9

Беспримерный образец молчания, зубчатый пик Сторожевой горы, гранитный и неподвижный. На здешних крутых и суровых склонах не заводится жизнь, нет здесь и ничего, что могло бы привлечь ее сюда. Ласковые ветерки не обдувают голые скалы, хотя сильный и злобный ветер выл всего полчаса назад. Буря, устремившаяся было сюда, вильнула в сторону, потому что у того, кому хватает силы заставить ее повернуть, иссякло терпение переносить бури. Вершина горы была безжизненна, как сама Смерть, повторяя тем самым настроение того, кто стоял на ее вершине. Создавая тем самым зеркальный образ его души.

И тут рядом обозначилось некое движение. Для большинства людей оно, конечно, осталось бы невидимым, но только не для него. Дрожь земной Фэа, шепоток запретного. Мощь, витавшая до сих пор рядом с ним, сгустилась, сфокусировалась, начала приобретать материальные очертания. Начала обрастать плотью. Женским телом сначала, а потом — когда плоть еще более сгустилась — мужским: это было тело мужчины в подобающем одеянии. Бархатный плащ, драгоценные камни, меховой воротник, трепетавший так, словно здесь по-прежнему дул ветер… И поскольку он изменил свой внешний образ, точно так же повела себя и окружающая среда. Ледяная вершина исчезла, а на смену ей пришли внутренние покои дворца. Роскошные шелковые гобелены, фрески на стенах… Рожденный Фэа подождал какой-нибудь реакции от человека, стоявшего на вершине, затем, не дождавшись, равнодушно пожал плечами. На смену гобеленам пришли деревья, на смену стенам — ослепительное сияние Коры. И по-прежнему никакой реакции. Тогда рожденный Фэа превратил окружающее во внутреннее пространство собора. А когда даже этот образ не вызвал интереса у человека, стоявшего на вершине, разрушил и собор, явив вместо него реальность кошмарного сновидения. Поле, сплошь устланное человеческими черепами, простиралось вокруг них на много миль, а в самой середине его — прямо у ног стоявшего на вершине — появилась чаша, полная крови. По золотой кромке чаши вилось стихотворение, написанное древним алфавитом планеты Земля. Рожденный Фэа увидел, что человек склонился к чаше, чтобы прочитать стихотворение, а затем медленно повернул голову в его сторону. И по его лицу было видно, что стихотворение ему не понравилось.

— Ты и впрямь лишен чувства юмора, — усмехнулся Кэррил.

— Я Призвал тебя еще пять ночей назад, — подчеркнул Джеральд Таррант.

— Ну, Призвал. И когда-нибудь, когда будешь в нормальном настроении, я расскажу тебе, чего мне стоило перебраться в Новую Атлантиду. Я и мои сородичи умеем обращаться только с земными потоками, не забывай об этом. Знаешь, каково мне пришлось в океане? Если бы твоя лошадь обошлась с тобой так, как со мной — Фэа, ты бы отшиб себе все печенки. — Быстрым жестом демон смахнул реальность кошмарного сновидения. Вместо нее явились черные стены, покрытые красными шторами с золотой бахромой, — это был интерьер дворца самого Охотника. — Ты сам поведаешь мне о том, что тебя гложет, или заставишь блуждать в потемках?

— Мне казалось, что ты умеешь читать мою душу.

— Боль я читать не умею. И тебе прекрасно известно об этом.

— Так вот в чем дело, — пробормотал Таррант. — Значит, это уже она?

— Сам расскажешь. — А поскольку Охотник промолчал, демон продолжил: — Не зря же ты меня Призвал.

— Я Призвал тебя, чтобы узнать, могу ли я Творением прорваться отсюда на Запад.

— Ну? — Демон развел руками. — Я тебя услышал. И прибыл.

— Действительно, — спокойно подтвердил Таррант. — С тобой это сработало.

Какое-то мгновение демон просто всматривался ему в лицо. Затем, осторожно подбирая слова, предположил:

— Наверняка я ведь не первый, к кому ты обратился, не так ли? Конечно, ты предпринимал и другие попытки, только они остались безрезультатными. Ты пытался почерпнуть силу из своего западного резервуара — и у тебя ничего не получалось. Так оно и было?

Таррант неохотно кивнул.

— Что ж, мне кажется, в этом имеется известный смысл. Призвать демона, наделенного свободой выбора, — и тогда появится шанс на то, что он выберет морское путешествие. А если обратишься к силам Леса, не обладающим свободной и независимой волей…

— Этого я не мог, — прошептал Охотник. — Слишком велико расстояние. И потом, Новая Атлантида…

Демон изобразил ужас.

— Это-то я понимаю.

— Ты же понимаешь, что все это означает? — Голос Тарранта звучал тихо, однако в нем чувствовалось предельное напряжение; должно быть, пределы его самообладания подошли к концу. — Я не смогу вернуться. Не смогу вернуться тем способом, каким сюда прибыл.

— А мне-то казалось, что священник, твой друг, с готовностью поддержит тебя.

— Поддержит. Он питал меня своей кровью и своими ночными кошмарами полгода… И я умирал с голоду, Кэррил! Я на самом деле умирал от голода! Даже сейчас я по-прежнему чувствую этот голод. Но почему? Ничего подобного со мной раньше не было. Не было ничего, с чем бы я не мог совладать. До сих пор.

— Но, как я понимаю, ты уже подкормился.

Таррант закрыл глаза, вспоминая:

— Как только мы высадились, и много раз с тех пор. Страх, такой роскошный, что, когда я вкушаю его, у меня кружится голова. Кровь, такая горячая от ужаса, что, казалось бы, способна насытить на десять дней вперед. Эта страна созрела для меня, Кэррил, и ее аборигены лишены какой бы то ни было защиты. И все же… я вновь чувствую пустоту. Отчаянную пустоту. Запах жертв заставляет меня дрожать от голода… даже когда я знаю, что мои физические потребности удовлетворены. Но почему? Такого со мною не было никогда.

— И никогда еще тебе не приходилось голодать так долго.

— А какое это имеет значение? Вампира можно морить голодом на протяжении долгих веков, но в первую же ночь после того, как он напьется…

— Прошли уже долгие столетия с тех пор, как ты перестал быть просто вампиром. Или ты забыл об этом?

— Не улавливаю разницы.

— Но она имеется! У тебя, дружище, сложно организованная душа. Человеческая душа — и это главное, со всеми ее дьявольскими заморочками. Такие раны подлежат постепенному врачеванию. Да любая домашняя кошка, поголодав пять месяцев, будет потом с остервенением набрасываться на пищу. Так что всего-навсего погоди немного.

— Но у меня нет на это времени, — пробормотал Таррант. И отвернулся. Его руки, стиснутые в кулаки, все равно заметно дрожали. — Наш враг уже, должно быть, знает о том, что мы здесь, — прошептал он. — И у меня нет времени на проявления собственной слабости.

— Я бы помог тебе, будь это в моих силах, — мягко сказал демон. — И ты это знаешь. Но мои возможности не безграничны. — Он описал рукой круг по помещению, в котором они находились, словно желая сказать: вот к чему они сводятся. — Я могу вдохнуть в тебя иллюзию. Я могу усилить удовольствие, получаемое тобой от убийства, может быть, даже могу предоставить тебе роскошь мимолетного забвения. Но эскапизм никогда не был тебе свойствен, и я это знаю. Так чем еще я могу помочь тебе?

— Ты можешь предоставить мне информацию.

Демон тихо хмыкнул:

— Ага, теперь все помаленьку начинает сходиться. Значит, ради этого ты меня и Призвал?

— Я избрал именно тебя из примерно полудюжины духов, которые могли бы откликнуться на мой призыв. При всем своем позерстве, Кэррил, ты отличный помощник. И мне известно, что я не единственный, кто не против воспользоваться твоими услугами.

Демон ухмыльнулся:

— Но ты представляешь, каких усилий это потребует? В мире посвященного самым драгоценным предметом является знание. А мне-то в этом что? Но, конечно, фактик-другой подраздобыть никогда не помешает. И, будучи существом демонической природы, я обладаю в процессе раздобывания фактов несомненными преимуществами. Так что расскажи мне, что тебе нужно, Охотник. И я помогу тебе, если сумею.

Охотник повернулся к Кэррилу и посмотрел ему прямо в глаза, в глубине которых пылало черное пламя.

— В краю ракхов мы сражались с неким демоном. Позже он пришел ко мне и… — Таррант резко встряхнул головой, прогоняя ужасные воспоминания. — Короче говоря, он попытался меня уничтожить. И это ему почти удалось. И я прибыл сюда, чтобы это не повторилось.

— Что ж, достойная цель для крестового похода.

— Я был не в силах Познать его без того, чтобы усилить нашу с ним связь, а в этом случае он стал бы еще сильнее. Это было бы слишком рискованно. Но мне необходимо выяснить, кто он такой, что он такое, каковы его силы… ну, и так далее. Ты можешь предоставить мне эту информацию?

— Если я его знаю. А если нет… — Демон хмыкнул. — Допустим, ради старинного друга я способен провести определенные разыскания. Есть ли у этого порождения тьмы какое-нибудь имя?

— Он называет себя Калестой.

Лицо демона побелело. Буквально побелело. Не телесной бледностью человеческого удивления или страха, при которой от лица отливает кровь, однако остается все остальное, а тою бесплотной призрачной белизной, которая может быть присуща только мороку, повторяющему человеческие настроения на автохтонном уровне.

— Калеста?

— Ты о нем слышал?

Долгая напряженная пауза.

— Я слышал о нем… Но не знал…

Демон растерянно замолчал.

— Мне нужна информация, Кэррил.

— Знаю. Нужна. — Демон отвернулся. — Но я не могу помочь тебе, Охотник. На этот раз не могу.

— Но почему?

И вновь молчание. Демон покачал головой.

— И на этот вопрос я не могу ответить, — прошептал он. — Прости меня.

— Ты меня разыгрываешь!

— Нет. Клянусь.

— Тогда помоги! Или объясни, почему не можешь помочь. Или то, или другое.

Демон промолчал. Яркие стены вокруг них померкли и истончились; сквозь одну из них уже можно было различить огни соседнего города.

Охотник шагнул к демону, его глаза вспыхнули гневом.

— Он заманил меня в ловушку, Кэррил! Он пришел по мою душу и чуть было не преуспел в этом. И теперь я проехал полмира, чтобы отомстить ему, и, поверь, отомщу. И ты мне в этом поможешь. — А когда демон ничего не ответил и на это, лицо Тарранта окончательно помрачнело. — А если я потерплю поражение из-за того, что ты отказываешься помочь мне, то, видит Бог, я закую тебя в оковы своего страдания…

— Но я же не могу, — взмолился демон. — Не на этот раз, Охотник. Прости.

— Но в чем причина? Ты никогда не отказывал мне раньше. Так почему же сейчас ведешь себя по-другому?

— Дело в том, что… Нет, не могу. — Будь Кэррил человеком, он сейчас наверняка обливался бы обильным потом, а так он всего лишь дергался из стороны в сторону, стараясь не смотреть в глаза Тарранту. — Мне запрещено вмешиваться. Запрещено участвовать. Понял? Или этого мало?

Голос Охотника стал ледяным:

— А кто ж тебе запретил?

— Никто из тех, кого ты знаешь. И не по любой из причин, какие ты бы счел справедливыми. Но тем не менее запрет остается запретом.

— Я могу побороться с этим.

— Не можешь.

— Я могу Изгнать…

— Только не это! Только не на этот раз! Мне очень жаль.

— И ты полагаешь, что я смирюсь с этим! — взревел Таррант.

Кэррил не отзывался.

Таррант схватил его за плечи, развернул лицом к себе:

— На карту поставлена моя жизнь, демон! Я должен воспользоваться всеми доступными мне ресурсами. И ты — один из этих ресурсов. — Он сделал паузу, давая демону возможность проникнуться услышанным. — Я всегда ценил наши отношения. С той самой поры, когда ты впервые пришел ко мне, много веков назад, я обращался с тобой честно и откровенно. И ты неизменно платил мне той же монетой. До сих пор. — Земное Фэа начало собираться у его ног, накапливаясь для Творения. — В последний раз, Кэррил. Ты добровольно расскажешь мне все, что знаешь, или же мне придется наложить на тебя Заклятие?

Демон долго смотрел на него, ничего не отвечая. Наконец тихим голосом сказал:

— Ты ведь не можешь — и сам знаешь это.

— Чего это я не могу?

— Наложить на меня Заклятие. Да и вообще — любым способом выдавить из меня информацию.

— Ты что — утверждаешь, будто находишься под особым Покровительством?

— Нет. Но говорю тебе, что существа моего разряда не подвержены такого рода воздействиям. И никогда не были подвержены.

— Твоего разряда… Ты хочешь сказать: твоего подтипа?

— Да, моего подтипа. Речь идет о моей семье, если тебе угодно. О демонах, которых ты называешь «Йезу».

— Я накладывал Заклятие на Йезу и раньше. Да, откровенно говоря, и на тебя самого…

— А я тебе подыгрывал. Потому что таковы правила игры, как это называют люди. Я свое место знаю. И мы все знаем свое место. Но истина заключается в том, что твое колдовство над нами не властно. И никогда не было властно.

На лице у Охотника была написана ярость и кое-что иное. Страх?..

— Ты блефуешь, — прошипел он.

— А что, разве я с тобой когда-нибудь блефовал? Разве так я себя веду? Наложи на меня Заклятие, если тебе хочется. И сам во всем убедишься. Людям нужна иллюзия собственного могущества, но, может быть, тебе захочется стать единственным исключением из этого правила? Может быть, ты смиришься с тем обстоятельством, что твое замечательное Творение никак на меня не подействует? Ну же, давай, пробуй!

Таррант отвернулся. Его руки дрожали. В груди у него бушевало черное пламя.

— В этом конфликте я не могу ни сказать, ни сделать ничего, способного повлиять на его развитие, — объяснил ему демон. — И я не могу снабдить тебя никакой информацией по делу, в которое вовлечен Калеста. Прости меня, дружище. Мне страшно жаль. Мне жаль куда сильнее, чем ты можешь себе представить. Но закон, которому я подчиняюсь, старше тебя и старше меня и сильней нас обоих, взятых вместе. Мне жаль, что это так, но это именно так.

— Уходи, — хрипло прошептал Таррант. — Пошел прочь отсюда! Ступай на Запад, если тебе этого хочется, или покрутись немного здесь и подкормись здешним народцем. Богу ведомо, что он для этого созрел. Но главное — убирайся с глаз моих!

— Джеральд!..

— Прочь!

Его плечи ходили ходуном. За все время их знакомства, насчитывающее уже почти девять столетий, Кэррил не видел его настолько взволнованным. И никогда не видел настолько растерянным.

«Это отсутствие самоконтроля, — подумал демон. — Он столкнулся с тем, с чем ему не справиться. И сейчас не справиться — и никогда впредь».

— Я не знал, что ты собираешься сразиться с ним, — сказал демон. Сказал мягко, как можно более мягко, надеясь, что мягкие слова пробьются сквозь черную тучу бешенства, в которой обитал сейчас Таррант. — Я бы постарался предостеречь тебя. Постарался бы отговорить…

«А, собственно говоря, почему, — подумал Кэррил тут же. — Потому что я к нему хорошо отношусь? Но такое вообще не предусмотрено. Видишь, своим отношением к тебе я нарушаю правила игры».

Мысль о том, что он причиняет боль этому человеку, захватила его целиком. А осознание того, что, сказав несколько простых слов, он смог бы все это исправить, сделало его состояние попросту с трудом выносимым.

— Будь осторожен, — неожиданно для себя самого прошептал Кэррил. — Он, подобно мне самому, умеет читать тебя: он заглядывает тебе в душу, он видит все твои слабости. Не доверяй ничему, что увидишь или услышишь; помни, что пять чувств являются порождениями плоти, а плотью так просто манипулировать. — Он нервно огляделся по сторонам, словно для того, чтобы убедиться, что никто его не подслушивает. — Боги Земли! Я уже сказал тебе лишнее. Будь осторожен, друг мой. Тяжесть поражения окажется большей, чем тебе это мыслится.

Таррант резко развернулся, чтобы поглядеть на Кэррила, но тот уже исчез: растаял на вечернем ветру вместе со всеми питаемыми Охотником иллюзиями. Какое-то время Таррант смотрел на то место, на котором только что находился демон. Затем, с трудом подавив ярость, наложил на Кэррила Заклятие. Требуя, чтобы тот вернулся. Вернулся — и ответил на заданные ему вопросы.

Но ничего не произошло.

Ничего.

Он посмотрел вниз, на огни города, и ощутил неописуемую ярость. Гнев, жаркий, как камень очага, заставил его кровь воспламениться.

— Будь же ты проклят, — прохрипел он. — Проклят на муки адские!

И начал спускаться по склону в город, к его невинным жителям.

10

Посвящение новообращенных в истинную веру состоялось на пятый день после прибытия Дэмьена, в субботний вечер. Ему было предложено принять участие. Тошида снабдил его свободного покроя рясой в местном стиле, расшитой золотыми языками пламени, представляющими собой эмблему его Ордена. «Рясу пошили спешно, — подумал священник, — но тем не менее весьма удачно». Он попытался пригласить и Хессет, но при одном упоминании о Святой Церкви она зашипела с презрением и отвращением. Уже несколько дней она разыгрывала роль Святительницы — роль, навязанную ей собственным облачением, — и постоянная необходимость строить из себя нечто ей чуждое и к тому же непонятное сильно действовала ей на нервы. Дэмьен хотел было найти надежного собеседника из местных и раздобыть у него хоть какие-нибудь сведения о здешнем статусе Святительниц, но они с Хессет пришли к общему выводу: проявить свое невежество в этом плане было бы просто-напросто глупо. Да и уж слишком очевидными преимуществами обладала эта роль, позволявшая ракханке закутывать свое нечеловеческое тело и, вместе с тем, не вызывать в связи с этим никаких Подозрений; рисковать разоблачением им ни в коем случае не хотелось.

Так что Дэмьен оставил ракханку в их общих покоях — оставил в трудах над картами здешних земель. Им еще предстояло найти то место, которое они именовали «твердыней врага», хотя несколько точек на карте уже начали вызывать у них определенные подозрения. Какую бы игру ни затеял здесь с ними их общий враг, она наверняка окажется гораздо более изощренной, чем та, к которой он прибег в землях ракхов.

Если бы можно было напрямую спросить об этом у Тошиды… но нет. Одна мысль об этом почему-то повергала священника в тревогу, а с годами он научился доверять собственной интуиции. Возможно, настораживал его высокий пост Тошиды, его безраздельная власть над подданными. Но это никогда не останавливало Дэмьена в общении с Патриархом Джаггернаута, не так ли? Нет, дело заключалось явно не в этом. И мысль о том, что что-то здесь может оказаться не так, — настолько незначительная и, вместе с тем, неприятная, что он старался не выпускать ее из подсознания, — нервировала его все сильнее и сильнее.

К закатному часу, когда он прибыл на место, кафедральный собор был уже полон, и Дэмьен с удивлением вгляделся в лица истинно верующих города Мерсия. Люди здесь были темноволосыми и, чаще чем у него на родине, темнокожими — ничего удивительного в том, что Тошиду столь пленила Рася! Таррант, со своей неестественной белизной кожи и светло-каштановыми волосами, торчал бы здесь, как гвоздь из сиденья, — любой с первого взгляда безошибочно узнал бы в нем чужестранца. Оставалось надеяться, подумал Дэмьен, что Охотник и сам сообразит это — и примет соответствующие меры предосторожности. Где бы он сейчас ни находился.

Толпа заволновалась, когда к собравшимся вышел Тошида. В роскошной рясе он представлял собой живое воплощение Власти, как светской, так и духовной, вошедших в безукоризненное взаимосочетание. Кожа цвета темной бронзы, белоснежная ряса, — от него было не отвести взгляда, от него было не освободиться душой. Когда он воздел обе руки, благословляя паству, широкие рукава показались крыльями — и Дэмьен скорее почувствовал, чем услышал пронесшийся по рядам шепоток благоговения.

— Да защитит нас Господь от порождений Фэа, — начал регент. — Да обережет Он нас от покушений со стороны тех, кто порожден ночью, тех, кто обречен на тьму, тех, кто готовится нас пожрать. Да обережет Он и тела, и души наши с тем, чтобы мы могли жить, славя Господа!

— Аминь, — единодушно отозвалась паства.

Прислушиваясь к дальнейшему течению службы, Дэмьен невольно отмечал, как безупречно она организована, — вера многих тысяч укреплялась здесь не только ради того, чтобы поклониться Единому Богу (или, возможно, создать Единого Бога, на этот счет у теологов существуют различные точки зрения), но и ради того, чтобы превратить каждый город в крепость, неприступную для любых демонов. И, судя по всему, здешние люди в этом отношении полностью преуспели. Дэмьен провел на берегу всего две ночи, но уже успел убедиться в том, какой неслыханной свободой обладают местные жители. Потому что ни одному демону не удалось проникнуть в город. Не удается — и никогда не удастся. Возможно, в самом городе и существуют какие-то опасности, связанные с Фэа, — но это не идет ни в какое сравнение с теми страданиями, которые терпят жители Запада, на котором вампирические существа, переходя из одного города в другой, питаются человеческими душами, а потом скрываются в неприступных лесных крепостях, прячась от солнечного света, и вновь возвращаются на закате… А если какое-нибудь порождение Фэа изгоняют из этого города, ему уже никогда не суждено вернуться обратно. С ним раз и навсегда покончено. Благодаря чему шансы подвергнуться нападению со стороны порождения ночи оказываются примерно равными шансам стать жертвой уличного ограбления или насилия. Что для города с хорошо организованной полицейской службой означает исчезающе малую величину.

— Кротко склоняемся мы пред Тобой, — провозгласил регент. — Послушные Твоему Закону.

— Аминь, — подхватила паства.

Дэмьен еще не встречался с Матерью. Как ему представлялось, он уже понял ее роль в жизни города, но чем больше он узнавал, тем в более сильную растерянность впадал. Она казалась существом в высшей степени таинственным, появляющимся где-нибудь и уходящим откуда угодно с одинаковой непредсказуемостью, благодаря чему она становилась скорее некоей заочной инстанцией, нежели жизненно важной частью теократической системы управления. Что было довольно странно. Крайне странно. И совершенно не похоже на знакомый ему распорядок Истинной Церкви.

В конце концов слово предоставили ему самому. Уже подходя к амвону, он слышал, как представляет его своей пастве регент. И тут он почувствовал на себе взгляд невероятной, чуть ли не осязаемой силы. Он набрал полные легкие воздуха, собрался с мыслями… и замер, внезапно почувствовав, что все присутствующие смотрят не на него, а куда-то мимо.