— Вы, кажется, потеряли это.

Он грубо выхватил его у нее и, незаслуженно одарив ее злобным взглядом, словно это из-за Марты испуганная лошадь сшибла его с ног, что на самом деле было не так, поспешил на парадный круг вслед за Николасом Лоудером. Тот, оглянувшись и увидев, что я еще не ушел, отреагировал на это новой вспышкой ярости.

— Какие ужасные люди! — поморщившись, воскликнула Марта. — Вы слышали, что он сказал? Просто отвратительно! Надо же — сказать такое вслух!

«Дорогая Марта, — подумал я, — это довольно обыденное слово на ипподроме. Его употребляют милейшие люди, и за это их не причисляют к негодяям». Она тщательно отряхивала от пыли свои перчатки, словно пытаясь очиститься от заразы, и я бы не удивился, если бы она подошла к Ролло и в добрых традициях неукротимых американских женщин посоветовала бы ему вымыть свой грязный рот с мылом.

Между тем Харли поднял с травы что-то еще и смотрел на свою находку, не зная, что с ней делать.

— По-моему, он потерял еще и это. Марта взяла из его рук поднятый предмет.

— А, да, — сказала она, увидев знакомую вещь. — Это вторая половинка бейстера. Возьмите ее, Дерек, потом как-нибудь вернете этому мерзкому дружку вашего тренера, если будет желание.

Я озадаченно посмотрел на то, что она мне дала. Предмет представлял собой пластмассовую трубку, полупрозрачную, диаметром в дюйм и длиной в девять дюймов, один ее конец был широкий, другой — вдвое уже.

— Бейстер, — вновь сказала Марта. — Для поливки мяса соусом во время жарения. Понимаете, о чем я говорю, да? Надо нажать на грушу, а потом отпустить, чтобы втянуть сок или подливу, которой вы затем польете мясо.

Я кивнул, зная, для чего нужен бейстер.

— Странно только, что его взяли с собой на скачки, — недоуменно заметила Марта.

— Да, — согласился я. — Но он, похоже, вообще странный человек.

Я сунул пластмассовую трубку во внутренний карман пиджака, откуда ее узкий конец торчал на пару дюймов, и мы отправились сначала на парадный круг посмотреть на Дазн Роузез с жокеем, а затем на трибуны смотреть скачки.

Наездником был лучший жокей Лоудера, в меру способный и в меру честный. Глядя на то, как предварительные ставки на табло стали меняться от двух к одному до пяти к двум, можно было с уверенностью сказать, что весь конный двор поставил на эту лошадь. Если этого не происходило, по ипподрому сразу же ползли слухи, ставки резко падали. Сегодня же прошел слух, что Лоудер не шутил по поводу легкой победы, и инсинуации Элфи пока были неуместны.

Видимо, в результате неизменных успехов Лоудера, хорошо известных среди любителей скачек, к нему, как правило, тянулись азартные владельцы лошадей, которые находили больше удовольствия в денежном выигрыше, нежели в выигрыше состязаний, что в общем-то было не совсем характерно для стипль-чеза, где хозяев принимавших участие в скачках лошадей больше интересовали спортивные результаты, чем денежные. В стипль-чезе редко можно было рассчитывать на получение прибыли — в основном приходилось расплачиваться за доставленное удовольствие.

Заинтересовавшись, принадлежал ли приятель Лоудера Ролло к числу этих необыкновенно азартных хозяев, я полистал программу скачек с желанием найти его имя: оно стояло против лошади — победительницы одного из забегов. «Владелец мистер Т. Роллуэй» — было напечатано в программе. А для друзей — просто Ролло. «Ни разу о нем не слышал, — подумал я, — интересно, знал ли его Гревил».

Дазн Роузез подскакал к старту с не меньшим задором и энергией, чем семеро остальных скакунов, и спокойно дал увести себя в стартовый бокс. «Он производит хорошее впечатление и слушается повода, — подумал я. — Теперь уже не новичок, как, впрочем, и я».

Подростком я несколько раз участвовал в гладких скачках и, к своему большому удивлению, узнал, насколько трудно было дышать, припав к холке лошади во время стремительной гонки. Первое время я почти терял сознание от нехватки кислорода на финише. «Давно это было, — думал я, глядя, как распахнулись ворота боксов и оттуда вырвались разномастные лошади. — Так давно, что все еще было впереди».

Если бы мне удалось найти бриллианты Гревила, я бы со временем приобрел себе хороший конный двор в Лэмборне и добросовестно занялся бы выездкой лошадей, если бы, конечно, среди владельцев лошадей нашлись желающие доверить мне своих питомцев. Я уже не сомневался, что со временем, когда мое тело уже не будет так быстро заживать — а это неминуемо случается со всеми, — я буду вполне доволен своей новой жизнью, несмотря на то что не представлял себе, чем смогу заменить свою пылкую страсть к скачкам.

После первых трех фарлонгов Дазн Роузез, не вырываясь вперед, бежал в группе с остальной семеркой скакунов по дальней стороне скакового круга довольно резво, но в нем еще чувствовался запас энергии.

«Если я не найду этих бриллиантов, — думал я, — я соберу свои накопления, займу, сколько не будет хватать для покупки, но все равно приобрету себе местечко и займусь устройством своего будущего. Но не сейчас, об этом думать еще рано».

Дазн Роузез и Другие лошади приближались к повороту в дальнем конце скакового круга, и там группа рассредоточилась. Когда они свернули на финишную прямую длиной в пять фарлонгов, Дазн Роузез шел четвертым и не подавал больших надежд на победу. Мне вдруг захотелось, чтобы он выиграл, и я удивился внезапной силе своих эмоций. Я хотел его победы ради Гревила, которого это уже не могло бы порадовать, и, возможно, ради Клариссы, которую могло бы. «Сентиментальная чушь», — осадил я себя. И тем не менее, когда зрители начали кричать, подбадривая своих любимцев, я тоже не устоял, хотя не помню, чтобы когда-нибудь делал это прежде.

Что бы там Николас Лоудер ни думал, легкой победы не ожидалось. За фарлонг до финиша Дазн Роузез с явным трудом вырвался на второе место и никак не мог бы претендовать на выигрыш, если бы опережавшая его на полкорпуса лошадь, не менее обессилевшая, чем он, внезапно свернув с прямой, в последний момент не столкнулась бы с ним.

— Ну надо же! — с откровенной досадой воскликнула Марта, когда лошади промчались мимо финишного столба. — Он пришел вторым. Ах, ладно, не стоит расстраиваться.

— Это еще может быть опротестовано, и он таким образом может выиграть, — сказал я. — Лучше так, чем никак. Так что не беспокойтесь, ваши деньги не пропадут.

— Вы так считаете?

— Уверен, — ответил я. И почти в тот же момент из динамиков раздалось: «Ожидается решение судей».

Еще медленнее, чем мне хотелось бы, мы втроем спустились на площадку возле весового помещения, где лошадь — та, что еще мне не принадлежала, стояла в ожидании, когда ее расседлают. На Дазн Роузез было накинуто покрывало, и от его взмыленной спины поднимался пар. Он пребывал в нервном возбуждении, как это обычно бывает после того, как лошадь выложилась на дистанции, и помощник жокея, крепко держа поводья, пытался его успокоить.

— Он молодец, — сказал я Марте.

— Вы так думаете?

— Он не сдавался, а это самое главное.

Николаса Лоудера не было видно: вероятно, он разбирался с распорядителями соревнований, рассчитывая обжаловать результат. Судьи будут просматривать, что показал фотофиниш, а затем — вот уже скоро...

«Объявляется решение судей по результатам забега, — прозвучало из динамиков. — Результат пересмотрен...» Спорно, но факт: лидировавшая в забеге лошадь проиграла. Вышедший из весового помещения Николас Лоудер увидел меня в компании Остермайеров, но прежде чем я успел раскрыть рот, чтобы по-дружески поздравить его, он, одарив меня злобным взглядом, поспешил удалиться в противоположном направлении. Я обратил внимание, что его верный спутник Ролло уже куда-то подевался.

Марта, Харли и я вернулись в банкетный зал на чай, где уже были гостеприимные Найтвуды, и мое появление вновь подействовало на слезные железы Клариссы. Оставив Остермайеров, я взял у официантки чашки с блюдцами и подошел к ней.

— Как глупо, — сказала она несколько раздраженно, отчаянно моргая и предлагая мне сандвич. — Правда, он был великолепен?

— Да.

— Как жаль... — Она осеклась. Мне тоже было жаль. Не стоило говорить об этом. Однако Гревил никогда не ходил на скачки.

— Я довольно часто приезжаю в Лондон, — сказала она. — Можно, я в один из приездов позвоню вам?

— Пожалуйста, если будет желание. Я написал на программе скачек свой телефон и отдал ей.

— Я живу в Беркшире, а не в доме Гревила, — пояснил я.

В некотором замешательстве она посмотрела мне в глаза.

— Я не Гревил, — сказал я.

— Мой дорогой друг, — раздался голос остановившегося возле нас ее мужа, — я очень рад, что в конце концов победила все-таки ваша лошадь, хотя, кажется, формально ее еще нельзя назвать вашей, не так ли?

— Да, сэр.

«Он далеко не глуп, — отметил я про себя, глядя на его дружелюбное лицо с проницательными глазами. — Его непросто провести». Мне вдруг стало интересно, подозревал ли он, что его жена имела любовника, даже если и не знал, кого именно. «Если бы он знал, — подумал я, — он бы не пригласил меня на обед».

Он засмеялся.

— Профессор сказал, что благодаря вашим советам он трижды ставил на победителя.

— Невероятно.

— Он под большим впечатлением. — Лорд Найтвуд добродушно посмотрел на меня. — Мы всегда будем рады вас видеть, дорогой друг.

Подобные обтекаемые приглашения не предназначались для того, чтобы их понимали буквально, — это был лишь атрибут любезности.

— Благодарю вас, — ответил я, и он кивнул, зная, что его поняли правильно.

Захлебываясь от восторга. Марта Остермайер говорила о том, как чудесно они провели день, и вскоре, как обычно, университетское торжество завершилось.

Я пожал протянутую руку Клариссы и попрощался со стоявшим рядом ее мужем. Они хорошо смотрелись вместе и выглядели замечательной благополучной парой.

— Мы еще увидимся, — сказала она мне. Не знаю, услышал ли еще кто-то, кроме меня, в ее голосе с трудом сдерживаемое отчаяние.

— Да, — уверенно ответил я. — Конечно.

— Мы всегда будем рады вам, дорогой друг, — повторил ее муж.

Выйдя с ипподрома, Харли, Марта и я сели в «Даймлер», Симз по примеру Брэда принял у меня костыли.

— Оказывается, у вас перелом лодыжки, а не вывих, — с укором сказала Марта. — Нам сказал об этом один из гостей. Я рассказала, как в среду вы скакали на лошади, и нам не поверили.

— Нога почти зажила, — неубедительно возразил я.

— Но вы же не сможете выступать на Дейтпаме в будущую субботу?

— Пожалуй, нет.

— Ах, какой вы, — вздохнула она. — Придется нам ждать вашего выздоровления.

Я выразил ей глубокую признательность улыбкой. Вряд ли кого из владельцев лошадей могла обрадовать перспектива ожидания. Да и тренера тоже: они просто не могли себе такого позволить. В мое отсутствие Майло предоставил лошадей, на которых я обычно выступал, моему главному сопернику, но я надеялся, что все встанет на свои места, как только я выздоровею. В этом-то и заключалась основная опасность травм, страшны были не столько сами травмы, сколько связанные с ними потери лошадей, переходивших к другим жокеям, и, в случае их удачных выступлений, — навсегда.

— А теперь, — сказала Марта, когда мы уже ехали на юг в сторону Лондона, — я сообщу вам еще одну просто великолепную идею, которую мы уже обсудили с Харли.

Я взглянул на Харли, сидевшего позади Симза. Он снисходительно кивал. На этот раз на его лице не было никакого волнения.

— Мы решили, — радостно продолжала она, — что мы купим Дазн Роузез и отдадим его Майло, чтобы тот готовил его к скачкам с препятствиями. Разумеется, если... — тут она рассмеялась, — душеприказчик вашего брата уступит его нам.

— Марта! — Я чуть было не лишился дара речи и бездумно назвал ее по имени, хотя прежде всегда обращался к ней не иначе, как «миссис Остермайер», если вообще обращался к ней.

— Ну вот! — воскликнула она, обрадованная моей реакцией. — Я же говорила, что это замечательная идея. Что вы на это скажете?

— Душеприказчик моего брата не знает, что и сказать.

— Так вы продадите его?

— Конечно.

— Тогда давайте позвоним Майло прямо из машины и скажем ему об этом.

Она пребывала в прекрасном настроении и была не намерена ждать. Однако, когда она дозвонилась до Майло, тот, очевидно, не сразу зажегся этой идеей. Нахмурившись, она протянула трубку мне:

— Он хочет поговорить с вами.

— Майло, какие трудности? — спросил я.

— Это же кастрированный жеребец. Они неважно прыгают.

— Он уже мерин, — заверил я его.

— Ты же говорил мне, что твой брат никогда бы не пошел на это.

— Николас Лоудер не спрашивал его согласия.

— Ты шутишь?

— Нет, — ответил я. — Сегодня его победа была спорной, но он отчаянно боролся, и он в форме.

— Он когда-нибудь участвовал в скачках с препятствиями?

— Не думаю, но я его научу.

— Ну что ж, ладно. Дай мне еще Марту.

— Когда поговоришь с ней, не клади трубку. Ты мне еще нужен на пару слов.

Я передал трубку Марте, которая, послушав, вновь заговорила с энтузиазмом. Затем я продолжил свой разговор с Майло и спросил его:

— Зачем одному из подопечных Николаев Лоудера понадобилось брать с собой на скачки бейстер?

— Что-что?

— Бейстер. Этой штуковиной пользуются для приготовления мяса. У тебя такой есть. Ты пользуешься им как ингалятором для лошадей.

— Просто и эффективно.

Я вспомнил, что он пользовался им в тех редких случаях, когда лошади нужно было ввести какое-нибудь лекарство. Растворив лекарство в воде, им наполняли резиновую грушу бейстера, затем к ней подсоединяли трубку и, вставив ее лошади в ноздрю, резко нажимали на грушу. Сильная струя раствора попадала прямо на слизистую оболочку, а оттуда в кровь. С таким же успехом можно было применять и порошок. Это был самый быстрый способ введения лекарства.

— На скачки? — переспросил Майло. — Он был у владельца лошади?

— Именно. Его лошадь победила в пятифарлонговом забеге.

— Он, должно быть, спятил. Как тебе известно, из каждого забега двух лошадей проверяют на допинг: как правило, победителя и еще какую-нибудь. Ни один владелец не решится дать своей лошади на скачках допинг.

— Не знаю, что он там давал. У него просто был с собой бейстер.

— Ты говорил об этом распорядителям?

— Нет. С этим типом был Николас Лоудер, и он бы, наверно, лопнул от ярости, поскольку уже был зол на меня за то, что я заметил перемены в Дазн Роузез.

Майло рассмеялся.

— Так вот из-за чего загорелся весь сыр-бор на прошлой неделе.

— Я вижу, ты понял.

— Будешь устраивать скандал?

— Наверно, нет.

— Проявляешь мягкотелость, — заметил он. — Да, кстати, чуть было не забыл. Тут для тебя есть телефонограмма. Подожди-ка. Я все записал. — Он ненадолго замолчал, затем я вновь услышал его голос:

— Вот. Что-то связанное с бриллиантами твоего брата. — В его голосе послышалось некоторое сомнение. — Я не мог ничего напутать?

— Нет-нет. Так что там?

Вероятно, уловив в моем тоне нетерпение, он сказал:

— В общем, ничего особенного. Просто кто-то пытался до тебя дозвониться вчера вечером и сегодня в течение всего дня, но я объяснил, что ты переночевал в Лондоне и уехал в Йорк.

— Кто это был?

— Он не представился. Просто сказал, что у него для тебя кое-что есть. Потом, помычав, он наконец попросил меня при случае передать тебе, что перезвонит по номеру Гревила в надежде застать тебя там около десяти или позже. А может, это была и она. Трудно сказать. Какой-то неопределенный голос. Я сказал, что не знаю, удастся ли нам с тобой поговорить, но если да, то я обязательно передам.

— Ну что ж, спасибо.

— Вообще-то я не бюро телефонных услуг, — язвительно сказал Майло. — Почему бы тебе не включить автоответчик, как это делают все порядочные люди?

— Я иногда включаю.

— Надо бы почаще.

С улыбкой положив трубку, я никак не мог понять, кто пытался до меня дозвониться. Видимо, этот человек знал о том, что Гревил покупал бриллианты. «Это могла быть даже Аннет, — думал я. — У нее неопределенный голос».

Приехав в Лондон, я бы предпочел сразу же направиться домой к Гревилу, но после высказанной Мартой поистине гениальной идеи уже никак не мог отступиться от данного мною согласия на приглашение Остермайеров. Итак, согласно плану, мы втроем пошли обедать, и я пытался развлекать их в ответ на предоставленное мне удовольствие.

За обедом Марта высказала очередную великолепную идею. На следующий день Симз или кто-нибудь еще отвезет нас всех в Лэмборн, чтобы взять Майло и где-нибудь пообедать уже вместе с ним, а заодно и посмотреть на Дейтпама перед отъездом в Штаты во вторник. Затем они отвезут меня домой, а сами поедут посмотреть на замок в Дорсетшире, до которого они так и не доехали в свой прошлый приезд. Харли лишь молча слушал. Судя по моим наблюдениям, решающее слово всегда было за Мартой, и, видимо, поэтому его эмоции порой находили выход в другом, например, в нападках на смотрителей стоянок, которые по недосмотру позволяли кому-то ставить на его пути свои машины.

По телефону Майло вновь попросил меня делать все возможное, чтобы доставить удовольствие Остермайерам. Эта просьба определенно подразумевала и мое согласие на воскресный обед. Он также сказал, что мне вновь звонил тот же голос и он, Майло, заверил его или ее, что все передал мне.

— Спасибо, — сказал я.

— До завтра.

Поблагодарив Остермайеров за все как мог, я отправился в дом Гревила на такси. У меня была мысль попросить водителя такси подождать, как Брэда, пока я не удостоверюсь, что все в порядке, но в доме за неприступными решетками казалось тихо и темно, и я подумал, что шофер может принять меня или за труса, или за идиота, или за того и другого вместе. Расплатившись, я вытащил ключи, открыл калитку и пошел по дорожке, пока не загорелись лампы и не послышался лай собаки. Всем свойственно делать ошибки.