Под черной звездой

Сколько открытий, больших и малых, не увидели света, не получили достойного признания. И все из-за нашей проклятой черствости, упорном нашем нежелании обременять себя. Излишне порою бывает для нас увидеть величье прекрасного не только в жизни природы, но даже и в самом человеке... Косность, рутина пустых притязаний ничуть не смутила бесстрастность Терновцева. Напротив, казалось, он этого ждал: все шло, развивалось будто по какому-то заранее продуманному и запрограммированному адской машиной неписанному сценарию. "О, как я польщен вашим лестным вниманием ко мне, к моей скромной персоне!" - парировал он язвительно на их выходку, стараясь при этом быть внешне спокойным и невозмутимым. Однако вместе с тем нельзя было не заметить в этот момент усиливающуюся мертвенную бледность на его лице, а в глазах - обволакивающего, преступно-холодного налета. "Да, в это нет ничего удивительного, - обретая не понятно как над нами абсолютную власть, не внимая нашему робкому протесту, продолжал он. - Людей, вообще-то, часто бывает трудно в чем-то винить: одни из них всегда находятся во власти страха - дух рабский в них сидит с рождения до могилы, другие же - завистники, корыстолюбцы, - те вечные пленники собственного невежества. Как первые, так и вторые - близнецы-братья. Лицевая сторона их жизни самая невинная невинность. Под лживой маской лица они все чинны, благородны. Изнаночная же сторона их жизни - грязь и пустота, коварная жестокость. Их цели низменны, ничтожны идеалы: вся жизнь их в угодливо-обманном услужении. Детей обманывают родители, отцов и матерей обманывают дети, мужья - дешевые изменники и жены им под стать повально врут, бессовестные, а друг - обкрадывает друга". Последняя фраза его прозвучала для всех хлесткой отрезвляющей пощечиной. Больно было слушать эти горькие, но справедливые слова, которым, что и говорить, нельзя было возразить, тем более воспротивиться. Почти каждый из нас прошел школу жизни сплошного оболванивания, где просто нельзя было не заразиться хотя бы одним из этих пороков, которые так беспощадно оголялись Терновцевым. "Вы обвиняете меня во всех смертных грехах, не подумав о том, достойны ли вы сами того, чтобы мне выносить приговор? - уставясь в упор, презрительно спросил Терновцев. В его голосе был и лед, и пламя, а зрачки его глаз будто сверлили вам душу. В отместку, он еще долго и зло куражился над нами, практикуясь в словесной эквилибристике: "Что делать, если так устроен человек: чем выше этажи в его мозгах, тем обширнее его видение мира и наоборот, чем ниже, тем их функции грубей и примитивней; скудоумие всегда мешало людям увидеть все многообразие жизни. И сегодня их представления о всесущем однобоки, смыты, серы". О, как же был он в эту минуту хорош! Являя собою воочию живое воплощение врубелевского демона, будто сошедшего к нам сюда прямо с холста знаменитой картины. "Нет, не залетный я с тайги гастролер в поисках легкой дорожной поживы. И не крупье-банкомет, что сдает из колоды крапленую карту, как вы изволили обо мне небрежно выразиться, - искусно отбиваясь в словесном поединке, стойко опровергал все наши домыслы Терновцев. - Да, игрок я, азартный игрок, но самой высокой и лучшей марки! - нагнетая обстановку и так уж доведенную до каления, в том же духе продолжал он. - В той игре, что играю я, нет подвоха и бесчестия нет: карта - ставка на жизнь, рок мечет. Я играю! Проигрыш - смерть, выигрыш - бессмертное познание! Не блефую я в картах, не блефую в словах - вам нужны доказательства? - спросил он. Хотя честно признаться, это против всех моих правил выставлять себя напоказ, - разметая навет, аргументируя доводами. не сдавался Терновцев. И в подтверждение своих слов он достал из кармана пачку банкнот, и потрясая ими над нашими головами, чуть слышно проговорил: "Это из области реального: эти деньги я честно выиграл здесь у вас, - обведя всех нас притупленным взглядом. - Я выиграл их в равных условиях, правда, с разной возможностью, - и на этот раз он не преминул бросить ядовитый намек, присовокупив к уже сказанному. - В этом не моя вина, и не моя особая заслуга. Я лишь продемонстрировал некоторые достижения человеческой иррациональной мысли, достигнутые за счет человеческого самосовершенствования!" - усталый взгляд его скользнул по ассигнациям, которые он все еще держал в своей руке, и только теперь, словно впервые заметив их, безучастно бросил на стол, как нечто обычное, ненужное. "По чести я их выиграл, по чести возвращаю их вам, потому что они отягощают мой карман, как и мою душу", - простодушно пояснил он свое необычное решение. Вокруг нас недобро загудели. Необычное представление за нашим столом, что шло на повышенных тонах, по-прежнему продолжало привлекать к себе внимание многих завсегдатаев этого походно-питьевого заведения. Возмущенные этой его максималистской выходкой, они расценили ее как уступку, сдачу своих позиций в этой странной борьбе... "Спокойно, господа-"товарищи"! Ведь я исповедую распятого Христа, а значит, исповедую культ красоты и культ гуманности! Спокойно, господа, спокойно! Не шумите зря! - высокопарно произнес он и развел широко руками, делая что-то вроде реверанса, обращаясь ко всей почтенной публике, Деньги мои! Кому хочу, тому и дарю. И нет никому до этого дела! - урезонил он некоторые уж слишком горячие головы. - Хотя я вовсе и не крез-толстосум и сделал это не ради благородного жеста, чтобы лишь перед вами выделиться, а вижу в том свой долг подвижничества, в популяризации не раскрытых еще возможностей человека, раскрытие который помогает изгнать из нашей жизни зло и несет в себе людям осветление для их души и очищение физическое от завистливых мыслей. Знаете, как по этому поводу говорил апостол Павел: "Вы желаете и не имеете, Вы просите и не получаете, потому что просите Вы для вожделения своей плоти"... Я сел за этот зеленый стол, чтобы преподать кое-кому жизненный урок, сбить навсегда спесь с зарвавшихся. А вам, - обратился он к проигравшейся братии, - я советую впредь чрезмерно не увлекаться азартной игрой - это такая же трясина, что и наркотическое болото, засосет - не вырваться, поучительно, но уже без злобы добавил он, возвращаясь снова к прежнему разговору. - А вот это! - прерываясь в раздумье и загадочно намекая на что-то очень значительное. Терновцев взял в руки видавший виды казначейский билет нарицательной стоимостью всего в один рубль и, сосредоточенно всматриваясь в него, чуть внятно повторил. - А это другой вариант, но уже из области ирреального!" - извлекая и преобразуя какие-то лишь одному ему известные и понятные формулы, он тут же на наших глазах, к зависти и восхищению всех присутствующих, прибегнув лишь к незначительной услуге официанта, обратил тот самый грошовый билет, прикупив на него два выигрышных лотерейных билета, почто что в целое состояние... Не радость и восторг, а холод и равнодушие можно было прочесть в его усталом безжизненном взгляде, когда он смотрел на эти только что обретенные сокровища, явившиеся результатом отображений, искусно вызываемых им украшенной мыслью. "Хвастовство не делает славу уму, и не ради хвастовства и даже не ради богатства, но ради торжества справедливости, ради торжества вечного я прибег к этим мерам "колдовских" секретов алхимии, совершенство которых я постиг не волею случая, а настырным характером, кропотливым ежедневным трудом в длительных поисках-экспериментах. Экстремальность условия таких изысканий принуждает исследователя не только чисто научной работой, но довольно часто приходится не гнушаться и самой что ни на есть черновой работой! Да, всяко приходилось, надо было испытать и холод, и голод; преодолеть не раз и более значительные лишения. Много требовалось терпения, выдержки, ибо само сверхпознание всегда сопряжено с огромным риском, смертельной опасностью, зачастую оборачивающейся против самого же исследователя, его близких, друзей, а не только поражая одних его врагов". Обескураженные таким оборотом дела, мы глядели друг на друга, не зная, что сказать ему в свое оправдание. Заметив наше замешательство. Терновцев сам пришел к нам на помощь: "Не пристало порядочным людям так скороспешно, так предвзято облачать оценочные свои суждения в заносчивую форму недоверия", - укоризненно, но миролюбиво пристыдил он нас. В свою очередь мы дружно извинились перед ним за свою излишнюю горячность, сославшись на гору выпитого, очень, очень просили его продолжить рассказ. "О, сколько нужно вложить в нашу жизнь труда, сколько нужно перелопатить словесной руды, чтобы выразить всю полноту, всю глубину человеческих чувств и мыслей. Ведь даже всякая, самая простейшая жизнь, сама по себе всегда ирреальна, абстрактна"... Ныряли, всплывая в волнах хаоса живые полновесные слова, удачно группируясь в краткие звенья тезисов, аргументов, выводов. А те, совокупясь в четкие выкладки и красноречивые отступления, заманчиво увлекая за собою нас, слушателей, да пожалуй, и самого рассказчика... Захваченный потоком нахлынувших мыслей, он говорил нам: "Оправдывая всякое мировое зло общей греховностью человеческого индивида, люди и не подозревают того, что не своей врожденной греховностью они обязаны расползающемуся повсюду злорадству, а тому, чем накликаются эти несчастья - своей паскудностью, агрессивностью характера, который формируются тем или иным обществом и политическими системами. Люди, ожесточившиеся, лишенные сокровенного чувства души, в значительной степени влияют на программу Высшего разума, что разлит повсюду во вселенной, и который управляет и самой жизнью, и деятельностью человечества в настоящем, управляя в прошлом и станет управлять в будущем..." Умолкнув, он долго-долго молчал, неприятно уставившись в одну точку и как будто ничего не видел, ничего не слышал. Его словно бы кто подменил. Было неясно: то ли данной манерой он снимал с себя стрессовый груз, то ли так тщательно готовил ответ, чтобы в нем не затронуть нечаянно для постороннего уха чего-то лишнего, сакраментального... Вспыхнув, подобно живому огню, он заговорил порывисто, как-то сразу, вдруг ошеломляюще: "Алхимия мысли - это полное раскрепощение, раскованность души и ума человека. Алхимия мысли - абсолютная вершина гениального, всего беспредельного - это божество божества, как в музыке, в науке, так и в любом виде искусства, постигаемое лишь запредельным волевым устремлением обогащенного сознания. Алхимия мысли - эта та царственная сила власти сверх-разума, сверх-сознания, которая способна вершить не только судьбы отдельных людей, но предопределять на будущее развитие всего человечества!" - заключительным аккордом прозвучали в тот день для нас замысловатые слова Терновцева. Через некоторое время мы с ним покинули ресторацию и вернулись в свой вагон...
      ПОСЛАНИЕ ПРОРИЦАТЕЛЯ Рассказ четвертый
      И нет конца, мелькают версты, кручи, Останови! идет, идет испуганные тучи, Закат в крови! А.Блок
      Добравшись до своего купе, преодолев на своем пути целый лабиринт дверей и коридоров, мы с Терновцевым облегченно вздохнули и устало плюхнулись прямо на неразобранные свои постели. Хмель отяжелил и клонил мою голову в сон. Меня мутило. Перед глазами все плыло, а изнутри противно и муторно так подташнивало. Чтобы избавиться от этого неприятного ощущения, я снова встал, "опохмелиться" минералкой, а затем, несколько проветрившись на сквозняке в коридоре, сел за стол и начал записывать в своем дневнике на свежую память, обстоятельно и точно все свои впечатления от прошедшего дня. Дело у меня, надо сказать, продвигалось не шатко, не валко. Мне никак не удавалось схватить самую суть и подстроиться под нужную тональность повествования. Переводилась за зря целая куча высококачественной, лощеной бумаги: исписанные и скомканные листы из блокнота ворохом валялись на полу у меня под ногами, а дело никак не шло с места. Суетность моего неугомонного бодрствования и назойливое шуршание бумаги, видимо, очень мешали Терновцеву спать, так как уже через непродолжительное время, откинувшись к стенке, он приподнялся на локте и, увидев вокруг столько бумажного сора и хлама, ехидно подтрунивая, спросил: "Что это за творение такое, что не дает никому покоя?" "Пишу Апокалипсис. Правда, только со своим числом зверя и советским светопредставлением, а не тем, что есть в библейском откровении Иоанна Богослова, - несколько неохотно ответил я и искренне пожаловался. - Да вот только что-то никак не идет у меня, не клеится". "Получится! "Пускай годами мысль зреет, чтоб совершенной стала красота, - участливо подбодрил он. - А не воспользоваться ли для верности тебе копиями моих писем, в которых преследовались подобные задачи и цели!" - после некоторого раздумья предложил Терновцев уже вполне серьезно. Вынув из кожаного своего портфеля пачку писем, он протянул их мне. Я с благодарностью принял и тут же с усердием начал все подряд читать. Речь в них шла о том, "что надлежит быть вскоре". Несмотря на то, что эти письма относятся к сугубо официальной переписке - в общем представляли собой целый сборник посланий, близких меж собой общностью идей и целей, - письма эти и сами по себе в раздельности, несли нужную мне информацию, но целый их пакет и пестрота их предназначения позволили мне еще и разглядеть автора писем изнутри, узнать, как он сам себе мыслит и чувствует, какую гражданскую позицию занимает в жизни... - Я хотел помочь советским людям... Я вырвал из своей груди животрепещущее сердце и зажег его освященным огнем мироздания и отдал бескорыстно его людям, чтобы оно вместо факела озаряло во мраке дня и ночи их многотрудный путь к Богу. Так они, несчастные богоотступники, святазарным огнем его, стали греть свои мерзкие задницы, - констатировал желчно Кассандр неприятием, невостребованностью его идей всем нашим полудиким обществом...
      К ЖЕНЩИНЕ...
      Эй, кабатчик, вина как огонь приготовь, Чтобы в сердце вскипела остывшая кровь; Чтоб хоть песня сне стала единственным другом, Ибо все изменили - и друг, и любовь... Омар Хайям
      Здравствуй же, миля, милая моя недотрога - Вера Прямоты! Здравствуй, мой несговорчивый, мой горячий друг! Тот, кто враждует с тобой, - твой горячий друг, указано в Коране... Если считать данное высказывание истинным по сути своей и верным для наших отношений, то нам давно бы уж следовали заключить меж собой пускай хрупкий, но осязаемый мир. Вполне доверяя этому благовествованию из книги книг, я первым протягиваю тебе свою руку как знак чистой дружбы, искренне говоря: "Мир Вам! Ты ничто и я ничто - вместе мы пейзаж!" Я не знаю, что ты мне на это ответишь, но если ты скажешь мне нежное что-то, я озолочу тебя, и весь мир будет лежать поверженным у твоих ног. Я сделаю тебя владычицей Великой Бесконечности... Да, правда! Истинная правда, что ранее я тоже обещал тебе вроде бы золотые горы, но с оговоркою, что я не могу до положенного срока обращать свои отверженные знания, обретенные отречением от тщеты мирской на исполнение каких-либо суетных желаний, так как был намертво схвачен, как стальным спрутом, жесточайшим стечением множества неблагоприятных для меня обстоятельств. И, конечно же, такая редкая по своей природе женщина, как ты, не только своей внешней, телесной красотой, но и своей врожденной сообразительностью, не могла не заметить того, что "король-то голый!" Что все мое богатство - одни красивые прожекты, которые с позиции нормального человека никогда не воплотятся в жизнь... И взыграло твое женское самолюбие, и наступили сумерки богов... Парадоксально мыслящего пророка, гения, человека, которому свойственно алогичное самоутверждение: движение от уюта, комфорта навстречу жизненному драматизму, экстремальности, обеспокоенного не за собственную судьбу, но за судьбу народа, мира в целом, видя в этом богатое содержание счастья, смысла жизни, - ты осудила как самого последнего и лживого еретика... Я к неверной хотел бы душой охладеть, Новой страсти позволить собой овладеть. Я хотел бы, но слезы глаза застилают, Слезы мне не дают на другую глядеть. Я тебя ни в чем не виню, во всем я сам виноват. Виноват, что испытывал себя так часто для искушения. Мне не следовало знакомить тебя и со своей зловещей книгой. Твоя душа, отягощенная осадками безверия от мрачного советизма, не готова была воспринимать такого жестко-свободного пробуждения, что проповедуется мною в ней. Покорно вянущий цветок, ты - слишком слабое создание для нашей беспощадной действительности. И как бы ты не ухищрялась скрыть это от других за своею напускною леденящей чинностью, своим ужасающим холодом речей, поверь мне, тебе все же плохо удается. Я знаю, что душа твоя потаенно стремится погреться у живого костра обновленных идей. ей не чужды и горячее правды слово, и обжигающая магии мысль, и огненные сверхчувства... Да, я был не очень свят с тобой, моя святая, и не плакал о грехах своих... Вызывая к жизни через заговорное слово тончайшую субстанцию живых идей как самые желанные сочетания творческой мечты, обращая свои нафантазированные замыслы в их материальную сущность, я должен был прежде зажечь, очаровать, предвосхищая восхитить тебя, чтобы самой новейшей новизною пробудить у тебя к себе бесконтрольное доверие... Без доверия верного зрителя как сбыться диву дивному, как сотвориться чуду чудному - будь то волшебник-факир, вытворяющий сверхискусство, хотя бы семи пядей во лбу. Без веры нет никакой идеологии! Нет никакой религии! Нет никакого Бога, без истинной веры!!! В поисках ангельской святости, света на свете в образе женщины. В поисках женщины - Веры, как дамы сердца, которая соединила бы в себе реальную женщину-примадону, доступную для физического обладания, и женщину-мадону, которой можно только любоваться и восхищаться, на которую можно только молиться издали как на богиню, я исколесил не раз сквозь бури всех невзгод, повдоль и поперек, бескрайнюю советскую планиду... От монгольских владений пустынных царевен я шагал до безмолвно холодной тундры - царства Наины. Я искал Кудашу по обширным степям Казахстана. В поисках Гелии я взбирался по горным вершинам Киргизии почти что на самое небо. Шаганэ я надеялся встретить в раскаленной Средней Азии... От зловещих русалок восточных морей я спешил лицезреть королеву янтарной Балтии... И только здесь, в самом центре России, повстречалась ты мне, моя милая, драгоценная! Я потерял себя, меня объял испуг, Но вот себя в тебе я обнаружил вдруг. Ты от себя меня не отдавай мне боле, Коль нет меня во мне, когда я не с тобой! Букет цветов я шлю тебе с письмом, а не цветы. Что мертвые цветы в сравнении с тобою? Нет на земле таких-то и живых цветов, которые ты не смогла б украсить иль затмить своей красою!!! Прощайте! Вас помнящий всегда, знакомый Ваш - Евгений Терновцев. P. S. До самого конца мая, ежедневно в семь часов вечера я беде ждать с Вами встречи у паперти Дмитриевского храма. Буду ждать в погоду, и непогоду. Не дождусь: и с песней, и с Россией разочтусь... Знайте, что и тогда не по моей злой воле в этой стране снова будет пролита кровь, если даже я покину навсегда эту юдоль безверия и лжи с глубоким огорчением и душевной болью... Сердца моего хоть и кровавые слезы - любвеобильные слезы... Знайте, что и песни мои, выпестованные неуемным сердцем пророка-подвижника, были бескорыстной дань откупа за всех живущих на этой земле от гнева и наказания всевышнего... Знайте, что никакой самый рьяный на свете "пастух" не сможет устеречь теперь "наше" растревоженное ущербное "стадо". Только мое присутствие здесь еще сдерживает граждан сих от новой Великой Смуты. Нет, это не блеф, не каприз, не обман чувств и не промах рассудка. В познаньях тайны бытия бессилен и праведник, и мудрец. И царь царей не властен над хаосом пространства и времени. Я один постиг дисгармонии их совершенства. Небо, время и пространство знают о моем земном главенстве. Одного лишь, как и всем, мне найти не дано - код от шифра бессмертия, код от шифра любви... Я у ног твоих, смотри, С смертною тоскою, Ну прости же, ну прости! Сжалься надо мною! Неужель я виноват Тем, что из-за взгляда Твоего я был бы рад Вынесть муки ада? Что тебя сгубил бы я, И себя с тобою Лишь бы ты была моя, Навсегда со мною!
      ЛИТКОНСУЛЬТАНТУ
      Шепнуть о том, перед чем язык немеет, Усилить бой бестрепетных сердец Вот чем певец лишь избранный владеет, Вот в чем его и признак и венец. Аф. Фет
      Ну и поделом же мне! Так мне и надо! Сам виноват, что досталось от Вас по "мурсалу" за тот каскад примитивных ошибок, что был допущен в моей рукописи. Впредь буду умнее и не стану больше передоверяться нашим бытовикам-ханыгам, если когда-либо вновь придется прибегнуть к услугам их сервиса. Выражаю Вам свою глубокую признательность за дельный совет "сочетать сказанное с формой сказанного". Ценную правку некоторых мест в рукописи, хотя и не согласен категорически с одним из Ваших высказываний, где Вы утверждаете, что многие мои размышления об экологии, о религии, свободе, добре и зле слишком "позднего зажигания" и не могут привнести какого-либо положительного заряда в отечественную литературу. Привожу этот тезис дословно: "Но вот беда - обо всех этих понятиях вы пишете не первым, многие писали об этом, простите, лучше Вас!" Интересно все же было б узнать, чьей же это рукой водило провидение и кто тому свидетель и судья? Уж не те ли это "многие", кому чужды страдания и сомнения, и другие, Родственные им существа с повышенной творческой плодовитостью? И кому так легко удалось усыпить бдительность очень строгого критика в Вашем лице? Если рассуждать по-Вашему на этот счет, то выходит, что и современному человеку нечего было родиться и жить на белом свете, коль до него уже рождались и жили раньше такие же люди: ели, пили, плакали и смеялись, любили и ненавидели, проделывая физически и ощущая чувственно все это, возможно, намного лучше нашего поколения, или же, по крайней мере, многих из них... Если искать ошибки, а не прекрасного в художественном произведении, то немало стилистических огрехов можно даже найти и в произведениях известных, маститых, классиков, уж не говоря о нынешних "горе-писаках" гонят одну мертвородную, "чернуху" столько мусора, аж жуть берет... Взять, к примеру, хотя бы стихотворение "Зимний вечер! А.С.Пушкина, которое считается всеми знаменитостями языкознания - жемчужиной поэзии, перлом стихосложения. Миллионы школяров ежегодно в обязательном порядке зубрят его наизусть, не зная, что в строфе: "Спой мне песню, как девица за водой по утру шла; спой мне песню, как синица тихо за морем жила", таится грубейшая смысловая ошибка, непростительная и для гимназиста начальных классов. Не может петь, как девица пожилая женщина, будь она трижды няня Пушкина, не может она, тем паче спеть и, как синица... Но могла, по всей видимости, спеть о том, как девица за водой по утру шла. Могла она и спеть о том, как синица тихо за морем жила... Не замечают этого почему-то придирчивые учителя, пренебрегают этим, игнорируя очевидную ошибку, и щепетильные во всем академики-лингвисты, составляющие школьные учебники, предназначающиеся для обучения детей... Сущность всякого вида искусств, по-моему, заключается в выявлении художником только самого себя - полно реализуясь только в чистом субъективизме: не важно какой темы, какого времени касается кисть художника, а важно то, как она прикасается: поет ли с "голоса чужого", то ли поет "по-свойски", даже как лягушка; приносит ли эстетическое удовлетворение читающему, слушающему, созерцающему; способна ли пробудить в людях закодированную убаюканную их совесть; вызывает ли у них душевный порыв к милосердию, правде, свободе; обогатит ли человечество смелой идеей, новым познанием... В отличие от тех "многих", кто с пустотой в голове и груди, но кем Вы так гордо восторгаетесь, я пишу все свои вещи не в праздно-словоблудной грезе, а по наитию великомученика, страстотерпца, по подсказке Высших Начал, пишу только для свободных и вполне понятливых людей и с одной, но вечной темой - темой свободы и любви!... Так мог ли я рассчитывать на большую помощь от советского издательства, чем те крохи, что заполучил? Конечно же - нет! Поскольку живу в бесправном государстве-концлагере, в Союзе Сатанистов, Сообществе Рабов. Признайтесь! Ведь и Вы "повязаны" инструкциями Кремля, так как находитесь на службе у системы и являетесь, как все, кто служит ей, рабом и собственностью КПСС. О, как это унижает и оскорбляет жизнь!!!
      КОРИФЕЮ ЛИТЕРАТУРЫ Мне очень больно огорчать идейного собрата по перу и житейским невзгодам своим безотрадным сообщением. (Умолчать не могу по принципиальным соображениям). Речь идет о более чем странном поведении сотрудников Вашего фонда, куда в начале ноября я обратился, чтобы принять участие в литературном конкурсе, объявленном через СМИ. Работу мою приняли в представительстве Фонда, однако при этом неприминули бросить в мой адрес ядовитую реплику: "Не успели объявить конкурс, как люди тащат в фонд свои толстенные рукописи"... И невдомек кабинетному грамотею, что труд сей не единочасье состряпан графоманом-писакой, но есть плод десятилетних раздумий... Где ему знать, что эта рукопись собиралась по крупицам с картонных обрывков, исписанных собственной кровью того, кто в жутких страданиях виделся с Богом, говорил с Ним, исполнял волю Его!!! Через две недели, как и было мне сказано, я пришел туда снова, чтобы узнать об участи своей книги... "Какая рукопись, какая книга?... Никакой рукописи Вы нам не сдавали", оглаушила меня сходу очень нервная секретарша, встретившая меня у порога прихожей. "У меня ее взял Ваш работник,... историк - две недели тому назад, - стал я объяснять ей невозмутимо. - Посмотри у себя хорошенько, она в черной обложке: на одной стороне ее выделено каллиграфически серебром - "Под черной звездою". Она у меня в единственном экземпляре", - уже с тревогой попросил я ее. "Никакой такой мужчина здесь не работает! И никаких рукописей мы не берем на конкурс, кроме готовых, уже изданных книг. Понятно Вам?!" - раздраженно отрезала она с угрозой в голосе и стала выпроваживать меня за дверь... "У меня есть расписка в получении", - сблефовал я, доставая из кармана вчетверо сложенный чистый лист бумаги. Магия бумаги подействовала на нее ошеломляюще!... Она тут же призналась, что моя вещь действительно находится у нее. Зашла в комнату и сразу вынесла ее мне. Оправившись от замешательства, она заинтересованно спросила: "А что Вы с ней теперь будете делать?" "Золотой самородок не блестит и, несмотря на это, все равно останется золотом самой высокой пробы", - беззлобно ответил я, уходя. Неправда ль, Александр Исаич! Эта история очень смахивает на смешной анекдот? Но, право ж, мне не до смеха: "все это было бы смешно, когда бы не было, так грустно"... Александр Исаич! Денежная премия не прельщает меня как скушная необходимость для обладания материальными благами жизни, а нужна мне как необходимая возможность издать достаточным тиражом эту мировую книгу, которая могла бы стать и вечным памятником миллионам безымянных людей, сгинувших в советском Гулаге; и быть спасательной вакциной от пороков и заблуждения для всего человечества... С уважением - Евгений Терновцев
      ЭНЦИКЛИКА I Обратиться к Вам с этим письмом меня побудила больная совесть человека, гражданина, патриота. И путь сегодня эти священные слова по чьей-то вине еще звучат высокопарно и сухо, однако те чувства, что мною вложены в них из недр души, неподдельны и веют откровением... Прежде чем начать изложение основной темы своего письма, я должен буду перед Вами извиниться за свое непрошенное вторжение, за обход многих инстанций. Причина, побудившая меня написать непосредственно Вам, это не только стремление выразить восторженный порыв патриотических чувств, разбуженных во мне революционным преобразованием и обновлением, происходящим в нашем обществе, но это еще и осознание своего гражданского долга, обязывающего меня сообщить Вам о некоторых наиболее перспективных результатах исследований, проводимых мной с области парапсихологии. ...Если представить себе, что на какой-то миг мне удалось освободиться от давлеющего постоянно над нашим сознанием предвзятого суждения обо всем ирреальном да вдобавок, если нам посчастливилось "каким-то непредвиденным образом" проникнуть в самую сущность иррациональных явлений, будь то феномен воздействия или предчувствия, или предвидения, они не вызовут у нас изумления, а будут восприниматься в нашем измененном этим отношением сознании, как нечто привычное, достоверное, как естественный сон, или гипноз, но только более высокого уровня и более грандиозных возможностей. За все время сеанса, с момента погружения в глубокий транс, человек всюду ощущает какое-то обжигающее присутствие божественного, которое позволяет обрести самые сокровенные эзотерические знания, извлечь из другого временного измерения, из далекого будущего наиценнейшую информацию - будь то сфера научная, военная, политическая или же какая-либо другая область культурных ценностей... Подобного состояния сознания люди достигали и в далекой древности. Счастливой многомерностью обладали в какой-то степени еще китайские и индийские философы, основатели религиозных учений венданта и дао. Были известны некоторые особенности этого состояния в последующем и мудрецами Востока и жрецам - оракулам дрейвней Эллады, а также великим славянским волхвам, пророкам и первоизвестникам буддизма, христианства, магометанства, многим европейским алхимикам средневековья, а в более позднее время - отдельным выдающимся ученым, поэтам, художникам, музыкантам... Великий Паганини утверждал, что знает особый секрет рожедния наипроникновеннейших звуков, доставляющих людям и печаль, и радость... И в этом не было и тени бахвальства: у бессмертных его мелодий - вечная жизнь... Даже в новейшее время наш современник, американский ученый Ли, будучи уже всемирно известным, как-то признался в кругу друзей, что гениальному открытию луча лазера предшествовало явившееся ему божественное озарение... Именно предвосхищая своим загадочным возникновением создают ореол непостижимости, недоступности. Содержащиеся в видениях высшей осведомленности, они тормозили и тормозят раскрытие истинного знания. Затмевают нашу память своим роскошным великолепием, загадочные явления порождают в людях страх, богобоязнь, отсюда и всевозможные мистические туманы: культы, религии... Многолетние исследования этих явлений уже сегодня помогают сделать кое-какие выводы относительно того, что человечество могло бы развиваться куда как радостней и менее безболезненно, чем оно развивалось до сих пор, если бы люди сумели сегодня освоить поистине неограниченные возможности, заложенные в человеке самою природою. Еще на первых порах эволюции живой организм, приспосабливаясь к окружающей среде, вырабатывал в себе такие необходимые ему свойства, которые обеспечивали выживание вида. Это не только общеклассические, но и неклассические свойства, заключенные в имунно-интуитивных системах, такие как гипноз, предчувствие, предвидение... Примеры прозрений на всем историческом пути человеческого развития запечатлены в наскальных рисунках и в зашифрованных письменных, в фантастических мифах и в красивых легендах - все это может послужить убедительным подтверждением этой концепции.