вовсе не беспокоили попытки Кайшо подсадить балрога старому глупому Эдварду. Кайшо была разумна; я же, возможно, нет.

Пять минут спустя Кайшо уже сидела передо мной; волосы все так же полностью закрывали ее глаза. Не прошло и секунды, как она сказала:

– С ним все в порядке. – Она рассмеялась. – Вы даже не представляете, насколько с ним все в порядке.

Впрочем, не похоже, чтобы это хоть как-то успокоило Вересиана.

Филар Тобит проводил меня обратно в мою каюту. Он почти все время молчал, но задержался, чтобы помочь мне проверить, нет ли в помещении спор балрога. Мы велели мозгу корабля уменьшить освещение до минимума, чтобы легче было заметить светящиеся красные пятнышки, – именно поэтому нас окружала почти полная темнота, когда с другого конца каюты послышался голос Тобита, тихий и хриплый:

– Я заглянул доктору через плечо, когда он изучал твои данные, – пробормотал Тобит, словно разговаривая сам с собой. – Та отметка насчет того, что «медицинских обследований не проводить», появилась там двадцать один год назад – спустя долгое время после того, как ты поступил во флот. Так что, как мне кажется, твой отец не имеет к этому никакого отношения.

Я тупо уставился на него в темноте.

– Что ты имеешь в виду?

– Двадцать один год назад, – повторил Тобит. – Ведь именно тогда ты подцепил ту заразу на Трояне?

Я кивнул – и сглотнул комок в горле.

– Получается, не только твои приятели на Трояне забыли сообщить о твоей болезни, – сказал он, – но кто-то еще подделал твои медицинские данные, чтобы никто не узнал, что с тобой случилось. Кто-то снабдил тебя пометкой «Не обследовать», чтобы флотские доктора не выяснили, что ты на три процента мандазар. И кто бы это ни сделал – он либо адмирал, либо тот, кто может подделать адмиральские коды доступа. – Лицо Тобита полностью скрывала тень. – Так что это за история, Йорк? Кто морочит тебе голову? Ты знаешь?

– Нет, – ответил я, радуясь, что в темноте он не видит моего лица, поскольку хватило бы одного взгляда, чтобы понять, что я лгу.

На свете существовал лишь один человек, который мог не отправить соответствующий доклад, а затем воспользоваться отцовским кодом доступа, чтобы добавить отметку в мою медицинскую карту.

Зачем, Сэм, зачем?

Глава 26

ОБЕДАЮ ЗА ОДНИМ СТОЛОМ С КАПИТАНОМ

Поскольку это был первый день полета, капитан Проуп устроила официальный прием в кают-компании – нечто вроде обеда, на котором все сидят в парадной форме и пытаются вести себя любезно. Все двигаются чуть медленнее обычного и разговаривают чуть менее эмоционально, поддерживая беседу на общие темы, вместо обычного: «Какой идиот проектировал эти чертовы топливные фильтры?»

Что касается меня, то я не слишком годился на роль остроумного собеседника. Я вообще не особо разговорчив, к тому же бортовые часы «Палисандра» чересчур расходились с привычным для меня суточным циклом. Мой мозг все еще подчинялся сменам дня и ночи на «Иве», так что обед в восемь вечера по времени «Палисандра» приходился для меня примерно на три часа утра.

Важным персонам выпала честь обедать за одним столом с капитаном – Фестине, как адмиралу, Кайшо, чьи ноги являлись наиболее высокоразвитым существом на корабле, и мне, как… кто знает, возможно, Проуп хотела держать меня под присмотром. Не так давно она была готова вышвырнуть меня на какой-нибудь ледяной спутник, да и сейчас я был для нее тем, кому известно Чересчур многое.

Мандазарам выделили отдельный стол рядом с нашим. Естественно, он был ниже – лишь несколько сантиметров от пола, – и вокруг него были разложены обеденные циновки. Видимо, это была работа Тобита и Бенджамина – на долю разведчиков всегда выпадает задача сделать так, чтобы инопланетянам было удобно. (Разведчики немало времени посвящают изучению инопланетных обычаев – подобные знания часто помогают выжить на чужих планетах. Может, это и удивительно, но представители многих рас охотно перережут вам горло из-за дурных манер, в том числе и за столом.)

Что касается самих Тобита и Бенджамина, то их загнали куда-то в задние ряды, вместе с остальной командой. Поскольку Фестина, Кайшо и я расположились за главным столом, Проуп, видимо, решила, что разведчиков рядом с ней и без того достаточно.

Фестина сидела справа от Проуп, на самом почетном месте – единственно возможном для гостя-адмирала. По какой-то причине мне досталось второе лучшее место, слева от капитана. Рядом со мной оказался тот самый подобострастный Хакви, который, похоже, занимал некое привилегированное положение на «Палисандре», хотя и был только лейтенантом. Куда более высокопоставленный персонал – главного инженера, начальника Службы безопасности, даже старшего помощника – отселили за другие столы. Возможно, они обладали достаточным влиянием для того, чтобы специально попросить предоставить им такие места; что касается Хакви, то ему явно было не по себе под стальными взглядами капитана и адмирала.

Во время первой части обеда Проуп большую часть внимания уделяла Фестине, пытаясь выманить у нее пикантные слухи о борьбе за власть в Высшем совете. Капитан была из тех, кто прямо-таки сочится лестью, если действительно хочет чего-то добиться. И ей в самом деле это удавалось – я вдруг обнаруживал, что улыбаюсь ей в ответ, хотя прекрасно понимал, что все это лишь игра. Секрет заключался в том, что сама Проуп не понимала, что она ужасный лицемер, полагая, что ведет себя совершенно искренне. Подобное я встречал среди дипломатов, которые искренне верили, что являются образцами правдивости, поскольку считали всех остальных большими лжецами, чем они сами.

Впрочем, изысканные манеры Проуп на Фестину почти не действовали. Она отвечала односложно, не рассказывала никаких историй вроде того, как посол мириаподов родила за обеденным столом. У меня возникло ощущение, что Фестина несколько недолюбливает Проуп и отказывается иметь с ней какие-либо отношения, за исключением холодно-вежливых.

Что касается собственно содержания беседы – насчет того, кто из высших адмиралов что и кому сказал во время недавнего совещания о некоей расе пикокцев, – то я сонно пропускал ее мимо ушей, пока Проуп не спросила меня:

– А как ко всему этому отнесся ваш отец?

Я вздрогнул и очнулся, чувствуя, что краснею. Проуп знала, кто я такой. Окинув взглядом стол, я увидел, что Хакви ухмыляется, Фестина помрачнела, а Кайшо, выражения лица которой не было видно за волосами, наклонила голову, словно желая услышать мой ответ. Я понял, что им все известно. С тех пор как я оказался на борту, у них, видимо, нашлось время ознакомиться с моими данными из базы флота.

Впрочем, я сам дурак, мне следовало этого ожидать. Умные люди выясняют, с кем им приходится иметь дело. Я же просто хотел… не знаю. Я просто хотел оставаться Эдвардом Йорком, а не сыном Александра Йорка. Особенно учитывая то, как Фестина относилась к адмиралам из Высшего совета.

– Гм, – сказал я. – Гм… Мой отец никогда не говорил мне, что и о чем он думает. Разве что, может быть, когда разговаривал с кем-то другим и не замечал, что я тоже рядом. За последние двадцать лет я не слышал от него ни слова; все это время он посылал письма моей сестре, не мне. После того, как погибла сестра… – Я замолчал, вспомнив, что Сэм жива. – Мы с отцом никогда не были близки, – пробормотал я, надеясь, что этим и закончится.

Однако Проуп этого было мало.

– Честно говоря, я удивлена, что вы с вашим отцом настолько… далеки друг от друга. – Она сочувственно улыбнулась – во всяком случае, сделала вид, что сочувствует. – Знаете, вы ведь настолько на него похожи. Просто весь в отца. Нет, вы даже еще симпатичнее.

Она легко рассмеялась. Я тоже попытался засмеяться, но у меня это не слишком получилось – сколь бы глуп ты ни был, тебя всегда замечают, если хотят с тобой пофлиртовать. И если ты не ответишь тем же, тебя сочтут грубияном или чересчур заносчивым. Вот только мне никогда не удавалось соображать достаточно быстро для того, чтобы отвечать на заигрывания, особенно когда я сам никакого сексуального желания не испытывал.

Так что несколько секунд я просто сидел, не имея никакого понятия, что сказать. Мне не хотелось говорить об отце, и уж со всей определенностью мне не хотелось обсуждать, насколько я на самом деле симпатичный. А потом я вдруг обнаружил, что отвечаю:

– Прошу прощения, капитан, но если кто-то и был весь в отца, то это моя сестра Саманта. Она тоже была намного красивее его, почти такой же, как и присутствующие здесь прекрасные дамы, но Сэм унаследовала и личные черты отца, его силу воли. Что, боюсь, и привело ее в итоге к печальному концу.

– Сочувствуем вам, ваше величество, – прошептала Кайшо. Она лишь слегка подчеркнула слова «ваше величество» – не с сарказмом, но с умыслом. Словно знала, что обращается не просто к старому зануде Эдварду Йорку, разведчику II класса.

Да, мною вновь овладел дух – я чувствовал себя пассажиром с заднего сиденья, наблюдающим за тем, кто сидит за рулем. «Намного красивее, почти такая же, как и присутствующие здесь прекрасные дамы…» Я никогда не говорил ничего подобного. Интересно, почему Фестина не спросила: «Что с тобой?» Даже если мы и были знакомы всего лишь один день, она наверняка должна была заметить разницу. Но она просто сказала:

– Расскажи нам о своей сестре, Эдвард. Что на самом деле случилось с миссией на Трояне?

Существо, управлявшее мной, было только радо изложить свою версию тех давно минувших событий – версию, полную шуток и лукавых намеков, большая часть которых была адресована Проуп. «О, капитан, если бы вы только видели…», «Возможно, когда-нибудь мы сможем вместе побывать в…». Поражение Трояна в войне представлялось как ряд глупых ошибок и просчетов, а не как отчаянная борьба за то, чтобы избежать самой войны.

Пока овладевший мною дух заставлял глаза Проуп блестеть от восторга, с усмешкой рассказывая о разрушениях и смерти, я думал о том, что происходило на самом деле. Об истинных событиях.

На самом деле все случилось из-за того, что у кого-то в неподходящее время возникли неподходящие идеи. Думаю, это старая как мир ситуация в истории человечества и она столь же обычна для других частей галактики.

Мандазары генетически запрограммированы для жизни в условиях монархии – это было ясно каждому. Но не каждый мог это принять. По крайней мере некоторые расы, начавшие посещать Троян после того, как он присоединился к Лиге Наций.

Вы знаете, о чем я, – вы наверняка смотрели «Час эволюции» хотя бы раз, там, где пурпурный кашлинг вопит тонким голосом о том, что полная анархия – единственный путь для любой расы, чтобы подняться на следующую ступень разумности. Потом есть еще «виртуальные чувственные ощущения» общины арканоидов, и «путешествующие выставки искусства», которые, по мнению мириаподов, должны склонить людей к тому, чтобы отвергнуть упадочническую «культуру развлечений», отравляющую человеческую цивилизацию. Очень многие инопланетяне с фанатичной решимостью готовы были убедить людей в ошибочности избранного ими пути.

Но люди всегда относились к подобному спокойно, по сравнению с мандазарами. Во всяком случае, мы никогда не доводили до бешенства фасскистеров.

Точно так же как мандазары специализировались на медицине, фасскистеры специализировались на робототехнике. Может показаться, что эти две области практически не перекрываются, но это не так. Роботы фасскистеров обладают множеством биологических компонентов, поскольку органика позволяет сделать многое из того, на что не способна электроника. Еще одна точка соприкосновения медицины и кибернетики – вся область применения нанотехнологий: врачи просто обожают микроскопических роботов, которые могут проникнуть внутрь тела пациента, разрушая злокачественные опухоли, очищая сосуды от холестерина и так далее.

Поэтому Троян всегда вел оживленную торговлю с фасскистерами, продавая замысловатые биологические материалы для использования в роботах и покупая новых хитроумных нанитов для медицинских целей. И мандазары, и фасскистеры могли бы быть вполне довольны таким положением дел, если бы не одна мелочь. Фасскистеры терпеть не могут королевской власти.

Когда-то давно у фасскистеров были свои царствующие особы, целая отдельная каста, аналогичная мандазарским королевам; и, если говорить в общем, они правили вполне достойно, компетентно и великодушно, не проявляя особых склонностей к тирании. Собственно, в этом и заключалась проблема. Однажды явился некто из Лиги Наций и объявил, что короли разумны, но простые граждане – нет. Вскоре большая часть правящей касты покинула родную планету, отправившись на более высокоразвитые миры среди звезд. Остальное же население настолько разозлилось, что убило всех оставшихся титулованных особ и поклялось, что никогда больше не потерпит монархии. Даже после того как фасскистеры достигли достаточного уровня цивилизации, чтобы быть принятыми в Лигу, тысячу лет спустя их все так же приводило в бешенство одно лишь упоминание о коронах, тронах и дворцах.

Саманта говорила, что проблема заключалась в их психологии – у фасскистеров до сих пор сохранялся врожденный инстинкт подчинения королям, и вместе с тем они чувствовали себя преданными и покинутыми своими лидерами, что они и пытались компенсировать агрессивными антимонархическими выступлениями. Примерно так, как бывает у людей, которые лишились в детстве матери и ощущают огромную утрату в своей жизни, даже если их воспитывают добрые няни и у них есть любые игрушки, каких они только могут пожелать.

Таким образом, как бы фасскистеры ни зависели от торговых отношений с Трояном, они просто не могли вынести саму мысль о существовании королев. Собственно говоря, они использовали любой шанс для подстрекательства толпы, пытаясь убедить всех, что демократически избранный парламент, или республика, или олигархия, или технократия, или даже случайная выборка из двухсот граждан сможет править планетой куда лучше, чем ее величество королева Истина и три нижестоящие королевы.

Поначалу ничто не предвещало неприятностей, поскольку мандазары не обращали никакого внимания на речи фасскистеров, но с течением времени фасскистеры научились играть на естественном недовольстве народа. Когда у мандазаров что-то шло не так – срывалась сделка, не приживалась пересадка ткани, случалось стихийное бедствие или даже просто день складывался неудачно, – можно было обнаружить рядом фасскистера, нашептывавшего, что во всем виновата королева.

Естественно, королев это приводило в ярость. Несколько раз они высылали с планеты самых активных смутьянов, но это не только мешало нормальной торговле с фасскистерами, но и вызывало недовольство других рас – Троян оказывался «недружественным к инопланетянам». Так что по большей части королевы ни во что не вмешивались – лишь ворчали себе под нос, стиснув клешни и втянув жала.

Но тем не менее вечно так продолжаться не могло. В конце концов королевы обратились к третьей стороне, надеясь, что хоть кому-то удастся образумить фасскистеров.

И тогда внеземной флот отправил на планету небольшую дипломатическую миссию во главе с Самантой Йорк.

Первый день работы: официальный прием в Большом зале дворца Истины, в городе Уншуммин. Зал был огромным, высотой в три этажа, с балконами вдоль стен, и достаточно длинным для того, чтобы в нем можно было проводить олимпийские состязания по метанию копья, но в нем полностью отсутствовало искусственное освещение. Вместо этого он был заполнен «уиши» – искусственно созданными насекомыми, которые напоминали светлячков, но не мерцали, а светились ровным свечением. Над головой висели маленькие стеклянные блюдечки со сладкой водой – кормушки для уиши, постоянно собиравшихся вокруг них. Однако хватало и тех, кто летал сам по себе, словно крошечные блуждающие звезды.

В честь нас, представителей флота, комната была залита бирюзовым светом, который Истина объявила цветом касты «хомо сапиенс». Мандазары искренне сожалели, что у людей нет четкого цветового разграничения – у нас у всех был разный оттенок кожи, не говоря уже о цвете глаз и волос, – так что Истина настояла на том, чтобы придать бирюзовому цвету официальный статус, чтобы мы не чувствовали себя ущемленными среди тех, кто обладал цветом собственной касты.

В бирюзовой одежде я выглядел не так уж и плохо. Сэм, естественно, выглядела просто сказочно – особенно если учесть, что на ней было облегающее вечернее платье. Сестра заказала для нас наряды еще до отлета с Новой Земли, и я понятия не имел, почему никому из других дипломатов не было сказано, что он должен быть одет в бирюзовое. В итоге всем им пришлось напялить уродливые бесформенные комбинезоны, сшитые мандазарскими портными, которым было известно, что у «хомо сапиенс» две руки, две ноги и голова, но, похоже, все их познания о человеческой фигуре этим и ограничивались.

Поскольку это был наш первый официальный прием, сестра не отпускала меня от себя, чтобы со мной не случилось каких-нибудь неприятностей, но на самом деле я понятия не имел, что такого она могла предположить. Что я начну танцевать посреди фонтана, брызжущего бирюзовыми струями? Или захочу пожевать бирюзовые цветы, украшающие зал? Заберусь по бирюзовым занавескам, которые свисали со стен, потолка и перил, так что весь зал напоминал морской грот?

Нет, я прекрасно знал, как вести себя на публике. Это фасскистеров следовало поучить хорошим манерам – поскольку они явились, переодевшись мандазарскими королевами.

Возможно, вы заметили, что я нигде не описывал внешнего вида фасскистеров. Тому есть причины: я никогда не видел ни одного из них во плоти. Где бы они ни появлялись среди представителей других видов – и, возможно, даже на своей родной планете, – они всегда перемещаются внутри специально для этого предназначенных роботов. Когда фасскистеры посещают Землю, они путешествуют внутри роботов-андроидов – вполне человекоподобных, если не считать огромной груди размером с пивную бочку. Собственно говоря, именно там находится кабина, в которой сидит фасскистер и управляет машиной, заставляя ноги ходить, руки – двигаться, а рот – болтать о том, насколько плоха монархия.

Конечно, многие высказывают предположения насчет того, как выглядят фасскистеры. Они должны быть достаточно маленькими, чтобы помещаться в груди робота, – размером с выдру или крупного кота. Большинство дипломатов в нашей миссии считали, что фасскистеры – всего лишь большие мозги; остальное же тело отмирает вскоре после рождения, и роботы-оболочки обеспечивают все необходимое для поддержания жизнедеятельности мозга. Саманта критиковала подобную теорию за банальность, полагая, что мозг внутри робота – всего лишь старый стереотип, а правда на самом деле куда более необычна и интересна, но ни она, ни кто-либо другой не могли сказать на этот счет ничего определенного.

Всем, однако, было известно, что фасскистеры могут менять свои тела, когда захотят; и в первый вечер нашей миссии на Трояне все фасскистеры явились в одинаковых робокостюмах мандазарской королевы – каждый в натуральную величину, ярко-желтый, с четырьмя клешнями, зелеными ядовитыми железами и мозговой шишкой, еще крупнее, чем у Истины. К тому же от них от всех несло королевским феромоном, запаха которого никто из людей не чувствовал, но который практически парализовал любого мандазара, за исключением королевы.

Королевский феромон – особый запах, который королева может издавать по собственному желанию. Одно лишь дуновение его превращает других мандазаров в существа, которые едва держатся на ногах и готовы исполнить все, что прикажет им королева. От мандазара требуется немалое самообладание, чтобы ему противостоять, и большинство даже не пытаются этого делать. В конце концов, почему бы не повиноваться законной правительнице?

Сама Истина практически никогда не пользовалась феромоном, считая ниже своего достоинства силой подчинять себе подданных. Почти никто во дворце никогда прежде не знал его запаха, пока фасскистеры не намазались им, словно дешевыми духами. Одному богу известно, каким образом фасскистеры воспроизвели феромон – возможно, с помощью тайного отряда нанитов, которые крутились вокруг Истины и сумели получить дозу для анализа. Как бы там ни было, фасскистеры явно восстановили его формулу в совершенстве, поскольку все до единого воины, рабочие и самки упали ниц, когда фасскистеры горделивой походкой вошли в зал.

Все голоса стихли. Не раздавалось ни звука, кроме журчания фонтанов и глухих шагов фасскистеров. Перешагивая через лежащие на их пути тела, шестеро чужаков подошли к серебристому возвышению, служившему троном для Истины. Тогда я еще не умел читать выражения морд мандазаров, но любой дурак понял бы, что королева разъярена настолько, что готова убить любого. Я вполне мог представить, что сейчас она скажет: «К черту разум и Лигу Наций – эти ублюдки заслужили смерть».

Именно в этот момент Саманта шагнула вперед, оказавшись прямо перед фасскистерами, между ними и троном. Я стоял по правую руку от Сэм, готовый защищать сестру все те полторы секунды, которые потребуются королеве, чтобы меня прикончить. Справа от нас были шесть роботов размером со слона, а слева – взбешенная Истина, столь же гигантская, к тому же еще на метровом возвышении. Очень хотелось верить, что сестре удастся разрядить обстановку несколькими умными словами.

– Моя работа, – сказала она, – заключается в том, чтобы, разговаривать с другими. Когда же другие не готовы к разговору… – Она повернулась к фасскистерам. – Когда им лишь хочется всех вывести из себя и преднамеренно устроить скандал… – Сэм полезла в сумочку. – Тогда нужно каким-то образом привлечь их внимание.

Она достала маленький стеклянный шарик. Все взгляды следовали за ее рукой, когда она передавала его мне.

– Разбей, – прошептала она едва слышно. Несколько мгновений я колебался – с детства терпеть не могу что-либо разбивать, – но Сэм была умнее меня и, видимо, знала, что делает.

Я раздавил шарик между ладоней. На пол посыпались осколки стекла. Туда же упали несколько капель моей крови – хотя мои ладони были достаточно мозолистыми после занятий боевыми искусствами и я не слишком сильно порезался. Куда более отчетливо я почувствовал странное пушистое прикосновение между пальцами – наниты. Я поднял руки и широко развел их, чувствуя, как по запястьям стекает кровь; но я вполне мог представить, как крошечные нанороботы разлетаются от них во все стороны, устремляясь к нависшим над нами фасскистерам.

Ближайший к нам фасскистер, видимо, догадывался о том, что может содержаться в стеклянном шарике – фасскистеры не хуже других знают о нанооружии, – и гигантский робот попытался сделать шаг назад. Тело сдвинулось, но ноги остались на месте, бесшумно отделившись от корпуса. С приглушенным звуком тело робота свалилось на бирюзовый ковер. Ноги еще мгновение продолжали стоять, затем упали в разные стороны, словно шесты обрушившейся палатки.

Некоторые фасскистеры попытались убраться подальше, остальные замерли как вкопанные, возможно думая, что с ними ничего не случится, если они не будут двигаться. Но это не имело никакого значения. В течение десяти секунд у всех роботов отвалились ноги, и громадные желтые машины вместе с их водителями неподвижно застыли посреди зала.

Антенны и вибриссы Истины медленно расслабились, и ярость сменилась удовлетворенной улыбкой. Остальные мандазары, все еще находившиеся под действием королевского феромона, продолжали лежать, трепеща, на полу, пока она не сказала:

– Смейтесь.

Зал взорвался смехом, напоминавшим человеческое хихиканье, негромкое, но весьма усердное, сопровождавшееся размахиванием антеннами и щелканьем клешнями. Группа воинов оттащила сломанных роботов из дворца в Дипломатический квартал, где безногих королев оставили на обочине возле фасскистерского посольства. Тем временем Истина вознесла хвалу Сэм и мне, объявив нас любимцами трона.

В наш первый вечер в Большом зале мы, возможно, и завоевали дружбу Истины, но никоим образом не смягчили напряженность в отношениях между Трояном и фасскистерами. Напротив, стало еще хуже, в особенности из-за того, что фасскистеры начали использовать королевский феромон по всей планете. На деловом совещании с мандазарскими производителями они могли выпустить в воздух немного феромона, «просто чтобы легче было честно договориться». Ходили также слухи, будто феромон распространяли в тавернах и школах, а потом уговаривали одурманенных мандазаров поднять мятеж против королевы.

Не знаю, случалось ли подобное на самом деле, но слухи пошли, и вскоре мандазарские мстители занялись поджогами фасскистерских складов. Фасскистеры в ответ начали защищать свою собственность, прибегая к по-настоящему жестким мерам – нервно-паралитическим ядам, минам-ловушкам, световым бомбам, ослеплявшим каждого мандазара в радиусе их действия, включая невинных прохожих.

Сэм прилагала все усилия, чтобы разрядить обстановку, но все ее попытки заканчивались неудачей. Смутьянов сажали в тюрьмы или изгоняли с планеты, но их место занимали новые.

Естественно, высылка подстрекателей с Трояна влекла за собой и другие проблемы. Не раз случалось так, что, когда у фасскистеров появлялся шанс немного остыть и подумать, они начинали сомневаться в том, является ли их поведение стопроцентно разумным. Вскоре изгнанные фасскистеры приходили в ужас оттого, что поступали «без должного уважения к разумной жизни», и поднимали стон по поводу того, что их наверняка убьет Лига, если они покинут систему Трояна. В конечном счете нашему флоту пришлось оплатить фасскистерам постройку орбитального поселения в окрестностях троянского солнца. Посредником в переговорах частично выступила Сэм – Технократия пыталась удовлетворить как Троян, так и фасскистеров.

Почему Технократия пошла на подобные расходы? Потому что человечество нуждалось в медицинских технологиях мандазаров и робототехнике фасскистеров; мы уже не могли уйти просто так, не разозлив обоих наших торговых партнеров. И несмотря на то что ситуация на Трояне становилась все хуже, мы продолжали считать, что спор можно разрешить с помощью очередной формальной договоренности.

По одной из таких договоренностей я стал супругом королевы Истины. Иногда мне кажется, что для Сэм это было всего лишь шуткой, поводом заявить, что она – единственный человек в двадцать пятом столетии, которому удалось организовать дипломатический брак. К тому же она все время поддразнивала меня – мол, каково обниматься с гигантским омаром? Чего я, впрочем, никогда не делал, а уж о сексе не могло быть и речи.

В отличие от обычных самок брачный период у королев наступает не раз в девять лет, они откладывают по одному яйцу каждые двенадцать недель – когда приходит время, они хватают какого-нибудь воина, делают что положено, а затем забывают о сексе, пока не придет очередь следующего яйца. Иными словами, королевы ведут себя почти столь же платонически, как и самки: когда они занимаются сексом, речь идет исключительно об оплодотворении яиц, а не, гм… в общем, обо всем том, что имеет значение в сексе для людей. Поскольку я принадлежал к иному виду, Истина в подобные периоды обо мне даже не думала.

Тем не менее она снабжала меня служанками для того, чтобы я с ними спал. До сих пор мне ни разу не приходило в голову, что, возможно, она полагала, что мне может захотеться… гм…

Я еще почти ничего не говорил о других королевах – Стойкости, Чести и Доброте. Каждая из них правила своим собственным огромным континентом, подобно губернаторам провинций, подчинявшихся ее величеству. Нижестоящих королев подобное положение никогда особо не радовало, но они как-то с ним мирились, пока не возникла напряженность в отношениях с фасскистерами, из-за чего вся политическая система начала разваливаться. Когда мир летит в тартарары, у королев срабатывает природный инстинкт, заставляющий подчинять себе всех окружающих. Не имеет значения, есть ли у них на самом деле хоть какие-то идеи насчет того, как разрешить кризис – они просто абсолютно убеждены, что должны взять всю ответственность на себя.

Именно так и произошло в данном случае – королевы не нашли ничего лучшего, как принять самые строгие меры к фасскистерам, или к мандазарам, или и к тем и к другим. Пока Истина в Уншуммине пыталась всех помирить, нижестоящие королевы изо всех сил стремились применить свою собственную власть. Вскоре каждая из них создала свои тайные полицейские силы – и силы эти состояли из изолированных воинов. (Изолированных – значит, содержавшихся в отдельных казармах, где они не могли общаться с рабочими и самками.) По словам королев, в тяжелые времена крайне важно иметь элитные подразделения солдат, которые выполняли бы приказы, не задавая никаких вопросов. Возможно, кто-то и считал подобное промывкой мозгов, но оно действительно оказалось чертовски эффективным.

Истина вынуждена была действовать крайне осторожно – стоило ей чересчур разозлить нижестоящих королев, как они могли бы поднять мятеж. Такое уже случалось в прошлом, так что, возможно, в некотором количестве изолированных воинов и не было ничего плохого. И в конце концов, что плохого в изолированных рабочих в ключевых отраслях промышленности, для гарантии, что производство не упадет? Или в изолированных самках в научных центрах, поскольку они куда лучше сосредоточивались на конкретной цели, когда их не отвлекала семья?

Вы, наверное, уже поняли: именно этот клин и раскалывал троянское общество. Но закон и порядок вполне могли сохраниться, если бы кто-то не выпустил на волю замороженных королев.

Рядом с территорией дворца ее величества находился Королевский криогенный центр – хранилище для следующего поколения троянских правителей. Королевы могли производить наследниц, когда хотели, затем те росли до восемнадцатилетнего возраста под присмотром матерей, а потом их погружали в анабиоз до тех пор, пока кто-то из старых королев не умрет. Это гарантировало, что в любой момент найдется молодая королева, которая сможет принять власть, но при этом молодые ничем не угрожали старшим. Хотя юных королев не слишком радовала перспектива оказаться в анабиозной камере, они шли на это как на разумный компромисс – в любом случае у каждой из них был шанс стать полноправной правительницей, без необходимости сражаться с другими претендентами на трон.

Все было хорошо… до той ночи, когда меня разбудил страшный взрыв рядом с дворцом.

Я вскочил с постели, крича какие-то глупости вроде: «Что это было?» Но служанка, составлявшая мне компанию, не ответила; она просто лежала, дрожа, словно перепуганный кролик. К тому времени мне достаточно хорошо были знакомы подобные симптомы – хотя я сам и не ощущал запаха, воздух наверняка был пропитан королевским феромоном. Он не мог принадлежать Истине, поскольку та отправилась с визитом к королеве Стойкости; вероятно, фасскистеры взорвали где-то неподалеку газовую бомбу и теперь добра от них ждать не приходилось.

Дворцовая стража была обучена мерам предосторожности на случай подобных атак, включая противогазы и несколько герметичных помещений для охраны. Я побежал в ближайшее из них, чтобы выяснить, что происходит; дежурный сержант сказал мне, что взрыв произошел не в самом дворце, но в Криогенном центре по соседству. В этом не было ничего хорошего, особенно учитывая, что силы охраны дворца не могли выделить слишком много народа, чтобы прояснить ситуацию: они опасались, что взрыв был лишь диверсией, чтобы отвлечь внимание охраны, в то время как основной целью являлся сам дворец.

В конце концов я побежал к Криогенному центру, и, наверное, половина обитателей дипломатического квартала бежала в туже сторону – дивиане, мириаподы, даже какое-то существо, напоминавшее перекати-поле с глазами на отростках. Что касается меня, то будь я дипломатом, я бы оставался в безопасном посольстве, вместо того чтобы спешить полюбоваться на самый последний террористический акт в необъявленной войне; однако дипломаты обожают наблюдать вблизи за сценами жестокости и насилия и, возможно, фотографировать происходящее.

Когда я добрался до здания центра, моя сестра уже стояла рядом с ним, глядя на большую дыру в стене. Из пролома валили клубы пара, столь густого, что внутри ничего не было видно, но слышались звуки, напоминавшие металлический лязг и удары бросаемых предметов. Кто-то внутри крушил все подряд.

– Фасскистеры? – шепотом спросил я у Саманты.

– Похоже, их работа, – сказала Сэм отнюдь не шепотом. Похоже, ее не волновало, что другие могут услышать каждое ее слово. – Во-первых, феромоны, чтобы нейтрализовать местных. Затем – нападение на молодых королев, которые находятся в анабиозе и не в состоянии защитить себя. Во всех отношениях – почерк фасскистеров.

Я посмотрел на клубящееся в темноте облако пара.

– Может быть, стоит войти внутрь и выяснить, не нужна ли кому-нибудь помощь?

Саманта на мгновение задумалась, затем кивнула:

– Пошли.

Мы двинулись вперед… и толпа зевак расступилась, пропуская нас. Видимо, им очень хотелось увидеть, как кто-нибудь войдет внутрь, но совсем не хотелось быть одним из них. Сэм пропустила меня вперед – в конце концов, я был ее телохранителем, – и я медленно и осторожно сунул руку в облако пара.

Пар был сухим и очень холодным – ничего общего с водяным паром. Иней покрыл землю, и на ней виднелись отпечатки моих ног. Я также заметил человеческие следы: кто-то вышел из здания совсем недавно, не более двух минут назад, так как следы еще не успели исчезнуть.

Я повернулся к Саманте. На ее волосах уже появился иней.

– Ты не видела, никто отсюда не выходил до того, как я пришел?

Она покачала головой.

– Нет, а что?

Я лишь пожал плечами. С этим мог позже разобраться и кто-нибудь другой, поумнее меня. Старому глупому Эдварду не стоило чересчур задаваться, думая, будто он нашел некую важную разгадку. Лучше уж было делать то, что у меня получалось хорошо, – ввязываться в неприятности.

Ближе к дыре уже можно было что-то разглядеть сквозь туман: ничего особенного, просто яркий огонек внутри и движущаяся перед ним тень. Лязг до сих пор продолжался, и слышался звук чего-то рвущегося.

– Наверное, тебе лучше остаться снаружи, – сказал я сестре. – Там может быть опасно.

– Для тебя там тоже опасно.

– Я просто…

Внезапно Сэм схватила меня за руку и рванула назад.

– Фасскистер!

В облаке пара на фоне шедшего изнутри слабого света двигалось что-то большое и желтое. На мгновение мне показалось, что это действительно фасскистер, внутри одного из тех самых роботов в виде королевы. Существо двигалось рывками, не имевшими ничего общего с царственной походкой… но как двигалась бы настоящая королева, проведшая годы в анабиозной камере?

Я оттащил Сэм в сторону, подальше от пара и от королевы, которая вполне могла быть в бешенстве из-за способа, которым ее разбудили.

Королева вышла на мостовую; большая часть ее панциря все еще была покрыта льдом. Любое существо меньших размеров вряд ли было бы в состоянии двигаться, но чтобы остановить взрослую мандазарскую королеву, требуется нечто большее, чем слой льда. Она была молодой и сильной, шафрановый цвет ее панциря был намного ярче, чем у Истины, уже прожившей половину жизни, и она была вне себя от ярости.

– Сиссен су? – прошипела она. – Кто это сделал?

– Возможно, фасскистеры, – ответила по-мандазарски Сэм, – но у нас нет точных…

– Фасскистеры! – прорычала королева. – Инопланетные саботажники?

– Мы этого не знаем, – вступил в разговор какой-то мириапод из толпы. – На Трояне есть несколько групп, в прошлом прибегавших к насилию…

– И ее величество допускает подобное? – спросила молодая королева. – Она что, повредилась умом?

– Истина очень умна, – сказал я. – Просто сейчас сложная ситуация.

– Нет! – бросила королева, яростно глядя на меня. – Все очень просто. Кто-то совершил акт бессмысленного уничтожения, прямо рядом с дворцом ее величества… и все, что я вижу, – толпа инопланетян, которая таращится на хаос. Где сама королева?

– Она в гостях у Стойкости, в Тероле… – пробормотал я.

– Оставив здесь полный вакуум власти! Отвратительно! Как она могла позволить планете настолько отбиться от рук? – Королева глубоко вздохнула. – Все ясно, эта самая королева Истина не способна править. И мой долг – навести порядок.

Молодая королева ударила клешней о клешню так, как делают королевы, когда объявляют указ, – нечто вроде повелительного хлопка в ладоши. Куски льда и снега, примерзшего к ее клешням, полетели во все стороны, осыпав сестру и меня. Когда я протер глаза, королева уже уходила тяжелыми шагами во тьму, оставляя след из талой воды.

Да…

В это время из облака пара, пошатываясь, вышла еще одна королева, с покрытой инеем мордой.

– Сиссен су? – прорычала она.

Всего королев было двенадцать, и каждая из них мечтала о том, чтобы завладеть троном. Реагировали они на происходящее точно так же, как и первая: Истина оказалась неумелой правительницей, и их делом было все исправить. Одно и то же: «Мой долг – навести порядок».

Вот только мне было совсем не смешно.

Размороженные королевы не надолго задержались в Уншуммине: В течение нескольких часов они расползлись по всей планете, а через несколько дней у каждой уже была группа хорошо обученных солдат, которых они склонили на свою сторону с помощью феромонов, обещаний и личного обаяния. Не стоит забывать, что фасскистеры потратили годы на свою кампанию по дискредитации монархии, убеждая всех в том, насколько несправедливо правят планетой Истина и другие королевы. Когда же в качестве альтернативы появилась целая дюжина новых королев, многие были готовы дать им возможность попытаться начать все сначала.

Что же касается Истины – именно тогда она окончательно пала духом. На публике она оставалась все той же прежней властной королевой, способной противостоять любой оппозиции; но по ночам она просто сидела в своих покоях, тупо уставившись в стену. Иногда там находился я, иногда – Сэм, а иногда королеве хотелось побыть одной.

Через месяц после происшествия в Криогенном центре меня вызвали в спальню королевы. Там уже была Сэм, а еще – застенчивая мандазарская самочка, которую я порой встречал во дворце, одна из многих детей Истины, то есть в некотором роде моя приемная дочь. Я пытался запомнить имена всех детенышей, но, учитывая, что Истина откладывала по яйцу каждые двенадцать недель, вскоре это стало непросто. Мне казалось, что самочку зовут Слушательница, но Истина представила ее как Невинность.

Такие имена давали королевам, и я сразу же понял, в чем дело. Вскоре должна была наступить весенняя неделя, в которую у Истины начинался цикл выработки яда. В прошлые годы королева была слишком занята для того, чтобы выкармливать наследницу; теперь же она намеревалась это сделать, поскольку другого шанса могло уже не представиться.

Моя сестра и Истина хотели сохранить существование Невинности в тайне. Учитывая, что двенадцать незаконных королев уже терроризировали местное население, народу могло не понравиться, что Истина стала матерью еще одной претендентки на власть. Если бы об этом пошли слухи, многие могли также счесть это признаком того, что Истина не рассчитывает прожить слишком долго, – что было абсолютной правдой, но тем не менее доверие народа было бы подорвано. Наконец, если бы другие королевы узнали о маленькой Невинности, они могли счесть ее прекрасной целью для похищения, взятия в заложники и тому подобное – не прямо сейчас, но в течение долгого времени, пока самочка не сможет сама позаботиться о себе. Так что Сэм и мне предстояло стать ее «глафодинами» – чем-то вроде крестных родителей, ответственных за ее воспитание в тайне от всех, пока она не достигнет совершеннолетия. Прежде всего сестра должна была собрать группу врачей, задача которых заключалась в том, чтобы заботиться о Невинности в течение ее годичной метаморфозы, – врачей, относительно которых можно было рассчитывать, что они не станут болтать и сумеют справиться с любыми осложнениями, которые могут возникнуть в процессе изменений в организме самочки. Становиться королевой никогда не было легко; собственно говоря, бедняжка могла в любой момент тяжело заболеть.

Но случилось так, что тяжело заболел я. В тот самый день, когда Невинность начала сосать яд, я подхватил желтушную чахотку.

Если хотите знать, как я подцепил эту заразу, – тогда я не имел об этом никакого понятия. В полночь состоялось нечто вроде церемонии посвящения – мы с Сэм выступали в роли свидетелей, в то время как Истина просила Богиню с четырьмя клешнями о благословении; затем бедная маленькая Невинность, перепуганная до смерти, слизнула по крошечной капельке яда с обоих жал Истины, после чего на малышку набросилась целая орда врачей, которые стали брать у нее анализы крови, образцы слюны и бог знает что еще. Невинность осталась на ночь с матерью, я же вернулся к себе в комнату, опасаясь, что служанка может удивиться, где я пропадаю так поздно…

…а на следующее утро я просто не проснулся. Когда я наконец пришел в себя, оказалось, что прошло уже десять дней и что я нахожусь в специальном тайном лазарете, первоначально предназначенном для Невинности. Она тоже была там, всего лишь с легкой простудой, ничего серьезного… и большинство врачей, в задачу которых изначально входило присматривать за самочкой, все свое время посвящали мне, пытаясь сохранить мне жизнь.

В некотором смысле моя болезнь позволила сберечь правду о Невинности в тайне в течение всего года. Во дворце знали о секретном изоляторе – от слуг никогда ничего не скроешь, – но все считали, что врачи занимаются исключительно мной. Невинность была всего лишь одной из многих дочерей Истины, которой ее мать поручила составлять мне компанию и время от времени докладывать королеве о моем состоянии – неплохое оправдание для многочисленных случаев, когда Невинности требовалось встретиться с Истиной наедине, чтобы отсосать очередную порцию яда.

Таким образом мы и познакомились ближе с Невинностью – когда меня не мучили приступы кашля и я не валялся в беспамятстве. Да, я пытался проводить время со всеми детьми Истины – моими приемными детьми, – но большинству из них не слишком нравилось, что человек считает себя их отцом. Что касается меня, я тоже был не лучшим папашей; мой отец не подавал мне примера, и в любом случае то, что выглядело естественным для родителя-человека, оказывалось совсем не тем, чего ожидали детеныши-мандазары. Лишь один пример: у маленьких самцов была привычка щипаться. Их детские клешни не причинили бы никакого вреда панцирю настоящего мандазара, но человеческую кожу вполне могли рассечь до крови. В итоге оказалось, что для этой игры я попросту не гожусь.

Но с Невинностью можно было просто поговорить. Она часто пыталась прижаться ко мне, поскольку Истине, как правило, не хватало для этого времени. Несчастной самочке же хотелось, чтобы кто-то был рядом, поскольку большую часть времени ей было по-настоящему страшно. С ее телом происходили странные изменения. Ее постоянно осматривали и ощупывали врачи. Никому из ее братьев, сестер или друзей не разрешалось с ней встречаться. Что хуже всего, ей все время говорили, что когда-нибудь ей придется править планетой и что она станет большой, опасной и страшной, как сама Истина. Кто бы не испугался подобного?

Со мной ей становилось легче. Сэм говорила, что это помогало, даже когда я был в беспамятстве, – Невинность оставалась рядом, держа меня за руку или подавая мне стакан воды, и говорила, говорила, говорила. Это позволяло ей думать о чем-то еще, кроме своей собственной судьбы. В ней уже зарождались королевские инстинкты – ей нужно было нести за кого-то ответственность, отдавать распоряжения.

«Пора поупражнять мышцы, папа Эдвард, и не говори, что можешь сделать это и сам. Тебе только потому хватает сил, чтобы меня оттолкнуть, что я подключаю стимулятор, когда ты спишь. Так что лежи спокойно и дай мне пристегнуть эту штуку к твоим ногам».

Даже шестилетние королевы умеют убеждать.

Прошел год. Сэм рассказала мне, что состоялась еще одна церемония, когда Невинность сделала последний глоток яда Истины – столь же крошечный, как и первый, поскольку больше в нем не нуждалась. Маленькая коричневая самочка превратилась в маленькую желтую королеву, которая больше не боялась будущего – а жаль.

Церемония состоялась в моей больничной палате, чтобы можно было сказать, что я на ней присутствовал. Возможно, мое тело и было там, но не разум, который переживал последние приступы болезни. Несколько дней спустя я наконец очнулся… и понял, что больше не кашляю. На следующей неделе Невинность снова угрожала привязать меня к койке, но я поклялся, что чувствую себя в сто раз лучше. Она заявила в ответ, что принцу-консорту не позволено спорить с королевой.

– Ты останешься в постели, папа Эдвард, пока доктор Гашван не скажет, что ты здоров.

Но все получилось не так.

Я проснулся ночью, один, не в силах понять, откуда доносится неприятный писк. Какой-то надоедливый медицинский монитор? Но ко мне не бежали медсестры, чтобы выяснить, что случилось. Собственно, не было видно даже света, падавшего со столика за дверью палаты. Вокруг царила кромешная тьма, и единственным звуком было продолжающееся громкое попискивание.

Звук шел с моего запястья. Кто-то подавал сигнал бедствия. Это мог быть кто угодно из дипломатической миссии, но я уже сердцем чувствовал, что это Сэм.

Не раздумывая, я скатился с койки и заковылял к двери. После столь продолжительной болезни я был крайне слаб, но Невинность и мышечные стимуляторы не дали мне превратиться в растение. Я мог идти и даже немного пробежать – если имелась острая необходимость.

Свет отсутствовал даже на медицинских датчиках, которые должны были круглосуточно за мной наблюдать, – кто-то, видимо, отключил электроэнергию и даже аварийные генераторы. Похоже, дела были плохи. Я почти ничего не знал о том, что произошло за минувший год, за исключением того, что ситуация менялась отнюдь не в лучшую сторону. Далеко не в лучшую. Возможно, одна из незаконных королев решилась напасть на дворец в Уншуммине.

За дверью не оказалось ни врачей, ни медсестер. Вместо них в разных местах помещения стояли пятеро дворцовых охранников в противогазах и с нацеленными на дальнюю дверь станнерами, словно в любую секунду ожидали появления врага.

– Что случилось? – спросил я.

Они развернулись в мою сторону, и какое-то мгновение мне казалось, что сейчас они выстрелят; но один из них, сержант, отрывисто бросил: «Не стрелять», и никто не нажал на спуск.

– Вернитесь в постель, принц, – сказал сержант. – Во дворце мятеж. Здесь опасно оставаться.

– Что с королевой? – спросил я. – И с моей сестрой?

– Не знаю. – Он посмотрел на остальных, затем снова повернулся ко мне. – Наша задача – обеспечивать вашу безопасность.

– Мою? Кому какое дело до меня? – Я поднял руку; с запястья продолжал раздаваться писк. – Нужно помочь тому, кто действительно нуждается в помощи.

Несколько секунд он молчал, слегка изогнув антенны в подобии улыбки, затем отдал честь.

– Да, сэр. Мы следуем за вами.

Мы вшестером побежали через темные залы туда, откуда доносился сигнал бедствия. Несколько раз где-то дальше по коридору слышалось стрекотание станнеров, звук бегущих ног, голоса, выкрикивавшие приказы. Но нам никто не встретился, за исключением множества бесчувственных и мертвых тел. Никто не остановил нас, пока мы бежали из лазарета к покоям королевы Истины – откуда и шел сигнал.

Перед дверью валялись трупы личных охранников королевы. За ней лежала сама королева, обезглавленная убийцей, который успел выскользнуть из дворца во время возникшей суматохи. Голова Истины покоилась на большом блюде посреди ее собственного обеденного стола.

В нескольких шагах от него распростерлось на полу тело моей сестры, которую, судя по всему, ударили в сердце, когда она пыталась защитить королеву. Это Сэм подала сигнал бедствия… и, пока я тупо смотрел на льющуюся из ее груди кровь, писк прекратился. Я знал, что это значит – в ее теле уже не осталось биоэлектрической энергии, способной питать передатчик.

Флотский интендант как-то рассказывал мне, что эти передатчики могут извлекать энергию из тканей тела как минимум еще пять минут после смерти.

Я шагнул к телу Саманты. А затем меня схватили сзади – справа – сержант, один из его подчиненных – слева. Они пользовались лишь своими конечностями-чиджрит, но сейчас им вполне хватало сил, чтобы меня удержать.

– Мы ничем уже не можем помочь, – сказал сержант. Голос его звучал приглушенно из-за противогаза. – Никого не спасти.

– Неправда, – сказал я. – Кое-кого мы не посчитали. Невинность. Мою приемную дочь. Новую королеву.

У нее была во дворце потайная комната, но все же недостаточно потайная. Когда мы добрались туда, дверь была сорвана с петель взрывом. Ни следов борьбы, ни крови, ни желтого бездыханного тела: похоже, Невинности вообще здесь не было, когда явился убийца.

Где она могла находиться? Убежала и спряталась, как любая семилетняя девочка, или бросилась в бой, как подобает королеве? Первой моей мыслью было, что она могла отправиться ко мне в палату, чтобы спасти своего любимого папу Эдварда; но ведь она там не появилась, не так ли? Охранники увидели бы ее, как только она выбежала из дверей…

Они держали станнеры наготове к стрельбе. Единственный выстрел не свалил бы королеву, даже такую юную, как Невинность. Но пять выстрелов одновременно – вполне. И все они были в противогазах, так что даже если бы Невинность окружила себя облаком королевского феромона, это не имело бы никакого значения. Сейчас те же самые охранники ждали, когда я скажу им, где может скрываться Невинность. Они хотели, чтобы я повел их прямо к ней.

Сержант говорил, что во дворце мятеж. Но он не упомянул о том, на чьей стороне находится он сам.

– Куда пойдем, сэр? – спросил сержант. – Вы говорили, что здесь есть кто-то, кого нужно защищать?

Да, сержант определенно знал про Невинность, хотя и не должен был знать. И он также знал, что я настолько глуп, что наверняка попадусь в ловушку.

– Туда, – сказал я. – Я знаю, куда она пошла.

Дворец в Уншуммине был выстроен как каменное воплощение мандазарской королевы. Тело – центральный корпус, восемь ног – крылья здания, а наверху надстройка – клешни, тянущиеся по диагонали, которые заканчивались ротондами в форме полумесяца.

Имеются и два больших стеклянных купола, изображающих ядовитые мешки. На самом деле это крыши громадных теплиц королевской оранжереи: под правым куполом располагаются тропические растения, под левым – растения зоны умеренного климата. За оранжереей начинались джунгли, тянувшиеся на тысячу километров от Уншуммина.

– Она там, в оранжерее, – прошептал я. – Это ее любимое место.

Они кивнули и даже улыбнулись, словно все поняли. Естественно, я сказал неправду – Невинность никак не могла добраться из лазарета до оранжереи, оставшись незамеченной, но охранники готовы были мне поверить. Они следовали за мной, пока я не завел их в самую гущу деревьев и лиан, а затем неожиданно метнулся прочь через рощицу кошавских огненных дубов.

Деревья росли слишком плотно для того, чтобы охранники могли броситься за мной в погоню, а я двигался достаточно быстро для того, чтобы скрыться из виду, пока они успеют привести в действие станнеры. Сзади послышалось стрекотание оружия, но я ничего не почувствовал – учитывая темноту, прикрытие деревьев и противогазы на мордах охранников, вряд ли они могли хорошо прицелиться.

Противогазы имели еще одну положительную сторону – охранники не могли найти меня по запаху. Мандазарский воин настолько полагается на свой нос, что испытывает серьезные затруднения, когда его обоняние не действует. Зрение у мандазаров не хуже человеческого, и слух достаточно острый для того, чтобы услышать, как неуклюжая туша вроде меня продирается сквозь заросли, но без обоняния они теряются и становятся несколько более медлительными. Что было и к лучшему – после года болезни я тоже не слишком быстро перебирал ногами.

Мой план заключался в том, чтобы оторваться в оранжерее от солдат, а затем нырнуть в дверь и отправиться на поиски Невинности. Имелась лишь одна проблема: дверей было три. Пока я бежал через кусты, сержант послал троих своих спутников прикрыть выходы. Оставались еще двое для того, чтобы искать одного меня… и в их распоряжении имелось все оружие.

Я уже говорил, что не принадлежу к числу тех, кто умеет пробираться в темноте, не издавая при этом ни звука. К счастью, большинство мандазаров в этом отношении еще хуже меня – трудно представить себе бесшумный бульдозер. Точно так же трудно представить себе мандазара, который умеет лазать по деревьям, – у крупных омаров никогда не было среди эволюционных предков обезьян. Воин обычно не ожидает нападения сверху – что зачастую верно и для солдат-людей, но представители нашего вида все же более предусмотрительны.

Я начал взбираться по дереву с толстыми ветками, его кора напоминала заплесневелый сыр – твердая внутри, но внешний слой походил на мягкий пух. Пахло от нее тоже заплесневелым сыром, во всяком случае чем-то заплесневелым, даже прогнившим. Меня отнюдь не радовала перспектива измазаться этой дрянью, зато легко было цепляться за нее пальцами. Без особого шума я поднялся на высоту примерно полутора этажей над землей, а затем устроился в тени между большим суком и стволом.

Подо мной осторожно прошел сержант. Я подумал было прыгнуть ему на голову, но отказался от своих намерений – учитывая, сколько времени я провел без практики, вряд ли мне удалось бы мгновенно свалить его с ног. В любом случае, я наверняка наделал бы шума. Другой воин, искавший меня, был недалеко, и даже если бы мне удалось прикончить сержанта, меня бы оглушили выстрелом, прежде чем я успел бы сбежать.

Вместо этого я подождал, пока охранники окажутся в дальнем конце оранжереи, а затем начал осторожно перебираться с дерева на дерево. Все разновидности деревьев были собраны вместе, и садовники подрезали ветви так, что они росли в стороны, а не вверх. Я мог без особого труда перелезать с одного дерева на другое, приближаясь к двери, которая вела в главную часть дворца. Мое передвижение нельзя было назвать абсолютно бесшумным, но и в самой оранжерее отнюдь не было тихо. Там обитали птицы, мелкие пташки, каких можно найти по всему Трояну. Сэм рассказывала, что перья троянских птиц развивались иначе, чем у земных, – что-то у них было не так с аэродинамикой, поэтому местные птицы не могут летать, если превосходят размерами синиц. Те, что жили в оранжерее, были еще мельче, вроде колибри, и при виде мечущихся в темноте фигур они носились вокруг словно осы, из-за чего повсюду шелестела листва. Стоило мне сделать шаг, как я спугивал одно из маленьких созданий, заставляя его перелетать на другое дерево; воины же поднимали в воздух целые стаи, не говоря уже о том, что некоторые особо нервные птицы начинали вдруг отчаянно щебетать без каких-либо видимых причин.

Между мной и путем к бегству находился всего один охранник. В противогазе он не мог учуять мой запах, в темноте – разглядеть, а на фоне создаваемого птицами шума – слышать. Но все могло измениться, если бы я спрыгнул с дерева и попытался пересечь разделявшее нас пространство. Шансы пятьдесят на пятьдесят добраться до него, прежде чем он успеет выстрелить из станнера, и еще менее вероятно было, что смогу завалить его, прежде чем появятся его дружки.

Я остался на дереве, надеясь на счастливый случай. И мне в некотором смысле действительно повезло.

– Охота чересчур затянулась, – прорычал сержант где-то позади меня. Естественно, он говорил по-мандазарски, но я прекрасно его понимал. – Снимите противогазы, и давайте выследим этого ублюдка по запаху.

– Но, сержант… – начал кто-то из охранников.

– Королева мертва, – бросил сержант, – и ее отродья здесь явно нет. Все будет в порядке. Делайте, как я сказал.

Так они и сделали. Когда охранник у дверей начал снимать противогаз, я понял, что другого шанса у меня не будет: еще мгновение, и он почует человека прямо у себя под носом. Я спрыгнул вниз, лишь слегка споткнувшись; охранник был занят тем, что снимал маску, но я все равно вряд ли успел бы… но в последнюю секунду охранник замешкался чуть больше, чем следовало.

Я ударил его торцом ладони в морду, так что его голова отскочила назад. Удар был слишком слабым, чтобы полностью его вырубить, но оглушил его в достаточной степени, чтобы я смог вырвать станнер из его лап-чиджрит. Отскочив назад, чтобы меня не достали его клешни, я быстро трижды выстрелил ему в голову. Он рухнул, со всей силы стукнувшись носом о пол.

Позади меня что-то кричали другие охранники – видимо, они слышали стрекотание станнера. Я бросился к двери, зная, что никогда не смогу обогнать четверых мандазарских воинов, но другого выбора не было.

Важнее всего сейчас было как можно быстрее свернуть за угол, чтобы не попасть под обстрел. Я нырнул вправо, как раз в тот момент, когда позади застрекотали выстрелы. Вскочив на ноги, я готов уже был бежать дальше, когда послышался чей-то шепот:

– Тс-с!

Я повернулся. Прямо напротив меня, там, где продолжалось ответвление коридора, в тени кто-то стоял. Даже без освещения я мог различить желтый цвет панциря.

Воины подбежали к нам, но, как только они поравнялись с Невинностью и мной, их будто срезало проволокой, натянутой на их пути на высоте носа; однако никакой проволоки не было – запах королевского феромона ворвался в их носы и их мозги, и четверо охранников, дергаясь в судорогах, упали на пол. Я вышел из укрытия и полностью разрядил в них станнер, чтобы обезопасить нас от преследования.

Старая королева Истина, всегда планировавшая все заранее, оставила своей дочери путь к бегству. За пределами дворца, в королевском саду, была беседка, где находился один из концов «хвоста сперматозоида», благодаря которому можно было попасть в тайное убежище, располагавшееся на другой стороне планеты, где Невинность могла бы спокойно достигнуть зрелости. Отправив туда мою дочь, я уничтожил якорь, удерживавший конец «хвоста», и тот ускользнул прочь, словно оборвавшаяся струна.

Мне очень хотелось сопровождать ее, но требовалось уничтожить якорь. Кроме того, если бы я исчез, начали бы меня искать, а я не хотел, чтобы поиски привели ненароком к Невинности. Ей было всего семь лет; пока она не стала взрослой, для нее же было безопаснее, чтобы никто не знал о ее существовании.

Что касается меня, то я вернулся в королевский дворец, избегая ввязываться в драки: я слишком устал помогать силам добра. К тому же как я мог отличить, где добро, а где зло? Да и за что было драться, если все погибли или сбежали? Так что я прошел через дворец так, словно я был единственным, кто остался на Трояне, – без Саманты, Истины и Невинности, которых больше не было со мной.

В покоях королевы трупов уже не было. Я представил себе, как их уносят мятежники, чтобы выставить в качестве чьих-то трофеев. От этой мысли меня чуть не стошнило. Я упал на колени в засохшую лужу крови на том месте, где лежала Сэм, прижал к ней ладони и поднес окровавленные пальцы к носу…

Много дней спустя я оказался на базе. Никаких воспоминаний о том, каким образом я туда попал, у меня не осталось. Говорили, будто меня нашел кто-то из службы безопасности флота и оттащил на спасательный челнок, который покинул обезумевшую планету, унося меня в безопасную и безвоздушную тишину космоса.

После смерти Истины поддерживать порядок на планете стало невозможно. Все, кто мог, постарались как можно быстрее с нее убраться, в том числе и фасскистеры, заварившие всю эту кашу. Напоследок эти твари совершили еще один недостойный поступок по отношению к несчастному Трояну – оставили тайники с большим количеством нанитов, которые открылись в то самое мгновение, как только последний фасскистер покинул атмосферу Трояна.

Если верить фасскистерам, предназначением этих нанитов было «защищать мандазаров от них самих». В каком-то смысле это было правдой – благодаря Благотворному рою, как они их называли, мандазары лишились возможности уничтожить себя подчистую.

Микроскопические роботы пожирали пластик, особенно тот, который использовался для изоляции электропроводов, для изготовления микросхем и в качестве клея или уплотнителя. В течение недели большая часть троянской технологии в буквальном смысле развалилась – включая все компьютеры, энергосети и большую часть систем связи. Наниты также привели в негодность ядерное оружие, снаряды с нервно-паралитическим газом, и ряд лабораторий, где умные доктора-мандазары изучали инопланетные организмы в целях разработки биологического оружия. Разрушенными оказались важные компоненты военных самолетов, танков и подводных лодок.

С другой стороны, немалое количество народа можно убить и с помощью копий и луков. Что и сделали мандазары за прошедшие двадцать лет.

Смех. Вокруг смеялись. Я пришел в себя и понял, что сижу за капитанским столом на «Палисандре» и мною все еще владеет дух, который не дает мне управлять собственным телом. Видимо, он только что сказал нечто очень смешное – судя по тому, как хихикала Проуп и как блестели глаза Фестины. Даже Кайшо, лицо которой скрывали волосы, тоже смеялась. Видимо, высокоразвитые организмы не обладали иммунитетом к случайным шуткам.

Хотел бы я знать, какие слова только что сорвались с моих губ. За последний промежуток времени – не знаю, насколько долгий, – я перестал замечать, что именно я говорю, полностью поглощенный своими собственными мыслями о Невинности, о Сэм, о той ночи, когда все погибли.

Посмотрев направо, я увидел, что лейтенанту Хакви вовсе не смешно. Да, он улыбался, но это была напряженная улыбка, которая появляется, когда нет другого выбора. Не отпустил ли я какую-нибудь шутку на его счет? Вряд ли – если бы остальные смеялись по этому поводу, они бы время от времени поглядывали на него, хотя бы для того, чтобы видеть выражение его лица. Однако, насколько я мог понять, все три женщины вели себя так, словно вообще его не замечали. Словно я был единственным за столом, кого стоило слушать.

Что объясняло, почему Хакви выглядел столь угрюмо. Постепенно смех утих. Глаза Проуп все так же блестели, и взгляд ее был устремлен прямо на меня. Я не мог ошибиться в том, что он означает… И вдруг понял, что отвечаю тем же, ясно и отчетливо, словно между нами пробежал электрический разряд. В ужасе я попытался подчинить себе призрака, который в течение последнего часа, пока я не обращал на него внимания, среагировал на легкие заигрывания со стороны Проуп, и в итоге флирт расцвел в… в…

Нет! Отчаянным усилием воли я вернул себе контроль над телом и заставил себя опустить взгляд. Возможно, изобразив смущение, я смог бы устранить последствия своих невольных попыток ухаживать за капитаном… и за Фестиной и Кайшо тоже, судя по их виду. Женщины сияли так, словно мое остроумие и обаяние очаровало их всех.

Может быть, стоило просто пробормотать: «Извините» и сбежать к себе в каюту? Я посмотрел на мандазаров за соседним столом. Все пятеро тряслись и вздрагивали, словно охваченные групповым приступом эпилепсии. Расширенные ноздри жадно втягивали воздух.

Только одно обстоятельство могло заставить мандазаров вести себя так. Каким-то образом, незаметно для человеческого носа, воздух наполнился пронизывающим запахом королевского феромона.

Глава 27

НАБЛЮДАЮ, КАК ФЕСТИНА ВЫПУСКАЕТ ПАР

Кто-то за соседним столом прошептал:

– Они что, больны?

– Нет, – ответил я. – Не больны.

– Какой идиот притащил на корабль этих омаров?

Началась всеобщая суматоха. Проуп сверлила Фестину яростным взглядом, словно именно она была виновата в появлении на корабле заразных инопланетян; Фе-стина, в свою очередь, расспрашивала меня, в чем дело, а я отвечал, что не знаю, хотя на самом деле все прекрасно знал, за исключением того, откуда взялся феромон.

В конце концов капитан приказала всем разойтись, чтобы «освободить место доктору». Я хотел остаться, чтобы удостовериться, что с мандазарами все в порядке, но Проуп взяла меня за руку и отвела в мою каюту, неожиданно заговорив со мной легкомысленным девичьим голосом, совершенно неподобающим капитану звездолета. Я даже не понимал половины того, что она говорила, – мне вдруг страшно захотелось спать, вероятно из-за смещения привычного временного цикла.

Судя по намерениям державшей меня под руку женщины, она вскоре могла оказаться у меня в постели, еели мне не удастся как-то охладить ее пыл. Мне вовсе не хотелось ее злить, учитывая, что нам предстояло вместе провести на «Палисандре» несколько недель, но и спать с ней у меня не было никакого желания. Всего лишь день назад Проуп готова была зашвырнуть меня к черту на кулички, что вполне могла сделать и сейчас, если бы получила соответствующий приказ от Высшего совета. Кто-то, возможно, и согласился бы разделить постель с подобной особой, но у меня были несколько иные вкусы.

Так что я не стремился к любовным утехам. К тому же капитан вела себя чересчур развязно, словно была пьяна – хотя я не чувствовал запаха алкоголя. Я ощущал множество других ароматов – шампуня в волосах, мыла за ушами, шоколадного мусса на губах, пота в тех местах, где ее плечо и бедро соприкасались с моими – и ни капли спиртного.

Возможно, она была из тех, кто может вызывать у себя любовную страсть по собственному желанию, подобно дипломатам, которых я знал на Трояне. В конце концов, Сэм умела мастерски имитировать любые чувства, точно так же, как королева могла по собственному желанию испускать феромоны, когда ей нужно было кого-то напугать или заставить слушать или даже полюбить ее.

Интересно, какой феромон мог бы заставить капитана не любить меня?

Когда мы добрались до моей каюты, Проуп прошла в помещение, не отпуская мою руку. Я думал, что она собирается затащить меня прямо в койку, – и возможно, так бы оно и случилось, если бы я не ощутил резкий запах, напомнивший мне тосты с маслом. Причем это был не просто запах, он вызывал ощущение находящегося поблизости горячего, дымящегося тоста с поджаристой хрустящей корочкой. Не спрашивайте, как такое может быть, но ощущение было столь сильным, что я удивленно отпрянул.

Я резко остановился, из-за чего не ожидавшую этого женщину едва не отбросило назад, прислушался и понюхал воздух. Проуп продолжала цепляться за мой локоть, не слишком сильно, но настойчиво, словно ребенок, который хочет затащить отца в кондитерскую; но я стоял на месте, принюхиваясь к запаху тостов и пытаясь понять, что же это означает.

– Эдвард, – нетерпеливо сказала капитан, – в чем дело?

– Чувствуешь запах?

– Какой запах?

– Тостов с маслом.

Проуп потянула носом, но, похоже, чисто из вежливости.

– Ничего не чувствую, – сказала она и застенчиво моргнула. – Хочешь знать, какой запах мне бы понравился?

– Гм… – «Что, черт побери, с ней творится?»

Я продолжал осматривать помещение в поисках источника запаха. Шкаф? Нет. Стол? Койка? Неожиданно в моем полусонном мозгу что-то щелкнуло.

– Мозг корабля, – сказал я, – понизить освещенность на девяносто пять процентов.

– Это уже лучше, – пробормотала Проуп, когда в каюте стемнело. Она наклонилась и положила ладонь мне на грудь. – А теперь давай…

Договорить она не успела. Я высвободил руку и шагнул к койке. Запах определенно исходил оттуда. Быстрым движением я сдернул покрывало и одеяло.

На простыне, в ногах, там, куда обычно никто не смотрит, ложась спать, белая ткань была испещрена светящимися красными пятнышками.

– О-о-о, – простонала женщина. – Очень красиво. Только здесь плохо видно. Побрызгай лучше этой штукой на подушку, на стены. Давай сами ею намажемся, а потом будем слизывать друг с друга. Много ее у тебя?

Я уставился на нее, не веря собственным ушам. Неужели она была настолько пьяна, что не узнала балрога? С другой стороны, она могла рассмотреть его лишь как мох на ногах Кайшо, а не в виде отдельных спор, к тому же голова ее сейчас была занята совсем другими мыслями.

Она протянула руку к мерцающим спорам, словно маленький ребенок, пытающийся потрогать красивую безделушку. Я схватил ее за запястье и оттащил в сторону.

– Ты пожалеешь, если это сделаешь, – сказал я и, продолжая держать за руку, выволок ее из каюты в освещенный коридор.

– В чем дело? Разве мы не…

– Нет, – сказал я. – Не здесь.

– Тогда, может быть, у меня? Я капитан. У меня большая каюта и большая кровать.

– Не сегодня. – Я покачал головой. – Мне нужно кое о чем доложить адмиралу.

– Фестине? – спросила она срывающимся голосом. – Ты бросаешь меня ради этой уродины?

Проуп закричала. Крик ее напоминал вопль разъяренной кошки, он даже казался каким-то неестественным – словно восьмилетнюю девочку обидели мальчишки и она вопит во все горло, чтобы поднять собственный боевой дух. Но в выражении лица Проуп не было ничего детского, оно было искажено гневом и злобой, не направленными ни на меня, ни на кого-либо еще, – они просто рвались наружу вместе с криком, как будто из нее изливалась потоком первобытная звериная ярость.

Вопль оборвался столь же неожиданно, как и начался. Проуп захлопнула рот – слышно было, как слегка лязгнули зубы, – и, шаркая ногами, ушла прочь, даже не оглянувшись, словно сомнамбула.

Из громкоговорителя над головой раздался голос мозга корабля:

– Есть проблемы? Нужна помощь? Есть проблемы? Нужна помощь?

– Мозг корабля, – сказал я, – пусть робот снимет все белье с моей койки. Не важно, будет ли это робот-уборщик, или робот для работы с ядовитыми веществами – какой сочтешь нужным. Сними простыни и оставь их в каюте Кайшо; если потребуется, взломай дверь.

– Боюсь, что это не…

– Делай, что говорю! Мой отец – адмирал флота Александр Йорк, а он не любит, когда чересчур дерзкий искусственный интеллект не подчиняется приказам. Мне нужны результаты, а не оправдания.

Я развернулся и быстро зашагал по коридору – словно от мозга корабля можно было уйти. Каждые две секунды я проходил мимо очередного громкоговорителя, но возражений больше не слышалось. Видимо, тот, кто программировал корабельную систему, предполагал возможность угроз со стороны умственно отсталого адмиральского сына.

Фестины в ее каюте не было, несмотря на уже почти полночь по времени «Палисандра». Я нашел ее в спортзале, где она в одиночестве лупила по тяжелому мешку. Причем лупила всерьез – не как на обычных тренировках, когда по двадцать раз повторяешь один и тот же прием или пытаешься за две минуты нанести как можно больше ударов. Она работала локтями и коленями, высоко подпрыгнув, выбрасывала вперед ноги, била торцом и ребром ладони, в общем, издевалась над несчастным мешком, выкрикивая что-то кровожадное. Для меня это отнюдь не выглядело настоящим боевым искусством, но, возможно, ей просто хотелось к чему-то приложить все имеющиеся у нее силы.

Я ничего не сказал, подождав, когда она сама меня заметит. Фестина прыгала вокруг мешка, нанося удары под разными углами, и в конце концов оказалась лицом ко мне. Увидев меня, она остановилась, слегка запыхавшись.

Несмотря на то что Фестина тяжело дышала и вся вспотела, выглядела она вполне неплохо в легкой футболке и свободных хлопчатобумажных брюках – и то и другое адмиральского серого цвета, но простое и без излишеств. Столь простую одежду во флотских спортзалах встретишь нечасто – обычно надевают нечто из хитроумных волокон, поддерживающих температуру тела, или намазываются мазями, быстрее сжигающими жир. Впрочем, Фестина всегда подчеркивала, что во многом отличается от обычных офицеров флота.

– Я думала, ты с Проуп. – Она старалась не встречаться со мной взглядом.

– Это Проуп была со мной, а не наоборот. И вела она себя, мягко говоря, странно.

Фестина посмотрела на часы на стене спортзала. Внезапно у меня возникло странное ощущение, будто она пытается сообразить, как долго я пробыл с Проуп и хватило ли нам времени для того, чтобы… ну, вы поняли.

– В моей каюте оказались споры балрога, – смущенно пробормотал я. – Словно мина-ловушка. Мне повезло, что я почувствовал необычный запах.

– Вот как? Никогда не замечала, что балрог чем-то пахнет. – Женщина все еще не смотрела мне в глаза. – Возможно, у тебя нюх получше моего.

Я пожал плечами.

– Я ведь на три процента мандазар – должна же быть от этого хоть какая-то польза.

– Это тебя беспокоит?

– Мне нравятся мандазары, – сказал я. – Просто как-то странно думать, что я не совсем человек.

– Привыкнешь, – ответила она. – Ощущать себя не вполне человеком – нормальное состояние для разведчика.

– Но ведь ты человек.

Она посмотрела на меня – впервые с тех пор, как я вошел в зал, – но через полсекунды снова отвела взгляд и ударила кулаком по висевшему перед ней мешку.

– Господи, – пробормотала она, – похоже, в воду что-то подмешали.

– О чем ты?

Она снова стукнула по мешку.

– Эдвард, мне сейчас хочется зубами содрать с тебя одежду. Настолько сильно… – Она наклонилась и прижалась лицом к жесткой коже мешка. – Наверное, тебе лучше уйти, пока у меня не поехала крыша. Если она уже не поехала.

Я лишь молча смотрел на нее.

– Как я вижу, ты не уходишь, – сказала она несколько секунд спустя. В такой позе она ничего не могла видеть.

– Ты действительно хочешь, чтобы я ушел? – спросил я.

– Конечно нет. Я хочу, чтобы ты швырнул меня на ближайший мат и оттрахал до полусмерти. Знаю, это совершенно на меня не похоже, но… – Фестина покачала головой. – Я едва могу говорить связно. Со мной множество раз бывало похожее, но все же не настолько… – Она рассмеялась – странным смехом, словно опасалась, что иначе заплачет. – Знаешь, насколько я была вне себя от ревности, когда думала, что вы с Проуп…

– Между нами ничего не было, – быстро сказал я.

– Тем лучше для тебя. И тем хуже для Проуп. Господи, эта женщина готова была раздеть тебя прямо за обеденным столом – словно ей впервые в жизни по-настоящему захотелось раздеться и потереться о каждую симпатичную ямочку на твоем… – Фестина снова сдавленно рассмеялась. – А мне отчаянно хотелось врезать ей в рожу, чтобы ты весь мог принадлежать мне. Если бы у мандазаров не случился приступ… Впрочем, мне самой хотелось им сказать: «Ребята, я знаю, что с вами, я сама свихнулась». – Она помолчала, затем продолжила: – Я ведь несу чушь, да? Настоящую чушь. Я никогда так не разговаривала с мужчинами. И самое отвратительное, что я делаю это лишь потому, что мне страшно хочется, чтобы ты возбудился. Мужчина ведь хочет, чтобы женщина бросалась ему в ноги, верно? Верно? Просто скажи, и я, скорее всего, сделаю все, что ты хочешь. Три минуты назад я потеряла всяческий стыд.

Возможно, она и потеряла всяческий стыд, но я – нет. У меня горели щеки. Сначала Проуп, теперь Фестина… словно обе они были пьяны или находились под действием наркотиков. Но подобное казалось безумием.

Фестина наконец показалась из-за мешка и повернулась ко мне. Лицо ее покрывал румянец, по щекам текли слезы.

– Эдвард! – Она судорожно сглотнула. – Прошу тебя, уйди. Уйди и забудь, что ты здесь был. Видит бог, возможно, я и сама об этом забуду – у меня чертовски кружится голова. Просто… уйди, пока я не совершила что-либо непростительное. Пожалуйста.

Я подумал о том, что, по ее мнению, может быть непростительным. Броситься мне в объятия? Что в этом такого ужасного? Или это для нее это будет означать, что она воспользовалась своим преимуществом над… таким, как я?

Внезапно я вспомнил о Советнице, о том, как она предложила мне себя прошлой ночью, а я отказался – потому что решил, что она всего лишь ребенок, который не может отвечать за свои поступки и которого нужно оберегать, поскольку он еще глуп. Словно отправиться с ней в постель для меня значило то же самое, что и изнасиловать умственно отсталую.

А теперь Фестина оберегала меня.

Мне вдруг захотелось крикнуть: «Почему ты думаешь, что мне не хотелось бы швырнуть тебя на мат? Может быть, я тоже мечтал раздеться догола и тереться о твои ямочки. Почему ты считаешь, что это некий ужасный грех?»

Неужели Фестина думала, что это будет изнасилованием умственно отсталого?

Я не хотел, чтобы она меня оберегала. Но я должен был оберегать ее. Она была пьяна или что-то в этом роде.

Молча повернувшись, я вышел из спортзала. За дверью я остановился и подождал. До меня доносились тихие всхлипывания. Потом она снова начала колотить по мешку. Очень, очень сильно.

Мне вдруг настолько захотелось спать, что я почувствовал – еще немного, и я сейчас упаду. Жаль, что моя каюта была заражена балрогами.

Мандазары не пользовались четырьмя из своих пяти кают, но мозг корабля не пустил бы меня туда в их отсутствие. Возможно, компьютер полагал, что я могу что-то украсть.

Я направился в переднюю часть корабля и остановился у двери рядом с мостиком.

Проуп еще не спала. Когда она ответила на мой стук, я понял, что она плакала. Не думаю, что прежде ей часто приходилось плакать. И на всем корабле не было никого, кто мог бы обнять ее, пока она не перестанет рыдать.

Ну что ж… Она как раз собиралась ложиться в свою большую кровать.

Я проснулся, чувствуя запах собственного пота – и пота женщины, которая лежала позади меня на своей большой кровати, разметав по подушке влажные волосы. Она крепко спала, медленно и глубоко дыша. В рассказах, которые я читал, женщины после секса всегда спят с легкой улыбкой на губах, но, слава богу, в реальности это не так. Не думаю, что я смог бы вынести подобное.

Что касается меня, то оказалось, что я сижу голый за терминалом капитанского компьютера. Я ничего не помнил о том, как там очутился. Мне было холодно, словно я сидел там уже довольно долго.

На экране передо мной был список файлов, извлеченных из памяти мозга корабля. Мои собственные личные файлы, в которых почти ничего не содержалось – лишь официальные данные из базы флота, и моя до смешного маленькая личная адресная книга. (В ней не было ни одной записи, кроме имени отца. Когда-то там было еще имя сестры, но одна женщина, с которой я познакомился на базе, заставила меня его стереть.)

Я тупо смотрел на экран, не обращая внимания на имена файлов… пока не сообразил, что чего-то не хватает.

Поиск. Поиск. Но файл, который я искал, исчез. Файл, содержавший секретные коды доступа, которые дала мне Саманта.

А я сидел за служебным терминалом Проуп, не помня ничего о событиях последних нескольких часов. Весь дрожа, я пытался понять, что же я наделал.

Глава 28

ЛЕТИМ СКВОЗЬ КОСМОС

Я ушел из капитанской каюты еще до того, как она проснулась, и провел остаток ночи в кают-компании. Утром две женщины из службы жизнеобеспечения разбудили меня и сказали, что я ужасно выгляжу. Они вели себя вполне любезно, но отнюдь не производили впечатления ненасытных или озабоченных. Что бы ни произошло со мной ночью – похоже, все закончилось, не оставив последствий.

Днем Фестина и Проуп пытались делать вид, будто ничего не случилось, но первая еще долго не смотрела мне в глаза, а взгляд второй, напротив, всегда был устремлен на меня, когда ей казалось, будто я этого не замечаю.

«Палисандр» мчался сквозь безмолвие космоса. Ничего не произошло, когда мы пересекли границу системы Целестии – впрочем, с некоторых лиц исчезло напряженное выражение, а многие вдруг вспомнили о сплетнях и анекдотах, которые собирались рассказать друг другу.

Мы все остались живы. Жизнь продолжалась.

Как и предполагал Тобит, Кайшо заявила, что подложила споры мне под дверь и в постель просто ради шутки.

– Я хотела увидеть, какое будет у тебя лицо, Тилу.

Это прозвучало пугающе – как она могла видеть мое лицо, если ее самой не было поблизости? Она поклялась, что балрог с самого начала знал, что я найду споры, не наступив на них, так что ничего страшного случиться не могло.

Фестина тем не менее основательно ее отругала, и Кайшо пообещала, что больше так шутить не будет. Никто из нас ей всерьез не поверил, но адмиралу не хотелось запирать ее под замок или изобретать какое-либо другое наказание. Разведчики не любят выносить сор из избы, и чересчур запугивать балрога тоже не стоило: если его разозлить, никто не мог сказать, как он поступит в ответ.

Мы сделали вид, будто все в порядке. Я проводил время в обществе разведчиков – Фестины, Кайшо, Тобита и Бенджамина, отвечая на их расспросы насчет Трояна. Вскоре они поняли, что я ничего не знаю о двадцати годах войны, по крайней мере ничего полезного, и мы переключились на другие темы, вроде того, как обездвижить воина, не убивая его, и на личности королев Стойкости, Чести и Доброты. Поскольку эти королевы занимали свои посты дольше всех, возможно, одна из них пробилась на самый верх – если не считать того, что они являлись также наиболее очевидными мишенями для незаконных королев, так что, вполне возможно, их давно уже не было в живых.

Никто не мог этого знать. Все записи, которые вели наблюдатели на базе, имели гриф «Строго секретно», и даже у Фестины не было к ним доступа. Кто-то из высокопоставленных адмиралов не хотел, чтобы мы знали, что происходит на Трояне, – вероятнее всего, тот самый, кто содействовал вербовщикам и миссии «Ивы». Или мой отец, пытавшийся скрыть неудачу Саманты. За дни, проведенные на «Палисандре», я окончательно понял, насколько безумной была идея поставить неопытную двадцатилетнюю девушку во главе дипломатической миссии, а затем держать ее на этом посту в течение последующих пятнадцати лет, несмотря на все более ухудшавшуюся ситуацию. Чем, черт побери, думал отец? И почему подобное допустили другие адмиралы? Вероятно, отец направлял в Совет сфабрикованные доклады, так что никто не знал, что дела у Сэм идут не лучшим образом. Отец хотел защитить свою дочь, и себя тоже – в конце концов, это он назначил ее на должность, с которой она не смогла справиться.

Прежде у меня никогда не возникало мыслей о том, что Саманта провалила свою миссию. Возможно, я стал умнее. Фестина в некотором роде намекнула мне об этом после того, как мы провели вместе несколько дней – по ее мнению, мне следовало пройти тест на интеллект, поскольку она не верила в низкие показатели, содержавшиеся в моих официальных данных.

– Твой интеллект намного выше, – сказала она. – Может быть, сам ты так и не считаешь, но это правда.

Я знал, что на самом деле все было совсем иначе – отец подделал мои истинные показатели в сторону увеличения, чтобы они соответствовали минимальным требованиям, предъявлявшимся на флоте. Впрочем, даже если я и стал умнее, меня это не волновало; всю мою жизнь я был тем, кто я есть, и ненавидел саму мысль о каких-либо переменах.

Но я действительно менялся. Находясь рядом с Кайшо, я постоянно чувствовал тот самый запах тостов с маслом. Никто другой ничего не замечал. А с течением времени я стал ощущать и другие запахи, причем весьма странные.

От капитана Проуп пахло свежей зеленью – именно самим цветом. Не могу сказать, как можно чувствовать запах цвета – похоже, у меня в мозгах на самом деле все перепуталось. Но каждый раз, когда Проуп бросала на меня взгляд, воздух заполнялся туманным зеленым ароматом.

От Фестины пахло грозой – не запахом грозы, но ее звуками – раскатами грома, шумом ветра и дождя. А иногда от нее пахло радугой. Я ощущал запах грома каждый раз, когда в каюту входила Фестина Рамос.

От Тобита пахло морщинистой поверхностью грецкого ореха – ее структурой, а не запахом. А Бенджамин… Бенджамин вызывал у меня странное ощущение, от которого мне хотелось зевнуть и потянуться, и почему-то от этого мне становилось не по себе; я спокойно относился к людям, от которых пахло зеленью, грозой или грецким орехом, но Бенджамин по-настоящему действовал мне на нервы.

Сколько бы я ни зевал и ни потягивался, ощущение не проходило.

Проведя очередное утро в обществе разведчиков, днем я занимался тем, что обучал мандазаров основам их собственной культуры, чтобы они могли сойти за местное население, если вдруг это потребуется. Советница и рабочие воспринимали мои слова словно божественное откровение, независимо от того, насколько они противоречили их прежним представлениям о родной планете. Зилипулл оказался более упрямым, заявляя, что Уилла и Уолда говорили, будто королева Предусмотрительность объявила Континентальный указ в ответ на угрозу со стороны гринстрайдеров, пытавшихся колонизировать…

Но возражения обычно длились недолго. Секунд через тридцать он неожиданно захлопывал рот и шепотом извинялся: «Прости, Тилу. Знание – ты, невежество – я. Прости. Прости».

Когда я в первый раз это услышал, у меня отвалилась челюсть. Воины никогда не уступают оппоненту в споре, если только…

Я понюхал воздух. Мой новый сверхчувствительный нос ощутил странный запах, исходивший от моей кожи, – сильный и резкий, словно запах эфира.

У меня возникло сильное подозрение, что это королевский феромон.

Теперь, когда я мог ощущать запахи феромонов, они преследовали меня повсюду. Они исходили не только от мандазаров, но и от членов экипажа… и вообще от всех.

И от меня. Каждую секунду. Феромоны чем-то напоминали фанатичных слуг, готовых исполнить мою малейшую прихоть – даже если мне самому этого совершенно не хотелось.

Мне не хотелось выигрывать споры с Зилипуллом, оглушая его химическим молотом, но я ничего не мог поделать. Если он возражал мне дольше нескольких секунд, феромон вырабатывался помимо моей воли. Что еще хуже, Зилипулл принимал это как должное, словно у меня имелось полное право заставить его сменить свое мнение.

По сути, это ничем не отличалось от промывки мозгов – словно я одурманивал его наркотиками, пока он не забывал о своих прежних убеждениях и не начинал послушно принимать на веру все то, что я ему говорил.

От этого меня едва не тошнило. Но с людьми было еще хуже.

По утрам, когда мы собирались в зале для инструктажей вместе с Фестиной, Кайшо и остальными, они обсуждали свои проблемы разведчиков, планы на случай непредвиденных обстоятельств или что делать, если не удастся найти людей с «Ивы»… а мои мысли в это время были заняты совсем другим. Иногда я вдруг обнаруживал, что смотрю на Фестину, думая о том, что она выглядит весьма привлекательно, несмотря на пятно на лице; я вспоминал ее слова в спортзале насчет мата и думал, что, возможно, сделал глупость, отправившись в каюту к Проуп, вместо того чтобы остаться с женщиной, о которой по-настоящему мечтал.

В следующее мгновение я начинал ощущать запах феромона – сильный, ничем не разбавленный аромат секса, словно лассо готовое заарканить добычу. Фестона краснела настолько, что пятно на щеке становилось почти незаметным, и начинала переминаться с ноги на ногу, словно не могла стоять спокойно. Мне приходилось извиняться и идти в душевую, где я обливался холодной водой, пока запах феромона не исчезал.

А потом, когда я возвращался, Кайшо всегда спрашивала: «Ну как, легче, ваше величество?», с неприкрытой усмешкой в голосе. Вероятно, балрог мог читать мои мысли и пробовать феромон «на вкус». Что касается людей, они даже не замечали, что ощущают какой-то запах, но таяли, будто масло, когда этот запах проникал в их мозг.

Фестина никогда не появлялась ночью у двери моей каюты – ей хватало силы воли. Что касается Проуп, то она продержалась лишь два дня, а на третий вечер явилась ко мне, якобы «удостовериться, что со мной все в порядке». Забавно, что я ни разу не воздействовал на эту женщину «сексуальным феромоном», за исключением той первой ночи, когда феромон, судя по всему, сочился из всех пор моего тела, а я по собственной глупости этого не заметил. Но тем не менее капитан пришла, с несколько смущенным видом, словно сама не понимала, зачем это сделала. Возможно, ей хотелось извиниться за свое развязное поведение, а может быть, напротив, она хотела доказать себе самой, что вполне могла бы затащить меня к себе в постель совершенно хладнокровно и без лишних эмоций.

Так или иначе, она определенно намеревалась провести со мной еще одну ночь, даже если ей пришлось бы пойти наперекор собственным инстинктам. У меня вдруг возникло странное чувство – словно Проуп была маленькой девочкой, пытавшейся выглядеть отважной, несмотря ни на что.

Родительские чувства – у старины Эдварда… Возможно, унизительно было думать так о взрослой женщине, но в последнее время мне казалось, что я воспринимаю всех подряд как бедных и несчастных, которых нужно защищать и оберегать.

Так что же делать с Проуп? Естественно, снова переспать с ней я не мог; не следовало поступать так и в первый раз. Можно было с легкостью издать какой-нибудь отвратительный запах, который прогнал бы ее прочь, – все, что требовалось, это подумать о том, чего мне хочется, и от моего тела начало бы нести тухлыми яйцами, или мертвечиной, или чем-нибудь еще похуже, но это выглядело бы чересчур грубо. Мне не хотелось подавлять эту женщину или подчинять ее своей воле, мне нужно было лишь, чтобы она оставила меня в покое.

Тем временем капитан присела на край койки и начала говорить о какой-то неполадке в оборудовании, о котором я никогда не слышал, и что на ремонт потребовалось два часа, хотя предполагалось, что потребуется всего час сорок пять минут, и почему на флоте не готовят нормальных техников…

Все время, пока она говорила, ее рука то тянулась к застежке форменного кителя, то снова отдергивалась – словно она обещала себе, что начнет раздеваться, как только войдет в каюту, но теперь ей не хватало решимости. Ее поведение выглядело вполне соблазнительно, и вскоре она наверняка нашла бы в себе силы, чтобы сорвать одежду. Мне отчаянно хотелось придумать какой-нибудь выход, прежде чем это произойдет.

Как ни странно, я его нашел. Пока она продолжала говорить что-то насчет вконец обленившейся команды, я подумал: «А что будет, если я начну пахнуть зеленым?»

Тридцать секунд спустя от меня пахло именно так. Мне не нужно было хмурить брови и сосредотачиваться, все произошло само собой – словно мое тело знало, что делать, без какого-либо участия разума. Странно, удивительно и пугающе – но я начал пахнуть в точности так же, как и сама Проуп, только сильнее, словно я был ее братом, или сестрой, или матерью, или отцом. У людей ведь есть инстинкт, заставляющий избегать близкородственного спаривания, верно? Правда, существовала вероятность, что Проуп захочет воспользоваться уникальным шансом переспать сама с собой, но я лишь скрестил пальцы, надеясь, что феромоны пересилят ее тщеславие.

Голос капитана оборвался. Она посмотрела на меня, и ее лицо исказила слабая гримаса боли. Секунд десять она смотрела мне прямо в глаза, потом пробормотала:

– Ладно, мне завтра рано вставать. – И выскочила вон из каюты, словно ее внезапно начало тошнить.

Возможно, так оно и было. В каком-то смысле это заставило меня задуматься о семье Проуп.

На этом все не закончилось. В последующие дни капитан еще несколько раз пыталась явиться ко мне, словно ненавидела себя за то, что пошла на попятный, и отчаянно хотела доказать, что сумеет добиться своего. Обычно я чувствовал ее приближение по запаху и сам начинал пахнуть зеленым, заставляя ее позорно бежать прочь; но однажды она застала меня врасплох и в порыве внезапной решимости прижала к ближайшей переборке. Она крепко поцеловала меня в губы и начала тереться о меня бедрами – раз, другой, третий… Неподалеку послышались чьи-то голоса, и она отпустила меня.

– Позже, – прошептала она и самоуверенно зашагала прочь, словно наконец удовлетворив свое тайное желание.

После этого я решил, что буду пахнуть зеленым утром, днем и ночью, пока не покину корабль. Но Фестина начала на меня ворчать, а лейтенант Хакви стал повсюду следовать за мной по пятам. Когда я в тот день встретился с мандазарами, Советница с болью посмотрела на меня:

– О, Тилу… тебе это действительно нужно?

В конце концов я избавился от запаха Проуп и держался до конца полета, насколько хватало сил.

Глава 29

ВХОДИМ В СИСТЕМУ

Оказавшись в системе Трояна, мы не обнаружили никаких признаков ни «Ивы», ни черного корабля. Впрочем, это ничего не значило – звездолеты легко могут маскироваться, просто отключив все источники энергии. Стоит вывести корабль на орбиту вокруг газового гиганта, и его легко можно принять за обломок космической каменной глыбы.

Никто не стрелял в «Палисандр», когда мы вышли на орбиту планеты. Дэйд заявил, что это хороший знак. В последние несколько дней он не раз высказывал мнение, что ни у кого на Трояне не осталось ракет «земля – космос», о чем позаботились наниты фасскистеров. Он признавал, что, возможно, каким-то ракетным базам и удалось избежать Роя – если они были достаточно хорошо загерметизированы и защищены от гигантских облаков нанитов, – но в этом случае ракетами уже наверняка давно бы воспользовались, разве не так? В условиях, когда все остальные сражались мечами и копьями, воздушные бомбардировки должны были оказаться настолько действенными, что ни одна армия не стала бы держать свои снаряды и ракеты в законсервированном состоянии в течение двадцати лет, особенно в условиях постоянной угрозы со стороны нанитов Роя. Любой здравомыслящий командир использовал бы бомбы, пока они еще были на что-то годны.

– А как насчет ракеты, которая едва не попала в базу? – спросил тогда Тобит. – Это что, лишь игра воображения Йорка?

Бенджамин пожал плечами.

– Но ведь она не попала в базу, верно? Идеальный промах – достаточный для того, чтобы напугать людей и заставить их эвакуироваться, но никому не принесший вреда. А затем – сюрприз! – как только персонал базы начинает разбегаться, появляется «Ива» со своей тайной миссией.

– О господи, – сказала Фестина, хлопнув ладонью по лбу.

Я не вполне понимал, что имеет в виду Дэйд.

– Гм… хочешь сказать, это «Ива» стреляла в нас? Чтобы все разбежались?

Дэйд кивнул.

– Они вполне могли модифицировать стандартный снаряд-зонд сразу же по прибытии в систему. Таким образом, пока они находились в глубоком космосе, у них на борту не было смертоносного оружия и у Лиги Наций не возникло бы никаких подозрений. «Ива» выпустила снаряд по вашей базе, но так, чтобы он не причинил никаких серьезных повреждений. Никто из разумных существ не подвергся опасности, так что Лиге было попросту наплевать на случившееся.

– Ненавижу говорить такое, – проворчал Тобит, – но парень, похоже, прав.

– Значит, я все-таки могу отправиться с вами? – спросил Дэйд.

Он перевел взгляд с Тобита на Фестину и обратно. Те переглянулись, но промолчали.

– Я знаю, о чем вы думаете, – сказал Дэйд. – Вы не хотите, чтобы я высаживался на Троян вместе с вами, потому что я не настоящий разведчик.

Фестина и Тобит никогда ему такого не говорили – по крайней мере прямо. Но, планируя нашу миссию, они то и дело намекали, что, возможно, обойдутся без него. Постоянно слышалось: «Тобит, ты с этим справишься», или «Эдвард, будешь делать то-то и то-то», но ни разу: «Бенджамин, а вот задание для тебя».

– Ты – кадет, – спокойно пояснила Фестина. – Ты здесь на практике. И с нашей стороны было бы слишком безответственно рисковать твоей жизнью, взяв тебя с собой на воюющую планету, в то время как Филар, Эдвард и я – опытные разведчики.

– Вы не разведчик, вы адмирал, – ответил Дэйд, не обращая внимания на стальной взгляд женщины. – А Йорк – и вовсе не настоящий разведчик, он и в Академии-то никогда не был. Так что остается только Тобит, а в группе, высаживающейся на планету, должно быть не менее двух разведчиков…

– Бенни… – начал Тобит.

– Не называй меня Бенни, – огрызнулся Дэйд. – Истинная причина, по которой ты против меня, – потому что я… я не похож на разведчика. Разве не так? Я просто нормальный парень, который никогда не испытывал того же, что и вы, поскольку у меня нет ни родимого пятна, ни изуродованной руки, ни… – Он махнул в мою сторону. – Не важно. Мне жаль, что флот поломал вам жизнь, но это не моя вина. И это уже старая история. Я просто имею в виду, – он показал на Фестину, – вот я здесь, с той самой женщиной, которая положила конец этому дерьму, а вы объявляете меня человеком второго сорта только потому, что у меня нет никаких уродств. Послушайте, адмирал, – я ведь здесь именно благодаря вам. Именно благодаря вам флот вынужден принимать в Академию разведки всех желающих. Вам удалось устранить давнюю несправедливость, и я решил: «Может, и я смогу чем-то помочь?» Чем быстрее такие, как я, вольются в корпус, тем быстрее флот перестанет считать разведчиков обреченными, расходным материалом. Но, должен сказать, я не получал ничего, кроме огорчений, с тех пор, как подписал контракт. Преподаватели в Академии, другие кадеты – все вы считаете меня досадной помехой, от которой неплохо было бы избавиться. Так вот, я никуда не уйду – я намерен стать разведчиком. Я просто хочу, чтобы вы это поняли и начали относиться ко мне как к одному из членов команды.

Тишина. Я не видел выражения лиц других, поскольку мой взгляд был прикован к носкам моих собственных ботинок. Воздух был насыщен смесью эмоций – гнева, чувства вины, негодования, смущения, шедших со всех сторон.

Наконец Фестина вздохнула.

– Дэйд, когда-то я сказала бы, что любой, кто сам хочет стать разведчиком, слишком безумен для того, чтобы быть принятым в корпус. Ты меня беспокоишь. Возможно, в тебе и есть что-то, чего я не замечаю, но ты определенно кажешься мне юным романтиком, чересчур наивным для того, чтобы понимать, насколько опасен реальный мир. Жизнь тебя чертовски избаловала, несмотря на все ее кажущиеся трудности, и все тренировки в Академии не научили тебя заботиться о себе самом. Но, – продолжала она, – ты никогда этого не поймешь, пока не увидишь сам. Так что поздравляю: ты можешь высадиться вместе с нами на Троян. Хотелось бы надеяться, что пребывание на опустошенной войной планете откроет тебе глаза, не погубив при этом всех нас. Меня, конечно, несколько пугает подобная перспектива, но я все же намерена рискнуть. Иначе я могу начать считать, что Адмиралтейство все же было право, выбирая разведчиков лишь из тех, кто знает, что вселенная жестока и беспощадна. Из тех, кому это известно с рождения.

Она многозначительно наклонила голову, демонстрируя Бенни свое родимое пятно.

– Я выросла, уже зная кое-что такое, чего ты не знал, Дэйд. Так же, как и Тобит и Кайшо. И даже Йорк, хотя он до сих пор не считает, что достоин носить форму разведчика. Йорк никогда не учился в Академии, но форма ему вполне к лицу. Что же касается тебя, Дэйд, – я даю тебе шанс, поскольку не думаю, что за всю свою жизнь ты хоть раз проходил настоящее испытание. Возможно, каким-то чудом ты действительно окажешься истинным разведчиком. Если же нет… что ж, учитывая, что мы высаживаемся в зоне военных действий, твоя будущая карьера беспокоит нас меньше всего.

Она немного подождала, затем совершила самый неожиданный поступок, какой только может совершить разведчик: подняла руку, отдала Дэйду честь и сухо сказала: «Свободен». Парню потребовалось несколько мгновений, чтобы вспомнить, что Фестина – адмирал; затем с каменным лицом он отдал честь в ответ и на негнущихся ногах вышел за дверь.

Все остальные секунду сидели неподвижно, затем медленно выдохнули.

– Как думаешь, Кайшо? – тихо спросила Фестина. – Есть шанс, что парнишка поумнеет?

Кайшо подняла обе руки к волосам и неожиданно откинула их, словно ей вдруг стало жарко. Я успел заметить ее красивое, хотя и покрытое легкой сеткой морщин лицо, чуть влажное от пота; затем она снова отпустила волосы, и они упали на прежнее место.

– В парне действительно кое-что есть, – прошептала она. – Но не думаю, что вам это понравится..

Глава 30

ЗАГЛЯДЫВАЕМ К СОСЕДЯМ

Мы совершили три витка вокруг Трояна, но так и не сумели принять никаких сигналов от его обитателей.

– Что, если радиостанции разведчиков тоже сожрали наниты фасскистеров? – шепотом спросил я у Фестины.

Она покачала головой.

– Как только мы узнали о Рое, наши специалисты разработали оборудование, которое неуязвимо для этих тварей. Иначе весь флот оказался бы отдан на милость фасскистеров.

– Угу, – вмешался Тобит, – с нашей техникой все должно быть в порядке. Конечно, – добавил он, – фасскистеры вполне могли изобрести новый Рой, который может сожрать и ее. Но будем надеяться, ничего такого на Трояне нет.

– Не должно быть, – сказала Фестина. – Если разведчики с «Ивы» ничего не передают, значит, они просто осторожны. В зоне военных действий слишком опасно вести постоянную передачу, даже если сообщение закодировано и выглядит как помехи. Рано или поздно какая-то из армий сочтет тебя подпольным агентом, который пересылает разведданные противнику, и оглянуться не успеешь, как тебя окружит целый взвод вооруженных до зубов солдат.

К счастью для нас, имелся и резервный способ связи. Когда команда разведчиков получает назначение на корабль, им выделяется «секунда для связи» – одна секунда в стандартных двадцатичетырехчасовых сутках, предназначенная для передачи аварийного сигнала, если они окажутся на планете, где долго находиться в эфире слишком опасно. Потребовались некоторые подсчеты, чтобы перевести время «Ивы» во время «Палисандра» и учесть релятивистское смещение, но в конце концов Фестина и Тобит пришли к выводу, что находящиеся на Трояне должны выходить на связь в 23:46:22 по времени «Палисандра». Поскольку сейчас по корабельным часам было лишь утро, нам предстояло ждать почти целый день.

– Как-то надо убить время, – сказал Тобит. – Кто-нибудь умеет играть в покер?

– Достаточно хорошо для того, чтобы понять, что с тобой я играть не сяду, – ответила Фестина. – Как насчет того, чтобы слетать в гости?

– Куда?

Вместо ответа она повернулась ко мне.

– Эдвард, ты знаешь, чем занималась «Ива» все пять дней, которые провела в этой системе? Ты наблюдал за ней?

– Я вообще не наблюдал. На мониторы базы лишь выводились данные о находившихся поблизости кораблях. «Ива» появилась в этом списке и оставалась в нем, пока они не забрали меня, чтобы отвезти домой.

– Значит, «Ива» могла все это время и не оставаться возле Трояна. Они могли летать и куда-нибудь еще.

– Но в этой системе лететь больше некуда, – сказал Дэйд. – Во всяком случае, других обитаемых планет здесь нет.

– Ошибаешься, – сказала Фестина. – На околосолнечной орбите есть поселение, где живут фасскистеры, которые не хотят его покидать, опасаясь, что Лига их убьет. – Она мрачно усмехнулась. – А теперь подумай: если кто-то в галактике сумел создать специализированных нанитов вроде тех, на «Иве», которые похищали яд королевы, кто это мог бы быть?

– О, – сказал Дэйд. – Ну да.

Фестина кивнула.

– Предположим, что «Ива» побывала в том поселении, когда находилась в системе Трояна. И предположим, что во время этого визита фасскистеры подбросили на «Иву» нанитов. Кто-нибудь будет спрашивать – зачем?

Как и большинство орбитальных поселений, станция представляла собой огромный цилиндр, усеянный ячейками солнечных батарей. Но в отличие от большинства солнечные батареи были расположены тянувшимися вдоль цилиндра рядами с белыми промежутками между ними, так что весь цилиндр был покрыт длинными черно-белыми полосами.

– Вот ублюдки, – пробормотала Фестина. Мы сидели на обзорной галерее на мостике, глядя, как «Палисандр» медленно приближается к поселению фасскистеров.

– Что не так? – спросил я.

– Знаешь, почему они оставили некоторые полосы чистыми – хотя могли бы получать больше энергии, покрыв ими всю поверхность?

– Нет, – сказал я.

– Это сделано для того, чтобы было видно, что станция не вращается, – ответила она. – С любого приближающегося корабля заметно, что полосы неподвижны – то есть фасскистеры не создают искусственную гравитацию с помощью старой доброй центробежной силы.

– Так у них там что, вообще нет силы тяжести?

– Есть, они используют какое-то хитроумное силовое поле, которое круглые сутки пожирает энергию. На таком расстоянии от солнца на этот счет можно не беспокоиться, но все же я бы не назвала такое ее использование слишком разумным.

– Адмирал, – Проуп повернулась к ней в своем кресле, – они не отвечают на наши запросы о стыковке.

– Но мы можем пристыковаться?

– Можем, но вряд ли им это понравится. Стыковка без разрешения может быть воспринята как пиратские намерения.

Фестина поморщилась.

– Пошли им сообщение на английском, фасскистерском и мандазарском. Скажи, мол, нас беспокоит, что с ними, поскольку они не выходят на связь. Если мы не получим ответа в течение пяти минут, то будем полагать, что у них серьезные проблемы, и поспешим к ним на помощь.

– Прошу прощения, адмирал, – сказала Проуп, хотя извиняться явно не собиралась, – но пираты ведут себя точно так же. Даже если их цель работает в эфире на полную мощность, пиратский корабль заявляет: «Мы ничего не слышим» и продолжает приближаться. Наивные жертвы думают, что у них не работает радио, и впускают пиратов к себе на борт. Более опытные же считают, что на них напали, и принимают меры к защите.

– Какого рода меры?

Проуп пожала плечами.

– Фасскистеры полагают, что им нельзя покидать систему, поскольку Лига считает их неразумными. В такой ситуации они могут решить, что им нечего терять, и вооружиться смертоносным оружием. Особенно учитывая, что рядом воюют мандазары. Фасскистеры могут на законных основаниях утверждать, что опасались возможного нападения.

Адмирал побарабанила пальцами по подлокотнику кресла и, помолчав, сказала:

– Отправь им сообщение и все равно причаливай. Прими любые меры предосторожности, какие сочтешь нужными. Ответственность беру на себя.

– Есть!

Проуп попыталась изобразить сомнение в голосе, но, насколько я знал эту женщину, она всю жизнь надеялась, что ей повезет в честном космическом бою.

Мы причалили без каких-либо происшествий, подойдя к люку на той стороне орбитальной станции, которая не была обращена к солнцу, и отключили поле, чтобы можно было протянуть «хвост». Проуп терпеть не могла оставаться без поля; наши капитаны чувствуют себя чуть ли не голыми, когда не могут улететь со сверхсветовой скоростью от любой неприятности. (Вероятно, она чувствовала себя униженной и оскорбленной, когда черный корабль сорвал поле с «Палисандра» возле базы Ирис – словно с нее на публике содрали всю одежду.) Проуп раз за разом твердила Фестине:

– На орбитальной станции – один час, и ни секунды больше, если мы хотим восстановить поле и вернуться на Троян ко времени 23:46:22.

Фестину явно не радовало подобное временное ограничение, но, учитывая обстоятельства, возразить она не могла. Одного часа должно было хватить.

Адмирал объявила, что на станцию могут отправиться только разведчики. Мандазары пытались было ворчать, но Фестина стояла на своем: учитывая напряженные отношения между мандазарами и фасскистерами, брать с собой улей вряд ли следовало.

Кайшо тоже хотела пойти с нами.

– Зачем? – поинтересовалась Фестина.

– Увидишь.

– Послушай, хватит говорить загадками. Либо отвечай прямо, либо оставайся на «Палисандре».

– Извини, – ответила Кайшо, – но балрог обожает, когда низшие существа оказываются застигнуты врасплох. И между нами говоря, этот чертов мох просто вне себя от счастья, когда это происходит с людьми.

– Черт побери, – проворчала Фестина. – Хотя бы раз встретить инопланетянина, который обожал бы давать четкое объяснение всему, что творится.

Скафандры мы надевать не стали – фасскистеры считали их вид крайне отвратительным, хотя и никогда не говорили почему. В отношениях с любыми инопланетянами всегда есть определенная область, где они лишь бормочут: «Ты что, не понимаешь, что это неприлично?» и отказываются вдаваться в подробности. Так или иначе, датчики в переходном люке сообщали, что внутри станции нормальный воздух, и у нас не было времени на то, чтобы одеваться. Конечно, там могли оказаться какие-нибудь микробы, но если фасскистеры хотели вернуть себе право называться разумными, они должны были гарантировать, что ничто не может причинить нам вреда.

– Пошли, – сказала Фестина, когда мы повисли в невесомости перед люком шлюза.

Она нажала кнопку, открывающую дверь. Один за другим мы пересекли порог, и сразу же включилась искусственная гравитация, так что внешняя часть цилиндра оказалась внизу. Если бы я этого не ожидал, я мог вывалиться обратно из люка, но, к счастью для меня, Фестина шла первой, и я видел, как она схватилась за поручни сразу за дверью.

Я вошел внутрь без особых проблем, а за мной последовали Тобит и Дэйд. Все трое сразу же коснулись горла, включая имплантированные в шеи радиостанции. У меня такого импланта не было… но ведь, в конце концов, я не был настоящим разведчиком, верно?

Тем временем послышались обычные слова: «Проверка связи, прием, прием», и лейтенант Хакви с «Палисандра» ответил: «Слышу вас, прием нормальный». Голос Хакви раздавался из приемников, висящих у нас на ремнях. Приемники могли также работать как передатчики, если нажать соответствующую кнопку, но в этом не было необходимости при наличии импланта в горле.

Фестина изучала шлюз, пока остальные стояли рядом, стараясь не нервничать. Возле дальней двери шлюза находился маленький экран, который не работал – либо фасскистеры преднамеренно отключили камеры, либо система вышла из строя за последние двадцать лет и никто не озаботился тем, чтобы ее починить. Когда я был на базе, то знал, что транспортный корабль прилетает к фасскистерам лишь раз в три года, так что, возможно, их особо и не беспокоили неработающие камеры в шлюзе.

– Готовы? – спросила Фестина, прежде чем нажать кнопку, открывающую внутреннюю дверь.

Дэйд попытался было вытащить станнер, но Тобит ударил парня по запястью. Брать с собой оружие само по себе не выглядело чересчур дружественным жестом, а уж держать его наготове!..

Дверь открылась. Мгновение спустя мои ноздри заполнил запах тостов с маслом. Перед нами вел вверх наклонный пандус, и этот пандус был покрыт светящимся красным мхом.

Глава 31

ЗНАКОМИМСЯ С ШАССКИСТЕРАМИ

– Кайшо! – взревела Фестина.

В наших приемниках раздался смех.

– Есть проблемы, Фестина?

– Ты сама знаешь!

– Конечно.

– И ты нам ничего не сказала.

– Как я уже говорила, – ответила Кайшо, – балрог обожает сюрпризы. Тем и хороша способность к предвидению, что всегда знаешь, когда кто-то другой наступит на банановую кожуру.

– Мы ни на что не собираемся наступать! – прорычала Фестина.

Мох полностью покрывал пандус, начинаясь в нескольких шагах от двери шлюза. Невозможно было пройти вперед, не набрав его на ботинки, если только не ползти по стенам подобно жукам.

Из наших приемников снова послышался голос Кайшо:

– Если хотите, я могу перенести вас в своем кресле.

– Нет, – ответила Фестина. – Я не хочу даже видеть тебя рядом с нами. Тебе всегда сложно было доверять, а в последнее время ты стала просто несносна.

– В таком случае что вы собираетесь делать? – спросила Кайшо с легкой усмешкой.

– Дайте секунду подумать, – пробормотал я.

Я мысленно представил себе вонь, которая могла бы заставить мох содрогнуться – нечто такое, что по-настоящему валило бы с ног, если бы не действовало только на балрогов. Балроги, естественно, могли ощущать запахи, которых не ощущали люди, подобно королевскому феромону, так что, возможно, я смог бы испустить аромат столь отвратительный с точки зрения бал рога, что мох съежился бы в комок. Не умереть – я не хотел, чтобы он умирал. Я просто хотел вывернуть ему желудок наизнанку. Если начать с его собственного запаха тостов с маслом, а потом представить эти тосты зелеными и заплесневевшими…

– Тилу, – послышался резкий и громкий голос Кайшо. – Прекрати!

– Прекратить что? – невинным тоном поинтересовался я.

– Ты знаешь что! Но ты не знаешь, что делаешь. Может случиться так, что ты сам причинишь вред разумному существу.

– О чем это она? – спросила меня Фестина.

– Тилу и я играем в небольшую игру, – ответила Кайшо, – и он не осознает свою собственную силу. Биохимия – это не только запахи, ваше величество: что для одного вида феромон, то для другого яд. Если ты перестараешься, ты можешь повредить другим – и это вполне могут оказаться люди.

– Что? – Фестина уставилась на меня. – Что ты делаешь?

– Это такая своеобразная дипломатия, – пояснила Кайшо. – Говорить спокойно и при этом жутко вонять.

Судя по виду адмирала, ей требовался более содержательный ответ, но в это мгновение мох перед нами откатился в стороны, словно светящееся красное море разделилось пополам, оставив посередине чистый проход – голый каменный пол, огороженный с обеих сторон грудами мерцающего мха. Запах тостов с маслом стал острее – так, будто даже более высокоразвитое существо все же можно было вывести из себя.

– Твоя работа? – обратилась ко мне Фестина.

Я покачал головой.

– Это сделала я, – ответила Кайшо. – Вернее, это сделал балрог по моей просьбе. Идите – мох вас не тронет. Обещаю.

– Она обещает, – пробормотал Тобит. – Меня прямо-таки переполняет доверие.

– Вы, двое, останьтесь здесь, – сказала Фестина Тобиту и Дэйду. – Мы с Эдвардом войдем внутрь. Если с нами что-то случится – например, нам в ноги вопьются споры, – арестуйте эту сволочь за покушение на адмирала. Даже если балрог разумен, я верю, что Высший совет сумеет изобрести достаточно суровое наказание. – Она поднесла руку к импланту в горле. – Слышала, Кайшо?

– Вы, низшие, такие подозрительные. Я сказала, что балрог вас не тронет, и так оно и будет, пока вы на этой станции.

– Великолепно, – пробормотала Фестина. – Напоминает обещания, которые боги всегда давали в греческих мифах, – перегруженные словами фразы с множеством скрытых смыслов. Но, – продолжала она, глядя на дорожку посреди мха, – мне бы очень хотелось спросить кого-нибудь из фасскистеров, что же, черт побери, здесь произошло.

Она посмотрела на меня, словно я обладал неким правом решающего голоса. Я подумал о том, что сказала бы капитан Проуп, если бы мы сбежали при первых признаках опасности, – не то чтобы меня заботила моя собственная репутация, но мне не хотелось, чтобы Фестина оказалась в дурацком положении.

– Пошли, – сказал я.

Пандус вел к еще одному люку, которому полагалось быть закрытым, но его, похоже, заклинило, и между створками остался посередине промежуток. Наша дорожка посреди мха вела прямо в эту щель и дальше.

– Похоже, балрог повредил шестеренки… – Фестина осмотрела люк.

– Разве в дверях бывают шестеренки?

– Не понимай все столь буквально.

Мы протиснулись в щель и оказались в освещенном красным сиянием мире. Когда-то, видимо, это была стандартная орбитальная станция-поселение – сорок квадратных километров земли на внутренней поверхности цилиндра, большая часть которой была отведена под парки и сельскохозяйственные угодья. Орбитальные поселения всегда изобилуют полями и лесами, так что люди не ощущают себя в замкнутом пространстве; даже если ты и видишь над головой другую сторону цилиндра, все не так уж и плохо, если тебя окружают деревья и трава.

Так что, скорее всего, мир фасскистеров в свое время был густо заполнен их родными низкорослыми лесами, лужайками и небольшими поселками. Теперь же его заполнял собой балрог, и потому казалось, будто мы находимся в аду в его классическом изображении – все вокруг было цвета огня, лавы и крови.

На орбитальной станции имелось собственное солнце, нечто вроде люминесцентной трубки, тянувшейся в центре цилиндра; но здесь, на поверхности, его свечение повсюду было окрашено в красные тона, насколько хватало взгляда, словно мы оказались внутри раскаленной муфельной печи. На самом деле здесь было даже несколько прохладно, но от самого вида этого места меня бросило в пот.

– Данте мог бы гордиться, – пробормотала Фестина, глядя по сторонам.

Красный свет бил с земли прямо ей в лицо, отбрасывая странные тени и придавая глазам жутковатый блеск. Мне стало не по себе.

– Что будем делать? – спросил я.

– Черт побери, не знаю, – ответила она и добавила, посмотрев направо: – Там, похоже, поселок. Пойдем посмотрим, есть ли там кто.

Как только мы направились в ту сторону, мох перед нами расступился, давая нам пройти. Под ним виднелась голая земля. Видимо, когда-то здесь росли трава, овощи или что-то в этом роде, но балрог сожрал все дочиста, вплоть до самой почвы. Вероятно, он сожрал и прочую живность – всех червей, насекомых и бактерий, необходимых для нормального существования почвы в орбитальном поселении. Вся эта мелочь была неразумной, так что воспринималась не более чем пища, но тем не менее я вздрогнул, представив, как ее переваривают пищеварительные соки мха.

Дорожка расступалась перед нами – и смыкалась сзади, отчего становилось несколько неуютно. Но мох держался на расстоянии, расползаясь, словно тающий снег, по мере того как мы приближались к поселку.

Хижины поселка представляли собой полусферические купола, отлитые из хрусталя, с множеством отражавших свет граней. Свет был, естественно, красным, и каждый из куполов казался стеклянным котлом, опрокинутым над горящим костром. Всего их было двенадцать, и рядом никого не было видно – пока мы не дошли до центральной площади и не увидели одинокую грузную фигуру. Когда фасскистеры не изображают из себя представителей других видов, они живут внутри так называемых «вспомогательных роботов» – в яйцеобразных туловищах со всевозможными разновидностями рук и ног. Действительно всевозможными – есть чисто механические, а есть и те, которые имитируют конечности других рас. Например, если приходится иметь дело с человеческой технологией, полезно иметь человекоподобную руку с человеческими пальцами, которыми удобно нажимать кнопки, поворачивать рычаги и так далее. Поэтому вспомогательный робот рассчитан на то, чтобы иметь всего по одному – человеческую руку, человеческую ногу, мандазарский чиджрит, клешню, щупальце, псевдоподию и тому подобное.

Естественно, они не являлись точными копиями реальных конечностей; поскольку у робота не было головы, каждая из них обладала своими собственными глазами – а возможно, и ушами с носом. Не знаю, каким образом фасс-кистер, сидящий в его туловище, умудряется следить за шестнадцатью глазами сразу. Так или иначе, для данного конкретного фасскистера это не имело значения – все его глаза, конечности и прочее были полностью покрыты мхом. Видимо, он был слеп, к тому же, похоже, прикован к месту, словно мох заполнил все его сочленения.

– Бедный Железный Дровосек, – пробормотала Фестина. – Смазка не нужна?

Изнутри послышался сдавленный звук – возможно, реальный голос фасскистера: то, что получается, если отключить электронные усилители, которые они обычно используют для разговора. На слова это не было похоже, по крайней мере на английские. Я слышал, будто фасскистеры всегда говорят на своем собственном языке, а затем электроника их роботов переводит их речь на язык, понятный собеседнику.

Фестина поднесла руку к горлу.

– Кайшо, – сказала она, – можешь очистить этого типа?

В наших приемниках послышался голос Кайшо:

– Зачем?

– Чтобы не выводить меня из себя, – последовал ответ. – Раз. Два. Три…

Словно сыплющийся в песочных часах песок, споры начали отваливаться от стоящего перед нами фасскистера, освобождая его верхние конечности и медленно сползая все ниже, оставляя за собой голый металл и пластик. Я не знал, что казалось более ошеломляющим – то, что неодушевленный мох движется сам по себе, или что оставшаяся на «Палисандре» Кайшо вполне может знать, кто именно из фасскистеров сейчас перед нами. И каким-то образом она или ее балрог говорит сейчас спорам: «Разойдитесь, пожалуйста, спасибо большое».

Споры продолжали осыпаться. Неожиданно одна из металлических рук фасскистера дернулась. Ее запястье описало полный круг, затем она согнулась в локте, пока стеклянный глаз на большом пальце не уставился прямо на Фестину и меня. Из груди робота раздался низкий мужской голос:

– Люди?

– Приветствую, – слегка поклонившись, сказала Фестина. – Мы – разумные граждане Лиги Наций. Просим вас оказать нам гостеприимство.

Фасскистер размахнулся и едва не снес ей голову.

Женщина не просто уклонилась – она отразила удар, быстро блокировав его предплечьем, а затем молниеносно захватила робота за запястье, резко рванув чужака на себя. В то же мгновение ее колено взлетело вверх и раздался громкий металлический лязг.

Человеку подобный удар переломал бы ребра. На роботе же не осталось даже вмятины, но я расслышал глухой звук, словно от столкновения существа из плоти и крови с окружавшей его механической оболочкой.

Я бросился на помощь, схватив робота еще за две руки – одну легкую и паучью, другую толстую и мохнатую.

– Поднимай! – завопила Фестина, и мы вдвоем оторвали фасскистера от земли. Он весил немного, но начал отчаянно размахивать конечностями, не пытаясь с нами сражаться, скорее в панической попытке вырваться, но я все же успел его несколько раз хорошенько стукнуть.

Адмирал ухватила его свободной рукой еще за одну конечность и крикнула в сторону яйцеобразного туловища:

– Успокойся, иначе швырнем тебя в мох! Мы не хотим сделать тебе ничего плохого, но если ты не умеешь себя вести, мы тебя бросим и найдем другого, кто умеет.

Фасскистер продолжал молотить конечностями по воздуху. Мы переглянулись и начали его раскачивать, как это делают ребятишки, собираясь швырнуть кого-нибудь в бассейн.

– Последний шанс, – предупредила Фестина. – Этот мох точно проголодался.

Балрог перед нами вспыхнул ярко-красным светом, словно адское пламя, готовое пожрать очередного грешника. Фасскистер испустил громкий стон и полностью обмяк. Мох медленно и с сожалением снова потускнел до своего обычного состояния.

– Вот так-то лучше.

Продолжая крепко держать робота за руки, мы опустили его на землю. Балрог отступил на несколько шагов, так что посреди площадки оставалось небольшое свободное пространство.

– Бежать некуда, – продолжала Фестина, отпуская запястье робота. – Веди себя хорошо, и все тоже будет хорошо.

– Он хороший? – спросил фасскистер, показывая на меня.

– Конечно, – ответил я, сбитый с толку вопросом. – Почему бы мне не быть хорошим?

– Я знаю тебя, – сказал он. – Ты точно не хороший.

Глаза Фестины удивленно расширились. Я и сам было удивился, но потом вспомнил, каким образом фасскистеров из этого орбитального поселения изгнали с Трояна еще перед войной. Вполне возможно, что тот, кто сейчас стоял перед нами, был внутри робота-королевы, когда Сэм заставила меня раздавить стеклянный шарик, чтобы всех их одурманить. Или он мог быть одним из многих фасскистеров, персонально изгнанных с планеты ее величеством, пока я с серьезным видом стоял возле трона Истины. Он мог просто презирать меня за то, что я имел отношение ко всей монархической системе, или за то, что я был братом дипломата Саманты – фасскистеры никогда ее особо не любили. Так что причин, из-за которых я пришелся этому типу не по душе, могло быть много.

– Я буду хорошим, – сказал я ему. – Честное слово. Проблема с фасскистерами заключается в том, что, поскольку они все заперты внутри своих роботов, выражения их лиц увидеть невозможно. У них даже нет языка жестов, если только они специально не заставляют робота потрясти кулаком. Но даже при всем этом, просто стоя на месте словно каменная глыба, этот фасскистер вполне недвусмысленно давал понять, что нисколько мне не доверяет.

– Ладно, – сказала Фестина, – мы все просто замечательные друзья. А теперь расскажи мне, как друг другу, откуда взялся этот чертов мох?

– Люди, – ответил он. – И одна из граггак.

«Граггак» было фасскистерским словом, которое они считали столь непристойным, что их автоматические переводчики никогда его не переводили. Этим же словом они называли мандазарских королев.

– Как давно? – спросила Фестина. Пауза.

– Двадцать четыре ваших стандартных дня, – ответил фасскистер. Я немного посчитал – я пробыл на «Иве» десять дней пути с Трояна до Целестии, затем два дня болтался на базе Ирис, день на Целестии и еще один день на возвращение сюда… таким образом, «Ива», судя по всему, посетила это поселение непосредственно перед тем, как подобрать меня с базы.

Фасскистер продолжал говорить.

– Они пришли оттуда. – Он показал в сторону шлюза одной из своих маленьких рук. – Граггак и четверо людей. Все в форме вашего флота.

– Черная форма? – спросила Фестина.

– Нет. Двое в синей, двое в зеленоватой.

Синий цвет означал Службу связи; «зеленоватый» – вероятнее всего, оливковый цвет Службы безопасности. Как раз та компания, которую послали бы с «Ивы» для встречи с инопланетянами, если бы разведчики с корабля уже остались на Трояне.

– Чего они хотели? – спросила Фестина.

– Мести! – Английское слово прозвучало совершенно спокойно, но изнутри робота послышалось нечто вроде вопля. Фасскистер выкрикнул это слово на своем родном языке. – Граггак заявила, что она последняя из своей касты и что она хочет принести извинения за все, что совершил прежний режим Истины. На самом деле она хотела заразить нас всех вот этим! – Чужак развел всеми своими руками, показывая на окружавший нас мох. – Оно появилось, как только граггак ушла. Она хотела всех нас уничтожить.

Вероятно, так оно и было: как правило, королевы предпочитали расправляться со своими врагами, а не извиняться перед ними. Если королева Умеренность покидала Троян и считала, что никогда туда больше не вернется, она вполне могла придумать для «Ивы» какую-нибудь историю насчет того, что якобы хочет помириться с фасекистерами, а затем бросить на землю несколько спор балрога, незаметно для людей и фасскистеров.

– Откуда, по-твоему, королева взяла споры? – шепотом спросил я у Фестины.

– У Кайшо. Наша любимая подруга наступила на балрога двадцать пять лет назад, еще до того, как началась война. Когда человеческие врачи не смогли ей помочь, флот обратился к мандазарам – лучшим специалистам в области медицины. Они забрали с собой образцы спор, чтобы выяснить, можно ли каким-то образом отделить балрога от его носителя, но ответа так и не нашли. Образцы, вероятно, хранились в какой-нибудь пробирке на Трояне, пока королева с «Ивы» не наложила на нее свои клешни.

– Если она занесла сюда споры всего лишь двадцать четыре дня назад, – сказал я, – что-то уж слишком быстро эта дрянь растет.

– Молниеносно, – произнес фасскистер, направляясь к одной из хрустальных хижин. Балрог неохотно уступал ему дорогу, а мы с Фестиной двигались следом. – Зараза обрушилась на нас без предупреждения, – продолжал чужак. – Щупальца расползлись по траве, такие тонкие, что их было почти не видно. Стоило сделать неосторожный шаг, и мох неожиданно начинал ползти вверх, покрывая панцирь и блокируя все двигательные системы. Однако систему жизнеобеспечения он не трогал и даже обеспечивал нас пищей, но я много дней не мог двинуться с места!

– Думаешь, везде то же самое? – спросила Фестина.

Фасскистер безвольно опустил руки.

– Не знаю. Наш поселок ближе всего к шлюзу, откуда выпустили эту заразу. Нас застали врасплох. Возможно, у других было время подготовиться…

– А возможно, и нет, – закончила Фестина. – Когда сюда прилетел наш корабль, по радио никто не отвечал.

Хижина была ярко освещена – свет шел прямо сквозь хрусталь купола. На полу я заметил несколько покрытых мхом бугорков, но не мог понять, что это – машины, мебель или живые существа. Балрог не позволял нам подойти достаточно близко – мох впустил нас в дверь, но не давал пройти дальше.

– Твоя семья? – сочувственно спросил я, глядя на бугорки на полу.

– Мой экран и звуковая система! – ответил фасскистер. – Клянусь, я замучаю эту граггак до смерти!

– Это будет непросто, – сказала адмирал. – Она уже мертва. – Женщина поджала губы и на мгновение задумалась. – Ты был среди тех, кто встречался с людьми и с королевой?

– Да. – Фасскистер все еще размахивал конечностями, вращая встроенными в руки глазами. – Эти ублюдки пришли прямо к нам в поселок.

– Потому что он ближе всего к шлюзу, – пробормотала Фестина. – Не думаю, что вы подсадили им каких-нибудь ваших нанитов – так же, как королева подсадила вам споры.

– Что ты имеешь в виду? – спросил фасскистер.

– Наниты в виде маленьких глаз, – вмешался я. – Ну… во всяком случае, в виде человеческих глаз. – ¦ Я выскользнул за дверь, присел и нарисовал на земле картинку – большую голову нанита и длинный извивающийся хвост. – Они были запрограммированы на то, чтобы проникать в ядовитые мешки королевы, похищать оттуда каплю яда и сматываться, прежде чем их поймают.

– Да, – сказала Фестина. – Если вы создали нанитов, то зачем? Зачем вам нужно было похищать яд? И даже если вам действительно был нужен яд, как вы собирались вернуть нанитов, когда «Ива» направилась к другой звездной системе?

Несколько секунд фасскистер молчал. Затем изнутри робота раздался тонкий стрекочущий звук, словно белка бранилась на кого-то, разорившего ее гнездо. Механические руки начали изгибаться и дергаться, словно в судорогах – или словно находившийся внутри фасскистер истерически раскачивался вперед-назад, случайным образом ударяясь о рычаги управления.

Из громкоговорителей робота послышался сухой голос автоматического переводчика:

– Ха-ха-ха. Ха-ха-ха. Ха-ха-ха.

Фасскистер буквально покатывался со смеху.

– Что тут такого смешного? – требовательно спросила Фестина.

– Ты думаешь… ха-ха-ха… мы могли сделать… ха… таких нанитов… ха-ха… за столь короткое время? Граг-гак пробыла здесь… ха… всего час. Чтобы сделать эти ваши глазки… ха-ха… целая команда должна работать годы.

– Значит, ты знаешь про тех нанитов?

– Конечно. Почти все из нас здесь работали над этим проектом.

– Как давно?

– Много ваших лет назад. Рад слышать, что они до сих пор действуют.

– С какой целью вы их делали?

– Для одного клиента, – сказал фасскистер. – Не знаю, для кого именно. Начальство заявило, что эти сведения строго секретны – в задании имя не упоминалось.

Допрос продолжался.

– В чем заключалось задание?

– Разработка интегрированной нанотехнологической системы, способной тайно входить и выходить, принимать некоторые независимые решения, обладающей множеством встроенных стратегий маскировки… в общем, стандартные требования. Мы получаем множество заказов на разработку нанитов, которые могут незамеченными проникать в разные места и покидать их.

– Не сомневаюсь, – пробормотала Фестина.

– Самым сложным было настроить их на его ДНК. – Чужак указал на меня.

Я подпрыгнул.

– Мою?

У Фестины отвалилась челюсть.

– Эдвард? Наниты были настроены на Эдварда?

– Да. На этого альфонса.

Я судорожно сглотнул.

– И что наниты должны были делать?

– Найти какую-нибудь королеву, – сказал фасскистер. – Взять у нее дозу яда. Потом отыскать тебя, где бы ты ни был, и впрыснуть яд тебе в глотку. Как мать-иллим, которая набивает себе брюхо едой, а потом отрыгивает ее в рот детенышу.

– Значит, – пробормотала Фестина, – нанитов с самого начала на «Иве» не было?

– Не знаю, что такое эта «Ива», – сказал фасскистер, – но я знаю этих нанитов. Они следуют за супругом граггак, куда бы он ни направился, и впрыскивают ему яд, как только им удается похитить хотя бы каплю у какой-нибудь королевы. Это их работа. И они неплохо с ней справляются с тех пор, как началась война.

Я стоял как дурак, ничего толком не понимая. Значит, это я был переносчиком нанитов. Возможно, мне не следовало удивляться – можно быть окруженным целой стаей нанитов и ничего не замечать, точно так же как не замечаешь миллиарды бактерий в воздухе вокруг. Полное наносканирование обнаружило бы «наездников», но я никогда не проходил даже самого простого обследования – ни когда отправлялся с Трояна на базу, ни когда меня подобрала «Ива». Если подумать, подобное выглядело чертовски легкомысленным, но к тому времени «Ива» оставила своих разведчиков на Трояне, а с наибольшим фанатизмом ко всевозможным дезинфекциям относятся именно разведчики. Остальные же на «Иве» просто полагали, что я вполне чист.

Впрочем, сам я полагал то же самое. За двадцать лет, проведенных на базе, мои спутники-наниты никак себя не проявили. Они начали действовать лишь тогда, когда я обнаружил мертвую королеву в трюме «Ивы». Им сразу же нашлось занятие – заполнять свои маленькие шарики-глазки ядом и впрыскивать его в меня. Неудивительно, что я заболел – вероятно, я бы умер, если бы не окружил ядовитые мешки королевы защитными облаками, которые не позволили нанитам набрать больше яда.

Главный вопрос: почему я не умер на Трояне? Если наниты следовали за мной по пятам, они наверняка трудились бы без устали, пока я жил в одном дворце с королевой Истиной. Они пичкали бы меня ядом утром, днем и ночью – но я прекрасно себя чувствовал, пока не подхватил желтушную чахотку…

Так-так…

На самом деле это была никакая не чахотка, а отравление ядом. Именно в ту ночь, когда я заболел, наниты принялись за дело. И единственными, благодаря кому я не умер, была команда лучших врачей на Трояне. Возможно, под конец, когда я стал чувствовать себя лучше, у меня просто выработался иммунитет к этой дряни. Но до этого времени в меня постоянно впрыскивали новые ферменты, гормоны и прочее, выворачивая меня наизнанку и практически меня убивая…

Зачем? Кому это было нужно? Фасскистеры наверняка вложили немалые средства в столь непростой проект – но кто потратил бы такую кучу денег лишь затем, чтобы убить вашего покорного слугу? Я отнюдь не был важной персоной. И даже если кому-то действительно хотелось меня прикончить, почему он выбрал для этого столь странный и сложный способ?

Вероятно, те же самые вопросы возникли и у Фестины. Когда я повернулся к ней, женщина задумчиво смотрела на меня.

– Эдвард, похоже, ты оказался в самом центре каких-то весьма дерьмовых событий, – сказала она. – Твоей вины в этом нет, но меня это пугает до смерти. – После паузы адмирал продолжила: – Я хочу задать тебе один вопрос и рассчитываю получить честный ответ. Хорошо?

Мне вдруг стало настолько страшно, что я лишился дара речи и лишь кивнул.

– Вы с сестрой были созданы искусственно, с помощью генной инженерии?

Хотя я и ожидал чего-то ужасного, мне никогда не приходило в голову, что она коснется моей самой сокровенной тайны. Мгновение я надеялся, что мною вновь овладеет некий дух, который скажет какую-нибудь убедительную ложь или выпустит какой-нибудь волшебный феромон, который заставит ее забыть о том, что она вообще затрагивала эту тему. Но никто не пришел мне на помощь, и я пробормотал:

– Угу…

– Что ж, это многое объясняет. – Женщина мягко погладила меня по руке. – Наниты, мандазары, война… – На ее губах появилась кривая улыбка. – И даже то, что произошло тогда в спортзале. – Она быстро приподнялась на цыпочки и поцеловала меня в щеку. – Но ты вел себя исключительно по-джентльменски. Настоящий принц. – Она хихикнула. – А теперь давай возвращаться на «Палисандр».

– Эй, – сказал фасскистер. Это его «эй» прозвучало совершенно спокойно, поскольку автоматический переводчик, похоже, не умел передавать интонации. Но внутри оболочки робота послышался резкий визгливый звук. – Вы собираетесь просто так уйти? Как будто уже решили все ваши проблемы? Забыли о моем экране и звуковой системе?

– И об остальных, – добавил я.

– Верно, – поспешно согласился чужак. – Об остальных. Нас на этой станции сотни.

– Чего ты от нас хочешь? – спросила Фестина.

– Вы избавили меня от мха, – сказал он. – Сделайте то же самое с остальными. Со всеми. – Фестина поколебалась, но он добавил: – Я ведь помог вам, верно? Я ответил на ваши вопросы. Так что теперь пришло время оказать услугу и мне. Уберите этот проклятый мох.

– Ладно, – вздохнула Фестина и поднесла руку к горлу. – Кайшо, ты слышала?

Из приемников раздался шепот:

– Да.

– Вынуждена согласиться с этим типом, балрог уже перешел все границы дозволенного. Рано или поздно Фасскистерский союз об этом узнает – они наверняка заметят, что целое орбитальное поселение не выходит на связь. В результате поднимется шум на всю вселенную. Они потребуют объявить тебя неразумной.

– Пусть, – ответила Кайшо. – В самых высших кругах Лиги хорошо известно, что балрог намного разумнее всех остальных рас, вместе взятых.

– Что-то не очень на это похоже, – вмешался я. – Впечатление такое, будто… в общем, та королева с «Ивы» была опасным неразумным существом, верно? И именно она притащила балрога на эту станцию, чтобы отомстить фасскистерам. Балрог сделал именно то, чего ей хотелось. Так что впечатление такое, будто ты помогаешь и содействуешь опасному неразумному существу.

Кайшо усмехнулась.

– Красиво рассуждаешь, Тилу. Тебе вполне пошла бы форма дипломата. Но королева здесь совершенно ни при чем. Фасскистеры знают, почему им самое место внутри их драгоценных металлических оболочек, где полностью удовлетворяются все физиологические нужды, но мозги постепенно сходят с ума.

– О чем ты? – спросила Фестина. Ответа не последовало. – Давай, Кайшо, хватит болтать попусту, объясни, в чем дело.

Кайшо продолжала молчать, но фасскистер явно понял, что она имела в виду. Внутри робота раздался тонкий писк, он неожиданно развернулся и поспешил к двери, но сумел сделать лишь два шага, прежде чем достиг края свободного пространства, нетронутого мхом. Дальше идти было некуда – фасскистер в панике замахал конечностями, всеми своим глазами ища безопасный путь. Мы увидели, как мох двинулся вперед, словно прибрежная волна.

Если не считать того, что волна не оставляет на ногах красного мха.

Столь же быстро, как они осыпались с металлической оболочки фасскистера, споры устремились вверх; конечности перестали дергаться, растопыренные пальцы застыли, скованные мхом, словно в пушистых перчатках.

Писк раздавался еще несколько секунд, затем звук оборвался, спустя некоторое время возобновился. Я шагнул вперед, но Фестина схватила меня за руку, удерживая на месте, и показала вниз – балрог начал приближаться к нам, не давая подойти к фасскистеру.

Пришлось отступить перед мхом, который изгонял нас из поселка, вынуждая меня и Фестину идти по узкой дорожке, неохотно расступавшейся перед нашими ногами. Не оставив нам выбора, балрог вытеснил нас в люк и обратно на «Палисандр».

Глава 32

НАБЛЮДАЕМ ЗА ПЛАНЕТОЙ

Остаток дня я провел в карантине, как и все мы, пройдя полную очистку от нанитов. По крайней мере, это оказалось не столь болезненно, как обработка защитным облаком: дезинфекционная камера особо не спешила, не пытаясь с ходу вцепиться во все, что показалось ей подозрительным. Она действовала медленно и тщательно, а не быстро и беспощадно.

Однако в других частях «Палисандра» быстро и беспощадно действовали защитные облака. Они очистили мою каюту и зал для совещаний разведчиков, все места, где я мог оставить блуждающих нанитов. Спасательные шлюпки тоже прошли обработку, на случай, если наниты прячутся и там.

Я надеялся, что Проуп тоже обработала защитным облаком свою каюту. Ей следовало бы пройти обеззараживание и самой, учитывая, насколько близки мы были прошлой ночью… но она осталась на мостике, что-то ворча насчет того, что приходится посылать антинанитные облака во все возможные места.

В конце концов, наниты представляли опасность только для меня.

К 23:00 мы снова были на орбите Трояна и прослушивали планету с помощью множества микрозондов. Я сидел вместе с другими в обзорной галерее на мостике, время от времени бросая взгляд на Фестину. Пользуясь своим положением адмирала, она стояла на мостике, нависая над плечом Проуп, чем наверняка выводила капитана «Палисандра» из себя.

У нас не было возможности поговорить с тех пор, как мы вернулись на судно, – во всяком случае наедине. Мне хотелось извиниться перед ней за то, что я клон, и попросить ее объяснить, что она имела в виду тогда, на орбитальной станции. Мне казалось, что она знает обо мне несколько больше, чем я сам, и у меня было некоторое желание выяснить, что же именно.

Вот именно, некоторое. О чем бы она ни догадывалась, я был уверен, что мне это не понравится.

В 23:46:22 наши зонды приняли сигнал. Естественно, не настоящий – лишь кратковременный пучок радиоволн на частоте, которую легко было спутать с помехой от какого-то электроприбора. Конечно, сейчас на Трояне не было никаких работающих электроприборов, но разработчики оборудования для флота не могли предусмотреть всех вариантов.

– Где они? – быстро спросила Фестина. – Можно запеленговать?

– Еще секунду, – ответила Кайшо. Она тоже была на мостике, сидя на месте разведчика. Никого не радовало, что ее допустили к пульту – Фестина склонялась к тому, чтобы запереть носительницу красного мха на гауптвахте, – но иного выбора у нас не было. Требовалось время для того, чтобы запрограммировать все датчики, а экипаж корабля большую часть дня провел в дезинфекционной камере. Если мы хотели, чтобы к 23:46:22 все было готово, ничего не оставалось, как поручить настройку Кайшо.

Судя по выражению лица Фестины, я понял, что это последний раз, когда Кайшо позволяют управлять чем-либо, кроме ее собственного кресла.

– Итак, – послышался обычный шепот. – Сигнал поступил из Уншуммина – практически из дворца Истины.

– Что, черт побери, делают там разведчики? – спросил Тобит.

Что касается меня, то я смотрел на главный экран, где на карте был показан источник сигнала. Он находился сразу за стенами дворца, у южной границы Дипломатического квартала.

– Это фасскистерское посольство, – сказал я. – По крайней мере, там оно находилось раньше. Вполне возможно, оно было разрушено во время войны.

– Странное место для того, чтобы прятаться, – пробормотала Фестина. – Если бы я хотела избежать неприятностей, я бы направилась в сторону леса, а не в самый центр Уншуммина.

– Возможно, адмирал, – сказала Проуп, – люди с «Ивы» лучше себя чувствуют в городе. Не каждый родом из сельской местности, как вы.

Фестина гневно посмотрела на нее.

– Спасибо, капитан. Принимаю ваши слова как комплимент. Что касается опасностей, которыми, по мнению горожан, полна сельская местность… – Она пренебрежительно махнула рукой. – Самые опасные сейчас существа на Трояне – мандазары, и я могу гарантировать, что дворец в Уншуммине кишит солдатами. Независимо от того, кто выигрывает или проигрывает войну, кто-то должен обладать там мощным военным присутствием – чисто из символического стремления владеть троном ее величества и время от времени сидеть на нем. Окажись я где-нибудь неподалеку, я бы рванула прочь из города в спокойное местечко, не имеющее никакого стратегического значения.

– Ах, дорогая Фестина, – прошептала Кайшо, – а если, предположим, у тебя нет выбора?

Она показала на экран. Карта сменилась реальным фотографическим изображением Уншуммина с большой высоты. Дворец казался не крупнее моей ладони, но его своеобразные очертания – силуэт королевы – были легко узнаваемы. Искусственные каналы образовывали концентрические круги, разделявшие город на кольца, а прямо от дворца по радиусам уходили широкие улицы, пересекавшие каналы по более чем ста мостам. Вся планировка города выглядела словно мишень для дартса, в центре которой находилась королева, – что, если подумать, было не самым приятным местом.

Насколько я мог понять, город практически не пострадал, несмотря на двадцать лет войны, – единственным видимым следом разрушений была большая выжженная полоса между четвертым и пятым каналами. Конечно, могли быть и другие повреждения, которых не было видно на фотографии. Мы застали город на заходе солнца – с запада на восток тянулись длинные тени, искажая перспективу. С помощью имевшихся в ее распоряжении компьютерных мощностей Кайшо вполне могла отфильтровать эти тени, показав кристально чистую картинку, но, похоже, она предпочитала театральный эффект наступающей ночи.

– Дворец Уншуммина, – прошептала она. Мозг корабля выделил центр изображения, сделав его ярче. – Источник сигнала.

На фоне Дипломатического квартала вспыхнула яркая голубая точка. Я прищурился, пытаясь разглядеть, действительно ли это фасскистерское посольство. Да, именно так оно выглядело… хотя фасад здания отсутствовал, словно кто-то вдавил его внутрь. Впрочем, ничего странного, учитывая, как народ Трояна относился к этим чужакам, скорее было удивительно, что они не разрушили его до основания.

– Периметр, – сказала Кайшо. Над Водами Процветания, четвертым от центра каналом, появилось зеленое кольцо. Естественно, это не был периметр самого города – далее располагались еще десять каналов, даже если не считать территорий, раскинувшихся за их пределами.

– Периметр чего? – спросил Тобит. – Зоны пожара? Воды Процветания текли по внутренней стороне выжженной территории, которую я видел.

– Можно назвать это и зоной пожара, – ответила Кайшо. – На самом деле это периметр обороны – обороны дворца. Они взорвали все мосты, превратив канал в оборонительный ров. Насколько я могу представить, они сожгли все, что находилось внутри кольца, чтобы иметь хорошо простреливаемое пространство на случай, если кто-то попытается напасть. Потому что именно там находится враг.

Изображение расцвело красными точками – их были тысячи, возможно, миллионы, покрывавшие весь город за пределами зоны пожара. Они не просто блокировали радиальные дороги, они были повсюду, вдоль каналов, на мостах, внутри зданий, перекрывая все возможные выходы.

Город был наводнен врагами. А наши разведчики оказались в ловушке – в самом эпицентре.

Глава 33

ОЦЕНИВАЕМ РИСК

– Ты уверена? – спросил Дэйд у Кайшо. – Я имею в виду – датчики ведь просто указывают на источники тепла. Так каким образом можно отличить одну группу солдат от другой? И как вообще можно понять, что это солдаты? Все эти живые существа за периметром точно так же могут быть и мирным населением.

Кайшо издала тихий смешок, словно ожидала, что он задаст именно этот вопрос, на который у нее уже был готов ответ.

– Мозг корабля, следующее изображение. Экран разделился на две половины. Воины слева укрывались под защитного цвета тентом, но угол зрения был таким, что их можно было разглядеть спереди: на панцирях в области плеч были нарисованы черные пятна, чем-то напоминавшие погоны; вооружение представляло собой деревянные арбалеты с большими уродливыми стрелами.

Воины в правой половине экрана, пробиравшиеся вдоль домов, прячась в закатной тени, тоже были вооружены арбалетами, кроме того, к их клешням были прикреплены острые стальные шипы. Погон на них не было – ни черных, ни каких-либо других.

– Те, с черными отметинами, – сказала Кайшо, – находятся вне периметра. Те, что без отметин, – внутри. И, прежде чем вы спросите, Дэйд, – нет, я не проверяла каждого воина, но считаю, что видела достаточно многих, чтобы сделать выводы. Армия черных окружила значительно меньшую по силам группировку, базирующуюся во дворце. Обе стороны скорее удерживают собственные позиции, чем пытаются перебить друг друга.

– Перемирие? – предположила Фестина. – Возможно, их лидеры пытаются договориться о капитуляции.

– Подозреваю, что у армии во дворце нет лидера, – ответила Кайшо. – Позвольте мне изложить вариант сценария.

– О господи, – пробормотал Тобит. – И кто-то еще думает, будто она сумеет что-то объяснить?

Кайшо кивнула, тряхнув волосами.

– Задачей «Ивы» было найти какую-нибудь королеву. Где разведчики стали бы искать в первую очередь? Королевы могли находиться практически в любом месте планеты. Стали бы вы заявляться в каждый армейский лагерь, который обнаружили бы ваши датчики, и спрашивать: «Прошу прощения, нет ли у вас здесь королевы?» Или отправились бы по известному адресу, где наверняка обитает королева?

– Дворец в Уншуммине, – предположила Фестина.

– Именно. Его легко найти, и можно быть уверенным, что какая-то из королев наверняка объявила его своей собственностью. Именно туда прежде всего и отправились люди с «Ивы» и нашли королеву, которая охотно полетела бы на Целестию, поскольку оказалась в весьма глубокой заднице. Я представляю все примерно таким образом, – продолжала Кайшо. – «Ива» посылает Флебона и Олимпию Мелл, чтобы договориться с королевой. Королева, естественно, заявляет, что она вполне разумное существо и никогда никому в своей жизни не причиняла зла. Разведчики же считают, что королева лжет, и потому решают, что, когда «Ива» улетит, они останутся. Не имеет значения, что дворец окружен, – лучше уж рискнуть иметь дело с армией черных, чем оказаться наверняка убитыми Лигой.

– И потому они тут застряли, – кивнул Тобит. – Видимо, вверили свою судьбу дворцовой охране, уговорив королеву замолвить за них словечко, прежде чем она улетит. Непосредственная опасность им не угрожает, но они до сих пор окружены черными и ждут, когда топор упадет на их головы.

– Если не считать, что топорами никто не размахивает, – заметила Фестина. – Что чертовски странно. Сколько времени прошло с тех пор, как «Ива» забрала королеву? Три с половиной недели? Без королевы дворцовой охране не за что сражаться – так почему бы им не сдаться? А если охранники чересчур упрямы, чтобы капитулировать, почему Черная армия не захватит дворец? У них наверняка достаточно сил, чтобы сокрушить обороняющихся. Так чего же все ждут?

– Нас, – спокойно ответил я. – Они ждали нас.

Капитан Проуп резко выпрямилась в кресле.

– Нас? – пробормотала она. – Да… нас. Мы – то самое недостающее звено.

Выражение лица у нее было такое, словно она хотела сказать: «Ну вот, так я и знала, что без меня не обойдется», – будто все происходящее во вселенной сразу же обретало смысл, стоило лишь воспринимать его как часть личной биографии Проуп.

Фестина бросила на нее раздраженный взгляд, а затем повернулась ко мне.

– Откуда они могли знать о нашем прибытии, Эдвард? Даже если всем было известно, что здесь остались разведчики с «Ивы», никто не мог ожидать, что мы попытаемся их спасти. Адмиралтейство придерживается нерушимого правила – никогда не забирать никого с воюющей планеты, пока не закончатся боевые действия. Полный карантин. Наша группа может спуститься туда, поскольку я считаю это необходимым ради признания флота разумным, но в нормальных обстоятельствах флот бросил бы этих разведчиков подыхать.

Я не мог ей ничего возразить, но знал, что я прав. Сэм говорила, что Умеренность была последним оплотом против новой королевы. Сестра предполагала, что я воспользуюсь отцовским кодом доступа и прикажу одному из кораблей флота доставить меня на Троян. А затем я должен был высадиться и «присоединиться к ней во дворце ее величества». Вот только дворец был сейчас одним из тех мест, которые сторона Сэм не контролировала.

Так что произойдет, если Фестина, я и остальные попытаемся высадиться во дворце, как мне было сказано? Черная армия придет в бешенство. Они увидят в небе «хвост» и решат, что прилетели чужаки, чтобы помочь сторонникам Умеренности, по призыву самой королевы, которую в последний раз видели улетающей на корабле Технократии. Черные войска перейдут в атаку, надеясь захватить дворец, прежде чем это успеем сделать мы, и в последующей битве, когда в воздухе повиснет густой, словно дым от горящего дома, запах боевого мускуса, все живое в округе будет уничтожено. Атакующие солдаты не станут колебаться ни секунды. Они растерзают в клочья всю нашу группу, считая нас наемниками, пытающимися вмешаться в дела мандазаров.

Именно так все бы и кончилось. Нас бы всех перебили. И об этом бы говорилось как о жестокой случайности войны, тяжелой трагедии. Новая королева принесла бы извинения Технократии, вложив в них всю невыразимую горечь: «Какая ужасная неприятность. Давайте организуем постоянный канал связи, чтобы такого больше не повторилось». Адмиралтейство согласилось бы, облегченно вздохнув; избавившись от меня и Фестины, они могли наконец замять историю с «Ивой». Вскоре на Целестии снова начали бы действовать вербовщики, возможно, они даже открыли бы филиал на Трояне.

В конечном счете все были бы счастливы. За исключением тех из нас, кого не было бы в живых.

И все же есть кое-что, чего я не понимаю. Моя сестра никогда не втянула бы меня в преднамеренную бойню. У нее наверняка имелся какой-то другой план, о котором мне просто не хватало ума догадаться. Но у меня вдруг отчаянно засосало под ложечкой, и это ощущение не проходило.

– Так мы будем высаживаться или нет? – спросил Дэйд, глядя на Фестину. На нее смотрели все, кто был на мостике, – даже члены экипажа, которым положено было не спускать глаз со своих мониторов.

– Попробуем, – наконец сказала адмирал, – но только быстро – туда и обратно. Самое большее – пять минут, и будем надеяться, что те, кого мы ищем, находятся именно там, откуда пришел их сигнал.

– Как только мы выпустим «хвост», – бесстрастно произнес Тобит, – обе армии поднимут жуткий переполох. Каждая из них решит, что другая сторона замышляет какую-то хитрость.

– Знаю, – вздохнула Фестина. – Капитан, – обратилась она к Проуп, – как только мы высадимся, я бы хотела, чтобы «Палисандр» передал сообщение на всех волнах, в котором говорилось бы, что мы сохраняем нейтралитет и прибыли лишь затем, чтобы забрать группу гражданских лиц. У нас мирные намерения, и мы не поддерживаем ни одну из группировок.

– Они никогда этому не поверят. – Проуп покачала головой. – Именно на такую в точности уловку пошли бы инопланетные захватчики.

Похоже, капитану «Палисандра» были хорошо известны все возможные разновидности лжи.

Фестина не сдавалась.

– Даже в этом случае мы должны послать сообщение – чтобы показать нашу разумность.

Она посмотрела на экран, который все еще показывал две расположенные рядом картинки, солдат с черными погонами и дворцовых охранников, пребывавших в тревожном ожидании.

– Когда появимся мы, у солдат могут просто не выдержать нервы. Мы можем лишь надеяться, что они достаточно дисциплинированны, чтобы не сорваться, но никакой гарантии нет. Если есть возможность сделать хоть что-то, чтобы избежать тотального взаимоуничтожения, нужно попытаться. Я согласна, что сообщение по радио – не лучшая идея, в конце концов, все их радиоприемники могли сожрать фасскистерские наниты. Если у кого-то есть другие предложения – я готова выслушать.

Она окинула взглядом помещение. Все молчали. Наконец Дэйд откашлялся.

– Гм… а это вообще имеет значение?

– Что ты имеешь в виду? – спросила Фестина.

– Эти ребята, – он ткнул в экран, – воюют, то есть убивают друг друга, верно? Значит, их нельзя считать разумными. Даже те, кто не находится на передовой – повара, интенданты и прочие, – если они помогают армии, они сознательно поощряют неразумные действия, что делает неразумными и их самих. Так что, с точки зрения Лиги, какое имеет значение, что случится с кем бы то ни было в Уншуммине? Я не желаю им смерти, но если мы спровоцируем одну толпу неразумных на драку с другой, великой и блистательной Лиге будет на это по большому счету наплевать.

– Бог с тобой, Бенни! – простонал Тобит. – Это же первое правило разведчика: всегда предполагай что угодно разумным, пока не доказано обратное.

– Но обратное уже доказано, – возразил Дэйд. – В течение двадцати лет обе армии демонстрируют лишь то, насколько они неразумны. Разве мы не вправе предположить…

– Что во дворце нет детей? – спросил я. – Что, пока королева Умеренность жила там, она не продолжала откладывать яйца каждые двенадцать недель? Что там нет других детенышей от случайно оказавшихся вместе воинов и самок? Что во дворце нет ни одного мандазара, который просто прибежал туда в поисках защиты, когда появилась Черная армия? Что с обеих сторон нет воинов, самок и рабочих, которые искренне верят, что все, что они делают, – исключительно ради защиты их семей, и других, которые, возможно, и жаждали когда-то крови, но теперь хотят мира куда больше любого из нас, никогда не переживавших десятилетий войны? Разве мы не вправе этого предположить?

Дэйд покраснел и потупил взгляд… точно так же, как и я. Мне никогда прежде не приходилось говорить подобного; мне даже показалось, будто мной снова овладел дух, и я попытался пошевелить пальцами, чтобы убедиться, что владею собственным телом. Пальцы шевелились, значит, слова были моими собственными. Просто я не знал, что иногда могу быть и таким.

Фестина похлопала меня по плечу, затем посмотрела на остальных.

– Что-нибудь еще?

Заговорила Проуп, предпочитая не встречаться ни с кем взглядом.

– Мой долг – сделать официальное замечание относительно ваших выводов, адмирал. Наша посадка может спровоцировать две враждебные группировки на сражение друг с другом; если это произойдет, число жертв может оказаться чудовищным. – Она сделала паузу и удостоверилась, что все ее слушают – как члены экипажа, так и мы, гости. – Можно привести доводы в пользу того, что данная высадка является неразумным поступком, поскольку существует риск, что она может повлечь за собой массовые убийства. Внеземной флот не станет принуждать никого из вас к участию в этой миссии вопреки вашей совести.

Я подумал о том, говорил ли то же самое капитан «Ивы» своей команде. Возможно, да – устав флота требует от командира корабля соответствующих действий в рискованных ситуациях. Но сейчас Проуп не столько руководствуется этическими соображениями, сколько прикрывает собственную задницу, надеясь, что эта речь поможет ей выкрутиться перед Лигой Наций. Даже если Лига убьет всех нас в следующий раз, когда мы будем пересекать границу, возможно, они пропустят Проуп, поскольку она говорила правильные слова: «О да, я предупреждала их, что это неразумно…»

– Спасибо, капитан, – сухо поблагодарила Фестина. – Вы совершенно правы. Любой, кто считает эту высадку неуместной, может остаться на корабле. – Она снова посмотрела на экран: солдаты все больше превращались в темные тени, по мере того как заходило солнце. – Через тридцать минут внизу наступит ночь, – сказала она. – Начинаем собираться. Если кто-то из вас не появится возле камер со скафандрами, я не буду никого посылать на поиски.

Она кивнула, не обращаясь ни к кому конкретно, и молча покинула мостик. Долгое время никто из нас не двигался с места.

Глава 34

ЖДЕМ В ТРАНСПОРТНОМ ОТСЕКЕ

В небольшом помещении перед четырьмя камерами, где находились скафандры, появились все, кто мог бы прийти: Тобит, Дэйд, Кайшо, Советница, Зилипулл, Хиб, Ниб и Пиб.

И конечно, я. Нельзя сказать, чтобы я долго раздумывал над моральной стороной того, что мы собирались предпринять. Большую часть времени я был занят тем, что убеждал Проуп (словами, не феромонами) разрешить мне записать сообщение, которое должно быть передано во время нашей высадки; в нем говорилось, что я – маленький безгрешный отец, который прибыл в Уншуммин, чтобы забрать своих друзей. Вряд ли это чересчур хорошо звучало, особенно если учесть, что эти слова должны были слышать по всей планете, на всех радиоволнах, повторяющимися снова и снова; но насколько хорошо я исполнил свою роль, было далеко не главным. Следовало убедить мандазаров, что не стоит беспокоиться из-за появившегося в небе «хвоста», и тайно сообщить моей сестре, что я вернулся на Троян. Я сам не знал, какой эффект я хотел этим произвести, – может быть, просто посмотреть, что станет делать Сэм.

Где-то в глубине моего разума таились всевозможные ужасные подозрения, и мне было просто необходимо дать сестре шанс доказать, что я ошибаюсь.

Фестина пришла последней. Она едва сдержала улыбку, увидев всех нас.

– Что ж, – сказала она, – слишком много добровольцев. – Она показала на четыре камеры. – Четыре места, четыре разведчика. Я, Тобит, Дэйд и Йорк. Остальные останутся на «Палисандре», и просьба не жаловаться.

Однако без жалоб не обошлось. Кайшо и мандазары отчаянно пытались убедить ее в том, что их присутствие крайне необходимо, но для всех было очевидно, что брать их с собой – просто безумие. Кайшо была прикована к креслу, которое могло летать, но двигалось со скоростью беременной черепахи. О том, чтобы вернуться за пять минут, не могло быть и речи.

Не могли отправиться с нами и мандазары. Весь город наверняка провонял боевым мускусом, и от одного его запаха Советница и рабочие застыли бы от ужаса. Что касается Зилипулла, то он выдержал бы запах мускуса, даже если бы тот привел его в боевой настрой, но у него возникло бы множество проблем при встрече с любым из дворцовых охранников. Группа людей могла бы убедить охранников, что мы пришли лишь затем, чтобы забрать своих друзей, – особенно если бы Флебон и Олимпия Мелл за нас поручились. Но если бы среди нас оказался мандазарский воин, говорящий со странным акцентом и не знающий паролей дворцовой охраны, нас почти наверняка арестовали бы как шпионов.

Зилипулл и остальные не слишком склонны были прислушиваться к этим доводам. Я уже предупреждал их, что им могут не разрешить высадиться вместе с нами, но они продолжали возмущаться, спрашивая, зачем в таком случае я потратил столько времени, объясняя им, как вести себя на Трояне, если им не суждено было даже ступить на планету. В конце концов Фестине пришлось воспользоваться служебным положением, сказав, что они могут считать себя находящимися в резерве на случай, если высадившаяся на планету группа позовет на помощь, но в первой группе вместе с настоящими разведчиками они ни в коем случае не отправятся.

Да, Фестина назвала меня настоящим разведчиком. Проносив черную форму тридцать пять лет, я наконец-то этого заслужил.

Тобит попытался втолкнуть меня в камеру, но я сказал:

– Извини, но я лучше обойдусь без скафандра.

– Ради всего святого, Йорк! Троян, может быть, и был милой уютной планетой, когда ты там жил, но сейчас там уже двадцать лет идет война. Никто понятия не имеет, какие газы, вирусы и прочее дерьмо они применяли друг против друга. Конечно, они лишились большей части техники еще в самом начале, но тем не менее им удалось сохранить споры балрога, которые они использовали против фасскистеров, верно? Кто знает, что еще они сумели придумать, будучи выдающимися специалистами в медицине? Единственный способ защититься – это надеть скафандр.

– Но… гм…

– Ему нельзя, – вставила свое слово Советница. – Очень важно, чтобы охрана дворца знала, что он – Тилу. Они должны его видеть. И чуять его запах.

Она повернулась и посмотрела на Фестину так, словно они с ней недавно обсуждали этот вопрос и кое о чем договорились. Впрочем, в этом не было ничего удивительного – если бы Фестина начала подозревать что-то насчет меня и феромонов, она бы обратилась непосредственно к тем, кто может ощущать издаваемые мной запахи. Адмирал положила руку на плечо Тобиту и сказала:

– Пусть будет так, Филар. Эдвард принесет нам намного больше пользы, если на нем не будет непроницаемого кокона.

– От меня тоже будет намного больше пользы без скафандра, – сказал Дэйд. – В нем слишком тяжело двигаться, и…

– И не мечтай, парень, – прервал его Тобит. – Если не заткнешься, мы заставим тебя надеть сразу два.

Пятнадцать минут спустя мы стояли в транспортном отсеке – Тобит, Дэйд и Фестина в полностью застегнутых скафандрах и я в легком комбинезоне, который представлял собой, по сути, форму разведчика.

Мое лицо и руки слегка пощипывало от маскировочных нанитов – хитроумных мелких созданий, изменяющих цвет, которые были запрограммированы на оттенки окружающего фона и должны были размывать мой силуэт так, чтобы меня практически невозможно было обнаружить, когда я находился в тени. Ими был покрыт и мой комбинезон, и скафандры остальных. Даже в ярко освещенном транспортном отсеке троих разведчиков вполне можно было не заметить. В какое-то мгновение, слушая, как Фестина обсуждает последние детали с Тобитом, я вдруг обнаружил, что Дэйд стоит рядом со мной и тоже слушает. Когда он не двигался, мой взгляд, казалось, проходил прямо сквозь него, не замечая его присутствия. На планете, где уже сгустилась темнота, нас вообще не должно было быть видно.

К сожалению, невидимость не означала необнаружимости. Мой нос улавливал едкий химический запах, исходивший от всех скафандров. Мандазары заметили бы нечто странное, даже если бы нас полностью скрывала тьма. С другой стороны, если они не смогут увидеть, куда целиться, то маскировка оказывалась не столь уж и бесполезной.

Фестина повернулась и крикнула в сторону пульта управления:

– Сообщение готово?

– Записано и сохранено в памяти мозга корабля, – ответила Проуп.

– Якорь на месте, на земле?

– Естественно, – отозвался лейтенант Хакви. Они с Проуп сидели за пультом вдвоем, не подпуская к нему никого из команды. Пока остальные облачались в скафандры, я наблюдал, как Хакви возится с пультом, пытаясь опустить якорь на поверхность планеты. Не знаю, насколько хорошо у него это получалось, но иногда он ругался себе под нос.

Якорь должен был оказаться на поверхности планеты, именно там, где нам требовалось, словно булавка, удерживающая на месте «хвост». Без этого маленького устройства «хвост» болтался бы в воздухе, словно пожарный шланг, и мог выбросить нас где угодно в радиусе тысячи километров.

Не слишком хотелось бы оказаться в океане. Или прямо перед вражеской армией.

– Якорь на месте? – спросила Фестина. – Кто-нибудь внизу его заметил?

– Никак нет, адмирал, – бесстрастно ответил Хакви, словно у него не возникло в процессе установки якоря ни малейших проблем. – Якорь установлен точно на место, в переулке в двадцати метрах от источника сигнала разведчиков. Он находится там уже десять минут, и никто к нему не приближался.

– Значит, – пробормотал Тобит, – либо на земле якорь вообще не видели, либо в точности знают, что происходит, и ждут в засаде.

– Вечный оптимист, – отреагировала Фестина. В голосе ее звучали металлические нотки, поскольку она говорила через передатчик скафандра. Так как на мне скафандра не было, к моему уху был прикреплен маленький приемник, надежно приклеенный, чтобы не отвалился. У меня не было передатчика, но я в нем и не нуждался: остальные прекрасно могли слышать мой обычный голос, пока я находился на достаточно близком расстоянии, а мы вовсе не собирались разделяться.

– Мы готовы? – громко спросил Дэйд. Это была его первая высадка на планету, и он еще легко отделался. Да, на Трояне шла война, но он был намного дружелюбнее большинства прочих мест, где приходилось бывать разведчикам. По крайней мере, мандазарские воины в состоянии были выслушать мольбу о пощаде.

– Готовы, – отозвалась Фестина. – Начинайте, Хакви.

– Есть, адмирал. Даю давление.

Хакви начал повышать давление в отсеке, и у меня заболели барабанные перепонки. Правила требовали, чтобы с нашей стороны давление было выше, чем в атмосфере планеты, куда мы направлялись, – иначе «хвост» начал бы всасывать мусор с планеты. Повышенное давление должно было также дать нам по-настоящему сильный начальный толчок.

– Давление установлено, – объявил Хакви. – Якорь активирован. Начинаю выпускать «хвост».

Я почувствовал, как кто-то положил руку мне на плечо. Фестина!

– Приготовься, Эдвард, – прошептала она. – Хакви из тех, кто может выбросить нас без предупреждения.

Она подтолкнула меня к кормовому входному люку – большой двери, которая могла раскрыться в любую секунду. Все происходит очень быстро – никакого отсчета, просто тебя выбрасывает в люк, как только «хвост» закрепляется на земле. Он хорошо виден всем находящимся внизу – мерцающая лента из разноцветных искр, тянущаяся в небо. В идеале он остается на месте всего несколько секунд, за которые мы должны успеть спрыгнуть на землю и отключить якорь, после чего ускользнет прочь, раскачиваясь во все стороны и сбивая с толку наблюдателей.

– Почти готово, – пробормотал Хакви.

Я бросил взгляд на стоящую рядом Фестину. Сквозь стекло ее шлема было видно, что она закрыла глаза – возможно, молилась. На меня нахлынули жуткие воспоминания, связанные с последним путешествием в «хвосте», которые мне вовсе не хотелось оживлять в памяти. Происходит ли это с каждым разведчиком, летящим сквозь вселенную?

И тем не менее все мы отважно стояли рядом, плечом к плечу.

– Контакт, – сказал Хакви.

Несколько мгновений ничего не происходило. Затем Проуп злорадно произнесла:

– До свидания, Фестина. Люк раскрылся и поглотил нас.

Глава 35

ЗАНИМАЕМ ПОЗИЦИЮ

Я почувствовал, будто превращаюсь в некую бесформенную массу, почти жидкость, вылитую в очень длинный шланг, который должен был выплеснуть меня на темную землю Трояна.

На территорию дворца и Дипломатического квартала. Туда, где был мой дом.

В имении моего отца я всегда был изгоем; что же касается базы, то я считал ее местом ссылки. Моим единственным настоящим домом было то самое место, куда я направлялся, где я жил с Истиной и Сэм, пока обе они не погибли.

Вот только сестра не погибла, так? Не значило ли это, что и королева тоже жива?

«Нет, нет, нет!» – завопил голос у меня в голове. Другая личность пыталась проникнуть в меня, пока я мчался вниз, на планету. Точно так же, как и в прошлый раз, некий дух вторгся в мою собственную память, вынуждая вспоминать то, о чем мне совершенно не хотелось даже думать. Я попытался сопротивляться, но не смог избавиться от возникавших перед моим мысленным взором картин.

Пустая спальня Истины. После того как я сбежал от охранников и отправил Невинность в безопасное место, я вернулся в покои королевы. Оба тела исчезли – на полу осталась лишь лужа крови Сэм. Я вспомнил, как опустился на колени, дотронулся до красного липкого пятна и поднес пальцы к носу…

… только теперь я смог вспомнить запах. Запах крови. Будто мое обоняние стало столь же чувствительным, как и у мандазаров. Я понюхал кровь и понял, что она не настоящая, а искусственная, типа той, что синтезировали для меня врачи, когда я нуждался в переливании. За год болезни мне потребовалось перелить тонны крови. Мой нос знал разницу между настоящей кровью и поддельной.

Кровь на месте гибели сестры была получена искусственным путем. Я это знал. Двадцать лет назад я знал, что смерть Сэм столь же ненастоящая, как и кровь.

Как я мог об этом забыть?

И мое обоняние – столь острое тогда, намного превосходящее человеческое. Но каким-то образом оно снова стало обычным – пока несколько доз яда не пробудили все воспоминания и чувства. Все до единого.

Память возвращалась все быстрее. Я вспомнил, как стоял на коленях в покоях Истины, пытаясь сдержать слезы. Я плакал, потому что все знал. Сигнал бедствия, позвавший меня туда… моя сестра, лежащая в луже искусственной крови… мятежные охранники, из-за которых мне пришлось поспешно оставить помещение, не успев внимательнее приглядеться к телу Саманты, и которые ждали, когда я приведу их к Невинности…

Все это было подстроено. Подстроено Сэм и мятежниками. Чтобы одурачить старого глупого Эдварда, который был близок к юной королеве и мог знать, где она прячется.

Двадцать лет назад я бы лишь утер слезы и отбросил прочь любые дурные мысли о сестре – отбросил раз и навсегда. Ибо иначе мне пришлось бы задать вопрос, кто на самом деле убил Истину, кто освободил незаконных королев и кто обеспечил, чтобы любые мирные инициативы никогда не увенчались успехом…

В это мгновение меня вышвырнуло из «хвоста».

Четверо разведчиков оказались в узком темном переулке. Я ударился о ближайшую стену и свалился на землю. Остальных троих, в больших раздутых скафандрах, подкинуло, словно на батуте. Дэйду и Фестине удалось удержаться на ногах; Тобит отскочил от стены и упал, сначала приземлившись на задницу, потом его перевернуло на живот и несколько раз подбросило на мостовой. Если с «Палисандра» за ним сейчас наблюдали через спутник, то наверняка смеялись до упаду.

Удар о стену почти оглушил меня, но голова оставалась достаточно ясной для того, чтобы понять, что я нахожусь ближе всего к якорю. Всех остальных отбросило на несколько шагов дальше. Шатаясь, я выбросил вперед ногу и ударил по выключателю устройства. Мерцающий «хвост» промелькнул мимо моего лица, рассыпавшись мириадами искр, и унесся в небо, подобно северному сиянию. При некотором везении Хакви мог размахивать им над всем Уншуммином, отвлекая обе армии. Тем временем мы должны были забрать якорь с собой и, когда включили бы его снова, «хвост» вернулся бы к нам, предоставив быстрый путь к отходу.

– Все целы? – послышался шепот Фестины в приемнике у меня в ухе.

– Все отлично, – ответили Тобит и Дэйд. Я лишь кивнул. На корабле Фестина сказала мне, чтобы я по возможности молчал – поскольку на мне не было скафандра, солдаты могли меня услышать.

Фестина жестом показала, что все в порядке, затем подняла взгляд к небу.

– «Палисандр», как меня слышите?

– Прием нормальный, адмирал, – ответил Хакви.

– Приступаем, – сказала Фестина. – Дэйд, берешь якорь. Эдвард, оставайся рядом со мной. – Она повернулась к Тобиту. – Ты определил, в какую сторону идти?

Тобит отстегнул с пояса тугодум и просканировал окрестности.

– Сигнал пришел оттуда. – Он показал на стену, о которую я ударился. – Изнутри здания. – Филар посмотрел вверх. – Для надежности они могли подняться на крышу. Естественно, сейчас их там может и не быть – с момента подачи сигнала прошел час.

– Если они ушли, то наверняка вернутся, – ответила Фестина. – Они не могли не заметить «хвост».

«Хвост» все еще болтался над городом, прыгая от здания к зданию, хлеща по мостовой, ударяясь о стены, взмывая высоко над крышами и кружась, словно лассо, прежде чем снова устремиться вниз в россыпи разноцветных искр. Я слышал отдаленные голоса командиров, отдававших приказы своим войскам, или просто солдат, что-то кричавших друг другу. Некоторые кричали: «Спокойно!», другие: «Похоже, оно живое!», а некоторые даже «Найзо!» – видимо, уставшая дворцовая охрана, готовая сдаться кому угодно.

– Давайте поднимемся на крышу, – предложила Фестина. – Флебон и Олимпия могут быть все еще там. Если их нет, они поймут, что должны спешить туда, откуда передавали сигнал. А с крыши нам легко будет вернуться назад на корабль.

– Конечно, Рамос, – проворчал Тобит. – Легко. Просто ерунда. За всю историю корпуса разведки ты хоть раз слышала о высадке, которая прошла бы абсолютно гладко?

– Все когда-то бывает в первый раз, – ответила Фестина. – Идем. Бессмертие нас ждет.

В конце переулка Тобит выставил сканер своего тугодума за край стены, так мы могли «заглянуть» за угол, не высовывая головы. На экране появился фасад фасскистерского посольства – вернее, то, что от него осталось. Он весьма серьезно пострадал, словно от взрыва или артиллерийского обстрела. Большая часть каменной стены была выломана, открывая взгляду все четыре этажа. Погода в Уншуммине достаточно умеренная – большую часть года можно ходить в рубашке с коротким рукавом, – но тем не менее природа успела потрудиться над внутренностями здания. Все полы явно прогнулись, а некоторые осыпались по краям. Вероятно, там полно было насекомых и джифпипов – многоногих существ, которые прыгали и лазали, словно белки. (Мандазары почему-то считают джифпипов очень милыми и симпатичными – возможно, потому, что те являются их отдаленными родственниками, примерно как лемуры по отношению к людям. Что касается меня, то при виде джифпипа мне всегда хотелось стукнуть его чем-нибудь тяжелым.)

В моем наушнике послышался голос Дэйда:

– Вы действительно думаете, что разведчики вели передачу из этого здания? Здесь довольно опасно.

– Возможно, именно поэтому они его и выбрали, – ответила Фестина. – Полы выглядят достаточно прочными, чтобы выдержать человека, но, возможно, не мандазара. Флебон и Олимпия могли спокойно войти и настроить свою аппаратуру, зная, что никто их не потревожит.

– Кто мог бы их потревожить? – удивился Дэйд. – Я думал, разведчики успели подружиться с дворцовой охраной.

– Подружиться – это одно, – сказал Тобит, – но охранникам все равно могло не понравиться, если бы они узнали, что люди передают сообщения по радио всему миру. Какие-нибудь параноики могли бы заподозрить, что они передают разведданные врагу. Так что лучше уж настраивать передатчик, когда тебе никто не мешает.

– Кроме того, – добавила Фестина, – мы не знаем наверняка, насколько у наших друзей действительно хорошие отношения с охраной. Вполне возможно, что им приходится скрываться. Всегда стоит предполагать худшее, и… так-так…

На экране тугодума появились двое воинов, направлявшихся к нам. Они осторожно двигались со стороны дворца, в противогазах на головах и с крепко сжатыми в грудных клешнях арбалетами. Палец лапы-чиджрит каждого из них лежал на спусковом крючке, так что они могли мгновенно выпустить стрелу.

Воины прошли мимо разрушенного посольства, заглядывая в проломы в кирпичной кладке. Видимо, они что-то искали… и я подозревал, что нас. Наверняка наблюдатель во дворце заметил «хвост», висевший несколько секунд в окрестностях этого места, и туда на разведку послали группу воинов.

– Что будем делать? – спросил по радио Дэйд.

– Пригласим их на чай, – сказал Тобит. – Нет, погоди… лучше отобьем им их чертовы яйца. – Он отдал мне тугодум и вытащил станнер. Фестина тоже достала свой. Дэйду не позволили взять с собой оружие – один раз на фасскистерской орбитальной станции он уже решил пострелять, и этого хватило.

Мне же просто не хотелось брать станнер. Впрочем, никто мне его и не предлагал.

Шаги воинов приближались. Фестина подняла руку, показывая три пальца. Она загнула один палец, потом второй, третий… и вместе с Тобитом нырнула в переулок.

Стрелы свистнули почти одновременно со стрекотанием станнера, но воины стреляли чересчур высоко, они оказались не готовы к появлению людей, которые к тому же могли броситься плашмя на землю. Станнеры снова выстрелили в унисон, и этого было достаточно. Я услышал, как ударились о камни арбалеты, а мгновение спустя – два глухих удара падающих тел.

– Все? – возбужденно спросил Дэйд.

– Мы же больше не стреляем, верно? – ответила Фестина.

Когда я рассказываю об улицах и переулках, возможно, вы представляете себе какой-нибудь из знакомых вам городов – центр города поздно ночью, когда тротуары пусты и вокруг царит тишина.

Ничего подобного!

Прежде всего в Уншуммине было темно. В городе хватало уличных фонарей, но ни один из них не работал – на планете не было электричества с тех пор, как фасскистеры выпустили на свободу свой Рой, за исключением химических батарей и, возможно, нескольких механических генераторов, защищенных плотными облаками нанитов. Единственный свет виднелся в стороне дворца, где, насколько я понял, солдаты жгли костры; но дворец находился позади посольства, а мы спереди, так что здание перекрывало большую часть света. На небе не было ни одной из троянских лун, так что нам приходилось ограничиваться звездами, а после яркого света на «Палисандре» моим глазам требовалось время, чтобы привыкнуть к полумраку.

Далее вы наверняка представляете себе обычную улицу, покрытую асфальтом, цементом, гравием или камнем. Отнюдь. Все дороги на Трояне были выложены каменистым веществом под названием «айпу» – нечто вроде коралла, состоявшее из множества крошечных моллюсков, как живых, так и мертвых. Они были биологически сконструированы так, чтобы расти в виде длинных ровных полос, получая большую часть питательных веществ прямо из воздуха. Каждые несколько месяцев по дорогам проезжали распылители с удобрениями и минеральными добавками, а каждый год обочины обрызгивали химическими препаратами, не дававшими «айпу» распространяться за пределы дорог. Это было дешево, просто и изящно – но, возможно, с началом войны «айпу» оказались обречены. Нашлось ли хоть у кого-то время на то, чтобы распылять удобрения, когда все сражались друг с другом или миллионы миль дорог медленно погибали от нехватки витаминов? Впрочем, после двадцати лет, в течение которых погибали разумные существа, сожалеть о дорогах и тротуарах казалось чем-то ужасным. Наверное, для этого действительно нужно было быть полным идиотом.

Так или иначе, есть еще одно, относительно чего вы можете ошибаться, мысленно представляя себе дипломатический квартал: здания. Если вам на ум пришла человеческая архитектура – подумайте еще раз. Да, фасскистерское посольство было построено из кирпича, но особого, хрустального, так же как и хижины-купола на орбитальной станции. Могу сказать, что это не стекло: несмотря на то что передняя стена здания была полностью разрушена, ни один из кирпичей в ней не пострадал. Все они, целые и невредимые, валялись на земле. Грани кирпичей казались ровными и чистыми, несмотря на прошедшие годы, и я не заметил на них ни следа известки. Не спрашивайте меня, каким образом держались стены без какого-либо раствора… но боковые и задняя стены не пострадали, и на них я тоже не видел ни раствора, ни штукатурки. Лишь ряды хрустальных кирпичей, в которых мерцали отражения звезд, благодаря чему я не чувствовал себя полностью слепым.

Впрочем, каким бы тусклым ни было освещение, разведчики могли прекрасно все видеть. В шлемах их скафандров имелись усилители зрения, благодаря которым ночь казалась такой же светлой, как и день. Мне приходилось по пятам следовать за Фестиной, чтобы не наткнуться на стену или не угодить в выбоину, но даже при этом я постоянно терял ее из виду, ориентируясь в основном по звуку ее шагов и запаху ее скафандра – словно истинный мандазар, руководствующийся собственным чутьем.

Между тем мы начали подниматься по наклонному пандусу, видимо находившемуся в середине здания. Большинство нечеловеческих рас, включая мандазаров, не слишком хорошо чувствовали себя на лестницах, и ни одна инопланетная раса не любила чужие лифты – механизмы оказывались слишком тихими или слишком шумными, кабины – слишком большими или слишком маленькими, двигались слишком быстро или слишком медленно, а внутри всегда пахло не тем, чем хотелось бы. Поэтому было принято дипломатичное решение – строить посольства с наклонными пандусами внутри, чтобы не раздражать важных посетителей.

Мы медленно поднимались, поворачивая в противоположную сторону на каждом из четырех этажей. На уровне второго этажа одна сторона лестничной клетки была разрушена, и оттуда открывался вид на улицу – дипломатический квартал во всей его красе. Остальные здания производили впечатление вполне сохранившихся, несмотря на то что выглядели темными и пустыми, – прозрачный стеклянный шар кашлингов, теперь уже не светившийся разноцветными огоньками; посольства дивианских рас, туе-туе – в каменной скале, уломов – в гигантском дереве и в конце квартала – аллея посланников Лиги.

Когда-то по одну сторону аллеи горело пятидесятиметровой высоты пламя, а по другую бушевал еще более высокий смерч; и то и другое было вполне настоящим, но никогда не двигалось с места. Ошеломленные туристы часто спорили, действительно ли посланники жили среди смерчей и пламени, или же это была лишь яркая диковинка, призванная произвести впечатление на более низкоразвитые расы. Никто из нас никогда не узнал правду – но в ту ночь, когда погибла королева Истина, пламя и смерч исчезли бесследно в то же самое мгновение. Это был знак – если в нем кто-то нуждался – того, что высшие эшелоны Лиги покидают Троян. К утру все остальные посольства тоже эвакуировались – никто не хотел оставаться на тонущем корабле.

И теперь мы снова были здесь.

Вероятно, лестничную клетку от крыши когда-то отделяла дверь, но она исчезла в процессе всеобщего разрушения. Тем не менее сама крыша вполне неплохо сохранилась – по крайней мере, ее задняя часть. Мои глаза уже привыкли к темноте, и когда мы подошли к последнему пандусу, я увидел плоскую поверхность, выложенную гладкими хрустальными кирпичами, без промежутков или провалов, тянувшуюся до задней стены здания.

Филар сверился с тугодумом и объявил:

– Опасности нет. Если, конечно, доверять мнению этой глупой машины.

– Никаких следов разведчиков? – спросил Дэйд. Его старший товарищ покрутил какие-то ручки, вглядываясь в экран тугодума.

– Нет… нет, погоди. Там, в тени, – сказал он, показывая на дальний конец крыши. – Похоже на снаряжение разведчика.

Дэйд тотчас же шагнул вперед, но Фестина схватила его за руку.

– Вы с Тобитом останетесь здесь. На случай, если крыша окажется не такой прочной, как мы думаем.

– И на случай ловушки, – пробормотал Филар.

– Откуда там ловушка? – спросил Дэйд.

– Потому что ловушкой может оказаться все, что угодно! – прорычал Тобит. – Мы ни черта не знаем о том, что здесь происходит. Кто-то может поджидать нас здесь, подав ложный сигнал, чтобы затем разорвать в клочья. И не говори, что это не имеет никакого смысла, парень, – даже то, что кажется совершенно бессмысленным, вполне может смешать тебя с дерьмом.

Фестина между тем уже шла по крыше. Поскольку меня никто не остановил, я пробежал несколько шагов и поравнялся с ней. Мы вместе направлялись к задней части крыши, и чем дальше мы шли, тем больше меня беспокоил…

Запах тостов с маслом, чувствовавшийся в воздухе.

От фасскистерского посольства рукой было подать до изгороди из алмазных деревьев, окружавших дворцовую территорию. Оттуда исходило сияние, которое я поначалу принял за свет костров.

Угол обзора оказался достаточным, чтобы разглядеть все «тело» от стеклянных куполов оранжерей, вдоль «туловища», до самой «головы» и вытянутых «клешней».

Мох. Балрог. Каждый квадратный миллиметр здания был покрыт мхом, который ярко светился в темноте, словно весьма довольный собой.

Глава 36

ЛЕЖИМ НА КРЫШЕ

– Вот дерьмо, – прошептала Фестина.

Я молча кивнул. От запаха тостов с маслом мне стало нехорошо.

– Королева, – продолжала адмирал. – Та самая, которая подбросила споры фасскистерам. Видимо, она оставила их и здесь, чтобы дворец стал непригодным для Черной армии.

– Не слишком честно по отношению к ее собственной охране, – сказал я.

При мысли об этом у меня по коже побежали мурашки. Я еще мог представить, что королева подготовила на прощание неприятный подарок для врагов, но только не в том случае, если это вредило и ее собственным подданным. Защита собственных граждан всегда должна быть главной задачей, разве не так? Король, который не ставит безопасность своего народа выше собственной ды мести…

Королева. Я имел в виду – королева, которая не ставит безопасность своего народа выше собственной жажды мести…

Впрочем, не важно.

– Чертова Кайшо, – проворчала себе под нос Фестина. – Она должна была об этом знать.

– Откуда?

– Она делала снимок со спутника. Вся передняя часть дворца должна была светиться, черт побери. Но на той картинке, которую она нам показала, ничего не светилось. Видимо, она специально приказала компьютеру убрать красный цвет. – Адмирал недовольно фыркнула. – А я даже не проверила. Меня интересовало лишь место высадки и точка, откуда пришел сигнал, но на дворец я не обратила никакого внимания. Дура ты, Рамос. Действительно, дура.

– Ты же не знала.

– Я знала достаточно, – огрызнулась она. – Кайшо в очередной раз обвела нас вокруг пальца, а я позволяла ей это делать, надеясь, что когда-нибудь она зайдет чересчур далеко и мы сможем ее законным образом наказать. Но, похоже, с меня хватит. – Адмирал нажала на кнопку на запястье, меняя канал радиопередатчика. – Тобит, Дэйд, – режим полной паранойи.

Голос Дэйда прозвучал прямо мне в ухо, хотя он стоял позади, возле лестничной клетки:

– Я думал, мы уже в режиме полной паранойи. Фестина вздохнула.

– Ну что ты будешь с таким делать?

– Гм, – сказал я, – если хочешь, я могу проследить за…

И тут начали стрелять пушки.

Настоящий солдат, вероятно, не назвал бы эти пушки дальнобойными – они стреляли с крыши дворца в сторону мертвой зоны за Водами Процветания. Расстояние составляло всего около километра; с точки зрения артиллериста, это была практически дистанция стрельбы прямой наводкой. Но с того места, где мы стояли, казалось, будто снаряды проносятся мимо нас и улетают вдаль, прежде чем взорваться.

Естественно, стояли мы не слишком долго.

Я бросился ничком на крышу. Фестина упала плашмя, затем снова вскочила на ноги, подняв кулаки, словно повинуясь какому-то рефлексу, заставлявшему вступать в бой, едва коснувшись земли. Секунду спустя она снова бросилась на крышу, ругаясь на непонятном языке. Учитывая, насколько спокойно она ругалась по-английски, сейчас, похоже, она действительно пребывала в бешенстве.

Еще один выстрел. Еще не успело утихнуть эхо, как в моем наушнике раздался голос Дэйда.

– Все в порядке, – возбужденно пробормотал он, – они стреляют над нашими головами. Они бьют по врагу.

– А что будет, – прорычал Филар, – когда враг начнет отстреливаться? Стоит им нацелить пушки на несколько градусов ниже, и мы окажемся на линии огня. Каким образом, по-твоему, было разрушено это здание?

Хорошая мысль. В фасад посольства могли угодить снаряды, предназначенные дворцу, – недолет всего лишь на несколько сотен метров, вот и все. Как давно это было? Когда черные впервые окружили королеву Умеренность? Или раньше, во время какого-то другого сражения, – возможно, когда Умеренность сама захватила дворец у той, кто занимал его до нее.

– Что будем делать? – крикнул Дэйд. – Уходим?

– Нет, – хором ответили Тобит и Фестина.

– Мы здесь для того, чтобы забрать своих товарищей-разведчиков, – добавила адмирал. – И мы останемся, пока действительно не придется уходить.

– Угу, – вставил Тобит. – Другого шанса у нас уже не будет.

Он был прав. Если из дворца стреляли, значит, Черная армия атаковала защитный периметр, переходя в последнее наступление. Как только они увидели наш «хвост», кто-то наверняка подал сигнал к атаке.

Кто-то. Сэм, для которой ожидание закончилось?

Через несколько часов война должна была завершиться – там же, где и началась, внутри королевского дворца. Наверняка будут бои в залах, так же как и в ту ночь, когда погибла Истина, – преданная дворцовая охрана без королевы, пытающаяся лишь дожить до рассвета. Я ощутил чувство вины, поняв, что вскоре мне снова предстоит их покинуть. Мы заберем двоих разведчиков или же решим, что они не появятся, и вернемся на «Палисандр». Так или иначе, я бросал здесь своих воинов, в то время как мне следовало быть с ними, помогать им, стать их командиром…

Стоп, какого черта? Никаким вождем я никогда не был.

Снова выстрелили пушки. Я закрыл уши руками и попытался ни о чем не думать.

Фестина поползла на животе назад, к Тобиту и Дэйду. Выглядело это не слишком изящно, особенно в скафандре, но двигалась она удивительно быстро, и стоило отвести от нее взгляд хотя бы на мгновение, как она исчезала. Маскировка действовала превосходно. Я тоже начал было ползти, но остановился. Снаряжение разведчика все еще лежало на крыше позади меня – Фестина даже не успела на него взглянуть. Я развернулся и пополз к нему, сосредоточенно принюхиваясь.

От ранца пахло той же дрянью, что и от скафандров, плюс запах человека-мужчины. И ни следа женского запаха. Возможно, Флебон был здесь час назад, чтобы послать сигнал, но без Олимпии Мелл.

Плохо это или хорошо? Я не знал.

Я снова принюхался, не вполне уверенный в том, что делать дальше. Даже если в ранец была заложена бомба, я не знал, как пахнет взрывчатка. Так или иначе, я ощущал целую смесь ароматов: что-то вроде радиопередатчика, продуктовый набор, якорь…

Мои пальцы дернулись – помимо моей воли. Так… похоже, мною снова овладел дух.

Я смотрел, как мои руки вытягиваются вперед и открывают ранец. Ничего не взорвалось, и то хорошо. Плохо же было то, что моя рука начала шарить среди содержимого рюкзака, а затем вытащила маленькую коробочку якоря.

– Эдвард! – раздался в моем наушнике крик Фе-стины. – Что, черт побери, ты делаешь?

Дух, овладевший мною, ничего не ответил. Он поставил якорь на крышу и щелкнул выключателем.

Я даже не заметил, как появился «хвост», – до этого он был где-то у меня за спиной, все еще раскачиваясь над Уншуммином и окрестностями, словно подвешенная на веревочке игрушка. Секунду назад он находился в десятке километров отсюда, в следующее же мгновение устремился к якорю, прильнув к боковой грани ящичка, так что остался свободным лишь край входного отверстия.

В моем ухе громко прозвучал голос Фестины:

– Выключи якорь, Эдвард. Выключи якорь!

Слишком поздно. Отверстие на конце «хвоста» внезапно расширилось, выплюнув целую толпу новоприбывших – Советницу, Зилипулла, Хиба, Ниба и Пиба, которые попадали на твердую крышу из хрустального кирпича. Я чувствовал силу ударов – вероятно, они сотрясали мандазаров до самых костей. Сразу же за ними последовала Кайшо в своем кресле; ее закрутило в воздухе и едва не перевернуло вверх тормашками, пока не включились стабилизаторы и, взвыв двигателями, не выправили положение аппарата.

«Видимо, они ждали, – подумал я. – Они наверняка оставались в транспортном отсеке «Палисандра», готовые к тому моменту, когда включится якорь».

Откуда они знали, что должно произойти? Неужели все это подстроил овладевший мною дух?

Но дух сыграл со мной еще одну шутку. Прежде чем я успел среагировать, моя нога взмыла в воздух и затем резко опустилась на якорь.

Электронная начинка разлетелась во все стороны. Сверкающий «хвост» унесся прочь и скрылся из виду.

– Дэйд, быстрее! – закричала Фестина. – Включи другой якорь!

– Что? – удивился Бенджамин. – Зачем?

– Включи этот гребаный якорь! – взревела Фестина. Якорь стоял на крыше возле лестничной клетки.

Дэйд бросился к нему, но, споткнувшись, упал на живот, подпрыгнул и приземлился на расстоянии вытянутой руки от ящичка. Он ударил по выключателю… но ничего не произошло.

Ничего!

Я поднял голову. «Хвоста» нигде не было видно.

– О, черррт! – простонал Тобит и побежал через крышу к Дэйду. Он начал быстро водить по ящичку сканером, видимо пытаясь найти неисправность.

Тем временем Зилипулл пытался выпрямиться во весь рост. Падение на твердую поверхность, видимо, несколько оглушило его и его соплеменников, учитывая, что вес мандазара намного превосходил человеческий.

– Тилу, – выдохнул он, – помочь как?

– Помочь? – спросил я. Овладевший мною дух незаметно исчез. – Помочь как кому?

– Тебе, Тилу. Звал ты по радио на помощь.

– Я не вызывал помощь. У меня даже нет передатчика.

– Но капитан сказала…

– Ах, капитан…

Дальше можно было не слушать. Если Проуп солгала мандазарам о том, что получила от меня призыв о помощи, если она поспешно отправила их и Кайшо в транспортный отсек и дождалась, пока «хвост» снова зацепится за якорь, – значит, она знала, что дух внутри меня включит якорь, а затем разобьет его, чтобы освободить «хвост».

Это означало, что Проуп была заодно с духом. Возможно, ее побудили к этому феромоны – но более вероятно, что дух воспользовался кодами доступа моего отца, чтобы послать соответствующие инструкции от имени Адмиралтейства. Именно это я и сделал, когда обнаружил себя сидящим перед капитанским терминалом: дух приказал Проуп высадить нас здесь и так и оставить.

Но зачем? Я думал, что дух на моей стороне. На Целестии он мне помогал – фактически спас жизнь мне и Фестине. Так почему же сейчас он выступил против нас? Если только его целью не было сохранять нам жизнь, пока мы не окажемся на Трояне…

Я снова посмотрел на ночное небо. Пляшущего искрящегося столба нигде не было видно, словно «Палисандр» смотал его, будто леску, и отправился домой. На противоположной стороне крыши возились с якорем Дэйд и Тобит, но я знал, что он вполне исправен. «Палисандр» просто улетел. Поскольку Кайшо и мандазары остались на Трояне, никто на корабле не поднял бы шума из-за того, что о нас забыли.

С самого начала Проуп было приказано забросить меня в какую-нибудь дыру. Но я никогда не подозревал, что сам ей в этом помогу.

Глава 37

УХОДИМ

С пандуса донеслись быстрые шаги. Фестина перевернулась на спину, держа обеими руками станнер, но тут же опустила его.

Человек! И его кожа, и его форма были черными – он не был замаскирован, как мы, но тем не менее его нелегко было разглядеть. Но даже при этом я сразу понял, что это самый настоящий разведчик. У него отсутствовала нижняя часть лица, на месте подбородка находилась лишь небольшая шишка, не крупнее кадыка. Я был даже отчасти рад, что не слишком хорошо вижу его в темноте.

– Фестина? – спросил незнакомец низким, очень отчетливым голосом. Заметно было, что ему приходится прилагать усилия, чтобы говорить разборчиво. – Я вообще не ожидал, что кто-то явится меня спасать, и уж тем более – моя дорогая адмирал.

– По поводу спасения – не спеши, а то сглазишь, – сказала Фестина. У нее был включен маленький внешний громкоговоритель в скафандре, чтобы ее было слышно без радиоприемника. Я заметил, что она понизила громкость до минимума. – Как дела, Флебон? Где Олимпия?

– Ее больше нет. – Выражение его лица практически не изменилось, но в глазах отразилась боль. – Когда не стало королевы Умеренности, некоторые из ее дворцовой охраны перешли на сторону врага. Они забрали с собой Олимпию в качестве ценного заложника, которого можно было бы предложить Черной королеве в обмен на собственные жизни.

– Черт. – Фестина сжала кулаки. – Есть шанс, что она еще жива?

Флебон покачал головой.

– Два дня спустя… – У него перехватило голос, и он судорожно сглотнул. – Два дня спустя они установили виселицу с ее трупом на передовой. Вот что значит расходный материал…

Он не договорил. Остальные усердно старались смотреть куда угодно, только не на него.

– Так или иначе, – помолчав, продолжил он, пытаясь взять себя в руки, – если это может хоть как-то утешить – изменников тоже повесили. И их тела выглядели куда хуже, чем тело Олимпии.

– Это безумие, – пробормотала Советница. – Нормальная армия не станет убивать перебежчиков, наоборот, станет демонстрировать, что они счастливы, в безопасности и сыты. Таким образом можно убедить сдаться и других.

– Но только не в том случае, если ты не хочешь, чтобы твои враги сдавались, – тихо сказал я. – Что, если тебе нужно, чтобы все оставалось как есть и война не закончилась на три с половиной недели раньше?

О смерти других всегда нелегко думать. Перебежчиков убили, чтобы продолжить войну, задержать ход событий до моего появления. Что касается Олимпии Мелл… это объясняло, каким образом моя сестра узнала, что «Ива» находится в системе Трояна. Олимпия рассказала черным обо всем, что было ей известно – возможно, под пытками, а возможно, просто болтая с Сэм. А затем, когда разговоры закончились, Олимпию убили и выставили на всеобщее обозрение – чтобы гарантировать, что дворцовая охрана останется на своих постах до самого конца.

Кем бы ни была эта Черная королева, она могла добиться легкой победы много недель назад, но ей нужна была бойня. А Сэм – ближайшая советница королевы. И что после этого можно было сказать о моей сестре? Что?

– Якорь вполне исправен, – объявил Тобит. – Но «Палисандр» не отвечает на вызовы. Они нас бросили.

Фестина медленно выдохнула.

– Черт бы их всех побрал, – с трудом сдерживаясь, сказала она. – Уже второй раз Проуп засовывает меня в какое-то дерьмо. Что ж, в следующий…

Я так и не услышал, что будет в следующий раз. Ее слова заглушил рев отряда воинов, ворвавшихся на крышу. Похоже, перекрытия в посольстве все же были достаточно прочными, чтобы выдержать вес мандазаров.

О людях и прочих существах многое можно сказать по тому, как они реагируют на появление солдат.

Фестина и Тобит врубили на максимум громкость динамиков в скафандрах и заорали на высокопарном ман-дазарском:

– Привет, мы разумные граждане Лиги Наций и просим вас о гостеприимстве, – одновременно с этим вытаскивая станнеры.

Дэйд несколько секунд таращился на солдат, а затем поднял руки, сдаваясь. Советница сделала то же самое, за исключением того, что сложила лапы в жесте, которому я ее научил, и закричала:

– Найзо! Найзо!

Зилипулл шагнул вперед, демонстративно разминая клешни, и начал испускать боевой мускус. Я не мог различить всех запахов, но основной смысл был ясен: «Я не стану нападать, но буду защищаться».

Хиб, Ниб и Пиб отошли к краю крыши и восхищенно перешептывались, глядя на Зилипулла:

– Какой он сильный!

– Какой он статный!

– Справится ли он с ними?

Кайшо ничего не сказала – просто оставалась на месте, и ее ноги светились ярко, словно лазеры.

Что касается меня, то я наблюдал за остальными, готовясь взять инициативу на себя и сосредоточившись на том, чтобы пахнуть по-королевски. Половина солдат была в противогазах, половина без них. Мне еще не вполне удавалось управлять своими феромонами, но я решил, что в худшем случае смогу воздействовать на тех, что без масок, и натравить их на их же товарищей.

Но тут вперед шагнул Флебон, размахивая руками и крича:

– Найри ул Гашван! – «Гашван – мой друг!» Акцент Флебона был ужасен даже для трех коротких слов; у меня возникло впечатление, что он заучил эту фразу наизусть, даже не понимая ее смысла. Тем не менее солдаты слегка расслабились – арбалеты они не опустили, но некоторые убрали пальцы со спусковых крючков.

На какое-то мгновение я подумал о том, чтобы все же подойти к ним и с помощью феромонов переманить часть из них на нашу сторону. Но на тех, кто был в масках, это бы не подействовало и им могло не понравиться, что их товарищей одурманивают химическим оружием. Недовольно ворча себе под нос, я прекратил вырабатывать запах и позволил ему развеяться по ветру.

Солдаты вытолкали нас вниз на улицу, не давая никакой возможности поговорить друг с другом. Они постоянно твердили: «Джуш, джуш!», что означает: «Заткнитесь и шагайте».

Флебона, похоже, не слишком беспокоило подобное отношение – видимо, он полагал, что нам ничто не угрожает. Его друг Гашван, вероятно, была весьма влиятельной персоной.

«Кто бы это мог быть?» – размышлял я.

Имя Гашван было женским, но единственной Гашван, кого я когда-либо знал, была врач, которая ухаживала за мной, когда я болел желтухой… вернее, когда меня отравили ядом наниты. Неужели это та самая Гашван, остававшаяся во дворце все двадцать лет? Возможно. Сколько бы королев ни сменилось в Уншуммине за последние два десятилетия, все они могли пользоваться услугами опытного врача. О самой Гашван я почти ничего не знал – она была из тех докторов, кто предпочитает чтение историй болезни личным беседам с пациентами, – но, если она оказалась в свите Истины, то, вероятно, считалась мастером своего дела.

На улице к нам подбежал еще один воин и прошептал что-то капралу во главе нашей группы. Капрал обернулся ко мне, вытянув антенны вверх, словно громоотводы. Похоже, меня узнали. Либо кто-то вспомнил меня по прежним временам, либо они видели мое лицо, когда «Палисандр» передавал мое короткое сообщение. («Просьба не беспокоиться, нейтральная миссия, сохраняйте спокойствие».) Теперь они поняли, что я – маленький безгрешный отец. Я не знал, как к этому отнесутся солдаты, и солдаты, похоже, тоже этого не знали. Наши сопровождающие все как один уставились на меня, услышав новость, но не произнесли ни слова.

Хотя нет. Одно слово они произнесли. «Джуш!» И еще быстрее погнали нас в сторону дворца.

Мы быстрым маршем прошли вдоль дипломатического квартала к армейскому КПП в том месте, где раньше находились Ворота инопланетян – большая арка во внешней изгороди дворца, возведенная почти столетие назад и украшенная скульптурными изображениями различных инопланетных рас, сделанными мандазар-скими художниками. Ни одна из рас не была выставлена в выгодном свете – люди, например, были изображены тонкими и хрупкими, без различий между мужчинами и женщинами, с огромными глазами, крошечными ртами и чудовищными копнами волос на головах, – но тем не менее эти фигурки чем-то мне нравились. Именно такими видели нас мандазары много лет назад, когда нас воспринимали скорее как экзотические диковинки, чем как обыденных братьев по разуму. Сэм говорила мне, будто мужчина на воротах сделан по образу и подобию нашего отца, когда он еще был начинающим дипломатом на Трояне. Я не замечал сходства, но моей сестре нравилось считать, будто все на свете имеет к ней хоть какое-то отношение.

Ворот теперь не было – возможно, их снесли те, кто занимал дворец, поскольку большую открытую арку очень тяжело оборонять. На месте ворот находился проход, за которым тянулась дорожка, постоянно извивавшаяся и покрытая странными буграми, вероятно для того, чтобы помешать мандазарским воинам атаковать на полной скорости. Дорожка уходила вверх, поднимаясь до уровня второго этажа; оказавшись внутри стен, приходилось снова спускаться по нескольким неудобным пандусам, полностью открытым для пушечного и арбалетного обстрела со стороны дворца.

Мне стало интересно, как давно были предприняты подобные оборонительные меры. Затрудняя атакующим проникновение во дворец, обороняющиеся тем самым затрудняли и себе возможность вылазок и контратак. Вероятно, те, кто находился во дворце, оставили все надежды на возможность сражения на открытой территории; дворец стал их последним оплотом. Если даже у них и не было шансов остаться в живых, им тем не менее хотелось забрать с собой как можно больше врагов.

Капрал взял у охранника фонарь и повел нас через темную территорию дворца. Когда-то здесь росли стеклянные лилии и небоцветы. Теперь вокруг была лишь голая земля, опутанная мономолекулярной проволокой, настолько острой, что она могла бы рассечь даже панцирь воина. За проволокой тянулись бесконечные траншеи, а за ними – дворец, откуда арбалетчики и артиллеристы готовы были стрелять по любому, подошедшему слишком близко.

Или, возможно, одни арбалетчики – пушки из дворца больше не стреляли. Я сомневался, что Черная армия отказалась от атаки; скорее всего, у них просто закончились снаряды.

Мы вскарабкались по пандусу к задней двери дворца. Поскольку здание имело форму королевы, а вход находился прямо посередине хвостовой секции, Сэм всегда шутила, что эта дверь ведет прямо в королевскую задницу.

Не так уж и смешно, если подумать.

Здесь на камнях не было мха балрога, большая часть стен выглядела обожженной, словно кто-то провел по ним огнеметом. Видимо, дворцовая охрана не знала, что споры разумны – или их это просто не волновало. Запах горелой растительности был настолько силен, что ощущался даже человеческим носом.

Та же вонь заполняла и коридор за дверью. Эту часть здания когда-то украшали изображения пейзажей планеты – большого водопада в Филоне, океанского грота в Пеллихаве, священного алтаря в горах Джоаланг, – но теперь все картины обуглились и пол был покрыт толстыми хлопьями пепла. Балрог, видимо, пытался проползти здесь, подобно плющу, и его остановили.

Мы прошли через залы, в которых воняло гарью и боевым мускусом. Пока что это был лишь уксусный запах мускуса А, означавший общую напряженность, но не панику. Но даже этого было достаточно, чтобы подействовать на Советницу – ее антенны судорожно дергались вперед и назад, вибриссы непрерывно дрожали. Я поравнялся с ней и испустил стандартный феромон рабочего, говоривший: «Иди спокойно. Все будет в порядке».

Похоже, это помогло – мгновение спустя она обхватила своей тонкой коричневой лапкой мою руку.

– Спасибо, Тилу, – пробормотала она, прежде чем солдаты в очередной раз не заткнули ей рот своим «Джуш!».

Мы свернули в боковой коридор и направились по пандусу на третий этаж. Там находился королевский лазарет, где я провел свой последний год на Трояне. По мере того как мы поднимались, запах сгоревшего балрога начал вытесняться запахом мандазарской крови. Судя по нему, лазарет продолжал работать, пропуская через себя огромное количество больных и раненых.

Наверху пандуса нас остановила самка средних лет, ругая солдат за то, что они привели грязных хуманов на территорию госпиталя – мол, вы что, хотите заразить тут все инопланетными микробами? Нашему капралу потребовалось секунд тридцать, чтобы прервать ее тираду:

– Извините, доктор… извините, доктор… нам срочно нужно видеть Гашван.

– …

– Но, доктор… но, доктор… но, доктор… Я глубоко вздохнул и шагнул вперед.

– Тишподин ридд ха ваалистин пим, – сказал я, с трудом подавляя смущение от подобного бахвальства. «Я – маленький безгрешный отец». – Гашван химай-джа, шика мо. – «С вашего позволения нам нужно видеть Гашван».

Самка рассерженно повернулась ко мне. Она впервые отчетливо увидела меня – единственным источником света был фонарь капрала, а я до этого стоял в тени. На мгновение мне показалось, что доктор сейчас снова начнет кричать о грязных хуманах – разносчиках заразы, но глаза ее широко раскрылись, и вибриссы вздрогнули.

– Тилу, – прошептала она.

По всему коридору послышались ошеломленные вздохи мандазаров. Я и сам едва не задохнулся от удивления. Одно дело, когда молодежь с Целестии по ошибке называла меня «ваше величество», но этой самке не стоило ошибаться. Я не был королевой, я был принцем-консортом. Называть меня «Тилу» означало примерно то же самое, что падать ниц перед королевским водопроводчиком.

– Прошу вас, – сказал я ей, судорожно пытаясь придумать, как бы сказать ей, что она не права, и при этом не обидеть. Но самка неправильно истолковала мое секундное колебание.

– Да, Тилу, – ответила она, все еще подрагивая вибриссами. – Одну минуту, Тилу. – Она метнулась в соседнюю комнату.

– Гм, – сказал я остальным. – Простите.

– Не извиняйся, Тилу, – прошептала Советница.

– Не стоит в самом деле меня так называть, – сказал я ей. – Так обращаются только к королевам.

– И к тебе, – не раздумывая, ответила она.

– Джуш, – пробормотал один из солдат. Однако голос его не звучал столь же уверенно, как прежде. Возможно, он думал, не грозят ли ему неприятности за подобное обращение с супругом королевы. В каком-то отношении это даже казалось забавным – чер-нопогонники собирались перебить нас всех, а эти ребята боялись, что я могу повысить на них голос.

– Все в порядке, – сказал я им по-мандазарски. – Никто на вас не будет сердиться.

– Йорк! Мне будет куда приятнее, если ты будешь пользоваться понятным мне языком.

Адмирал держала свой станнер нацеленным не совсем на меня, но и не совсем в сторону. (Солдаты не пытались отобрать у нее оружие – к счастью для них.) Но меня обеспокоил не столько станнер, сколько ее голос – жесткий и ледяной. Фестина злилась на меня, причем всерьез. Она видела, как я включил якорь, а потом разбил его, и думала, что я ее предал. Хуже всего, что я мог совершить подобное лишь в том случае, если был в сговоре с Проуп.

Видимо, это и разозлило Фестину больше всего. Она могла простить мне всевозможные недосмотры и глупости, но только не сотрудничество с капитаном «Палисандра».

Гм…

Из лазарета, шаркая ногами, вышла пожилая самка, настолько старая, что ее коричневый панцирь потемнел почти дочерна. Каждый шаг, похоже, давался ей с усилием: она изредка стонала и из ее носа вырывалось тяжелое дыхание.

Конечно, ее нос – я вспомнил! У доктора Гашван вдоль всего носа тянулся страшный шрам, словно кто-то когда-то воткнул ей нож в ноздрю и протащил до самой щеки. Это была старая рана времен ее молодости; но даже сейчас, в тусклом свете фонаря, уродливая отметина бросалась в глаза.

Стоявшая рядом со мной Фестина подняла руку к лицу.

– Гашван.

Флебон поклонился, но старая самка не обратила на него внимания. Она прошла мимо всех и остановилась передо мной.

– Эдвард Йорк, – проворковала она по-английски. – Мой единственный сын.

Наклонившись, она ткнулась носом мне в губы.

Глава 38

УЗНАЮ СТРАШНУЮ ПРАВДУ

Поцелуй был почти в точности таким же, как и поцелуй Советницы тогда на Целестии, – человеческий жест в изображении инопланетянина. От удивления я даже лишился дара речи, но Фестина сама задала вопрос, вертевшийся у меня на языке:

– Сын? Что значит… сын?

– Он – мое дитя. – Глаза Гашван блестели. – Я его сделала.

– Вы? – уточнила Фестина. – Вы были генным инженером?

Гашван подняла морщинистую лапку и мягко погладила меня по щеке. Если бы я не был прикован к месту от ужаса, я бы отпрянул.

Отец никогда не рассказывал, кто создал Сэм и меня, но это имело смысл, только если он прибег к помощи кого-то с Трояна. Тамошние врачи считались лучшими в галактике, и медицинские учреждения мандазаров могли не обращать внимания на законы Технократии, ограничивавшие вмешательство в генетический код.

Много лет спустя, когда Сэм потребовался врач для Невинности и меня, она, вероятно, отнюдь не случайно направилась прямо к Гашван.

– Ты прекрасно получился, – промурлыкала Гашван. Она взяла в лапы мой подбородок и наклонила мою голову из стороны в сторону, любуясь своей работой. – Все до сих пор отлично, верно, малыш?

– Угу, – пробормотал я.

Она улыбнулась.

– Ты такой же, как и твой отец, когда я с ним познакомилась. Такая же внешность. Такая же осанка.

Я быстро посчитал в уме. Моему отцу сейчас был сто двадцать один год, и он до сих пор пребывал в добром здравии благодаря «таблеткам молодости». Когда из пробирки появились Сэм и я, он перешагнул шестидесятилетний рубеж. Впервые он побывал с миссией на Трояне за тридцать лет до этого – видимо, именно тогда и познакомился с Гашван. Мандазарские врачи обожали изучать инопланетян.

– Ну что ж. – Гашван все еще пристально глядела на меня. – Я горжусь тем, каким ты стал. Ты выглядишь весьма представительно… для человека.

– Но вы кое в чем ошиблись, – не выдержал я. – Я дурак. Мой мозг не работает так, как надо.

– Твой мозг работает в полном соответствии со спецификацией, – ответила она. – Согласна, это было не вполне честно, но твой отец обещал, что у тебя будет прекрасная жизнь и тебя воспитают так, что ты никогда не будешь знать, что чем-то отличаешься от других. Это единственная причина, по которой я не стала возражать, когда Александр попросил сделать тебя таким, какой ты есть.

На мгновение у меня перехватило дыхание.

– Отец попросил вас сделать меня… тупым?

– О, Эдвард, думаешь, я случайно подпортила тебе мозги? – проворчала она.

– Но зачем?

– Чтобы ты не мешал сестре, – ответила Гашван. – Если бы тебе хватило ума сообразить, каким образом адмирал хотел тебя использовать… – Она покачала головой. – Из этого не вышло бы ничего хорошего. Но ведь все получилось как надо, верно? Ты здесь, и ты жив и здоров.

– Но… но…

Мне недоставало слов – словно кто-то подчистую вытравил их из моего разума.

Никто не ошибся. Все это было сделано преднамеренно. Обдуманно. Тщательно спланировано. Однако всю мою жизнь отец называл меня «разочарованием» и отвергал меня за то, что я такой, в то время как в этом был виноват он сам.

Я не злился. Мне просто было плохо.

Неожиданно Флебон поднял голову.

– Гашван, ты говоришь об адмирале по имени Александр. Ты имеешь в виду Александра Йорка?

– Да, – ответила Гашван, – Александр Йорк – отец Эдварда, – и добавила с легкой улыбкой: – А я его мать.

– Александр Йорк – тот адмирал, который послал «Иву» сюда, на Троян. Он хотел, нтобы мы забрали королеву и доставили ее на Целестию. Йорк занимался какими-то темными делишками с тамошней группой людей, известной под названием «вербовщики»…

Уф… Мне следовало об этом догадаться – кто же еще? – но я уже начал понимать, что главным умением в моей жизни было противостоять окружавшему меня злу. И мой отец был одним из тех, кто стоял за всем этим – «Ивой», вербовщиками, моей умственной отсталостью…

Фестина ничего не сказала, лишь кивнула – словно уже некоторое время подозревала, как все было на самом деле.

В наступившей тишине откуда-то из глубины каменных коридоров послышался отдаленный звук – возможно, он доносился снаружи, а возможно, и из самого дворца.

Смех гиены. Хихикающий и безумный.

– Что или кто это? – спросила Гашван.

– Наш старый друг, – мрачно резюмировала Фестина. – Его зовут Ларри.

Глава 39

СТАНОВЛЮСЬ РАЗВЕДЧИКОМ

– Смеющийся Ларри? – выпалил Дэйд. – Но тут не может быть никакого… – Он резко оборвал себя.

– На Трояне не может быть никакого высокотехнологичного оружия? – отозвался Тобит. – Похоже, наши флотские разработчики были не единственными, кому удалось ускользнуть от фасскистерского Роя.

– Не делай поспешных выводов! – бросила Фестина. – Кто здесь главный? – спросила она у Гашван.

– Я, – ответила Гашван.

– Во всем дворце?

Гашван кивнула.

– С тех пор, как улетела королева Умеренность.

– Королеву забрали на «Иву», – вмешался Флебон. – Чтобы помочь вербовщикам на Целестии подчинить…

– Это мы уже поняли. – Фестина кивнула, затем снова повернулась к Гашван. – Этот смех издает машина для убийства – возможно, даже не одна. От ваших арбалетов нет никакого толку, и все ваши войска просто перебьют. Сдавайтесь, пока не началась кровавая бойня.

Гашван погладила Фестину по руке.

– Дорогое мое дитя, я не дура. Я пыталась сдаться, как только Умеренность нас покинула. Черная армия отказалась.

– Они не позволили вам сдаться?

– Они не обращали внимания на мои послания и убивали моих парламентеров. Черная королева не хочет принимать капитуляцию – она хочет захватить дворец силой.

– Кто такая Черная королева? – спросил я, уже зная ответ.

– Твоя сестра, кто же еще? – ответила Гашван. – Она начала войну и уже близка к тому, чтобы ее закончить.

Если бы я только мог в гневе закричать: «Да как вы можете такое говорить!» Но… Сэм всегда была лидером, а не ведомым. И это она ввергла Троян в войну. У нее были все возможности для того, чтобы нагнетать враждебность, используя дипломатические методы, вместо того чтобы снимать напряженность. Следы в Криогенном центре были в точности ее размера. И именно Саманта убила Истину, прежде чем имитировать свою собственную смерть.

Я представил себе, как после начала войны она убила одну за другой пятнадцать королев, войдя к ним в доверие, так же, как она поступила с Истиной. Она могла объявить себя тайным посланником Технократии и пообещать поддержку флота в расследовании обстоятельств гибели королевы – что обеспечивало ей быструю возможность завоевать королевское расположение. А затем она предавала королеву, подставляя ее под удар врага, или сама в подходящий момент перерезала ей горло. На это потребовалось двадцать лет – ну и что? И каждый раз, когда умирала очередная королева, Сэм пыталась подчинить себе королевскую армию, отдавая приказы генералам, которые все еще доверяли ей как ближайшему союзнику покойной королевы.

Теперь же дело близилось к концу – оставалось лишь захватить дворец. И при этом она наверняка убила бы и меня – сестра просто не могла позволить мне остаться в живых, так как само мое существование свидетельствовало против нее.

– Сэм нужен я, – сказал я. – Она боится, что я слишком многое знаю. Если я сдамся, возможно, она больше не станет никого убивать.

– Дорогой мой мальчик, – ответила Гашван, – я тоже слишком много знаю. Намного больше, чем ты. Но если мы оба сдадимся, Саманта может подумать, что мы уже кому-то все рассказали или оставили где-то тайное сообщение. Кроме того, Эдвард, она не может оставить в живых свидетелей того, что ты добровольно сдался. Ты знаешь, что она намерена убить тебя и уничтожить твой труп. Ты ведь это знаешь, правда, дорогой?

– Да.

– И слишком подозрительно будет выглядеть, если она поступит так с добровольно сдавшимся. Твои друзья-люди поднимут шум. С точки зрения Саманты, куда лучше, если мы все случайно погибнем в огне сражения. А затем она прольет слезы по поводу того, как ужасна война, и внесет пожертвование в Мемориальный фонд флота.

Вибриссы Гашван довольно шевельнулись. Ее искренне восхищало, как Сэм удалось разработать столь изящный план, – она испытывала неподдельную материнскую гордость за то, какой умной оказалась ее дочь.

– Мы зря теряем время, – вмешалась Фестина. – Флебон, можешь пробраться на крышу?

Он кивнул.

– Хочешь, чтобы я приглядел за Ларри?

– И за всем прочим, что тебе попадется. Тобит, вы с Дэйдом пойдете с ним. Возьмите тугодум и проверьте, что сейчас делает Черная армия. И попробуйте еще раз включить якорь – может быть, у Проуп проснутся угрызения совести и она вернется за нами.

– У Проуп? – фыркнул Тобит. – Совесть?

– Маловероятно, – согласилась Фестина. – И все же попробуйте. – Она положила руку в перчатке на рукав его скафандра и слегка сжала. – Давай топай, старый пьяница.

– Слушаюсь, ваше превосходительство. – Он шутливо отдал честь и схватил Дэйда за руку. – Пошли, Бенни, исполнять славную традицию разведчиков – подставлять под выстрел собственные задницы.

– Вот что значит расходный материал, – гордо произнес Дэйд.

Филар стукнул его по шлему.

– Будешь говорить после того, как мы сдохнем, придурок.

Тобит, Дэйд и Флебон побежали наверх по находившемуся поблизости пандусу.

– Ладно, – кивнула Фестина, – давайте решать, что делать дальше. Пусть Кайшо… Кайшо? Где ты, черт побери?

Я огляделся – мандазары стояли рядом, но кресла нигде не было видно. Видимо, пока мы отвлеклись, Кайшо тихо выскользнула с освещенного пространства и скрылась в темноте.

– Вот сволочь, – проворчала Фестина. – Я ведь знала, что следовало оставить ее на корабле.

– Возможно, – предположила Советница, – она хочет установить контакт со мхом на полу дворца.

– Она его уже установила, – раздраженно произнесла адмирал. – Скорее всего, еще на «Палисандре» – никто не знает, как далеко простирается ментальная мощь балрога, но здесь столько этого чертова мха, что, вероятно, общими усилиями он вполне способен общаться с тем, кто находится на орбите. Кто знает, может быть, он мог контактировать с Кайшо, когда она находилась на Целестии; некоторые специалисты считают, что балрог – единый коллективный разум, постоянно контактирующий с любой спорой во вселенной. Сила мысли, которая сильнее законов физики. И если это вас не пугает – значит, вы об этом толком не задумывались.

– Но если она уже и так общается с другими балрогами, зачем уходить? – удивилась Советница.

– Потому что мох дал ей задание. Нечто такое, чего он не может сделать сам, пока прикован к стенам дворца. – Она подняла руку и приложила ее к стеклу шлема, словно пытаясь прикрыть глаза. – Ненавижу, когда мною манипулируют, – проворчала она. – Кайшо воспользовалась мной, чтобы оказаться здесь. И тобой тоже, Эдвард.

– Мною манипулировала моя сестра, – буркнул я.

– И твой отец, – чересчур радостно добавила Гашван. – С самого начала.

– Чтобы сделать Эдварда королем? Ай да Советница!

– Именно, – улыбнулась врач. – Какая ты умная девочка.

– Чьим королем? – спросил я.

– Чьим хочешь, – ответила Гашван. – Мандазаров. Или людей. Или и тех и других.

– С помощью феромонов, – пробормотал я. – Потому что я могу…

– Когда твой отец впервые оказался на Трояне, он понял, какие открываются возможности. Королевы могут постоянно вырабатывать мандазарские феромоны; что, если создать существо, которое сможет вырабатывать и человеческие? Секретное оружие, способное склонять людей на твою сторону. Идеального дипломата.

– Выдающегося манипулятора, – пробормотала Фестина. – Старина Александр наверняка сам мечтал стать королем.

– Он не мог, – сказала Гашван. – Его ДНК полностью человеческая, и ее невозможно изменить так, как ему бы хотелось. Ему пришлось удовлетвориться созданием собственных клонов – на девяносто девять процентов копирующих оригинал, но с небольшой долей манда-зарских генов, которые должны были проложить путь для дальнейших изменений…

Фестина кивнула, словно обо всем этом уже знала. Вот почему она спрашивала, не создан ли я искусственно. Она, видимо, догадалась, что мне требовалась измененная ДНК, если мне предстояло стать… гм…

…более чем человеком.

От этой мысли меня пробрала дрожь. Я – идеал супермена в представлении моего отца.

Вот только я оказался дураком. А супермен дураком быть не должен. Почему отцу потребовался именно такой? Гашван уже ответила на этот вопрос – чтобы я не понял, что со мной делают.

– Я был подопытным кроликом, – прошептал я.

– Именно! – Гашван нежно погладила меня по руке. – Когда Невинность начала питаться ядом Истины, то же самое начал делать и ты.

– Благодаря нанитам, – сказала Фестина, – которые твоя сестра получила от фасскистеров. Наниты постепенно вводили Эдварду яд в течение всего года, а Истина даже об этом не знала. Полагаю, у вас была еще одна партия нанитов, которые доставляли яд к вам в лабораторию, а не Эдварду?

– Конечно, – ответила врач. – Нам нужно было проанализировать яд на каждой стадии цикла, чтобы затем воспроизвести его для Саманты. Нам также требовалось испытать различные медицинские технологии, чтобы быть уверенными, что человек останется жив после отравления ядом в течение целого года… и после трансформации. – Она улыбнулась мне. – Если это тебя в чемто утешит – после того что мы узнали, поработав над тобой, проделать то же самое с Самантой было уже намного проще. Твой вклад в науку избавил ее от многих страданий. Сэм трансформировалась в королеву столь же легко, как и настоящий мандазар, благодаря тебе.

Ну что ж, я выполнил свое единственное предназначение. Я был создан в виде практически точной генетической копии моей сестры, так что лучшего подопытного кролика, чем я, просто не могло существовать. Отличный объект для исследований, прежде чем врачи возьмутся за настоящего пациента. Я был расходным материалом, который можно было выкинуть на помойку, выяснив, что и как следует делать, чтобы добиться нужного результата.

Так что правда была такова: я не был суперменом, но супернеандертальцем. Очень близкой к реальному человеку формой, но тупиковой. Подлинным родоначальником стала Саманта Йорк – к тому времени, как началась война, она, видимо, уже подготовила для Гашван секретную медицинскую лабораторию, чтобы та могла подвергнуть Сэм тем же самым процедурам, что и меня. Сестра получила способность подчинять себе других с помощью феромонов, но внешне она оставалась человеком, так что никто ничего не подозревал. Со временем она избавилась от всех соперников, создала собственную Черную армию и завоевала планету.

Что дальше? Лига Наций никогда не позволила бы ей покинуть Троян, в этом можно было не сомневаться; но у нее могли быть дети. Следующее поколение все еще выглядело бы совершенно по-человечески, так что они беспрепятственно могли бы проникнуть на миры Технократии. Сколько после этого им понадобилось бы времени, чтобы пробиться на самый верх? Возможно, несколько десятилетий. У моего отца появилась бы династия, тайно господствующая в человеческом космосе.

Но династия происходила бы от Саманты, не от меня. У меня же никогда не было иного предназначения, кроме как отправиться на свалку.

Забавно… долгое время я считал, что не заслуживаю носить форму разведчика. Но – как ни удивительно – на самом деле я с момента моего зачатия отлично подходил для корпуса разведки. Вряд ли кто-то мог быть в большей степени «обреченным», чем я.

Глава 40

БЕЖИМ НАПЕРЕГОНКИ С БАЛРОГОМ

– Почему вы это сделали? – Фестина сверлила взглядом Гашван. – Почему вы помогали Саманте? Вряд ли стоило ждать от нее благодарности – удивительно, что она не убила вас, как только закончилась ее трансформация.

– Она вполне могла попытаться, – согласилась врач. – Но я сбежала к королеве Умеренности за несколько дней до того, как все должно было закончиться. Процесс завершили мои помощницы. Сомневаюсь, что с тех пор их кто-нибудь видел.

– Тогда почему? – снова спросила Фестина. – Почему вы помогали безжалостной убийце?

– Потому что мне это было интересно, – сказала Гашван словно о чем-то очевидном. – Бросить вызов обществу. К тому же Александр Йорк в свое время оказал мне услугу.

– Какую услугу? – поинтересовался я.

Она показала на свой нос – старый уродливый шрам, шедший вдоль всей морды.

– Я получила от него вот это.

Фестина уставилась на нее.

– Александр Йорк изуродовал вас?

Гашван покачала головой.

– Александр Йорк помог мне, сделав то, чего не сделал бы ни один мандазар. Он нашел хирургов-людей, которые лишили меня чувства обоняния. – Она подняла морщинистую лапку и нежно погладила шрам. – До этого им практически не приходилось иметь дела с мандазарами, но с работой они справились. Это куда сложнее, чем можно подумать, – нужно было не только перерезать обонятельные нервы, но и создать внутри ноздрей достаточное количество рубцовой ткани, чтобы мембраны не воспринимали запаховые молекулы.

– Но зачем?

– Чтобы стать свободной! Свободной от власти королев. Свободной от ужаса, который внушали воины. Свободной от того, чтобы мое настроение могло измениться из-за любого прохожего.

– Так вот почему вы смогли предать Истину, – пробормотал я.

– Почему я была столь ценна для Истины, – поправила Гашван. – Другие врачи говорили королеве то, что она хотела услышать; я же – правду… в основном. То же самое и с Умеренностью – она ценила меня за то, что меня невозможно было склонить на чью-то сторону, как других в ее окружении. Именно благодаря мне Умеренность смогла пережить столько лет войны. Я была умным и беспристрастным советником. А теперь, когда Умеренности нет, главная здесь я, не так ли? На мой мозг не влияют никакие запахи, которые доносит ветер. Я сама стану королевой.

Фестина посмотрела на меня; я поймал ее взгляд, но промолчал. Нравится это кому-то или нет, но общество мандазаров было построено на запахах – с их помощью передавались эмоции, обеспечивалась обратная связь, возможность влиять друг на друга. Люди делают то же самое с помощью интонаций голоса и языка жестов. Отвергнув все это, Гашван стала в своем роде отшельницей, лишившейся того, что связывало ее с окружающим миром. Вот почему она не возражала против того, что делали отец и Сэм, хотя их план неминуемо вел Троян к войне. Для Гашван это было просто интересно – бросить вызов обществу.

Если она и не была сумасшедшей до того, как ей прооперировали нос, то сейчас в этом можно было уже не сомневаться.

– Эй, ребята, – послышался в моем ухе голос Тобита.

– Ты на крыше? – уточнила адмирал.

– Скорее на парапете… хотя мандазарская архитектура не слишком соответствует средневековой европейской школе. Вдоль настоящего парапета должны идти бойницы…

– Заткнись и говори по делу.

– Слушаюсь, ваше адмиральство. – Я услышал, как он улыбнулся. – Враги наслали на нас четырех Ларри – трех за стенами и одного внутри. Пока они не стреляют – просто летают и пугают всех до смерти. Охранники пытаются их обстреливать, но стрелы отскакивают, не причиняя вреда.

– Как насчет Кайшо? Не видел ее?

– Вы потеряли Кайшо?

– Она сама потерялась.

– Вот это уже по-настоящему тревожит. – Филар немного помолчал, затем продолжил: – Мне не очень хорошо видно, но мох впереди, похоже, светится ярче. Хотя, может быть, это мне только кажется.

– Нет, похоже, нас ждут новые неприятности, – вздохнула Фестина. – Что-нибудь еще?

– Черная армия прорвала оборону защитного периметра, а дворцовая охрана отходит к следующему каналу. Похоже на организованное отступление. Полагаю, они снова развернутся в боевые порядки и будут уничтожать некоторое количество чернопогонников у каждого канала, к которому тем удастся подойти. Долго удерживать врага им все равно не удастся, но они дают нам время на то, чтобы осуществить наш блестящий план. У нас ведь есть блестящий план, верно, адмирал?

– Конечно! Я взмахну рукой, прилетят феи и унесут всех врагов прямо на солнце.

– О господи! Так я и думал, что это окажется нечто нереальное.

– Я могу пойти к линии фронта, – предложил я. – Выпустить немного королевского феромона и посмотреть, что будет.

– Будет только то, что тебя пристрелят ребята в противогазах. – Фестина повернулась к Гашван. – Сомневаюсь, что у вас припасена тактическая ракета на черный день.

– Черный день уже наступил и продолжается, – ответила Гашван, и даже ее голос прозвучал подавленно. – Первые недели войны были настоящим кошмаром, Уншуммин уцелел лишь потому, что все королевы хотели, чтобы дворец остался нетронутым… чтобы бомбы не падали на серебряный трон. Остальным городам не настолько повезло. Говорят, старая цитадель Стойкости в Тероле до сих пор светится в темноте. Что касается королевы Доброты в Кошаве…

Но о королеве Доброте мы так и не услышали. Слова Гашван прервал крик Дэйда по радио:

– Адмирал, адмирал! «Хвост» на горизонте!

– Надо же, у Проуп все-таки есть совесть. Ты включил наш якорь?

– Так точно, адмирал, – ответил Дэйд. – Но «хвост» не идет к нам, он просто дрожит на месте – его конец свисает над одним из каналов.

– Перетягивай, Тобит! Ты знаешь, как это делается. – Повернувшись к остальным, Фестина приказала: – На крышу. Бегом!

Гашван открыла рот, собираясь что-то сказать… но мы уже бежали по ведущему наверх пандусу. Оглянувшись, я увидел, что она смотрит на меня с легкой грустью.

Гашван. Моя создательница. Может быть, даже моя мать – если во мне была частица мандазарской ДНК, Гашван должна была где-то ее взять. Но я не замедлил бег, чтобы помахать ей на прощание. Мне она нравилась не больше, чем вся остальная моя семья.

– Перетягивай что? – спросил Зилипулл, пока мы бежали на следующий этаж.

– Если «хвост» не идет к нашему якорю, – ответила Фестина, – это значит, что где-то в городе есть еще один якорь, который тянет его в другую сторону.

– Якорь может быть у Саманты, – предположил я. – Вероятно, у нее есть любое флотское снаряжение.

– Мне тоже так кажется, – согласилась Фестина. – Она позволила нам высадиться, но не хочет, чтобы мы улетели. И теперь пытается утащить у нас «хвост».

– Так что будем делать? – тяжело дыша, спросила Советница.

– Усилим мощность якоря, подключив его к другим источникам энергии – к тугодуму или батареям скафандра.

– А плохая королева не может усилить мощность и своего якоря?

– Вот этим-то и интересна игра в перетягивание каната. – Адмирал окинула нас взглядом. – А теперь – меньше разговоров и бегом!

Пандус привел нас на главную галерею дворца – большой широкий коридор вдоль всего здания. Во времена Истины в галерее были выставлены экспонаты, демонстрировавшие медицинские достижения Трояна – изображения знаменитых врачей, первые издания книг по медицине и даже (я не шучу) вскрытые экземпляры представителей всех четырех мандазарских каст, включая старую королеву Непосредственность, заключенные в прозрачный пластик.

Теперь же я не видел ничего, кроме ярко-красного сияния в пятидесяти шагах впереди, будто в зеве открытой печи, – балрога, покрывавшего пол, стены и потолок. Толстый, словно ковер, он тянулся на сотни метров, до самого края дворца.

– Вот дерьмо, – прошептала Фестина. – Нам ведь не придется идти через него?

– Нет, – ответил я. – Видишь, вон проход на крышу. Нужная нам дверь находилась в противоположной стене галереи, примерно на полпути между нами и светящимся мхом. Я осторожно двинулся вперед, не отрывая взгляда от каменного пола, чтобы случайно не наступить на оторвавшиеся от основной массы споры. В галерее было неестественно тихо – мох поглощал все звуки, словно плотный бархат. Тишина давила на барабанные перепонки, заглушая звуки шагов. Я вдруг обнаружил, что стараюсь не дышать, но это не спасало от густого запаха тостов с маслом, висевшего в воздухе.

– Тилу, – прошептала Советница, семеня рядом со мной. – Я очень-очень боюсь.

– А кто не боится? – также шепотом ответил я. – Тобит и остальные тоже здесь проходили, и ничего с ними не случилось.

– Разведчики – просто нормальные люди, – ответила Советница. – А ты особенный, Тилу. Как там говорила женщина-мох? Балрог начнет действовать, если найдет носителя, от которого не сможет отказаться?

Я вздрогнул. За последние несколько недель я выяснил два основных факта насчет балрога: мох просто обожает до смерти пугать низшие существа и предпочитает подождать, пока кто-нибудь не скажет: «Похоже, мы в безопасности», или «Вряд ли он знает, что мы здесь», или «Балрог начнет действовать, если найдет носителя, от которого не сможет отказаться». Гм…

Тишину галереи нарушил звук рвущейся ткани, начавшийся от дальнего края дворца и быстро приближавшийся к нам. Мох начал отваливаться от стен и потолка большими пластами, отделяясь от камня и падая на пол. Словно осыпающиеся с деревьев груды снега, мох растекался по земле, поднимаясь все выше и выше, пока наконец не достиг некоей критической массы и не устремился вперед.

Груды красного мха катились на нас с неумолимостью снежной лавины.

– Бежим! – крикнула Фестина, словно нам требовался этот приказ.

Промчавшись несколько последних шагов до двери, я распахнул ее, переступил порог и прижался к стене, затем махнул остальным, чтобы они бежали на крышу, но Фестина прижалась к стене напротив меня, сжимая фонарь. У нее был вид женщины, которая намерена убедиться, что другим ничего не угрожает, прежде чем подниматься наверх самой.

Та же идея, похоже, пришла в голову и Зилипуллу – остаться вместе с нами и играть роль героя, пока все остальные не окажутся в безопасности. Но тут Советница со всей силы толкнула воина, едва не сбив его с ног, так что тот невольно сделал несколько шагов вперед. Метнувшись вперед, она снова толкнула его, отнюдь не деликатно, словно маленький коричневый бульдозер, накатывающийся на препятствие, которое она со всей решимостью намеревалась сдвинуть с места. Еще один толчок, и Зилипулл смирился с неизбежным – он побежал вперед, за ним – Советница, преследуемая Хибом, Нибом и Пибом, замыкали отряд Фестина и я.

Едва я добрался до первой площадки, как позади меня полыхнуло ярко-красным. Балрог поднимался следом за нами.

В лестничном пролете ничего нельзя было разглядеть, кроме фонаря Фестины и свечения ползущего за нами балрога. Мох двигался по пандусу не столь быстро, как по ровному полу: наклон сильно замедлял его передвижение. Пока что нам без особых проблем удавалось его опережать, но перспективы представлялись уже не в столь радужном свете. Выбраться отсюда было невозможно, кроме как через парапет на крыше, а с этого парапета невозможно было выбраться, кроме как по нескольким пандусам передней части здания, уже находившейся в полной власти балрога.

Что ж, по крайней мере, это была хоть какая-то альтернатива гибели от руки моей сестры.

После нескольких поворотов пандуса красного сияния внизу уже не было видно. Я все еще ощущал отчетливый запах тостов с маслом – но вместе с тем я чувствовал дуновение ночного ветра с крыши, который доносил запах человеческого пота и аромат озона. Чем бы сейчас ни занимались разведчики, это явно требовало немалого количества электроэнергии.

Когда я поднялся по последнему пандусу, на крыше стало немного тесновато – пятеро мандазаров и столько же людей, трое из которых были одеты в объемистые скафандры. Когда-то парапет вел вдоль всей западной стороны дворца – но часть его была разрушена взрывом, вследствие чего образовался провал метров в десять. Хорошей новостью было то, что отсутствующий фрагмент каменной кладки затруднял балрогу путь к нам; плохой – что нам приходилось тесниться на куске крыши размером не более чем в три роста Зилипулла. К счастью для нас, ширина парапета тоже составляла три его роста – именно на таком расстоянии воины, охраняющие дворец, могли спокойно разойтись.

Впрочем, даже если бы у нас и было больше места, сомневаюсь, что мы бы им воспользовались, – все столпились вокруг Тобита, Дэйда и Флебона, которые установили наш оставшийся якорь на стене высотой по пояс, шедшей по обеим сторонам парапета. Рядом с якорем стояли два тугодума с открытыми задними панелями, за которыми виднелось хитроумное переплетение проводов. От этих проводов шли другие провода, к электродам, торчавшим из нижней части якоря. Судя по всему, подобное подключение не представляло никакой сложности; интересно, как часто разведчикам приходилось «перетягивать канат», если флотские инженеры заранее предусмотрели подобную ситуацию.

Но ничто на свете не совершенно – разведчикам требовалось больше энергии, чем могли дать два тугодума. Скафандры Тобита и Дэйда были разрезаны на груди, видимо, с помощью какого-то ножа, чтобы получить доступ к электронике, обеспечивавшей различные функции скафандра – радио, терморегуляцию и так далее. Из живота обоих скафандров шел кабель, тоже подсоединенный к якорю, – казалось, будто кто-то вытащил разведчикам кишки и прицепил их к черному ящику. Тобит и Дэйд стояли рядом перед парапетом, словно у писсуаров, не глядя друг на друга и лишь изредка посматривая на кабели, которые снабжали энергией маленький черный ящичек.

– Как дела? – спросила Фестина, стараясь ничем не выдавать тревоги.

– Смотри сама.

Флебон показал вдаль, на свисавший с черного неба над первым каналом «хвост», конец которого прижимался к стене старого Музея Тишины, мемориала всех ман-дазаров, умерших за последние сто сорок четыре года. (Считается, что именно столько времени души мандазаров проводят в загробном мире, прежде чем получить новое воплощение.) «Хвост», казалось, прилип к зданию и не двигался с места.

– Он застрял? – спросил я.

– Его что-то держит, – ответил Флебон. – Мы увеличиваем мощность, и «хвост» движется к нам. Затем другая сторона увеличивает мощность своего якоря, и нам приходится уступать.

– Ладно, – сказала Фестина, становясь рядом с Тобитом и Дэйдом. – Режь меня… прежде чем королева Саманта найдет еще более мощный источник.

Она развела руки, открыв грудь скафандра. Флебон мгновение поколебался, затем взял скальпель, лежавший на стене парапета, – стандартный флотский, из аптечки разведчика. Он провел ножом по одной стороне груди Фестины, поперек плеч и вниз до пояса. Лоскут тяжелой ткани упал, обнажив электронику под ним. Флебон осторожно просунул руку среди проводов и начал нащупывать силовой кабель.

– Слегка эротично, а, адмирал? – ухмыльнулся Тобит. – Сначала с тебя срезают одежду, а потом начинают щупать.

– Заткнись, придурок, – пробормотала Фестина.

Мне показалось, что она покраснела.

Пока Флебон работал, я выглянул за парапет. Первым, что я увидел, был Смеющийся Ларри, паривший на полпути между дворцом и окружавшей его изгородью. Сейчас он не хохотал, подобно гиене, лишь изредка хихикал, словно знал какую-то шутку, которой не знали мы. Золотистый шар вращался на высоте двух этажей над землей – вполне подходящая высота, чтобы перебить солдат, когда начнется стрельба, но снизу он не мог попасть в нас на крыше. Ларри могли стрелять вниз и в стороны, но не вверх – они не были рассчитаны на то, чтобы уничтожать тех, кто находился выше них.

Еще один шар висел над первым каналом, возле западных ворот в изгороди. В темноте я не видел других, но не сомневался в том, что они есть, – когда Тобит докладывал, что обнаружил четыре штуки, он пользовался своим тугодумом в качестве телескопа и инфракрасного сканера.

Четыре Смеющихся Ларри и поднимающийся снизу балрог. Ничего хорошего. Я заметил, что пятеро манда-заров сгрудились наверху пандуса, между мной и наступающим мхом. Советница с мрачным видом держала горящий фонарь Фестины; у нее явно были планы задать балрогу хорошую трепку, если он попытается напасть на Тилу.

Я перевел взгляд на «хвост», все так же прильнувший к стене Музея Тишины, – он вибрировал от напряжения, в то время как наш якорь тянул его в одну сторону, а якорь Сэм – в другую. За моей спиной Дэйд крикнул Флебону:

– Эй, осторожнее! Если подашь слишком много энергии, можешь сжечь якорь.

– Он знает, – сдавленно произнесла Фестина. – Пусть работает.

– Почти готово, – пробормотал Флебон. – Поехали. Внезапно «хвост» оторвался от стены музея. Он взмыл в воздух, почти к самым облакам, затем снова устремился вниз, прямо к нам – словно разноцветная молния к громоотводу.

Контакт!

Я поднес руку к наушнику, ожидая, когда кто-то сообщит на «Палисандр», что мы готовы. Пять секунд прошли в молчании. Наконец я сказал:

– Гм… наверное, нужно связаться с кораблем? Сообщить, что мы готовы к переходу?

– Радио не работает, – ответила Фестина. Голос ее доносился прямо из скафандра, без усиления. – Питание наших скафандров полностью переключено на якорь. Но беспокоиться не о чем – на корабле и так поймут, что «хвост» закрепился. Подождем еще несколько секунд, пока они установят перепад давлений. А потом мы…

Она собиралась сказать, что потом мы сможем отправиться на корабль. Но ей помешала партия груза, со свистом вылетевшего из «хвоста»: три Смеющихся Ларри и точная копия меня в двадцатилетнем возрасте.

За исключением небольшой разницы – у моей копии была прозрачная грудь.

Глава 41

ПРИВЕТСТВУЕМ НОВОПРИБЫВШИХ

Один из Ларри ударился о стену парапета с металлическим лязгом, остальные два отскочили от каменного пола и перелетели через внешнюю стену, откуда падали почти до самой земли, прежде чем сумели остановиться. Шары кружили внизу, издавая громкий вой, словно разъяренные чудовища, готовые убить первого, кто подвернется.

Человека тоже едва не выбросило за стену. Приземлившись на ноги, он сделал несколько неуправляемых шагов вперед, пока не оказался у стены, доходившей ему до пояса. Я едва успел ухватить его сзади за кожаный жилет, такой же, какой носил стеклогрудый на Целестии.

Пока я пытался оттащить его назад, Фестина резко развернулась, оборвав кабель, связывавший ее с якорем. Ее правый кулак угодил незваному гостю в челюсть; казалось, мужчина был настолько ошеломлен полетом, что даже не заметил надвигающегося удара, который снова едва не отшвырнул его к стене, но я продолжал держать его за жилет и оттащил назад. В итоге он снова оказался в пределах досягаемости адмирала, которая ударила его левой в солнечное сплетение, а правой – сбоку в шею. Он обмяк, продолжая держаться на ногах лишь благодаря тому, что я не отпускал его жилет.

– Ну… – начал было я, но тут за спиной Фестины якорь выбросил сноп искр, с шипением рассыпавшихся в темноте. Когда она оборвала кабель, что-то, видимо, там замкнуло. Поскольку якорь вышел из строя, «хвост» освободился и пронесся мимо нас к другому якорю, находившемуся где-то посреди Черной армии.

– Нет! – взвыл Дэйд и развернулся к Фестине. – Вы понимаете, что наделали? Вы лишили нас шансов на спасение! Говорили мне, что вы сумасшедшая, но…

Фестина лишь покачала головой.

– Дэйд, это был не наш «хвост», он появился с другого корабля. На «Палисандре» наверняка не было никаких Смеющихся Ларри… и я бы заметила члена экипажа, который чересчур похож на Эдварда. – Она вздохнула. – Значит, в этой системе есть еще один корабль. Когда мы прибыли сюда, он прятался за астероидом или еще где-нибудь, но как только «Палисандр» улетел, корабль направился прямо к Трояну. Очевидно, этот симпатичный парень не хотел пропустить завершающее наступление. И он настолько спешил, что забыл проверить, действительно ли его «хвост» зацепился за нужный якорь.

– Но… – Ясно было, что Дэйду все равно хочется кого-то во всем обвинить. – Вам незачем было обрывать кабель. И бить этого типа – тоже.

– Незачем?

Фестина присела возле человека с прозрачной грудью и обшарила его. На бедре она обнаружила кобуру со стандартным флотским станнером – нам бы несладко пришлось, если бы ему хватило времени, чтобы начать стрелять. Из внутреннего кармана кожаного жилета было извлечено устройство вроде пульта дистанционного управления. Адмирал протянула его Дэйду.

– Модуль управления Смеющимися Ларри, – сказала она. – Активируется голосом. Ему незачем даже было доставать его из кармана, все, что требовалось, – громко крикнуть. Одно слово – и три его жутких любимца порезали бы нас в лапшу.

Дэйд уставился на нее, широко раскрыв глаза.

– Откуда вы знаете? – прошептал он.

– Я ничего не знала, а просто сделала мгновенные выводы на основе имеющихся фактов. Именно этим занимаются разведчики. Иногда ты оказываешься прав, иногда ошибаешься. Иногда это не имеет значения, иногда это вопрос жизни и смерти. Ты никогда этого не узнаешь, пока все не закончится… а часто даже и после.

Она медленно поднялась на ноги. Тобит взял у нее модуль.

– Дай-ка я взгляну. Если повезет, я сумею перепрограммировать систему распознавания голоса, так что он будет подчиняться одному из нас, а не этому спящему красавцу.

– Незачем. – Фестина снова забрала у него коробочку и протянула ее мне, словно микрофон. – Эдвард, скажи: «Подняться на два метра».

Я так и сделал. Все три Ларри, только что вылетевших из «хвоста», взмыли на пару метров выше. Я сглотнул комок в горле.

– Клоны. Ты и этот парень выглядите одинаково, так что я решила, что и голоса у вас должны быть одинаковые. По крайней мере, достаточно похожие для того, чтобы одурачить простодушную систему распознавания речи. – Адмирал с усмешкой протянула мне пульт. – Поздравляю, король Эдвард. В твоем распоряжении три машины для убийства. Мне чертовски интересно, что ты станешь с ними делать.

Отдавая мне модуль, Фестина, безусловно, меня проверяла. Думаю, она до сих пор была склонна мне доверять, но, учитывая, как я разнес вдребезги тот якорь, не могла быть полностью уверена в моих предпочтениях.

Если бы я попытался заговорить с Ларри, возможно, она так же избила бы меня, как моего клона… или выстрелила бы в меня из станнера. Женщина повернулась слегка в сторону от меня, так что я не видел ни ее кобуру, ни ее правую руку.

Но все это не имело значения – я не собирался использовать шары для чего бы то ни было. Я уже хотел было швырнуть модуль вниз с парапета, чтобы он не вводил меня в искушение – и чтобы дух, который временами овладевал мною, тоже не мог руководить Ларри. Но вместо этого я просто протянул маленькую коробочку обратно Фестине.

– Оставь себе. Если тебе что-то потребуется от Ларри, я отдам им твой приказ, но моя собственная армия мне не нужна.

– Не больно-то королевские у тебя инстинкты, – пробормотала она, но взяла модуль и сунула его в карман на ремне, а затем посмотрела на нашего нового стеклогрудого и спросила: – А что твои инстинкты говорят насчет него?

– Гм… может, стрельнуть в него из станнера, просто для надежности?

Фестина задумалась над моим предложением, но Дэйд заговорил первым:

– Если в него выстрелить, он вырубится на шесть часов. А если нам потребуется его допросить или еще что?

– Допросить? О чем?

– Не знаю. – Дэйд старался не встречаться с ней взглядом. – Но неплохо было бы иметь такую возможность. Или, может быть, взять его в заложники… если он чем-то важен для сестры Йорка.

– Думаешь, мою сестру это волнует? – спросил я.

– Возможно.

Присев рядом с лежащим без сознания человеком, Фестина достала из кармана на поясе моток медной проволоки и начала связывать нашему пленнику руки за спиной.

– Дэйд, – сказала она, – если тебе настолько интересен этот тип – ты за него отвечаешь. Что бы ни произошло, не спускай с него глаз. Крикни, когда он очнется. Можешь это сделать?

– Да, – голосом обиженного ребенка ответил Дэйд.

Адмирал воздержалась от комментариев и повернулась ко мне.

– Этот тип – клон твоего отца, так? Или, возможно, твой собственный?

– Поскольку я сам – клон отца, то никакой разницы нет.

– Разница есть. Хотя бы в том, что твой отец – полностью человек, в тебе же есть доля мандазарских генов. Подозреваю, что она есть и у этого типа – для того, чтобы дети твоей сестры были еще лучше.

Я сглотнул.

– Дети? Но ведь это… гм…

– Кровосмешение? – подсказала она. – Именно так. Но от него все равно получится более здоровое потомство, чем от клонирования клонов клона. Сколько лет было твоему отцу, когда тебя создали? Шестьдесят или около того? Значит, в момент твоего зачатия твоим генам было шестьдесят лет. «Таблетки молодости» могут это отчасти компенсировать, но извини, Эдвард, тебе не суждено прожить нормальный для человека срок в сто шестьдесят лет. Самое большее – сто двадцать. А если клонировать тебя, твое потомство может не дожить и до восьмидесяти. Таким образом, – продолжала она, – поскольку твоя сестра хочет произвести на свет династию супердетей, лучше всего избежать клонирования и воспользоваться старым испытанным способом. Мама с папой очень любят друг друга… и массово производят оплодотворенные яйцеклетки, которые подсаживают суррогатным матерям по всей Технократии. – Фестина печально улыбнулась.

Мне стало не по себе оттого, что эта копия меня могла быть близка с Самантой. Возможно, они уже успели произвести на свет детей. Но, подумав, я решил, что это маловероятно – сестра была слишком занята руководством войной, у нее не оставалось времени на беременность; и на Трояне она вряд ли нашла бы другую человеческую женщину, которая могла бы сыграть роль суррогатной матери. Все люди эвакуировались двадцать лет назад.

И тем не менее мысль о том, что этот тип с прозрачной грудью – еще одна версия меня или моего отца – мог быть вместе с Сэм, повергала меня в ужас. Насколько он был умным? Дурацкий ревнивый вопрос… но все же? Был ли он остроумным, обаятельным и все такое прочее, по-настоящему равным ей, а не полоумным придурком, с которым постоянно приходилось нянчиться? Поскольку, если он был глуп, я, возможно, и примирился бы с тем, что он рядом с Самантой, а она приказывает ему: «Сделай то, сделай это»… Но если он был настолько умен, что иногда говорил ей: «Именно этого я сейчас хочу», а она подчинялась, то…

От этих мыслей мне по-настоящему стало плохо.

Присев рядом с Фестиной, я наклонился над лежащим и принюхался – словно мог каким-то образом различить по запаху, умный он или нет. Не могу сказать, что я ожидал обнаружить, но…

Запах тостов с маслом.

Так-так…

У меня зашевелились волосы на затылке. Я вспомнил то, что видел на Целестии, когда вербовщик с прозрачной грудью стоял в люке своего скиммера. В его животе светилась крошечная красная точка, словно огонек рубинового лазера… но тогда я еще не знал ничего такого, что заставляло бы меня пугаться маленьких светящихся пятнышек.

Я осторожно распахнул полы жилета. Внутри прозрачного туловища поднимались и опускались легкие; под ребрами билось сердце; а в животе, среди петель кишок, светилась красная точка.

– Смотрите, – сказал я, показывая на красный огонек так, чтобы случайно не коснуться стекла.

Фестина прищурилась, затем резко откинулась назад.

– О господи. Это балрог?

– Пахнет именно им, – сказал я.

– Он у него в животе. Как балрог мог попасть к нему в живот? И как ты мог ощущать запах у него в животе?

Хороший вопрос. Впервые мне пришло в голову, что, возможно, на самом деле я вовсе не ощущаю запахи. Возможно, я просто чувствовал их, примерно так же, как Кайшо могла видеть даже тогда, когда ее глаза были закрыты волосами. Этим могло объясняться и то, почему некоторые пахли словно звуки и цвета – я ощущал запахи не с помощью носа. Или, по крайней мере, не все. Мандазарские королевы могли обладать каким-то тайным шестым чувством, вроде телепатии, – и теперь им обладал и я. Учитывая, что споры балрога, судя по всему, обладали телепатическими способностями, возможно, с такой же легкостью могли чувствовать их и другие телепаты – словно они излучали мощный сигнал на телепатическом канале.

Но обо всем этом можно было подумать и позже.

– Не знаю, как я его почувствовал, – сказал я Фестине. – Просто почувствовал, и все. – Я глубоко вздохнул. – У вербовщика на Целестии тоже был балрог. Я заметил в его животе светящуюся красную точку, но не знал тогда, что это такое.

– О черт, – прошептала Фестина. – Черт, черт, черт. – Она повернулась к Тобиту. – Давай сюда тугодума!

Две минуты спустя мы изучали ультразвуковое изображение внутренностей человека со стеклянной грудью. В животе у него действительно был балрог, но он находился в контейнере размером с горошину, видимо вживленном хирургическим путем. Сам контейнер был прозрачным, и именно потому можно было видеть светящуюся внутри спору; однако от него к кишечнику тянулись тонкие черные трубочки, а к позвоночнику вели несколько проводов.

– Вероятно, какая-то система жизнеобеспечения, – предположил Филар. – Через эти трубочки проклятый мох, видимо, получает питательные вещества прямо из его пищеварительной системы.

– И все прозрачное, – заметил Флебон. – Балроги нуждаются не только в пище, но и в свете, верно?

Адмирал кивнула.

– Им необходимо ежедневно получать солнечную энергию – и, видимо, какой-то извращенец сделал его грудную клетку прозрачной, чтобы свет попадал внутрь. Выглядит, конечно, чудовищно, зато работает. Вот почему он ходит в одном жилете – рубашка бы не пропускала свет.

– Но кому нужен балрог в животе? – спросил Дэйд. – Если этот стеклянный контейнер случайно разобьется…

– Вряд ли он из настоящего стекла – так же, как и грудь этого типа. И то и другое сделано из какого-то прозрачного полимера, вероятно, прочного как броня.

– Но зачем вообще держать внутри себя балрога? – не унимался Бенни. – Опасного маленького паразита, который может видеть будущее и читать мысли…

Что-то щелкнуло у меня в голове.

– Система связи, – выпалил я.

– В смысле? – Флебон уставился на меня.

– Фестина говорила, что некоторые считают, будто балроги находятся в телепатическом контакте друг с другом, независимо от расстояния между отдельными спорами. Предположим, кто-то придумал способ использовать балрогов в качестве, так сказать, передатчиков. Вживляешь одного внутрь себя, подсоединяешь его к своему мозгу – с помощью тех самых проводов, которые идут прямо к спинномозговым нервам, – а затем используешь его как нечто вроде ретранслятора. Мысли этого парня передаются его балрогу, а затем – непосредственно стеклогрудому, на Целестию. Точно так же передаются обратно мысли стеклогрудого. Они постоянно слышат мысли друг друга. – Я сделал паузу. – И могут настолько быстро обмениваться мыслями, что те смешиваются вместе, словно в едином мозгу, который находится одновременно в двух разных головах на расстоянии в несколько световых лет. Получается как бы небольшой коллективный разум.

– Черт побери, – прошептала адмирал. – Если твой отец в состоянии не только создать суперлюдей, но и объединить их мозги, чтобы они не передрались друг с другом и оставались постоянно в контакте, даже разбросанные по всей галактике…

– Это еще хуже, чем проклятые балроги, – проворчал Тобит. – Кстати, если уж говорить о них, то представьте себе, как чувствуют себя эти ублюдки, зная, что их споры используют в качестве телефонных линий, словно каких-то рабов!

– Они ненавидят тех, кто это сделал, – тихо сказала Фестина и повернулась ко мне. – Похоже, этот контейнер – продукт технологии фасскистеров, они мастера по соединению машин с живыми организмами, и наоборот. Помнишь, что говорила Кайшо на орбитальной станции?

Я кивнул. Фасскистеры знают, почему им самое место внутри их драгоценных металлических оболочек, где полностью удовлетворяются все физиологические нужды, но мозги постепенно сходят с ума. Вот почему споры захватили орбитальное поселение фасскистеров – чтобы отомстить тем, кто замкнул им подобных в маленьких стеклянных шариках.

– Интересно, – продолжала адмирал, – кому на самом деле пришла идея напустить споры на фасскистеров? Самой королеве Умеренности? Или балрог внушил ей эту мысль?

– Обычно, – прошептал чей-то голос, – мы не лезем в головы низших существ. Но бывают и исключения.

Над находившимся неподалеку пандусом парила в своем кресле Кайшо. Позади нее виднелось ярко-красное сияние, словно отсвет лесного пожара.

Глава 42

СМИРЯЕМСЯ С НЕИЗБЕЖНЫМ

Зилипулл прыгнул к ней, широко расставив клешни.

– Назад, ты, – прорычал он.

Похоже, он больше злился на себя, чем на Кайшо, – за то, что позволил ей тайком подкрасться к нам.

– Дорогой мой, – прошептала Кайшо из-под своей вуали из волос, – ты можешь остановить меня, но не моих друзей.

Она небрежно махнула рукой в сторону окружавших ее спор. Они сверкали на поверхности пандуса, словно пылающий красный ковер – он не приближался, но становился все толще, словно все новые и новые споры поднимались снизу, накапливаясь слой за слоем.

Зилипулл не дрогнул. Мандазарские воины сражаются до последнего, даже когда они обречены.

– Назад, – снова сказал он, щелкнув клешнями. – Вонючий не-хуман.

Кайшо усмехнулась.

– Спокойно, дружок. Мы здесь не для того, чтобы тебя поглотить, а для того, чтобы вынести справедливый приговор.

Фестина выпрямилась во весь рост.

– Приговор кому? Здешнему стеклогрудому?

– И ему тоже, – сказала Кайшо.

– Потому что балрог не любит, когда его используют?

– Именно.

Фестина фыркнула.

– Вот и пойми этих инопланетян! Этот чертов балрог не имел никакого морального права порабощать женщину, которой ты когда-то была, Кайшо, исковеркав твои разум и тело ради своего удобства… Но не дай бог человеку воспользоваться даже единственной спорой! Нет, я вовсе не защищаю нашего стеклогрудого клона, но неужели ты не замечаешь всей иронии происходящего?

Кайшо опустила голову.

– Я не порабощена, – прошептала она. – Вовсе нет. Но я слишком прочно связана с балрогом, чтобы ощущать страдания споры в животе у этого человека. Вы можете представить себе, насколько это унизительно, когда тебя держат в плену, словно животное, заставляя каждую секунду передавать скотские человечьи мысли? Когда твою жизнь едва поддерживают проблески солнечного света и отходы из человечьих кишок? Когда тебя используют в качестве передатчика для чудовищных планов мирового господства…

Голос ее прервался, и она разразилась рыданиями – настоящими, очень громкими. Затем Кайшо снова заговорила… и никакого шепота!

– Фестина… и вы все… я знаю, что вы считаете балрога злом. Вы видите в нем угрозу, поскольку представляете себе некоего жуткого паразита, который пожирает вас и похищает вашу душу. Но это не так. Он… прекрасен. Просто прекрасен. Он мудр, честен, благороден и заботлив; я люблю его всей душой. Конечно, мне страшно, когда я меняюсь, и иногда у меня возникают минутные сомнения… но я люблю это создание внутри меня. Люблю. Потому что он самый святой из всех, о ком я когда-либо могла мечтать.

Она вызывающе тряхнула головой, отбросив волосы с лица. Губы ее были плотно сжаты, а в глазах отражались красные отблески от мха.

– Подумайте о том, как этот ублюдок использует споры, которыми ему удалось завладеть. Сейчас с их помощью связаны между собой трое: адмирал Йорк на Новой Земле, стеклогрудый, который сейчас находится здесь, и тот вербовщик на Целестии – еще один клон Йорка, более ранняя модель, без измененной ДНК. Черты его лица были изменены с помощью пластической операции, чтобы его не узнали те, кто пользуется услугами вербовщиков. Три версии одного и того же человека, мысли которых работают полностью в унисон, так что, по сути, это одна и та же личность.

Кайшо показала на лежащего у наших ног.

– Это твой отец, Эдвард, – и телом, и разумом. Клонированная яйцеклетка была пересажена суррогатной матери здесь, на Трояне, и младенец родился за несколько недель до начала войны; чуть позже в его живот был вживлен контейнер со спорой. С тех пор в мозгу ребенка настолько преобладали передаваемые извне мысли, что у него не было никаких шансов развиться в самостоятельную личность. Он – Александр Йорк, который помогает Саманте на Трояне, возглавляет вербовщиков на Целестии и заседает в Адмиралтействе на Земле. Руки этого человека запятнаны кровью в трех различных звездных системах, но Лига не может ничего с ним сделать, поскольку он никогда физически не пересекает границу. Можете представить себе, – продолжала Кайшо сквозь слезы, – какую боль испытывает из-за всего этого балрог? Адмирал Йорк постоянно совершает убийства и поощряет войну, используя разумных существ в качестве расходного материала для своих отвратительных целей. Можете представить себе, что чувствует балрог, которому приходится иметь дело со столь прогнившим разумом?

Вся раса балрогов испытывает страшные мучения. И вместе с ними испытываю их и я – а я ведь не святая, я всего лишь низшее существо…

– Кайшо. – Фестина заговорила тихим и мягким голосом, какого я никогда прежде от нее не слышал. – Пожалуйста, не плачь. Прошу тебя. Чего хочет балрог?

– Освободиться, конечно. Избавиться от этого чудовища.

– И наказать его?

Кайшо на мгновение встретилась с Фестиной взглядом, затем подняла руку и стряхнула волосы на лицо, снова скрыв его за естественной вуалью. Голос ее вновь упал до шепота – она опять говорила от имени балрога, а не сама:

– Если ничего не сделать, он будет продолжать заниматься тем же самым. У него есть еще споры, которые он похитил из госпиталя, где я проходила обследование.

Адмирал задумчиво посмотрела на бесчувственное тело у своих ног.

– Предположим, мы отправим его к Гашван, чтобы она сделала операцию и извлекла контейнер у него из кишок…

– Мы заберем контейнер, – немедленно ответила Кайшо.

– Конечно, – согласилась Фестина. – Что же касается его самого… если он совершал преступления, а я в этом не сомневаюсь, мы отдадим его под суд. Учитывая, что балрог слышал каждую мысль Йорка в течение нескольких последних десятилетий, доказать его вину будет нетрудно.

– Да, нетрудно, – отозвалась Кайшо. – Только где вы сможете его осудить? Даже если «Палисандр» спасет нас прямо сейчас, вам не удастся забрать этого человека обратно в Технократию. Он – опасное неразумное существо, и если вы попытаетесь вывезти его из этой системы, Лига убьет не только его, но и вас. А если он останется на Трояне, его оправдает новая королева, ее величество Саманта. Извини, дорогая Фестина, но тебе не удастся предать его суду, ты никогда не сумеешь найти подходящих законных представителей власти.

– Есть один, – сказала Советница. – Тилу.

На мгновение наступила тишина. Затем остальные мандазары начали восторженно кивать, не обращая внимания на то, что я отрицательно махал руками.

– Какой же я законный представитель власти! – запротестовал я.

– Не менее законный, чем твоя сестра, – заявила Фестина, – и ты прошел обработку ядом задолго до нее. Так что, если говорить о королевских правах, то старшинство за тобой.

– Не говоря уже о том, что ты старше ее, – буркнул Тобит.

– Всего на десять минут.

– Говорят, ты был супругом ее величества, – вмешался Флебон. – Выходит, ты последний оставшийся в живых представитель прежнего режима.

– На самом деле всего лишь ее телохранителем! Фестина потянула меня за рукав и привлекла к себе, прижавшись шлемом к моему уху, так чтобы я мог слышать ее шепот. Гладкий прозрачный пластик оказался удивительно теплым на ощупь.

– Эдвард, если ты не скажешь, что намерен хоть что-то сделать, балрог может сам свершить правосудие. И подобного прецедента нам очень хотелось бы избежать. – Она глубоко вздохнула. – Я не прошу тебя устраивать суд на месте. Просто согласись с тем, что можешь взять на себя роль законного представителя властей и что все остальные вопросы ты решишь в надлежащее время.

Я посмотрел на нее: ее глаза были всего лишь в нескольких дюймах от меня, но их наполовину скрывала тень внутри шлема. Мои губы почти касались прозрачного пластика… вероятно, сейчас я был ближе всего к тому, чтобы ее поцеловать.

Порой в моей голове возникают весьма глупые мысли.

Я отступил на шаг назад, несколько быстрее, чем предполагал. Все смотрели на меня – даже балрог. Красное свечение сфокусировалось на мне, словно прожектор – не слишком яркий, но выделявший меня из числа других.

Неожиданно у меня в голове возникла еще одна глупая мысль: что все эти разговоры насчет суда – полный вздор, особенно в нынешних обстоятельствах. Не могли же мы устроить суд прямо здесь, на крыше, пока вражеские войска осаждали дворец? Но каким-то образом Кайшо удалось навести нас на подобные мысли, и я уже готов был сказать: «Ладно, я здесь главный», – то есть заявляю о своих претензиях на трон.

Неужели именно этого хотел балрог? Насколько события последних недель являлись частью его плана? Что, если балрог организовал экспедицию на Троян лишь ради того, чтобы освободить крошечную спору из живота клона? Чтобы окончательно не запутаться в происходящем, я решил поступать так, как следовало в меру моего понимания, и надеяться, что все будет как надо.

– Ладно, – сказал я, пытаясь не обращать внимания на бешено колотящееся в груди сердце. Какое-то мгновение я понятия не имел, что говорить дальше, но затем слова сами стали приходить мне на ум – не так, словно мною овладел дух, но словно в голове у меня проскочила какая-то искра.

– Именем ее величества королевы Истины Второй… – Я испытал странное чувство, будто внутри меня зарождается нечто новое и незнакомое. – Именем ее дочери и законной наследницы, Невинности Первой… – Слова продолжали следовать одно за другим, откуда-то из глубин моего разума.

– Именем моих обязательств как защитника короны и носителя бремени королевской крови… – Как будто целая часть моего мозга пребывала во сне до того дня, когда я наконец столкнулся лицом к лицу со всем тем, о чем знал, но отказывался признавать, – что моя сестра и отец были чудовищами, а я – кем-то особенным, что у меня был долг, который я пытался игнорировать в течение многих лет.

– Именем всего, чем я являюсь, всего, чем я был, и всего, чем мне предстоит быть… принимаю на себя ответственность за это королевство в качестве регента до того времени, когда истинный монарх Трояна взойдет на законный трон.

Я с трудом перевел дыхание. Голова была ясной, и на долю секунды мне показалось, будто я знаю, что произойдет, еще за мгновение до того, как оно случится. Я уже начал поворачиваться, когда послышался голос:

– Великолепно, братец! Я просто восхищаюсь теми, кто писал для тебя эту речь. Жаль только, что твое царствование будет самым коротким в истории.

Глава 43

ПРОТИВОСТОЮ ЧЕРНОЙ КОРОЛЕВЕ

Не медля ни секунды Фестина упала на пол и перекатилась в сторону. Трудно представить, чтобы кто-то мог двигаться столь быстро в неуклюжем скафандре – но в мгновение ока она была уже у стены парапета и схватила скальпель, которым Флебон вскрывал ее скафандр. Еще мгновение, и она нависла над клоном моего отца, держа лезвие у его горла.

Только после этого она посмотрела в ту сторону, откуда раздался голос моей сестры.

Над вторым каналом парил большой стеклянный куб, высотой, шириной и длиной в три этажа. Изнутри исходило слабое голубое сияние – не ярче света свечи, едва достаточное для того, чтобы куб был виден на фоне ночной тьмы. Внутри двигались тени, но куб находился слишком далеко для того, чтобы можно было что-то различить.

Впрочем, вскоре у меня мог появиться шанс взглянуть на него поближе – куб летел прямо к нам, со скоростью несущейся галопом лошади.

Когда расстояние между ним и нами несколько сократилось, я заметил параболическую тарелку, установленную на крыше куба. Это было одно из тех хитроумных устройств, предназначавшихся для подслушивания людей и для разговора с ними, если такое желание возникнет. Сэм смогла выиграть войну в том числе и потому, что ни у кого из других королев не было летающего командного пункта, снабженного всевозможным радиооборудованием. Удивительно, откуда Сэм вообще его взяла – но, с другой стороны, она имела дело и с фасскистера-ми, и с флотом. Вероятно, она как-то сумела убедить кого-то из них тайно переправить ей несколько вещиц, неподвластных разрушающим электронику нанитам.

Когда куб завис над изгородью, обороняющиеся на земле обстреляли его из арбалетов, но стрелы отскакивали от него, словно зубочистки. После этого охранники сразу же попрятались в укрытие, так как куб сопровождали четыре Смеющихся Ларри, каждый из которых плыл под одним из четырех нижних углов, словно золотые подставки, поддерживающие напольный аквариум. Никто из Ларри не пытался стрелять – они даже не издавали грозного воя, лишь слегка посвистывали, – но воины предпочитали не рисковать.

Куб остановился в нескольких метрах от нас, повиснув в воздухе на уровне парапета.

– Итак, Эдвард, – донесся из куба голос Саманты, такой четкий, будто мы разговаривали лицом к лицу и нас не разделяла прочная стена. – Ты наконец вернулся ко мне.

– Да, я вернулся, – ответил я. – Но не к тебе.

– К кому же тогда? К этим несчастным с «Ивы»? Ты наверняка уже знаешь, что из них остался только один – второго отец, можно сказать, пустил в расход. Ты даже не представляешь, насколько он был зол, когда узнал, что разведчики остались на планете, – он терпеть не может лишних проблем.

Тобит показал на бесчувственное тело, возле горла которого Фестина продолжала держать скальпель.

– В данный момент, похоже, у твоего папаши тоже проблемы.

– Да, я так и думала, что вы возьмете его в заложники. – Сэм театрально вздохнула. – Жаль, что вам удалось перетянуть канат. – Она снова вздохнула. – Мне очень обидно, Эдвард. У тебя никогда раньше не было от меня тайн. Но ты, похоже, расстроен. Наверняка Гашван рассказывала тебе ужасную правду обо мне.

На передней грани куба возникло изображение лица моей сестры. Даже увеличенная до размеров трехэтажного дома, Саманта выглядела прекрасно – теплый взгляд, безупречная кожа, идеальные черты лица.

– Итак, Эдвард, – сказала она, – полагаю, у тебя есть около часа, прежде чем мои войска тебя убьют. Есть у тебя какие-нибудь последние слова?

– Да, – ответил я. – Мы сдаемся. На любых условиях. Только отзови своих солдат.

Она с грустью покачала головой – как это обычно бывало, когда я оказывался слишком глуп, чтобы понять очевидное.

– Ты же слышал, что я говорила о проблемах – отец их не любит. Через две недели здесь должна появиться группа флотских дипломатов, чтобы установить новые отношения между Технократией и несчастным, истерзанным войной Тройном. К тому времени в живых не должно остаться никого из тех, кто знает, что произошло на самом деле. Это означает, что нам придется убить всех вас, а также тех, с кем вы могли общаться.

– Как насчет Высшего совета адмиралов? – спросила Фестина. – Никто из них не знает правду?

– Однозначно нет – это маленькая тайна отца. Даже адмирал Винсенс ничего не знает, несмотря на все усилия, которые он потратил на то, чтобы вникнуть в отцовские дела. Высший совет всегда был рассадником шпиономании. Ты знаешь, что Винсенс перекупил старшего помощника с личного корабля отца? Именно так – старпом «Ивы» был в кармане у Винсенса. И именно старпому принадлежала идея забрать Эдварда на обратном пути из системы Трояна – это вовсе не входило в планы отца. Он хотел, чтобы Эдвард оставался на базе, где мы могли за ним постоянно следить. Когда отец допросил вашего разведчика Олимпию и узнал, что «Ива» увозит Эдварда назад в цивилизованный мир… о, он был просто вне себя от гнева.

– Какое отцу до этого дело? – спросил я.

– Потому что ты слишком много знаешь, Эдвард. Я уверена, ты не понимаешь, что происходит, но если ты когда-нибудь попадешь домой и расскажешь Винсенсу обо всем, что видел… что ж, мозги у Винсенса есть.

– В отличие от нас, – пробормотал Тобит.

– Увы, средний гражданин Технократии попросту не настолько умственно одарен, как люди в прежние времена. Адмиралтейство располагает статистикой, которая это доказывает; четыреста лет назад, когда на флоте начали тестировать новобранцев, их показатели практически в любой области были намного выше. Все девять индексов интеллекта, психологической зрелости, эмоциональной устойчивости… что угодно. Хомо сапиенс как вид движется к упадку, и никто не знает почему. Возможно, из-за тепличных жизненных условий. Возможно, имели место какие-то факторы воздействия окружающей среды. Деградация несомненна, особенно на главных планетах Технократии. Четыреста лет назад идиотов вроде Проуп с «Палисандра» не подпустили бы даже к командованию гребной лодкой, а сейчас она лучший капитан, какого только можно найти на флоте. Разве это не ужасно?

Сэм замолчала, ожидая комментариев, но пауза не была слишком долгой. Ей нравилось произносить речи, тем более перед пленными.

– Так что же делать? Гражданские правительства полностью некомпетентны; они давным-давно потеряли контроль над флотом. Пока не прерывается импорт дивианского шампанского, их абсолютно не интересует, чем занимается флот. То же самое относится и к большей части самого флота. Капитан Проуп – правило, а не исключение.

– Только не в корпусе разведки, – ответила Фестина, спокойно, но жестко.

– Мне ли не знать, – отмахнулась Саманта. – Разведчики всегда были сами по себе. Я уверена лишь в одном – Технократии серьезно не хватает мозгов. Пора новому руководству взять ситуацию в свои руки.

– Ты имеешь в виду себя, – сказал я. Она улыбнулась.

– Старая японская пословица: «Кто занимается самой неприятной работой? Те, кто может».

– В защиту моих предков, – проворчала Кайшо, – могу сказать, что они подразумевали, что ответственность за самую тяжкую работу нужно брать на себя. А не вести себя как последняя сволочь, если можешь от этого устраниться.

– Я знаю, что они подразумевали, – сказала Сэм, – и имею в виду то же самое. Люди в Технократии более не способны к самостоятельному существованию. Кто-то более одаренный должен взять ответственность за них на себя. И потому мой отец и я намерены создать лучших лидеров из всех, каких только знало человечество.

– Ну конечно, – устало отозвалась Фестина. – Супердети, способные вырабатывать феромоны, объединенные в коллективный разум, и так далее и тому подобное. Совсем как в виртуальной игрушке, в которую я играла, когда мне было шесть лет.

Глаза Сэм расширились от удивления – думаю, она искренне верила, что никому из нас не хватит ума для того, чтобы разгадать ее планы.

Фестина взяла инициативу в свои руки.

– Давай вернемся к текущему положению дел. У вас армия, у нас заложник. Что будем делать?

– Какое мне дело до вашего заложника? – спросила Сэм. – Если он оказался настолько дураком, что позволил себя схватить…

– Гм, – сказал я, – похоже, у тебя слабость к дуракам, Сэм. Особенно к тем, которых ты сама воспитала. Ты ведь воспитывала этого клона с младенчества, верно? Он родился перед самым началом войны. Значит, как только я покинул Троян, у тебя появился взамен младенец Эдвард, и ты развлекалась, вновь играя для меня роль матери, как было когда-то в детстве.

Сестра уставилась на меня.

– Ты сам до этого дошел, Эдвард?

– Да. И еще я сообразил, кто такой на самом деле этот парень. Он был создан на Трояне двадцать один год назад, что означает, что он не мог быть клоном отца – к тому времени отец уже был чересчур неразумен для того, чтобы покинуть Новую Землю. Так откуда же могла взяться его ДНК? Либо от меня, либо от тебя – у нас обоих ДНК отца. Если не считать того, что, по словам Фестины, клонировать клон не слишком полезно для его здоровья, лучше пойти по старому доброму пути – сперматозоид и яйцеклетка. Я прав?

– Эдвард, я никогда тебя таким не видела!

– Да, не видела, – согласился я. – Но я ведь прав, не так ли? Этот человек – наш сын, твой и мой. Гашван могла взять у меня сперму, когда я валялся в бреду с желтушной чахоткой. Ты дала яйцеклетку, и результат оплодотворения был подсажен суррогатной матери – но он все равно наш ребенок, не так ли, даже если его сделали в пробирке.

Сестра пронзила меня яростным взглядом.

– Дорогой братец, и когда ты успел настолько поумнеть?

«Примерно тогда же, когда ты сделала меня отцом», – едва не ответил я. Но я ничего не сказал вслух. Я был занят тем, что размышлял над последствиями воздействия яда королевы.

Что происходит, когда самка превращается в королеву? Она становится сильнее, крупнее… и умнее. Гашван могла изменить мою ДНК, лишив меня ума, но яд, в свою очередь, изменил меня, так же как он меняет юную мандазарскую самочку. Откуда мне знать, возможно, Гашван преднамеренно спроектировала мой мозг так, чтобы он начал соображать быстрее под воздействием яда – просто чтобы было интереснее.

Как бы там ни было, яд постепенно сделал меня умнее. Я перестал быть дураком. Никто не мог этого заметить, когда я лежал в лихорадке, но к той ночи, когда Сэм убила Истину…

Я снова вспомнил, как стоял на коленях в спальне Истины, ощущая запах крови на полу и зная, что она не настоящая… как вдруг до меня дошло, что все это подстроено и что моя сестра – безжалостная убийца. Я понял все; я понял даже, что, вероятно, стал умнее, поскольку прежний Эдвард никогда бы не сообразил, что на самом деле произошло. Прежний Эдвард, может быть, и был туп, но он был счастлив подле доброй, замечательной сестры, которая никому никогда не причиняла зла.

Быть умным оказалось больно. От понимания того, что происходит вокруг, у меня внутри все переворачивалось.

И я отключил эту часть себя, просто погрузил ее в сон. Не знаю, как я это сделал – сознательным решением подобное назвать было нельзя, – но что-то в моей голове стало настолько умным, что поняло, как скрыть мой избыточный интеллект, чтобы мне не пришлось страдать. Я загнал вглубь и свои воспоминания, попросту о них забыв. Словно они принадлежали совсем другому человеку, которым я быть не хотел.

На двадцать лет я снова стал прежним глупым Эдвардом и мог остаться таким навсегда, если бы не получил новую порцию яда, которая пробудила во мне зародыши воспоминаний, и ту, другую личность, которую я отверг много лет назад. Кем был тот дух, который периодически овладевал мною? Это тоже был я, та моя скрытая часть, которая понимала, когда мне снова нужно стать умным. Постепенно, шаг за шагом, я-умный вновь становился единым целым со мной-глупым. Я не знал, завершился ли этот процесс, но принятие на себя ответственности в качестве короля наверняка закрывало немалый пробел.

Оставалось еще множество вопросов, требовавших ответа: например, почему умная часть моего мозга разбила якорь, лишив нас возможности покинуть Троян? Почему мы оказались в ловушке в зоне военных действий? Неужели мне-умному настолько хотелось столкнуться лицом к лицу с Сэм, что я отрезал нам единственный путь к отступлению, не оставив иного выбора, кроме как играть до победного конца?

Ответа не было. Большая часть моей умной половины до сих пор была недоступна. Оставалось единственное: позволить событиям идти своим чередом и надеяться, что я внезапно поумнею настолько, что сумею найти выход, что бы ни случилось.

Но ни одна из моих мыслей не была озвучена. Последнее, чего бы мне хотелось, – чтобы Сэм восприняла меня всерьез. Пусть лучше недооценивает – так же, как всегда. Это могло дать мне тактическое преимущество.

Где-то в глубине разума я ощутил легкую грусть из-за того, что прибегаю к обману, пытаясь перехитрить собственную сестру. Ставки были слишком высоки, чтобы поступать иначе… но я понял, почему двадцать лет назад решил, что не хочу быть умным.

Сэм еще немного подождала, но, видя, что я продолжаю молчать, вздохнула.

– Что ж, братец, похоже, я исчерпала твои запасы. Кто-нибудь еще хочет присоединиться к разговору? Как насчет тебя, с ножом, – Фестина Рамос, так, кажется? Отец говорил мне, что от тебя одни проблемы. Ты действительно думаешь, будто меня волнует, перережешь ли ты ему горло?

– Да, – стальным голосом ответила Фестина. – Он твой сын. И твой отец. И к тому же еще и твой брат, во всех отношениях – он выглядит точно так же, как и твой любимый Эдвард. Прямо-таки три в одном. – Она слегка провела скальпелем вдоль шеи стеклогрудого, словно собираясь побрить его. – И всего лишь одна сонная артерия, которую очень легко рассечь. – Фестина подняла голову и посмотрела прямо на изображение лица Саманты. – Не думай, что это пустая угроза. Это не первое горло, которое мне приходится резать.

Флебон и Тобит судорожно вздохнули. О чем бы ни говорила Фестина, оба они наверняка знали, что она имеет в виду… и их реакции оказалось достаточно, чтобы убедить всех в том, что адмирал не лжет.

– Ладно, – сказала Сэм. – Ты держишь нож у горла моего отца-брата-сына. У меня тоже кое-что есть.

Неожиданно экран исчез. Стеклянная стена на его месте стала прозрачной, и изнутри куба ударил яркий свет, впервые позволив увидеть, что в нем находилось.

Там была Саманта, в украшенной золотом форме дипломата. Слева от нее перед пультом управления сидела самка-мандазар. А справа стояла прекрасная королева, в которой я узнал Невинность. Повзрослевшая, ярко-желтая, прямо-таки излучавшая силу.

Саманта держала возле головы Невинности пистолет.

Глава 44

ЗАХВАТЫВАЕМ КУБ

Первым пришел в себя Дэйд. Он выхватил станнер из кобуры Тобита и выстрелил в Саманту.

Ничего не случилось – по крайней мере с самой Сэм. Я ощутил в воздухе легкую дрожь от гиперзвукового луча, отразившегося от куба и вернувшегося обратно, но его эффект оказался настолько слаб, что никто из нас этого практически не заметил – всего лишь легкое покалывание, которое исчезло мгновение спустя.

Недовольно поморщившись, Тобит вырвал оружие из руки Дэйда.

– Спасибо, – сказала Дэйду Саманта. – Ты всего лишь продемонстрировал, что вам со мной ничего не сделать. – Она неприятно улыбнулась. – Как всем известно, Невинность – последняя мандазарская королева во всей вселенной. Если она умрет, другой никогда уже не будет. Новую королеву невозможно создать без яда прежней, причем на это требуется целый год.

– С тобой все в порядке, Невинность? – крикнул я.

– Все хорошо, Маленький Отец, – хладнокровно ответила она. – Делай, что считаешь нужным, и не беспокойся за меня.

– Она всегда любила возвышенные слова. – Сестра погладила свободной рукой Невинность по панцирю. – Совершенно нелогичный героизм. Жаль, что мне не удавалось найти ее раньше – если бы я взяла ее к себе под крыло, когда она была еще юной самочкой, возможно, я сумела бы воспитать ее в моем духе.

– Ты льстишь сама себе, – холодно заметила Невинность.

– Я люблю лесть и сама умею льстить. И твоя непокорность мне тоже нравится. Вот если начнешь мне уступать – тогда я точно стану беспокоиться.

Сэм посмотрела на меня.

– Невинность пробыла со мной всего несколько месяцев, но во многом мне помогла. Мои войска сражаются куда более самоотверженно, думая, будто выступают на стороне законной наследницы Истины. Конечно, нужно было гарантировать, что она никому не проболтается. Обычно я держала ее под действием наркотиков, в бессознательном состоянии – маленькие сервомоторы заставляли ее тело двигаться, а с помощью скрытого громкоговорителя из ее рта исходили мои собственные слова. Не такая уж плохая система, если держать ее в полутемном помещении – я распространила слух, будто несчастная Невинность не выносит яркого света после пыток, которым подвергла ее одна из незаконных королев.

– Если Невинность настолько ценна для тебя, – сказала Фестина, – ты не посмеешь в нее выстрелить.

– Да, она полезна, – согласилась Саманта, – но сохранять ей жизнь слишком рискованно. Всегда есть шанс, что она может сбежать или рассказать не тем, кому надо, о том, как я ее использую. Чем скорее я ее убью, тем безопаснее для меня. И почему бы не сделать это сейчас, когда я могу обвинить во всем людей-провокаторов? Я оставлю на пистолете ваши отпечатки пальцев, а затем начну шантажировать флот: «Платите, или я расскажу всем, что убийца последней королевы – адмирал».

– Совет это нисколько не взволнует, – рассмеялась Фестина. – Они лишь крикнут на весь мир: «Безумная Рамос показала свое истинное лицо!» Что же касается остальных – перед тобой лишь обычные разведчики, которые не более чем расходный материал, женщина, находящаяся во власти инопланетных паразитов, и человек, у которого никогда не было все в порядке с головой. Кого мы можем интересовать?

Говоря это, Фестина поднялась на ноги, увлекая за собой бесчувственное тело. Она продолжала держать скальпель возле горла стеклогрудого, обхватив его правой рукой за шею. Другую руку она просунула ему под мышку и, обняв за грудь, подняла его с пола. Несмотря на то что она была достаточно сильна, все же движения ее были несколько неуклюжи. Я представил себе, как моя сестра сейчас смотрит и думает, есть ли у нее шанс убить Фестину, пока та пытается удержать равновесие под весом тяжелого тела.

Казалось безумием, что адмирал пошла на подобный риск, поднимая тело с пола… и зачем? Чтобы Сэм легче было разглядеть блестящее в звездном свете лезвие ножа?

И тут мой взгляд уловил еще один едва заметный блеск, отражение крохотной звездочки на корпусе модуля голосового управления для Смеющихся Ларри. В течение последних нескольких минут Фестина, видимо, незаметно вынула его из кармана на поясе, так что никто из нас этого не заметил; когда она встала, он остался лежать на каменном полу парапета.

Более того, пока взгляды всех были сосредоточены на ее руках, на скальпеле и обнаженном горле, она слегка подтолкнула модуль ногой в мою сторону.

Гм…

Я понятия не имел, чего она от меня хочет, а сказать она не могла. Возможно, у нее вообще не было никакого плана, она лишь надеялась, что король что-нибудь придумает.

Гм, гм, гм… Я с трудом заставил себя не грызть костяшку пальца, иначе сестра поняла бы, что я напряженно думаю.

Гм. Гм. Ладно. У меня появилась мысль.

Сэм снова заговорила:

– Думаешь, Высший совет от всего откажется? Зря. Вы все прилетели на Троян на «Палисандре» – корабле, который, как известно, выполняет поручения адмирала Винсенса. На следующей сессии Совета отец обязательно выступит по поводу случившегося, и, как только он закончит, Винсенс будет полностью дискредитирован, а весь остальной Совет будет драться за то, чтобы заплатить мне за молчание. Но, – ее голос зазвучал холодно и жестко, – это вас уже не касается – пришло время для ультиматумов. Бросьте оружие и ложитесь лицом на пол. Если вы сдадитесь прямо сейчас, возможно, у меня настолько улучшится настроение, что я позволю вам и Невинности пожить еще немного.

Тобит рассмеялся.

– Думаешь, мы полные идиоты?

– Может быть, вы и нет, – сказал я. – Но я – да. Медленно и осторожно я опустился на каменный пол, нащупывая модуль управления, который подтолкнула ко мне Фестина. Когда я наконец лег на живот, маленький пульт оказался как раз возле моего рта.

Остальные продолжали что-то говорить, споря с Самантой и пытаясь обсуждать планы обмена клона отца на Невинность, но я не обращал на них внимания. Я был слишком занят тем, что вспоминал, где находятся три Ларри – один над парапетом, а два других – возле самой земли. Сэм не могла видеть те, что были ниже нее, особенно учитывая, что все ее внимание было привлечено к Фестине и остальным. Мне нужно было лишь представить, где располагаются эти два Ларри относительно стеклянного куба…

Глубоко вздохнув, я шепотом произнес команду модулю голосового управления, лежавшему рядом с моим ртом. Невозможно было понять, подчиняются ли мне Ларри – я не мог видеть их из-за парапета, к тому же мое лицо было плотно прижато к каменному полу. Слышать Ларри я тоже не мог, поскольку велел им вести себя настолько тихо, насколько это возможно. Все, что я мог, – переместить два нижних в нужное, по моему мнению, положение и приказать третьему быть готовым к сложному маневру.

А затем – вверх, вверх, вверх!

Я вскочил на ноги – и, возможно, моего движения оказалось достаточно, чтобы отвлечь внимание Сэм от двух золотых пушечных ядер, выстреливших с земли. Они врезались в нижнюю часть стеклянного куба с громоподобным треском, причем оба ударили в одну и ту же боковую грань – словно схватившись за край аквариума и со всей силой дернув его вверх. Куб накренился и перевернулся, почти упав набок. В то же мгновение Сэм и Невинность превратились в переплетение отчаянно размахивающих рук, ног и клешней, а затем обе рухнули на нижнюю грань куба.

Удар был достаточно сильным для того, чтобы обе лишились чувств. Я не видел, выронила ли сестра пистолет, но это не имело значения – человек после такого падения должен был прийти в себя намного быстрее инопланетянина, весившего почти как слон. Невинность наверняка осталась в живых – организм у королев достаточно крепкий, – но вряд ли она смогла бы помешать Саманте вновь завладеть оружием и выстрелить практически в упор.

Поэтому мне нужно было проникнуть внутрь куба до того, как это случится.

На двух Ларри, врезавшихся в куб, можно было больше не рассчитывать – один из них застрял в треснувшем стекле, второй падал на землю россыпью обломков. Оставался последний Ларри – тот, который ждал у парапета, готовый выполнить любую задачу.

Я бросился к нему, крича в модуль управления: «Пошел!»

Хорошо, что я отдал приказ Ларри прежде, чем прыгнул на него сверху, – едва я оказался на нем, он начал вращаться столь быстро, что я уже не мог думать ни о чем, кроме того, как на нем удержаться. Обеими руками я вцепился в предназначенные для стрел щели, но меня все равно едва не сбросило центробежной силой, прежде чем рядом со мной оказался перевернутый куб; продолжайся полет еще на секунду дольше, и для меня неминуемо было бы все кончено.

Я продержался как раз столько, сколько требовалось Ларри, чтобы сбросить меня на середину той грани куба, которая теперь стала верхней. Не в силах подняться на ноги от головокружения, я лежал на стекле, пока Ларри исполнял отданный мной приказ – подняться прямо над моей головой и выпустить весь имеющийся у него заряд стрел.

С парапета послышался крик Фестины:

– Ложись, ложись!

Но я приказал Ларри, чтобы ни один выстрел не достиг дворца. Все они были нацелены на куб – а я лежал посередине, в центре бушевавшей вокруг меня бури.

Помните, как арбалетные стрелы не оставили даже следа на стеклянной поверхности? Однако несущиеся с огромной скоростью стальные снаряды оказались куда действеннее.

Слава богу, что куб был не из настоящего стекла; хватало и того, что во все стороны летели тупые обломки пластика. Я лежал, обхватив голову руками, а Ларри вырезал вокруг меня круг с неровными краями, все глубже и глубже вгрызаясь в стену куба, словно электропила, вырезающая дыру в куске льда… Пока я не почувствовал, как подо мной что-то зашевелилось, тогда я крикнул в пульт управления: «Стоп!»

Еще мгновение я продолжал лежать на нетронутом стеклянном круге, окруженном кольцом изрубленного в клочья пластика. Затем мой собственный вес довершил начатое – с громким треском кусок стены провалился вниз, словно стеклянная тарелка со мной посередине. Я сгруппировался, чтобы не переломать кости при падении, и резко выбросил вперед ногу, направив громадный кусок падающего стекла прямо на сестру.

Когда я поднялся на ноги, вокруг было тихо – ни звука, кроме свиста парившего высоко над головой Ларри. Стеклянные стены практически полностью отрезали меня от окружающего мира.

Куб все так же продолжал держаться в воздухе, полностью выровнявшись, – похоже, ему было все равно, какая именно из его граней находится внизу. Можно считать, мне повезло – я не знал, как управлять этой штуковиной, а самка-пилот не была пристегнута ремнями, когда куб перевернулся. Она упала с не меньшей высоты, чем Невинность, а самки редко выдерживают подобное. Тело ее лежало бесформенной грудой у дальней стены куба, с треснувшим вдоль спины панцирем. Сквозь трещину видна была мягкая коричневая плоть – примерно так выглядит мясо омара, когда вскрываешь панцирь. Я не знал, жива она или мертва, но все же на мгновение сосредоточился и выпустил феромон, притупляющий боль. Возможно, это чем-то могло помочь.

Сэм застонала. Она лежала под массивным обломком стекла, словно музейный экспонат на витрине. Видимо, в последнюю секунду она увидела летящий на нее обломок, так как успела выбросить руки, чтобы прикрыть лицо.

Возможно, это и спасло ее лицо, но наверняка не спасло ее руки.

Я попытался убрать с нее стекло, но оно оказалось слишком тяжелым – по крайней мере несколько сот килограммов. Потребовались все мои силы, чтобы хотя бы сдвинуть его в сторону; я старался не причинять сестре новой боли, но понимал, что ей уже мало чем можно помочь.

Глаза Сэм открылись.

– Эдвард? – прошептала она.

– Да.

– Похоже, ты меня прикончил.

– Ты собиралась убить Невинность.

– Уверен? Откуда ты знаешь, что Невинность не была со мной в сговоре? Мои войска скажут тебе, что в последние несколько месяцев все приказы им отдавала она.

– Но ты накачала ее наркотиками… и говорила от ее имени.

– Да, так я сказала, – прошептала Сэм. – Но откуда ты знаешь, что это правда? Я могла и лгать.

– Или ты лжешь сейчас. Это твой последний шанс.

– Шанс есть всегда. – Она закашлялась, и струйка крови стекла из уголка ее рта. – У нас обоих не все хорошо с головой, верно? Даже сейчас я пытаюсь придумать, как заставить тебя дать мне пистолет.

– И кого ты застрелишь? Меня? Невинность? Себя?

– Да. – Она слабо улыбнулась. – Именно в таком порядке.

Саманта снова закашлялась, и в горле у нее что-то забулькало.

– Поцелуй меня, – прошептала она. – Пожелай мне доброй ночи.

Я подумал, нет ли у нее какого-нибудь оружия, которым она могла бы меня убить, если я подойду ближе, или какой-нибудь отравленной пилюли, которую она могла бы сунуть в мой рот вместо своего. Однако ничего такого я не видел, подозрительных запахов тоже не чувствовалось. Похоже, она догадалась, о чем я думаю, так как спросила:

– Ты действительно считаешь меня воплощением зла?

– Да.

– Ты прав. Но все равно поцелуй меня.

Я присел рядом с ней и наклонился, намереваясь лишь коснуться губами ее щеки. Но в последний момент она повернула голову, и наши губы встретились; она потянулась ко мне, чтобы обнять – обнять переломанными руками. Вероятно, она испытывала чудовищную боль, но даже не дрогнула. Долгое мгновение я не чувствовал ничего, кроме ее губ, в отчаянии прижимавшихся к моим. Моя несчастная, напуганная сестра…

А потом она стала второй женщиной, которая умерла, целуя меня. И их обеих я едва знал.

Глава 45

НАХОЖУ НЕВИННОСТЬ

Что-то звякнуло у меня над головой. Взглянув вверх, я увидел, что Фестина бросила привязанный к веревке крюк и зацепила им край дыры в стекле. Как обычно, разведчик был готов к любым непредвиденным обстоятельствам, даже к тому, чтобы зацепить летающий куб и подтащить его ближе к дворцу. Потребовались силы всех, чтобы заставить куб двигаться – не только разведчиков, но и пятерых мандазаров, – но сантиметр за сантиметром они начали подтягивать меня к себе.

Помочь им я ничем не мог и потому отправился посмотреть, что с Невинностью. Обломок стекла ее не задел, но удар от падения, когда куб перевернулся, тем не менее оказался достаточно сильным. Все ее восемь ног, похоже, были сломаны, и из трещины на хвосте сочилась кровь. Однако дыхание ее было ровным – как я уже сказал, королевы достаточно живучи.

Когда я подошел к ней, глаза ее были закрыты, но как только я протянул руку, она открыла глаза и одна из ее передних клешней метнулась ко мне. Я уклонился и оттолкнул ее в сторону, что означало, что она действительно сильно пострадала: в обычных условиях человеку просто не хватило бы сил, чтобы отразить клешню мандазара.

Хотя, возможно, Невинность сама отказалась от нападения в последний момент.

– Прости меня, Маленький Отец, – тихо пробормотала она, – я не знала, что это ты. Ты пахнешь совсем как твоя сестра.

– Моя сестра умерла, – сказал я.

– Хорошо. Значит, больше ты не будешь пахнуть так же.

Гм…

– Ты сильно пострадала? – спросил я.

– Буду жить, – ответила Невинность. – Надеюсь.

– Не беспокойся, во дворце хорошие врачи…

– Это потом. Прежде всего мне нужно отозвать войска Саманты.

– Да, конечно.

Я думал, это будет несложно, учитывая, что мы находились внутри командного пункта, снабженного замысловатой звуковой системой, позволяющей общаться на большом расстоянии; однако я не слышал ни звука извне с тех пор, как свалился сюда. Я обеспокоенно посмотрел сквозь стеклянную стену, пытаясь найти параболическую тарелку, но от нее не осталось ничего, кроме металлической опоры. Остальное было разнесено в клочья сотнями острых как бритва стрел.

Гм…

Однако наверняка имелся и иной способ, с помощью которого Невинность могла бы обратиться к Черной армии, – возможно, во дворце остались работающие системы оповещения.

Вот только солдаты привыкли слышать голос Сэм, исходивший из уст Невинности. Если Невинность обратится к ним своим нормальным голосом, войска могут подумать, что это подвох… что мы взяли в плен их любимую королеву и принуждаем ее говорить от нашего имени. Черные воины наверняка придут в неописуемую ярость и начнут убивать всех во дворце, пока не «освободят» Невинность.

Гм… И еще раз… гм.

С глухим ударом стеклянный куб столкнулся со стеной дворца. Фестина тотчас же перепрыгнула через парапет; я увидел подошвы ее ботинок, осторожно шагавших по стеклянному потолку надо мной.

– У вас все в порядке? – крикнула она вниз.

– У кого-то да, у кого-то нет, – ответил я, не глядя на сестру. – Сейчас самая большая проблема – Черная армия. Непонятно, как их отозвать.

– Очень интересно, черт побери, – пробормотала Фестина. – Мы можем убраться отсюда с помощью этого куба?

– Возможно – он все еще держится в воздухе. Есть у нас подходящий пилот?

Фестина повернулась и крикнула:

– Тобит! Тащи сюда свою задницу!

– Что там еще? – послышался в ответ его скрипучий голос.

– Ты ведь любишь летать на инопланетных машинах. Погляди, может, справишься с этой.

– О господи, – проворчал он. – Надо же, мой любимый тип – никакой аэродинамики и к тому же целиком из стекла. И кто, черт побери, до сих пор строит такие штуковины?

Потребовалась минута, чтобы спустить веревку, по которой Филар Тобит соскользнул вниз, что получилось у него весьма неплохо. Добраться до пульта управления оказалось несколько сложнее, но в конце концов я помог ему залезть в пилотское кресло. Пристегнувшись ремнями, он крикнул:

– Здесь все надписи на фасскистерском бейсике! Так называлась сильно упрощенная версия языка фасскистеров, которую они использовали для продукции, поставлявшейся другим расам.

– Это доказывает, – сказал я, – что у Сэм были какие-то связи с фасскистерами.

– Мы уже об этом знаем, – ответила Фестина. – Черный корабль твоей сестры, видимо, совершал регулярные рейсы между планетой и орбитальным поселением фасскистеров. Помнишь, как тот фасскистер едва взглянул на тебя и заявил, что ты определенно ему не нравишься? Он спутал тебя с тем клоном на парапете, который, несомненно, вел себя как последний ублюдок.

– Господи, – пробормотал Тобит, – нам что, рисовать схему, кто с кем был в сговоре?

– Все со всеми, – ответила Фестина, – и все против всех. Тайные союзы, тайные измены, тайные услуги. Саманта, вероятно, говорила фасскистерам, что намерена уничтожить всех мандазарских королев, и они рады были ей помочь, особенно если учесть, что у нее и у ее дорогого папочки хватало денег, чтобы заплатить за все, что угодно. Учитывая, как фасскистеры относятся к монархии, им наверняка не придется по душе, когда они узнают, что Сэм использовала их в качестве пешек, чтобы самой стать королевой.

– Если повезет, они никогда об этом не узнают. Это же мой голос! Но им говорил человек с прозрачной грудью.

Он и Дэйд стояли рядом, и в руках у обоих были станнеры.

Глава 46

РАЗГОВАРИВАЮ С ОТЦОМ

Фестина нырнула в дыру в крыше стеклянного куба за долю секунды до того, как выстрелили оба станнера. Раздалось тихое стрекотание, и Флебон с Зилипуллом осели на пол, а за ними остальные мандазары. Даже Кайшо обмякла в своем кресле. Что касается Фестины, то веревка, по которой спускался Тобит, все еще висела на месте; она схватилась за нее и быстро заскользила вниз. Когда она отпустила веревку, оказавшись внизу, от перчаток ее скафандра шел легкий дымок.

– Черт побери! – прорычала она, спрыгивая на пол рядом со мной. – Меня уже окончательно достали все эти ублюдки, которые появляются, когда их никто не ждет.

Тобит смотрел сквозь стену куба туда, где стояли на парапете Дэйд и мой отец-сын-близнец.

– Ах ты чертов хорек! – заорал Тобит на Дэйда. – Что ты делаешь, черт бы тебя побрал?

– Помогает мне, – ответил стеклогрудый. – Кто, по-твоему, устроил, чтобы Дэйда назначили на «Палисандр»? Если Винсенс сумел заслать шпиона на мою «Иву», я точно так же мог заслать на его корабль и своего.

– Вот дерьмо, – пробормотала Фестина. – А я велела Дэйду охранять клона, поскольку думала, что хотя бы с этим он справится.

Она вытащила из кобуры станнер, но стрелять сквозь стекло было бессмысленно, так что наши противники тоже не могли попасть в нас, однако оставалась еще большая дыра в верхней грани куба. Если бы Дэйд и мой отец выстрелили в дыру, они могли оглушить нас как рыбу в бочке – если, конечно, Фестина не опередила бы их.

Похоже, дело шло к новой тупиковой ситуации, только теперь у отца и Дэйда имелась куча заложников – мандазары, Флебон и Кайшо. У тех же, кто находился в кубе, не было ничего.

И отец это знал.

Он поднял ногу и поставил ее на лицо Флебона.

– Выходите! Или я докажу, что этот ублюдок может выглядеть еще хуже, чем сейчас.

Я попытался не думать о том, что может сделать мой отец, наступив на лицо всем своим весом, как его каблук ломает то, что еще осталось от челюсти Флебона, сокрушает небо, выламывает зубы и погружается в мозг…

– Не посмеешь! – яростно выкрикнула Фестина. – Если ты причинишь ему вред, это будет вопиющим проявлением неразумности…

– И что с того? – огрызнулся отец. – Я и так неразумен, Рамос. Неужели ты до сих пор не поняла? Я не просто клон, которого ты сейчас видишь. Я также тот, кто пытался убить тебя на Целестии. И тот, кто послал на смерть весь экипаж «Ивы». Саманте никак не удавалось справиться с королевой Умеренностью, которая настолько укрепила дворец, что потребовались бы месяцы, чтобы взять его осадой. И я послал «Иву», чтобы та вывела Умеренность из игры, предложив ей бесплатный перелет на Целестию.

– Но Умеренность этого не хотела, – сказал я. – Верно, отец?

Он удивленно посмотрел на меня.

– Откуда ты знаешь?

– Королевы не настолько глупы, – ответил я. – Она знала, что произойдет, если она отправится на Целестию, – что Лига убьет ее, как только она пересечет границу. Так каким было второе предложение «Ивы», отец? Кое-что насчет фасскистерской орбитальной станции?

Отец немного помедлил.

– Или ты удивительно хорошо информирован, – сказал он, – или у тебя выработался дар случайно угадывать правду. Да, – кивнул он, – кое-что насчет орбитальной станции. Только это была идея самой королевы. Она отправила разведчиков подальше, а потом предложила капитану «Ивы» сделку. Умеренность хотела встретиться с фасскистерами, якобы чтобы заключить с ними мир, надеясь, что они станут помогать ей, а не Саманте.

Фасскистер на орбитальной станции никогда об этом не упоминал… но с другой стороны; если он на самом деле принимал меня за отца, то вполне мог сохранить предложение королевы в тайне.

– Конечно, – продолжал отец, – на самом деле Умеренность хотела заразить орбитальную станцию этими чертовыми спорами балрога… но капитан «Ивы» об этом не знал. Ему было приказано отправить Умеренность с планеты любым способом, и потому он согласился. К несчастью, оказавшись на орбитальной станции, королева провела там не больше часа, после чего потребовала, чтобы ее вернули назад на Троян. Вырвавшись из осажденного Уншуммина, Умеренность хотела вернуться домой, высадиться где-нибудь подальше от армии Саманты и снова начать собирать силы.

– Что не было нужно ни тебе, ни твоей дочери, – сказала Фестина.

– Естественно, – согласился отец. – Капитан «Ивы» забрал королеву обратно на борт, запер ее в трюме и взял курс на Целестию.

Я представил себе, как Умеренность пыталась проломить стены трюма, разбивая в кровь клешни и зная, что, как только «Ива» пересечет границу, Лига казнит ее за всех тех, кого она убила во время войны. Что же касается экипажа, который, по сути, похитил ее и уволок в космос против ее воли… вполне понятно, почему Лига убила и их. Не такими уж приятными они были людьми.

Но кое-что по-прежнему оставалось за границами моего понимания.

– Зачем все это, отец? – спросил я. – Если дело было лишь в том, чтобы создать супервнуков, ты мог сделать это и без кровопролития. Сэм не убивала Истину, пока не завершилась моя трансформация; к этому моменту у тебя уже были все анализы и данные… так зачем было убивать королеву? И зачем было устраивать всю эту кампанию с вербовкой, если Целестия не имеет никакого отношения ни к Трояну, ни к Технократии? Ты мог получить свою династию супердетей, не лишая никого жизни.

Отец долго молчал. Когда он наконец заговорил, голос его звучал настолько тихо, что мне приходилось напрягать слух.

– Балласт, – он воспользовался старым жестоким прозвищем, – ты когда-нибудь видел мандазаров в деле?

– Что ты имеешь в виду?

– Я прилетел на Троян сто лет назад, и даже тогда было ясно, что мандазары не такие, как все. Они сильнее людей, более рационально организованы, умнее. Средняя самка на двадцать процентов превышает среднего хомо сапиенс по всем девяти показателям интеллекта. И это только в мирное время. Во время же войны… Боже всемогущий, по сравнению с Трояном Технократия представляет собой настолько жалкое зрелище, что порой меня едва не тошнит! Мы ленивы и продажны, словно Римская империя во времена упадка, но благодаря Лиге Наций варвары никогда не постучатся в наши ворота. Это преступление против эволюции. Общество мандазаров – наиболее эффективная военная машина из всех, что я видел, и нам никогда не повторить подобного.

– Они вовсе не военные машины, – возразил я. – Троян двести лет жил в мире, прежде чем Сэм натравила всех друг на друга.

– Двести стерильных лет, – ответил отец, – неестественно навязанных обществу, когда королева Мудрость пошла на поводу у Лиги Наций. Именно она заставила воинов, самок и рабочих жить вместе, отравляя друг друга собственными феромонами, выхолащивая их истинную сущность…

– Значит, нормально для них – жить отдельно друг от друга? – спросил я. – Примерно так, как твои вербовщики разлучали семьи по лагерям для рабов, промывая им мозги?..

– Ни черта я не промывал им мозги! – прервал меня отец. – Им их промывали до этого. Я же вернул им их подлинную силу. Думаешь, это случайность, что, отделенные от других каст, самки становятся блестящими тактиками, воины – несокрушимыми солдатами, а рабочие – послушными слугами? Открой глаза, мальчик, – это не случайность, так предназначено самой природой. Эволюция превратила мандазаров в идеальную пехоту, идеальных стратегов и идеальных гражданских служащих, во главе с обладающей железной волей королевой, которая диктует всем остальным, что они должны делать. Это естественное состояние мандазарского мира, Балласт, абсолютно четкое разделение обязанностей.

– Нет, – спокойным тоном произнесла Фестина, – это лишь одно из естественных состояний мандазарского мира. Эволюция предусмотрела и другой вариант – когда касты перемешаны друг с другом и феромоны уравновешивают характерные черты каждой из них. Менее агрессивные воины, менее подобострастные рабочие, менее ограниченные в своем кругозоре самки. Общество, не столь безжалостно-эффективное, но такое, в котором каждый чувствует себя более свободно.

– Общество, в котором каждый слаб. – Александр Йорк был само презрение. – И становится легкой добычей, как только какое-нибудь другое мандазарское племя выходит на тропу войны.

– В самом деле? Если милитаристское общество всегда сильнее, разве эволюция вскоре не избавилась бы от другой возможности? Но мандазарские феромоны допускают оба варианта – как раздельную жизнь, так и совместную. Уверена, что за всю свою историю мандазарам не раз приходилось забывать обо всем прочем и готовиться к войне, но им также было необходимо и быть готовыми к миру. Иначе что бы они стали делать после того, как победили всех имеющихся врагов?

– Всегда найдутся новые враги, – небрежно бросил отец.

– Возможно, – согласилась Фестина, – если отправиться на их поиски. Но для этого нужно сначала изобрести мирное искусство кораблестроения. И навигацию. И картографию. И систему правления, при которой империя не развалится, когда королева окажется слишком далеко, чтобы принимать решения за каждого. – Она покачала головой. – Успех в войне всегда ведет к потребности в мире, адмирал. Предположим, десятки тысяч лет назад среди мандазаров был подвид, на сто процентов посвящавший себя войне; но в таком случае они бы не смогли выжить, верно? Либо они перебили бы друг друга, сойдясь в каком-нибудь Армагеддоне, либо умерли бы с голоду, поскольку рабочие стали бы чересчур ленивыми и глупыми, чтобы надлежащим образом сеять и убирать урожай. Современные мандазары – «мандазар сапиенс» – поднялись на вершину эволюции благодаря тому, что не были жестко запрограммированы лишь на одну функцию.

Она пристально посмотрела на человека с прозрачной грудью, стоявшего на стене.

– Можешь восхвалять войну сколько хочешь, адмирал Йорк. Это делают многие, особенно с тех пор, как благодаря Лиге вооруженные конфликты стали крайне редки. Когда в течение долгого времени никто не видел настоящей битвы, кое-кому начинает казаться, что недостает изначального источника энергии. Но война – лишь часть истории любой расы, и все остальное не менее важно.

– Остальное становится важным лишь после того, как закончится война, – ответил отец. – Убить или быть убитым, Рамос, – вот фундаментальный принцип, а все прочее из него следует, если остается время. Не стоит писать стихи, пока не сидишь на костях своих врагов.

Он махнул рукой в сторону приближающейся Черной армии. Те уже достигли последнего канала, который окружал дворец, подобно рву. Вскоре они должны были пересечь его, проломить изгородь и ворваться на территорию дворца. Стеклогрудый клон улыбнулся.

– Вот к чему все всегда сводится в итоге, Рамос. Чистая агрессия – сила против силы. Можешь произносить напыщенные речи об искусстве, науке и прочем, что кажется тебе великими свершениями, но природе наплевать на всю эту чушь. Смерть – единственная реальность, по-настоящему признанная в нашей вселенной. Вот почему мы с Сэм решили начать войну, посвятив себя единственной великой жизненной цели.

– Убивать тех, кто тебе угрожает? – спросила Фестина.

– Да.

– Уничтожать тех, кто опасен для тебя?

– Именно.

– Сильный подчиняет слабого?

– Верно. – Он поднял ногу, затем снова поставил ее на лицо Флебона. – У вас десять секунд, чтобы сдаться, или я продемонстрирую вам, насколько отвратительна может быть война.

– Возможно, у меня и есть десять секунд, – холодно ответила Фестина, – но у тебя их нет. Ты – опасное неразумное существо, угрожающее убить разумного, и долг любого разумного, находящегося рядом, – остановить тебя. К тому же ты, адмирал, – самодовольный тупица, который превозносит радости побед, но не в силах понять самый важный из всех законов: каким бы крутым ты себя ни считал, всегда найдется кто-то, кто сможет выбить из тебя дурь. – Она громко хлопнула в ладоши. – Балрог!

Словно из пылающей печи, из пролета вырвался ярко-красный язык. Алый дым плотной пеленой окутал отца и Дэйда, столь быстро, что оба оказались с головы до ног покрыты спорами, прежде чем успели среагировать.

Дэйд с воплем выронил станнер, схватившись обеими руками за шлем. В течение десяти долгих секунд он пытался оттереть стекло пальцами, сдирая продолжавший утолщаться слой мха. Затем какая-то особо голодная масса спор сумела прогрызть его скафандр в области живота, где был сделан разрез, чтобы обнажить кабели питания. Из живота скафандра вырвался воздух, развеяв вокруг споры, словно порыв легкого ветра. Дэйд взвыл и согнулся пополам, словно кто-то раздирал когтями его внутренности. Мгновение спустя он свалился за стену парапета, скрывшись из виду, и его вой оборвался.

Что касается отца – моего сына, моего брата-близнеца, – то у него не было даже скафандра, который мог бы его защитить. В мгновение ока его голову окутал слой мха; красный пух покрывал его волосы, лез в глаза, забивал нос и рот. Мне показалось, что он попытался закричать, но смог издать лишь едва слышный стон. Он сделал вслепую два шага, но третий сделать уже не сумел – каждую секунду мха становилось все больше, приковывая его к месту. Он судорожно пытался размахивать руками, пока они не стали слишком тяжелыми; его тело уже казалось вдвое больше, чем изначально, а споры все продолжали атаковать… Вскоре на месте Александра Йорка был лишь пушистый красный шар высотой в человеческий рост, светившийся ярко, словно костер.

Двадцать секунд царила абсолютная тишина – не было слышно даже дыхания. Затем верхняя часть светящегося красного шара начала проваливаться внутрь. С каждым мгновением шар оседал все больше, по мере того как споры расползались по каменному парапету.

И под ними ничего не было. Ни человека. Ни костей. Ничего, кроме сплошного мха. Я чувствовал сильный запах тостов с маслом, который доносил ветер сквозь дыру в нашем стеклянном кубе… и мне почему-то представился довольный собой хищник, который только что сытно пообедал.

По мере того как шар продолжал распадаться, я увидел, что прозрачная грудная пластина осталась нетронутой – видимо, оказалась несъедобной. Маленький стеклянный контейнер, до этого находившийся среди внутренностей, парил над массами мха, словно покачивающаяся на глади озера бутылка. Минуту спустя шар, который когда-то был моим отцом, превратился в красное светящееся пятно на камнях парапета. Еще мгновение прозрачный контейнер лежал неподвижно на подстилке из мха, и я смог различить крошечную красную точку внутри – спору балрога, которую держал в плену адмирал Йорк. Мох вокруг неожиданно вспыхнул ярким заревом, на секунду меня ослепившим. Когда я снова смог видеть, контейнер исчез – испарился, растворился, – а когда-то бывшая в неволе спора смешалась с миллионами других, молчаливо светившихся во тьме.

Миссия балрога была выполнена – пленник освобожден. Но спасение не могло прийти, пока клон отца не был съеден заживо. Другие копии отца – стеклогрудый на Целестии и Александр Йорк, адмирал флота, на Новой Земле – наверняка оставались связанными между собой в течение всей казни и, вероятно, ощущали каждую миллисекунду этого процесса так, словно это происходило с ними самими.

Я подумал, каково это – чувствовать, как тебя пожирают заживо. Балрог наверняка мог бы об этом рассказать – если он был телепатом, то должен был слышать мысленные вопли отца, – но я решил, что знать мне этого совсем не хочется.

Фестина уже карабкалась по веревке к крыше стеклянного куба.

– Выяснил, как управлять этой штуковиной? – на ходу крикнула она Тобиту.

– Почти, – ответил он. – При условии, что здесь нет встроенных систем безопасности. Если бортовой компьютер попросит меня ввести пароль или что-то в этом роде, ничего не выйдет.

– Будем надеяться, что этого не случится. Если мы не сможем остановить атакующую армию, этот куб – наш единственный шанс выбраться из города.

Как только она выбралась на стеклянную крышу, я схватился за веревку и тоже полез наверх. Оставаться в кубе не было никакого смысла – Тобиту я ничем помочь не мог и Невинности тоже. Пока я смотрел, как балрог пожирает моего отца, Невинность тихо лишилась чувств. Возможно, это было добрым знаком – с мандазарами происходит подобное, когда их метаболизм переключается на исцеление организма, – но это могло также означать, что у нее слишком серьезные повреждения внутренних органов. Нужно было доставить Невинность в лазарет… но прежде требовалось остановить Черную армию.

За пределами куба воздух был насыщен запахом тостов с маслом, настолько густым, что ночной ветер не в силах был его развеять. Хорошо было видно, какую часть парапета покрывал красный мох – большое пятно на том месте, где сожрали отца, неподалеку – холмик, еще сохранявший очертания Дэйда, и легкий, похожий на пыль, налет во всех остальных местах. Флебон и мандазары тоже получили свою долю спор, когда балрог вырвался из лестничного пролета, но мох не покрывал их целиком, лишь отдельными светящимися точками, испещрявшими их тела.

Фестина повернулась ко мне. Она стояла на краю куба, там, где он касался верха стены парапета. В сам куб ни одной споры не попало, но стоило сделать еще шаг, и ей пришлось бы идти по светящейся пыли.

– Как думаешь? Он нас не сожрет?

– Не знаю. Ему наверняка нравится делать вид, будто он собирается нас сожрать… но это может оказаться для него своего рода шуткой, издевательством над низшими существами. Если бы балрог действительно хотел нами поужинать или позавтракать, он уже давно мог это сделать.

– Возможно, он следует собственным правилам этики, – предположила Фестина. – Нельзя трогать тех, кто держится на уважительном расстоянии, но стоит наступить на спору, и ты – законная добыча.

Вполне логично. Мне бы было больно, если бы кто-то по мне прошелся. Так что балрог мог считать себя в полном праве кусать наступившего за ноги.

Я обернулся назад, к изгороди. Черная армия готовилась к последней атаке, с лестницами, таранами и осадными башнями. Что еще хуже, за стеной заняли позицию четыре Смеющихся Ларри; судя по их виду, они вскоре намеревались открыть огонь, уничтожая оказавшихся поближе защитников, пока атакующие будут прокладывать себе путь.

Что бы мы ни собирались делать, действовать нужно было быстро. Пришло время попытаться воспользоваться одной хитростью.

– Подожди секунду, – сказал я Фестине. Затем закрыл глаза и сосредоточился на феромонах.

Какие феромоны я умел вырабатывать? Сексуальный аромат, заставивший Фестину заговорить о матах в спортзале; запах «не бойся», которым я воспользовался, чтобы успокоить Советницу; королевский феромон, кричавший: «Повинуйся мне!» Некоторые из них действовали на людей, некоторые – на мандазаров. Я не знал, сумею ли я создать нечто воздействующее на балрогов… но они могли ощущать феромоны «на вкус», так что, возможно, мне удалось бы повлиять и на проклятый, мох.

На орбитальной станции я пытался создать запах, отпугивающий балрога, и тогда Кайшо по-настоящбму разозлилась. Что ж, возможно, я рисковал жизнью, пытаясь заставить балрога уйти… но что, если сделать это по-хорошему?

Я представил себе иную разновидность королевского феромона: не тот, с помощью которого подчиняют себе простолюдинов, но благодаря которому общаются с правителями. Этот запах говорил: «Некоторым удается добиться властных постов; и если ты один из тех, кто поднялся на самый верх, – будь этого достоин и никогда не веди себя как последний болван».

Фраза была не слишком замысловатой, любой философ с ходу бы к ней придрался, но у меня и балрога было нечто общее. Если бы мы действительно захотели, то могли бы попирать обычных людей коваными сапогами, и потому нам приходилось специально заботиться о том, чтобы так не поступать. «Будь этого достоин и никогда не веди себя как последний болван». Я попытался создать феромон, который пробудил бы у светящихся инопланетных спор хотя бы малую долю совести…

…и прямо у меня на глазах, пока я стоял на краю стены, споры начали отступать – бесшумно соскользнув с Флебона и мандазаров, они поползли по камням парапета и скрылись в лестничном пролете. Десять секунд спустя Дэйд все так же был покрыт мхом, но остальная часть пола полностью очистилась.

– Черт побери, – прошептала Фестина. – Это ты сделал?

– Гм… возможно.

– С помощью феромонов?

– Может быть. Ее передернуло.

– Хорошо, что на мне скафандр. Если ты смог прогнать балрога, то, вероятно, от тебя пахнет как из задницы мертвеца.

– Нет, – сказал я. – От меня пахнет совестью.

Я спустился со стены и шагнул на парапет.

Как можно быстрее мы водрузили Флебона и мандазаров на крышу стеклянного куба. Бесчувственный Зилипулл доставил немало хлопот, и когда мы наконец закончили, на его панцире появилось несколько новых вмятин и царапин – но, по крайней мере, всех целыми и невредимыми удалось разместить на внешней поверхности куба. Внутрь всем было никак не попасть – потребовалась бы прочная лебедка, чтобы спустить Зилипулла через дыру, – но если бы Тобит смог удерживать куб во время полета в горизонтальном положении, нашим друзьям ничто бы не угрожало.

Если, конечно, Тобит вообще сумеет заставить куб лететь.

– Готовы? – донесся его голос.

Фестина обернулась к парапету. Кайшо в кресле все еще оставалась возле лестничного пролета. Адмирал немного подумала, затем кивнула своим мыслям.

– Погоди минуту, Филар. Нужно забрать еще одного пассажира.

Я снова прыгал на парапет – в последний раз. Как только мы схватились за ручки кресла, Кайшо подняла голову.

– Это ни к чему, – прошептала она.

Фестина от удивления едва не подпрыгнула. Отпустив кресло, она сжала кулаки, но секунду спустя расслабилась.

– Ты удивительно быстро пришла в себя, – сказала она Кайшо. – Большинство живых организмов остаются без сознания на шесть часов.

– Только в том случае, если у них обычная нервная система. В отличие от меня.

– А ты вообще была без сознания?

– Отчасти, – призналась она. – Что же касается другой части… она очень возбуждена из-за того, что ее ничто не связывает с Александром Йорком.

– Остались еще две его версии, на Целестии и Новой Земле, – сказала Фестина.

– В нерабочем состоянии, – ответила Кайшо. – Когда балрог извлек ту штуковину из кишок клона, мы с ее помощью послали сфокусированный импульс психической энергии… и контейнеры внутри двух других адмиралов Йорков расплавились, что произвело немалый эффект. В это время экземпляр с Новой Земли находился на заседании Высшего совета в штаб-квартире Адмиралтейства. Смерть его произвела настоящую сенсацию. Можно считать ее неожиданной удачей для других адмиралов. – Она повернулась ко мне. – Мне принести соболезнования или поздравления?

– Гм…

Я не любил своего отца. Я не любил и сестру, с тех пор как узнал обо всех чудовищных злодеяниях, которые она совершила. Казалось более чем глупым сожалеть о том, что их не стало.

Но, с другой стороны, я ведь всегда был глуп, не так ли?

Глава 47

ДАЕМ ОТПОР ВРАГУ

Со стороны западных ворот послышался глухой удар – первая попытка применить таран.

– У нас нет времени, – бросила Фестина. – Держись, Кайшо, пойдешь с нами.

– Куда?

– Куда угодно, где нет Черной армии. – Она показала на пульт летающего кресла. – Включай свою машину.

– Незачем, – сказала Кайшо. – Здесь нам ничто не угрожает.

Ворота содрогнулись от нового удара. Смеющиеся Ларри Черной армии разразились громким гиеньим смехом, эхом отдававшимся от каменных стен. В любую секунду они могли открыть огонь.

– Тут опасно оставаться, по крайней мере сегодня ночью. Даже твоему любимому балрогу стоит побеспокоиться. Войска наверняка готовы сжечь любую частичку мха, какая только попадется им на глаза. Не важно, насколько быстро споры могут проесть вражеский панцирь – огонь в любом случае быстрее.

– Врагов нет – больше нет. Мы разделались с адмиралом Йорком, а все остальные – лишь невинные пешки.

– Этим пешкам было приказано убивать, и отменить приказ некому.

– Они сами его отменят, дорогая Фестина… если мы продемонстрируем им, что во вселенной есть силы, с которыми низшим существам лучше не связываться.

– Ну-ну! Уж не собираешься ли ты… вспомни, ты же сама назвала их невинными пешками.

– Конечно, – сладким голосом ответила Кайшо. – Но, как говорил Тилу, балрог обожает шутки.

Сквозь вой Ларри послышался очередной удар, за которым последовал громкий треск – но не со стороны дворцовых ворот. Я посмотрел в сторону передней части дворца, там, где слой мха был толще всего. Сейчас он испускал яркое красное сияние, освещавшее каменную голову королевы и ее четыре клешни.

Одна из клешней пыталась оторваться от фундамента.

Клешня медленно и неуклюже раскачивалась вперед и назад, словно выбираясь из трясины. Окутывавший ее мох засветился еще ярче – и неожиданно клешня высвободилась, крыло четырехэтажного здания поднялось в воздух.

Клешня согнулась и разогнулась, словно разминая затекшие после столь долгой неподвижности мышцы. Затрещала штукатурка, и из трещин в камне посыпалась пыль, но сооружение не обрушилось, удерживаемое телекинетической силой триллионов спор балрога.

Еще мгновение, и начала двигаться другая клешня.

– На твоем месте, – сказала Кайшо Фестине, – я бы сейчас вскочила на стеклянный куб и поднялась метров на сто.

– Здесь опасно оставаться?

– Нет, балрог никому не причинит вреда. Но ты же сама себя будешь потом проклинать, что не поднялась повыше, чтобы получше все видеть.

Она схватила Фестину за руку в перчатке и поднесла ее к губам, чтобы поцеловать. Волосы ее скользнули в сторону, и у меня внутри все сжалось – красный мох покрывал ее щеки, лоб, даже глаза. Вряд ли Кайшо могла что-то разглядеть сквозь светящийся пух, но, видимо, уже достигла той стадии, когда за нее смотрел и видел балрог.

– Иди, – сказала она Фестине нормальным человеческим голосом, а не своим обычным шепотом.

Затем Кайшо повернулась ко мне и протянула руку. С некоторой опаской я подошел и взял ее. Она сжала мою руку в ладонях и мягко привлекла к себе, так что мне пришлось присесть на корточки рядом с ней.

– Тилу, – прошептала она, дыша мне в щеку, – жаль, что мы не можем быть вместе. Я была бы рада, если бы мой разум соединился с твоим. Но ты убедил балрога не трогать тебя. Есть другие, которым ты нужен.

– Кто?

Она легко поцеловала меня в нос.

– Твой народ – и ты сам прекрасно это знаешь. Ты все еще считаешь себя умственно отсталым, Тилу; в этом есть свое очарование, но тебе уже пора из этого вырасти. Король должен быть уверен в себе.

Прежде чем я успел ответить, она приложила палец к моим губам, не давая говорить. А затем ее голос послышался прямо у меня в голове:

– В течение последующих восемнадцати лет, Тилу, я навещу тебя, где бы ты ни был. Балрог считает, что для тебя и меня было бы занятно иметь ребенка – практически полностью человека, но обладающего твоим умением управлять феромонами и моими сверхразвитыми психическими способностями. Вероятно, именно поэтому балрог в первую очередь объединился со мной и в течение двадцати пяти лет преобразовывал мое тело, чтобы подобная беременность стала возможной. Еще несколько лет, и я буду готова. – Она наклонилась и поцеловала меня покрытыми мхом губами. – Тяжело иметь дело с расами, способными предвидеть будущее. Но если все, через что я прошла, в конечном счете ведет меня к единственной ночи с тобой… что ж, должна ведь когда-то жизнь вознаградить меня, не так ли?

– Гм… а что, если мне это не кажется чересчур хорошей мыслью?

– Это не мысль, Тилу, – это судьба. Уже написанная Матерью Времен. Расслабься и прими как должное, что однажды вечером ты обнаружишь в своей постели нечто теплое и пушистое.

Она громко рассмеялась, вероятно, увидев выражение моего лица. Затем ее кресло устремилось в лестничный пролет в сто раз быстрее, чем двигалось до сих пор. Звук ее смеха отдавался эхом еще долго после того, как она исчезла.

Фестина схватила меня за руку.

– Пошли, Эдвард. Скоро тут начнется настоящее безумие.

Я отвел взгляд от пустого пролета и снова посмотрел в сторону передней части дворца. Все четыре клешни уже полностью освободились, и теперь королева поднимала голову. Каменный пол под ногами слегка покачнулся, но этого было достаточно, чтобы я пошатнулся, на мгновение потеряв равновесие.

– Точно, – сказал я, – пожалуй, пора сматываться.

Мы подбежали к краю крыши и перепрыгнули через стену, на стеклянный куб. Я успел почувствовать, как подо мной снова вздрогнули камни, – королева уже подняла голову, а теперь на всех восьми ногах поднималось ее тело.

Далеко внизу слышался треск и грохот: стены отрывались от полов, ломались балки, опрокидывалась мебель. Из дверей на первом этаже выбежала толпа охранников, издававших воинственные крики и размахивавших арбалетами в поисках тех, в кого следовало стрелять. Видимо, они думали, что чернопогонники начали раскачивать здание, ударяя таранами в стены. Увидев гигантские каменные клешни, размахивающие высоко над их головами, охранники снова закричали. На этот раз их крики звучали уже не столь воинственно.

Фестина вскарабкалась на стеклянную плоскость и сунула голову в дыру.

– Филар! Ты готов?

– Возможно.

– Не возможно, а да, и немедленно! Быстро поднимайся вверх, подальше от этой заварушки.

– Легко тебе говорить, – проворчал он.

Поколебавшись, он протянул руку к рычагу. Куб начал бесшумно и медленно подниматься; я держался рядом с бесчувственными телами наших друзей, готовый подхватить их, если они начнут соскальзывать, но куб двигался столь плавно, что они не сдвинулись даже на миллиметр.

То, что происходило внизу, далеко не напоминало пастораль. Солдаты, находившиеся возле первого канала, видимо, слышали шум и треск, раздававшиеся со стороны оживающего дворца, но вряд ли могли догадаться о его истинных причинах. Их поле зрения было ограничено высокой изгородью; возможно, они думали, что источником звука является некое оружие, которое подкатывают к стенам. Атакующие продолжали ломиться в ворота, снова и снова ударяя по ним таранами и надеясь попасть внутрь до того, как защитники успеют подготовить свое оружие. Они понятия не имели о том, что происходит, пока ворота не рухнули и чернопогонники не ворвались на территорию дворца.

Естественно, балрог безупречно рассчитал время – именно в этот момент весь дворец окончательно отделился от фундамента. Ворвавшуюся в ворота Черную армию встретила гигантская каменная королева, ростом в четыре этажа, панцирь которой испускал ярко-красное сияние рассерженного мха.

Мандазарские воины отважнее любого существа во вселенной, но и для них есть предел. На мгновение большинство солдат Черной армии попросту застыли от ужаса. Между тем четыре клешни над их головами ловили Смеющихся Ларри, обеспечивавших огневое прикрытие. Наконец они с треском сомкнулись, а когда снова раскрылись, на землю упали четыре золотистых куска металла, раздавленные, словно орехи.

Гиеньего смеха больше не было слышно. Но ночь отнюдь нельзя было назвать тихой.

Клешни снова поднялись над головами атакующих и несколько раз щелкнули, осыпав войска всем мусором, который накопился во дворце за многие годы: каменной крошкой и трупиками насекомых, птичьими гнездами и кусками старой краски, высохшими осенними листьями и комьями грязи, – королева отряхивала лапы, прежде чем всерьез взяться за дело. Когда поток мусора иссяк, клешни опустились на лужайку перед дворцом и начали двигаться вперед, словно огромный снегоочиститель, готовый оттеснить Черную армию обратно за канал.

Но этого не потребовалось. С испуганными воплями солдаты отступили сами – некоторые еще пытались сохранять видимость какого-то порядка, другие же просто бежали. Те же, кто решил остаться до конца, оказались в канале, сброшенные бесцеремонными толчками каменных клешней.

Возможно, кто-то из генералов пытался связаться с Самантой, чтобы получить новые распоряжения. Поскольку ответа не последовало, они приняли решение сами. Через пятнадцать минут битва за дворец закончилась.

Глава 48

ПРИХОДИМ В СЕБЯ

Не стану утомлять вас подробностями последующих нескольких часов. Какой смысл описывать, скажем, чего нам стоило вытащить из куба Невинность? Вряд ли вам будет это интересно, если вы, конечно, не любитель технических деталей вроде блоков и канатов; так что, пожалуй, я изложу все вкратце.

Невинность выжила, и случившееся особо не затронуло ее здоровье. Те, кто находился во дворце, тоже не пострадали – когда здание начало перемещаться, их якобы удерживала на месте какая-то «невидимая сила», пока все не закончилось.

Кайшо исчезла во время всеобщего замешательства, и с тех пор никто ее больше не видел. Думаю, когда-нибудь она все же появится – в моей постели. Я решил, что, скорее всего, соглашусь на это. Балрог остановил сражение и спас тысячи жизней, поэтому я был перед ним в некотором долгу, хотя мысль о том, чтобы произвести на свет ребенка от его спор, казалась мне по-настоящему чудовищной.

Кстати, мох не сожрал Бенджамина Дэйда подчистую, а лишь основательно покусал. Мы отволокли его в лазарет, но Гашван решила, что вылечить его невозможно – балрог вторгся в его кровеносную и нервную систему и вообще в каждый его внутренний орган. Попытка удалить споры убила бы мальчишку; но если предоставить его самому себе, он мог прожить отпущенный ему нормальный срок, так же как и Кайшо.

В конце концов Невинность сделала Дэйда достопримечательностью дипломатического квартала, поставив его на небольшой пьедестал, словно покрытую мхом статую. Его регулярно кормят, и он получает достаточное количество света, не говоря уже о том, что находится немало желающих с ним побеседовать. Иногда он жалуется на то, насколько нечестно было делать его замшелым паралитиком, а иногда произносит малопонятные предсказания, которые, по его словам, исходят от балрога. Многие считают, что он все придумывает сам, но тем не менее навещают, чтобы поинтересоваться о видах на урожай или о перспективах предполагаемой женитьбы. Уверен, Дэйд обожает подобное внимание. Вряд ли он так представлял себе свою жизнь, но в глубине души она ему нравится.

Утро было теплым, но облачным. Я сидел вместе с Фестиной и Тобитом, свесив ноги с края одной из траншей на дворцовой лужайке, и наблюдал за дипломатами, сновавшими между дворцом и штаб-квартирой Черной армии. Мы уже с ходу догадывались, кто из них скажет нам: «Переговоры идут успешно», а кто – «Я очень, очень беспокоюсь». Судя по тому, что я знал о дипломатах, дела обстояли не худшим образом. Никто больше не хотел сражаться, всем нужно было просто выпустить пар.

Где-то во дворце скоро должны были проснуться наши друзья; прошло почти шесть часов с тех пор, как в них стреляли отец и Дэйд. Мы оставили их в лазарете, сообщив медперсоналу, где найти нас, когда они придут в себя. Гашван не позволила бы нам ждать рядом – нам и нашим отвратительным человеческим микробам, – так что мы вышли на воздух, чтобы немного отдышаться и посмотреть, как восходит солнце.

Фестина и Тобит давно сняли шлемы. После того как они разрядили источники питания своих скафандров, их система охлаждения перестала действовать; как выразился Филар, «эти чертовы балахоны пропотели насквозь». Без шлема внутри скафандров было прохладнее, но по мере того, как снаружи становилось теплее, в «балахонах» становилось все жарче. Сейчас они обсуждали, не снять ли скафандры совсем и где взять одежду, поскольку на Фестине под скафандром была лишь легкая сорочка, а на Тобите не было вообще ничего, когда адмирал вдруг наклонила голову и прошептала:

– Слышите?

Мы прислушались. Высоко над головой что-то неслось к нам, очень быстро и со свистом.

– Черт побери, – проворчал Тобит, – бомба.

Мы спрыгнули в траншею и низко пригнулись. Филар продолжал ворчать:

– Вот так всегда – прошло всего несколько часов с тех пор, как заключили перемирие, и тут какой-то придурок решает: «А ведь в арсенале кое-что осталось, давайте-ка стрельнем по дворцу».

– Если это бомба, что-то она не торопится. – Фестина глядела на облака. – Где она, черт возьми?

– Вероятно, самонаводящийся снаряд, – предположил Тобит, – летает кругами, пока не найдет подходящую цель.

– Или…

Из облаков стрелой вылетела черная тень в форме торпеды, за которой тянулся едва видимый туманный след.

– Вот черт… – пробормотала Фестина. – Это один из наших.

– Один из наших? – удивился я.

Фестина не ответила; она уже выбиралась из траншеи и теперь размахивала высоко поднятыми руками.

– Флотский снаряд-зонд, – пояснил Тобит. – Черный цвет означает, что он принадлежит корпусу разведки. – Затем он тоже начал вылезать из траншеи, что-то крича в сторону зонда, как будто тот мог его услышать.

Наверное, так и случилось. Он низко пронесся над землей, выбросив какой-то маленький предмет, упавший к ногам Тобита, и снова взмыл в облака.

Якорь! Он тихо жужжал, уже включенный.

– Ну что ж, Эдвард, – сказала Фестина. – Похоже, к нам гости.

– Насколько желанные? – спросил я. – Последний «хвост» принес нам моего отца и трех Ларри.

Десять секунд спустя с неба опустился «хвост» – мерцающая молочно-белая труба, уходящая в облака. Ее конец прильнул к маленькой коробочке якоря, словно блестящий белый носок к скамеечке для ног. Фестина и Тобит приняли боевую стойку, я присоединился к ним, от всей души надеясь, что мне не придется никого бить.

Позади меня слышались крики дворцовых охранников, очевидно, беспокоившихся из-за неожиданно появившегося «хвоста». Некоторые бежали к нам, остальные кричали им вслед:

– Оставайтесь на месте, пусть Тилу сам разбирается. Если нужна будет помощь, он позовет.

Надо же, «пусть Тилу сам разбирается»! Не слишком хорошо перекладывать ответственность на кого-то другого. Когда я стану настоящим королем… если я стану настоящим королем… если и когда я стану тем, кем сочтет нужным королева Невинность, то обязательно постараюсь сделать так, чтобы все вели себя несколько более независимо.

Из «хвоста» вылетел человек в белом скафандре. Я подождал, не набросятся ли Фестина и Тобит на него с кулаками; но они лишь уставились на него, затем адмирал бросилась к новоприбывшему и обхватила его за шею.

– Улис! Что ты, черт побери, тут делаешь? – Она повернулась ко мне, улыбаясь во весь рот. – Эдвард, это Улис Наар, мы очень давние друзья.

– Привет, – сказал я, не вполне уверенный в том, мужчина Улис или женщина. Все, что я видел, – голубые глаза, моргавшие за стеклом шлема.

– Вы Эдвард Йорк? – спросила Улис – голос оказался женским. – Сын адмирала Александра Йорка?

– Гм… да, – ответил я, страстно желая, чтобы все поскорее забыли об этом.

– В таком случае мне поручено оказать вам всю возможную помощь. «Палисандр», «Лиственница», «Лавр» и «Ясень» на орбите. Ваши распоряжения?

Тобит и Фестина посмотрели на меня, я – на них, потом на Улис Наар.

– Гм, – сказал я, напрягая мозг в поисках подходящих слов. Неожиданно ко мне пришло вдохновение. – Как насчет того, чтобы начать с доклада о текущей ситуации?

– Конечно, – ответила она. – Мой корабль «Лиственница» прибыл в окрестности этой системы четыре часа назад. К этому времени остальные три корабля уже находились в расчетных точках. Все вместе мы направились к Трояну, где обнаружили на орбите «Иву» и «Тополь». «Ива» была не в состоянии двигаться, «Тополь» же попытался скрыться, но мы перехватили его с помощью силовых тросов.

Она посмотрела на Фестину и грустно усмехнулась.

– Пустоголовые сейчас чрезвычайно собой гордятся. Говорят про «операцию словно по учебнику» и хлопают друг друга по спине. Тем временем нам, разведчикам, пришлось войти на борт захваченного корабля. К счастью для нас, на нем не было воинов – лишь основной экипаж, состоявший из одних самок, которые сдались без боя. – Улис понизила голос. – Бедные самочки были перепутаны до смерти – все они оказались лишь наивными подростками. Вряд ли они даже знали, что на Трояне идет война. Вы знаете, как это порой бывает у них, когда они часами могут говорить об оптимизации переработки отходов, но понятия не имеют, какой сегодня день.

– Саманта, вероятно, отбирала их именно по таким качествам, – проворчал Тобит, – а затем держала в неведении о жуткой реальности войны, так, чтобы на руках у них не было крови. Если у вас есть звездный корабль, вам нужно, чтобы его экипаж считался разумным и не погиб в момент пересечения границы. Эти самочки, видимо, воспитывались в некоем изолированном сообществе, где Сэм могла гарантировать, что у них никогда не возникнет мыслей об убийстве. И где делом всей их жизни были космические корабли.

– Вероятно, их воспитывали на самом «Тополе», – согласилась Фестина. – Там полно места, и туда не доходят никакие сведения о войне.

Я немного подумал.

– Не использовала ли моя сестра «Тополь» для того, чтобы изготавливать на нем Смеющихся Ларри?

Тобит пожал плечами.

– Их делал твой клон. Самочкам не следовало знать, что такое на самом деле Ларри, – клон мог сказать им, будто это что-то безобидное… разведывательные зонды или метеорологические датчики.

– Мне бы очень хотелось знать, о чем вы говорите, – сказала Улис, – но прежде всего меня интересуют, – она взглянула на меня, – ваши распоряжения.

– Есть у меня для них какие-нибудь распоряжения? – шепотом обратился я к Фестине.

– Пусть сначала объяснит, что происходит, – прошептала в ответ Фестина. – Эти корабли не могли здесь появиться, если только их не направили к Трояну неделю назад. – Она повернулась к Улис. – Вы выполняете приказ Александра Йорка?

– Да.

– И в нем говорилось, что вы найдете здесь «Тополь» и «Иву»?

– Именно так. «Палисандр» должен был высадить вас, а затем сделать вид, будто покидает систему. Он встретился с остальными нашими кораблями, и мы все на полном ходу устремились обратно, чтобы захватить «Тополь» врасплох.

Фестина нахмурилась.

– Зачем адмиралу Йорку нужно было захватывать корабль Саманты?

– Гм, – сказал я.

Я вспомнил ту ночь десять дней назад, когда обнаружил себя сидящим перед терминалом капитана Проуп. Именно тогда я заметил, что кто-то воспользовался кодами доступа, которые дала мне Саманта… и теперь я начинал догадываться, что именно сделала умная половина моего мозга.

Отдала приказ Проуп. Направила три других корабля на Троян. И все это было сделано с помощью кодов моего отца…

Ну что ж, неплохо. По крайней мере, для меня-умного. Вероятно, моя половина догадывалась о происходящем: что Сэм была воплощением зла, что она сделала меня королем и намеревалась начать последнюю битву, как только мы высадимся на Троян. Я-умный воспользовался кодами отца, чтобы гарантировать, что Саманте это даром не пройдет, и тайно направил четыре крейсера, чтобы захватить «Иву» и черный корабль; это не только уничтожило «флотилию» Сэм, но и обеспечило неопровержимые доказательства того, что моя сестра незаконным образом завладела двумя кораблями флота. Высший совет поднял бы немалый шум, после чего сестра могла забыть о любых привилегиях и уступках, которых она хотела добиться от Адмиралтейства. Она не получила бы ни цента на восстановление Трояна. Вполне возможно, Технократия наложила бы на него все возможные экономические санкции, подкрепив их мощной блокадой со стороны флота.

Но я-умный не только направил сюда те четыре корабля; но еще и договорился с Проуп, чтобы она высадила нас сюда. Зачем? Думаю, затем, чтобы у нас не оставалось возможности сбежать. Я не был балрогом – тот наверняка мог бы предвидеть, каким образом мы спасем Невинность или остановим Александра и Саманту Йорк, – но, видимо, был достаточно самонадеян для того, чтобы считать, что сумею справиться с задачей. Другими словами, моя умная половина обладала таким же самомнением, как и любая мандазарская королева с начала времен. Нравилось мне это или нет, но я был таким же, как они.

Честно говоря, при мысли об этом мне стало страшно. Мне вовсе не хотелось становиться умным, хитрым и жестоким. Но каков выход? Загнать мою умную часть подальше вглубь и никогда больше не выпускать? Я уже поступил так двадцать лет назад, когда решил, что лучше уж буду глупцом, чем признаю правду о сестре; и разве это кому-то помогло?

Пора было перестать прятаться. Глупым я был или умным, но пришло время стать самим собой. А если даже кое-что во мне и пугало меня самого, то подобные чувства свойственны и другим людям.

По прошествии двенадцати дней я оказался на Целестии, куда меня доставил «Палисандр». На этот раз путешествие в «хвосте» обошлось без каких-либо странных воспоминаний или разговоров с другими частями собственной личности – лишь неприятные ощущения в желудке, пока меня крутило и вертело во все стороны.

Мы высадились на краю Холленской топи, совсем рядом с тем местом, где упала моя спасательная шлюпка несколько недель назад. В этой части планеты наступала ночь – теплые летние сумерки, полные запаха перегноя и растущей зелени.

Мандазары, естественно, были с нами; однако они тут же поспешили домой, «чтобы люди могли побыть наедине друг с другом». Советница и остальные до сих пор искренне верили, что человеческие мужчина и женщина начнут обниматься и целоваться сразу же, как только останутся одни… и как только мандазары добрались до своих куполов, они тут же устроились поудобнее, с предвкушением наблюдая за нами.

– Гм, – улыбнулась Фестина. – Ты готов, ваше величество?

– Я думал, разведчики называют друг друга по имени, а не по титулу.

– Король Эдвард Первый, – предложила она. – Верховный монарх Целестии.

– Нет! Правительство и так уже меня боится.

– И правильно боится. Они этого заслужили.

В течение последних двух дней, пока наш корабль находился на орбите, Фестина спорила с официальными лицами Целестии по поводу того, следует ли разрешать мне высаживаться на планету. У них возникла мысль, что я могу оказаться фанатичным предводителем мятежников, который намеревается поднять десять миллионов мандазаров на безумный бунт. Ничего странного: уже начали просачиваться слухи о том, что совершили Сэм и мой отец, поэтому неудивительно, что ко всем представителям нашей семьи относились с недоверием.

Но у Целестии не было особого выбора. В любой момент все журналистское сообщество в Технократии (и Дивианском пространстве, и Фасскистерском союзе, и кто знает где еще) могло получить официальное коммюнике от ее величества королевы Трояна Невинности Первой, в котором сообщались бы все подробности чудовищных злодеяний, совершенных адмиралом Технократии против мандазарского народа. С этого мгновения мандазары стали бы очень важной темой для бесед за завтраком и для совещаний на высшем уровне по всей галактике.

Фестина сказала, что для правительства Целестии крайне важно занять правильную позицию. Взять, к примеру, фабрики, использовавшие мандазарских рабочих, похищенных вербовщиками. Вскоре владельцам этих фабрик предстояло обнаружить, что применять на конвейере труд мандазаров с промытыми мозгами становится весьма непопулярно. Им придется столкнуться с бойкотами, протестами и, что еще хуже, с встревоженными акционерами, которые вдруг окажутся нежеланными гостями на привычных вечеринках. Возьмут ли богатые владельцы фабрик вину на себя? Нет. Они покажут пальцем на правительство и заявят: «Эй, вы же говорили, будто эти омары на седьмом небе от счастья!»

К тому же как выглядело бы правительство Целестии, если бы не разрешило официальному послу Трояна – то есть мне – высадиться на планету и попытаться навести здесь порядок? Так что в конце концов они уступили, пообещав прекратить деятельность вербовщиков, помочь мандазарам вернуться к прежней совместной жизни и признать меня представителем интересов всех мандазаров на планете. Не королем – этого они не хотели, как, впрочем, и я сам, – но роль посредника между людьми и мандазарами меня вполне устраивала.

– Что ж, если ты всем здесь доволен, – сказала Фестина, глядя не столько на меня, сколько на пурпурный закат, – я возвращаюсь на «Палисандр». Власти Целестии, думаю, решат проблему вербовщиков в ближайшее время, если уже не решили, но кто-то должен за этим проследить.

– Может быть, тебе нужна моя помощь? – спросил я.

– Нет, – ответила она, – быть сторожевым псом для планетарных правительств – моя работа. А ты лучше позаботься о своем народе.

То же самое она говорила и на корабле, однако все же отправилась вместе со мной, чтобы убедиться в том, что я целым и невредимым добрался до Целестии.

Возможно, она просто не хотела прощаться со мной на глазах у Проуп. Фестина прямо-таки мечтала о том, чтобы хорошенько врезать капитану за то, что та бросила нас на Трояне; но, поскольку Проуп следовала моим приказам, это было бы нечестно. Вместо этого Фестина лишь устроила Проуп холодный прием и демонстративно проводила все свое свободное время со мной. Вероятно, это причинило Проуп куда большую боль, чем обычный удар в челюсть – капитан постоянно бросала на нас злобные взгляды, словно ее оскорбляло до глубины, души, что я предпочел Фестину ей.

Капитан «Палисандра» полагала, что мы с Фестиной испытываем друг к другу неописуемую страсть. Но она ошибалась – мы просто разговаривали. Об ответственности власти, о принципах власти, об ограничениях власти. Краткий курс галактической политики и неоднократные напоминания о том, что не следует считать народ детьми, нуждающимися в отцовской помощи.

Вероятно, у королев есть ген, который заставляет их снисходительно относиться к своим подданным. Такой же ген был теперь и у меня… но Фестина сделала все возможное, чтобы помочь мне преодолеть его влияние.

Мы ни разу не заговаривали о матах в спортзале. И ни разу, за все время полета с Трояна, мы не прикоснулись друг к другу. Я боялся, что мои феромоны могут начать действовать и она снова обезумеет от страсти против своей воли. Не знаю, чего боялась Фестина.

– Ладно, – пробормотала она, продолжая смотреть на закат. – Мне пора.

Она шагнула ко мне и несколько мгновений смотрела мне прямо в глаза. А потом приподнялась на цыпочки и поцеловала меня в щеку.

Я невольно вспомнил женщину с «Ивы», притворявшуюся, будто она – вице-адмирал Фестина Рамос, и ощутил легкое сожаление, что в губы меня тогда целовала не настоящая Фестина.

Но это была уже просто моя собственная глупость.