Глава 1

С миром все было вроде бы в порядке, пускай даже под миром разумелся тот, в котором Джон-Том очутился не по своей воле. Юноша глубоко и удовлетворенно вздохнул. Осеннее утро выдалось на редкость замечательным. С ясного неба лился яркий солнечный свет, в воздухе разливалось благоухание; вдобавок ко всему прочему Джон-Том чувствовал, что ему можно не опасаться каких-либо неприятностей с желудком. Итак, с миром все было в порядке. То же самое юноша мог сказать и о себе. Тревожиться совершенно не о чем: в занятиях он преуспел настолько, что сам волшебник Клотагорб вынужден был с неохотой признать — прогресс очевиден. Если так пойдет и дальше, со временем Джон-Том окажется достойным прозвища чаропевца. Н-да, в последние дни волшебник пребывал в исключительно благодушном настроении — отчасти из-за того, что его ученик, филин Сорбл, дал зарок не брать в рот ни капли спиртного, едва выйдя перед этим из трехдневного запоя. Собутыльники жестоко подшутили над Сорблом: воспользовавшись тем, что тот потерял сознание — рухнул на пол таверны и начисто перестал воспринимать действительность, — они выдернули у филина почти все хвостовые перья. В результате сего прискорбного происшествия Сорбл выразил искреннее желание вернуться в давно позабытое состояние, именуемое трезвостью. Да что там Сорбл! Джон-Тому вдруг вспомнилось, что Клотагорб резко прекратил жаловаться на свой кишечник. Что ж, остается только поблагодарить судьбу, ибо нет зрелища более жалкого, нежели черепаха, которая страдает поносом.

Правда, какое-то время спустя юноша осознал, что в глубине души у него все же гнездится некое смутное беспокойство. Ничего конкретного, ничего такого, во что можно было бы ткнуть пальцем; тем не менее что-то не давало Джон-Тому покоя. Он сердито фыркнул — что, мол, за ерунда — и решил одолеть смятение чувств при помощи обильного и сытного завтрака. Однако ему скоро стало ясно, что тут бессильны и свежие кольчатые черви, и сушеные, хрустящие на зубах анемоны.

Джон-Том повернулся к единственному окну в стене пещеры, сквозь которое проникал внутрь дневной свет, и вывернул усики, на концах коих располагались глаза, чтобы лучше видеть. Снаружи один за другим на утес, в котором находилась пещера, накатывали могучие валы. В сыром воздухе ощущался запах соли и морской воды. Пол и стены пещеры украшали плети высохших водорослей. В небе сверкали оба солнца. То, что побольше, отливало багрянцем, а маленькое светилось обычным бледно-зеленым светом. Набежавшие багровые облака соответствовали настроению Джон-Тома, но никак не могли быть его причиной.

Юноша подобрал с подноса крошки и отправил их себе в пасть.

Напряжение возрастало: стебельки глаз судорожно задергались, и Джон-Тому пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить их успокоиться. Нервы, подумалось ему, обычное дело. Однако с какой стати он нервничает? Если с миром все в порядке, из-за чего сыр-бор?

Джон-Том вздохнул, встряхнулся, выпрямил глазные усики — не помогло.

Мало-помалу у него сложилось впечатление, что с миром произошло нечто ужасное.

За спиной раздалось шипение. Этот звук отвлек Джон-Тома от размышлений о причине неотвязного беспокойства и вынудил повернуться к тоннелю, что выходил из пещеры наружу. За шипением послышался скрежет, а следом прозвучали слова привета. В пещеру протиснулся Клотагорб. Как и подобает существу столь почтенного возраста, его панцирь был вдвое больше, чем у Джон-Тома. Волшебник ловко перебирал шестью хитиновыми ногами. Стебельки, на которых подпрыгивали и раскачивались из стороны в сторону глаза, потрясавшие мудростью выражения, были бледно-бирюзового цвета. Очутившись в пещере, Клотагорб прислонился к стене у окна, чтобы не упустить ни глоточка напоенного морской солью воздуха, затем подогнул ноги и взмахнул клешней.

— Вот тебе задачка, мой мальчик. Как ты себя чувствуешь? Голова не болит? Не тошнит?

— Нет, — отозвался Джон-Том, шевельнув в дополнение глазными усиками. — Все просто отлично. Денек шикарный. Вот только…

— Что? — справился волшебник.

— Да так, ничего. Ну… В общем, проснувшись, я… Как бы это выразиться… Мне кажется, что я — не совсем я. Такое чувство, будто… Короче говоря, все словно шиворот-навыворот.

— Иными словами, ты ощущаешь, что что-то не так, но не можешь определить, что именно?

— Точно! Неужели у вас то же?..

— По-видимому, да. Во всяком случае, я чувствую это с самого пробуждения.

— Ну да! — воскликнул юноша. — А я-то все ломал голову, никак не мог сообразить…

— Да что ты? Разве это так трудно?

Прежде чем Джон-Том собрался с мыслями для ответа, в пещеру ввалилась многоножка около трех футов длиной. Она скорбно воззрилась на Клотагорба, затем мельком оглядела Джон-Тома. Юноша сразу узнал Сорбла.

— Сорбл, ты снова напился! Помнится, ты давал зарок…

— Прошу прощения, — пробормотала многоножка чуть было не грянувшись об пол. — Но когда я утром увидел себя в зеркале, то… Ну, сами понимаете.

— Понимаю? Что я должен понимать?

— Он что, до сих пор не объяснил? — поинтересовалась многоножка, переведя взгляд обратно на волшебника.

— Что?

— Так вы не заметили ничего необычного? — недоверчиво спросил Сорбл.

— Необычного? Да нет, пожалуй… — И тут Джон-Тома будто осенило.

Он испытал ощущение, схожее с тем, какое возникает, когда сунешь палец в электрическую розетку. Вот в чем дело: он не замечал! К примеру, принял как должное превращение Сорбла, хотя прекрасно знал, что тот — филин ростом под три фута и приблизительно с таким же размахом крыльев, а глаза у него круглые, как плошки, и обыкновенно налитые кровью. В общем, о подробностях можно было спорить, но многоножкой Сорбл не был точно. — Разрази меня гром! Что с тобой стряслось, Сорбл?

— Со мной? — воскликнула многоножка. — Да то же, что и с вами! Ты, видно, еще не смотрелся в зеркало.

Юноше просто-напросто нечем было хмуриться, поэтому он лишь несколько раз прищелкнул клешней, чтобы показать, что раздосадован и озадачен, а затем принялся осматривать себя. Ну и что? Похоже, все в норме. Шесть подогнутых хитиновых ног, две клешни, стебельчатые глаза… Да, к жвалам прилепились крошки еды, панцирь нуждается в чистке, но в остальном все так, как и должно быть.

— Ты по-прежнему не понимаешь, что к чему? — Клотагорб оставался на удивление спокойным, хотя, бывало, раздражался по куда более пустяковым поводам.

— Нет, не понимаю, — буркнул Джон-Том; в его голосе отчетливо прозвучало недовольство. — Не знаю, что такое случилось с Сорблом, из-за чего он трансформировался, однако…

Подожди, перебил он сам себя. Что значит «трансформироваться»?

Думай, думай, это крайне важно. Итак, трансформироваться. То бишь измениться. Преобразиться. Превратиться. В голове у Джон-Тома что-то щелкнуло. Юноше вдруг почудилось, что его глаза — всего-навсего линзы камеры, принадлежащей кому-то постороннему, и этот посторонний внезапно взял и нажал на кнопку затвора.

Джон-Том снова оглядел себя, окинул внимательным взглядом сверху донизу. Он задрожал, затрясся всем телом, несмотря на то, что опирался на целых шесть ног. Дрожь била его как снаружи, так и изнутри. Неужели начинает тошнить? Кстати говоря, Клотагорб, когда заявился в пещеру, спрашивал насчет тошноты. Что ж, сейчас он, того и гляди, получит ответ на свой вопрос. Желая в глубине души ослепнуть и оглохнуть, Джон-Том ошарашенно озирался по сторонам. Изменился не только Сорбл.

Во-первых, волшебник Клотагорб никогда не жил в насквозь сырой пещере, что выходила к океану. Он с давних пор обосновался в громадном раскидистом дубе, расширив своими чарами дупло в стволе дерева до весьма впечатляющих размеров. Дуб рос посреди Колоколесья, а вовсе не на берегу неведомого моря, вода в коем вдобавок отливала не синим или зеленым, а красным. Во-вторых, старое доброе солнце ни с того ни с сего исчезло без следа, а вместо него возникли два малопривлекательных на вид светила — багровое и бледно-зеленое. В-третьих, Клотагорб был черепахой если не преклонного, то достаточно почтенного возраста, а не каким-то там членистоногим. Помимо всего прочего, сам Джон-Том, в прошлом — Джонатан Томас Меривезер, был молодым человеком шести футов двух дюймов роста, склонным к худобе, с русыми, до плеч, волосами и задумчивым выражением лица. Юноша оглядел себя в третий раз и с горечью отметил, что осознание случившегося не привело ни к каким положительным переменам. Он все еще оставался огромным голубым крабом.

— Мой мальчик, ты можешь сказать, что должен был сообразить раньше, — заявил Клотагорб снисходительным тоном, который порой доводил юношу до белого каления, — но позволь сообщить тебе, что привыкание к столь внезапному изменению занимает обычно много времени, тем более — сразу после пробуждения.

— Привыкание? — В голосе Джон-Тома послышались панические нотки. — Черт побери, что происходит? Что стряслось с вами и с Сорблом? Что…

— Он взмахнул было клешней, но, увидев ее перед собой, торопливо опустил, как будто это могло что-то исправить. — Что случилось?

— Да будет тебе известно, мой мальчик, — Клотагорб провел клешней вдоль глазного усика с таким видом, словно занимался этим каждое утро с самого рождения, — мы очутились в весьма затруднительном положении.

— Опять? — простонал Джон-Том. Вернее, ему показалось, что он простонал; на деле же у него вырвался не стон, а жалобное шипение. — Ну почему мы вечно оказываемся в затруднительном положении? Почему не в приятном? Не в терпимом, на худой конец? Почему нам постоянно приходится принимать судьбоносные решения?

— Мой мальчик, ты впадаешь в истерику.

— Никуда я не впадаю, — отрезал Джон-Том. — Я злюсь, и мне не по себе, но никакой истерики не предвидится.

В этот миг исполинский голубой краб, терпеливо выслушивавший его причитания, словно растворился в воздухе — заодно с пещерой, водорослями, ревом океана и пряным запахом соленой воды.

Багрово-зеленый свет сменился неярким теплым свечением. Футах в шести от юноши возник стул, на котором восседал Клотагорб, волшебник Клотагорб в своем истинном облике. Он пристально глядел на Джон-Тома.

За спиной чародея виднелась стена из светло-коричневого дуба.

Помещение приобрело привычные очертания: кровать, стол со стулом, в углу — рукомойник и раковина. Джон-Том поднялся, пересек на негнущихся ногах комнату, подошел к рукомойнику и плеснул холодной водой в лицо и на руки; затем взял полотенце и принялся вытираться, радуясь гладкости собственной кожи. Хитиновый панцирь сгинул, будто его и не было. Юноша прикоснулся к недавно вымытым волосам, ощупал голову. «Я стал самим собой!» — воскликнул он мысленно, испуская облегченный вздох. Выходит, мир вернулся в нормальное состояние? Вернулся ли? Что разумел волшебник под затруднительным положением? Джон-Том знал, что Клотагорб не из тех, кто бросается словами; к тому же все эти фокусы с переменой наружности — прекрасная иллюстрация серьезности происходящего.

Ну и ладно. Справимся, и не с таким справлялись. Клотагорб наверняка придумает, как быть и что предпринять. Разумеется, поначалу он будет ворчать, кряхтеть и жаловаться на судьбу, но сделает все, что нужно, а Джон-Том, как обычно, наберется по ходу дела опыта. Поистине смешно даже предполагать, что чародей, среди заслуг которого — план сражения у Врат Джо-Трума, решающей схватки с Броненосным народом, а также изобретение способа подавать внутрь Древа горячую и холодную воду, — не сумеет совладать с тем, кто (или что) вынудил его проснуться поутру в обличье голубого краба. Да, но что, если это повторится? Джон-Том лишь теперь заметил, что у него дрожат руки.

— Эй, — проговорил он, стараясь, чтобы голос звучал ровно, — смотрите-ка. Может, я и впрямь впадаю в истерику?

— Запоздалая реакция, — отозвался Клотагорб, неодобрительно прищелкнув языком; впрочем, взгляд волшебника выражал искреннее сочувствие. Маг сунул лапу в один из ящичков на своем животе, порылся в нем и извлек крохотный пакетик. Он раскрыл его, вытряхнул содержимое в воздух и произнес заклинание, которого Джон-Том еще не слышал:

В следующий миг по телу Джон-Тома разлилось спокойствие. Облегчение было столь полным и неожиданным, что юноша не устоял на ногах. Если бы не Сорбл, который успел подхватить его и довел до кровати, он бы повалился на пол.

— Пожалуй, я слегка перестарался, — буркнул Клотагорб.

— Нет-нет, ни в коем случае, — возразил Джон-Том. — Большое спасибо… спасибо.

— Да, перестарался. — Волшебник кивнул головой в такт собственным мыслям. — Тебе слишком хорошо.

Не обращая внимания на слабые протесты юноши, он сделал замысловатый жест. В голове у Джон-Тома мгновенно прояснилось. Юноша притворился, что весьма благодарен, однако в действительности испытал сильное разочарование.

— Уф! Что это было, сэр?

— Сейчас не время заниматься фармакологическими экспериментами, — ответил чародей, погрозив молодому человеку пальцем. — Сказать по правде, мой мальчик, ты еще не готов к тому, чтобы обучаться им. С тебя вполне достаточно, что ты, благодаря мне, в состоянии соображать.

Разве ты забыл, о чем мы говорили?

— Забудешь, как же. — Джон-Том уселся на кровати и Положил руки на колени; лицо его поскучнело. — Очередное затруднительное положение.

— Похоже, я переоценил твои возможности, — фыркнул Клотагорб. — Ну, ничего, побочные эффекты скоро прекратятся.

— Жалко, — пробормотал Джон-Том. — Если я правильно вас понял, сэр, все повторяется снова, так? Но с меня хватит. Тем более вы, несомненно, обойдетесь и без моей помощи.

— Ты так думаешь? — справился Клотагорб, глядя на юношу сквозь шестигранные стекла очков. — С чего ты взял?

— Разве не вы превратили нас в самих себя? — Джон-Том обвел рукой комнату. — Вы вернули все на прежние места. Я — это я, вы — это вы, а мир стал таким, каким ему и следовало быть.

— Разумеется, — согласился волшебник, — однако должен тебя разочаровать: моей заслуги тут нет.

— Вы хотите сказать, что все произошло без вашего участия? — озадаченно переспросил Джон-Том.

— Именно так, мой мальчик. Я ничего не искажал и не исправлял.

— Значит, — проговорил Джон-Том, — мы опять можем обернуться не пойми кем?

— Совершенно верно. В любой момент мы с тобой можем стать голубыми крабами, а Сорбл — той самой омерзительной многоножкой, и оказаться вместо Древа в сырой пещере, и…

— Ладно-ладно. — Мысль о возможном возвращении обратно в тело шестиногого краба заставила Джон-Тома содрогнуться. Он вовсе не желал вновь очутиться в благоухающей морем пещере. — Но я не понимаю. Такие вещи, насколько мне известно, ни с того ни с сего не происходят.

— Факты, мой мальчик, свидетельствуют об обратном. К тому же случись нечто подобное снова, его последствия могут быть совсем другими.

— К чему вы клоните? — спросил Джон-Том, оглядывая комнату, словно в поисках признаков предстоящего изменения. Взгляд юноши задержался сперва на стуле, затем — на вешалке, занятой чистой рубашкой.

— К тому, что в следующий раз мир может измениться куда сильнее, причем это наверняка произойдет неожиданно, безо всякого предупреждения.

— Значит, то была не иллюзия? — спросил Джон-Том, поразмыслив над словами волшебника. — Значит, Сорбл и мы с вами и впрямь превратились невесть в кого?

— Да. Преображению подверглись не только мы, но и весь мир. Тебе не почудилось, что ты обернулся голубым крабом. Ты стал им.

— Я… Может быть… — Юноша не докончил фразы.

— Что, мой мальчик?

— Мне подумалось, что вы решили подшутить над нами, — выговорил наконец Джон-Том, отводя взгляд. — Вы ведь постоянно испытываете меня.

— Что ж, вполне разумное допущение, — заявил Клотагорб. — Однако ты забыл, что я не в том возрасте, чтобы подшучивать над кем бы то ни было. Нет, я вовсе не собирался испытывать тебя. Если бы все было так просто…

Джон-Том задумчиво кивнул и потянулся за дуарой, которая висела на спинке кровати. Юноша взял инструмент в руки, перекинул через плечо ремень. На лице чародея промелькнула тень беспокойства.

— Что ты намерен делать?

Тревога Клотагорба имела под собой основания: несмотря на прилежание в занятиях, чаропение Джон-Тома под аккомпанемент дуары оставляло желать лучшего. Да, его музыка творила чудеса, но, как правило, совсем не те, на которые он рассчитывал.

— Ничего особенного, — буркнул юноша. Неужели Клотагорб до сих пор видит в нем не более чем дилетанта? — Вы что, по-прежнему не доверяете мне?

— Мой мальчик, у тебя просто талант угадывать, о чем я думаю.

Джон-Том хотел было срезать несносного старого ворчуна язвительным замечанием, да так и застыл с разинутым ртом, уставясь на мизинец левой руки. Тот вырос в длину на добрых три дюйма и превратился в извивающегося червяка, который исхитрился вдруг развернуться, окинул юношу свирепым взглядом, а затем исчез. Джон-Том пошевелил пальцем и судорожно сглотнул.

— Да, я видел, — отозвался Клотагорб, отвечая на вопрос, который читался в глазах Джон-Тома. — Изменения различаются по силе воздействия. Отнюдь не все они столь серьезны, как то, которое разбудило нас с тобой. Очевидно, измениться может как мир в целом, так и крохотная его часть. К примеру, твой мизинец. Наше восприятие изменений зависит от того, чем мы занимаемся в тот миг, когда они происходят. Нам повезло, что в момент первой пертурбации мы всего-навсего умывались и завтракали. Потрясение, не говоря уж о психическом шоке, было бы куда ощутимей, если бы ты занимался тогда чаропением или сидел на толчке.

— Понятно, — сказал Джон-Том и покачал головой. — Знаете, оказавшись здесь по вашей воле, я имел достаточно возможностей ознакомиться с магией, но ни с чем подобным мне сталкиваться еще не доводилось.

— Магия тут ни при чем, — заявил волшебник. — То, что произошло и продолжает происходить, является результатом действия природных сил.

— Какая разница! — пробормотал Джон-Том, отрешенно махнув рукой, и испуганно посмотрел на ладонь, проверяя, не случилось ли с ней чего-нибудь этакого. — Как ни назови — природными ли силами, магией или физикой, — результат один: нечто изменяет структуру мироздания, не спрашивая ничьего согласия.

Он тронул струны дуары. Раздался приглушенный мелодичный звук.

Клотагорб быстро огляделся — как видно, чтобы удостовериться, что в комнате все осталось по-прежнему.

— Ты прав. Вдобавок невозможно предсказать, когда случится очередное изменение и насколько серьезным оно будет. Однако это нечто нужно остановить. Если ничего не предпринять, изменения начнут повторяться все чаще. Хуже того, они будут раз от раза все серьезнее.

— Что может быть хлеще превращения в голубого краба?

— Взгляни на себя, — посоветовал волшебник. — Лично я предпочел бы оказаться в теле краба, нежели в твоем, бледнокожее ты млекопитающее.

Джон-Том свыкся с наветами в свой адрес, а потому пропустил замечание Клотагорба мимо ушей.

— И кто же всему причиной? — справился он, пощипывая струны дуары.

— Никто.

— То есть никакой злонамеренный колдун?

— Совершенно верно, — откликнулся Клотагорб. — Мы столкнулись с природным явлением, наподобие землетрясения.

Что касается землетрясений, в них Джон-Том разбирался, пожалуй, получше чародея, однако он решил не сбивать старика с мысли.

— Вы сказали «явлением»? То бишь причина всему — одна-единственная?

— Палец юноши вновь предпринял попытку обернуться червяком, однако суровый взгляд, как ни странно, положил конец превращению.

— Именно так, — ответил Клотагорб, принимаясь расхаживать по комнате. — Эта причина искажает мир, вносит изменения в структуру мироздания, заставляет электроны в атомах сходить с привычных орбит.

Думается, речь идет об испускании чрезвычайно мощных дестабилизирующих потоков энергии. Степень подверженности нашей Вселенной переменам различается в зависимости от мощности того или иного потока.

— Нашей Вселенной? — выдавил Джон-Том.

— Ну да. — Клотагорб величественно кивнул. — По-твоему, я случайно назвал положение затруднительным? К счастью, подобные происшествия случаются крайне редко, ибо пертурбаторов на свете не так уж много.

Пертурбатор — вот источник всех наших неприятностей. — Волшебник прищурился. — Улавливаешь, к чему я клоню?

— Конечно, конечно. Но что такое пертурбатор?

— Это слово обозначает вообще-то два понятия. Однако одно из них нас ни капельки не интересует, поэтому перейдем сразу ко второму.

Определить его довольно трудно. Проще всего охарактеризовать пертурбатор как органически-неорганическое существо, которое не здесь и не там и одновременно, в каждый конкретный миг, здесь и там. Он движется сквозь бесконечное число возможных и невозможных вселенных, неся с собой череду перемен.

— Ясно, — пробормотал Джон-Том, отчаянно пытаясь доискаться хоть какого-нибудь смысла в том нагромождении противоречий, которое изливалось из уст волшебника.

— Как я уже сказал, их немного, — продолжал Клотагорб. — Обычно они проносятся сквозь вселенные с такой быстротой, что изменения проходят незамеченными. Однако теоретически возможно поймать пертурбатор и задержать его в одном месте. Надеюсь, ты понимаешь, что это означает для того, кто привык свободно перемещаться в космосе. Предположим, что пертурбатор в самом деле оказался в плену. Скорее всего он начнет все чаще выбрасывать энергию. Мы сейчас, кажется, это и наблюдаем.

— Иными словами, — проговорил Джон-Том, — мы попали в беду из-за того, что некое существо, способное изменить структуру мироздания, страдает, если можно так выразиться, от приступа межпространственной клаустрофобии?

— Ты, по своему обыкновению, излишне красноречив но суть проблемы от тебя не ускользнула.

— Слабенькое утешение. Но как можно остановит! такое? — Юноша внезапно осознал, что его кожа приобрела красновато-коричневый оттенок. Панцирь Клотагорба сделался ярко-розовым. Мгновение спустя все исправилось. — Я понимаю, что надо торопиться. Мир и без то го достаточно паскуден, чтобы еще изменять его день ото дня, но…

— Решение, как мне представляется, весьма простое, правда, добиться желаемого будет, наверное, трудно. Необходимо отыскать пертурбатор и освободить его.

— Признаться, я не совсем разобрался в том, как можно поймать нечто, способное проникать из вселенной во вселенную, — покачал головой Джон-Том. — Ведь он не бабочка, верно?

— Увы, мой мальчик, я знаю об этом не больше твоего, — развел лапами Клотагорб. — Тем не менее его поймали.

— И кто же? — криво усмехнулся юноша. — Неужели кто-нибудь вроде нас с вами?

— Все мы обладаем скрытыми возможностями, — сурово произнес волшебник. — На свете не существует такого, чего нельзя было бы достичь. Нужно лишь время, желание, острый ум и слепое везение.

— Ладно, допустим, что кто-то поймал пертурбатор. Значит, надо его найти и выпустить на волю, прежде чем все мы чокнемся. Заметано. — Пальцы Джон-Тома вновь ущипнули струны дуары. — Так почему бы на сей раз не послать на подвиги других? Пускай чародеи — вон их сколько — покажут, на что они годятся, а то все мы да мы.

— Потому, — заявил Клотагорб наставительно, — что я, как тебе прекрасно известно, самый могущественный из чародеев. Кому, как не мне, действовать на общее благо там, где прочие волшебники наверняка вынуждены будут бесславно отступить?

— Угу, — буркнул Джон-Том. — А мне, разумеется, придется отправиться с вами, потому что я пользуюсь вашим гостеприимством; и потом, кроме вас, у меня нет никакой надежды когда-либо вернуться домой.

— А еще потому, что у тебя доброе сердце, ты прислушиваешься к моим советам и изнываешь от неискоренимого стремления помогать ближним, — прибавил Клотагорб. — Мой мальчик, ты неисправимый позер.

— Спасибо на добром слове. Что ж, по крайней мере, нам не предстоит совершить ничего сверхъестественного. Эти изменения, конечно, надоедают, но физического вреда они не причиняют.

— Как сказать, — фыркнул волшебник.

— Послушайте, а без меня вы никак не обойдетесь? Уж один-то единственный раз…

— Если пертурбатор не освободить, — начал Клотагорб, сцепив пальцы и уставившись в потолок, — он не перестанет изменять мир, вследствие чего местная структура материи претерпит необратимые искажения, и мы тогда можем утратить кое-что из насущно необходимого.

— Например?

— Например, гравитацию.

— Ладно, уговорили, — буркнул Джон-Том, глубоко вздохнув. — Сдается мне, от этой штуки не спрячешься.

— То-то и оно, мой мальчик, то-то и оно. Тебе не спрятаться ни от нее, ни от меня.

— Да зачем я вам нужен? С моими способностями к чаропению…

— Не принимай мои шутки близко к сердцу. Ты уже добился кое-каких успехов, а за время нашего путешествия сможешь углубить свои познания.

И потом, я старею, так что помощь того, кто молод и силен…

— Будто, кроме меня, никто вам не пособит, — хмыкнул Джон-Том. Он неоднократно слышал жалобы волшебника на возраст и вовсе не стремился к тому, чтобы подновить их в памяти. — Я же сказал: ладно. Похоже, у меня нет выбора. Да и у вас, кстати, тоже, раз на карту поставлена судьба всего мира. Между прочим, как он выглядит, этот пертурбатор?

— Кто знает? — пожал плечами Клотагорб. — Говорят, что он способен с легкостью менять внешний вид. Вполне возможно, нам он покажется деревом, камнем или клочком тумана. Мы с тобой определяем то, что видим, в знакомых нам терминах, то есть сравниваем новое с тем, что известно. Но учти, что пертурбатор — явление не естественное, а сверхъестественное. Его основная характеристика — нестабильность по форме или по составу, вернее, по структуре. В одной древней книге утверждается, что на него приятно смотреть. Характер его, если можно так выразиться, отнюдь не злобен. Искажения возникают неумышленно, просто в силу того, что иначе не получается. Если бы не привычка устраивать в тех вселенных, куда он залетает, сумасшедший дом, было бы любопытно познакомиться с ним покороче.

— А вы вообще-то уверены, что мы имеем дело с пертурбатором?

— Только пертурбатор может изменять мир подобным образом, — изрек Клотагорб, превратившийся вдруг в пожилую мышь с ярко-желтыми крыльями. Крылья требовались ему затем, что восседал он на верхушке ели вышиной в полных сто футов. Джон-Том бросил взгляд на головокружительную бездну под ногами и с немалым трудом удержался на дереве. Последние слова чародея получили неожиданное и весьма впечатляющее подтверждение. Пертурбация длилась около трех минут, по истечении которых мир мгновенно возвратился в приличное состояние.

Убедившись, что они находятся внутри дуба, Джон-Том испустил облегченный вздох. Разумеется, в действительности они и не покидали дупла — это действительность покинула их.

— По-вашему, мы и впрямь превращаемся? Может, вся закавыка в том, что на нас наводят галлюцинации?

— Мой мальчик, упади ты с того дерева, за которое цеплялся несколько секунд назад, — заметил Клотагорб, — от тебя осталось бы мокрое место. Конечно, ты вернулся бы к действительности, но в виде кровавого месива на полу. Ну да, у тебя были крылья, однако сумел бы ты ими воспользоваться?

— Кажется, я начинаю понимать, с какой стати вы отправляетесь на поиски. — Юноша взял с полки кувшин и налил в стакан воды. К его изумлению, в стакане очутилась пенистая голубая жидкость, которая шипели и пузырилась, словно выражая недовольство. Джон-Том выронил стакан. Шипение сделалось поистине оглушительным. Юноша нырнул под кровать, а Клотагорб проворно спрятался внутрь панциря. Стакан взмыл к потолку этакой крохотной ракетой, отскочил от стены, которая внезапно стала резиновой, и ринулся на нахала, что осмелился прикоснуться к нему. Джон-Том поспешно заполз под кровать. Поскольку у них не было ни пистолета, ни сачка для ловли бабочек, оставалось только ждать, пока таинственная жидкость не перестанет шипеть и не растратит всю свою энергию. Это произошло почти в тот самый миг, когда пертурбация завершилась. В стакане вновь оказалась вода, он завис на мгновение в воздухе, а затем рухнул на спинку кровати и разбился вдребезги.

Клотагорб осторожно высунулся из-под панциря. Джон-Том также покинул свое убежище, косясь на лужицу на полу, словно опасался, что та возьмет да и кинется на него.

— Попробуй снова, мой мальчик. Теперь все должно быть в порядке.

— Обойдусь. — Джон-Том выпрямился. — Что-то расхотелось.

— Нервишки шалят, а? Ничего, пройдет. Всем нам придется следить за собой. Ведь прежде, чем дела пойдут на лад, положение станет гораздо хуже.

— Сказать по правде, сэр, помогать вам для меня в радость. Вы не упускаете случая обнадежить.

— Тихо, мой мальчик, — приструнил волшебник юношу. — Ты должен оставаться спокойным хотя бы для того, чтобы не утратить способность к чаропению.

— Вам легко говорить! Останешься тут спокойным, как же! Вы-то знаете, что к чему. Будь я величайшим чародеем на свете, я бы тоже не дергался. А так — откуда мне знать, чем все обернется?

Ответ Клотагорба ничуть не прибавил храбрости Джон-Тому.

— Ты шутишь, мой мальчик? Я перепугался до полусмерти.

Глава 2

Джон-Тому пришлось нагнуться, чтобы не стукнуться головой о притолоку. Клотагорб постарался сделать свой дом максимально удобным для человека, однако не стал прибегать к заклинанию, которое изменило бы высоту комнат и коридоров. Такие заклинания отнимают много времени и сил, а потому, как заявил волшебник, ими пользуются лишь тогда, когда возникают неисправности в канализации или водопроводе. Поэтому юноша, переходя из комнаты в комнату, вынужден был сгибаться чуть ли не в три погибели. Впрочем, нет худа без добра. Подобные гимнастические упражнения, продолжавшиеся из месяца в месяц, закалили Джон-Тома, и теперь, изредка стукаясь лбом о косяк, он лишь досадливо морщился. Юноша полагал, что изучил дупло в стволе дуба как свои пять пальцев, однако коридор, в который свернул Клотагорб, был ему незнаком. Он уводил куда-то вниз.