Мир-крепость

— Это не жалость, — голос Аббата звучал сурово, — это извращение, почти ересь. Дави ее в себе, сын мой! Пусть сила твоей веры победит эти мысли! Здесь, на Бранкузи, Бог дал власть Императору и Баронам. Он дал им право судить и распоряжаться жизнью подданных. Если они несправедливы и жестоки, мы должны сочувствовать им , а не их вассалам и подданным, ибо владыки тем самым закрывают себе дорогу к вечному покою. Да, мы сочувствуем людским страданиям, но не должны забывать, что физическая жизнь такая же иллюзия, как и те, что мы вызываем в Соборе. В этой жизни реальна и вечна лишь смерть.

— Да, отче, но…

— Если же говорить о нашем пребывании в монастыре, то это не бегство от жизни, а жертвование собой ради лучшей жизни. Ты должен знать это, Уильям! Ты ведь знаешь наши обязанности, наши цели и стремления. — Он умолк и вздохнул. — Но я не должен быть суров. Ты чувствителен душой, и эти чувства увели тебя с пути истинного.

— Я буду молиться об истинном понимании, отче, — смущенно заверил я его.

Аббат склонил голову, а когда вновь взглянул на меня, лицо его было совершенно непроницаемо.

— Ты сказал, она принесла дар. Что это было?

Я заколебался.

— Не знаю, отче.

— Ты не смотрел?

— Я был так взволнован, что не обратил на это внимания.

— Ты уверен, что не держишь это при себе? — мягко спросил Аббат.

Я едва не вздрогнул.

— Да, отче.

— Что бы это ни было, Уильям, оно должно быть передано светским властям. Для нас это не имеет никакой ценности, если вообще чего-то стоит. Кроме того, мы не должны ссориться с властями. Церковь и правительство живут и действуют рядом, ибо наши цели не противоречат друг другу. Нашей физической и духовной силы могло бы не хватить для защиты от враждебных светских сил. Церковь постоянно должна думать о своем будущем.

— Но она принесла это в дар…

— Она ничего не принесла, — резко прервал меня Аббат. — То, что она положила на поднос, не принадлежало ей, раз уж за ней была погоня. А ее страдание стало следствием ее дурного поступка. Наверняка она рассчитывала, что это принесет ей какую-то выгоду.

— Да, отче, — неохотно согласился я.

— Однако это не тема для дискуссии, — продолжал Аббат уже мягче. — Исходя из принципов политики Церкви, все, на что претендуют светские власти, должно быть им отдано, причем как можно быстрее. Спорный предмет не может обрести здесь убежище.

Аббат медленно встал. Он был высок, как и я, но крепче сложен. Влияние его сильной личности окутывало меня, словно густой туман.

— Иди и принеси… — твердо сказал он. — Принеси это мне, чтобы я мог вернуть его настоящим хозяевам.

— Да, отче, — покорно сказал я. Тогда я даже не представлял, что могу воспротивиться его воле. Идя к двери, я напряженно думал. Никогда прежде я не лгал, так почему же сейчас не открыл Аббату правду? А он знал, что я лгу, и не верил мне.

Я мог получить его прощение, отказавшись от камня. Этот осколок кристалла не имел для меня никакой ценности. Даже если он что-то и значил, я никогда не узнал бы этого. Ступив на порог, я обернулся, потянулся к мешочку под рясой, но Аббат уже исчез в соседней келье, закрыв за собой дверь.

Я тихо вышел.

Несколько часов я бродил по коридорам монастыря. Если я вернусь к Аббату и скажу, что не могу найти предмет, который оставила девушка, будет плохо. Он не поверит мне и прогонит из монастыря, а мне останется лишь подчиниться. Но могу ли я это сделать? Кому я этим помогу? Как буду потом жить? Единственное, что я ведал о жизни в миру, я узнал сегодня.

Я решил отдать кристалл, решал это не один раз. Однажды даже дошел до двери Аббата и поднял руку, чтобы постучать. Девушка доверилась мне, и это было странно, необычайно. Она знала меня только через чудесные образы, которые я создал для нее. Конечно, этого было мало, но все-таки хватило. Она безоглядно поверила мне, как же я мог обмануть такое доверие?

Я не хотел никого видеть и дважды прятался в пустых комнатах, чтобы избежать встреч с монахами в коридорах. Мне было бы легче, доверься я кому-нибудь, но я не знал, к кому обратиться. Брат Джон заинтересовался бы самим камнем, но ему, конечно, было бы безразлично, что с ним будет дальше. Отец Конек начал бы объяснять мне порочность моего поведения, а отец Михаэлис пришел бы в ужас от одной мысли о непослушании.

Много часов провел я в Архиве, но среди всей мудрости, собранной там, не было ответа на мучивший меня вопрос. Я немного позанимался в тренировочном зале, как делал это каждый день. Отцы говорили, что это хорошо подавляет юношеское смятение, но на сей раз мне не помогло. На полчаса я задержался в зале искусств прослушать свой любимый светомузыкальный опус, созданный давно забытым композитором. Но опус кончился и, прежде чем я нашел следующий, в зал вошли несколько монахов, а я выскользнул через боковой коридор.

Вконец утомленный, разочарованный и по-прежнему не нашедший решения проблемы, я отправился в свою келью. Может, молитва и сон принесут ответ, которого напрасно искал утомленный разум. Подходя к своей двери, я заметил, как в нее вошел монах, а за ним еще трое.

«Наверно, ошиблись дверью», — подумал я, хоть и знал уже, что это вовсе не ошибка.

Мое лицо скрывала тень капюшона, и я подошел ближе. Первый монах поднял голову. На долю секунды я замер, прежде чем понял, что грубая серая ряса скрывает под собой не монаха и не послушника. Я не поверил своим глазам.

На меня твердо и дерзко смотрели глаза смуглого мужчины, того, который ждал девушку перед Собором, а потом отсек ей ступни.

3

Предан!

Эта мысль молнией мелькнула у меня в голове. Догадки жгли мой разум, терзая, как настоящее пламя.

Выдан людям, которые убивают и уничтожают… Но почему? Потому, что знал… Нет, причина могла быть только одна — кристалл, укрытый в мешочке на моем поясе. Глупо было держать его при себе… Кто-то хотел его получить, очень хотел. Они наняли четырех человек, этих убийц, чтобы получить его обратно…

Предан… но кем?

Я вспомнил юного послушника. Он вполне мог проболтаться, что кристалл находится здесь и что послушник Дэн знает, где он. Однако парень не мог их впустить. Кто-то должен был помочь ему поднять Барьер, кто-то знающий. Кто-то должен был раздобыть для них рясы и провести сюда. Один он все это сделать не мог.

Это означало — при одной мысли у меня подкосились ноги, — что действует организованная группа. Среди монахов нашлись люди, которых можно купить как наемников, для которых обеты и долг ничего не значат. Существовала группа, которая смогла предать Церковь, выдать светским властям ее тайны. А я — Боже, оборони Церковь! — ничего не мог с этим поделать. Моя проблема вдруг стала жизненно важной.

Группа фальшивых монахов стояла под моими дверями, о чем-то перешептываясь. Повернуть, не вызывая подозрений, я не мог, и оставалось лишь одно — идти дальше, надеясь, что они меня не остановят, не разглядят моего лица, не поймут, кто я такой. Мне нужно было обмануть этих быстроглазых мастеров обмана, и ставкой в игре была жизнь. Сердце мое бешено колотилось, ноги подгибались.

— Дэн, — темноволосый говорил голосом мягким, как лапка кота, пока из нее не высунулись острые когти, — послушник Дэн?..

Сердце мое на мгновение замерло, потом вновь забилось. Это был вопрос. Они не знали, что стоят у моей кельи, не были уверены, что попали правильно. Не колеблясь, я обернулся, скрывая лицо в тени капюшона, и указал дверь в коридоре, по которому пришел. Потом медленно двинулся в противоположном направлении.

Дорого дались мне эти неторопливые шаги. Я хотел бежать, но инстинктивно чувствовал, что если оглянусь или побегу, это кончится для меня трагически. У меня было несколько секунд, прежде чем они убедятся, что келья, на которую я указал, пуста, и я должен был их использовать. Три кельи по той же стороне, что и моя, уже давно пустовали. Старые монахи, которым они принадлежали, умерли один за другим. Я знал их не очень хорошо, но то, как они ушли из этого мира, произвело на меня сильнейшее впечатление. Теперь же, если мне не удастся добраться до первого бокового коридора, я тоже уйду, но не как они, а в расцвете сил. От коридора меня отделяли двадцать шагов. Пятнадцать. Я затаил дыхание. Десять. Может, еще получится.

— Эй, ты! — крикнул один из них.

Я сделал вид, что не слышу. Еще пять шагов. Четыре. Три. Два.

— Дэн! — снова этот бархатный голос.

Я повернул. Тонкая ярко-голубая стрелка промелькнула мимо, со свистом рассекла темноту. Я содрогнулся, подхватил рясу и пустился бегом. Сзади донесся удар, сдавленное проклятие и топот.

Часы, проведенные в тренировочном зале, пригодились мне. Несмотря на усталость, я мог бежать, а моих преследователей сковывала одежда, к которой они не привыкли. Кроме того, они не знали коридоров.

Коридор раздваивался, я повернул. Еще один коридор, снова поворот. У меня был шанс оторваться от них. Монастырь напоминал лабиринт, путаницу залов и коридоров, находящихся в нескольких зданиях. Однако топот башмаков по каменному полу не делался тише — враги были слишком быстры, чтобы я мог оторваться.

Куда я мог бежать? Где мог спрятаться? Убийцы были совсем рядом, а монастырь оказался ненадежным убежищем. Даже здесь нашлись люди, которые впустили убийц. Аббат? Если я сейчас отдам камень, как знать, сможет ли он защитить меня. И захочет ли? Ведь я обманул его.

Погоня продолжалась, я по-прежнему слышал топот за спиной. Я задыхался, кровь стучала в висках. «Две ступни, — подумал я. — Только две. Это они бегут за мной, ступни, отсеченные у лодыжек. Они хотят напомнить мне о камне…»

На мгновение мне захотелось бросить камень назад, как сделал космонавт из легенды, который бросил собственного ребенка гнавшемуся за ним чудовищу. Может, тогда ступни остановятся и позволят мне уйти.

Впрочем, это желание тут же исчезло. Ступней было вчетверо больше, они топали тяжело и неумолимо.

Выбраться отсюда? А могу ли я выйти за стены монастыря? За ними меня ждет верная гибель. В этой одежде, без денег и без знания мира я был бы один и выделялся бы в любой толпе. Убийцы же пришли снаружи. В море хаоса они могли плыть почти незаметно, а я пробирался бы сквозь омуты чуждых мне вод, пока они меня не настигнут. В миру я стал бы беззащитной жертвой, которую они могли схватить, когда захотят, сделать с ней, что захотят, а потом избавиться от нее.

А здесь? О Боже, для меня не было бегства, не было дома, не было надежды. Мой мир выдал меня на милость демонов зла. Я видел перед собой открытую пасть с клыками, покрытыми кровью. «Черт вас возьми! — тихо вскрикнул я, пробегая по темным коридорам. Страх не покидал меня ни на минуту. — Черт вас всех возьми!»

Мне некуда было бежать, я не знал, где мне спрятаться, и я уже начал задыхаться.

Я кое-как сориентировался. Где-то направо должен быть Архив. Налево — трапезная, внизу — тренировочный зал. Однако нигде я не мог скрыться дольше чем на секунду, а погоня была совсем близко. И повернуть я не мог. А впереди был Собор. Лучше уж погибнуть здесь, чем запятнать Собор своей кровью. Хотя…

Удивленный мыслью, пришедшей мне в голову, я едва не упал. Это же мой мир, все еще мой мир. Убийцы оказались здесь, в моем мире, и если я не смогу это использовать, то вполне заслуженно попаду им в руки. Если я не смогу направить против них силу этого мира, если не заставлю их заплатить цену, которой они не ждали, пусть они сделают со мной, что захотят.

Прямо передо мной был Собор, а в его контрольном зале — силы, которые им даже не снились. Нужно поспешить…

Быстрее! Такой темп я мог выдержать лишь несколько секунд, не дольше, но эти секунды были бесценны. Когда я заметил перед собой голубое сияние Портала, звуки погони заглушили топот моих собственных ног. Секунда ожидания перед мнимо сплошной стеной коридора, и наконец-то, плита отодвинулась. Вход открылся едва наполовину, а я был уже внутри, и плита закрылась за мной.

Из последних сил я взлетел по лестнице, уселся перед пультом, включил питание, надел на голову шлем, сунул руки в перчатки. Экран посерел, вспыхнул, замерцал и прояснился. Как я и думал, Собор в это время был пуст. А затем — один, второй, третий — все четверо фальшивых монахов продрались сквозь голубую завесу Портала и оказались в ловушке…

Мною овладела ярость. Впервые в жизни почувствовал я, что такое власть. Я чувствовал, как сила пульсирует под моими пальцами, наполняет все мое тело и разум. Власть принадлежала мне. В маленьком кусочке Вселенной я был Богом. И судьей. Жизнь и смерть принадлежали мне. Но сначала нужно было закрыть свое царство. Через Портал они могли войти, но не вернуться. Только Барьер открывал дорогу на улицу. Нажав кнопку, я изменил поле. Теперь они не могли сбежать от меня!

Во время погони они скинули с себя рясы и сейчас выглядели как тени, черные тени в обтягивающих брюках, рубашках и куртках, с отвратительными толстыми карабинами в руках. Трое лихорадочно, с нарастающей яростью и удивлением искали между скамьями беглеца, который исчез неведомо куда. Четвертый, тот, смуглый, стоял посреди Собора, задумчиво разглядывая гладкие стены, и лицо его кривила загадочная улыбка.

Наконец эти трое подняли головы. Я был перед ними — из тени появилась моя высокая фигура в грубой серой рясе, с лицом, закрытым капюшоном. Вытянутая рука указывала на них, словно обвиняя.

«Вон из Собора! — прозвучал шепот в их головах. — Ядовитые насекомые, подлые трусы, наемные убийцы, блевотина Вселенной! Убирайтесь, пока я не вымел вас, как святотатственный мусор из этого святого храма».

В ответ огненный луч ожег стену за фигурой в капюшоне. Второй выстрел и еще один разогнали мрак Собора. Бесформенные тени поплыли к стенам, удаляясь от них, словно несомые невидимой волной. И только фигура перед ними стояла невозмутимо.

«Идиоты! — загремел полный презрения беззвучный голос. — Ваше оружие здесь бессильно, им даже запугать нельзя. Вы продали свои души, вы зависите от этих своих игрушек, но здесь они вам не помогут. Вы беззащитны пред лицом Бога!»

Неземной смех раздирал их мозги, неистовый смех безумца.

«Изыдите! Прочь, пока еще я сдерживаю гнев свой».

Один из них не выдержал. Трясясь от страха, он повернулся и побежал к Барьеру, но в последний момент зловещие мурашки, побежавшие по коже, удержали его от фатального шага. Наемник повернул побледневшее лицо к фигуре в капюшоне.

«Что? Ты не идешь? Тогда останься и познай мой гнев. Вы продались дьяволу, ради денег вы убиваете, пытаете и запугиваете. Ради нескольких жалких монет вы мучаете слабых, чтобы удовлетворить сильных! Вам нужны деньги? Так берите же! Деньги, деньги, деньги, деньги, деньги…»

В воздухе возникли потоки монет, металлический дождь обрушился им на головы. Прежде чем они успели заслониться руками, монеты поранили их лица, а один лишился глаза. Ругаясь, стоял он, прижав одну ладонь к кровоточащей глазнице, но новая порция монет заставила его, как и прочих, спрятаться под скамьями.

И вдруг моя ярость прошла. Я дрожал всем телом, видя его пустую глазницу и кровь на щеках. Я вновь обрел здравый смысл и хотел, чтобы меня вновь охватило недавнее безумие.

Но как всякое безумие, оно не могло продолжаться долго. Даже если бы мне удалось удержать этих четверых в Соборе или даже — Боже, смилуйся надо мной! — убить их, рано или поздно монахи пришли бы посмотреть, что происходит, а против них я не мог использовать свое оружие. Нужно было кончать с этим.

Одно я должен был сделать наверняка — не допустить, чтобы кристалл попал в их руки. Они так сильно хотят его заполучить, что никогда не откажутся от поисков. Это безжалостные звери, и они не успокоятся, пока не найдут его.

Вытащив камень, я положил его перед собой на консоли, и он подмигнул мне, словно стеклянный глаз. Я вытянул руку, не в силах вынести разлуку с ним. Кем бы я стал, если бы потерял его? Никем, даже хуже, чем никем. Я вдруг понял, что до сегодняшнего полудня был никем и радовался этому. Вот так-то.

Я отдернул руку. Следовало избавиться от камня. Так мне подсказывал разум или просто трусость, и я знал, что это необходимо. Я не мог защитить его, не знал, как раскрыть его тайну. Я вновь взял камень в руку, и тут мне пришло в голову, что я могу спрятать его в этом мире, где не было тайников.

Где-то между стенами Собора было пустое пространство, оставленное строителями как укрытие. Так бывало почти в каждом общественном здании. Многие из документов Архива попали туда именно из таких мест в руинах древних домов. Непрестанно заботясь о будущем, Церковь наверняка поручила сделать что-нибудь такое и в Соборе.

Я проник во тьму стен и двигался внутри них, высматривая просвет в темноте. Наконец нашел. Кристалл замерцал, падая, и исчез, а я вдруг почувствовал себя пустым и бесполезным. Там, среди камней, лежала причина безнадежной ситуации, в которой я оказался, и там она будет лежать долго после того, как я вернусь в землю, воздух и воду. В будущем какой-нибудь историк возьмет кристалл в руки и будет гадать, как он там оказался. Поначалу он попытается разгадать его тайну, а потом бросит куда-нибудь в угол.

Взглянув на экран, я понял, что слишком долго был занят своими мыслями. Дождь монет кончился, и убийцы успели рассредоточиться. Теперь в них было бы труднее попасть, но это было неважно, потому что запас монет у меня кончился. Бросать было нечего, а лучом с такого расстояния нельзя было поднять ничего тяжелого, например человека.

В углу, у самого Портала, где затаился смуглый, что-то шевельнулось. С невероятной ловкостью наемник бросил бомбу в сторону зала управления, и взрыв пробил в передней стене Собора огромную дыру. Чтобы уничтожить меня, они готовы были разрушить Собор!

Я стиснул зубы, придумав, что смогу сделать, если они окажутся недостаточно осторожны. Луч устремился к тому, который потерял глаз, и, прежде чем он понял, что происходит, его оружие поплыло по воздуху, словно отвратительная черная птица, остановившись у ладони темного монаха — тот стоял непоколебимо, взрыв был ему нипочем.

Мои псевдопальцы лихорадочно искали спуск. Голубые заряды пронизывали мое изображение — они старались уничтожить оружие, прежде, чем я выстрелю. Рычажок внизу, на который наткнулся мой палец, должно быть, был спуском. Я нажал его — ничего. Может, есть какая-то кнопка на стволе? Нет… Потом я случайно разом нажал на спуск и на рукоять оружия, и голубой огонек вслепую устремился к убийцам.

Вслепую, но не мимо. Я содрогнулся от омерзения и стиснул зубы, чувствуя в горле горечь желудочного сока и понимая одновременно, какая мелочь то, что один человек лишился глаза. Дымящееся туловище постояло еще — удивительно долго! — а потом рухнуло между скамьями.

Их осталось трое, и они были осторожны, не зная, что я попал совершенно случайно. Из-за скамей никого не было видно. Вглядываясь в экран, я гадал, смогу ли заставить себя выстрелить еще раз. В Соборе, лежал мертвый человек. Мерзавец и убийца… но это ничего не меняло. Еще секунду назад он жил, а теперь был мертв. Меня замутило.

Вот! — рука, поднятая для броска. Я автоматически нажал на спуск, и одна из скамей превратилась в дымящиеся обломки. Рука дернулась, из нее выпало что-то небольшое и блестящее… В воздух взметнулся фонтан крови, кусков плоти, дерева.

Лицо мое исказила гримаса, и я отвернулся от экрана.

Смерть! Смерть! Я — Смерть!

Я убивал тех, кто жил убийством, но смерть должна быть холодна и бездушна, а я был слаб и напуган.

Портал замерцал — я заметил это краем глаза. Карабин дрогнул в руке монаха-призрака, но я не мог заставить его ладонь сжаться. Хватит убийств. Оружие молчало, и убийца спокойно пересек Портал. Ему помог кто-то из монастыря, снова помог, а я продолжал гадать, кто же это может быть. Мне вдруг пришло в голову, что меня могут обойти с тыла, я вспомнил, что могу быть убит так же легко, как они, и так же лежать мертвым. И такой конец был самым вероятным.

Вскочив с места, я подбежал к двери. Выход в коридор был закрыт, лестница пуста. Вновь сев за пульт, я посмотрел в зеркало, висевшее высоко на стене, — вся лестничная клетка отчетливо отражалась в нем. Будь у меня оружие…

Я попытался лучами вырвать карабин из рук убийцы, оставшегося в Соборе, но он держал его крепко, сопротивляясь невидимым перстам. Снова взгляд в зеркало — проход по-прежнему оставался закрыт. Для острастки я выстрелил в того, что остался в Соборе. Сиди и не двигайся! Мысли мои путались…

Ловушка. Я заперт в ловушке, без выхода. Из Собора можно выйти через Барьер и Портал, но отсюда выход только один — по лестнице вниз, в коридор, где уже ждет тот, смуглый. Конец будет быстрым, это я решил твердо. Они захотят взять меня живым, чтобы пытками заставить сказать, где кристалл, но я не дам им шанса.

«Только два выхода…» Я ухватился за эту мысль, как тонущий за соломинку… Еще раньше мне приходило в голову, что может быть и третий…

Мне нужна была одежда, нужны были деньги. Без этого бегство становилось невозможным, а выход, снова ведущий в объятья смерти, не имел для меня смысла. Здесь у меня не было шансов уцелеть, но снаружи, несмотря на все сложности…

Одежда безголового негодяя была почти цела. К счастью, магнитные застежки поддались действию луча. С курткой обошлось легко, хуже было с рубашкой. Я боролся с тяжелым мертвым телом, ворочая его с боку на бок, чтобы стянуть рукава с безвольных рук. После смерти негодяй доставлял мне больше хлопот, чем при жизни.

Когда куртка и рубашка уже лежали возле меня, я посмотрел в зеркало и понял, насколько был неосторожен. Вход из коридора был открыт, хотя на лестнице по-прежнему никого не было. Мне нужны были несколько спокойных минут, всего несколько минут. Я втащил карабин в комнату, бросился к двери и залил лестницу голубым огнем. Это удержит черного от самоубийственного подъема вверх. Впрочем, он мог позволить себе ждать.

Комната содрогнулась от взрыва, я пошатнулся, пытаясь добраться до пульта, но пол накренился под моими ногами. Чтобы не упасть, я схватился за спинку стула и подтянулся к пульту. Мне не хватало глаз, не хватало рук. Мерзавец из Собора бросил еще одну бомбу, маленькую, но невероятной разрушительной силы.

Я отправил карабин обратно в Собор и попытался найти стрелка. Единственным результатом была потеря зарядов и времени. Тогда я вновь занялся безголовым трупом. Белое тело сияло в темноте, взгляд мой метался от экрана к зеркалу и обратно. Я хотел стянуть с трупа брюки, проклинал их, мертвое тело и моду на слишком узкую одежду. Наконец я крепко ухватился за пояс и поднял труп. Что-то упало.

Голубой огонь лизнул стену над моей головой. Выпустив брюки, я с ужасом посмотрел в зеркало — отразившиеся в нем рука и карабин спрятались за углом. Таким образом он ничего со мной не сделает. Опасность была в другом: слишком увлекшись другими проблемами, я мог дать ему шанс взбежать по лестнице. Тогда мне конец.

Человек в Соборе поднял руку! Я промахнулся по ней, но он быстро убрал ее. Глядя в зеркало, я возился с брюками. Наконец они подались, я стащил их, как кожицу с апельсина, и положил рядом с собой. Теперь одежда у меня была, оставалось только выбраться.

Я прицелился в голого убийцу. Белую кожу пересекала темная полоса — широкий пояс. Одним движением расстегнув его, я выстрелил. Труп подскочил и превратился в черную, бесформенную массу. С большим трудом удалось мне сдержать рвотный позыв.

Вспышка застала врасплох последнего бандита, и он неосторожно высунулся из-за скамей, чтобы взглянуть на огонь и удушливый дым. Мой карабин передвинулся, плюнул огнем, и человек тяжело рухнул между скамьями. С меня было достаточно… достаточно убийств, достаточно крови, достаточно смерти и почти достаточно жизни.

Голубой огонь вновь лизнул стену над моей головой и вернул мне присутствие духа. Я поднял голову — на месте зеркала был белый прямоугольник, окруженный копотью. Вот когда я понял, насколько сильна жажда жизни. Я хотел жить, а это зависело от того, даст мне смуглый несколько минут или нет. Не на лестнице ли он? Нельзя забывать, что борьба еще не закончилась. Я вернул карабин из Собора — там он был уже не нужен — и встал, держа оружие высоко над головой, направляя ствол на лестницу. Подойдя к ней, я нажал на спуск, и карабин вздрогнул в моих руках. На ступенях не было ничего, кроме пламени.

Времени раздумывать не было, и я бросился к одежде, лежавшей на полу. Скинул рясу, поднял пояс, обернул его вокруг себя, соединил концы. Он свисал свободно, но времени на подгонку не было. Брюки тоже оказались велики. Впрочем, оно и к лучшему.

Прежде чем взяться за рубашку и куртку, я дважды выстрелил в сторону лестницы. Рубашка оказалась в обтяжку, куртка тоже. Кстати, куртка была бы еще теснее, если бы я сунул оружие во внутренний карман, но я держал его в руке.

Еще раз я залил огнем лестницу, потом подбежал к пульту и торопливо заработал рукоятками. Нужно было установить все очень точно. Идеально точно. Через машину должна была пройти максимальная энергия в минимально короткое время. Так, автоматическое управление. Последняя проверка заняла довольно много времени. Я определил место на полу, сунул оружие в карман и вытянул руку, чтобы нажать кнопку.

И тут услышал, как кто-то бежит по лестнице.

Вокруг потемнело. Последнее, что я запомнил, был черный убийца, прыгающий в сторону, чтобы уйти от выстрела из карабина, удивление в его глазах и пламя, охватившее меня и поглотившее свет.

4

Мне впервые снилось бегство, темнота, и тишина, и страх перед преследующими ступнями, ужасающе легкими, и жгучая боль в руке — только теперь я чувствовал ее и на лице, — выпускание уголька и стыд, и пустота…

Начало всегда было одинаково, только окончания разнились…

Я был слеп или мертв, или и то и другое вместе. Потом в темноте родился свет, голубой свет наверху и зеленый внизу, и я заметил, что лежу на лугу. Лицо мое болело не так сильно, потому что его лизало мягким языком четвероногое животное. Несмотря на боль, я встал, чтобы посмотреть, где нахожусь, и место показалось мне знакомым. Я не помнил названия, но это мне не мешало, ибо там был покой, а покою не нужно названия.

Из-за холма вышла девушка, у которой тоже не было имени, и это тоже было хорошо. Она шла по воздуху, потому что ступней у нее не было. Девушка улыбалась и, подходя ближе, подала мне руку. Тепло протекло вдоль моей руки волнами и разошлось по телу, и я почувствовал, что жив. И когда она наконец отняла руку, в моей ладони остался кристалл — невинный, прозрачный, таинственный.

Губы ее шевельнулись, но я не услышал ни звука.

— Что это? — спросил я.

Она удивилась, нетерпеливо пожала плечами и пальцем указала на свои уши. Губы ее снова шевельнулись.

Я должен был задать вопрос, должен был узнать ответ, но никак не мог вспомнить вопроса.

— Это жизнь? — спросил я, чтобы она не ушла. — Это надежда, свобода? А может, любовь?

Ее образ начал таять, и животные исчезали, и луг исчезал, а я лихорадочно пытался задержать ее.

— Стоит ли жить для этого? Стоит ли умереть? Но она лишь печально пожала плечами, продолжая медленно истаивать.

— Вернись! — крикнул я. — Вернись.

Она покачала головой… тихо, беспомощно.

— Я не знаю этой тайны! — крикнул я. — Не знаю, что это означает. Скажи мне. Скажи!..

Губы ее произнесли какое-то слово, но девушка была уже так далеко, что я не смог его понять, и опустил голову. Кристалла не было, а я был один, всегда один, навсегда один, один и в страхе…

Я открыл глаза и почувствовал, как чьи-то осторожные пальцы натирают мою правую руку каким-то жирным болеутоляющим. Голубоватый свет был приглушен, веки у меня словно свинцом налились, затылок болел. Какое-то лицо медленно склонилось надо мной, и в первый момент я подумал, что это лицо девушки, потому что оно было светлое, красивое и окружено светлыми волосами. Но, прищурившись, я увидел, что волосы короткие, а лицо принадлежит мужчине.

— Просыпаешься? — спросил мужчина звучным и спокойным голосом. — Так я и думал.

Я попытался встать.

— Мне нужно идти… — Губы мои болели, а голос звучал хрипло.

Мужчина положил руки мне на плечи и снова уложил. Надувной матрац прогнулся подо мной, и мужчина сел на край постели. Я осмотрелся. Комната была больше моей кельи, мебель — удобная и яркая, но без роскоши: матрац, на котором я лежал, несколько кресел, полка с какими-то древними книгами, портьеры, закрывающие все стены, за исключением одной открытой двери.

— Ты никуда не пойдешь, — мягко сказал мужчина. — Во всяком случае не сейчас. И не в таком состоянии.

Я успокоился, хотя и не до конца. Этот человек показался мне хорошим. Я никак не мог собраться с мыслями, но одно вспомнил.

— Это опасно, — прошептал я ему.

Он прищурился.

— Почему?

Приложив ладонь ко лбу, я поморщился, закрыл глаза и открыл их снова.

— Не могу вспомнить. Кто-то меня ищет. Наемник в черной одежде. Он хочет меня убить. И тебя тоже убьет.

Мужчина лениво улыбнулся.

— Это не так-то просто. Там, где я вырос, у нас было больше неприятностей, чем еды. С тех пор как я попал на Бранкузи, жизнь вполовину замедлила свой темп. Если бы ты был тем, кем выглядишь, — в глазах его запрыгали веселые огоньки, — то и вовсе не доставил бы мне хлопот. Ты был бы уже мертв.

— О чем ты?

— Ты одет как Свободный Агент, но ты не из них. У тебя слишком светлая кожа, слишком нежные руки. Одежда велика тебе в поясе и узка в плечах. Держу пари, что ты монах.

— Лучше сказать, был монахом, — ответил я, машинально подражая его речи. — А что такое Свободный Агент?

— Один из тех жестоких ловких парней, высокооплачиваемых наемников. Они свободны в выборе оружия и женщины, независимы от денег, им разрешено менять хозяев, если другой платит больше.

— Похоже, я убил троих из них, — сказал я, и это воспоминание заставило меня содрогнуться.