7

Тошида никогда не опускался до бега — он счел бы это ниже своего достоинства, но у него были длинные ноги и легкая походка. Путь от гавани до Материнского Святилища он покрыл в рекордном темпе, заметно опередив любого (как он надеялся), кому вздумалось бы отправиться следом за ним.

Ворота были раскрыты, и он решительно шагнул внутрь. Гвардейцы, несшие караул, остро глянули на вошедшего: имеет ли гость право войти? — а он ответил им столь же резким взглядом: разуйте глаза, идиоты! — и проследовал своей дорогой. Его лицо тысячи раз мелькало в местных газетах, а кроме того, украшало пятидолларовый банкнот и монету в восемьдесят центов; и если они ухитрились не узнать вельможу, то у него все равно нет времени на то, чтобы вправить им мозги.

Встретив церковного служку, он также не испытал необходимости объяснять цель своего визита; мальчишка просто кивнул, пропуская его на лестницу. Толстый плюшевый ковер скрадывал любой скрип под ногами — после прогулок по звонкой палубе это было более чем приятной переменой. Сверху и вокруг красовалось в своем великолепии все добро, накопленное его народом, — белые мраморные стены с красными прожилками, барельефы и горельефы розового золота, оконные витражи, расписанные лучшими художниками Пяти Городов, всеми без исключения лучшими художниками, причем все они потрудились здесь бесплатно; Материнское Святилище вовсе не заставляло горожан делиться с ним своими сокровищами, равно как и налоговый департамент не облагал их соответствующими податями, все происходило на добровольной основе. «Как оно и должно происходить», — подумал он. Так, и только так.

На площадке второго этажа имелся небольшой холл, и служка предложил ему со всем удобством устроиться здесь, пока он доложит о прибытии гостя. Тошида побрезговал опуститься на златотканый диван и скоротал необходимое время, разглядывая две гравюры, висевшие на стене над диваном. На одной был изображен корабль под парусами, знавший, однако же, и лучшие дни: паруса были потрепаны, средняя мачта расщеплена надвое, а черный пепел застилал флаг, не давая возможности распознать герб. Должно быть, это Первое Священное Плавание, то есть экспедиция Лопеску. На второй можно было увидеть несколько кораблей, причаливающих в самую примитивную гавань. Это, конечно, Никвист. На других стенах висели пейзажи и натюрморты, но все картины буквально подавлял собой изумительный морской пейзаж, занимавший сразу три верхние панели. «А других экспедиций не изображено, — подумал Тошида. — О чем это свидетельствует — о нашей честности или о нашем лицемерии?»

Дверь открылась, вошел служка.

— Вас примут немедленно, Ваше Превосходительство. Просим прощения за вынужденное ожидание.

Милостивым кивком сановник отпустил юношу и проследовал в зал для аудиенций. Это было просторное помещение, щедро устланное коврами; расписанные витражами окна преображали пространство, пронизывая его разноцветными тенями. Широкий письменный стол из полированного розового дерева занимал в зале главное место, вокруг него выстроились точно такие же кресла. Мать сидела за столом. Как всегда, в ее присутствии он испытал невольный трепет. И, как всегда, этот трепет был замешан на подспудном отвращении.

Она кивнула в ответ на его поклон.

— Газетчики утверждают, что в гавань пришел иностранный корабль.

— У этих газетчиков, должно быть, имеются крылья, Ваша Святость, потому что я прибыл сюда так быстро, как не смог бы никто другой.

Женщина улыбнулась:

— Честно говоря, мне нравится теория Рэя, согласно которой каждая из газет обладает одним коллективным разумом, тогда как тела газетчиков, снующих туда и сюда, являются всего лишь конечностями этого существа.

Она поднялась из-за стола и, выйдя к Тошиде, подала изящную руку. Мать уже нельзя было назвать молодой женщиной, но время обошлось с ней милостиво — и черты, поражавшие в юности своей красотою, производили не меньшее впечатление и в годы зрелости. Подол белой рясы Ордена тянулся чуть ли не шлейфом по полу; рукава узкие, юбки широкие, тугая шапочка, под которую убраны почти все волосы. Глаза большие и привлекающие к себе внимание, — и на какое-то мгновение (но только на мгновение) Тошида вспомнил Святительницу на борту заморского корабля.

Он взял руку и почтительно поцеловал, опустившись при этом на одно колено. То обстоятельство, что он тем самым, оставаясь фактически на ногах, не ронял собственного достоинства, придавало ситуации дополнительный драматизм, и он вполне осознавал это.

— Едва высадившись на берег, я поспешил к вам с докладом.

— Ну и?..

Мать вернулась за письменный стол, села в кресло и жестом предложила гостю поступить точно так же. Он сел в кресло напротив.

— Судя по всему, это торговое судно, — доложил он. — В общей сложности около сорока человек — команда и пассажиры, и значительный запас товаров. Утверждают, будто прибыли с Запада, и я не нахожу оснований им не верить. Насколько я смог понять, все они собрались из разных городов. Прежде чем мы позволим им высадиться на берег, я получу полный список.

— А судовой журнал вы проверили?

Он с трудом удержался от улыбки. За все время досмотра возникла лишь одна напряженная ситуация, причем как раз в штурманской рубке. Он вспомнил женщину — как же ее звали? Мараден? Марадес? — усевшуюся на толстые тома в кожаном переплете и зыркавшую на него голубыми глазами с предельным возмущением. «Нет! — заявила она. — И давайте поставим на этом точку. Мне наплевать, что вы за шишка такая! — Ее выцветшие на солнце практически серебряные волосы были непривычно коротко пострижены, и это ему странным образом понравилось. — Осведомьтесь у собственных моряков, что у нас за обычай!» Он так и поступил, и ему объяснили, что штурман действует в пределах правил. А поскольку ему не хотелось уничтожать ее судно или брать ее самое в заложницы по сугубо личным причинам, он оставил судовой журнал в покое.

— Я видел записи, сделанные капитаном, — спокойно ответил он. — И они подтверждают то, что рассказывают эти люди. Имеются и другие подтверждения. Так что я им верю.

Золотые глаза женщины пристально посмотрели на него.

— От справедливости вашего суждения зависит слишком многое.

— Именно так, Мать. Поэтому я и подошел к делу со всей скрупулезностью, уверяю вас.

— А груз? Вы его проверили?

— Главным образом предметы роскоши. Кое-что из съестного. Я насчитал семь ящиков, в которых хранятся в той или иной форме сушеные растения; разумеется, мы проверим их на предмет наркотического содержания, прежде чем разрешить выгрузку. Ничто другое не вызывает никаких опасений. — Несколько замешкавшись, он добавил: — Все это весьма дорогостоящее, а никакой охраны у них нет. Так что с безопасностью могут возникнуть проблемы. Что за прием мне будет дозволено оказать прибывшим?

Задумавшись, Мать прищурилась:

— Двенадцать человек из вашей личной гвардии на первую неделю, за счет города. А после этого сообщите им, как обзавестись собственной охраной. Судя по тому, что вы рассказываете, у них найдется, чем заплатить за сохранность груза.

Тут ее взгляд встретился с его взглядом» и у него тут же закружилась голова, более того, ему показалось, будто он падает; на мгновение зрение отказало вельможе, и он смог различать лишь самые смутные очертания: алые, синие и янтарные тени по всему залу и темное пятно там, где должен был находиться письменный стол. Ему было трудно сделать вид, будто с ним ничего не случилось, было трудно не податься вперед и не ухватиться за край стола, чтобы сохранить равновесие. Но он скорее умер бы, чем позволил этой Матери — или любой другой Матери — спровоцировать себя на внешнее проявление слабости. Слишком далеко он зашел и слишком часто имел дело с ними со всеми, чтобы поникнуть перед их могуществом в данный момент.

— А порожденный ночью, — тихо сказала она. — Как насчет него?

Тошида не заговорил до тех пор, пока не понял, что полностью восстановил контроль над собственным голосом.

— Я не нашел никаких признаков ночных порождений в человеческом образе или в каком угодно другом.

— А корабль вы обыскали?

Его зрение восстановилось, только по-прежнему кружилась голова. Заговорив, он тщательно выговаривал каждое слово:

— Я обыскал все на борту при свете дня. Кое-кто из них был бледен, немногие обгорели, но ничего более опасного я не обнаружил. Я обыскал каждую каюту, обращая особое внимание на возможные тайники. Вскрыл каждый ящик, проверил собственным шагом каждый коридор… И не нашел ни порождений ночи, ни места, где могло бы спрятаться хоть одно из них. Прошу прощения.

Она отвернулась от Тошиды, и сразу же все в зале окончательно приобрело нормальные очертания.

— У меня было видение, — мягко начала Мать. — Корабль прибывает с Запада — как раз, как прибыл этот, и в точности в то же самое время… и на борту окажется он в сопровождении священника. А он опасен, Эндир, он враг нашей Церкви и нашего народа. И если вы говорите, что на этом судне не было никого, подходящего такому описанию, я вам поверю. Если вы говорите, что ему там негде было спрятаться, я поверю вам тоже. Но какова вероятность того, что это судно — единственное торговое судно, когда-либо прибывшее к нам с Запада и прибывшее именно сейчас, — даст моему предсказанию исполниться во всех отношениях, кроме одного-единственного? Бог не зря предостерег меня против этого человека, Эндир. И мы не ошибемся, прислушавшись к этому предостережению.

— Его не было на корабле, Ваша Святость, и никаких признаков его тоже не было. Клянусь вам. Но священник и впрямь имелся, как вы и сказали. И Святительница.

Мать удивленно посмотрела на него:

— Святительница? Но это невозможно! На Западе нет… — И тут же остановилась, решив впредь подбирать слова с большей тщательностью. — Последняя экспедиция не дала нам никаких оснований полагать, будто на Западе саморазвился подобный Орден.

— Но я видел ее, Ваша Святость. Честное слово.

Она долго смотрела на сановника в молчании, продумывая услышанное.

— Ладно, — сказала она в конце концов. — Может быть, это тот корабль, прибытие которого я предсказала. А может быть, и не тот. Но в обоих случаях я хочу, чтобы со священника и с этой женщины глаз не спускали, едва они сойдут на берег. Но только тайно, понятно? А что касается остальных… Что, собственно говоря, порекомендуете вы сами?

— Мне кажется, Ваша Святость, торговля с ними принесет нам немалую выгоду. — У него перед мысленным взором промелькнули лошади, лишь с трудом погасил он это видение. — Разумеется, прежде чем они сойдут на берег, кое о чем нам предстоит позаботиться. Прежде всего это вопрос здравоохранения. На борту могут обнаружиться болезни, от которых у нас уже нет иммунитета. Мне хочется заранее удостовериться в том, что их культурные ожидания гармонически сочетаются с нашими, иначе они внесут в наше общество определенный разлад. И в настоящее время у нас нет импортных пошлин, которые соответствовали бы характеру и стоимости их грузов… Не мешало бы издать парочку новых указов, прежде чем мы начнем торговать с ними.

Мать улыбнулась, обнажив ослепительные зубы.

— Мне всегда нравился ваш стиль работы, Эндир. Проследите за тем, чтобы так оно и было. — Она вновь протянула Тошиде руку, и он подался вперед, чтобы поцеловать ее. — Благодарю, мой лорд-регент, за основательно проделанную работу. Впрочем, другого я от вас и не ожидала.

— Служенье вам означает служенье Святой Церкви.

Он произнес это предельно почтительно, без малейшей политической подоплеки. Ей не было места здесь — по меньшей мере в данной ситуации, политическая подоплека оставалась лишь в глубине его души. Там она свилась клубком, подобно ядовитой змее. Бессмертной и ничего не прощающей змее.

Отодвинув кресло, он поднялся с места. И чуть замешкался. У него оставался еще один вопрос, но он не знал, как именно его сформулировать.

— Ваша Святость…

— Слушаю вас.

— Когда все это останется позади… когда они все у нас увидят и продадут свои товары и соберутся в обратный путь… вы позволите им нас покинуть?

Ему показалось, будто на миг она сбросила улыбку. Во всяком случае, свет в ее глазах померк. Взгляд стал строгим, холодным, неожиданно напомнившим взгляд хищного зверя.

— Поговорим об этом, когда час пробьет, — сказала она.

8

В первый же день после того, как «Золотая слава» встала на рейд, и началось то, что можно было сравнить разве что с деятельностью инквизиции. Началось в полдень, когда на борт поднялся лорд Тошида с тем, «чтобы задать несколько вопросов». Разумеется, речь сперва зашла о том, где усесться для предстоящей беседы, кому заговорить первым, как распределить вопросы по степени важности, а ответы — по мере достоверности, что вносить в протокол, а что нет… И прежде чем вновь прибывшие толком сообразили, что, собственно говоря, происходит, регенту удалось устроить все так, что человек, вызванный им на допрос, лишился возможности посоветоваться с кем-нибудь из дожидающихся своей очереди. Все было проделано более чем пристойно, с максимальной вежливостью, так что большинство пассажиров даже не осознали, к какой хитроумной тактике прибег Тошида. Дэмьен, однако, осознал — и ему это не понравилось. Совсем не понравилось.

— Черт побери, — пробормотал он. Пробормотал вполголоса, иначе гвардейцы Тошиды — расставленные повсюду на корабле и всему внемлющие — его бы услышали. Хессет резко посмотрела на него, и, хотя ее голову обтягивала тугая шапочка, у него создалось впечатление, будто ее острые уши встали торчком, ловя каждое его слово.

— Что, плохо дело? — шепотом спросила она.

«Крайне плохо», — ответил его внутренний голос. Но не желая пугать ракханку, Дэмьен буркнул:

— Не исключено. — И заставил себя добавить: — Будем надеяться, что все обойдется.

Он заранее готовил команду к такого рода допросу. И ведь подготовил, не так ли? Он внушил находящимся на борту язычникам, как важно для них заявить, будто они придерживаются его веры, предоставил им основную информацию, необходимую для того, чтобы сойти за приверженцев Святой Церкви… Но сработает ли это? И если регент начнет вдаваться в конфессиональные тонкости, то смогут ли они на основе только что полученных знаний достойно ответить, не выдав при этом собственного невежества? И как быть с Хессет? Запомнили ли купцы, что она намеревается выдать себя за представительницу человеческого племени? Озаботятся ли они тем, чтобы подкрепить эту ложь, если Тошида вдруг проникнется какими-нибудь подозрениями? Малейшая ошибка любого из них — и вся компания, возглавляемая Дэмьеном, сразу же окажется на краю пропасти. Стоит кому-нибудь упомянуть о щетине Хессет, о ее когтях, о ее инородном происхождении. Или, хуже того, — о колдовстве, практикуемом самим Дэмьеном. Может быть, именно намеков на это и ждет регент? И в поисках соответствующих доказательств он и взошел на борт?

И, разумеется, вопрос, связанный с Джеральдом Таррантом.

Холодный ветер трепал душу Дэмьена, стоило ему подумать об этом человеке. «Сломайте стены, — распорядился посвященный. — Выставите все мои вещи на солнечный свет. Проследите, чтобы ничего не осталось от моей мощи». Дэмьен сделал все это — и пошел в том же направлении еще дальше. Он попросил пассажиров и членов команды позабыть, что Владетель вообще когда-либо поднимался на борт корабля. Тогда это показалось ему удачной мыслью, и все с радостью согласились сотрудничать. Но хватит ли этого? Если Тошида заподозрит, что тут что-то не так, если он сумеет задать надлежащие вопросы — возможно, даже неприкрыто пригрозит или заманит кого-нибудь своим красноречием в тупик, оказавшись в котором лгать далее станет невозможно, — как знать, не проговорится ли кто-нибудь в этом случае? «А ведь достаточно будет лишь одного слова, — напомнил себе Дэмьен, — достаточно одного неосторожного слова…»

И тут пред ним предстал молчаливый гвардеец — и по его повадке стало ясно, что наступил черед самого Дэмьена отвечать на вопросы. Безмолвно помолившись, он проследовал за гвардейцем по палубе в маленькую каюту, в которой проводил допрос Тошида. Дэмьен вошел в каюту, гвардеец застыл у него за спиной. Иллюминаторы в каюте были занавешены, никто не мог заглянуть сюда, да и отсюда не было видно ничего, даже моря. Две лампы озаряли помещение и его обитателей, в их золотистом свете темнокожий регент казался древней бронзовой статуей.

— Преподобный Райс. — Регент заговорил сдержанно, но любезно. — Прошу садиться.

Дэмьен сел в кресло напротив Тошиды. Поглядел на разделяющий их письменный стол, заметил разбросанные записки, документы, обратил внимание на географическую карту. И тут же регент сгреб все это в сторонку, на край стола, куда не падал свет лампы.

— Мое правительство несколько озабочено, — тихо начал сановник. Его голос звучал на редкость ровно — это был голос человека, привыкшего к тому, что его приказы непререкаемы. — Вы не против разъяснить мне кое-что?

— Разумеется, не против, — ответил Дэмьен, стараясь не выдать голосом волнения.

«А если бы и был против — какое это имело бы значение?»

Допрос начался с самых элементарных вещей — с таких вопросов, какие задал бы любой чиновник владельцу иностранного корабля, бросившего якорь в его гавани. Дэмьен отвечал столь же просто и при этом честно, а когда у него недоставало необходимой для ответа информации, он отсылал Тошиду к тем, кто подобной информацией обладает. Затем пошли вопросы, затрагивающие самого Дэмьена. Действительно ли именно он организовал эту экспедицию? И с какой целью? Дэмьен отвечал на подобные вопросы осторожно, стараясь, когда это было возможно, быть честным, а в остальных случаях прибегая скорей к недоговоркам и умолчаниям, нежели к прямой лжи. Никто на борту, кроме Хессет, не знал о подлинной причине предпринятого им путешествия, поэтому было крайне маловероятно, что Тошида сумеет его на чем-нибудь в связи с этим поймать. И все же он проявлял предельную предусмотрительность, не забывая о том, что уже как минимум двадцать пассажиров побывали у Тошиды на допросе — и расспрашивали их, не исключено, и о самом Дэмьене, — и, соответственно, его собственные показания регент сверял с уже полученными.

В конце концов Тошида удовлетворился услышанным и резко переменил тему:

— А теперь расскажите мне о здоровье членов команды.

— А что, собственно говоря, вас интересует?

— Это ведь вы отвечали за подготовку экспедиции, не правда ли? — Темные пальцы забарабанили по столу. — Вот и расскажите о том, как вы готовились.