Чародей с гитарой (№5) - В плену пертурбаций

Джон-Том принял совет чародея к исполнению и погрузился в размышления. Чем дольше он думал, тем меньше оставалось у него энтузиазма. С пертурбацией, которая омолодила бы Клотагорба на добрую сотню лет, все обстояло далеко не так гладко, как казалось с первого взгляда. Ведь случись она в действительности, самому Джон-Тому окажется тогда минут семьдесят пять, а о том, что означает сей удивительный возраст и как из него выбраться, юноша не имел ни малейшего понятия. Какое-то время спустя он пришел к выводу, что его идея никуда не годится, а потому решительно отмел ее как откровенно бредовую. Чем опасен пертурбатор? Тем, что искажает реальность.

Искажать же искажение, подумалось Джон-Тому, несравнимо опаснее.

Мысли о сохранении побочных эффектов пертурбации вскоре сменились раздумьями о подступающих зимних холодах. Путешественники достигли тех мест, климат которых заставлял воспринимать даже не столь уж далекий Оспенспри как южный курорт. Днем было еще ничего, но вот по ночам стояла лютая стужа, хотя до прихода зимы, которая укроет землю белым снеговым одеялом, оставалось несколько недель.

Холод ничуть не беспокоил ни Маджа с его густым мехом, ни Сорбла, который, помимо наличия роскошной шубы из перьев, постоянно пребывал в блаженном подпитии, а потому не обращал на морозы ровным счетом никакого внимания. Дормас они, по-видимому, если и донимали, то не слишком сильно. Однако Клотагорбу с Джон-Томом приходилось туго. Им нечего было противопоставить даже предвестникам зимы. Озабоченность чародея проявлялась в том, что он заговаривал о погоде, по крайней мере, раз на дню.

— Нам необходимо как можно скорее отыскать и освободить пертурбатор, иначе зима застанет нас на Плато. Я вовсе не стремлюсь спасти мир ценой собственной гибели в северных снегах.

— Мы уложимся в срок, сэр, — заверил волшебника Джон-Том. — Если на обратном пути попадем в пургу, просто-напросто сядем на Дормас, и она довезет нас до дома. Помните, в договоре сказано, что она обязуется везти пострадавших.

— А кто будет показывать ей дорогу?

— Сорбл.

— Лично я, — Клотагорб презрительно фыркнул, — не позволю ему проводить себя даже до ванной комнаты.

— Ну, тогда Мадж.

Клотагорб поглядел на Маджа, который, насвистывая что-то себе под нос, раскалывал на камне обломком гранита размером с его кулак лесные орехи. Потом он перевел взгляд обратно на Джон-Тома.

— Я рад, мой мальчик, что ты, невзирая на тяготы, которые выпали нам в пути, сохранил свое уникальное чувство юмора.

— Сэр, я знаю, что Мадж порой ведет себя далеко не лучшим образом, однако если дело дойдет до выбора между жизнью и смертью, он, я уверен, не откажет мне в помощи. Или вы запамятовали, сколько раз он выручал меня в прошлом?

— Былого не вернешь, — изрек волшебник. — Важно не то, что было, а то, что есть. Сдается мне, мой мальчик, ты доверяешь не тому, кому следует.

— Я с вами не согласен, сэр. Мы с Маджем друзья. Верно, Мадж?

Выдр поднял голову, вопросительно взглянул на юношу и проговорил с набитым ртом:

— Что верно, приятель?

— Что мы с тобой друзья. Я только что сказал Клотагорбу, что, случись мне замерзнуть в снегу, ты меня обязательно вытащишь.

— Ну да, конечно, кореш! Что же это за друзья, коли один не может положиться на другого? Я дотащу тебя до теплых краев, пускай даже у меня на башмаках сотрутся подметки. Подыхать буду, а дотащу! Пускай меня всего перекосит с натуги, я буду тащить и тащить, пока…

— Эй, Мадж, смотри не переоцени своих возможностей.

— Спасибо за совет, парень. — Выдр отвернулся от человека и возобновил прерванное занятие.

— Ну как? — справился Джон-Том у чародея. Клотагорб улыбнулся.

— Разумеется, водяная крыса никогда тебя не обманывала.

— Ему, конечно, случается приврать — с кем не бывает, — но, в общем и целом, он парень неплохой.

— Да? Я бы сказал немножко иначе, но тебе виднее.

В разговоре возникла пауза, которая пришлась как нельзя более кстати, ибо Джон-Том уже собирался отпустить в адрес старого волшебника весьма нелестное замечание. Что за идиотская привычка — не доверять никому на свете?! С какой стати Маджу врать? Слегка остыв, юноша обнаружил, что, сам того не подозревая, время от времени скашивает глаза на выдра, как будто заразился пессимизмом Клотагорба.

Упрекнув себя в непоследовательности, Джон-Том с кислым видом допил остававшийся в кружке чай.

На следующее утро взорам путешественников явились увенчанные снежными шапками могучие пики. Джон-Том, внимательно изучив столь внушительное зрелище, поинтересовался у Клотагорба:

— Надеюсь, сэр, нам не придется карабкаться на них?

— Не знаю, мой мальчик, — ответил чародей, всматриваясь в даль. — Мне известно, что пертурбатор находится где-то там, но где именно, я, признаться, затрудняюсь сказать. Нам не остается ничего другого, как просто продолжать путь. Возможно, мы сумеем достичь своей цели.

— А если нет, шеф, что тогда? — справился Мадж, которого, по всей видимости, перспектива взбираться на горы прельщала ничуть не больше, чем Джон-Тома. — Повернем домой? Мол, разбирайтесь сами, а мы пошли?

— Увы, мой мохнатый друг, разбираться придется нам, ибо этого не в силах сделать никто другой. Мы должны взобраться туда, где томится в заключении пертурбатор.

Снежные пики возвышались на значительном удалении от того места на Плато, где разбили свой лагерь путники, а потому все тешили себя надеждой, что обнаружат пертурбатор задолго до того, как приблизятся хотя бы к подножию заоблачных круч. Джон-Том то и дело бросал исподтишка восхищенные взгляды на чародея. Клотагорб проявил удивительное присутствие духа, которое рисовалось еще более величественным на фоне непрекращающихся стенаний остальных членов экспедиции: по идее, ему первому следовало сетовать на превратности судьбы, ибо строение тела черепахи никак не годилось для лазания по скалам.

Миновало несколько дней. Горы по-прежнему маячили на горизонте, упорно не желая приблизиться хотя бы на пядь; зато появилась новая трудность — туман. Белесая пелена была столь плотной, что сквозь нее не могли что-либо различить даже необыкновенно острые глаза Сорбла, так что приходилось целиком и полностью полагаться на Клотагорба, который определял верное направление, руководствуясь какими-то таинственными соображениями.

— Терпеть не могу туман, — сообщил Мадж, принюхался и наморщил нос.

— И находятся ведь придурки, которые его обожают! По мне, так пропади он пропадом. Чем тут восторгаться, когда того и гляди заплутаешь?

— Помнится, — заметил Джон-Том, — я видел такое в фильмах, когда показывали Золотые Ворота в Сан-Франциско.

— Ворота из золота! — воскликнул выдр. Судя по тому, как заблестели его глазки, он мгновенно излечился от хандры. — Слушай, приятель, оказывается, и в твоем мире есть на что поглядеть! Пожалуй, жить там не так уж плохо, а?

— Мне жаль разочаровывать тебя, однако ворота, о которых я упомянул, вовсе не из золота. Их называют так потому, что они кажутся золотыми в определенное время суток.

— А, вон оно что… Значица, они не годятся и в подметки бриллиантовым вратам Мотарии? И впрямь жалко. Ну да ладно; а насчет Мотарии я слыхал, что… — И Мадж, не дожидаясь, пока Джон-Том изъявит желание послушать, пустился рассказывать свою историю. Когда он кончил, выяснилось, что туман стал гуще.

Останавливаться, однако, никто не собирался. Мадж продолжал принюхиваться, словно надеялся уловить в сыром, промозглом воздухе некий намек на затаившуюся угрозу. Внезапно справа от него послышалось невнятное бормотание. Выдр повернулся к человеку.

— Эй, кореш, я ничего не имею против того, чтоб ты распевал свои песенки, но че ты развопился, как раненый бегемот?

Джон-Том промолчал. Впереди проступал из пелены тумана лес, и юноша был занят тем, что пытался различить что-либо за первым рядом деревьев. Наконец он отозвался:

— Мадж, я тут ни при чем. По правде говоря, я как раз хотел спросить тебя…

— Меня? Да я держу пасть на замке, не то что некоторые!

— Не спорю, однако носом ты шмыгаешь так громко, что слышно на всю округу. Сделай милость, перестань фыркать. Кажется, я расслышал какой-то посторонний звук.

Мадж нахмурился, но подчинился. Он прислушался и сощурил глаза.

— Разрази меня гром, парень, ты прав! Надо же, я думал, тока ты можешь петь таким гнусавым голосом!

К Джон-Тому приблизилась Дормас. Она настороженно повела ушами.

— Вы тоже слышали, ребята? Кто-то то ли поет, то ли читает заклинание. И чувствуете, какой мерзкий запах?

— Чем пахнет? — спросил Клотагорб, который не отличался ни остротой слуха, ни зоркостью Маджа. Кроме того, все внимание волшебника было поглощено очками, которые постоянно норовили запотеть от сырости.

— Сдается мне, грызунами. — Дормас глубоко вздохнула. — В воздухе столько влаги, что трудно сказать наверняка.

— Верно, дорогуша. Так и чудится, что вот-вот захлебнешься.

— Мадж, — проговорил Джон-Том, состроив гримасу, — на будущее выбирай, пожалуйста, сравнения поизящнее.

— Приятель, против правды не попрешь.

— Да, грызуны, — подтвердила Дормас. Ноздри лошачихи раздулись.

Джон-Том ощутил себя беспомощным младенцем. Рядом со своими товарищами он выглядел совершенно невосприимчивым к запахам.

— Нельзя ли установить, сколько их там? — осведомился Клотагорб.

— Как тут установишь? — хмыкнула Дормас. — И потом, какая разница?

Мы ведь двигаемся не в том направлении.

— Вполне возможно, что возвращаться мы будем другой дорогой. — Волшебник задумчиво поглядел на клубящийся туман. — Лично мне было бы весьма любопытно узнать, по чьей территории пролегает наш путь.

Сорбл испустил тяжкий вздох.

— Мне тоже, — буркнула Дормас.

Мадж с недоверием воззрился на лошачиху, затем перевел взгляд на чародея.

— Вы что, спятили? Или забыли, что любопытство до добра не доводит?

— Волков бояться — в лес не ходить, — бросила Дормас и направилась к деревьям, обнюхивая на ходу землю.

— Мы находимся далеко от Оспенспри, за пределами цивилизации, — изрек Клотагорб и надел на клюв очки, которые немедленно начали запотевать. — Однако это ничего не значит. До меня доходили слухи о диких племенах, которые якобы населяют здешние чащобы. Было бы неплохо самим убедиться в их существовании.

— Начальник, а не проще ли прочесть какую-нибудь книжонку?

— Да будет тебе известно, господин недотепа, что никакие, как ты выразился, книжонки тут не помогут. — Чародей повернулся, намереваясь, очевидно, последовать за Дормас. — Их просто нет. Исследователи предпочитают изучать тропики или края с умеренным климатом. Здесь же до нас почти никто не бывал, поэтому нам предоставляется поистине уникальная возможность.

— Ага, угодить в пасть какой-нибудь мерзопакостной крысе. — Мадж посмотрел на Джон-Тома. — Ты согласен со мной, паренек?

— Я согласен с тем, что, не рискуя, ничего не узнаешь, — произнес юноша и удостоился одобрительной улыбки Клотагорба. — Извини, Мадж. — С этими словами Джон-Том двинулся следом за волшебником.

— Идиоты! Ну и хрен с вами, проваливайте отсюда!

Выдр сложил на груди лапы и демонстративно уселся на землю. Сильнее всего он разозлился из-за того, что спутники попросту игнорировали его. Он вовсе не возражал, чтобы на него кричали, вопили, оскорбляли, однако, когда те, с кем Мадж расходился во мнениях, вели себя так, как будто выдра не существует на свете, ему хотелось пересчитать собеседникам ребра или, пуще того, распороть брюхо. Впрочем, в теперешнем положении он не мог рассчитывать даже на такое утешение, ибо его нож не проткнул бы панциря Клотагорба, а Джон-Том и Дормас наверняка предугадали бы намерения выдра. Поэтому Мадж сорвал свою злобу на ни в чем не повинном кусте, который, к собственному несчастью, имел неосторожность вырасти поблизости от того места, где плюхнулся на мокрую траву раздосадованный выдр.

Джон-Том, Дормас и Клотагорб по-прежнему не обращали на кипевшего от негодования Маджа ни малейшего внимания. Они пытались определить источник загадочных звуков, раздававшихся в лесу. Казалось, их разносит по окрестностям заполонивший плато туман. То была песня — диковинная, непривычная для слуха. Мелодия различалась отчетливо, но вот слов было не разобрать.

— Древний язык, — сказал чародей. — Несомненно, заклинания передавались из уст в уста, от колдуна к колдуну, так что те, кто заклинательствует сейчас, могут и не понимать того, о чем поют. Однако чары есть чары, они все равно сохраняют силу.

Джон-Том никоим образом не относил себя к лингвистам, но даже он чувствовал древность заклинаний. Те как будто состояли большей частью из рыков и стонов, то бишь из звуков, которые обычно издают существа, не способные ни мыслить, ни говорить. Неудивительно, что Клотагорб заинтересовался открытием Маджа. Юноша обернулся к выдру.

— Эй, Мадж, чего ты там застрял? Иди сюда!

— Ну уж нет, приятель, — отозвался выдр, подчеркнуто поворачиваясь спиной. — Ежели вам так приспичило, можете подыхать, а у меня в роду дураков не было.

— Оставь его, мой мальчик, — посоветовал Клотагорб. — Мы вполне обойдемся собственными силами. По крайней мере, можно будет не опасаться, что он выкинет какой-нибудь фортель. Дормас, запах не улетучился?

— Наоборот, чем ближе мы подходим, тем он сильнее. Треклятый туман!

Он когда-нибудь рассеется?

Путешественники медленно двинулись вперед. Сорбл устремился за ними и уселся на один из тюков на спине Дормас. Мадж ошарашенно уставился на филина.

— Сорбл, и ты туда же? Ошалел, что ли?

— У меня нет выбора, — сообщил филин. — Я должен сопровождать хозяина.

— Не беспокойся, Мадж, — проговорил Джон-Том. — Мы скоро вернемся.

А ты, раз остаешься, сторожи лагерь.

— Чего? В одиночку? — Выдр огляделся по сторонам и невольно содрогнулся при виде белесой клубящейся пелены тумана. Когда он заговорил снова, его голос напоминал сдавленный рык:

— Слушай, ты, безволосая обезьяна, хватит меня подначивать, понял? Ты ж знаешь, что я ни за какие деньги не соглашусь торчать, как пень, в этом вонючем тумане!

— По совести говоря, мне плевать на то, согласишься ты или нет, но если хочешь присоединиться к нам, кончай трепать языком и бери руки в ноги, недоносок паршивый!

После сего обмена любезностями, который лишь упрочил дружбу человека и выдра, все стало на свои места. Мадж догнал спутников и зашагал во главе маленького отряда рядом с Джон-Томом, вернее, впереди него, стараясь держаться подальше от юноши.

— Мой мальчик, — заметил с улыбкой Клотагорб, — ты начинаешь понимать, что слова порой — наиболее действенное оружие.

— Разумеется. Я же, как-никак, учился на юридическом факультете. И потом, я знаю Маджа достаточно давно, чтобы разбираться в его характере. Между прочим, он бы все равно потащился за нами. Просто ему хотелось обратить на себя внимание.

— Не переоценивай своих возможностей, мой мальчик. Поведение водяных крыс непредсказуемо. Я бы поостерегся принимать на веру все его слова и судил бы только по поступкам.

— Знаете, сэр, тут волноваться не из-за чего. Я, конечно, доверяю Маджу, но в разумных пределах.

Путешественники поднялись по пологому склону, спустились в лощину, миновали ее и очутились в лесу, который начинался у подножия следующего холма. Когда они взобрались на вершину, таинственное пение сделалось гораздо громче. Теперь к звукам голосов примешивались рокот барабанов, посвистывание дудок и нечто, походившее на грохот тамбурина. Мадж жестом призвал товарищей соблюдать молчание; впрочем, его предупреждение несколько запоздало. Все прекрасно понимали, что время разговоров миновало, настала пора смотреть и слушать.

Внезапно в пелене тумана образовалась прореха, сквозь которую просматривалась крохотная долина. Среди деревьев виднелись сооруженные из веток, для надежности обмазанных грязью, кособокие хижины. Перед двумя или тремя из них горели костры, возле которых сушились разнообразные растения. Между хижинами сновали какие-то существа; они перетаскивали с места на место корзины с ягодами и орехами, а также кипы растений, которые уже успели высохнуть вблизи пламени.

— Белки-то мне знакомы, — прошептал Джон-Том. — А это что за твари?

Вон те, с закругленными ушами?

— Пищухи, — объяснил Клотагорб. — Пищухи и сурки. Смотри, как они одеты.

Вне зависимости от принадлежности к тому или иному виду, все жители лесного поселения носили одинаковую одежду, которая состояла в основном из декоративного вида юбочек, изготовленных из древесной коры, каковую, должно быть, поначалу размягчили в воде, а затем выкроили по фасону. Куртки и все такое прочее заменял, по-видимому, густой мех, имея который, можно было не бояться холодов. Наряд довершали головные уборы — от простых лент до изысканных тиар из сушеных ягод и выбеленных временем костей.

Чуть поодаль от хижин расположились полукругом музыканты, которые, не жалея сил, наяривали на своих инструментах. Напротив них сидели певцы — как показалось Джон-Тому, сплошь мужского пола, облаченные в убранство воинов, что подразумевало, помимо все тех же юбочек, ожерелья, кольца и шлемы из черепов животных, причем ясно было видно, что далеко не все черепа были в незапамятные времена собственностью хищников.

— Ни хрена себе, — пробормотал Мадж. — Ну и дела! Да это ж каннибалы!

Между полукружиями музыкантов и певцов возвышалась деревянная платформа, посреди которой торчал длинный шест. Трое пищух возились со сложенными у его подножия дровами. Вот они развели огонь и отошли на безопасное расстояние, внимательно следя, чтобы пламя не перекинулось на платформу. Судя по громадному количеству устилавшего хворост лапника, от костра требовался не столько жар, сколько как можно больше дыма; вдобавок пищухи непрерывно подкидывали в огонь листья и кору.

Ветер гнал дым на существо, привязанное к высокому шесту.

Горемычный пленник был одет в рубашку и штаны из змеиной кожи, а обут в кожаные башмаки; его передние лапы утопали в огромных, кожаных же, варежках. Костюм бедолаги дополняли медные шипы, череда которых начиналась от башмаков и заканчивалась на широких плечах. Джон-Том никак не мог сообразить, какой цели служат шипы — то ли они используются как украшения, то ли как средство обороны. Юноша припомнил, что у некоторых воинственных народов такие шипы применяются и для того, и для другого. Талию пленника перехватывал усеянный медными заклепками ремень; второй, немногим короче, облегал шею.

Ростом узник был около четырех с половиной футов, хотя казался ниже из-за того, что опустил голову. Он кашлял и чихал, будучи не в силах не дышать, а следовательно, не вдыхать густой черный дым.

На краю платформы лежал большой заплечный мешок, выделанный, по-видимому, из той же самой кожи, какая пошла на одежду обреченного на удушье существа. Размеры мешка производили весьма внушительное впечатление. К нему была приторочена тонкая сабля, которая, если поставить ее вертикально, достала бы, должно быть, рукояткой до плеча своего владельца. Время от времени дым относило в сторону, и тогда путешественникам представлялась возможность как следует разглядеть пленника. Не узнать того было поистине немыслимо; таких, как он, узнают, как правило, с первого взгляда.

— Что он тут делает? — прошептал изумленный Джон-Том. — Я думал, коалы предпочитают тропики. Во всяком случае, в Колоколесье они мне не встречались.

— Ты прав, мой мальчик, они редкие гости в наших краях, — отозвался Клотагорб. — И вправду интересно, что погнало его в такую даль? Надо отметить, одет он как раз по погоде.

— Бедняга, — посочувствовала коале Дормас. — Любопытно, в чем он провинился, что его так мучают.

— Верно, всего лишь шел мимо, — пробурчал Мадж, слегка подаваясь назад. — Ну все, хорош. По-моему, нагляделись вдоволь, пора и удочки сматывать.

— Ты ошибаешься. Разве непонятно, к чему идет дело? Они собираются задушить его дымом. Никто на свете не заслуживает подобной смерти.

— Да неужто, приятель? Откуда ты знаешь, может, он плюнул в душу этой шайке немытых обормотов? Может, его судили и вынесли приговор.

Как и положено, все честь по чести. Я тебе говорил, не лезь в чужой дом со своим стаканом. — Выдр кивнул в направлении поселения. — Видишь, как он одет? Одно слово, варвар. Нет, парень, ты как хочешь, а по мне, пускай разбираются сами.

— Если он совершил преступление, — откликнулся Джон-Том, — я хочу знать, насколько оно серьезно. А если нет, тогда мы обязаны выручить его. В конце концов, ведь может сложиться так, что однажды случайный прохожий окажет такую же услугу мне.

— Ну да, — хмыкнул Мадж, — жди! Кореш, сдается мне, ты глуп, как пробка. Ни один дурак не станет с тобой связываться.

— Я тоже был бы не прочь узнать, что привело его сюда, — произнес Клотагорб. — Уж больно странное получается стечение обстоятельств.

— Да вы что, рехнулись? Что за идиотская привычка вечно лезть на рожон?

— Мадж, где твоя забота о ближнем?

— В заднем кармане, приятель, вот где! И потом, о каких ближних речь? Или ты разумеешь вон те гнусные рожи? Не скажу, чтобы я был в восторге от их манер, но рисковать собственной задницей ради того, чтобы пособить какому-то там придурку, — нет уж, приятель, я если и чокнулся, то не до такой степени.

Джон-Том посмотрел на платформу. Пленник ослабел настолько, что уже не мог даже кашлять.

— Мы должны что-то предпринять.

— Давай-давай! Бери с собой эту старую перечницу, и ползите туда, разрезайте веревки, освобождайте своего ненаглядного медведя. Кстати, можешь сказать тем ребятишкам, что тебе очень жаль, но лавочка закрывается. Думаю, они тебя поймут. Нет, они будут просто счастливы — рассчитывали закусить одним идиотом, а их вдруг оказалось трое!

— Хотя меня снедает любопытство, а также переполняет справедливое возмущение, — изрек Клотагорб, — я вынужден признать, что в словах водяной крысы есть определенный смысл. При всем нашем сочувствии коале мы не вправе забывать о том, что подвигло нас на это путешествие. Риск должен быть оправданным, чего я в данном случае не наблюдаю.

— Вы правы, сэр, — проговорил Джон-Том после недолгого размышления.

— И ты тоже, Мадж.

— Приятель, — воскликнул изумленный и одновременно польщенный выдр, — да мне никак удалось втемяшить в твою глупую башку хотя бы крупицу разума?

— Мы можем освободить коалу безо всякого риска. — Юноша потянулся за дуарой.

Для того чтобы уяснить намерения Джон-Тома, вовсе не требовалось быть семи пядей во лбу.

— Ты хорошо подумал, мой мальчик? — справился чародей. — Ведь если у тебя ничего не выйдет, мы неминуемо попадем в лапы дикарей.

— Не беспокойтесь, сэр. Уверяю вас, все будет в порядке, — Джон-Том принялся подстраивать инструмент. — Я понял, в чем моя беда. Мне обычно приходилось петь, что называется, с налета, то есть я не успевал подготовиться. Но теперь, когда у меня появилась возможность присмотреться к дикарям и послушать их музыку, все будет иначе. Я не подведу.

— Твоя уверенность обнадеживает. Скажи, мой мальчик, откуда она вдруг взялась?

— Я собираюсь воздействовать на них той самой музыкой, которую они играют. — Джон-Том усмехнулся. — Понимаете, я услышал достаточно, чтобы уловить мелодию, а сейчас попробую переложить ее в стиле рока, разумеется, со своими собственными словами. — Он провел пальцами по струнам дуары. — Ничего сложного. Я мог бы сыграть такое даже во сне.

— Что ж, чувак, валяй, а я пошел обратно. — Мадж повернулся и двинулся в сторону лагеря.

— Не обращай на него внимания, — сказала Дормас и ободряюще улыбнулась. — Я верю в тебя. Давай, покажи этим мерзавцам, где раки зимуют.

— Надеюсь, до такого не дойдет.

Юноша прокашлялся. Он хотел всего лишь освободить пленника и вовсе не стремился стереть дикарей с лица земли. Пальцы ударили по струнам, над лесом раскатились первые аккорды, и Джон-Том запел, стараясь придерживаться той манеры исполнения, которой прославился когда-то Оззи Осборн.

Результаты не замедлили сказаться. Палочки замерли на полпути к барабанам. Посвистывание флейт и грохот тамбурина мгновенно прекратились. Голоса певцов смолкли, и все, кто находился в долине, уставились на диковинную фигуру, что возникла вдруг из тумана на вершине холма.

Джон-Том предполагал, что его парафраз музыки дикарей парализует каннибалов. Однако ничего подобного не произошло. Впрочем, хотя лесовиков явно не зачаровали раскаты тяжелого металла, срывавшиеся со струн дуары, дикари, к немалому облегчению юноши, не кинулись гурьбой на холм, размахивая своими дубинками. Правда, они побежали, но — в противоположном направлении, роняя дубинки, копья и прочее вооружение.

Следом за самцами бросились врассыпную самки, волоча за собой детенышей. Воздух огласился жалобными воплями. Воины расставались с оружием потому, что им требовались лапы, чтобы зажать уши или обхватить голову. Не прошло и пяти минут, как все до единого жители деревни исчезли в лесу. И тут заговорил пленник:

— Ради всего святого, перестаньте и развяжите меня, а лучше убейте, чтобы я больше не слышал этих чудовищных звуков!

Коала хотел, по-видимому, прибавить что-то еще, но поперхнулся и закашлялся.

Смутившись, Джон-Том прервал песню на середине куплета и повернулся к товарищам. Как обнаружилось, от его музыки страдал не только пленник. Мадж, скрючившийся под деревом, осторожно отнял лапы от ушей и принялся озираться по сторонам. Сорбл закутался в крылья, как в одеяло; Дормас бессильно скрежетала зубами, ибо ей заткнуть уши было попросту нечем. Клотагорб спрятался в панцирь и, похоже, не спешил выбираться на свет. Какое-то время спустя он все же высунулся наружу: сперва задние лапы, потом передние и — последней — голова. Чародей поправил очки, съехавшие с клюва, приблизился к Джон-Тому и положил лапу на ладонь юноши. Пальцы волшебника слегка дрожали.

— Выполни мою просьбу, мой мальчик.

— А если они нападут на нас сзади? — спросил Джон-Том, всматриваясь в туман.

— Мне кажется, мы при всем желании не найдем их.

— Значит, у меня получилось?

— Скажем так, — чародей деликатно прочистил горло, — им не понравилось, что ты переделал их древний гимн.

— А… — Джон-Том поразмыслил над словами Клотагорба, а затем спросил:

— И вам, по-моему, тоже?

— По крайней мере, тебе удалось завладеть нашим вниманием.

— Во-во, — поддержал Клотагорба Мадж, — еще б ему не завладеть!

Меня словно шандарахнули кувалдой по башке.

— Весьма примитивная мелодическая линия в сочетании с тем, что ты именуешь современной музыкой, и исполненная вдобавок на дуаре, обладает несомненной и значительной силой воздействия.

— Сэр, вы хотите сказать, что магия тут ни при чем? Что дикари разбежались, не выдержав моего пения?

— Нет, приятель. Его чудомудрие хочет сказать, что от твоей, как ты ее называешь, музыки и кошки бы сдохли!

— Понятно, — Джон-Том пожал плечами и вздохнул. — Ладно, главное, что мы добились того, ради чего все затевалось.

— Развяжете вы меня или нет? — Голос коалы, неожиданно низкий и звучный, будто прибавлял медведю роста.

— Ишь какой нетерпеливый! — Сопровождаемый Сорблом Мадж побежал вниз. Джон-Том подождал, пока выдр отбежит подальше, а затем повернулся к Клотагорбу.

— Иными словами, сэр, петь я так и не научился.

— Сказать по правде, мой мальчик, мне кажется, было бы несколько непоследовательно утверждать обратное. Видишь ли, в твоем голосе наличествует некий тембр, который делает его трудновоспринимаемым для чувствительного слуха. И потом, как я уже говорил, музыка дикарей была весьма примитивной. Принимая во внимание обстоятельства, вполне естественно, что ты не сумел придать ей хотя бы подобие гармоничности.

— Неужели настолько плохо?

— По-моему, водяная крыса один-единственный раз в своей жизни сказала чистую правду. Ну, мой мальчик, не вешай нос. Ничего страшного не произошло. Ты же все-таки чаропевец, а не бард.

— Знаю. Но я хочу стать бардом! И что же мне теперь делать, если я пою не как Лайонел Ричи или Далтри?!

— Увы, мой мальчик, сдается мне, тебе придется довольствоваться ролью чаропевца.

Что ж, размышлял Джон-Том, пока они с Клотагорбом и Дормас дожидались возвращения Маджа, Сорбла и спасенного от смерти коалы, ему, в конце концов, есть чем гордиться. Никто другой из известных музыкантов не способен сыграть и спеть так, чтобы врагов охватила паника, не способен творить чудеса и сдвигать с места маленькие горы.

Беда в том, вздохнул юноша, что его тянет петь, то есть делать то, чего он не умеет и чему вряд ли сможет научиться. Сколько он ни пытался подражать Маккартни и Уэйту, всегда выходило нечто вроде помеси Ангуса Макки из «Эй-Си Ди-Си» и исстрадавшейся от полового воздержания мыши. Кстати, если уж на то пошло, сипение Макки и мышиный голосок не слишком отличаются друг от друга.

Положив руки на дуару, Джон-Том глядел на лес, где между деревьями по-прежнему клубился туман. Он, конечно, верил Клотагорбу, однако вовсе не стремился быть застигнутым врасплох, если на холме вдруг появится какой-нибудь отчаянный дикарь. Надо только не забыть предупредить товарищей, когда он вновь соберется запеть ту же песню.

Глава 8

Мадж разрезал ножом веревки, которыми пленник был привязан к шесту, а Сорбл быстро расклевал путы на передних лапах коалы. Спасенный пошатнулся и, не поддержи его Мадж, наверняка бы упал — так затекли его мышцы. Выдр повел коалу вверх по склону, а Сорбл подхватил мешок, сиротливо лежавший на краю платформы, взмыл в воздух и поспешил к своему хозяину. Он, разумеется, намного опередил Маджа и медведя, медленно взбиравшихся на вершину холма. Недавний пленник все еще кашлял, но уже не так надрывно и часто, как раньше. По-видимому, он изрядно наглотался дыма. Глаза его налились кровью, он то и дело проводил по ним лапой. Мадж подвел коалу к стволу поваленного ветром дерева и мягко подтолкнул в спину: мол, садись. Медведь послушно уселся и некоторое время сидел молча и неподвижно, лишь шевелил порой мохнатыми ушами. Из носа у него непрерывно текло. Наконец он поднял голову, обвел взглядом своих спасителей и заговорил звучным басом: