Гиви и Шендерович

— Могущество их велико, однако ж, лежит в пределах, доступных простому смертному, — успокоил его Шейх.

— А, — обрадовался Шендерович, — местные власти?

— Ну, — задумался Шейх, — в общем, да. Что до меня, то исполнил и я мне предназначенное, а потому удаляюсь. И не советую пускаться в бега, — заметил он, правильно истолковав вдруг ставший рассеянным взгляд Шендеровича, — поскольку, лишившись покровительства, вы подвергаете себя нешуточной опасности.

Он как-то по особенному сложил губы и мелодично засвистел. Птица худ-худ прислушалась, склонив на бок голову, потом сорвалась с места и полетела на восток — птицы Анка снялись с места и организованной вереницей потянулись за ней. Черная лента мелькнула в светлеющем небе и растворилась в дымке на горизонте. Шейх проводил их взглядом.

— Ну, мне пора, — сказал он доброжелательно. — Можете не провожать.

— Эй! — возопил Шендерович, — постойте… Я хотел спросить…

Но тот поднялся, дружелюбно помахал рукой и исчез за скалами. Гиви прислушался, приоткрыв от напряжения рот, но в развалинах было тихо. Их ночной собеседник исчез.

— Эх! — печально проговорил Гиви, — этот-то приличный человек оказался…

— Да, — согласился Шендерович, задумчиво почесывая затылок, — Корректно себя повел, в общем и целом. Кстати, кому этот ребе нас сдал, а, корабль пустыни?

— А он сдал? — без особого интереса спросил Гиви.

Ему хотелось, чтобы их, наконец-то кому-то сдали. Кому-то относительно вменяемому, кто, во-первых, не варит змею живьем, во-вторых, не волочит куда-то с диким гиканьем и свистом, а тихо-мирно оформит все бумаги и посадит в приличную тюремную камеру, желательно с кондиционером, дожидаться, пока их дело не передадут атташе по международным связям. Боже мой, подумал он, это ж сколько времени уйдет! Меня же главбух живьем сварит!

— А то! Всю ночь караулил, чтоб не заснуть, майсы травил, птицами обложил. Вот уж не думал, что они освоили такие методы!

— Кто? — насторожился Гиви.

— Агенты, разумеется, — пожал плечами Шендерович, — бойцы невидимого фронта.

— Какого фронта?

— Невидимого, — отчеканил Шендерович. — Ну-ну, не притворяйся, что ничего не знаешь! Между прочим, о, мой скрытный друг, возможно, мы с тобой первые, кто наблюдал в действии телеуправляемых птиц, это секретное оружие тайных группировок, рвущихся к власти. Поелику попали мы с тобой в самое сердце секретного международного заговора.

— Не сходится, — уныло возразил Гиви.

— И прекрасно все сходится. Техника на высшем уровне, гипноз, эта… трансформация. Сначала на нас отработают, потом постепенно подменят такими вот маньяками все ключевые политические фигуры… И кто различит? Ноги, ноги делать надо, пока нас не устранили, как нежелательных свидетелей…

— Ох, Миша, боюсь, беда в том, что мы, как раз желательные свидетели. Вцепились в нас, понимаешь, как бубалоны какие-то.

— Да, — вздохнул напарник, — неувязочка вышла. Может, нас с тобой с кем-то спутали, уроды эти. А потому, повторю, о, мой мастер внедрения, хватай вон тот бурдюк, поскольку в нем еще плещется на дне этот вонючий кефир, и пошли…

— А шейх этот велел не дергаться… — возразил Гиви, которому было неуютно в развалинах, но брести по палящему солнцу тоже не особо хотелось.

— А ты и не дергайся. Просто двигай.

— Он сказал, местные власти уже на подходе.

— Где? — разозлился Шендерович, — ты их видел? Он их видел?

— На подходе, — упрямо повторил Гиви.

Шендерович мрачно посмотрел на него, покачал головой и полез на верхотуру груды камней, когда-то служившей остатком городской стены.

— На подходе, — бормотал он злобно, — сейчас, разбежались… ты кому поверил? Странствующему фокуснику? Этому артисту-трансформатору? Местные власти, местные власти… Бандиты это, а не местные власти…

— Он бандитов, Миша, между прочим, убрал, — уговаривал снизу Гиви.

— Конкурентов он убрал, ясно? — шипел сверху Шендерович. — Да и то…

Он вдруг умолк, и Гиви отчетливо услышал, как его напарник хватает ртом воздух. Обожженное солнцем пустыни лицо Шендеровича стремительно побледнело, глаза выпучились. Он скатился вниз и ошеломленно покрутил головой.

— Что там, Миша? — испуганно вопросил Гиви.

Шендерович сделал глубокий вдох.

— Местные власти, — наконец, выдохнул он.

Гиви приподнялся на цыпочки, вытягивая шею, но ничего не увидел.

Шендерович сделал неопределенное движение указательным пальцем, тыча его вверх.

Гиви тоже вздохнул и, в свою очередь, полез на груду камней. До самого горизонта простирались барханы, покрытые песчаной рябью, но там, вдали, шевелилась, приближаясь, темная полоса. Горячие верховые кони плясали под всадниками, за ними следовала вереница верблюдов, на утреннем ветру развивались узкие знамена, алел шелк попон, сверкали белизной одеяния, солнце плясало на остриях копий.

— Ничего себе! — пробормотал он.

— Местные власти, — снова пояснил снизу Шендерович.

* * *

Гиви осторожно слез.

— Ну? — хладнокровно спросил овладевший собой Шендерович — видал? Кажется, это за нами!

— Это… да… Миша, но это же целая армия!

— Типа того… — Шендерович на миг задумался, рассеянно меряя взглядом безрадостное окружение, — Ладно! Раз, два, взяли! Давай, лезь на это вонючее жвачное. И поскорей!

— Зачем, Миша?

— Мы, — провозгласил Шендерович, отряхиваясь и тщетно охорашиваясь, — встретим их, как подобает отважным мужам, сынам пустыни. Мы не будем таиться в развалинах, как какие-то шемхазайцы! Мы выступим им навстречу! На этих великолепных животных! Стой спокойно, ты, падаль!

Он деловито ткнул белую верблюдицу кулаком в бок и та, к удивлению Гиви, покорно подогнула мосластые передние ноги.

— Вот так, — назидательно проговорил Шендерович, умащиваясь в седле, — А теперь вира помалу. Ах ты, волчья сыть, травяной мешок! Давай, Гиви, шевелись, что стал, как соляной столб. Ногой его! Ногой!

— Уместно ли это, Миша? — все еще сомневался Гиви, осваивая могучие всхолмления. Его верблюд, презрительно оглянувшись, с размаху шлепнул по земле огромным стоптанным копытом. — Некоторая нескромность, нет?

— Всего лишь вежливость, — отозвался со своей вершины Шендерович; верблюдица под ним втянула воздух длинной верхней губой и вдруг радостно заревела, раззявив огромную желтозубую пасть. — Во! Да ты на девочку погляди — как трепещет! Стремится к обществу. В свет, так сказать! Ах ты, моя Наташа Ростова!

Где— то за барханами ей откликнулся отчетливый, чистый звук рожка.

— Э-эх! — вздохнул Гиви.

В затерянных пространствах его души трубы ответили трубам…

Он распрямил плечи, насколько это было возможно в данных условиях, и потрусил вслед за Шендеровичем, гордо возвышавшимся на разукрашенном седле покойного Предводителя.

* * *

Войско приближалось. Стройная цепь заколебалась и нарушилась — от нее отделилось трое верховых на горячих конях с тонкими ногами и лебедиными шеями, в богатой сбруе и расшитых серебром чепраках. Всадники ослепляли взоры своими изукрашенными кафтанами и рубахами тончайшего полотна, а также переливчатыми шароварами, из которых вполне можно было выкроить паруса для быстроходной ладьи.

— Как представляться будем? — выкрикнул Гиви в спину Шендеровича, неуклонно мчавшегося навстречу.

Я не шпион, — уговаривал он сам себя, моргая от поднятой встречающими пыли, — я бухгалтер… Может, они и бухгалтеров так встречают? Скажем, иностранных?

— Как цари, разумеется, — обернувшись, крикнул Шендерович, грозно сверкнув глазами.

— Брось, Миша! Кто нам поверит?

— А во что они поверят, — орал Шендерович, нахлестывая верблюда, — в воздушные шарики?

Про воздушные шарики Гиви успел почти забыть. За последние несколько дней он вообще не сталкивался с резиновыми изделиями.

В шарики не поверят, — тоскливо думал он, трясясь на своем верблюде, — в бухгалтеров наверное, тоже. Интересно, проверят ли они в скрытых царей?

Грозный смуглый красавец, возглавляющий отряд, осадил вороного жеребца, бросил поводья одному из спутников и спрыгнул на песок. Гиви потрясенно наблюдал, как он опускается на колени, склонив гордую, увитую белоснежным тюрбаном голову.

— Приветствую тебя, о, царь времен! — произнес он. — Наконец-то ищущий нашел искомого.

— И я приветствую тебя, о, водитель тысячи копий, — с достоинством произнес Шендерович.

* * *

— Поведай же мне, о, могучий, — эмир деликатно подхватил щепоть обжигающего плова, желтого как шафран, источающего запах имбиря и приправленного гранатовыми зернами, — мы ждали тебя, но как случилось, что ты, царь царей, очутился в пустыне с одним единственным спутником, каковой есть — кто он, кстати, о, сильный?

— Мой великий везирь, разумеется, — доброжелательно кивнул Шендерович, запивая плов прохладным шербетом, — грозный, как горный лев, щедрый, как летняя гроза. Не удивляйся нашему виду, о, воин, равно как и нашему печальному положению — в обычае у нас странствовать тайно, дабы из первых рук узнавать, все ли в порядке в подвластном мне царстве. И, как водится, напали на нас свирепые разбойники, однако же, не ведая о нашей истинной сущности, которую мы им не открыли, несколько опрометчиво решили они продать нас в рабство. Однако же мы силой и хитростью сумели освободиться, как видишь, захватив военную добычу в облике этих благородных животных.

— А! — кивнул эмир, — Лучшей жемчужиной пустыни овладел ты, о, великий, ибо это и есть знаменитая Аль-Багум, ревущая, о коей ходят удивительные слухи. Добавлю, что ее числили добычей грозного Рейхана по прозвищу Шарр-ат-Тарик, что означает «Зло дороги», а захватил он ее во время буйного набега на стада Ирама. Еще добавлю, что очень мы горевали по этому поводу, ибо нет лучшей верблюдицы в подлунном мире.

— Добавлю также, — сказал Шендерович, хладнокровно вытирая руку о рубашку, — что знаменитого Рейхана по прозвищу Шарр-ат-Тарик нет более.

— Воистину ты велик, — восхитился эмир. — Ибо никому из нас не под силу было справиться с Черным Рейханом!

— Ну, — благосклонно кивнул Шендерович, — это было нелегко. Однако же, возможно, при определенной благосклонности Всевышнего.

— Сила твоя велика, бык пустыни, — кивнул эмир.

Яростное солнце пустыни, просачиваясь сквозь стенки походного шатра, приобрело безобидный медовый оттенок. Ленивые отсветы бродили по расшитым подушкам, узорчатым коврам, узкогорлым кувшинам. Плов сиял россыпью желтоватых жемчужин, багряным лалом светился барбарис, янтарем истекал кишмиш, услада востока.

Эх, думал разнеженный Гиви, вот оно, знаменитое восточное гостеприимство, пока не прирежут. И, ополоснув пальцы в розовой воде, вытер их о тончайшее полотно.

— Прости меня за эту скудную походную трапезу, о, бесстрашный, — заметил эмир, — впятеро, вдесятеро богаче будешь принят ты во дворце, и не мой юный оруженосец, но прекрасные девы, услада для глаз, обольщение для плоти, будут прислуживать тебе. Пылкие девы…

— С камнями в пупках, — с готовностью подсказал Гиви.

— Если тебе того хочется, господин, — несколько озадаченно произнес эмир.

— Не важно, — отмахнулся Шендерович, — мой везирь родился под небом дальней страны с несколько причудливыми обычаями.

— Но ножные браслеты, издающие мелодичный звон, и спадающие завесы, и бубенцы в тонких пальцах, и…

— Ладно, — величественно кивнул Шендерович, — сойдет. Стол и кров всегда благословенны, как бы ни были скромны. Тем паче, что терпели мы много большие неудобства во время странствий. Но поведай мне, о, встречный, откуда было ведомо, что нас потребно искать именно здесь? Пустыня велика, и двум странникам нетрудно в ней затеряться.

— Это все наш звездочет и звездозаконник Дубан, о, великий, — пояснил эмир, — он прочел по знакам небес, что пустующий престол вскоре перестанет пустовать. Правда, изъяснялся он несколько путано, как это у них, звездозаконников, водится, однако ж, совершенно определенно указал, где вас искать. Вот я и выступил со своим войском, полагая, что смогу оказать вам своевременную помощь и поддержку, ежели таковая будет потребна.

Шендерович задумался.

— Вообще-то, мы здесь проездом, — сказал он, наконец, — и царство мое, каковое покинул я исключительно по горячности и неразумию в поисках приключений, не меньше вашего требует досмотра и пригляда, да и, как ты уже заметил, почтенный, своею рукою, без посторонней помощи, повергли мы в прах супостата. Но я, так и быть, готов уладить ваши государственные проблемы к обоюдному удовольствию.

Эмир, казалось, тоже задумался.

— Ирам был и будет твоим царством вовеки, о, Беспредельный. Однако не удивительно, коли ты в своих странствиях попираешь престолы и обретаешь короны!

— Таки да, — степенно согласился Шендерович.

Гиви тихонько вздохнул. Деваться было некуда. Пустыня за стенами шатра поросла походными палатками, словно весенними тюльпанами и ощетинилась сотнями копий. Собственно говоря, им еще повезло, что их не тащат волоком за лошадьми, как иностранных шпионов. Так значит, Миша опять царь! Ну-ну…

— Так куда мы направляемся? — благосклонно продолжал Шендерович.

— Как — куда? — удивился эмир, — в Ирамзат ал-имал, разумеется! В Ирам многоколонный, великий город, сердце мира!

Гиви вспомнил возносящиеся к небу белые башни, колеблемые призрачным дыханием пустыни. Шендерович, должно быть, подумал о том же.

— А-а! — протянул он, — этот!

— Это же лишь игра света и воздуха, кою наблюдают воспаленные жарой умы! — не удержался Гиви, — он же не существует!

— Может, ты скажешь, что и я не существую, о, великий везирь Великого? — негромко, но очень внушительно осведомился эмир.

— Э… — промямлил Гиви, — В факте твоего существования я не усомнюсь. Ты же мыслишь, о, эмир! Следовательно существуешь!

Эмир слегка расслабился и благосклонно кивнул.

— Воистину мудрый муж этот твой везирь, — любезно сказал он Шендеровичу, — не удивительно, что он сопровождает тебя на твоих подлунных путях!

— Польза от него велика, — согласился Шендерович, — а что еще поведал тебе этот звездозаконник касательно наших дел, о, водитель войска?

— Полагаю, — достаточно уклончиво проговорил эмир, — что тебе, опора опор, следует побеседовать с ним лично. Однако ж, если ты, о, солнце востока, пришедшее с запада, чувствуешь себя достаточно отдохнувшим, то твой слуга покорно просит тебя проследовать в путь, ибо твои подданные пребывают в ожидании.

Он приложил руки ко лбу и замер в почтительной позе. Шендерович вздохнул, озирая маячившие у входа силуэты часовых, довольно ловко поднялся с подушек и, откинув полог, высунул голову наружу. По стройным рядам войска прошла волна. Тысячи человек согласно затрясли копьями и заорали — слаженно, но неразборчиво. Шендерович приветственно помахал рукой, и вновь нырнул в шатер.

— И я полагаю, ты прав, о, опора трона, — согласился он, — и нам и впрямь следует пуститься в путь, дабы проследовать под э… гостеприимный кров твоего дворца…

— Твоего дворца, Землеблюститель, — вежливо напомнил эмир.

— Под гостеприимный кров моего дворца, — согласился Шендерович, — пошли, Гиви…

— Опять на верблюда? — тихо застонал Гиви.

— Твоему везирю неугоден верблюд? Быть может, он предпочтет жеребца, черного как ночь, с сильными бабками, свирепого, как лев, горячего как ветер пустыни?

— Нет, — покорился неизбежному Гиви, — пускай лучше верблюд. А этих… носилок у вас нет?

— На носилках носят женщин и престарелых, — сухо ответил эмир, — или раненых. Ты ранен, источник мудрости?

— Не-ет, — устыдился Гиви.

— Не морочь людям голову, — сквозь зубы прошипел Шендерович, — веди себя как мужчина! Прикажи, чтобы нам подвели наших животных, о, эмир!

Эмир хлопнул в ладоши, и уже через пару минут несколько человек подтащили к палатке оскаленную и упиравшуюся Аль-Багум. За ней неохотной трусцой следовал гивин монстр.

— Впереди войска поедешь ты, — эмир склонился в поклоне, тогда как один из его воинов придерживал стремя, а еще двое держали на распялках гневную Аль-Багум. Впереди войска въедешь ты в белые стены Ирама!

— Хорошо-хорошо, — рассеянно отмахнулся Шендерович, с размаху пихая Аль-Багум кулаком в челюсть. Верблюдица сразу успокоилась и подогнула колени — в чем-чем, а в дрессировке верблюдов покойному Шарр-ат-Таррику равных не было.

— Глядите, глядите, — прошел шепоток по рядам.

Эмир окинул войско многозначительно-гордым взглядом и птицей взлетел в седло.

* * *

Ирам и впрямь восстал из пустыни, как видение; белые городские стены, казалось, чуть подрагивают в раскаленном белом воздухе, синева небес отражалась в синих изразцах куполов. Горы полукольцом охватывали его, отчего город напоминал лежащую в каменной ладони чашу, на зеленых склонах паслись овцы, меж которыми бродили крикливые пастухи и сонные собаки, спешили с гор водоносы и поставщики снега, пестрели шатры на стоянках воинов и пастухов, в долинах лежали пышные сады, из которых даже сюда доносилось одуряющее благоухание, плескалась теплая мутная вода в оросительных каналах, сборщики хлопка при виде подъезжающего войска склонялись в поклоне, однако же, никакого испуга не выказывали, а приветственно улыбались, сверкая белыми зубами — до чего же дружелюбный у них тут народ, думал Гиви, потирая отбитый верблюдом зад.

Белая дорога одним концом упиралась в городские ворота, убегая за горизонт — на востоке, где вставал в густом синем небе полупрозрачный серп луны, дорога растворялась в мареве, окутавшем дальние горы. Лиловые хребты упирались в низкий небосвод — от них веяло холодом. Дорога была пуста.

— Что это за горы, о, эмир? — спросил на всякий случай Гиви.

— Горы Каф, о, спутник великого, — произнес эмир несколько настороженным голосом, — иначе называемые горами Мрака.

— А куда ведет эта дорога? — продолжал любопытствовать Гиви.

— В мир, — коротко сказал воин. — Ибо Ирам лежит в долине, из которой лишь один путь.

А как же нас сюда черт занес? удивлялся Гиви. Горы Мрака он точно видел впервые.

— Чудесно ваше появление здесь, — Эмир, видно, подумал о том же, — однако ж, кому, как не Властителю Миров совершать чудеса? Ибо, когда появляется в том настоятельная потребность, проводит он и через запертые двери.

— Как же, как же, — осторожно подтвердил Гиви.

— Бывают случаи, когда ифриты поднимают избранных на их ночной стоянке и переносят их, спящих, в отдаленные земли. Не то ли случилось и с вами?

— В самую точку ты попал, о, эмир! — с облегчением согласился Гиви, — именно это!

Он исподтишка поглядел на Шендеровича. Шендерович гарцевал на Аль-Багум, выпрямив шею и, вознося голову так, словно на ней сверкал невидимый венец.

Мерный шум достиг его слуха. Гиви оглянулся — водоносы, побросавшие кувшины; крестьяне, отбросившие мотыги; торговцы, позабывшие про свои лотки; пастухи, оставившие стада — все они постепенно образовали торопящуюся следом пеструю, радостно галдящую толпу, которая тащилась за войском, точно разноцветный хвост.

За белыми стенами Ирама такой же оживленно-радостный гул приветствовал их появление. Казалось, стоит лишь открыться воротам, и волна накатит на волну, захлестнув всех в шумном водовороте.

— Твои подданные, о, господин мой, — пояснил эмир.

— А! — благожелательно кивнул Шендерович, — ну-ну!

— Слух о твоем приближении достиг ушей последнего нищего, а то, что знает последний нищий, знают все! И все, от мала до велика, испытывают настоятельное желание приветствовать тебя!

— Ага…

— Большой город, — вежливо сказал Гиви, глядя на голубые и позолоченные купола, поднимавшиеся из-за городской стены.

— Город? — переспросил его спутник, — о нет, Ирам не город! Ирам — это целый мир!

Ворота, сверкнув на солнце медной оковкой, распахнулись, и под радостные крики, войско въехало под белые своды.

Гиви озирался по сторонам. Низкие домики из обожженной глины чередовались с башнями светлого камня, в прохладных переулках крыши смыкались, образуя арки и изящные своды, кованые решетки так переплелись с виноградной лозой, что порой было трудно отличить одно от другого. И везде, везде были люди — они стояли на балконах, высовывались из окон, свисали с плоских крыш… Воздух вскипал от радостных криков.

И все это — шум и радость, и восхищение — предназначалось им. То есть в основном Шендеровичу, но частично и ему, Гиви.

Гиви боролся с желанием слезть с верблюда и укрыться в какой-нибудь прохладной норе — он чувствовал себя самозванцем.

А Шендерович — нет!

Напротив, он продолжал доброжелательно кивать, озирая свои владения.

По обеим сторонам дороги вознеслись к небу белые и золотые столпы, розы сыпались под ноги Аль-Багум. Эмир, чуть пришпорив жеребца, оказался бок о бок с Шендеровичем.

— А вот и твой дворец, о, Лунный рог! — произнес он, вытянув руку по направлению к возвышающемуся над крышами куполу.

— Э… — несколько ошарашено проследил взглядом Шендерович, потом вновь милостиво кивнул, — неплохо.

— Неплохо, услада мира? Это лучший дворец под небом! Лучшие зодчие трудились над ним! Ты когда-нибудь видел такой купол? Погляди на этот узор — из звезд, выложенных голубыми, бирюзовыми, белыми и черными изразцами, соткан он, причем каждая из звезд различима сама по себе, но в то же время они связаны между собой неизъяснимым образом. А вершина купола открыта так, что днем — небо, а ночью — звезды отражаются в бассейне в центре медресы. А вон ту стройную башню видишь? Именно из нее звездозаконник следит за ходом ночных светил!

— Я и говорю, — неплохо, — упрямо повторил Шендерович, — верно, Гиви?

— Для истинно мудрого, — угрюмо подтвердил несколько встревоженный Гиви, — и скромная хижина — дворец, ежели в ней тебя принимают с открытым сердцем.

— Сам Сулейман, не иначе, у тебя в везирях! — восхитился эмир.

Еще одна стена выросла перед ними, белая, как сахар, сверкающая на солнце — на сей раз ворота, ведущие внутрь, были окованы серебром, с башен слышалась перекличка часовых…

Дворцовые ворота распахнулись под согласный рев труб, стражники склонили копья и кавалькада въехала на дворцовую площадь, мощенную все тем же белым сахарным камнем. Гиви невольно зажмурился, потом не вытерпел и открыл глаза. Дворец высился впереди, точно драгоценная шкатулка, из нее, точно летучее конфетти, выпархивали придворные…

Юноши в белом бросились к въезжающим и подхватили под уздцы усталых животных.

Гиви уже перенес ногу через седло, не чая оказаться на твердой почве, поскольку отбитые верблюдом ягодицы невыносимо ныли, но наткнулся на стальной взор Шендеровича.

— Сиди, — сказал Шендерович сквозь зубы.

Сам он продолжал возвышаться на Аль-Багум, неподвижный, точно каменная статуя.

Эмир покосился на него, потом сделал незаметный знак рукой.

Еще несколько человек выбежали навстречу, по пути устилая коврами аккуратно пригнанную брусчатку дворцовой площади. Лестницы дворца расцвели кошенилью и индиго, ковры отливали на солнце точно крылья бабочки.

— Вот теперь пойдем, — Шендерович гордо поднял голову, не глядя, бросил в чьи-то руки повод и проследовал во дворец под пронзительные звуки труб. За оградой продолжали орать восторженные толпы.

Гиви последовал за ним. Из глубин дворца веяло прохладой, откуда-то слышался плеск воды, стражники, застывшие по бокам двери, не сдерживали восторженных улыбок, на пестротканных коврах плясали белые и золотые отблески. Лишь теперь, приблизившись, он заметил, что на сияющей, точно фарфоровой дворцовой стене змеятся мелкие черные трещины…

Уже на крыльце он оглянулся. Во дворе продолжалась радостная суета, оруженосцы и слуги уводили коней, сотники поливали себя из кувшинов, смеялись, подставляя ладони под сверкающие струи воды, подгоняемая нетерпеливой рукой, неохотно пятилась Аль-Багум, еще один отряд въехал в дворцовые ворота — кони были уставшие, с темными от пота подбрюшьями, всадники их, однако же, держались гордо, перекрикивались высокими голосами. Несколько верблюдов следовало за ними — богато убранных, со сбруей, сверкающей медными бляшками. На горбатых спинах громоздились тюки и свертки — Гиви, приоткрыв рот, глядел на массивный, угловатый предмет, который как раз сгружали на землю четверо крепких воинов. Предмет был обернут в алый покров с вышитым на нем золотым солнцем…

— Да шевелись же ты, — прошипел сквозь зубы Шендерович.

Гиви вздохнул, прикрыл рот и последовал за новоявленным царем.

* * *

За стенами дворца звуки куда-то пропали. Зал с узкими стрельчатыми окнами дышал прохладой. Ковры заглушали шаги. Слышно было, как где-то поблизости, журча, изливается фонтан.

Вдоль стен круглились склоненные спины придворных, обернувших в сторону новоприбывших причудливо витые наподобие морских раковин чалмы, а от входной двери тянулись, образовывая проход, два ряда вооруженных мамелюков — при виде Шендеровича, они слаженно, как один человек, подняли и опустили копья, глухо ударив ими об пол.

Шендерович продолжал благосклонно озираться по сторонам.

В дальнем конце огромного зала высился пустой престол, такой высокий, что напоминал, скорее памятник самому себе — воплощенную в слоновой кости и серебре идею престола, настолько величественную, что водрузить зад на блестящую отполированную плоскость сиденья казалось немыслимым кощунством. В пламени светильников вспыхивали и переливались зеленые, белые, красные самоцветы, масляным блеском отливало золото, черными лепестками распускалась резьба эбенового дерева.

К престолу вели шесть ступеней. По бокам ступеней как стражи, высились золотые изваяния животных.

Ой— ей-ей, -подумал Гиви, с трепетом озирая чудовищную конструкцию — и Миша должен будет сесть на это!

— Очень мило, — вежливо сказал Шендерович.

— Мы его сохранили в том же виде, в коем ты оставил его, — заметил эмир, — и с тех пор никто, никогда не пытался взойти на него. Разумеется.

Еще бы! — подумал Гиви.

— Да и кто бы рискнул? После Навуходоносора и фараона египетского, потерпевших на сем поприще поражение столь сокрушительное…

— Я бы не рискнул, — пробормотал себе под нос Гиви.

— Вот и Дарий, царь Персидский тоже предпочел не рисковать — у обладателя тихого каркающего голоса был отличный слух.

Гиви заморгал глазами.

У подножия престола справа и слева застыли две неподвижные фигуры, которые поначалу Гиви принял за изваяния. Голос исходил оттуда.

Шендерович, в свою очередь, замедлил шаг, обратив взор к источнику звука.

Справа от престола на узорчатой скамье восседал пухленький человечек в огромной чалме, обладатель доброго лица весельчака, любящего хорошую шутку и маленьких жестких глазок. Встретив рассеянно-любопытный взгляд Шендеровича, он вскочил и поклонился, приложив ладони ко лбу.

— Везирь Джамаль перед тобою, о, Великий, — произнес он медоточивым голосом, — тот ничтожный, что в твое отсутствие вел ладью Ирама меж отмелей рока.

Ага, подумал Гиви. Вот кого прибытие царя, похоже, не привело в восторг. Джамаль явно обладал жестокостью, хитростью, коварством и прочими изначально положенными везирям достоинствами, позволяющими удержаться на плаву в бурном море восточных интриг.

— Надеюсь, — вежливо произнес Шендерович, — сия навигация была не слишком обременительна?

— Э… — Джамаль на миг задумался, поджав губы и меряя Шендеровича цепким внимательным взглядом, — ты не хуже меня знаешь, о, повелитель, в сколь решающий час прибыл ты, ибо всегда прибываешь, когда настает в том нужда.

— Или! — значительно произнес Шендерович.

— Бремя забот моих росло с каждым мигом, и я счастлив переложить его на более сильные плечи. Не раз и не два мечтал я уйти на покой — и вот, о, источник силы, я вручаю Ирам тебе и со спокойным сердцем займусь своими розами…

Шендерович тоже на миг задумался.

— Тяжко верному без верного, — сказал он наконец, — своим желанием удалиться от дел ты, о, Джамаль, стеснил мне грудь и обеспокоил сердце. Ибо без мудрого совета даже самый могущий правитель — ничто. А потому я покорно и милостиво прошу тебя послужить мне с тем рвением и бескорыстием, с каким ты служил Ираму.

Везирь сокрушенно покачал головой, отобразив печальную покорность, однако тут же упер взгляд острых, как булавки глаз в насторожившегося Гиви.

— Однако ж ты, надежда миров, прибыл со своим собственным везирем, — ласково заметил он.

— Мой советник и друг известен в подлунном мире как чистый сердцем, верный, надежный, знаток чисел, приходов и расходов, — пояснил Шендерович, кидая на Гиви снисходительный взор, — однако ж, тонкости управления Ирамом ему неведомы.

— Ну, коли так, — покорился Джамаль, — я отложу на время заботы о своем розарии и немного послужу подножием трона великого.

— Вот и ладненько, — Шендерович выжидательно обернулся к мрачной фигуре слева, более всего напоминавшей старого ворона, присевшего на неудобный насест.

Черный, расшитый звездами и лунами балахон и торчащая из чалмы верхушка колпака не оставляли никакого сомнения. Звездочет, высокий и худой, с костистым темным лицом, окинул новоприбывших столь пронзительным взглядом, что Гиви поежился.

— А, — сориентировался Шендерович, — научный консультант!

— Звездозаконник Дубан перед тобою, — с достоинством поклонился тот.

Гиви подметил, что титула «повелитель» он не прибавил. Шендерович это заметил тоже, поскольку помрачнел ликом.

— Не тот ли ты Дубан, что предсказал мое появление? — ласково осведомился он.

— Я предсказал появление истинного царя, — неохотно подтвердил Дубан, продолжая мерить Шендеровича холодным взглядом.

— Ну, так он перед тобою, — по прежнему ласково произнес Шендерович.

Дубан помялся.

— Ежели исходить из звездных знаков, — сказал он, — то они определенно обещали твой приход. Я ждал твою звезду в созвездии Льва, и она пришла. С тех пор каждую ночь наблюдаю я ее восход в небе Ирама. Однако ж звезда твоя неустойчива, о, пришелец — одну луну назад она породила близнеца. Из чего понятно, что ее влияние на ход небесных сфер столь запутано…