Капли дождя сотворили чудо с полями, на которых вызревала когда-то поздняя пшеница. Припавшие к земле колосья встрепенулись, поднялись в полный рост, зазолотились спелыми зернами. Кстати сказать, потом из этого зерна выпекли хлеб, который прославился на все Колоколесье и далеко за его пределами тем, что тесто караваев и буханок слегка отдавало алкоголем, а каждый ломоть напоминал по вкусу тот или иной сорт вина.

Джон-Том наблюдал сквозь пелену дождя и тумана за преображением Оспенспри. Город как будто разогнулся, скинул с себя тяжкую обузу.

Постройки и те, кто ютился в них, словно вдохновились метаморфозой, которая произошла с черным облаком. Чем светлее становилось последнее, тем радостнее делались Оспенспри и окрестности. На глазах у Джон-Тома город превратился из островка запустения и отчаяния в истинный цветок севера. Глиняные хижины исчезли без следа, на их месте вознеслись к небу величественные здания из дерева и камня. Грязь под ногами моментально высохла, явив взгляду брусчатку белого мрамора с красноватыми прожилками. Облепленный зеленой слизью фонтан преобразился в изящный шпиль, украшенный воздушными арками; из десятков отверстий хлынули прозрачные водяные струи. Возникли вновь и мраморные статуи, и сотни сверкающих зеленых гранатов — оливинов, которые дали площади ее название.

Облако стало как бы растворяться в воздухе, причем процесс шел удивительно быстро. Вскоре над городом впервые за несколько недель засияло солнце. Истомившаяся от жажды земля впитывала влагу, которая миновала канализационные стоки и разинутые пасти горожан. Утратив свое могущество, облако заодно с пертурбацией, признаком которой оно являлось, растаяло, словно его и не было.

Вместе с городом воспряли и обитатели Оспенспри, а также Мадж, который лишился горба и отплясывал теперь сарабанду на цоколе бассейна, окружающего фонтан. Однако внимание Джон-Тома привлек вовсе не выдр, а тот самый лис, который единственным из горожан отважился приблизиться к джипу. Высокий и стройный, он стоял, горделиво подбоченившись, перед Клотагорбом; на нем были уже не лохмотья, в которых он появился на площади, а шикарный костюм из темно-коричневой, отороченной зеленым бархатом ткани. Деревянные пуговицы украшала медная отделка. Меж слегка тронутых сединой ушей располагалась зеленая же фетровая шляпа с кожаным верхом. Джон-Том прикинул на глаз, что старик будет, пожалуй, ему по плечо.

— Меня зовут Соренсет, — сообщил лис, вежливо поклонившись чародею и молодому человеку. — Я старший советник Магистрата Оспенспри. Мы весьма вам обязаны, сэр. Ваш гений и столь своевременная помощь спасли нас от ужасной беды. Я счастлив засвидетельствовать свое почтение величайшему из волшебников.

— Жители Оспенспри славятся своей наблюдательностью, — фыркнул Клотагорб. — Я совершил лишь то, что сделал бы на моем месте любой мало-мальски приличный маг.

— Однако до вас это никому не удавалось. — Соренсет зажмурился и запрокинул голову, наслаждаясь благодатным теплом солнечных лучей. — Вы сняли с нас проклятие. В Оспенспри и раньше случались неприятности, но они никогда не затягивались надолго. Мы уже начали опасаться, что черное облако зависло над городом навсегда.

— Оно может вернуться, в прежнем обличье или в каком-нибудь ином.

— Что вы сказали? — переспросил изумленный лис. — Разве такое возможно?

— Разумеется, возможно. Я уничтожил облако, но не причину его появления. До тех пор пока эта причина сохраняется, каждое утро будет отличаться от предыдущего, а мы, ложась спать, рискуем проснуться совсем не такими, какими легли. Чтобы устранить указанную причину, мы трое и отправились в путешествие, покинув свой дом на юге.

— Если вам что-то нужно, — заявил Соренсет, — вы только скажите, и мы постараемся снабдить вас всем необходимым. Ведь вы восстановили наш город, наши тела и души.

Лис повернулся и указал на великолепные здания, выстроившиеся по периметру площади. Из раскрытых окон и распахнутых дверей доносились смех, радостные возгласы, хмельные крики. Шум стоял такой, что у Джон-Тома зазвенело в ушах, и он мысленно возблагодарил судьбу за то, что в веселье принимает участие лишь половина горожан; что касается второй половины, ее составляли те, кто чересчур увлекся поглощением живительной влаги. Они мирно дремали на порогах своих жилищ, на садовых скамейках или просто на земле, набираясь, по-видимому, сил для грядущих праздничных торжеств.

Мадж спрыгнул с мраморного цоколя, кинулся к Джон-Тому и облапил его. Из пасти выдра вырывались нечленораздельные звуки — нечто среднее между лаем и улюлюканьем. Юноша пошатнулся, не устоял на ногах и рухнул навзничь, увлекая за собой Маджа. Сердиться на выдра он не мог, ибо, во-первых, Мадж обладал способностью заражать окружающих своим настроением, а во-вторых, он и сам несколько переусердствовал, пробуя на вкус капли животворного дождя. Юноша ощущал легкое головокружение; он добродушно ухмыльнулся, глядя на восседавшего на нем Маджа. Что же до Сорбла, тот летал вокруг фонтана, постепенно сужая круги. Наконец произошло то, к чему неминуемо шло дело: филин неверно рассчитал расстояние, задел крылом о фонтан и плюхнулся в бассейн, так что Джон-Тому с Маджем пришлось выуживать его оттуда. Соренсет и Клотагорб взирали на охватившее молодежь безумие со снисходительным видом, как то и пристало существам столь почтенного возраста.

— Кажется, — заметил лис, — все вопросы придется решать нам с вами.

Остальные, по-моему, не в том состоянии.

— Я даже рад этому, — отозвался волшебник. — По крайней мере, никто не будет задавать дурацких вопросов. Вы хотите знать, что нам нужно? Я сейчас перечислю. Кстати, помимо припасов на дорогу, надо бы позаботиться и о ночлеге. Надеюсь, хоть кто-то из трактирщиков к ночи достаточно протрезвеет.

— Я знаю подходящее местечко, — сказал Соренсет. — Лучшего вам не найти. Когда владельцы узнают, кому дают приют, они будут безмерно счастливы. Насчет оплаты не беспокойтесь. Вы — гости Магистрата, который действует от имени жителей благодарного Оспенспри.

Музыка, которую исполнял оркестр для увеселения пирующих, была томной и ненавязчивой, благо из инструментов наличествовали исключительно флейты и струнные. Обычно подобная музыка доводила Джон-Тома, в прошлом рок-гитариста, чуть ли не до исступления, но сейчас он вдруг обнаружил, что после долгого путешествия с юга на север наслаждается покоем и мягкостью звуков. С профессиональной точки зрения его весьма заинтересовали многочеренковая флейта, на которой наигрывала рыжая рысь, и тридцатиструнная лира в лапах разряженного гиббона. В сравнении с последней двойной набор струн на дуаре Джон-Тома казался детской игрушкой. Однако у гиббона, когда он идет, лапы волочатся по земле, а человеческие руки вовсе не такие длинные. К тому же, продолжал размышлять юноша, пощипывая струны дуары, пускай-ка этот гиббон извлечет хотя бы парочку аккордов из инструмента, который связан с параллельным измерением!

Поневоле создавалось впечатление, что горожане, все до единого, стремились лично выразить благодарность своим спасителям. Если бы не Соренсет, который вежливо, но твердо преграждал путь большинству признательных оспенсприйцев, путешественникам пришлось бы туго. Тем, кто не понимал сразу, лис доходчиво объяснял, что путники устали, а впереди у них долгая и трудная дорога.

Поток славословий слегка ослабел после пертурбации, которая случилась ближе к вечеру. Она не могла равняться с той, что притянула к городу черное облако, ни продолжительностью, ибо длилась всего-навсего минут десять, ни серьезностью, однако отрезвила жителей Оспенспри и остудила наиболее горячие головы. Горожане и все прочие превратились в разноцветных бабочек, а здания обернулись коконами всевозможных размеров и форм. Перед тем как пертурбация завершилась и мир возвратился в нормальное состояние, то тут, то там можно было заметить нервное трепетание сверкающих крылышек. Это событие несколько подпортило эффект, произведенный действиями Клотагорба. Внезапно оказалось, что Соренсету уже не нужно отгонять тех, кто рвался облобызать лапы чародея.

— Неблагодарные создания, — проронил волшебник, отправляя в рот ложку супа. — Им, видите ли, мало того, что я спас город! Изволь, мол, спасти мир, тогда посмотрим!

— Не судите их слишком строго, — произнес Джон-Том. Юноша доел то, что было у него в тарелке, и откинулся на спинку стула, ощущая приятную тяжесть в желудке. Сытный ужин в таверне, особенно по сравнению с торопливыми перекусами по пути, за которыми следовали казавшиеся бесконечными часы тряски на разболтанном джипе, напомнили ему, что еда — не только необходимость, но и блаженство. — Они не ведают, что происходит. Быть может, мы с вами единственные, кто знает истинную причину изменений, — мы и, конечно, тот, кто захватил пертурбатор.

— Невежество не извиняет дурных манер, — буркнул Клотагорб; тем не менее чувствовалось, что Джон-Тому удалось несколько успокоить волшебника.

К ним за овальный стол подсели Соренсет и прочие члены Магистрата.

Клотагорб, который не успел еще переварить обиду, предпочитал отмалчиваться, а потому рассказывать о путешествии и планах на будущее пришлось юноше. Советники внимательно слушали. Когда Джон-Том кончил, председатель Магистрата, самец белки-летяги по имени Талла, летательную перепонку которого украшали многочисленные знаки отличия, заявил:

— Одно можно сказать наверняка. Тот транспорт, на котором вы приехали, дальше будет бесполезен. Путь пролегает по горам.

— А как насчет ездовых змей? — справился Джон-Том.

— Они не выдержат холода, который царит на Плато.

— Значит, пойдем пешком, — хмыкнул Клотагорб и принялся постукивать по столу пальцами обеих лап. — Перспектива, разумеется, малопривлекательная, однако она пугает меня гораздо меньше, чем то, что может ожидать нас, когда мы доберемся до цели.

— А что предлагаете вы? — спросил юноша.

— В Оспенспри, — отозвался после недолгого молчания Соренсет, — проживает немало тех, кто промышляет извозом. Но кто из них согласится отправиться на Плато в это время года, я не могу даже предположить. Мы постараемся узнать, нет ли среди них добровольцев, но не более того.

Понимаете, одно дело припасы, и совсем другое — жизнь горожанина.

— Конечно, понимаем, — фыркнул Клотагорб.

— Я пойду узнаю, — вызвался нервозного вида бандикут. Он извинился перед гостями, выбрался из-за стола и поспешил к выходу.

— С нас хватит и одной-единственной лошади, чтобы везла поклажу, — продолжал Клотагорб. — Признаться, относительно добровольцев меня гложут сомнения.

— Вы же спасли город! — воскликнул Джон-Том.

— Мой мальчик, — изрек чародей, одарив юношу высокомерным взглядом, — поживи с мое на свете, и ты тоже придешь к выводу, что альтруизм не относится к числу самых распространенных добродетелей.

Установилась тишина. Неожиданно ее нарушило громкое чавканье, которое донеслось из-за соседнего с овальным стола. Джон-Том искоса поглядел на Маджа. Тот жадно поглощал здоровенную жареную рыбину, причем уткнулся в нее всей мордой, так что над тарелкой виднелась только его макушка. Джон-Том наклонился и прошептал на ухо приятелю:

— Ты что, не можешь жевать с закрытым ртом?

Мадж оторвался от рыбы и уставился на юношу. Из пасти выдра торчал недоеденный кусок, морда была вся в масле.

— Ну, ты даешь, начальник. Слушай, покажи-ка мне, как жуют с закрытым ртом, сделай одолжение. А ежели не можешь, тада не мешай. — Он снова погрузился по уши в рыбину. На зубах у него захрустели рыбьи косточки.

— Я имел в виду другое, — проговорил Джон-Том, еле сдерживаясь, чтобы не вспылить. — А именно: шум, с которым ты ешь.

— Чем он тебе не нравится?

— Это неприлично. Есть надо тихо, а когда жуешь — закрывать рот.

— Приятель, — вздохнул Мадж, — люди что, все такие чокнутые? Я не могу есть иначе, даже если б захотел.

— Почему?

— Потому что пасть у меня не как у обезьяны, понял? Тебе закрыть едальник проще простого, ведь твои челюсти не выпирают вперед. На, полюбуйся. — Выдр придвинулся к Джон-Тому. Юноша отшатнулся и сморщил нос: от Маджа буквально воняло рыбой. — Сам видишь, дело не в желании, а в конституции.

— Извини, я как-то не подумал. — Джон-Том помолчал, взглянул на выдра, вернувшегося к прерванному занятию, нахмурился и произнес:

— Эй, погоди-ка…

Докончить фразу ему не удалось, ибо вновь заговорил Клотагорб.

Слова волшебника предназначались не членам Магистрата Оспенспри, но новоявленному участнику экспедиции:

— Ты, там!

Все разговоры мгновенно прекратились. Мадж мало-помалу сообразил, что взоры присутствующих устремлены на него. Он повернулся и переспросил с набитым ртом:

— Кто, я?

— Ты, ты, водяная крыса, — отозвался волшебник, пристально глядя на выдра сквозь шестигранные стекла очков. Джон-Том переводил взгляд с одного на другого и нетерпеливо предвкушал продолжение.

Мадж, как видно, почувствовал, что дело пахнет керосином. Он аккуратно сложил остатки рыбы на тарелку и принялся облизывать пальцы.

— Что угодно его чародейству?

— Джон-Том сказал мне, что ты вызвался сопровождать нас на север.

— Угу. Раз Джонни-Том сказал, значица, так оно и есть.

— Интересно знать, с какой стати? — осведомился Клотагорб. — Что-то не похоже на тебя.

— Босс, может, не будем переходить на личности? — Мадж провел лапой по усам. — Я ж все растолковал Джон-Тому. Помогая здешним, вы помогли и мне. Я стал самим собой, и теперь мне не придется до конца жизни маяться с этим треклятым горбом. В общем, вы меня спасли, а долг платежом красен. Какой был, кривой да горбатый, я ведь не мог зарабатывать на хлеб.

— То есть лазить по карманам? — Будь у Клотагорба брови, они наверняка поползли бы вверх. — Или речь идет о воровстве вообще?

— Этта, сэрра, разве так встречают старого друга, который вдобавок по собственной воле вызывается сопровождать вас невесть куда? Ежели вы ни на что больше не годитесь, кроме как оскорблять меня, я…

— Никто не собирается преуменьшать благородство твоего поступка. Я всего лишь хочу уяснить для себя твои побудительные мотивы. Сдается мне, ты почуял, что опасность нам угрожает нешуточная, а потому, благо обладаешь зачатками разума, догадался, что спокойнее всего будет рядом со мной.

— Так, Мадж? — спросил Джон-Том.

— Приятель, ты меня обижаешь! Вы оба меня обижаете. Всякий раз, стоит мне предложить этим олухам свою помощь, тут же начинаются идиотские вопросы. Знаешь, парень, друзья так не поступают.

— Учти, тебе не поздоровится, если мы поймем, что ты втерся в нашу компанию только ради того, чтобы сохранить шкуру. Скажу откровенно, меня заботят не столько твои мотивы, сколько то, можем ли мы рассчитывать, что ты не сбежишь в решающий момент. Такого я допустить не могу. Я должен доверять всем своим спутникам. — Прежде чем Мадж успел возмутиться, Клотагорб наставил на выдра палец. Глаза волшебника за толстыми стеклами очков как будто потемнели, сменили природный карий цвет на тускло-рдяный. — Клянись, крысиный сын, отродье речной шлюхи, что отправляешься с нами по своей воле, что будешь исполнять, не прекословя, все распоряжения и что присоединяешься к нам не из трусости, а ради блага всех обитателей теплых земель. — Овальный стол, за которым сидели отцы города и гости, окутала алая дымка. Посетители не сводили глаз с Клотагорба. — Клянись кровью, которая течет в твоих жилах, разумом, который, может быть, обитает в твоем мозгу, вожделением, которое щекочет твои чресла. Клянись!

— Ладно, ладно, — пробормотал Мадж, выставляя перед собой обе лапы.

— Нельзя ли полегче, ваше чудо-действо? И че вы так пыжитесь? Конечно, клянусь.

Алая дымка растаяла, глаза Клотагорба обрели прежний цвет.

Удовлетворенный волшебник уселся поудобнее — его стул был чуть-чуть повыше, чем у остальных, что объяснялось заботливостью хозяев и особенностями черепашьего сложения, — подобрал вилку и воткнул ее в кучу речных водорослей, что лежали перед ним на тарелке.

— Отлично. Я принимаю твою клятву и беру тебя с собой. Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, сколь ужасными будут последствия, если тебе вдруг вздумается нарушить слово?

— А то, — буркнул Мадж. Вид у выдра был такой, словно ему глубоко плевать на угрозы волшебника. — Скока шума из-за ерунды! — Он совсем уже собрался было вновь приняться за рыбу, но тут к нему наклонился Джон-Том.

— Клотагорб впервые на моей памяти заставил тебя в чем-то поклясться.

— И что с того, приятель?

— Только то, что теперь ты не сможешь прятаться в кусты при первом же удобном случае. Тебе придется или держать слово, или сразу умереть, чтобы не связываться с разгневанным Клотагорбом.

— Слушай, паренек, не учи ученого, — выдр вонзил зубы в рыбину.

— Мадж, да что с тобой? — удивился Джон-Том. — Когда ты успел перемениться?

— С чего ты взял, что я переменился, приятель? Думаешь, я испугался этого старого хрыча? Еще не хватало! Просто я соображаю, что к чему, да пережил, между прочим, парочку ваших пертурбаций. Его толстозадость верно подметил: чем ближе к нему, тем безопаснее.

— Здесь я с тобой согласен, — сказал Джон-Том. — Хорошо, что ты идешь с нами. Кто знает, что нам предстоит…

— Чего? — встрепенулся Мадж, не донеся до рта очередной кусок. — О чем ты там болтаешь, кореш? Я так понимаю, его чудомудрие освободит пертурбатор, или как он называется, а потом — все по домам, верно?

— Может, да, а может, и нет. Рано или поздно мы столкнемся с тем, кто затеял все это, и предугадать, как он поступит, сейчас невозможно.

Освобождение пертурбатора означает спасение мира, однако нам от того не будет ни тепло, ни холодно. Трудно сказать, как все повернется.

По-моему, тот, кто поймал пертурбатор, не обрадуется нашему вмешательству в его дела.

— Ясненько. — Выдр положил кусок обратно на тарелку и привстал из-за стола. — Пожалуй, с меня хватит. Мы не договаривались насчет какого-то там психопата, который сидит на вашем прегорбаторе.

— А как же клятва, Мадж? — напомнил Джон-Том, кладя руку на плечо другу.

— Клятва? Разве я клялся торчать за столом, пока не лопну с натуги?

Ладно, извиняйте и все такое прочее.

Мадж отпихнул стул и устремился в мужскую комнату.

— Что стряслось с водяной крысой? — справился Сорбл, который расположился на насесте близ овального стола; он ухватил клювом жареную ящерицу, стащил ее с вертела, каковой был воткнут в насест, проглотил и довольно причмокнул. — Никак переел?

— Что-то я не припомню, чтобы за Маджем такое водилось, — отозвался Джон-Том. — Он, верно, наконец-то понял, во что ввязался, и поперхнулся собственной клятвой.

— Бывает, — философски заметил Сорбл. — Немногие из нас способны предвидеть последствия тех или иных поступков. Взять, к примеру, меня.

О чем я думал, когда записывался в ученики к Клотагорбу?

— Что? — переспросил чародей, окинув филина суровым взглядом. — Что ты сказал, Сорбл?

— Я сказал, хозяин, что мы все должны равняться на Джон-Тома, который подает нам пример своими песнями. — Филин вежливо рыгнул и улыбнулся, чтобы сгладить впечатление.