Падает падающее. Посмотри, Юсуп, теперь по всей школе из-за этот случая от нас все как от прокаженных шарахаются, боятся, чтоб мы снова какую злую шутку не выкинули... А что трещина в стене теперь видна, так это пустяки - скоро весна, все равно белить придется комнату - тогда и замажемся, - попутно возразил я. - Знаешь, Юсуп! - снова обратился я к нему, желая убедить его в не бесполезности своей затеи с портретом. - в этом моем колдовстве есть нечто большее, чем от пещерной дикости: ведь не рука, но мысль и творит, и убивает! - эффектно философской мыслью закончил я. - Твоя правда! - блеснули узкие глазницы азиата на широком скуластом его лице. - С того самого раза, - продолжал он, - как ты внушил мне, что скоро стану первоклассным боксером, а каждое утро, как только встаю с постели, то бегу за овраг, меня туда как магнитом тянет, и веду там почти что получасовой бой с тенью и, знаешь, как-то совсем недавно повстречался сне Сартай, который хвалился ребятам, что со мною грозно расправится за то, что я однажды ослушался и не подчинился ему, - так я его под орех разделал. Уделал так, что он теперь через дорогу со мной здоровается, набиваясь ко мне в товарищи. А он же против меня, сам знаешь, настоящий силач, - тщеславно прихвастнул он. Не всегда, друг мой Юсуп, грубая сила побеждает в бою, - осторожно предостерег я, продолжая наставлять его по своему курсу. - Хороша сила тогда, когда твои действия целенаправленны; если сила и воля работают в одном направлении и являются всего лишь подручными твоих убеждений и твоей веры. Вера облегчает, просветляет и снимает с верующего давящий груз грубой серой действительности. Только вера способна превращать всякий страх в спокойствие, а смятение в уверенность, придавая жизни глубокий смысл, вызывая радость от выполненного долга. Целью моей мистической акции было не только физическое уничтожение главы изуверского клана, но пробудить, потрясти сознание и психику миллионов простых людей; избавляем их от всевластного паука палача, освобождением их психики и воли от гипноза страха, под которым они десятилетиями и рождались и умирали. Я хочу вовлечь в случае удачи своего эксперимента в моральную ответственность каждого из людей за все то несправедливое, что совершалось и совершается не земле, чтоб никто, никогда и нигде не прибегал бы больше к психологии хитрого человека: я не "че" не знаю, моя хата с краю! Но всегда считал бы себя скомпрометированным, кровно причастным ко всякому угнетению и даже преступлению, если оно творилось вокруг него. Ровно через тринадцать дней после того обрядового ведомства, что я проделал с портретом "отца всех времен и народов", придя рано утром в школу мы с Юсупом услышали для себя довольно радостную новость: по радио сообщили, что на семьдесят пятом году ушел из жизни самый, самый... Я не выдержал и стал передразнивать, переначивать диктора: самый, самый страшный человек на земле Иосиф Сталин, Сосо Джугашвили! всемирно известный бандит по кликухе "Коба"! - И что теперь-то мы скажем об этом, Юсуп? скажи, мои старания достигли таки своей цели или нет? - Заговорщики, ударив по плечу, самодовольно спросил я друга. - Да! Здорово вышло, - только и смог на это ответить Юсуп. В ауле повсюду были развешены портреты Сталина в траурных рамках, и над ними реяли приспущенные красно-черные флаги. И люди собирались на улице кучками на солнцепеке весеннем и почему-то плакали, глупые. Мы подошли к одной из групп и ради интереса спросили этих людей, почему они плачут? Неужто супостата Сталина оплакивают? На что какая-то толстая и слезливая баба в драной фуфайке как обрезала, ответив за всех вопросом на опрос: - А кто ж теперь нами править будет, ты что ли, сопляк!? И вдруг ощетинившись, ни с того ни с сего, недобро уставясь на нас, она попутно выведала: - А вы чьи такие грамотные голубки будяте? Не из врагов ли народа каких, а?.. И тут же, ни сколь не стыдясь окружающих развязалась на всю ивановскую площадным трехэтажным матом... - Вот она семяжная психология рабства. Совсем разучились самостоятельно жить и думать. Диктатора им подавай... Без погонщика с палкой, без надзирателя с автоматом - ни шагу не ступят. И где этому быдлу постоять за себя, когда ими всю жизнь инородцы верховили: вначале скандинавы - варяги, потом триста лет татаро-монголы, замет еще триста лет чистокровные немцы, а теперь, с семнадцатого года - жидовские морды, вонючие евреи, правят и рулят... Правление варягов, татар и немцев хотя бы Великую Российскую империю создали и Элитный генофонд взрастили, а эти шмакодавки, сатанисты-христопродавцы все в распыл пустили и рай земной для себя построили гады ползучие... Скажи об этом нашему народцу дебильному, так еще и подзатыльников наподдают, - в сердцах негодуя бросил я в их адрес. - А как же тогда эти люди войну с немцами выиграли? - Я вступился за них Юсуп. - Приказом сверху, да богатой посулой, - ответил я и добавил, - пообещай ты им лет эдак через десять построить коммунизм пьянства и ничего неделанья, так она по твоему приказу Тихий океан вброд перейдут, неважно сколько из них в живых останется, нынче ведь каждый себя героем мнит. Отлично поработала пропагандистская машина над романтикой войны, над романтикой насилия. Какое им дело до всех других, харкающих кровью там на шахтах, рудниках, лесоповалах; всяк для них, кто в Гулаге сидит, что они и сами такие же подневольные бедолаги, как и их братья зэки там за колючей проволокой! или грудь в крестах, иль голова в кустах, - вот где собака зарыта. Надо в самый корень смотреть - идет сплошное оболванивание и спаивание нации, превращение повально всех в зомби, в людей-роботов, без чувств и мыслей. И вывести их из этого состояния ох, как не легко будет! Эта схватка, Юсуп, похлеще всякой войны будет!..
      В СТРАНЕ БЕСОВ Социализм без свободы, это рабство и скотство. М. Бакунин По случаю траура в тот день, то есть 5 марта 1953 года, никто в школе не учился. Объявили, чтоб все ученики школы шли походным маршем, то есть строем, к колхозной конторе на траурный митинг: слушать по радио прощальные речи выступавших по очереди саратников Сталина. Громкоговоритель был установлен на самом коньке чердака колхозной конторы. Из зева усилителя неслись нескончаемым потоком славоблудные пустые речи вождей-притворщиков, вождей-лицемеров. Каждый из них призывал еще теснее сплотиться вокруг Коммунистической партии Советского Союза и ее славного Центрального комитета во главе с Политбюро, являющимся надеждой и чаяньем всех народов, оплотом мира и совестью нашей эпохи... От нескончаемого словесного штампа меня чуть не стошнило: "какая уж там она к черту совесть эпохи, когда и вся советская власть-то совсем без совести. Да и куда уж нам еще тесниться? Когда и так вся страна почти что в полувековом марш-броске самым плотным строем бежит за призраком светлого будущего коммунизма и все никак не догонит". Казенные речи, что неслись с репродуктора на всю парадную площадь колхоза, куда нас пригнали под конвоем учителей, как заключенных, - ничего кроме внутреннего отвращения и протеста у нас с Юсупом не могло и вызвать. Восхваляя "заслуги" покойного, выступавшие члены Политбюро часто притворно всхлипывали, противно сморкаясь, и по ходу своей речи как бы стараясь перещеголять друг от друга в показушной преданности делу партии и народа, вожделея задней мыслью, как бы поскорее занять или захватить освободившееся заветное место верховного диктатора, да подумывая все как бы побыстрее избавиться от других претендентов на этот пост среди своих идейных собратьев. - Да монали мы их, пошли они к такой матери! На кой они нам сдались, решили мы с Юсупом и, улучив момент, незаметно смылись оттуда под общую неразбериху. Добирались домой по плешивым проталинам берега небольшой горной речки, так как жили мы с ним в другом ауле, расположенным в ее низовье в километрах трех от школы, избегая лишней встречи с теми, кто мог бы на нас донести директору школы или нашему классному руководителю, а желание заложить в то время было почти у каждого встречного, - так воспитывала партия, мы пересекли извилину речки в нескольких местах по зарослям с набухшими от весеннего солнца почками, и очутились у звонко журчащего нагорного родничка, где в недрах его вод резвились стайками серебристые мальки рыб. - Смотри! - сказал я Юсупу, указав на ручей, - вот рыбьи дети и те хотят жить в мутном потоке: приплыли туда, где свежо и чисто. А мы, человеческие дети, вынуждены жить в нужде и духовной грязи, потому что так придумали наши полуграмотные насильники-революционеры. Как рыбакам удобней ловить рыбку в мутной водице, точно также предводителям красных мангустов сподручней управлять народом во всеобщей греховности. Ведь кинуть камень может в них лишь честный и безгрешный, а когда жизнь всех людей замешана на лжи, воровстве и вероломстве, то кто сможет упрекнуть их, красных босов, купающихся в бесчестии и злодействии. Возьмем, к примеру, наших учителей: в толковом словаре великого русского языка учитель означает лицо, которое обучает, совершенствует своих учеников в плане научном, моральном, этическом, эстетическом, - стал я сыпать градом на него мало знакомые ему слова, и он лишь в смутных догадках, улавливая их смысловое значение, согласно поддакивал мне. - А что сегодня здесь наблюдаем, - продолжал я читать свою лекцию, стараясь в беседе с ним как можно реже прибегать к сложным речевым оборотам и редко встречающимся терминам, щадя его очень гордое азиатское самолюбие. - Наши учителя в большинстве своем люди случайные, без глубоких знаний, без веры. Их авторитет держится часто всего лишь на партбилете, на их лояльности режиму. Все другое - не в счет. Для кровавого режима главное не то, как лучше обучить не смышленого человека, а то как бы его чему лишнему не научить. Для них знания ученика не столь важны, а важно им то, сколь сильно выражена в их ученике податливость к подобострастию и оболваниванию, станут ли их подопечье на веру принимать их идею безмозглой тупости, - лукавого подозрения, открытой вражды друг к другу... Чисто по-человечески наших учителей понять конечно же можно, - сменив свою непримиримость на снисхождение к ним, я пытался тем самым как бы втянуть в разговор и Юсупа, рассуждения которого часто критические были для меня просто необходимы и как сдерживающий фактор, и как повод для размышления. И он клюнул на эту удочку. - У них программа учебная на целый год, утвержденная в самых высших инстанциях, и в ней там все по полочкам расписано: чему учить и как учить - любые отклонения от программы влево или вправо для преподавателя чреваты тяжелыми последствиями. Если не тюрьма, то уж увольнение им обязательно будет обеспечено, и так считай по всякой другой профессии. Выходит, что не люди сами виноваты в то, что они хуже скотов живут, а кто-то извне на них давит, - не удержался долго молчавший Юсуп. - Ты прав, друг, даже сам диктатор, не говоря уж об его причиндалах, подвластен идеологическому монстру. Понимаешь, система так правит бал, то есть коммунсистема! Стоило немецкому шпиону Ленину запустить ее в семнадцатом году, как она стала набирать такие обороты. Я так думаю, до тех пор она не остановится, пока не сожрет все ресурсы страны - и материальные, и трудовые. Пока есть рабы, которые исправно трудятся за кусок хлеба, пока в стране есть золото, нефть, руда, уголь, которые можно продавать за границу и закупать на эти деньги продовольствие и промышленные товары. - А что, разве мы их не можем сами производить, - удивился мой оппонент. - Производим дым и выращиванием дым, Юсуп, - ответил я, пускаясь в пространные разъяснения. - Как же не можем, можем, только в незначительном количестве, так как все наше, так называемое народное хозяйство, по природе своей не рентабельно. Все колхозы и совхозы, все промышленные предприятия потенциально банкроты, то есть не оправдывают самих себя своей хозяйственной деятельностью. Намного экономичней было б для нас вообще ничего не делать. Лучше уж всем народом жить на средства от продажи сырья и драгоценных металлов, чем что-то еще там строить, или что еще изготовлять в ущерб самим себе. Ежегодное вливание в миллиардных исчислениях в каждую отрасль всего нашего убыточного хозяйства за счет вырученных средств от продажи за границу сырья и материалов уходят как в песок. И все это делается ради того, чтобы создать видимость общего благополучия в плане экономического и общественного развития страны. Ни в одной другой стране мира и одного бы года не продержалась эта позорная госсистема форменного безобразия, так как вся ее структура снизу до верху по сути своей человеконенавистническая, а значит и не жизнеспособная. Всем этим крикунам и бездарям главное - "прозвенеть, прогреметь бубенцами, отрапортовать о великих свершениях; что им битый кувшин, была бы полная чаша вина!" Как не крути - рано или поздно как не велики и не богаты недра земли нашей, но и они, если с ними так по - варварски обходиться, со временем тоже иссякнут. Вот тогда-то и наступит коммунистический крах, и время это близко, Юсуп! Обыватель теперь наш какой? - продолжал я свободно интерпретировать свое наболевшее, - ему бы хлеба кусок и как скоту набить брюхо, да бутыль чемергеса (самогон из свеклы), залить бы свои нары, чтобы ничего не видеть, одурманить бы башку, чтоб ни о чем не думать, ничего не слышать. А на подвиги потянет - облает собрата из подворотни или же набьет кому-нибудь морду в свое утешение. Кто же труса празднует, чиркнет пару строк в НКВД на своего же дружка или соседа. Нынче все "грамотные" насчет того, как сделать кому-нибудь пакость... И ничего тут удивительного нет, Юсуп. Помнишь знаменитую гиперболу Шопенгауэра: "Иные люди в состоянии убить своего ближнего просто для того, чтобы смазать его салом себе сапоги". А потом он сам же в ней и усомнился: "Да точно ли это преувеличение?" ведь если в этим людям представился выбор, многие из них предпочли бы гибель всего мира ради сохранения собственной жизни. Злобный человек стремится ослабить собственные страдания, заставляя страдать других и созерцая их страдания... - А разве ты, Джебраил, не читал труды Троцкого, хотя ему и самому его же дружки киркой голову проломили, так вот, он писал, что коммунисты воспитывают такого нового Человека, который и родную мать на калыму загонит ради их звериной идеи, - вклинился в разговор не всегда словоохотный Юсуп. Видимо эта тема и его задела за живое. В мусульманской традиции не отторжимы еще и сегодня все великие ценности, завещанные Пророком Магомедом. И к каким бы "разъяснительным" хитростям не прибегали краснобаи красных пиратов по вживлению своих уставов в уклад и быт коренных жителей средней Азии, не смотря ни на что - шло туго. Ведь мусульманство в переводе - Братство. Мусульманин мусульманину - что родной брат. Правда, голод не тетка, голодухой, привнесенной с севера, понемногу рвутся и здесь эти священные связи времен, что особенно всегда удручало моего друга. Он говорил мне с неизъяснимым осадком горячи в словах. "Советская власть, русские, - объединив всех в одно понятие, принесли нам не избавление от бескультурья и байского гнета, как во всех учебниках написано, а избавили нас думать и жить самостоятельно, порушив нашу самобытность, лишили всякой собственности. Согнали нас как баранов в вагоны, а править всем нашим народом поставили отщепенцев - неверных, безграмотных негодяев. Ты этого не должен брать на свой счет. Твой чеченец Исмаил и ты для меня самые близкие друзья, как братья. Все мы - и он, и ты, и я - ярые враги режима коммуняк; конечно же национальность здесь ни при чем - я тут немного загнул. Все мы дети одной Земли - дети человеческие. Вот только живем не по-человечески: без бога, без свободы, без собственной земли. И как все это повернуть вспять - не знаю. Я каждый день долго думаю, думаю об этом, аж голова кругом"... - Положись на меня, Юсуп, я знаю что надо делать с врагами Христа и Ислама, чтобы вернуть каждому то, что дано ему от рожденья, - бодрым голосом поспешил успокоить я друга. - Беда людей именно в том, что мало кто из них думает об этом и знает как это сделать. Однако не стоит отчаиваться!.. Вершина самого высокого ледника рухнула в небытие, страшный самый его пик откололся, сам знаешь, что это не без нашего с тобой усилия! - покровительственно похлопал я его по плечу. - А дальше все пойдет как по маслу. Ты же хорошо знаешь, что капель из капли начинается, из ручеечков реки, которые потом образуют моря, лишь бы такие как ты, Юсуп, люди правоверные, этого бесстрашно пожелали. Бандиты Сталина после смерти своего главаря, как волки без вожака, друг дружке глотку начнут грызть. Вот посмотришь, - пообещал я. - И тогда- то люди, увидев их звериную сущность, мигом прозреют; вначале частью от своего злорадного любопытства, что за все время советской власти они больше всего о обрели; частью от того, что нечего будет покупать в пустых магазинах. И сами уже, без указки свыше, чтобы не помереть с голоду, срочно начнут все денационализировать: землю, фабрики, заводы. И закрутится тогда маховик частного предпринимательства. Не только себя обеспечим всем необходимым, а и весь мир будет кормиться российским хлебом, как это уже было когда-то до революции... - Послушай, послушай, Джабраил! - загорелся любопытством Юсуп. - Скажи, скажи, Джабраил! Это твое только предположение или же ты точно знаешь, что это все само собой произойдет?! По закону кармы, - не унимался он. - Под лежащий камень и вода не течет! - ответил я и добавил, - это не предположение, Юсуп, а моя мысленная установка, и чтобы она сбылась, ой как много всего требуется от нас с тобой и всех тех, то не щадя живота своего готов идти на сражение с бесовитами, всем дьявольским отродьем, именуемым себя идейными коммунистами. Понимаешь, Юсуп, - стал я объяснять ему обобщено азы основ оккультизма. Ранее, еще до грехопадения наших с тобой прародителей, универсальный человек обладал квази - божественной способностью объектировать свои идеи: он думал существа мыслью творил материю, одним словом имел неограниченную творческую силу. Теперь, чтобы иметь хоть какую-то долю от всего того, человеку нужно пройти труднейшее испытание с величайшим риском для жизни, чтобы доказать перед создателем вселенной и в помыслах, и в делах свою непоколебимую веру в добро и непримиримость ко всякому злу, что творится в нашей стране. Так незаметно для себя, увлекшись серьезным разговором о частном и общем, причине и следствии, мы добрались домой, к счастью, никем не замеченными.
      СТРАЛГ ФО ЛАЙФ (борьба за существование) А боль причиняла моя борьба, Не знающая перерыва! Будда Уже с самого начала года наша пропаганда денно и нощно без умолку тараторила о всех своих радиопередачах о начале освоения целинных и залежных земель в Сибири, на Алтае и северном Казахстане, методично настраивая весь советский народ на патетическую героику. Едемте, друзья, в далекие края, Станем новоселами и ты, и я!.. Оглушительно бравировал в эфире по всей стране хор имени Пятницкого, распевая через каждые полчаса эту полу колхозную песню, ставшую впоследствии позывными многих радиопрограмм. О целине у нас знали все и даже те, кому и вовсе не нужно было того знать. Разбуженный улей людской загудел, зароился. Толпы юных кандидатов в целинники потянулись в райкомы, обкомы комсомола за путевками и направлениями на целину, каждый желал как бы поскорей сменить свою серую облыжность жизни... И я было предложил Юсупу попытать там счастья, однако им распоряжались в ту пору сложные семейные обстоятельства, да и вообще, коренные жители Азии и Кавказа редко когда покидают родные свои края и пускаются на такие авантюрные предприятия. У них с молоком матери прививается любовь к земле предков. И не смотря на то, что и здесь прошлась по их земле корчующая борона сталинизма, традиции те были еще там достаточно устойчивы и не совсем сломлены... Свое намерение поехать работать на целину у меня созрело тоже ни сразу, а лишь после долгого раздумья над тем, где взять деньги, чтобы вернуть соседям долг, что мать занимала у них для оплаты моего обучения в школе. Да и дальнейшее обучение в девятом классе было для меня довольно призрачной возможностью из-за трудного экономического положения нашей семьи. Отец и старший брат погибли на войне, другой брат сидел в тюрьме по политическим мотивам, осужден безвинно согласно 58 статьи Уголовного кодекса СССР; третий - служил в армии, четвертый - отрабатывал где-то в Сибири после окончания ФЗУ, а дома мы жили одни с матерью, так как и моя сестра, недавно выйдя замуж, тоже ехала с мужем на север к его родителям. При таком семейном раскладе мне ничего было рассчитывать на чью бы то ни было финансовую помощь, тем более, что и матери уже самой для поддержки ее здоровья не помешала бы тыщенка, другая, а тут еще обо мне у нее забот полон рот. Вопрос с отъездом был давно мной спланирован и однозначно решен, удерживало меня лишь объяснение по этому вопросу с матерью, поскольку я не находил того варианта, когда б мое решение, хоть оно было и окончательным, не сразило бы ее в горячах. По этому поводу я не раз уже консультировался и с Юсупом, который был мастак улаживать такие щепетильные дела, но и он пусть и не одобрял такого моего шага, тоже не знал с какого конца к нему подступиться. Разрушилось это дело как бы само собой. Как-то вечером приходит мать с работы, такая радостная, а сама в слезах, и говорит обрадовано мне, вытирая слезы концом платка: - Сынок! Братку твоего Гришу из тюрьмы выпустили! - и подает мне его письмо, чтоб я его прочитал ей. - По складам всего-то и разобрала, что освободили, а где он теперь и как живет не смогла причитать дальше - слезы глаза застилают, - пояснила она свою просьбу, зная мой стоический характер. В своем письме брат сообщал нам, что его амнистировали под чистую как и других политзаключенных; что он жив и здоров; что уже успел жениться и теперь живет в одном из целинных городков северного Казахстана, куда он после освобождения завербовался. Едва я успел прочесть до конца письмо, как мать выхватила его из моих рук и не прибираясь засобиралась к нашим соседям: - Побеге к соседке насте, поделюсь с товаркой своею радостью, а то ее штой-то сегодня на свекле не было. Уж не захворала ли она чего доброго? Когда мать была уже у порога, открывая дверь хаты, я бросил ей в догонку свое давно вынашиваемое решение как свой порыв увидеть брата. На что она, чуток задержавшись, ответила: - А где у нас деньги тебе на билет? За школу платить и то наскребла кое-как по соседям, а на поезд кто мне одолжит? Да и у кого они нынче водятся? - Да не надо мне никаких твоих денег, - стал я ее упрашивать. - Только отпусти меня, а на билет я заработаю на станции: наймусь выгружать уголь или дрова, или цемент из вагонов, говорят, хорошо платят. - Никуда я тебя не пущу - сиди дома! мал еще! от земли два вершка, такая дохлятина, а глянь-кось чего удумал! - сердито пригрозила она мне, выходя из комнаты. Страшное чувство овладело мной. Стыдно и тоскливо мне стало за свою неискренность. Зачем устроен так мир, спрашивал я себя, что приходится хитрить даже перед родной матерью, да и откуда ей браться той добропорядочности в этой проклятущей стране. На другой день с самого утра мать с озабоченным лицом ушла занимать для меня деньги, а мне наказала готовиться в дальнюю дорогу. К обеду она вернулась и выложила на стол свернутые в трубочку деньги. - Вот все. Чем могла - разжилась. На билет хватит, а поесть в дорогу с собой что-нибудь возьмешь: испеку лепешек, зажарю курицу, а кипяток на каждой станции есть, кружку б не забыть положить в твою сумку, - глядя на весь вещьмешок, добавила она, еле сдерживая слезы. - Да не беспокойся ты за меня, мам! - стал я успокаивать ее. - Вон какой я уже большой, какой верткий и цепкий. И ничего, что худощав и ростом не вышел. Вчера сам Исмаил сказал мне, что я уже настоящий джигит, "сорви голова". Я уже многому чему у него научился. Ты знаешь как я джигитую? На его Кавказе?.. Исмаил научил меня драться и с ножом, и без ножа, и плаваю я почти как он. Никакие преграды мне теперь нипочем, - хвастливо выпалил я. - Чеченец твой ничему путному и не научит тебя, акромя всяких вольностей: воровать да драться - на это он мастак, - беззлобно укорила она меня, зная мою большую привязанность к нему. - Не говори о нем так, мать! Он же спас мне жизнь, рискуя своей! Теперь он мне как старший брат. А то, что он обрек, так то вина властей: для них все самые лучшие люди - смелые и сильные, и честные, такие как Исмаил - их кровные враги. Хотя он нигде и не учился, а башка у него варит здорово! Это он меня надоумил ехать учиться в город: "Без знаний ты как муха слаб! Со знаньем - властелин!" - сказал он как-то мне. Он по-арабски читает Коран и знает наизусть стихи многих поэтов Востока. - Прости, сынок, мать свою бесталанную, что ляпнула сдуру не весть что, с языка сорвалось, - стала оправдываться она. - Люди об нем так говорят, а что люди, грех на них, сынок, обижаться - все обозленные, все затурканные эдакой жизнью. До Алма-Аты - столицы Казахстана, я добирался в товарном поезде, кое-как примостившись в одном из полувагонов, груженного кругляком леса. В тамбуре поудобней и почище было б, но там сквозит, да и на каждой станции милиция состав шманает - долго не напрячешься. Больше всего я боялся одиночества в пути, но таких бедолаг, как я, которые на вагонах и под вагонами ездят, оказалось не мало! Обучение до седьмого пота под началом Исмаила пригодилось мне здесь как нельзя кстати. Из целой ватаги "зайцев", что ехало вместе со мной, только мы вдвоем доехали до места - остальных всех менты переловили и рассаживали. Где им за нами было угнаться: мы брали любые препятствия - вагон не вагон; на стоянке ли шла облава, на ходу ли поезда - нам было все нипочем - оба классные спортсмены - разрядники, да и похитрей мы были, чем все станционные стражи. По приезду в Алма-Ату мне пришлось с ним расстаться по причине того, что его поезд отправлялся со станции Алма-Ата II, а мой - со станции Алма-Ата
      I.
      - Если бы не сестренка, махнул бы с тобой на целину, братишка, - говорил он мне, расставаясь, - одна осталась она у меня на Полтавщине. Ждет не дождется, когда я приеду и заберу ее из детдома. Такая егоза, а какая умница и красавица, если б ты ее увидел, сразу б влюбился по уши. А как поет и пляшет - одно загляденье. Красавица, скажу тебе, какой в целом мире не сыщешь. Вот если б вас спаровать, идеальная пара голубков могла бы получиться. - А как ее зовут? - поинтересовался я. - Оксаной кличут... - Опасайся плениться красавицей, друг! Красота и любовь - два источника мук, сделав незначительную паузу, процитировал я из Омара Хаяма и горделиво добавил, - я господин, а не раб своих желаний... - Без муки и радости сердца пустяшная была бы жизнь, так-то братишка, грустно ответил он, прижав меня к себе за плечо на прощанье... Подхожу я к вокзалу - и боже мой - что я вижу! У вокзала целая кутерьма. Кругом кричат, шумят, бегают. С трудом пробрался до вывески расписания поездов, и тут оптимизм мой стал меркнуть. Билеты были все проданы и никакой тебе перспективы заполучить билет даже в ближайшем будущем. "Что делать? - завертелось у меня в голове - возвращаться домой всегда не поздно, еще успею"... Дай, думаю, повременю немного, авось повезет, иначе прокол с учебой выходит. Что дома тогда скажу друзьям, Юсупу, Исмаилу? Что, спасовал перед трудностью? Ерунда! Они меня поймут и никогда не оскорбят таким подозрением, знают, что я для этого сделал бы все возможное, как бы мне не было трудно. Пока я размышлял, что мне делать дальше, по радио объявили посадку на Петропавловск. "А что если попытать счастья ей окошка кассы, а у дверей вагонов поезда", - точно прилепилась ко мне эта дерзкая мысль... Кто с чемоданом и сумою в руках, кто с узлом на плече втискивались с трудом в узкую дверь будто игрушечных вагончиков, показывая на ходу свои билеты проверяющему кондуктору. Нескончаемым потоком люди шли и шли к вагонам. Не понятно было мне, то ли провожающие были это все, то ли такие же как я горемыки, безбилетники, твердо верившие в свою звезду. Ведь надежда уходит последней. - Эй, хаволя, - позвали меня по - чеченски. Я оглянулся на голос окликнувшего и увидел поодаль стоявших трех пацанов-шаромыг. Я подошел к ним и спросил: - Зачем звали? - Ты чеченец? - уточнили они. - Какой ваш дел? - на чеченский манер ответил я. - мы не спрашиваем, кто тебя делал, Нохчи! - шаблонно сострили они. И с наглым высокомерием заявили мне: - Если поедешь с нами на верхотуре вагона, будешь плясать нам лезгинку, чтобы скучно не было! - Перебьетесь и так, балбесы, - зло отрезал я, переходя на угрозу, - если кто из вас туг на ухо, тому я сейчас прочистку перепонок сделаю, чтобы в другой раз правильно расслышал и не косоротил чужую речь. - Да ты задиристый, злой. Видит бог, мы не хотели тебя обидеть. Мы хотели помочь тебе, а за шутку не обижайся, извини, брат, и скажи-ка лучше нам, как ты собираешься ехать? Если не с нами, то где же? В поезде что ли? уже по-человечески стали разговаривать они со мной. Вместо ответа я подошел к проводнику, который уже поднимался по лестнице в свой вагон, и обратился к нему со следующими словами: - Дядя, возьмите меня до Петропавловска. У меня нет ни билета, ни денег, но мне надо ехать учиться. Проводника удивила моя божественная искренность и, не раздумывая, он подал мне знак, чтоб я следовал за ним. - Вот, видите, мир не без добрых людей, - обернулся я к уголовникам, шустро вскакивая на подножку тронувшего поезда. Закрыв за мной дверь на ключ, кондуктор проводил меня в вагон, говоря: Располагайся, сынок, где посвободней! Да поглядывай, чтоб ревизоры тебя не накрыли, ненароком, сразу высадят, да и мне тогда попадет, - по отцовски предупредил он меня. Не беспокойся, отец. На этот счет у меня прирожденной чутье. Любую опасность чую заранее - привычка, - обнадежил его я, после чего между ними завязался диалог знакомства. - Я верю тебе, парень. Видел, как ты давеча на станции смело разговаривал с тремя шармачами. У тебя, небось, трудная была жизнь, а, безотцовщина? - Да, не сладко жилось. Но теперь мне полегче. Я подрос, многому уже научился и сдачи могу любому сдать, если меня кто тронет. - А силенки у тебя, если глядеть по твоему обличию, совсем ничего. - Силенка не в массе тела, отец, а в навыке, и выучке! - Знаю, знаю! Сам в разведроте служил в войну. - Что, владеешь боксом, самбо?! - Да и тем, и другим. - А где же ты всему этому научился, скажи мне на милость. - Да у одного своего дружка чеченца-абрека. Он меня еще и джигитовке, и фехтованию, и плаванью учил несколько лет подряд, пока я не уехал. - Ну, в добрый путь, не буду тебя больше задерживать, вижу, устал ты, иди отдыхай, да и мне пора обязанностями своими заняться... Мы с тобой еще потом покалякаем. Ты сразу мне приглянулся: в твоих глазах нет ни злобы, ни страха, а только больная тоска по праведной жизни.