— Если ты будешь дуться и делать такое напряженное лицо, — проворковала Юре на ушко Тамара, нежно погладив ладонью между лопаток, — то к концу нашего путешествия станешь похожим во-он на ту химеру.

Юра поднял глаза. Химера была противной. Он передернул плечами — нежное поглаживание дало себя знать приятными мурашками по всему телу. С правой стороны в воротах была устроена дверь, через которую путешественники вошли в полутемную прохладу собора.

Изнутри собор казался еще более огромным, нежели снаружи. В этот час он был почему-то практически безлюден — десяток разрозненных туристов, пара-тройка молящихся. Вдоль длинных рядов скамеек прошли несколько священников в темных сутанах.

После залитой солнцем площади интерьер собора выглядел темным. Смутные очертания готических сводов вздымались высоко вверх и терялись в сероватой полутьме. Четыре ряда широких колонн образовывали иллюзию коридора, который резко устремлялся вперед и разбивался где-то вдалеке тысячами мозаичных осколков витража огромной пятиугольной апсиды. Перед апсидой находился необъятных размеров алтарь. Справа и слева от алтаря — два мощных органа, украшенные цветным мрамором и резьбой по дереву.

Собор был настолько огромен, что одним взглядом его невозможно было охватить полностью. Стас встал возле входной двери и попытался подключить воображение. Через минуту он понял, что какая-то часть собора все равно остается вне восприятия.

— Даже странно... — задумчиво проговорила Тамара, — такой светлый снаружи... и такой темный внутри...

— А у людей это сплошь и рядом, — совершенно не к месту сказал Стас, — и это даже не странно.

Тамара покосилась на Стаса, но ничего не ответила.

— Под алтарем помещается подземная церковь и крипта, — тихо сказал Бондарь.

— А вот и то, что было упомянуто в документе.

В нескольких метрах от входа слева направо проходила линия, выложенная темным мрамором. Через равные промежутки ее покрывали мозаичные изображения знаков зодиака с латинскими подписями.

— Кан-цер... — прочитал Вовка. — Это «Рак», да?

— Рак, рак... — ответил Стас.

— А мой «Водолей» будет... — Юра прошелся вдоль линии, — «Акуа-ри-ус»...

— Мы увидим Сошествие Луча? — спросила Тамара.

— Надеюсь, — ответил Бондарь, — сегодня 23 августа, солнце как раз входит в знак Девы. Луч должен сойти вон через то окно. — Он указал рукой на правую часть теряющегося в полумраке потолка.

— Святой отец, — обратился Бондарь к проходящему мимо священнику, крепкому мужчине лет пятидесяти, — как нам увидеть отца Марка?

— К сожалению, это невозможно, — ответил святой отец. — Два дня назад он уехал в Рим на семинар, и вернется только в начале следующей недели.

— Какая жалость, — немного сник Бондарь.

— Может, я смогу Вам чем-нибудь помочь?

— Право не знаю... я хотел поговорить с отцом Марком... Ну что же... Значит, в другой раз... Да. И вот еще что, — оживился Бондарь, как будто что-то вспомнил, — ожидается ли сегодня Сошествие Луча на Зодиакальный Путь?

Священник внимательно посмотрел на Бондаря.

— Мои комплименты, — с достоинством произнес он, — Вы прекрасно осведомлены в том, как называли это явление в эпоху Висконтов, и называют до сих пор в некоторых тайных монашеских орденах.

— Благодарю Вас... — сдержанно ответил Бондарь, — и все-таки? Мы ради этого специально приехали из Москвы.

Глаза священника удивленно округлились.

— Из Москвы — это замечательно! — священник вдруг широко, по-доброму, улыбнулся и протянул руку, — падре Антонио.

— Очень приятно. Григорий, — Бондарь крепко пожал сильную сухую ладонь.

— К сожалению, мне придется Вас огорчить. Судя по рассчитанным на компьютере таблицам поправок, вон они висят, на том стенде у южной стены, Сошествие Луча в фазу Девы в этом году произойдет на три дня позже. Это связано со многими астрономическими факторами...

— Что он говорит? — театральным шепотом спросил Вовка.

— Простите, друзья мои, я забылся, — спохватился Бондарь. — Отец Антонио сказал, что Сошествие Луча на знак Девы произойдет только через три дня.

— Но ведь завтра мы уедем из Милана... — огорчилась Тамара.

— Синьорина, как мне хотелось бы вам помочь... — сокрушенно развел руками падре, — Сегодня можно увидеть только то, как луч на короткое время появится в промежутке между Львом и Девой. — Бондарь добросовестно исполнял роль переводчика. — Конечно, это не совсем то — когда луч попадает на изображение созвездий, их мозаика начинает играть неповторимыми оттенками. Искусственное освещение не дает такого эффекта, да и глупо было бы его использовать.

— Неинтересно... — ляпнул Вовка. Бондарь машинально перевел.

— Не скажи, сын мой, — улыбнулся падре Антонио. — По древнему преданию, эта полоска мрамора, инкрустированная знаками зодиака, символизирует некий Абсолютный Путь, ведущий сквозь Время и Мироздание. Надо только попытаться понять, что переход луча от одного зодиакального изображения к другому — это некий аллегорический Мост из нашего времени в будущее. Переходное время. И пусть будущее у тебя будет прекрасным и играет разными оттенками, подобно этим древним изображениям в полу, когда на них сходит луч солнца.

— Спасибо... — улыбнулся Вовка.

— Увы, это будет уже без нас, — вздохнула Тамара.

— Григорио, мне очень хотелось бы немного утешить Ваших друзей, — обратился к Бондарю падре Антонио, — поэтому я предлагаю вам совершить небольшую экскурсию на крышу Собора. Если позволите, я буду вашим гидом. Буду рад провести четверть часа в столь просвещенной компании.

Замшелая лестница с завидным упорством наматывала на невидимый центр винтовые ступени.

— Этот подъем — не для туристов, — негромко говорил падре под аккомпанемент перевода Бондаря. — Туристов мы поднимаем на лифте или водим по лестнице в южной стене. А это, так сказать, путь для избранных.

Вид с крыши собора захватил дух. Вся компания гостей восхищенно вздохнула. Падре сдержанно улыбался.

Стас и Тамара немного побродили между шпилей, скульптур святых и архангелов, вспоминая классические кадры из фильма «Рокко и его братья». Нашли то место, где неотразимый Ален Делон объяснялся с темпераментной Анни Жирардо. Бондарь оживленно обсуждал что-то с падре Антонио. Юра усиленно всматривался в пейзаж, словно пытался вобрать его в себя как губка. Вовка понемногу начинал скучать.

Внезапно Юра почувствовал на себе чей-то взгляд. Медленно оглянулся. С желтоватого каменного свода на него смотрела химера — чудовище с головой и шеей льва, туловищем козы и хвостом дракона. Мраморные когти монстра сжимали карниз, все туловище было устремлено вперед. На Юру. Юра поежился от неприятного чувства — что-то похожее он испытал пятнадцать лет назад, когда заведующий маминой лабораторией показал пришедшему навестить маму десятилетнему Юре платяную вошь под микроскопом. Безобразное существо, увеличенное мощнейшей цейссовской оптикой до невероятных размеров, потом несколько месяцев преследовало Юру в ночных кошмарах.

Выражение морды химеры что-то неуловимо напоминало Юре. Чье-то лицо. Юра никак не мог вспомнить — чье именно?

— А... з-зачем они здесь? — тихим голосом спросил Юра, подойдя к священнику и Бондарю.

— Химеры? Они пришли в христианское искусство в средние века, но прижились только в Европе, — ответил падре Антонио. — Корни их ведут в древнегреческую мифологию. В «Илиаде» Гомера сказано, что это «порождение Тифона и Ехидны». Иногда ими изображают несбывшуюся мечту.

— В католическом искусстве это всего лишь декоративный мотив... — добавил Бондарь.

Услышанное не добавило ясности Юре в его попытке что-то вспомнить. Отойдя в сторону, он еще раз взглянул на простирающийся перед ним Милан и понял, что настроение безнадежно испорчено.

— Друзья, пора спускаться, — сказал Бондарь, и все двинулись к неприметной дверце, через которую выходили.

Падре Антонио замыкал процессию. Спускаясь, Юра решил посчитать витки лестницы. Где-то на тридцать четвертом повороте его пронзила мысль, от которой он пошатнулся и, чтобы не потерять равновесие, схватился за холодную шершавую стену. Он вдруг ясно вспомнил, что выражение хищной морды химеры непостижимым образом напоминало кроткое лицо нищенки из перехода, напугавшей его в тот проклятый день, когда он, полный авантюрных надежд, спешил в библиотеку. С каждым новым оборотом лестницы в голове возникала одна и та же фраза: «Не стоит открывать дверь, когда не знаешь, куда она тебя приведет... Не стоит открывать дверь, когда не знаешь, куда она тебя приведет... Не стоит открывать...», — совсем как заезженная пластинка на бабушкином патефоне.

Перед выходом из собора все по очереди пожали руку падре Антонио и вынырнули из бронзовой двери в солнечный день.

— Классный падре! — констатировал Вовка.

— Прямо Святой Антоний! — с уважением сказал Стас.

Юра молчал. Последняя догадка не давала ему покоя. Бондарь тоже шел молча. Выпятив вперед нижнюю губу, он в задумчивости скользил глазами по площади.

В день, когда луч одинокий Светила Осенней Предвестницы лик озарит,

В полдень, к подножию Башни Капризной Вновь будет явлен ковчег неотпетый Силы Неясной... — вдруг сказал Бондарь куда-то в пустоту.

— Нострадамус? — после небольшой паузы спросил Стас.

— Нет, — ответил Бондарь, — это Карло Паччини, один из братьев ордена Сальваторов. Пятнадцатый век. Он мало кому известен в наше время, но его пророчества будут посерьезней стишков Нострадамуса. За что, в свое время, брат Карло и снискал проблемы с инквизицией...

— И что это значит: луч, ковчег? Предвестница какая-то...

— А Бог его знает, — выдохнул Бондарь. — Так, припомнилось. Очевидно, атмосферой храма навеяло. Готика, латынь...

— Дева! — вдруг сказал Юра.

— Что «Дева»? — спросил Стас.

— Я вспомнил. Вика, наша редактор, которая мою статью выпускала, она одно время увлекалась астрологией, карты друзьям строила. Наш Главный по гороскопу — Дева. Как-то раз она ему сказала, что его знак в древности называли «Осенней предвестницей» — она открывает начало осени, хотя сама еще находится в конце лета.

— М-да... — сказал Бондарь. — Дело осталось за малым — узнать, где находится эта самая Капризная Башня. И тогда мы имели бы шанс взглянуть на... ковчег неотпетый Силы Неясной... Хотя бы узнали что это. Ну что же, друзья, пришло время откушать отлич-ную пиццу. Идемте, я знаю одно местечко, достойное вашего внимания. Кстати, как вы относитесь к хорошему красному вину?

— Потребительски, — ответил Стас.

Компания, смеясь, пересекла площадь и пошла по одной из неприметных улочек. Вовка сглотнул слюну, чувствуя в воздухе запах обещанной пиццы. Она непременно должна быть очень вкусной. Ведь если Бондарь что-то хочет показать, значит, это действительно «нечто»...

На одном из домов по правую сторону улочки висела яркая светящаяся афиша уже успевшего набить оскомину «Титаника», идущего в кинотеатре за углом: Леонардо Дикаприо нежно обнимает Кейт Уинслет на фоне огромных дымящих труб парохода-легенды. Взгляды путешественников невольно задержались на этом красивом кадре.

— Все-таки, Кейт Уинслет здорово похожа на Мадонну, — заметил Стас

— Ага... — скептически улыбнулась Тамара, — Как Фаина Раневская на Лайзу Минелли. Не понимаю, что общего ты увидел.

Стас сокрушенно вздохнул, а Юра с Бондарем улыбнулись.

— Красивый пароход, правда? — сказал Вовка. — Жаль, что утонул.

— Столько людей погибло... — добавила Тамара.

Повисла небольшая пауза. Бондарь подумал о чем-то, глядя на афишу, и вдруг спросил:

— Друзья, а вам не приходило в голову, что в истории с «поездом-призраком» ощущается некая... «титаниковатость».

— Что ощущается?? — Стас округлил глаза и от неожиданности поперхнулся. От души прокашлявшись, он хрипло сказал, — извините, я, конечно же, понял, что Вы имеете в виду. Просто...

Бондарь улыбнулся.

— Я понимаю, Вас смутил термин.

— Не знаю, ведь это совершенно разноплановые катастрофы. Можно ли их сравнивать?

— Сравнивать их, безусловно, нельзя, но вот обойти вниманием какие-то косвенные аналогии было бы недальновидно. — Бондарь достал трубку и принялся набивать ее табаком.

— Ну какие тут могут быть аналогии: один пропал, другой затонул. В одном случае это аномальное явление, в другом — человеческая безалаберность. Да и количество жертв в обоих случаях не соизмеримо.

— Станислав, на самом деле Вы ошибаетесь — аналогии, как не странно, есть. Вот смотрите: в июле 1911 года итальянский туристический поезд вез некий череп с измененными сакраментальными свойствами. А всего девять месяцев спустя, в апреле 1912 года, на пароходе «Титаник» перевозилась из Европы в Америку египетская мумия, о которой еще в то время ходило очень много странных историй.

Стас развел руками.

— Честно признаться, я ничего об этом не знаю.

— Интересно, что хранилась эта мумия рядом с каютой представителя компании «Уайтстар», который и отдал команду капитану гнать «Титаник» на всех парах. Как нам известно, оба рейса (и поезда и «Титаника») закончились катастрофами.

— Вы хотите сказать, что это были катастрофы одного порядка? — спросил Юра.

— И вообще, насколько достоверны эти сведения про мумию? Вокруг «Титаника» полно всяких легенд, и если все их принимать на веру, так чего там только не везли.

— Вот-вот... Чтобы прояснить для себя эту ситуацию, я связался со своим знакомым из Академии наук, профессором Гринденко — на данный момент это один из ведущих специалистов по Древнему Египту. Действительно, на «Титанике» везли саркофаг с хорошо сохранившейся мумией египетской жрицы-прорицательницы Аменемот четвертой. В некоторых европейских каталогах она почему-то значится как Аменофис четвертая, и это довольно странно, ведь Аменофис — чисто мужское имя... Эту мумию раскопали в 1895 году. Под ее головой лежала фигурка бога Осириса с надписью: «Да восстанешь из праха и взором своим ввергнешь в бездну всех, на пути твоем предстоящих». При этом слово «бездна» можно с успехом трактовать как «пучина». Гринденко в бешенство приходит от всех этих россказней на тему пресловутого «проклятия фараонов», но он подтвердил, что с 1896 по 1900 года умерли все, кто принимал участие в раскопках. Остался жив только лорд Каннервилль, который вез мумию на выставку в Америку. Далее — как по партитуре: «Титаник» с пассажирами действительно был «ввергнут в пучину», а мировая египтология лишилась ценнейшей археологической находки.

— Все это, конечно, очень интересно, — сказал Стас, еле скрывая скепсис в интонации, — но на этом, как я понимаю, аналогия кончается. Да, в обоих случаях имели место некие «мистические» предметы. Но ведь оба транспортных средства потерпели совершенно разные катастрофы: один, условно говоря, «стал призраком», другой — спокойно покоится на дне Антлантики.

Бондарь задумчиво почесал бородку.

— Насчет первого Вы совершенно правы, если не считать условности терминологии — «поезд-призрак» отнюдь не «виртуальная субстанция», как принято думать... Насчет второго Вы правы лишь отчасти, ибо с погибшим «Титаником» связаны загадки не менее «призрачные», если можно так выразиться.

— Например? — с интересом спросила Тамара.

— Тамарочка, это довольно известная история, — начал Бондарь, закуривая, и направляясь дальше по улице. — Кому-то она уже набила оскомину, но кому-то стоила сумасшествия.

— Даже так...

— Именно, — Бондарь с наслаждением затянулся трубкой и продолжил, — история эта началась ровно через шестьдесят лет после гибели «Титаника». 15 апреля 1972 года радист американского военного корабля «Теодор Рузвельт» Ллойд Детмер получил сигнал SOS с призывом прийти на помощь... тонущему «Титанику».

— Ого... — вставил доселе молчавший Вовка.

— Первая мысль Детмера была о том, что кто-то идиотски пошутил. Тем не менее, он доложил о принятой радиограмме на берег. Вечером того же дня радиста пригласили представители спецслужб и вкрадчиво объяснили, что давно затонувший «Титаник» никаких призывы о помощи посылать не может. И вообще никакого сигнала бедствия не было, и Детмеру это просто почудилось.

— Странно, а почему этой «галлюцинацией» вдруг заинтересовались спецслужбы? — спросил Стас.

— Радиста это тоже насторожило, и он решил самостоятельно докопаться до истины. За что и угодил в психиатрическую лечебницу.

— Жаль... — сказал Юра. — Он так ничего и не выяснил?

— Напротив, — ответил Бондарь, — прежде чем его объявили сумасшедшим и упекли в психушку, Детмер успел накопать в военных архивах массу интересных и, главное, документально подтвержденных сведений. Среди них были донесения военных радистов о странных радиограммах, якобы с «Титаника». В отчетах указывались 1924 год, 1930, 1936, и 1942 годы.

— Получается, раз в шесть лет, — сказал Стас.

Бондарь кивнул.

— В 1978 году Детмер решил специально дождаться сигнала. И, судя по всему, дождался и даже записал на магнитофон.

— И что же? — спросила Тамара.

— То, чего следовало ожидать, — ответил Бондарь, — на следующий же день он оказался в клинике неврозов города Балтимор, а кассета с записью бесследно исчезла.

— Кошмар! Я думала, такое только у нас было возможно.

— Все спецслужбы в мире работают приблизительно одинаково, — Бондарь поморщился. — О сигналах SOS в 1984 и 1990 годах ничего не известно. Возможно, эти данные просто засекречены. А в 1996 году с канадского судно «Квебек» сообщили о новом сигнале бедствия с «Титаника». Как водится, сенсации не дали должного хода. Единственной заметкой на эту тему была небольшая статья в одном из апрельских номеров канадской газеты «Сан» — она доступна в фондах «Ленинки», и я лично читал ее. Ну и в Интернете, естественно, что-то ходило — как без этого...

Путешественники молчали. Как обычно, рассказ Бондаря произвел на всех глубокое впечатление.

— Значит, следующий «сеанс связи» ожидается в 2002 году... А что если все это банальное радиохулиганство? — спросил Стас.

— В течение семидесяти двух лет? — усмехнулся Бондарь. — Тогда речь пойдет о целой династии очередных параноиков-мистификаторов. Неужели вы думаете, что я стал бы рассказывать вам байки, если бы не ознакомился с отчетами по этому району Атлантики специальных органов США по контролю за радиочастотами?

— Они что, тоже "доступны в фондах «Ленинки»? — полным сарказма тоном поинтересовался Стас.

Бондарь промолчал.

Стас подумал, и, чтобы не затягивать паузу, кашлянул и добавил:

— Извините, просто я по натуре своей скептик, особенно, когда дело касается таких вот вещей.

Бондарь широко улыбнулся:

— Еще бы! Ведь у Вас за плечами истфак МГУ, а там хорошо учат сомневаться...

— Ну и как все это объясняется? — спросил Вовка.

Бондарь пожал плечами.

— Как всегда — никак! Вы сами знаете, когда за подобные факты берутся оголтелые «аномальщики», любая непонятная ситуация превращается в глупый фарс. Каких только гипотез на эту тему я не выслушал! Можно диву даться.

— Ну а Вы лично, к чему склоняетесь? — спросила Тамара.

Бондарь вновь затянулся трубкой, подумал и сказал:

— Я стараюсь не вырабатывать конкретного мнения по поводу таких явлений. Есть факты, которые говорят сами за себя, а объяснения — это порождения человеческих рассуждений и относиться к ним надо соответствующе. Лично мне больше импонирует гипотеза многовариантности развития нашего мира, как следствия многогранного строения Вселенной. Кто знает, может быть под влиянием каких-то неизвестных нам процессов в момент гибели «Титаника» образовалась новая «грань» — новый мир, параллельный нашему, но с иным вариантом развития событий. Не секрет, что сигнал о помощи был передан с «Титаника» примерно с двухчасовым опозданием. И есть сведения, что капитан Эдвард Смит незадолго до катастрофы якобы получил... свой собственный сигнал SOS. Может быть, локальное Время «Титаника» каким-то образом замкнулось в кольцо, и в соседнем с нами мире страшная катастрофа повторяется каждые шесть лет. Каждые шесть лет гибнут люди... А сигналы бедствия пробиваются в наш мир, подобно «поезду-призраку».

Вновь воцарилось молчание.

— Вот вам и похожесть двух совершенно различных катастроф, — добавил Бондарь. — Первая произошла не без участия черепа Никольского, вторая — мумии Аменемот. Очевидно, в обоих случаях высвободилась неведомая нам энергия, которая изменила ход событий.

— А может, тот «Титаник», из параллельного мира, попал в кольцо Времени, созданное итальянским поездом в 1911 году? — спросила Тамара, — ведь меньше года прошло.

— Все может быть... — задумчиво ответил Бондарь.

— В океане-то? — усомнился Стас.

— Да хоть где, — сказал Юра. — Кольцо Времени — категория блуждающая и может «затянуть» все, что угодно. Я читал, что водолазы, которые обследовали Бермудский Треугольник, вообще обнаружили на дне моря ржавеющий паровоз. И это в нескольких километрах от берега. Как он мог там оказаться — нет никаких идей.

— Надеюсь, что это паровоз не от нашего поезда, — грустно улыбнулась Тамара.

— Кстати, мы уже пришли, — сказал Бондарь, и открыл дверь обещанной пиццерии.

Пиццерия оказалась небольшой, очень уютной и почти пустой. Запах пекущейся в настоящей дровяной печке пиццы смешивался с ароматом свежеприготовленного Espresso, доносящегося от стойки бара. В невидимых динамиках миловались «Феличитой» Аль Бано и Ромина Пауэр.

— Ретро какое, — удивилась Тамара. — Это же музыка моего детства. Я была уверена, что уж где-где, а здесь она отмерла еще лет пятнадцать назад.

— Тамарочка, — улыбнулся Бондарь, жестом приглашая всю компанию занять один из столиков у стены, и отодвигая стул специально для Тамары, — в этой стране не гнушаются даже недревней стариной.

Подошел смуглый улыбчивый официант с папками меню в руках и положил их перед каждым из гостей, не исключая Вовку. Вовка без интереса полистал заламинированные страницы с итальянским текстом и быстро закрыл свою папку.

— Из предложенного мне знакомо только название «Маргерита», — сказал Стас, пытаясь разобраться в меню.

— А мне... пожалуй, еще «Каприччоза», — сказала Тамара.

Юра ничего не сказал. Бондарь поводил пальцем по одной из страниц и вдруг объявил:

— Вот он, настоящий шедевр итальянской кулинарии! Друзья, прошу вас, доверьте мне выбор и, уверяю, вы останетесь весьма довольны.

— Нет проблем, — улыбаясь, ответил Стас. — Все мы готовы довериться Вашему опыту и Вашему вкусу.

Бондарь многозначительно оглядел всю компанию.

— Тема «Времен года» нашла свое отражение не только в музыке. Уверен, кулинарная сфера способна в этом отношении составить достойную конкуренцию музыкальной.

Он жестом подозвал смуглого официанта и громко провозгласил: «Per favore, la pizza „Quattro Stagioni“ per tutti!»[6]. Официант удовлетворенно кивнул, чиркнул ручкой в маленьком блокноте и спросил: «Il vino?»[7]. Бондарь начал говорить что-то про «Кьянти Классико», но тут краем уха услышал, как Вовка обратился к Стасу:

— Слушай, а как они эту пиццу готовят?

Бондарь, не долго думая, перевел официанту слова мальчика, сопроводив их комментариями, что вся компания приехала из России. Официант расплылся в улыбке и вдруг заорал на всю пиццерию:

— Mamma-a!!

Редкие посетители вздрогнули. На этот зычный сыновний зов откуда-то из недр кухни вышла толстая черноволосая итальянка, такая же улыбчивая, как и официант, который тут же принялся что-то темпераментно объяснять, показывая жестами то на Бондаря, то на Вовку, то на всю компанию сразу.

Глядя на Вовку, итальянка заулыбалась еще шире.

— Maria, — представилась она всем, вытирая пальцы о нарядный фартук. И тут же обратилась к Вовке, — Andiamo, ti faro vedere come si fa![8]

Вовка нерешительно поднялся со своего стула, оглядываясь то на Бондаря, то на Стаса.

— Tutti, tutti andiamo![9] — весело заговорила итальянка, показывая жестами, что будет просто счастлива видеть у себя на кухне всю сидящую за столиком компанию целиком.

Кухня, в которую попали путешественники, представляла собой странное сочетание пышащей жаром дровяной печки и кухонного оборудования от последнего слова техники. Тут же, на глазах у слегка обалдевшей компании Мария начала сооружать пиццу, подробно объясняя каждое свое действие. В помощники она без разговоров привлекла Вовку.

Бондарь добросовестно исполнял роль переводчика и при этом всячески старался передать характер темпераментной речи, сопровождаемой неповторимой жестикуляцией, и особый изыск некоторых слов с легкой примесью неаполитанского диалекта. Юра про себя отметил, что получалось это у него просто великолепно. Возникла полная иллюзия общения с Марией без языкового посредника.

Походя Мария объявила, что родом она из маленькой деревни возле Неаполя и с таким явлением, как пицца, ее жизнь всегда была связана очень тесно.

— Как Тебя зовут? Вова? Интересное имя... Руки мыл? Вон раковина. Мой хорошо и с мылом — помогать будешь. Полотенце возьми... Так, теперь слушай и смотри. Главное в пицце — это тесто. Если тесто не удалось, то чего потом не клади сверху, клиент перевернет пиццу тебе на голову и будет двести раз прав! Говорят, что тесто должно быть исключительно дрожжевое, но ты не верь. Тесто может быть даже пресным, лишь бы оно было хорошо вымешано, достаточно тонко раскатано и пропечено. Вот смотри, как это делаю я. Меня еще бабушка учила. Берешь муку. Сколько? Я на глаз кладу. Растительное масло (она отмерила масло старинным мерным стаканом), немного теплой воды, дрожжей...

Руки и пальцы хозяйки кухни бегали словно у пианистки, пытающейся исполнить третью часть фортепьянного концерта Грига на третьей космической скорости. Тамара невольно вытаращила глаза, глядя на эти виртуозные манипуляции.

— Дрожжи положи в воду, добавь туда ложку муки. Что значит зачем? Надо! Откуда я знаю зачем! Помешай и забудь на время. Да нет, не до завтра, а минут на пятнадцать! Теперь возьми любимую посудину, вот, хотя бы вот эту, всыпь туда муку, добавь немного соли. Я сказала «немного»! Сделай в муке углубление и вылей туда масло и то, что намешал с дрожжами. Да не лезь ты локтями в муку, я же тебя не отстираю потом! Возьми вон фартук.

Она быстро обвязала не успевшего хоть как-то среагировать Вовку цветастым фартуком и тут же вооружила его непонятным инструментом, почему-то представляющим собой нечто среднее между большой вилкой и молотком для отбивания мяса.

— Теперь все хорошенько перемешай, вывали на стол, обсыпанный мукой, и начинай месить. Руками-руками, мое сокровище! Душа входит в пиццу через руки, а не через машинки для размешивания. Месить надо минут семь-десять, чтобы разошлись комки — ты их сразу почувствуешь пальцами.

Вовка, сопя и улыбаясь, лихо шуровал в тесте руками.

— Потом можно положить тесто в теплое место, чтобы подошло, да боюсь, что вы тут у меня с голоду поумираете. Так что мы его сейчас выложим, домесим и раскатаем. Смотри, я круговыми движениями расплющиваю лепешку ладонью, затем беру ее в руки и начинаю растягивать на весу. Нет, не дам — уронишь! Это дело тренировки. Видишь, лепешка стала упругой и уже не липнет к рукам. Она не должна быть очень тонкой — треть сантиметра хватит вполне. Теперь начинка. Для нее я беру четыре тугих помидора, немного грибов, маслины (можно и черные и зеленые), филе анчоусов, один небольшой артишок, пять-шесть кружков сырокопченой колбасы, половинку лимона, столовую ложку оливкового масла, немного зелени, твердый сыр, зубок чеснока и соль. Грибы мелко режу, кладу вот в эту кастрюльку, добавляю столовую ложку масла и зубок чеснока. Не вздумай резать! Так клади! Теперь варим все это минут десять.

Томаты лучше размять и посолить, а затем тоже поварить немного, чтобы смесь стала погуще. Артишок надо хорошенько почис-тить, порезать и выдавить на него сок из лимона. Запомнил? Молодец! Теперь берем нашу лепешку, смазываем слегка маслом. Лепешку смазываем, а не твою футболку!! Затем кладем равномерный слой вареных томатов. Теперь давай мысленно разделим лепешку на четыре части и сделаем времена года. Вот эту четверть мы назовем «осень» и положим сюда грибы. Справа сделаем зиму — колбаса и черные маслины. Лето мы сделаем из артишоков с зелеными маслинами, ну а весну — из анчоусов. Теперь — сыр. Вот здесь у меня тертая «Моццарелла». Давай сначала положим зелень, ну а теперь сыром. Сыпь, не жалей! А давай-ка мы с тобой сверху еще и сладкий перец положим — будет очень неплохо. Берем то, что получилось, и — в печку. Десять минут, не больше!

Стоящая позади компания путешественников дружно исходила слюной.

— У меня сейчас желудочный сок ботинки прожжет, — тихо пожаловался Стасу Юра.

Мария, не теряя времени, соорудила из замешанного Вовкой теста еще четыре пиццы, быстро внедрила их в печку, и развела руками, дав понять, что представление окончено, и теперь нужно просто немного подождать, размявшись добрым красным вином и фирменной сырной закуской. Все от души поблагодарили Марию, а Вовка вновь отправился к раковине.

Уже сидя за столом, вся компания подняла бокалы с темно-рубиновым «Кьянти» и, как по команде, сдвинула их — сразу, не сговариваясь, и безо всякого тоста. Просто повинуясь какому-то внезапному душевному резонансу.

— Cin-Cin, Amici,[10] — запоздало провозгласил Бондарь.

Вовка, в бокале которого плескался полюбившийся ему с первого дня пребывания в Италии безалкогольный «Кинотто», счастливо улыбался. Он по праву чувствовал себя королем вечера, и никто не торопился отбирать у него эту блаженную иллюзию.

Миланский вокзал оказался сооружением огромным и неоднозначным — постройка имперского размаха времен Муссолини была выполнена в тоталитарном стиле и обильно сдобрена псевдодорическими колоннами. У некоторых стен возвышались угловатые бетонные скульптуры средневековых рыцарей.

— Ого... — проговорил Вовка, вылезая из такси, когда его взгляд попал на огромную темно-серую маску, высеченную из мрамора. — А это кто?