Мир-крепость

— Медаль новичка! — воскликнул мужчина, улыбаясь, но мне показалось, что в его голосе прозвучало уважение. — Еще несколько таких подвигов, и ты станешь мастером.

Внезапно я осознал ситуацию и приподнялся на локте.

— Где я? Ведь они могут?..

— Нет, разве что следили за тобой. — Мне показалось, он прищурился. — Я нашел тебя бредущим по улице, а потом ты потерял сознание. Полежи, отдохни, наберись сил. Я принес тебя сюда, но дальше тебе придется управляться самому.

Он вынул из коробки что-то белое и длинное и сунул в рот. Едкий сладковатый дым расплылся в воздухе, глаза мужчины заблестели. Я пригляделся к нему внимательнее и понял, что поначалу принял его за девушку не только из-за светлых волос. Кожа его была нежна, хотя и слегка загорела, губы ярче, чем обычно бывают у мужчин, а когда он встал, то показался мне маленьким и худым, хотя двигался с кошачьей ловкостью и видно было, что его тело таит в себе немалую силу.

— А что касается того, где ты, — сказал он, прохаживаясь по комнате и выпуская из узких ноздрей тонкие струйки дыма, — знай — в магазине Фреда Силлера, книготорговца. — Невеселая улыбка тронула его губы. — Книги для широких масс. Дела идут хуже некуда. Скажи, откуда у тебя это?

— Что? — осторожно спросил я.

— Эти ожоги на лице и руке.

Я поднял руку — она была красной и блестела от жира. Вот почему у меня болели лицо и рука.

— Один из них выстрелил в меня.

Силлер тихо свистнул.

— Это что-то новое. Ожоги от фламмера! Обычно не остается ничего.

— Я… я как раз уходил.

— Да уж. — Силлер поднял брови. — И очень торопился. Не помнишь?

— Не знаю, — неуверенно ответил я. — Немного. Помню, что меня зовут Дэн. Уильям Дэн. Я был послушником в монастыре. Девушка вошла в Собор, когда я нес там службу, вошла, скрываясь от четверых Свободных Агентов… А когда вышла, они отсекли ей ступни…

— Дальше, — нетерпеливо бросил он.

— Ты не понимаешь? — Голова у меня кружилась и болела, но я хотел ему это объяснить: — Они отсекли ей ступни и при этом улыбались.

— Да-да, я понял. — Его глаза казались увеличенными из-за дыма, плавающего между нами. — А что случилось потом?

Я беспомощно опустился на кровать и потер лоб ладонью, не обращая внимания на боль. Никого не интересовало самое важное. Постепенно, эпизод за эпизодом я вспоминал то, что случилось, но путано, неуверенно. А когда закончил, закрыл глаза.

— Больше ничего не помню.

Когда я снова взглянул на него, он смотрел на меня сквозь дым; глаза были большие, голубые, блестящие, как у лихорадочного больного.

— Зачем она пришла в Собор?.. Что принесла?.. Почему вышла?..

Я только качал головой.

— Не знаю… Не помню… Не знаю…

Наконец глаза и голос куда-то уплыли, и я погрузился в оцепенение, из которого меня вырвал хохот, звучавший, казалось, где-то далеко.

— Тебе нужно отдохнуть, — сказал голос, — и залечить раны. Вероятно, когда он выстрелил, ты заслонил рукой глаза. К счастью для твоего зрения. Ты не в лучшей форме: брови и ресницы у тебя почти сгорели, а лицо похоже на кусок сырого мяса.

— Что мне делать? — тихо спросил я. — Вне стен монастыря я как младенец.

Он снова захохотал.

— Неплохо оснащенный младенец. Одежда. Деньги — пять тысяч имперских хроноров в сотенных банкнотах…

Я широко открыл глаза, а Силлер продолжал хохотать.

— В поясе, — объяснил он.

Я потянулся к поясу левой, здоровой рукой.

— Они там. Если бы я хотел их украсть, то не оставил бы тебя здесь, чтобы ты об этом беспокоился. Я всегда думаю, прежде чем сделать что-то. Этот наемник, которого ты раздел, был богатым человеком. Если это его доля за работу, то либо он, либо задание ценилось весьма высоко. Разве что ты ограбил сокровищницу Аббата.

Я хотел встать, но он толкнул меня обратно.

— Это неважно. Во всяком случае у тебя есть оружие, оно стоит самое малое пятьсот хроноров, солидный запас амуниции…

Он отогнул лацкан моей куртки, показав ряд тонких металлических трубок, вставленных в карманчики.

— Десять. Хватит на сотню одиночных выстрелов, десять очередей или одно настоящее извержение. Достаточно энергии, чтобы обогревать и освещать этот магазин десять лет кряду. По пятьдесят хроноров — если кому-то удастся добыть нечто подобное. Да, снаряжение у тебя превосходное.

— За деньги нельзя купить свободу, — сказал я. — И покой тоже.

— Ты бы очень удивился, если бы знал, что за них можно получить, если знать, куда пойти, как их потратить и как потом сохранить. Значит, тебе предстоит многому научиться. Немного знаний, масса жестокости и удачи, и, может, тебе удастся выжить.

«Выжить». Я содрогнулся, вспомнив лицо Агента.

— Мне не уйти от того, смуглого.

Силлер посерьезнел.

— От кого?

— Не знаю, — ответил я. Меня раздражали бесконечные вопросы, я устал, лицо и рука болели. — Черные, холодные, безжалостные глаза, крепкая челюсть и огромный нос. Он высокий… по крайней мере с меня ростом, лицо смуглое, равнодушное и дерзкое…

— Сабатини, — сказал Силлер. Голос его чуть дрогнул, а лицо заметно побледнело.

— Ты его знаешь? — задал я идиотский вопрос. Я так устал, что уже ничему не удивлялся.

— Знаю. — Силлер говорил словно сам с собой. — Мы встречались два раза. Однажды на Маклеоде, второй раз в Объединенных Мирах. Ни у меня не было к нему дел, ни у него ко мне. Но сейчас… — Он пожал плечами, явно обеспокоенный. — В Объединенных Мирах у Сабатини были дела, которые должны были его там задержать, пока не появится кто-то более быстрый, твердый и ловкий.

— Но ведь Объединенные Миры в сотне световых лет отсюда, — удивился я.

— Вот именно, — буркнул Силлер. — Кто бы мог подумать?..

До этого момента он кружил по комнате бесцельно, но теперь подошел к стене и отдернул портьеру. Под его пальцами открылась часть стены, показав небольшой шкафчик. Силлер вынул оттуда какие-то предметы и рассовал по карманам. Среди прочего там был и пистолет, выглядевший совсем по-другому, чем тот, который я забрал у Агента. У него был длинный узкий ствол. Силлер сунул его в карман под мышкой.

Он явно готовился к выходу, и я смотрел на него, не зная, что сказать. Наконец он взглянул на меня.

— Лучше бы нам убраться отсюда, — сказал он как ни в чем не бывало. — Это место может быть…

Он замер, а я почувствовал какое-то беспокойство. Мгновением позже в соседней комнате громко, настойчиво постучали в дверь.

Силлер как-то странно нахохлился.

— Стучите! — зловеще сказал он. — Идите и познаете вкус ада!

Медленно, словно ничего не произошло, он выпрямился и повернул ко мне спокойное лицо.

— Вставай.

Он стоял возле двери, которая, как я уже догадался, вела в магазин. В дверь, выходившую на улицу, кто-то стучал. Силлер нажал часть дверной рамы — ничего не случилось.

— Кто это? — спросил я.

Стук вдруг стих.

Силлер посмотрел на меня, явно удивленный, что я еще лежу на матраце, потом пожал плечами.

— Наверное, какой-то клиент. Но магазин закрыт. Навсегда.

Когда Силлер подошел к закрытой части стены напротив дверей, я услышал звук, который уже начинал узнавать, — резкий писк, приглушенный расстоянием. Потом в комнате рядом раздались треск, крики и грохот, волна жара прокатилась по комнате, из-под двери появились языки огня.

— Идем! — поторопил меня Силлер. — Вставай. Я, конечно, мог бы подождать, но огонь ждать не будет.

Я посмотрел на него. Он стоял у стены, в которой открылось прямоугольное черное отверстие. Я сел, и комната закружилась у меня перед глазами. Медленно, с трудом я встал… комната снова покачнулась. Я машинально протянул руку, чтобы опереться на ближайшую стену, но рука сама отдернулась от нее — стена раскалилась.

Стиснув зубы, я сосредоточился на том, чтобы не упасть. Капли пота выступили на моем лице, но комната остановилась. Десять шагов. Пять я сделал медленно, осторожно, словно шел по веревке над пропастью, но на шестом споткнулся, и оставшиеся четыре слились в один прыжок неведомо куда. В последний момент я ухватился за косяк двери и удержался на ногах.

— Хорошо, — сказал Силлер, похлопав меня по плечу. — Я хотел посмотреть, стоит ли брать тебя с собой.

Я с усилием поднял голову. Лицо Силлера выглядело неясным розовым пятном.

— А если бы… — слова процеживались сквозь зубы, как горькие капли, — …я не смог?

— Тогда бы я оставил тебя здесь.

Пламя уже врывалось в комнату, но проход перед нами был темен. Потом узкая трубка, которую держал Силлер, осветила коридор, и я шагнул вперед. Собственно, это был даже не коридор, а узкое пространство между шероховатыми стенами. Там было полно пыли, паутины, обломков дерева, металла, пластика и прочего мусора.

За моей спиной Силлер закрыл отверстие толстой пластиковой дверью и коснулся кнопки на стене. Узкая полоска огня обежала дверь по периметру и погасла.

— Теперь, — захохотал Силлер, — если вторая комната уцелеет, а так наверняка и будет, им придется подумать, как мы оттуда ушли.

Он закинул мою руку себе на плечо и повел меня по затхлому коридору. Несмотря на усталость, я заметил, что маленький Силлер держал мой вес без заметных усилий. Казалось, наш поход никогда не кончится, коридор в свете фонаря оставался все таким же. Спотыкаясь и кашляя от пыли, которую наши ноги поднимали в воздух, я двигался вперед, пока напрочь не утратил чувство времени и расстояния.

Наконец в самом конце вечности мы все-таки остановились, и Силлер выскользнул из-под моей руки.

Я оперся на что-то твердое и холодное, а Силлер сделал что-то с монолитной стеной. Потом там, где была стена, появился проход, и я оказался по другую сторону, не веря собственным глазам.

«Дворец Императора», — мелькнула у меня безумная мысль.

Впрочем, я знал, что ошибаюсь. Какой-то голос шептал мне, что это комната обычного книготорговца, однако чувства, потрясенные увиденным, восставали против фактов.

Обычного? Ну уж нет! Вделанные в стены картины, почти трехмерные, несомненно были творениями гения. Стены излучали приглушенный свет, сверкающие стулья и секретер казались двойными птицами, присевшими на толстый ковер. В высокой нише находились полки, заполненные рядами томов в великолепных переплетах, а в углу стоял трехмерный телевизор необычайных размеров…

Комната поражала гаммой цветов. Я закрыл глаза ладонью, а другой рукой ухватился за косяк двери…

Силлер что-то сказал, но я услышал лишь невнятное бормотание.

Сделав шаг вперед, я упал и потерял сознание, даже раньше, чем коснулся пола.

5

Когда я проснулся утром следующего дня, началось мое обучение. Я лежал в большой кровати, и комната была не та, которую я видел накануне. Чувствовал я себя отдохнувшим, но когда попытался встать, одеревеневшие мышцы отказались повиноваться. Лицо и рука болели, а на затылке набухла большая шишка…

— Где твое оружие? — прошептал стоявший в дверях Силлер. Голос его напоминал шипение змеи.

Я сел, постанывая от боли, еще не соображая, что к чему.

— Где твое оружие? — прошипел Силлер еще тише. В руке он небрежно держал пистолет с длинным тонким стволом.

Я коснулся своего плеча, но не нашел ничего, кроме собственной кожи. То, как на мне лежало одеяло, подсказало мне, что я обнажен.

У двери раздался звук, словно кто-то резко выпустил воздух изо рта, и что-то пролетело, задев мои коротко остриженные волосы. Я поднял голову. Пистолет Силлера уже не свисал небрежно, а был направлен в мою сторону. «Какое маленькое отверстие у него в стволе, — идиотски подумал я, — не больше булавочной головки».

— Ради Бога… — начал я.

— Будь на моем месте кто-то другой, — прервал меня Силлер, — ты бы уже умер.

По-прежнему ничего не понимая, я оглянулся. В стене над моей годовой торчала небольшая игла.

— Понимаю. Я запомню этот урок, — сказал я и потянулся, чтобы вытащить иглу из стены.

— На твоем месте я бы этого не делал, — заметил Силлер как ни в чем ни бывало. — Она отравлена.

Мои пальцы остановились в сантиметре от иглы.

— Урок номер два, — продолжал Силлер. — Никогда не касайся того, чего не знаешь. Отсюда вывод: не лезь в дело, пока не узнаешь, что можешь потерять, что выиграть и насколько силен противник.

Силлер щипцами вытащил иглу из стены, осторожно сунул ее в небольшую трубочку, закрыл пробкой и спрятал в левый карман.

— Получается, что ты сам временами забываешь о собственных принципах, — буркнул я, не выказывая особой благодарности, — иначе не забрал бы меня с собой.

— Именно тут ты и ошибаешься, — ответил Силлер.

Я промолчал. Когда я оделся и поел, он смазал мне лицо и руку мазью. Руки у него были неприятно теплые и влажные.

— Думаю, ты никогда не был красавчиком, — заметил Силлер, — поэтому трудно сказать, что это тебя уродует. Через неделю лицо должно полностью зажить, если не считать бровей, ресниц и пигмента. С рукой дело долгое, если, конечно, ты проживешь столько. Но зато ты единственный человек, переживший выстрел из фламмера.

Я пришел к выводу, что тайное жилище Силлера находилось в покинутом складе. Из его удивительно роскошной комнаты можно было попасть в обширный подвал, так что места для тренировок хватало. В тот день среди камней, грязи, насекомых и мелких грызунов я научился обращаться с оружием.

Силлер взял мой фламмер.

— Парень по фамилии Бретон изобрел энергетическую батарею. Впрочем, возможно, он ее просто где-то вычитал или заново открыл принцип ее действия. Это то, что находится у тебя под лацканом куртки. Если ее вставить в рукоять, соединяются два контакта. При нажиме на спуск… — пафф! — голубой заряд растекся по фигуре человека, нарисованной на стене, — цепь замыкается и высвобождается одна сотая доля занесенной энергии. Непроводящий ствол направляет эту энергию на цель. На стволе есть кнопка, когда ее нажимаешь одновременно со спуском, выстрел получается в десять раз сильнее. Это хорошо, когда имеешь дело с большой группой. На самой батарее сбоку есть небольшой рычажок, который идет вниз, когда вставляешь ее в рукоять. Это позволяет освобождать энергию. Кроме того, рычажок можно опустить пальцем, и тогда, если батарею уронить или бросить, она взорвется со всей силой в момент прикосновения к какому-либо предмету.

Я тренировался в одиночных выстрелах — оказалось, что у меня талант к ним. Вскоре я легко попадал в середину фигуры.

— Из этого оружия нужно целить в туловище, это крупная цель и наименее подвижная. Попал в тело — и готов труп. Стрелять в голову — значит рисковать, а любители риска живут недолго.

В том, что касалось стрельбы, Силлер оказался энциклопедистом.

— Такой выстрел — это как удар кулаком в лицо или пинок по зубам. Грубая сила. Я люблю игольные пистолеты.

Отравленная стрела, попадающая в нужное место, убивает так же быстро, но гораздо тише. Такой пистолет — это яд в стакане, нож в спину. Тонкий, деликатный метод, без предупреждения и следов. Взрыв хорош, когда имеешь дело с целой толпой, но я никогда не лезу в подобные авантюры. Кроме того, иглы дешевле и их всегда можно достать. С батареями труднее.

Я тренировался целый день и вскоре уже попадал в любую часть тела девять раз из десяти с пятидесяти метров. Потом я начал учиться извлекать пистолет из кармана под мышкой, однако никак не мог добиться кошачьей ловкости Силлера. Когда мы отправились домой перекусить, я проверил его карманы. Там у него было закреплено гениальное устройство, состоявшее из пружины, зажима и рычага. Вложенный в него пистолет натягивал пружину, а когда полу куртки откидывали, рычаг освобождал зажим, и оружие само прыгало в руку.

Вытащив это устройство из кармана Силлера, я сунул его в свой. Вернувшись, Силлер надел куртку, а когда вкладывал пистолет в карман, лицо его удивленно вытянулось. Мы оба выхватили оружие, но, пока он вытащил свое только до половины, я уже успел прицелиться в него.

Сперва он нахмурился, но потом язвительно усмехнулся.

— Ты лучше, чем я думал, Дэн. Может, ты и справился бы на улице.

Я хотел вернуть ему устройство, но он отказался.

— Оставь себе, у меня есть еще несколько.

Я продолжал тренироваться. Выхватить — и огонь! Выхватить — и огонь, поворот — и огонь. Я тренировался до тех пор, пока движения мои не стали такими же автоматическими, как дыхание. Силлер говорил: «Дэн», а я уже держал пистолет в руке. Он делал едва заметное движение, я поворачивался, пригибался, и пистолет плевал огнем на почерневший силуэт на стене.

Наши занятия продолжались часами.

— Смотри человеку в глаза, — учил Силлер. — Глаза — зеркало души. Прежде чем рука сделает движение, намерение это отразится в глазах. У всех, кроме Сабатини. Его глаза всегда выражают одно и то же, целует ли он девушку или убивает ребенка.

Я направлял на Силлера незаряженное оружие, а его рука прыгала, как змея, и выбивала у меня пистолет.

— Не так близко. Держи пистолет у бока или бедра. Ты должен разоружить меня, но с такого расстояния, чтобы я не мог тебе помешать.

Тренировки продолжались. Вытащить — и огонь. Вытащить — и огонь. Вскоре я уже мог, услышав шорох среди камней, вытащить пистолет, и в ту же секунду на пыльный пол падала мертвая дымящаяся крыса. Силлер тоже включился в эту забаву.

— Хорошо! — сказал он, и глаза его заблестели. — Следующая — моя.

Численность крыс резко уменьшилась.

Силлер научил меня обращаться с ножом, расправляться с врагом тихо и эффективно, научил расправляться и с безоружным, когда у тебя есть нож, и, что гораздо важнее, как вести себя в обратной ситуации. Он показал мне, как сделать тайник в рукаве, и дал мне для него острый нож. Наконец он неохотно признал, что у меня есть шанс уцелеть даже в мире Агентов.

Однажды после позднего ужина Силлер исчез с моей одеждой, оставив мне какую-то тряпку, едва доходившую до колен. Я осмотрел квартиру. Еще раньше я заметил, что наверху нет никакого помещения, а подвал не имеет ни окон, ни дверей. Выход был только один, но он был закрыт.

В конце концов я начал просматривать книги. Большинство оказалось беллетристикой, однако нашлась и небольшая полка с серьезными трудами. Я даже не подозревал, что у Силлера такие широкие интересы.

На полке оказалось несколько книг Джуди. Я мог выбрать «Книгу Пророка», «Церковь» или «Ритуал и Литургия», но и так уже знал их наизусть. Остальные названия ничего мне не говорили, что-то техническое, вроде «Принципы действия, энергия и основные диаграммы контуров», «Машины и Наследие человечества» и тому подобное. У меня было церковное образование, а не светское.

Книга, которую я наконец выбрал, отличалась потрепанной обложкой и загнутыми листами. На титульном листе не было ни фамилии автора, ни названия издательства. Называлась она «Динамика власти в Галактике». Усевшись в кресло, я начал читать. Читал я медленно и вдумчиво, но время шло быстро, потому что ее содержание буквально пьянило меня. Все было интересно, но один фрагмент я помню доныне слово в слово.

«Необходимо понять, чем на самом деле является власть. Ключом к пониманию этого является мир-крепость, а к крепости нет ключа. Взглянем на это ясным взглядом, не ослепленным фальшивой надеждой, не затуманенным мечтами.

Самое главное — оборона. Это символ крепости. В крепости размещены люди и снаряжение, необходимое для обороны. Приближается враг. Он идет через обширное пространство, через световые годы, с огромной армией, с оружием, амуницией и горами припасов, требующихся, чтобы одеть и накормить свою армию. Пусть враг форсирует безмерный ров, используя свои запасы, теряя энергию на преодоление пространства, пусть болезни, скука и распри подтачивают его армию. Пусть он идет. Но пусть защитники будут решительны, и тогда атака не сможет принести успеха.

Задумаемся над радиусом действия и экономикой власти. Подготовка к нападению может лишить мир людей и богатства. А что нужно для обороны? Кольцо самонаводящихся ракет и хорошая система радаров. Атакующие корабли не прорвутся, пока не уничтожат все ракеты, а если защитники организуют производство должным образом, они с легкостью восполнят потери. Одновременно с этим нападающим придется ждать, расходуя силы, пока их собственный мир не взбунтуется против требований ненасытных правителей.

Если же, несмотря ни на что, атакующие победят, то какой ценой? За их спиной останется разоренная планета, с ресурсами, потраченными на завоевание, с резко уменьшившимся населением, оголодавшая и бунтующая. А что они получат? Мир, который невозможно эксплуатировать. Предводитель захватчиков окажется в крепости, принадлежащей теперь ему. Теперь он стал здешним владыкой, и ее предыдущий хозяин не может навязать ему своей воли, как не мог навязать ее защитник крепости перед завоеванием. И если кто-то заговорит о лояльности, то я не знаю, что он имеет в виду. Внутри крепости можно быть лояльным только к самому себе.

Такова психологическая основа крепости. И еще одно: человек из иного мира — враг, он не соплеменник, а чужак. И мы ненавидим его.

А вот какова политика крепости: оборона должна быть решительной и эффективной. Решительность и эффективность не могут разделять широкие массы людей, они со временем могут атрофироваться. Эти черты можно лишь навязать сверху. Крепостью должен управлять один или несколько человек. Демократия здесь невозможна.

В истории бывали случаи демократического строя. Но пересчитайте — их не так уж много. А какова их судьба? Они меняли форму правления сами или это делали за них. Прогрессирующая централизация кончалась диктатурой или сокрушалась завоевателем.

Пересчитайте важнейшие силы Галактики. Отдельные владыки, Церковь, Торговцы. Владыки довольны, Церковь довольна, Торговцы довольны. Проигрывает только народ.

Значит, надежды нет? Ответ может быть только один: никакой. Народ не может взбунтоваться, потому что у него нет власти. У него нет возможности для борьбы и, что важнее всего, нет возможности мыслить или обмениваться мыслями. Народ — невежды, удерживаемые владыками в темноте. Но если каким-то чудом они все-таки взбунтуются, что произойдет дальше? В неизбежной неразберихе их тут же завоюет ближайший мир.

Поэтому мы смотрим на звезды и вздыхаем о счастливых временах. А наши вздохи — это воздушное ничто, расплывающееся в небытии…»

Я закрыл книгу и отложил ее, когда Силлер вошел с моей одеждой. Ее перешили на меня, а темное пятно вокруг шеи вывели.

Силлер сообщил мне, что поблизости нет никого, кто походил бы на Агента. Если Сабатини и искал меня, он делал это исключительно осторожно. Силлер слышал, что Собор торопливо ремонтируют, потому что прошел слух об инспекторской поездке Архиепископа на Бранкузи. Говоря о Соборе, он смотрел на меня, но мое лицо оставалось маской, опаленной кожей.

Он следил за мной, пока я одевался.

— Что оставила та девушка? — спросил он как бы мимоходом.

— Она оставила… — начал я и умолк.

— Что? — резко повторил Силлер.

— Не помню.

— Садись, — сказал он. — Пора поговорить серьезно.

Я сел на край стула, чувствуя невероятную усталость.

У меня снова заболели лицо и затылок.

— О чем? — спросил я.

— О девушке, о том, почему она вошла в Собор, что оставила и почему ты мне это отдашь, — ответил Силлер решительным тоном. Я похолодел: так уверенно и спокойно он говорил.

— Я…

— Неважно, — сказал он. — Ты все помнишь и можешь не валять передо мной дурака.

— Не могу, — устало ответил я. — Я не могу тебе ничего дать. Но даже если бы мог, не сделал бы этого.

— Можешь, — спокойно возразил он. — И дашь.

— У меня этого нет. — Его уверенность приводила меня в отчаяние.

— Знаю. Но ты можешь принести это.

— Не могу. Оно спрятано слишком хорошо. Никто не сможет его забрать.

— Я тебе не верю, — сказал Силлер, и уверенность на мгновение оставила его. — Я скажу тебе, почему ты мне это отдашь.

Я слушал его, хмуря обожженный лоб.

— В благодарность. Я ведь спас тебе жизнь. — Он махнул рукой. — Нашел тебе укрытие, научил всему, что нужно для сохранения жизни.

— Я благодарен тебе, — сказал я, — но не настолько.

Он пожал плечами, однако голос его стал резче.

— Во-вторых, речь идет о праве собственности.

— Девушка…

— Девушка умерла.

Я вздрогнул.

— Откуда ты знаешь?

Он вновь раздраженно пожал плечами.

— Если даже она жива, то предпочла бы умереть. Она в руках Сабатини, значит, мертва. Но это не имеет значения. Важнее, чтобы этот предмет попал в нужные руки. В мои руки.

— А почему именно в твои? — спросил я.

— Мы знаем, что с ним делать, мои хозяева и я. Ты не знаешь. И что самое главное, он уже находился на пути ко мне, когда девушка заметила, что за ней следят Сабатини и его Агенты.

— Как я могу в это поверить, — скептически заметил я, — если ты даже не знаешь, что это такое?

Силлер улыбнулся.

— Это кристалл. Какой-то Торговец нашел его в руинах одной небольшой планеты на окраинах Галактики. Там не было никаких жителей, только руины, старые, как Вселенная. Все говорило о том, что раса эта летала в космос и стояла на довольно высоком уровне развития. Торговец нашел кристалл и взял его, подозревая, что в нем скрыты ценные тайны. Об этом узнали, когда он сел на Бранкузи. Торговец и вся его команда были перебиты, и теперь никто не знает, где находится та планета. Но кристалл оказался в руках Императора. Он ревностно берег его, но недавно камень был украден из дворца.

Я внимательно слушал. Эта информация могла пригодиться, если была истинной. Но это ничего не меняло.

— Откуда ты знаешь, что девушка собиралась отдать камень тебе? Как ее звали?

— Это была Фрида, последняя фаворитка Императора. — Силлер рассказал как выглядела девушка, что объединяло ее с Императором и во что она была одета, когда вышла из дворца.

Я слушал, и меня охватывало странное, неприятное чувство.

— Это не доказательство, — сказал я, с трудом сглатывая слюну. — Сабатини тоже об этом знает. И пусть даже она собиралась отдать камень тебе, мне вовсе не обязательно делать то же самое.

— Чего ты хочешь? Документы? — спросил он, повысив голос. — У тебя есть кристалл, но ты не можешь с ним ничего сделать. Ты даже не проживешь долго. Дай его мне!

Я упрямо покачал головой.

— Не могу.

— Почему? — заорал Силлер. — Тебе не нужна твоя жизнь? Ты не хочешь выбраться с Бранкузи и начать жизнь сначала? Этот кристалл ничего для тебя не значит…

«Ничего для меня не значит»? Это из-за него я оказался здесь, потерял возможность стать священником, получив взамен страх, и даже угрозу смерти и пыток, убил троих людей. И все-таки я не мог отдать его.

— Не могу! — сказал я. — Но ты этого не поймешь.

Он и не понимал. Не мог понять. Только в этом я не сомневался относительно Силлера.

Побледнев, он наградил меня злобным взглядом.

— Ты был со мной очень добр, — сказал я извиняющимся тоном. — Ты многим рисковал, чтобы спрятать меня. Но если ты хочешь, чтобы в благодарность я отдал тебе кристалл, значит, я не могу больше оставаться здесь.

Я поднялся и медленно подошел к двери. Какое-то время у меня было здесь безопасное укрытие. Не прошло еще и дня с тех пор, как я стал считать квартиру Силлера вторым монастырем, моим новым убежищем от мира. Уроки самообороны были только тренировками, не имеющими с действительностью ничего общего. Но сейчас…

— Не будь идиотом, Дэн, — морщась, сказал Силлер. — Никуда ты не пойдешь. — Голос его понизился до шепота. — Если ты не поумнеешь, то вообще никогда не выйдешь отсюда.

6

Я чуть помедлил, потом толкнул дверь. Но еще до того, как почувствовал, что она не поддается, я уже знал, что дверь заперта. Я повернулся. Силлер стоял рядом. Быстро протянув руку, он вытащил из моего кармана пистолет, потом, презрительно отвернувшись, швырнул его на кровать. Меня охватила паника, я ударил его по лицу, потом схватил за плечи и встряхнул…

— Выпусти меня! — истерически кричал я. — Дай мне…

Что-то холодное и острое коснулось моего живота под самыми ребрами. Я посмотрел туда и невольно втянул живот — двадцатисантиметровое лезвие его стилета было у самой моей диафрагмы. Я опустил руки.

Подняв ладонь к покрасневшей щеке, Силлер задумчиво потер ее. Глаза его блестели.

— За это я должен бы тебя убить, — тихо сказал он.

Я ждал удара, ждал, что лезвие войдет в мое тело и слизнет мою жизнь стальным языком. Но нажим вдруг ослабел. Силлер подкинул стилет в воздух и схватил за рукоять. Пряча его обратно в рукав, он расхохотался.

— Я полюбил тебя, Дэн, — сказал он. — Мы могли бы стать друзьями, если бы ты заставил свой мозг поработать. Сядь.

Я вернулся обратно и сел на кровать, на которую Силлер бросил мой пистолет. Но не взял его, боялся.

— Я не понимаю тебя, Дэн, — сказал он. — Может, потому, что и ты меня не понимаешь. Взгляни на Галактику и скажи мне, что ты видишь!

Его голос звучал дружески, и вел он себя так, словно ничего не произошло, а я не был пленником… Но мне было нелегко об этом забыть, я сидел напряженный и несчастный, думая, что ничего плохого не случится, пока мы будем разговаривать разумно.

— Звезды, — сказал я. — Рассыпанные звезды.

— А я вижу миллионы миллионов невольников, вольноотпущенников и свободных людей, — медленно произнес он, глядя куда-то вдаль, — а над ними миллионы наемников, горстку Торговцев и служащих и совсем немного аристократов. Но в самом низу находятся невольники и вольноотпущенники. Ты часто видел их, но ничего не знаешь об их жизни. Отчаяние, болезни и смерть — вот вся их жизнь. Небольшой клочок земли или тесная каморка — вот весь их мир.

Силлер встал, и мне показалось, что он вырос.

— Ты ничего не знаешь об их жизни, — повторил он. — А я знаю. Ты не знаешь, что такое никогда не есть досыта… никогда. Ни разу за всю свою жизнь. А я знаю. Что они понимают? Ничего, кроме самых примитивных инстинктов. Они размножаются, несколько лет борются за существование и умирают. Животное существование, даже хуже. — Он умолк, посмотрел на меня, и голос его смягчился. — Если бы ты увидел, как кто-нибудь из них царапает кривой палкой клочок земли, ты дал бы ему в собственность плуг и землю? Если бы ты увидел другого, наполняющего боеголовку ракеты радиоактивными веществами, пока плоть его не отвалится от костей, ты забрал бы его оттуда?