Игра по правилам

— Ну что ж, благодарю вас.

— Мой дядя хочет передать вам свои соболезнования.

— Очень любезно с его стороны.

Он вежливо попрощался, продиктовав мне имя, адрес и телефон того самого Ги Серви, упомянутого Гревилом в разговоре с дядей.

Я тут же набрал этот номер, и мне вновь пришлось прослушать множество голосов, пока наконец не ответили что-то вразумительное по-английски.

Покойный мистер Гревил Саксони Фрэнклин был моим братом? Они справятся по своей картотеке и перезвонят.

Я стал ждать, пока они наведут обо мне справки в соответствии со всеми, на их взгляд, необходимыми мерами предосторожности, и в конце концов час спустя они мне перезвонили, поинтересовавшись, какие у меня возникли проблемы.

— Проблема в том, что нашу компанию пытались ограбить и в результате пропало много бумаг. После смерти Гревила я занимаюсь его делами и пытаюсь в них разобраться. Скажите, не через вашу ли фирму он приобрел бриллианты?

— Да, — обыденным тоном ответили мне, — через нашу.

Затаив дыхание, я пытался скрыть свое волнение.

— Не могли бы вы рассказать мне подробнее.

— Разумеется. Мы закупили партию бриллиантов цвета "Н" весом в среднем по 3, 2 карата каждый в Лондонском центральном торговом объединении в июле и доставили сто камней общим весом 320 карат вашему брату.

— Он... э... предварительно заплатил за них?

— Конечно. Полтора миллиона американских долларов наличными. На этот счет можете не волноваться.

— Благодарю вас, — ответил я, подавляя горькую усмешку. — А при отправлении вы не посылали никакой сопроводительной бумаги?

Похоже, он был слегка шокирован, услышав о какой-то «сопроводительной бумаге».

— Мы отправили бриллианты с нашим посыльным, — сдержанно заметил он. — Наш человек доставил их вашему брату домой, в Лондон. В соответствии с нашими правилами ваш брат осмотрел товар в присутствии посыльного, взвесил и, убедившись, что все в порядке, расписался в получении. У него должна была остаться копия этой расписки. И... э... никаких «сопроводительных бумаг».

— К сожалению, я не могу найти эту копию.

— Уверяю вас, сэр...

— Нет-нет, я не сомневаюсь, — поспешил заверить я. — Просто налоговые инспекторы обожают всякие документы.

— Ах да, — обида в его голосе исчезла. — Да-да, конечно.

Немного подумав, я спросил:

— Доставленные ему камни были необработанные или ограненные?

— Разумеется, необработанные. Насколько я понимаю, он сам через несколько месяцев собирался заняться их огранкой и шлифовкой по мере надобности, но нам было удобнее, чтобы он приобрел сразу всю партию. Да и ему тоже.

— Вы случайно не знаете, кому он собирался отдать их на шлифовку?

— Насколько мне известно, они предназначались для одного из его клиентов, у которого были свои определенные требования, но он не говорил, кто будет их шлифовать.

— Ну что ж, благодарю вас, — со вздохом сказал я.

— Мы готовы выслать вам копии всех документов, если они понадобятся.

— Да, пожалуйста, — ответил я. — Буду вам очень признателен.

— Мы отправим их по почте сегодня же днем.

Я медленно положил трубку. Теперь, кажется, я знал, откуда взялись бриллианты, но это никоим образом не помогло мне узнать, куда они делись. У меня появилась надежда, что они сейчас благополучно находятся где-то на обработке и мне вскоре сообщат, что они готовы. Ну что ж, вполне реально. Но если Гревил отправил их шлифовать, то почему об этом не было никаких сведений?

А может быть, и были, но их украли. Однако, если бы их украли, вор бы знал, что бриллианты на шлифовке и нет смысла искать их у Гревила дома. Бесплодные мысли, безрезультатные догадки.

Я выпрямился и расслабил некоторые мышцы, побаливавшие после аварии.

Вошла Джун.

— У вас откровенно затраханный вид, — сказала она и тут же в ужасе прикрыла рот ладонью. — Я никогда не позволяла себе говорить такое мистеру Фрэнклину.

— Я же не он.

— Да, но... все-таки вы — шеф. — Тогда подумайте, где бы взять список людей, занимающихся огранкой и шлифовкой бриллиантов, в особенности неординарными заказами, начиная с Антверпена. Нам нужно нечто вроде «желтых листов» справочника. За Антверпеном следует Нью-Йорк, Тель-Авив и Бомбей, правильно? Кажется, это четыре основных центра? Я читал его книги.

— Но мы не имеем дела с...

— Не надо, — перебил я. — Имеем. Гревил купил алмазы для Просперо Дженкса, и тот хотел, чтобы их особым образом обработали для его изделий, или фантазий, уж не знаю, как они называются.

Непонимание в ее взгляде сменилось заинтересованностью.

— Да, хорошо. Я смогу это сделать. Вы хотите, чтобы я занялась этим прямо сейчас?

— Да, будьте добры.

Дойдя до двери, Джун с улыбкой оглянулась.

— И все-таки вид у вас откровенно...

— Гм. Идите и постарайтесь это как-нибудь пережить.

Я посмотрел, как она скрылась за дверью. Серая юбка, белая блузка. Убранные назад светлые волосы. Длинные ноги. Туфли на низком каблуке. Джун скрывается за кулисами.

День тянулся медленно. Самолично укомплектовав три заказа, я дал Аннет проверить, и, кажется, все было в порядке. Я неторопливо обошел весь офис, посмотрев, как Элфи занимается упаковкой, как похожая на тихую гувернантку Лили, курсируя от ящика к ящику, собирает заказы, как Джейсон ворочает тяжелые коробки с новыми поступлениями, как крепкая на вид Тина, знакомая мне меньше всех, сверяет их по описи и раскладывает по лоткам.

Никто из них особо не обращал на меня внимания. Я для них стал уже чем-то привычным. Элфи уже не делал выпадов против Дазн Роузез, Джейсон хоть и бросал на меня косые взгляды, но держал свои реплики при себе. Аннет выглядела озабоченной, Джун была занята. Я вернулся в кабинет Гревила и в очередной раз попытался взяться за письма.

К четырем часам, помимо обычной информации о наличии товара, Джун уже получила результаты своей, как она выразилась, «разведки» в виде длинного списка специалистов по огранке в Антверпене и списка покороче — в Нью-Йорке. На подходе был Тель-Авив, испытывавший языковые трудности, а Бомбей молчал, и она сомневалась в том, что мистер Фрэнклин решил бы иметь дело с Бомбеем, так как Антверпен был гораздо ближе. Положив списки, она удалилась.

«Учитывая, с какой скоростью работают эти осторожные ювелиры, — подумал я, просматривая результаты „переклички“, — не меньше недели уйдет лишь на то, чтобы получить лаконичные „да“ или „нет“ по списку из Антверпена. Возможно, и стоило бы попробовать». Я был готов ухватиться за любую соломинку. Одно из писем было из банка, в нем напоминалось о том, что пришел срок уплаты процентов по займу.

Крохотный будильник Джун неожиданно запикал. Все остальные стоявшие на столе штуковины не шелохнулись. Влетевшая в кабинет Джун шустро осмотрела их.

— Еще пять минут, — успокоил я. — Все игрушки на виду?

Она быстро проверила все ящики и заглянула в картотеки, оставляя по моей просьбе все открытым.

— Больше ничего не вижу, — сказала она. — А какая разница?

— Не знаю, — ответил я. — Хочу все попробовать.

Она внимательно посмотрела на меня. Я криво усмехнулся.

— Гревил оставил головоломку и мне, — пояснил я. — Я пытаюсь найти разгадку, хотя не знаю, где ее искать.

— А-а. — Она что-то уловила и без дополнительных объяснений. — Нечто вроде повышения моей зарплаты?

— Что-то вроде этого, — кивнул я.

«Но не совсем, — подумал я. — Несколько сложнее. Ей он хоть сказал, чтобы было что искать».

Шли минуты, и в четыре двадцать по часам Джун исправно раздался сигнал. Очень отдаленный, совсем не громкий, но настойчивый. Поспешно окинув взглядом все собранные безделушки, Джун приникла к ним ухом.

«Я думаю о тебе каждый день в четыре двадцать, любимый».

Так написала Кларисса на своей карточке на похоронах. Гревил несомненно делал то же самое в своем офисе. Они вдвоем придумали для себя этот тайный способ общения. И к бриллиантам он не имел абсолютно никакого отношения. Я с сожалением признал, что мне ничем не поможет то, что напоминало ему об их взаимной любви.

Тихий сигнал умолк. Нахмурившись, Джун подняла голову.

— Это что-то другое, — сказала она.

— Да. Где-то в столе.

— Но этого не может быть. — Она выглядела озадаченной. — Я все вытащила.

— Должно быть, есть еще ящик. Она покачала головой, но это было единственным логичным объяснением.

— Спросите у Аннет, — предложил я.

Озабоченно нахмурившись, Аннет ответила, что ничего не знает о существовании какого-то потайного ящика. Мы втроем смотрели на черную деревянную бездушную столешницу необъятного размера и толщиной в три дюйма. Она никак не могла оказаться ящиком, но и других вариантов тоже не было. Я вспомнил про зеленую каменную шкатулку, про скважину, оказавшуюся не скважиной, и про ее сдвигающееся дно.

К изумлению Аннет и Джун, я опустился на пол, залез под стол и посмотрел на него снизу. Он казался" сплошным, но в центре, на расстоянии трех дюймов от края, было что-то вроде кнопки. Довольный, я опять уселся в черное кожаное кресло и нащупал под столом эту кнопку. Я понял, что на нее надо было слегка нажать, и нажал, но ничего не произошло.

«Но должно же было что-то произойти, — здраво рассудил я. — Не просто же так там была эта кнопка. „Просто так“ — это не в духе Гревила». Я вновь с силой нажал на нее и попытался приподнять, сдвинуть — словом, хоть как-то пошевелить все, что было в пределах моей досягаемости. Никакого эффекта. Я с досадой стукнул кулаком по столу, и часть переднего края столешницы упала мне на колени.

Аннет и Джун в изумлении раскрыли рот. Отвалившийся кусок был похож на фанеру с металлическими защелками для крепления к столу. Под ним тоже было дерево, но уже со скважиной для ключа. Затаив дыхание, Аннет и Джун смотрели, как я извлек связку ключей Гревила и стал пробовать те, что были подходящего размера, и один из них послушно повернулся с едва слышным щелчком. Я потянул еще торчавший в замке ключ к себе, и широкий плоский ящик выполз ко мне легко и послушно.

Мы все посмотрели на его содержимое: паспорт, маленькие плоские черные штучки, четыре или пять.

Никаких бриллиантов.

Джун явно обрадовалась.

— Вот этот — «Чародей»! — воскликнула она.

Глава 14

— Какой из них «Чародей»? — спросил я.

— Вот этот.

Она показала на черный прямоугольник, значительно меньшего размера, чем книжка в мягкой обложке, и когда я, взяв его в руки, перевернул, там и вправду было написано золотыми буквами: «Чародей». Я протянул его Джун, и она, раскрыв его как книжку, положила на стол. На правой стороне было множество кнопок, и это было похоже на многофункциональный калькулятор. На левой половинке сверху был маленький экранчик, а внизу — сенсорная панель с надписями: «учет расхода», «таймер», «записи» и «справки».

— Он делает все, — сказала Джун. — Это и записная книжка, и телефонный справочник, и блокнот, и календарь, и счетчик...

— А нет ли в нем будильника, установленного на четыре двадцать?

Она включила эту штуку, нажала три клавиши и показала мне экран, на котором появилось: «Сигнал 16.20 ежедневно».

— Неплохо.

Аннет, похоже, уже успокоилась. Сказав, что у нее еще есть дела, она удалилась. Джун вызвалась убрать все эти игрушки в стол и закрыть ящики. И пока она этим занималась, я продолжил исследовать содержимое все еще открытого ящика.

Меня несколько смутил паспорт. Я предполагал, что Гревил направлялся в Харидж для того, чтобы сесть на паром. «Конингин Битрикс» отправлялась каждый вечер...

Однако если посмотреть на это иначе, та же самая «Конингин Битрикс» ежедневно плавала и из Голландии в Харидж. Раз он не взял с собой паспорт, то, вероятно, собирался встречать «Конингин Битрикс», а не плыть на пароме.

Встречать, но кого!

Я взглянул на его фотографию, которая, как и все фотографии на документах, была не особо хороша, но живо помогала представить Гревила в этом офисе, в его кабинете, где сейчас сидел я в его кресле.

Заглянув мне через плечо, Джун тихо охнула.

— Знаете, а я очень скучаю по нему.

— Знаю.

Я с грустью положил паспорт в ящик и вытащил оттуда плоский квадратный предмет размером не больше «Чародея». Из него торчал узкий завиток бумаги.

— Это принтер, — пояснила Джун.

— Принтер? Такой маленький?

— Он печатает все, что заложено в «Чародее».

Она подсоединила короткий проводок принтера в гнездо сбоку «Чародея» и ловко нажала несколько кнопок. С тихим урчанием крохотная машинка заработала и начала печатать чуть ли не половину телефонного справочника.

— Здорово, правда? — сказала Джун, нажимая на другую кнопку, чтобы остановить принтер. — Когда мистер Фрэнклин куда-то ездил, он вводил туда всю информацию о своих расходах, и, когда он возвращался, мы ее распечатывали или закладывали ее из «Чародея» в основной компьютер... Боже мой! — Она подавила в себе охватившее ее горестное чувство и, пытаясь справиться с дрожью в голосе, продолжила:

— Он заносил туда много такого, о чем нужно было вспомнить по приезде домой. Например, кто предлагал ему какие-то необычные камни. Потом он рассказывал об этом Просперо Дженксу, и довольно часто мне приходилось писать по этим адресам запросы на камни.

Я смотрел на маленькое черное электронное чудо. Как много информации покоилось в его схемках.

— А есть какая-нибудь инструкция? — спросил я.

— Конечно. Все инструкции в этом ящике. — Она выдвинула один с правой стороны. — Там лежат гарантийные талоны и прочее. — Она бегло просмотрела ряд буклетов. — Вот, пожалуйста, одна — для «Чародея», одна — для принтера, одна — для счетчика.

— Я возьму их, хорошо? — спросил я.

— Теперь они ваши, — безучастным тоном ответила она. — Разве не так?

— Мне к этому не менее трудно привыкнуть, чем вам.

Я положил инструкции на стол рядом с «Чародеем» и принтером и достал из потайного ящика третий предмет.

Он не требовал объяснений. Это был микрокассетный магнитофон, кассеты к которому я нашел в книгах-шкатулках.

— Он приводится в действие от голоса, — пояснила Джун, глядя на магнитофон. — Он может часами тихо лежать, а потом, когда кто-нибудь заговорит, все запишет. Мистер Фрэнклин надиктовывал на него письма или заметки, потому что, работая с этим магнитофоном, можно было, сказав что-нибудь, подумать, потом опять сказать, не тратя массу пленки. Я обычно прослушивала эти записи и перепечатывала прямо на процессор.

Она стоит жемчужины с нее весом, считал Гревил. Я бы не стал с этим спорить.

Положив микрокассетник рядом с остальными вещами, я вытащил две последние штуковины. Одной из них оказалась крохотная фотокамера «Минолта», которой, по словам Джун, Гревил довольно часто фотографировал необычные камни для Просперо Дженкса, а последняя представляла собой нечто серое, с кнопкой включения — выключения, без труда умещавшееся в руке, но ничего не говорившее о своем возможном применении.

— Это для отпугивания собак, — с улыбкой пояснила Джун. — Мистер Фрэнклин не любил собак, но, как мне кажется, стыдился этого и потому сразу не хотел говорить мне, что это такое, когда я поинтересовалась.

Я не знал о том, что Гревил не любил собак. Мне страшно захотелось увидеть его живым только для того, чтобы подразнить по этому поводу. Трагедия утраты состоит в том, что многое остается невысказанным, и понимание того, что это сожаление было всеобщим, отнюдь не успокаивало.

Я положил отпугиватель собак рядом с паспортом и микрофотоаппаратом, в котором не было пленки, потом закрыл и запер этот мелкий ящик и со щелчком пристроил на место кусок фанеры. Обширная поверхность стола вновь стала казаться единым целым, и я подумал, купил ли Гревил стол из-за этого ящика или он был сделан на заказ.

— Ни за что не подумаешь, что здесь есть ящик, — сказала Джун. — Интересно, сколько ценностей потеряли люди, выбрасывая такие столы вместе с тайниками, о существовании которых они и не подозревали.

— Я что-то читал на эту тему: какие-то деньги были спрятаны в старом кресле, отошедшем кому-то по наследству.

Подробностей я не помнил, но Гревил оставил мне нечто большее, чем старое кресло, и немало мест для поисков, и я тоже мог потерять сокровища, не подозревая о том тайнике, где они лежат, если такой вообще есть.

Помимо этого, передо мной еще стояла и задача уцелеть во время поисков. А другая, более сложная задача состояла в том, чтобы найти способ противодействия врагу, если мне, конечно, удастся узнать, кто он.

Я попросил Джун найти что-нибудь, куда я положил бы «Чародея» и все остальное, и она тут же принесла мне пластиковый пакет с ручками. Он вдруг напомнил мне о пакете, который у меня украли в Ипсуиче, однако на этот раз, отправляясь со всем этим добром к машине, я возьму с собой непобедимого телохранителя в виде длинноногой худощавой блондинки двадцати одного года, почти влюбленной в моего брата.

Зазвонил телефон. Я взял трубку и по недавно приобретенной привычке сказал:

— "Саксони Фрэнклин".

— Это ты, Дерек?

— Да, Майло, это я.

— Я недоволен этой лошадью.

Он говорил со свойственным ему напором и одновременно как бы оправдываясь, что было ему несвойственно.

— Какой лошадью? — спросил я.

— Дазн Роузез, конечно. Какой же еще?

— Да ну!

— Что ты хочешь сказать своим «да ну»? Ты прекрасно знал, что я собирался его сегодня привезти. Эта зараза как в полусне. Я сейчас вызываю ветеринара, чтобы взять анализы мочи и крови. Похоже, эта тварь чем-то накачана.

— Может, ему перед переездом дали транквилизатор?

— Ты же знаешь, что они не имеют права. Если они это сделали, я оторву Николасу Лоудеру голову, и тебе бы следовало мне в этом помочь. Он делает все, что ему заблагорассудится. Одним словом, если мой ветеринар забракует лошадь, она тут же отправляется назад, независимо от того, понравится это Остермайерам или нет. Будет несправедливо по отношению к ним, если я приму испорченный товар.

— Погоди, — пытался я его утихомирить. — А вдруг Николас Лоудер именно этого и хочет от тебя?

— Что? Что ты имеешь в виду?

— Хочет, чтобы ты вернул его.

— Гм.

— К тому же, — продолжал я, — Дазн Роузез является собственностью «Саксони Фрэнклин лимитед», а не Николаев Лоудера, и если ты считаешь, что аннулировать сделку будет честным по отношению к Остермайерам, то так тому и быть. Однако душеприказчик моего брата будет настаивать на том, чтобы ты отправил лошадь куда угодно, только не назад к Лоудеру.

Последовало молчание. Затем, сдерживая смех, он сказал:

— Ты всегда отличался хитростью и смекалкой.

— Спасибо.

— Однако тебе стоит приехать. Взглянуть на него. Поговорить с ветеринаром. Через сколько ты будешь?

— Через пару часов, а то и больше.

— Да ты что, Дерек?

— "Долог путь до Типперэри"[13], — продекламировал я. — И ближе не становится.

— Бред какой-то.

— Немудрено.

— Ладно, чем быстрее, тем лучше, — сказал он. — Давай.

С внутренним душевным стоном я положил трубку. Мне совсем не хотелось мчаться сломя голову в Лэмборн, чтобы разбираться с очередной проблемой, какой бы легкой она ни оказалась. Я хотел залечить свои раны.

Позвонив в машину, я услышал гудок, но Брэд, где бы он там ни был, не брал трубку. Тогда я, начиная готовиться к отъезду, первым делом закрыл сейф. Элфи, закончив с упаковкой, разминал спину, его рабочий день подходил к концу. Стоявшая без дела Лили украдкой посмотрела на меня из-под опущенных длинных ресниц. Джейсон зажимал Тину в дверях склада, но она, похоже, не возражала. Чувствовалась атмосфера завершения рабочего дня, ожидания его окончания, угасания деятельности. Это напоминало последний забег в октябрьских скачках.

Попрощавшись и прихватив пластиковый пакет, я спустился во двор к ожидавшему меня Брэду.

— Бумаги нашел? Все в порядке? — спросил я его, садясь рядом на переднее сиденье и складывая костыли на заднее.

— Да, — ответил он.

— Ты отвез их?

— Да.

— Спасибо. Молодец. Давно вернулся?

Он пожал плечами. Я не настаивал. Неважно.

— В Лэмборн, — сказал я, когда мы выехали. — Но по пути еще раз заедем к брату домой кое-что забрать. Хорошо?

Он кивнул и быстро привез меня к дому Гревила, но, не доезжая, притормозил и показал на машину Гревила, все еще стоявшую на обочине улицы.

— Видишь? В нее кто-то лазил.

Он нашел место, где оставить машину, и мы вернулись посмотреть. Наглухо запертый до этого багажник был вскрыт и теперь не закрывался.

— Хорошо, что мы все вытащили оттуда, — сказал я. — Надеюсь, эти вещи еще в моей машине. Он покачал головой.

— У нас дома. Под лестницей. Мама посоветовала так сделать, потому что твоя машина простояла возле вашего дома всю ночь. А соседство вокруг подозрительное.

— Разумно, — заметил я. Он кивнул.

— Мама знает, что делает.

Он вошел за мной в палисадник Гревила, оставляя калитку открытой.

— Здесь хорошо поработали, — сказал он, доставая из кармана три ключа. — Открыть?

Особо не дожидаясь ответа, Брэд поднялся по ступеням и открыл замки. Еще день — ни прожекторов, ни «собаки».

Он остался ждать в холле, а я пошел в малую гостиную за пленками. Она по-прежнему являла собой жалкое зрелище, со временем беспорядок не уменьшился. Я сунул почти невесомые кассеты в карман и вышел, думая о том, что уборка была для меня делом далеко не первой срочности. Вот когда лодыжка совсем заживет, может быть, тогда... Когда на все это взглянут страховые агенты, если пожелают.

Я приготовил записку и оставил ее на видном месте — на нижней ступеньке лестницы, где она бросится в глаза любому, кто войдет.

"Уважаемая миссис П. Боюсь, Вас ждут неприятные новости. Не делайте в доме уборку. Позвоните в «Саксони Фрэнклинлимитед».

Я приписал номер телефона на случай, если она его вдруг забыла, и предупредил Аннет, чтобы та как можно деликатнее отвечала на телефонные звонки. Что еще я мог сделать, чтобы смягчить удар?

Брэд запер входную дверь, и мы отправились в Лэмборн. Он уже достаточно наговорился за сегодняшний день, и мы ехали в привычном молчании, которое нас почти не тяготило, как старых приятелей.

Майло расхаживал по двору, попусту растрачивая энергию. Распахнув дверцу машины с моей стороны, он хмуро посмотрел на Брэда, что было обусловлено, на мой взгляд, его общим настроением, а не какой-то личной неприязнью.

Опершись на костыли, я поднялся, на что он сказал, что пора бы их уже выбросить.

— Успокойся, — ответил я.

— Мне не нужна твоя забота.

— Фил здесь?

Фил — это Фил Эркхарт, ветеринарный врач, Айболит конюшни.

— Нет, — раздраженно буркнул Майло, — но он еще вернется. Эта чертова лошадь не пожелала сдать анализ. И для начала я бы хотел, чтобы ты подтвердил, что это Дазн Роузез. С документами все в порядке, но мне бы хотелось знать наверняка.

Он направился к стойлу в углу двора, и я, последовав за ним, заглянул туда же, куда и он, через нижнюю половину двери.

В стойле находилась упрямившаяся лошадь и красный от злости конюх, державший в руках длинную палку, на конце которой было закреплено кольцо с пластиковым пакетом, похожее на сачок для креветок. В пакете было совершенно пусто.

Я хмыкнул.

— Тебе смешно, — сердито сказал Майло. — Ты не сидел здесь два часа в ожидании, пока эта упрямая тварь пописает.

— Как-то на Сингапурском ипподроме в анализе лошади обнаружили никотин, — сказал я. — Лошадь-то не курила, курил конюх. Устав ждать, он сдал свою мочу на анализ.

— Очень смешно, — сдержанно заметил Майло.

— Иногда на это уходит несколько часов, чего злиться-то?

На словах все было просто, обычный анализ мочи. Его брали у двух лошадей из каждого забега, один, как правило, у победителя. На деле же это означало долгое ожидание, пока лошади не соизволят облегчиться. После двух бесплодных часов вместо этого брали анализ крови, но это было несколько сложнее. Многие теряли терпение, пока лошади не поддавались на уговоры.

— Пойдем, — сказал я. — Он в конце концов все сделает. Это, несомненно, та же лошадь, что бежала в Йорке. Это Дазн Роузез.

Он нехотя поплелся за мной, и мы пришли на кухню, где Майло включил свет и предложил что-нибудь выпить.

— Я бы не отказался от чая, — ответил я.

— Чай? В такое время? Ну что ж, заваривай сам. Он смотрел, как я налил чайник и поставил его кипятить.

— Ты что, совсем теперь не пьешь?

— Нет.

— Слава Богу.

Во дворе послышался шум машины. Подкатив к окну, Фил Эркхарт вбежал на кухню и спросил, есть ли какие-нибудь результаты. Прочитав ответ на угрюмой физиономии Майло, он рассмеялся.

— Ты думаешь, что лошадь чем-то накачали? — спросил я его.

— Я? Да в общем-то, нет. Трудно сказать. Это Майло так думает.

Маленького роста, с рыжеватыми волосами, лет тридцати, он был представителем третьего поколения семейства ветеринаров и, на мой взгляд, самым лучшим. Я поймал себя на мысли о том, что когда в будущем буду держать лошадей здесь, в Лэмборне, то непременно буду пользоваться его услугами. Странная мысль. За моей спиной будущее само строит свои планы.

— Судя по слухам, нам повезло, что ты еще с нами, — сказал он. — Говорят, свалка была впечатляющей. — Он по-дружески окинул меня профессиональным взглядом. — Но кое-где тебя все-таки заметно поцарапало.

— Это не помешает ему выступать, — сердито вставил Майло.

— В твоем голосе слышится не столько сочувствие, сколько тревога, — с улыбкой сказал Фил.

— Какая тревога?

— С его приходом среди твоих лошадей стало больше победителей.

— Чушь, — отозвался Майло.

Он налил выпить себе и Филу, а я приготовил чай. Фил заверил меня, что, если анализ мочи окажется нормальным, он обеими руками сможет поручиться за Дазн Роузез.

— На нем, возможно, сказываются последствия переутомления в Йорке, — сказал он. — Не исключено, что это для него вполне естественно. С некоторыми лошадьми такое бывает, к тому же мы не знаем, сколько он потерял в весе.

— А что может показать анализ мочи? — спросил я.

Он удивленно поднял брови.

— В данном случае барбитураты.

— В Йорке, — задумчиво сказал я, — один из знакомых Николаев Лоудера расхаживал по ипподрому с ингалятором в кармане, точнее, с кухонным бейстером.

— Владелец лошади? — удивленно спросил Фил.

— Да. Ему принадлежит лошадь, победившая в пятифарлонговом спринте. Он был еще в стойле, когда седлали Дазн Роузез.

Фил нахмурился.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего. Лишь то, что видел. Я не думаю, что он что-то сделал с этой лошадью. Николас Лоудер не допустил бы этого. Вся его конюшня поставила на нее. Они рассчитывали на ее победу и знали, что в этом случае у нее возьмут анализ. Так что вопрос лишь в том, что можно дать лошади, не рискуя, что ее дисквалифицируют. Что-то при помощи ингалятора непосредственно перед забегом?

— Ничего, что могло бы ее подстегнуть. Их проверяют на все виды допинга.

— А что, если дать ей, скажем, сахар, глюкозу или адреналин?

— У тебя порочные мысли.

— Мне просто интересно.

— Глюкоза придает силу, как и всем спортсменам. Однако на скорость она не повлияет. С адреналином сложнее. Если сделать инъекцию, то это сразу заметно: шерсть вокруг укола встает дыбом. А если непосредственно на слизистую... что ж, думаю, это возможно.

— И никаких следов. Он кивнул.

— Адреналин так или иначе попадает в кровь лошади, если он возбуждена. Если она стремится к победе. Если она чувствует кнут. И никто не может сказать, в каком количестве. Если возникает подозрение о допинге, необходимо взять анализ крови, когда лошадь находится в загоне, но даже в этом случае трудно доказать, что содержание превышает норму. Уровень адреналина в крови сильно колеблется. Трудно будет доказать даже то, что это как-то повлияло на результат скачек. — Сделав паузу, он серьезно посмотрел на меня. — Ты понимаешь, что, если все так, как ты говоришь, Николас Лоудер был в курсе?

— С трудом верится.

— Отнюдь, если речь велась бы о каком-нибудь мелком, продажном проходимце, — сказал он, — но не о Николасе Лоудере с его известностью и репутацией, которой не стоило бы рисковать.

Я немного подумал.

— Думаю, я мог бы получить результаты анализа мочи, взятого у Дазн Роузез в Йорке. Они всегда оказывают такую любезность владельцам лошадей по их личной просьбе. В данном случае по просьбе компании моего брата. — Я подумал еще немного. — Когда приятель Николаев Лоудера уронил бейстер. Марта Остермайер вернула ему найденную ею грушу, но потом Харли Остермайер нашел от него трубку и отдал ее мне. Однако она была чистой. Никаких следов жидкости. Никакого адреналина. Так что вполне возможно, что он сделал что-то со своей лошадью, а бейстер просто лежал у него в кармане, и к Дазн Роузез это не имеет никакого отношения.

Они задумались.

— У тебя может возникнуть много проблем из-за безосновательных обвинений, — сказал Фил.

— То же самое говорил мне Николас Лоудер.

— Даже так? Тогда бы я хорошенько подумал, прежде чем это сказать. Это вряд ли прибавит тебе популярности среди любителей скачек.

— Устами младенца... — заметил я, однако он словно повторил мои мысли.

— Да, старик.

— Трубка от бейстера все еще у меня, — сказал я, пожав плечами, — но, видимо, я сделаю то же, что и на скачках, проще говоря, ничего.

— Если анализы Дазн Роузез как в Йорке, так и здесь будут нормальными, так, вероятно, и следует сделать, — согласился Фил, и Майло, несмотря на свою прежнюю воинственность, поддакнул ему.

Донесшийся с погружавшегося в сумерки двора шум возвестил об успешном разрешении мочевой проблемы. Фил вышел на улицу, снял с палки специальный пакет и закрыл его своей пломбой. Он написал и прикрепил к пакету бирку с кличкой лошади, местонахождением, датой, временем и поставил свою подпись.