Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Холодный огонь (№2) - Время истинной ночи

ModernLib.Net / Фэнтези / Фридман Селия / Время истинной ночи - Чтение (стр. 20)
Автор: Фридман Селия
Жанр: Фэнтези
Серия: Холодный огонь

 

 


— Подождите, — вмешался Дэмьен. — Я помогу.

Он подошел к Охотнику. На протяжении дня у него нашлась уйма времени на то, чтобы осмотреться в пещере, так что тьма теперь не слишком мешала. Священник сцепил руки и напружинился, пытаясь найти в грязи точку опоры. Когда он уже изготовился ухватиться за веревку, ему на плечо опустилась холодная рука, а затем Владетель ступил ему на сцепленные руки, и оба, прилагая максимальные усилия, начали выбираться из пещеры. Сочетания двух ростов не хватало для того, чтобы зацепиться за край ямы, но когда Таррант ухватился за конец веревки, Дэмьен присел, предоставив ему возможность встать себе на плечи. Сверху послышались чавкающие звуки — это пальцы Охотника вцепились в сырую землю — и вот он уже выбрался на поверхность, а Дэмьена теперь ничто не вдавливало в грязь.

Какое-то время он постоял, стараясь отдышаться, а затем и сам полез наверх.

Охотник уже застыл в ожидании около самого края ямы. Выбравшись наружу, Дэмьен понял, что Таррант осматривается на местности. «Интересно, — подумал священник, — многое ли он запомнил из событий минувшей ночи?»

— А где наша прелестная ракханка? — осведомился Таррант.

Голос звучал хрипло и как-то затрудненно, словно горло у него было поранено. Хотя, возможно, так оно и было. Кто взялся бы сказать, какой урон способно причинить разбушевавшееся Фэа, прокладывая себе огненный путь сквозь живое тело?

— Поехала на восток через перевал.

Дэмьен попытался было смахнуть грязь со штанов. Жест, впрочем, совершенно бессмысленный. Все его тело покрылось толстой бурой коркой подсыхающей грязи, и единственное, что примиряло его с этим, так это то, что и Таррант выглядел ничуть не лучше. Конечно, зрелище человека, вывалявшегося в грязи, не должно радовать священника, но на этот раз оно его радовало. Таррант выглядел сейчас гораздо… человечней.

— А наши преследователи?

Слова Владетеля поразили Дэмьена. «Он ничего не помнит», — подумал он.

— Вы их остановили. Вы обрушили стену ущелья им на головы. И сделали перевал непроходимым для других преследователей. Теперь, чтобы снова выйти на наш след, им придется забираться на хребет.

Таррант задумался над услышанным.

— Я припоминаю, что… планировал это, — пробормотал он в конце концов. — Я припоминаю… страх. И огонь. И восхождение, но это уже смутно. Как во сне. И не более того.

— После землетрясения вы слились с земной Фэа. Не сразу, но очень рано. И чуть не погибли.

— Ага, — спокойно отозвался Таррант. — Понятно.

— Но вы поправитесь?

— Нет таких ран, которые не поддавались бы исцелению. Но на все нужно время. И…

Он умолк, но Дэмьен закончил за него очевидную мысль. «И свежая кровь, — подумал он. — Страх. Кровь. Человеческие страдания».

— Сперва нам нужно соединиться, — невозмутимо произнес Таррант.

— Разумеется. Мне кажется, нам стоит по возможности двигаться вдоль закрывшегося перевала и, таким образом, повторить маршрут Хессет. На этой стороне трудно определить ее местонахождение.

Охотник кивнул:

— Теперь потоки скорее всего разделены. Надо пересечь горы, а потом уже будет просто.

— Дойти-то сможете?

— Я ведь на ногах, не так ли?

— Но если ваши силы…

— А лошади с нами?

— Нет. К несчастью, нет.

— Значит, у меня нет другого выбора. А уж смогу или не смогу, это вопрос другой.

Дэмьену почудился в этих словах резкий отпор. Что ж, слава Богу, что Таррант вновь становится раздражителен. Это доказывает, что он идет на поправку.

— Значит, пошли в ту сторону?

И Дэмьен зашагал было по каменистому склону.

— Обождите!

Дэмьен остановился, а затем, не услышав больше ничего, обернулся. Охотник стоял с закрытыми глазами, по его челу пролегли борозды предельной сосредоточенности. Рука его лежала на рукояти меча, и, хотя лезвие не было извлечено из ножен, само прикосновение к чудо-оружию несомненно воздействовало на Тарранта в лучшую сторону.

Холодное серебряное пламя зазмеилось по земле у него под ногами. Не с обычной силой, однако достаточно холодное, чтобы рядом стало зябко. Пламя облизнуло тело Тарранта сине-серебряными язычками, затем охватило его целиком. Дэмьена обдало холодным ветром, в котором сквозило дыхание зимы.

А затем пламя исчезло. Все тело Охотника покрывала тонкая пленка льда. Стоило ему пошевелиться, как лед осыпался. Наземь рухнули не только крошечные ледяные кристаллы, но и кое-что другое. Кое-что грязно-бурое. Дэмьен не сразу понял, что именно.

«Черт бы побрал твое тщеславие», — подумал он, увидев, как Охотник кивком подтвердил свою готовность пуститься в путь. На нем теперь не осталось грязи, не осталось крови, не осталось хотя бы пылинки. Скудный лунный свет озарял гладкий шелк одежд, тщательно причесанные и словно бы только что вымытые волосы. Даже кожаные сапоги Охотника были безукоризненно чисты. «А ведь я знал, что ты именно так и поступишь!»

— Пойдемте, — повторил Дэмьен, смахивая со лба прядь пропитанных потом волос. — Пора отправляться на поиски Хессет.

Они нашли лагерь ракханки вскоре после полуночи. Она миновала ущелье, но ушла от него только на достаточно безопасное расстояние; и Хессет, и обе оставшиеся у них лошади находились сейчас примерно в полумиле от восточного выхода из ущелья. Там Хессет развела маленький костер.

Две лошади. Это означало уменьшение запасов провизии, потерю всех карт и один из путников без скакуна. Дэмьен не удержался от мысли о том, в каком из двух оставшихся у них седел ему будет удобней ехать за спиной у Хессет; боль в паху напоминала о том, что впредь нужно быть как можно осторожнее. Разумеется, поедет он на одной лошади именно вместе с Хессет, тогда как Таррант поскачет в одиночестве, — никаких сомнений на этот счет не возникало. Дэмьен просто не мог представить себе этого аристократа и колдуна с кем-нибудь еще в седле, даже если подобное распределение нагрузки оказалось бы оптимальным. О некоторых вещах можно даже не спрашивать.

Когда они подошли к маленькому лагерю, он заметил на руке у Хессет повязку, да и бок ее лошади был смазан какой-то мазью. Слава Богу, животное не понесло после того, как его ранили. С черным жеребцом Тарранта, судя по всему, и вовсе ничего не случилось. «Что ж, если ты родом из Запретного Леса, — подумал Дэмьен, — то даже здесь чувствуешь себя как на курорте».

При их появлении ракханка ничуть не удивилась — вооруженная и внимательная, она, должно быть, заметила и узнала их еще издалека; однако нескрываемая радость Хессет хоть в какой-то мере смогла отблагодарить их за длительную и мучительную прогулку пешком. Она подошла к Дэмьену и положила руку ему на щеку, потом осторожно погладила. Передавая свой запах, сообразил Дэмьен, — должно быть, у ракхов имеется такой обычай. Он в ответ широко улыбнулся, не придумав какой-нибудь более осмысленной реакции. Она приберегла нечто вроде улыбки даже для Тарранта — что было с ее стороны необычно и дорого стоило. Он ответил ей кивком, означающим, что понял ее добрые чувства и сумел оценить их по достоинству.

У костра, на котором Хессет вскипятила чай к скудному ужину, они обменялись рассказами. Дэмьен был так голоден, что, кажется, смог бы съесть и лошадь. Таррант же, пока они ели и разговаривали, держался в сторонке; он глядел во тьму, ловя в ней малейшие признаки опасности. Дэмьен не поручил бы Охотнику в его нынешнем состоянии эту роль, но Таррант сам принял такое решение, и священника это порадовало. Сам он чувствовал сейчас такую усталость, что только и смог опуститься наземь и принять из рук Хессет причитающуюся ему пищу. Утром, конечно, все его тело будет разламываться от боли, мрачно подумал он, вгрызаясь в очередной кусок солонины.

Описывая события прошлой ночи, он понимал, что Таррант самым внимательным образом прислушивается к каждому его слову. Ведь и самому Охотнику необходимо было узнать о происшедшем во всех подробностях. Какая странная ситуация! И в какую любопытную взаимозависимость попали они в этом странствии.

Опасность укладывает в одну постель даже чужаков — гласит пословица.

Когда он поведал Хессет обо всем и когда она, в свою очередь, описала ему свой переход через ущелье, Дэмьен отложил остатки еды в сторону и решил разобраться с полученными ими ранами. В паху у него, стоило ему шевельнуться, вспыхивала острая боль, но, к счастью, физическая слабость никак не влияет на эффективность Творения. Он осмотрел раненую руку ракханки и, воспользовавшись земной Фэа, связал воедино порванные ткани. После чего решил заняться собственными увечьями, и хотя полной концентрации ему добиться не удалось, потоки Фэа в здешнем краю оказались достаточно сильными, так что через полчаса ему удалось устранить основной ущерб и он позволил себе расслабиться, сняв Творение. Все его тело по-прежнему отчаянно болело, но с этим, уж ничего было не поделать. «Боль — это способ, которым мозг сигнализирует о том, что что-то не в порядке, — так ведь его учили, не правда ли? — Нарушь эту систему, и тебе придется иметь дело с самим мозгом». Со временем его нервные окончания сами разберутся с источником боли и, соответственно, успокоятся.

Конечно, отчасти он сам был виноват в собственных страданиях. Применительно к себе он не сумел добиться полного Исцеления. Но когда землетрясения случаются с такой частотой, как в здешних краях, у тебя просто нет времени на то, чтобы избавиться от какой-нибудь шишки или синяка; применять Творение на протяжении длительного времени очень опасно. И, кроме того (сказал он себе, заморгав от боли, когда ему пришлось переменить позу), от синяков еще никто не умирал, верно?

После того, как они управились с лечением, к ним присоединился и Таррант. Выглядел он сейчас малость получше прежнего, но, возможно, дело заключалось в освещении: мягкое пламя костра щадило его гораздо в большей степени, чем холодный лунный свет. «Наверняка он по-прежнему слаб», — подумал Дэмьен, заметив, что Охотник, подсев к огню, едва не утратил при этом равновесие.

— Мы по-прежнему далеко от долины, в которую идем, — сообщил он. Наконец-то его голос зазвучал более или менее нормально. — Судя по карте, нам предстоит миновать еще две горные гряды, хотя, конечно, трудно сказать, что это будет означать на практике.

— Придется полазить, — невозмутимо заметила Хессет. — А что насчет погони?

— Как мне представляется, она маловероятна. На перевале они наших следов не найдут, я об этом позаботился. И наши свежие следы я Затемнил, так что найти их будет практически невозможно.

Дэмьена удивила подобная предусмотрительность.

— Неужели?

Бледные глаза уставились на него.

— Я не повторяю своих ошибок, священник.

— Значит, нам надо выступить с наступлением полной тьмы. — Хессет убрала остатки ужина. — К тому времени мы все успеем набраться сил.

Охотник, казалось, колебался.

— Вы можете выступить с наступлением полной тьмы, — в конце концов сказал он. — А если вам угодно, и раньше. Но я бы не рекомендовал входить в долину, пока я не присоединюсь к вам. Здесь, по слухам, разбойничают Терата.

— А что… — начала было Хессет.

Четко обозначенные намерения Охотника удивили ее, но только не Дэмьена — о чем-то в этом роде он начал догадываться с тех пор, как Таррант выкарабкался из пещеры.

— Ему нужна пища, — пояснил он. И понял, что его собственный голос звучит на грани истерики. — Нужны люди. А там, куда мы пойдем, людей не будет.

— Я бы продержался до тех пор, пока мы не выйдем на южную оконечность материка, — добавил Таррант, — да только не в нынешнем состоянии. Пока я не восстановлюсь полностью, ни вам, ни нашему общему делу не будет от меня много пользы.

— Значит, собираетесь убивать, — с вызовом прошипела Хессет.

Таррант промолчал. Да и что тут скажешь.

— Только будьте поосторожнее, — пробормотал Дэмьен. — Нас ищут, не забывайте.

— Никто не ожидает моего возвращения, тем более возвращения на крыльях. Я ведь могу пролететь надо всеми засадами и отрядами и опуститься в деревне, в которой также никто не ожидает моего появления. Здесь полным-полно людей, — невозмутимо произнес он. Смотрел он сейчас на Дэмьена, смотрел в упор, провоцируя священника на протест. — Так что мне ничего не грозит.

— И на сколько же вы исчезнете?

Дэмьен задал этот вопрос, стараясь не смотреть Охотнику в глаза.

— По меньшей мере на день-другой. Мне надо забраться достаточно далеко, чтобы мои действия никак не связали с нашим пребыванием здесь; ведь было бы страшно глупо оторваться от погони, а затем самим же спровоцировать ее возобновление. Но я буду действовать осторожно. Обещаю.

— Как в Пяти Городах? — резко спросил Дэмьен.

— Как в Пяти Городах, — хладнокровно подтвердил Охотник. Вызов, прозвучавший в голосе Дэмьена, не остался незамеченным. — В ближайшие пару дней продвиньтесь на юг, насколько вам это удастся. Но не заходите без меня в долину. Если доберетесь до нее до моего возвращения, встаньте на привал и отдохните. Лошади будут вам только благодарны.

Таррант встал — и Дэмьен тут же вспомнил, как он слаб в настоящее время. Как скован в своих движениях. Сколько же крови понадобится ему пролить и выпить, чтобы избавиться от этой слабости? Сколько людей потребуется убить? Дэмьену не хотелось думать на эту тему.

«Чтобы победить демона, ты прибегаешь к помощи другого демона, а тогда уж не взыщи…»

— И куда же вы отправитесь? — поинтересовался он.

Собственное любопытство было противно Дэмьену: не все ли ему равно, в каком из протекторатов недосчитаются женщин, кровью которых утолит свою жажду Охотник? Господи, если бы только имелся хоть какой-нибудь выбор!

— На север, — пожал плечами Охотник. — Туда, откуда мы прибыли. Там есть поселки, достаточно многолюдные, чтобы в них могло стать на постой целое войско. Или большая разбойничья банда. Кое-где в тамошних местах пахнет кровью.

Дэмьен услышал, как судорожно охнула Хессет, поняв, что он имеет в виду. И кого именно он собирается убивать.

Дэмьен подумал об опустошенной деревне, оказавшейся у них на дороге. Тела, кровь… дети, зарезанные в ванной, аккуратные раны на шее. Кто бы ни убил этих людей, преступление замутило потоки Фэа на много миль вокруг. И теперь Охотник легко найдет себе добычу с его-то Видением.

И легко убьет.

— Единственное, чем я могу отблагодарить человека, спасшего меня прошлой ночью, — это выбрать жертву, с которой он внутренне смирится, — заявил напоследок Охотник.

Он отошел сейчас от костра и стоял в глубокой тьме. Надеясь почерпнуть из нее хоть какую-то силу. На мгновение Дэмьен испугался, что у Охотника не хватит сил на то, чтобы осуществить задуманное, испугался его нынешней слабости. Разве не сам Таррант сказал ему однажды, что перевоплощение представляет собой самое трудоемкое изо всех Творений?

Но тут вспыхнуло холодное пламя — и вспыхнуло ослепительно ярко, и из этого пламени взмыла в воздух большая черная птица. Она взмахнула крыльями — один раз, потом другой и поднялась в небо, во тьме которого и исчезла. Лишь пару раз блеснули в лучах луны острые когти.

— Осторожней, — прошептал Дэмьен.

Он проводил черную птицу взглядом. Проследил за тем, как она поднимается все выше и выше.

И лишь много позже — уже заведомо зная, что его не услышат, и все равно тихим голосом — он добавил:

— Удачной охоты.

22

На переход через горы у них ушло четыре дня. При желании они могли бы проделать этот путь и за меньшее время, но никакой необходимости спешить не было. Несколько сеансов Познания подсказали Дэмьену, что никто за ними не гонится, и это — впервые за все время путешествия — позволило им несколько расслабиться. И после всего, на что они насмотрелись в протекторатах и что совершили там сами, отдых был им просто необходим для возобновления как физических сил, так и душевных. К счастью, девственная тишина поросших лесом горных склонов в равной мере успокоительно воздействовала и на человека, и на ракханку. Даже лошади вроде бы испытывали благодарность за то, что им на несколько дней предоставили относительный отдых.

Дэмьен изо всех сил старался не терзаться по поводу Тарранта. Старался не вспоминать о том, как однажды в прошлом Охотник покинул их общество, а потом не сумел вернуться. Со времени поимки в плен посвященного произошло уже столько событий, что, казалось, все те дела случились в другой жизни… только враг оставался тем же самым. В землях ракхов он принял образ женщины, здесь он может оказаться мужчиной, или ракхом, или демоном в собственном обличий, — но Дэмьен не сомневался в том, что две злокозненные силы напрямую друг с другом связаны. Итак, Дэмьен тревожился за Тарранта, и Хессет тревожилась за Тарранта — и они оба отчаянно старались не делиться друг с дружкой этими страхами, чтобы не приумножать их. Ведь от этого все могло стать еще хуже.

«Как же сильно я переменился, — подумал однажды вечером у костра Дэмьен. — Когда-то я просто-напросто повернулся бы к нему спиной, предоставив собственной участи. Когда-то мне казалось, что не может быть ничего хуже того, чтобы освободить Охотника и позволить ему возобновить свой кровавый промысел. А теперь я без колебаний бросаюсь ему на помощь и преспокойно машу ему рукой на прощанье, когда он отправляется на охоту, вознамерившись убить пару-тройку невинных». Но теперь ситуация была принципиально иной, и он осознавал это. Таррант уже несколько раз спасал жизнь ему самому, и хотя Дэмьен понимал, что Владетель делает это из чисто эгоистических побуждений (потому что из других побуждений он не делал вообще ничего), факт оставался фактом. А ведь такое изменяет твое отношение к человеку, независимо от того, нравится это тебе самому или нет. И на этот раз люди, которых он убьет, вовсе не невинны, не так ли? Убийцы заслуживают смерти. И раз уж на них не распространяется правосудие Святой Церкви, то пусть о наказании позаботится Охотник. Что бы он с ними ни сделал, это наверняка будет не хуже и не страшнее того, что они сами сделали с жителями той деревни. Не так ли?

«Будь честен, — внушал он самому себе. — Эту миссию невозможно осуществить без его содействия. Вот в чем корень. Он тебе нужен, поэтому ты его и терпишь. И даже оберегаешь. Все это часть темной игры, которую мы ведем.

Использовать зло для победы над злом, так написал Пророк. Если тебе повезет, то два зла взаимоуничтожатся. Неужели мне хочется именно этого? Неужели мне хочется, чтобы Таррант погиб в бою, уничтожив и то зло, против которого борется, и то, которое собой представляет?»

Он закрыл глаза. Руки у него тряслись.

«Не знаю. Ничего не могу сказать. Я ни в чем не уверен…

Он сказал, что самим своим присутствием наведет на меня порчу. Неужели это уже началось? Именно так и воспринимается в самоощущении порча?

Господи, обереги мой дух, — взмолился он. — Враг может завладеть моим телом, моей жизнью… но душу мою сохрани, молю Тебя. Пойдя на нынешний союз, я подверг ее страшной опасности. Но у меня ведь не было другого выбора. И Тебе это ведомо, правда? Все остальное непременно обернулось бы неудачей».

Ночью, когда они устроили привал, он попытался рассказать Хессет о земной Фэа. Хотя бессознательно сама Хессет — как и все аборигены — манипулировала Фэа, она не видела голубых потоков, во всяком случае, не видела в том смысле, в котором видел Таррант. Поэтому она выслушала его рассказ в немом удивлении, подобно тому, как ребенок слушает волшебную сказку. А он попытался объяснить ей все. И то, как земное Фэа вырывается из-под коры планеты с силой, достаточной для убийства. И как вскоре после этого оседает и растекается по поверхности, подобно водам, как разбегается потоками и течениями, которые можно увидеть и замерить, — от самых могучих цунами до крошечной, едва заметной ряби. И поскольку люди используют земное Фэа, обращая на эту силу Творение, пояснил он ей, то все их Творения должны совпадать с потоками. Поэтому и сейчас ему самому или Тарранту доступно обратить на врага Познание — другими словами, истолковать эффект его присутствия по воздействию на земное Фэа, — но какие бы то ни было активные действия против течения Фэа потребовали бы мощи, которой они не обладают. А враг, наоборот, действует против течения — и в этом их преимущество. Так что представляется практически немыслимым извлечение информации на расстоянии в несколько сотен миль против течения, тогда как любое сообщение — или покушение, — исходящее с юга, по течению, их ни в коем случае не минует. Поэтому-то так встревожился Таррант, распознав чужое присутствие в потоках возле перевала. Если это было связано с попыткой разыскать их, то за такой попыткой наверняка стоит нечто очень могущественное и очень страшное.

И, завершив все эти объяснения, он решился задать вопрос о приливной Фэа. Впервые за все время с тех пор, как они покинули землю ракхов, он осмелился задать этот вопрос напрямую. Он не был уверен и сейчас, что Хессет правильно поймет его, — в прошлом она встречала подобные расспросы с нескрываемой враждебностью, но хотя ракханка и теперь на какое-то время погрузилась в молчание, он понял, что произошло это вовсе не из-за того, что она оскорблена его вопросом, а потому, что пытается подыскать слова для того, чтобы описать нечто, не поддающееся описанию.

— Это подобно сердцебиению, — в конце концов сказала она. — Как будто бьется сердце всего мира — очень медленно и очень громко. Иногда, когда мне хочется совершить Творение, я ощущаю, как кровь планеты протекает сквозь все на свете: сквозь небо и землю, сквозь меня, и моя мысль оказывает воздействие на эти потоки, как бы формируя их… а иногда мир безмолвен — и ничего не удается сформировать. Вообще ничего. И никогда не знаешь заранее, как повернется дело на этот раз. Ничего никогда не бывает предсказуемо. Потому что — хоть и говорю я о сердцебиении — речь идет не об одном ударе, а о многих тысячах, и решающее значение имеет ритм… включая биение моего собственного пульса. И все остальные ритмы моего тела. Понимаешь? Так трудно объяснить то, над чем сама даже не задумываешься. То, что люди не воспринимают.

— А ты видишь это в какой-нибудь определенной форме?

— Иногда. Вспышка света, если несколько ударов прозвучат одновременно. Ослепительная, как молния, если задействовано много энергии. Иногда пламенем охватывает все небо — но лишь на мгновение, — как будто весь мир превратился в разбитый стеклянный сосуд и на каждой грани и призме вспыхивает сияние. Этот свет разбивается на тысячи цветов и оттенков. И это так красиво… — Она закрыла глаза, припоминая. — Но это может быть и опасным. Я знала по меньшей мере одну ракханку, охотившуюся, когда пульсировало приливное Фэа… Свет ослепил ее — и в тот же миг она из охотницы превратилась в добычу… так что мы стараемся этим не пользоваться… стараемся этого не замечать… Это, понимаешь, вопрос выживания.

Он тихо спросил:

— И тебе это удается?

Хессет улыбнулась:

— По большей части. Но это так красиво. А именно этому мы и научились у людей: испытывать потребность в прекрасном. — Говоря, она начертила когтем на земле рисунок, представляющий собой круг, вписанный в круг, вписанный в круг, и так далее. — И это часть того, что отличает в нашем племени самцов от самок. И наоборот. Решающее различие, как бы вы это сформулировали. — Она посмотрела ему в глаза. — А ваши женщины этого не воспринимают?

— Таррант говорил, что иногда кое-кто из них с трудом воспринимает. А мужчины видят порой на мгновение — и не более того.

— У вас это колдовство. — Она грустно покачала головой. — Вы, люди, такие чужие в этом мире. Приходите и начинаете перестраивать его, и даже наши собственные тела лепите заново, будто они из глины, и буквально на каждом шагу и при каждом вздохе порождаете тысячи самых невероятных чудовищ… но вы здесь так и не прижились. После всех этих лет. Вы живете на нашей планете, но вы так и не стали ее частью.

— Это верно, — пробормотал он. — Что уж там говорить.

Дни в переходах, ночи на привалах. Роскошный распорядок, хотя и возможный только в отсутствие Тарранта. На третью ночь настала — пусть и всего на пять минут — истинная тьма. Та, в которой солнце, звезды и все три луны заходят за саму планету. Дэмьен подумал: «А уж не воспользуется ли Таррант этим редкостным феноменом?» Истинная ночь означала для большинства людей пору беспредельного ужаса, ибо в такой тьме возникают и воплощаются в жизнь самые кромешные, самые гибельные фантазии, но для Охотника она знаменовала собой время подлинного могущества и колоссального потенциала. «Возможно, — подумал Дэмьен, рассекая пополам мелкую гадину, порожденную во тьме земной Фэа, — Таррант сумеет распорядиться этим временем так, чтобы наложить руки на того, или на ту, или на то, по чью душу они сюда прибыли». Бог знает, насколько пригодилась бы любая полученная им таким образом информация.

На третий день они перевалили через последнюю горную гряду и наконец увидели саму долину. Огромная, мрачная, таинственная, она не походила ни на что из виденного ими ранее. Он привык к долинам, уютно расположившимся в своего рода колыбели посреди окружающих гор, к плоским плато, которыми рано или поздно заканчиваются любые хребты. Но здесь его взору предстало нечто совершенно иное. Выглядело все так, будто земля внезапно треснула пополам — и между скалистыми горами, которые они только что миновали, и высокими гранитными пиками на восточной стороне возник глубокий разлом — может быть, на уровне моря или того ниже, — со стенами, настолько крутыми, что спуск по ним представлялся чрезвычайно трудным делом, а дно ущелья терялось в тени гор и было вдобавок скрыто от взгляда пышными кронами деревьев. Белый туман застилал, казалось, всю долину, свиваясь возле верхушек деревьев подобно белым змеям. Позднее послеполуденное солнце практически не проникало сквозь толщу этого тумана, сияя, вместо этого, в той стороне, где высились голые гранитные скалы, так что вершины утесов, казалось, были охвачены пламенем, глубины же ущелья по контрасту становились от этого еще темнее. В течение дня, должно быть, всего несколько часов солнце светило прямо в ущелье, но даже тогда густой туман оставался непроницаем, как накинутый на гигантскую долину саван.

В эти часы было еще довольно тепло, и тем не менее Дэмьен почувствовал, что дрожит.

— Ничего себе местечко, а?

— Он выбрал именно это.

Дэмьен вгляделся в даль и в глубь, попытался примериться к ним взглядом. Как будто в результате что-то здесь могло измениться.

— Или пройти этой долиной, или проделать весь путь на юг по горам.

— Или повернуть обратно в протектораты.

— Да уж… — Их обдало зябким ветром. — Спасибо, не надо.

Он обхватил себя за плечи, сделал глубокий вдох и вошел в Познание. На протяжении целой минуты Фэа никак не реагировало на это, и он испугался, что находится на слишком большом расстоянии от долины для того, чтобы проникнуть в ее секреты. Но вот появились знакомые ему очертания, и он осторожно вгляделся в них. Он не нашел никаких доказательств тому, что кто-то следит за ними, равно как и тому, что кто-то устроил на них засаду. Пока не нашел. Но повсюду здесь витало некое смутное ощущение, которое ему отнюдь не понравилось, и он испытал едва ли не разочарование, когда Фэа отказалось развеять его подозрения. Лучше уж враг, которого можно назвать по имени, нежели холодное неведение, когтистою лапою проводящее тебе по спине.

— Все в порядке? — спросила Хессет.

Он, вздохнув, убрал Познание.

— Вроде бы да. — Он поглядел в ту сторону, где паслись лошади, увидел, как вороной Тарранта щиплет какую-то отвратительную на вид траву. Лошадь Хессет, как всегда, оказалась куда более разборчивой. — Мне кажется, что дальше нам без Тарранта идти нельзя. Лучше останемся здесь и подождем его.

Она кивнула.

Священник подошел к вороному и взял его под уздцы.

— Пора, хватит тебе!

Рядом с ним Хессет заторопила собственную лошадь, и вот уже оба животных, повернувшись задом к горе, уставились на внушительную панораму долины.

Они не сказали друг другу ни слова. Это и было самым интересным. Не сказали ни слова, но действовали слаженно и согласованно. Оба понимали, что надо вновь подняться к ближайшему перевалу и миновать его, чтобы разбить лагерь на противоположном склоне горы, где их лагерь не смогли бы обнаружить обитатели злополучной долины, кем бы они ни были.

Но им пришлось возвращаться, а это недоброе предзнаменование, подумал Дэмьен. Очень недоброе.

Таррант вернулся на четвертую ночь — и с первого взгляда на него стало ясно, что, каковой бы ни была резня, которую он предпринял, в результате ему удалось восстановиться полностью — как физически, так и духовно. Бледные глаза горели тихой злобой, которую Дэмьен научился распознавать; и возненавидел еще в краю ракхов, а движения представляли собой безукоризненное сочетание важности и изящества. Но, вопреки неприятию, испытанному им в связи с новым великолепием Охотника, Дэмьен был рад увидеть, что тот пришел в себя. Эта метаморфоза означала исцеление, а исцеление означало силу — возможно, даже большую, чем та, которой обладал Таррант, только-только высадившись на Востоке, — а сила была именно тем, в чем они нуждались прямо сейчас, и все остальное не имело значения.

Охотник занял свое место в компании так, словно не отлучался ни на минуту, однако и не подумал о том, чтобы поведать спутникам, как он провел несколько последних ночей. Да Дэмьен и не спрашивал его об этом. Если долгие месяцы общения с Охотником и научили его чему-нибудь, то главным образом тому, что есть вещи, о которых самому священнику лучше не знать.

Владетель окинул внимательным взглядом весь лагерь, пригляделся также к потокам Фэа (на что ему сейчас не потребовалось практически никаких усилий), а затем объявил:

— Вы здесь стоите целый день, не меньше. Исходя из этого, я не сомневаюсь в том, что вы нашли долину.

— Прямо за этой грядой. — Дэмьен кивнул на восток. — И зрелище не из приятных.

Охотник отправился в указанном направлении и скоро потерялся из виду. Дэмьен снял с огня котелок с кипятком и бросил туда несколько чайных листьев. Ожидание могло затянуться на неопределенный срок.

Чай заварился, и Дэмьен успел выпить полкотелка к тому времени, как Таррант вернулся. Не произнеся ни слова, он подошел к костру и подсел к ним с таким изяществом, какого священник давно не видел в его повадках.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28