11

ЭСМЕРАЛЬДА И ВОЛШЕБНАЯ ОВЕЧКА

Весь день Тормон сторонился своих товарищей. Не только из-за перебранки с леди Серимой, хотя из-за нее тоже. Нынче, когда все эти погони, сражения и поиски подошли к концу, на торговца впервые с полной ясностью обрушилось сознание страшной потери. Канелла, любимая супруга, мертва – это невыносимо, но остатки дней он проведет безутешным вдовцом. Если Тормон выживет в наступившей передряге – а он обязан уцелеть ради Аннас, – впереди ждут долгие годы унылого, беспросветного одиночества. Где взять сил, чтобы одолеть их, чтобы поставить на ноги крохотную дочурку? Окружающая суматоха ни капли не волновала торговца; он замкнулся в четырех стенах, оставшись наедине с горем.

Наконец в коридоре послышались шаги и детский голосок, похожий на птичий щебет. Тормон вытер ладонью влажные глаза и поднялся от камина. Девочка еще в дверях отпустила руку Рохаллы и кинулась на шею отцу:

– Пап! Куда ты подевался? Я так соскучилась! А мы столько сегодня успели! Знаешь, где мы гуляли? На самой крыше, только там холодно, тогда мы спустились вниз и помогли мальчикам собирать землю для костров. Правда, здорово, что можно топить землей, без дров, без угля? И мы навестили Руску и Аврио, а еще я оставила свое яблоко для Эсмеральды, и мне дали погладить овечку, а потом…

– Стой, стой! Дай перевести дух! – взмолился торговец. Обнимая дитя, он бросил благодарный взгляд на Рохаллу.

Пока Тормон тут страдал и жалел себя, эта молодая женщина занималась его работой: развлекала девочку, не давая ей возможности увязнуть в том же омуте тоски.

Рохалла присела на приземистый стул у огня.

– Если завтра ты не потребуешься Аркану для чего-нибудь срочного, может, пойдешь с нами?

Вопрос прозвучал беззаботно, однако Тормон уловил нотки беспокойства и дружеского участия. Он так и слышал невысказанное: «Не стоит бродить в одиночестве, предаваясь горю слишком долго». Но женщина промолчала, и он отдал должное ее благородству.

Аннас с готовностью поддержала затею:

– Да-да, папочка, пожалуйста! Там такой хороший рассказчик, он бы тебе понравился, завтра он придумает другие истории, и мы поиграем со Сколлем, и я покажу тебе свою овечку, у нее черная мордочка, и еще…

Рохалла рассмеялась.

– Знаешь, Тормон, иногда мне кажется, что твоя дочь дышит ушами.

– Вот еще! – Малышка захихикала и зажала ушки ладонями. – Какие глупости!

– Когда же ты набираешь воздуха, если все время тараторишь без умолку? – улыбнулась женщина.

– Может, у нее жабры, как у рыбки? – предположил отец девочки.

– Да нет же, папа, ты что?

– А теперь, дочка, чем бы ты ни дышала, отправляйся-ка спать.

В крепости бегало достаточно ребятишек, и Тормон без усилий нашел одежку и постельные принадлежности для Аннас. Оказавшись в кроватке, девочка задала свое неизбежное:

– Пап, расскажешь сказку?

– Хорошо. Какую тебе?

– Про Эсмеральду и волшебную овечку.

– Что? – растерялся отец.

Глаза малышки заблестели:

– Сегодня я гладила овечку, и она была волшебная. Правда-правда, мне Рохалла объяснила!

Они ушли с Эсмеральдой за спрятанным сокровищем, и когда вернутся, то отдадут его нам с тобой!

Торговец бросил беспомощный взгляд на женщину, и та быстро вмешалась:

– Эту историю я доскажу завтра, хорошо? А сегодня послушай что-нибудь другое.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– А, ну ладно. Тогда про кота и луну, пап!

В сердце Тормона будто вонзили клинок. Кот и луна – любимая история Аннас, придуманная когда-то ее матерью. Перед мысленным взором мужчины ослепительным бриллиантом вспыхнула картина из недавнего прошлого: живописно разрисованный фургон, что еще пару дней назад был домом для счастливой семьи; широко распахнутые глаза дочери, лукаво выглядывающие из-под бело-голубых одеял, и, наконец, лицо Канеллы, освещенное лампой, восторженное и немного задумчивое; она сидит на овечьих шкурах возле Аннас и плетет золотую нить волшебной истории.

Рохалла склонилась поцеловать девочку на ночь, и мирное! видение раскололось вдребезги. Все, что осталось, – это мучительная пустота в душе. Горло Тормона сжалось. Уходя, молоденькая женщина сочувственно положила ему руку на плечо.

– Справишься со сказкой? Тогда я пойду и раздобуду чего-нибудь на ужин. Спорим, ты сегодня еще не ел?

Она пожелала малышке спокойной ночи и прикрыла за собой дверь.

Аннас улыбнулась сквозь сон.

– Рохалла мне нравится. Только… Пап, когда вернется мама?

Отец похолодел. Он и забыл: естественные для взрослого вещи видятся иначе с точки зрения пятилетнего ребенка. Девочка так мало жила на свете. Где же ей понять, что если смерть забирает, то уже не отдает назад?..

Он взял ладонь дочери в свою и негромко заговорил:

– Аннас, тебе надо смириться с этим. Она ушла, и ты долго-долго ее не увидишь. Только когда ты станешь совсем старенькой тетей, сможешь последовать за мамой.

«Так-то лучше. Надеюсь, мои слова смягчили удар. В конце концов, я сам почти верю в то, что сказал. Если физическая смерть не окончательна, значит, мы оба еще встретим Канеллу».

Губы дочери задрожали.

– Но я же скучаю. Я не хочу ждать долго-долго.

– Я тоже, родная. – Тормон заключил ее в объятия, борясь с подступившими слезами. – Но у нас нет другого выбора.

Аннас притихла. Отец принялся рассказывать ее любимую сказку и вздохнул с огромным облегчением, когда малышка закрыла глазки и мирно засопела. Благослови Мириаль Рохаллу! Лишь благодаря ей девочка целый день была занята и ни о чем не…

Нежданно дверь распахнулась, красавица ворвалась в комнату и потащила торговца прочь:

– Идем, быстрее! Ты должен…

Тормон шикнул на нее, указав на спящую дочку, и поскорее вывел из комнаты.

– Выкладывай, в чем дело? – потребовал он, плотно затворив дверь.

Девушка еще не отдышалась – должно быть, бежала всю дорогу не останавливаясь.

– Убит колдун Аркана. Тело нашли в конюшнях. Сколь исчез, его лошадь пропала.

Сердце мужчины сдавила костлявая рука ужаса.

– Присмотри за Аннас. Никуда не уходи!

Он опрометью кинулся вниз по лестнице. Во имя всего святого, что же такое стряслось со Сколлем? Тормон успел привязаться к мальчишке, словно к родному. И теперь душа чуяла: с ним что-то неладно.

Прошло совсем немного времени, и Серима начала злиться на Кетейна. Это ж надо было заявить, будто она рождена для каких-то диких торфяников – и мерзкой бури! Еще чего! Да ни один человек на свете не родится для подобного! С наступлением ночи снег сменился градом, причем безо всякого перехода: только что с неба пригоршнями летели холодные влажные хлопья – и вот уже ледяная дробь со свистом рассекает воздух, жаля ударами открытые участки тела. Леди проворно натянула отсыревший, замерзший на ветру капюшон обратно на мокрую голову и как можно ниже склонила лицо. Первоначальный жар, вызванный безрассудными словами Кетейна, все слабее защищал ее от барабанящих по спине кусков льда.

А ночной ураган завывал уже на какой-то новой, невообразимой ноте, напоминая зловещие крики летающих охотников во время охоты. Всадницу передернуло от внезапного озноба, который не имел ни малейшего отношения к непогоде. Нет, это неправда! Твари не могли разлететься из Тиаронда так быстро! Верно же? А с другой стороны, что могло помешать им? Когда нужно, кровожадные чудища перемещаются со сверхъестественной скоростью.

«Возьми себя в руки, Серима! Не будь ребенком! Это только ветер и твое больное воображение. Разве сейчас других забот нет, кроме как выдумывать всякие ужасы?»

Тучи спустились еще ниже; мрак сгущался, пока вокруг не стало черно, будто в могиле. Раньше леди хотя бы различала собственные бледные, закоченевшие руки с поводьями да расплывчатый силуэт коня своего спутника, мелькающий где-то справа. А сейчас что же – ехать совершенно вслепую? Отбиться от горцев и сгинуть в торфяниках? Серима принялась звать Кетейна. Только бы он услышал в этой буре! Она почти сорвала горло в крике. Уже через мгновение сын вождя очутился рядом.

– Как дела?

– Я ничего не вижу!

Голос леди предательски дрожал. Кетейн крякнул с досады на самого себя.

– Я и забыл, что у тебя глаза неопытной горожанки. Мы-то с юных лет привыкаем к ночным скачкам; горец не заблудится при всем желании.

Он отвязал от луки седла моток бечевки, отмерил почти ярд и закрепил один конец на ее уздечке.

– Ну вот. Теперь не убежишь.

Даже неопытная горожанка разглядела блеснувшую во тьме ухмылку. Это, конечно, задело гордую леди, но, если хорошенько подумать, – Мириаль с ней, с гордостью! Главное – не пропасть ночью посреди торфяников и вереска. Милая, бесценная спасительница-веревка, ты лучшее, что есть на земле!..

Сейчас, когда Сериме не приходилось даже ломать голову над тем, куда ехать, всадница впала в некое полусонное оцепенение. Какая все-таки удача иметь глубокий капюшон: можно закрыть складками лицо и не строить из себя доблестную героиню. Пронзительный, неблагозвучный рев ветра начинал действовать на нервы. Ледяные градины заколотили по плечам с удвоенной силой. Скоро на коже появятся синяки. Серима скрипела зубами от досады.

«Терпи! После всего, что ты вынесла, – и не справиться с непогодой? Это смешно!»

Кто-то постучал по спине – сначала робко, потом посильнее. Серима приподняла каплющие водой края капюшона, чтобы лучше слышать, и обратила взгляд в том направлении, где, по ее расчетам, находился Кетейн.

– Не нравится мне этот град! – проорал предводитель отряда. – Еще покалечит кого-нибудь! Надо укрыться!

– Где? – закричала Серима.

– Впереди должна быть заброшенная башня, переночуем в подвале! Надеюсь только, что мы не сбились с дороги из-за бури!

Он подергал за веревку, и всадники продолжили путь.

«Святые небеса, подвал! Чудесный, удобный, с надежными стенами и крышей. Скорее бы».

Ожидая избавления, Серима предалась счастливым грезам наяву. Горячее солнышко, душистая ванна, чашка чая с поджаренными хлебцами, кресло-качалка у пылающего очага.

Внезапно тьму прорезал предсмертный человеческий крик. Леденящая стрела страха пронзила Сериму с ног до головы. Святой Мириаль! Это не засада другого клана и не игра воспаленного разума. Это они.

Кетейн громко выругался и повернул коня для схватки.

– Не-е-ет!

Всадница намотала бечевку на запястье и дернула со всей мочи.

– Пусти! – взревел Кетейн.

Рука Серимы едва не переломилась от усилия.

– Спасайся, олух! – надрывалась она. – Прикажи своим людям отступать! Охотников вам не одолеть, башня – единственная надежда!

На какое-то мгновение горец замер. Во мраке закричал еще один воин. Всадники нерешительно топтались на месте. Ночь и буря не давали ясно разглядеть неведомого врага, который падал прямо с небес – и тут же взмывал с новой жертвой в когтях.

Леди притворилась, что хочет ехать дальше, но Кетейн потащил ее в другом направлении.

– Не туда, Серима! За мной, горцы! Отступаем!

Это была отчаянная скачка, ведь людей преследовал враг более стремительный, более сильный – и более опасный. Мощный удар черного перепончатого крыла чуть не выбил леди из седла. Раздалось еще два душераздирающих вопля.

«Хвала Мириалю, схватили не меня! Теперь-то прожорливые твари поотстанут». Серима устыдилась сама себя – но безумный ужас кричал громче совести.

К счастью, непогода вдруг превратилась в союзника людей: воющие вихри сбивали чудищ со следа и даже отбрасывали прочь. Перепуганные кони, почуяв угрозу, с небывалой быстротой понесли всадников через торфяники, и Серима содрогалась при мысли о том, что будет, если ее скакун запнется о какой-нибудь холмик или угодит копытом в кроличью нору. Но, видимо, знание местного ландшафта было у коротконогих жеребцов в крови: во всяком случае, ни один из них до сих пор не упал.

В висках беглянки стучала одна и та же молитва: «Не надо, не надо, о милосердный Мириаль, только не надо все снова».

Серима невольно вспомнила все кошмары, виденные в Тиаронде, и полное опасностей путешествие в стан горцев, где впервые вздохнула свободно после той кровавой ночи Жертвоприношения. Но передышка оказалась до обидного короткой; и вот теперь, когда гнусные твари разлетелись по всей Каллисиоре, о покое можно забыть раз и навсегда.

Конь остановился так внезапно, что всадница едва не перелетела через его голову. Сквозь рев ветра послышался голос Кетейна:

– Это здесь! Пригнись, Серима!

Скакуны по очереди неуклюже протиснулись в какое-то узкое отверстие, торопясь уйти от кровожадных преследователей. Серима пригнулась к самому крупу и уткнула лицо в мокрую гриву жеребца. Колено больно ударилось о твердый выступ: скорее всего это был дверной проем. Копыта звучно зацокали по камню, и по негромкому эху всадница догадалась, что вокруг крепкие стены. Прочие воины, напирающие сзади, протолкнули ее дальше. В руках Серимы болтался обрывок веревки. Значит, предводитель отряда затерялся в сутолоке. Леди благоразумно пригнула голову, чтобы не удариться о низкий потолок, и постаралась удержаться на коне: упавшего на пол тут запросто могли затоптать.

Дымный свет зажженного факела выхватил из тьмы беспорядочно толкающихся всадников; лошади прижимали уши, вращали глазами, показывая белки, беспокойно трясли гривами. Дорожные плащи многих горцев оказались разодраны на длинные полосы, у некоторых на плечах и спинах блестела свежая кровь. Серима оглянулась и увидела глубокий арочный портал и массивную деревянную дверь, которую пытались запереть и надежно заклинить спешившийся Кетейн с помощниками.

На руку легла чья-то ладонь, и леди подпрыгнула от неожиданности.

– Сюда, барышня. Не мешайте другим.

Седовласый, покрытый шрамами горец махнул в сторону следующей арки. Ну да, это всего лишь нечто вроде прихожей, можно было бы сразу догадаться! Всадники, дрожа от пережитого волнения, по одному вылезали из седел и вели коней уже в сам подвал. Леди намерилась сделать то же, но тут сын вождя зычно окликнул ее:

– Эй, Серима, не подойдешь сюда?

Она отчетливо слышала, как снаружи твари бьются о дверь и царапают дерево когтями; меньше всего леди хотелось приближаться, но раз уж начала играть в лихую, несгибаемую особу, деваться некуда. Соскочив на пол, Серима вручила поводья старику и пошагала обратно. Кетейн был бледен, взгляд его блуждал, но голос прозвучал на удивление твердо:

– Это они, да?

Леди кивнула.

– Прости. Я не знала, что охотники доберутся так быстро.

Воин взял ее за холодные руки.

– Тебе не в чем раскаиваться. Ваше предостережение дало нам возможность встретить врага во всеоружии. Клан Аркана укрылся в крепости, где вдоволь еды и топлива; наш скот в безопасности, куда уж лучше? Скажи, Серима, что тебе известно об этих тварях? Может, дашь нам какой-нибудь совет?

– Ты не поверишь, Кетейн, как мало я о них знаю. Но ведь, согласись, мы оттого и уцелели, что не пытались познакомиться с ними поближе. Ну, они свирепы, беспощадны, очень резво летают, почуяв добычу, отступаются нескоро, сильны, почти неуязвимы: один из них ворвался ко мне прямо сквозь ставни, и хоть бы что! У них могучие лапы с острыми когтями, так что, надеюсь, ваша дверь выдержит!

– Не тревожься, это надежное, прочное, славное дерево. Башни строились для защиты, дверь даже боевой секирой не проломишь.

– Хотелось бы верить. Не похоже, будто они собираются покинуть нас, а рассвет не близко. Тормон полагает: чудища охотятся по ночам, но я не уверена. Если он прав, к утру мы будем свободны. Вот только…

– …кому-то придется проверить это на собственной шкуре, – хмуро закончил ее мысль сын вождя и сердито выбранился, когда удары и скрежет возобновились со свежей силой. – Вот и упредили кланы. Говоря по правде, меж них много таких людей, кого мне ни чуточки не жаль. Но эта кровавая баня доведет горцев до точки. Иерарх и хитрые торговцы, не мудрствуя лукаво, поодиночке переловят всех.

– Сомневаюсь, что иерарх еще жив, – перебила Серима. – Ты вообще-то помнишь, что приключилось в Тиаронде? А насчет хитрых торговцев… я последняя из гильдии, и я сейчас не в том положении, чтобы ловить кого-либо.

Воин устало вытер лицо ладонью.

– Знаешь, похоже, я до сих пор и не подозревал, насколько все серьезно. А можно ли как-то победить этих тварей?

– Понятия не имею.

Колени Серимы подгибались от изнеможения: сказывалась долгая скачка сквозь буран. Кетейн догадался о состоянии собеседницы по ее поникшей осанке.

– Хорошо, на первый день достаточно с тебя подвигов. Пора ужинать! Дай мне лишь минутку выставить часовых у двери, и сразу пойдем на отдых.

Огромное внутреннее помещение с его грубо выдолбленными сводами, в которых перекатывалось гулкое эхо, походило на костлявое брюхо давно умершего чудища. Кто-то уже разложил огонь в очаге.

– Помилуй, Мириаль, – изумилась Серима, – откуда в подвале очаг?

– Ты опять забываешь, на что рассчитаны эти башни. Разве люди впервые ищут здесь, под землей, убежища от неприятеля?

Горцы свели всех коней в так называемую переднюю, уделив им скудные пайки зерна и сена.

– Зимой мы храним тут припасы: дрова, фураж и прочее, – рассказывал сын вождя. – Просто на всякий случай. Такая предусмотрительность спасла уже немало жизней, особенно в морозы. При необходимости любой клан может воспользоваться башнями – их на торфяниках несколько. Это общая собственность. Если кому-нибудь взбредет в голову захватить одно из укреплений, остальные кланы разнесут самозванца в пух и прах, тот и пикнуть не успеет! Хотя, конечно, – криво улыбнулся Кетейн, – во время битв у нас так: кто первый занял, тот и прав.

– И я безумно рада, что на сей раз первыми оказались мы, – отозвалась Серима.

Наблюдая за приготовлениями горцев ко сну, Серима поразилась их предусмотрительности. Неожиданное происшествие отнюдь не застало клан врасплох: у всякого к седлу было привязано плотное одеяло, завернутое для сухости в промасленную кожу, а также бурдюк с водой и запас пищи. Сколько же раз воины проделывали это прежде? Не сговариваясь, каждый привычно занялся тем, что от него требовалось. Одни расстилали одеяла у стены, другие поддерживали пламя в очаге, третьи хлопотали вокруг израненных товарищей. Картина была мирной, почти домашней – если не считать того, что за стеной бесновались разъяренные крылатые охотники.

Кетейн нашел для продрогшей Серимы теплое местечко у огня; горцам пришлось немного потесниться. Сырая одежда вскоре начала испускать пар.

«Жаль, не во что переодеться. Да и негде: кругом одни мужчины. Но, может быть, я все-таки просохну, в конце концов?»

Какой-то воин протянул еду, и леди приняла щедрый дар с искренней признательностью. М-м-м, сыр и овсяные лепешки! Есть ли на свете яства вкуснее? Разве что чашка крепкого, обжигающего чая.

Поев, Серима совершенно сомлела у очага и принялась клевать носом.

– Где мне лечь? – обратилась она к Кетейну, который негромко переговаривался с товарищами.

В ответ один или два горца разразились хрипучим хохотом.

На мгновение сердце леди дрогнуло. Невольно припомнилось то жуткое нападение, вся ее боль, беспомощность, унижение и ужас. В душе затлели угольки сомнения: что, если Тормон не ошибся? Может, зря она связалась с этими грубыми дикарями?

Кетейн обвел своих людей холодным взглядом – и тотчас наступила тишина.

«Возьми себя в руки, Серима, вспомни, кто ты такая! Позволь однажды жалкой кучке неотесанных болванов глумиться над тобой – и тебе вовек не заставить их уважать себя!»

По примеру предводителя отряда леди вскинула подбородок и смерила наглецов начальственным взором, пред которым трепетал сам иерарх. Горцы потупились и отвели глаза. Серима тут же приняла свой обычный вид. Лучше не раздражать этот сброд понапрасну: не будь она под опекой Кетейна…

Сын вождя отыскал для гостьи спокойный уголок недалеко от огня и подал ей пару одеял:

– Вот, возьми мое тоже. Мне все равно стеречь дверь до рассвета. – Он улыбнулся. – Больше парни тебя не потревожат, обещаю. Я ведь дал слово заботиться о тебе, а Кетейн слов на ветер не бросает.

Ну да, как же, сказочки на ночь! Серима вздохнула. Старовата она для подобного.

– Послушай, спасибо, что не позволил своим воинам оскорбить меня, я это ценю. Но что касается мерзких чудищ, не обольщайся: если они ворвутся сюда – всем конец. Тебе не под силу защитить ни самого себя, никого другого.

– Что ж, может, и твоя правда, – помрачнел горец. – С крылатыми охотниками я не знаком так близко, как ты. Не спорю, трезво смотреть на жизнь очень даже полезно, ибо так мы избегаем неприятных сюрпризов, – однако надеяться на лучшее гораздо важнее. Тем более в наши страшные времена.

Собеседница задумалась. И впрямь, где была бы она сейчас без путеводного света надежды? Разве не вера в лучшее вывела ее из Тиаронда, не позволив смириться с роком и сгинуть подобно прочим? Серима глубоко вздохнула и выпрямилась.

– Знаешь что, Кетейн? – заявила она. – Я согласна с тобой на все сто!

12

БЕГЛЕЦЫ

Пакрат всегда был не прочь втихаря пробраться туда, где нельзя бродить, или стянуть то, что плохо лежит; однако на сей раз его действительно занесло. А все эта Алианна! Сама же вечно гоняла товарища за неподобающее поведение – и вдруг вытворяет такое!

С другой стороны, когда парень присоединился к Серым Призракам, кто принял его сразу, как родного? Кто за долгие годы ни разу не бросил, не подвел Пакрата? Алианна! И пусть девушка явно вознамерилась улизнуть от всех, верный товарищ не покинет ее, чем бы это ни грозило обоим.

Конечно же, он видел возвращение воровки в храм. Потому что чистить уборные – гадко, унизительно, и точка. Иерарх может лопнуть от гнева, туда ей и дорога. А Пакрат удрал при первой же возможности. Отираясь в толпе прочих беженцев, он не прозевал появление Гальверона с девушкой и несчастной умирающей; но в лазарет парня не пустили: помощница Кайты прогнала воришку, размахивая веником, и обозвала «негигиеничным». Интересно, что она имела в виду?