Глава 9

Они выбрали место, где провести ночь, и Эван задремал, когда его разбудило тихое жужжание в правом ухе. Кружившиеся драгоценности проносились над головой, хотя и не в таком изобилии, как несколькими ночами раньше.

Жужжание донеслось снова. Он сел и посмотрел в темноту, все предостережения Эже сразу же вспомнились ему.

— Там что-то выдвигается, — мысленно сказал он своему другу.

— Я знаю. — Ответ был медлительным и сонным, как будто бы Эже не мог встряхнуться и проснуться. Если хорошенько подумать, он никогда не обсуждал вопрос сна с маленьким чужеземцем.

Он не намеревался делать это и теперь. Он был слишком занят, пытаясь вглядеться в окружавшую темноту. Лунный свет добавлял жуткие тени к уже тревожному силуэту леса. Другие ночные звуки заполнили воздух. Они были недостаточно громкими, чтобы заглушить то постоянное, монотонное жужжание.

— Я ничего не вижу.

— Я тоже, — прошептал Эже.

«Почему его голос звучал так устало? — удивился Эван. — Разве он не ехал весь день на человеческих плечах?»

Фигура отделилась от деревьев и пошла к ним. Она была немного больше собаки и приняла форму гладкого полушария, передвигавшегося на четырех коротких и толстых бурых ногах. Пара блестящих красных глаз смотрела на мир прямо из-под переднего края стеклянного лба. Имелось еще по два глаза на каждой стороне и пара обращенных назад, но сначала он не заметил их.

Оно двигалось с тяжеловесной осторожностью, не демонстрируя ничего по части клыков или когтей и выглядело как угодно, но не угрожающе.

Эже увидел его и впал в панику.

— Это баск! Мне придется отсоединиться. Беги, Эван, и не оглядывайся!

Я постараюсь найти тебя позже.

— Эй, обожди минуту! — закричал Эван, но Эже уже вытащил усики связи из его уха и упал на землю.

Баск продолжал неуклюже двигаться по направлению к ним на леденящей скорости, возбужденно жужжа. Эван был убежден, что он мог обогнать его, прыгая на одной ноге, тем более на двух здоровых ногах. Он пристально смотрел на баска и напрасно искал на нем какой-то признак наступательного вооружения. Если это был разбрызгиватель кислоты, то выдающийся орган-шприц был полностью скрыт от взглядов. В любом случае, Эже уверил его, что его костюм должен быть способен противостоять действию всех, кроме самых сильных кислот.

Он потянулся вниз, чтобы попытаться удержать своего друга, в первый раз чувствуя себя неловко и одиноко во время отсоединения. Но Эже, казалось, интересовался только бегством.

Возможно, приближавшееся животное существо превосходило по массе его, но не Эвана, который был в несколько раз больше его по размерам.

— Эй, что-то не так? Оно не выглядит очень уж гроз…

Шар света, который заполнил место их стоянки был столь же ослепительным, как и неожиданным. Это походило на то, как если бы кто-то запустил дюжину осветительных магниевых ракет под самими ух ногами. Эван, снявший свои солнцезащитные очки на ночь, был временно ослеплен. Эффект был увеличен отражающими поверхностями лесной поросли.

Он покачнулся назад, потирая свои обожженные вспышкой глаза обеими руками, пока он не натолкнулся на твердую глыбу большого кондарита. Тот, стоя позади него, немедленно начал вибрировать, и Эван отпрянул от него.

Посредством вибрации кондарит мог генерировать довольно много тепла. Это была защитная реакция, предназначенная для отпугивания любителей объедать молодые побеги, чья проводимость была бы выведена из равновесия внутренним теплом. Трудно грызть что-нибудь, если оно жжет тебе рот.

Постепенно избыток крошечных звезд начал пропадать с задней стороны его век. И именно в тот момент, когда он снова был в состоянии видеть, вспышка света повторилась. Но на этот раз он успел отвернуться от баска.

Прикрыв глаза одной рукой, он искал свой рюкзак, пока опять не надел солнцезащитные очки. Они должны дать некоторую защиту.

Он был в состоянии рассчитать время и таким образом предсказать, когда баск вновь собирался вспыхнуть, поскольку его импульсы появлялись с равномерными промежутками. Животное направилось к нему, но когда он отступил назад, оно вновь обратило свое внимание на Эже. К потрясению и удивлению Эвана, вместо того, чтобы бежать, хотя он заявил о своем намерении сделать это, маленький инопланетянин стоял неподвижно там, где приземлился, спрыгнув с плеч Эвана.

— Эже, беги! Почему ты не бежишь? Идиот! — обругал он себя. — Ты же не подключен! — Недостаток движения у его товарища было полной тайной.

Особенно поскольку стало вполне очевидно, что баск направлялся прямо к нему. Приблизившись, он начал медленно подниматься на своих четырех ногах. Они, казалось, вытягивались, как гидравлические опоры, вместо того, чтобы развертываться или раскручиваться. Каждую пару минут он генерировал еще одну ослепительную вспышку света, его полусферическое тело действовало как огромная всенаправленная линза.

Не нужно было быть биологом, чтобы разгадать намерения хищника. Он собирался подниматься до тех пор, пока не окажется достаточно высоко над землей, чтобы подпрыгнуть над телом Эже и затем упасть вниз, полностью накрыв его. Эван на хотел и мысленно представлять себе его всасывающие, разрывающие ротовые части, которые, должно быть, были спрятаны под стеклянной головой, — массивные жвалы, которые разорвут Эже на куски.

Все же его друг не двигался. Логика быстро протянула связь между неподвижностью Эже и периодическими вспышками света. Световой волны особой длины было достаточно, чтобы парализовать его товарища, проникнув через силикатную оптику, чтобы вызвать онемение мозга. Эван слышал о животных, которые могли парализовать, используя звук, но он впервые столкнулся с хищником, который применял свет, чтобы парализовать свою жертву.

Баск занял положение непосредственно над оцепеневшим Эже, и начал снижаться. Как и его походка, снижение этого стеклянного купола было медленным, очень медленным. Вспышки света причиняли боль, но оптика и мозг

Эвана были не так чувствительны к длине их волны, как обитатели этого мира. И двигался он быстро.

Чувствуя себя неловко, как человек, ненароком сунувший под гидравлический пресс, он протиснулся вперед, между ног баска, схватил Эже за две из его десяти ног и вытащил его наружу. Баск не сделал попытки помешать этим дерзким усилиям, хотя, насколько Эван знал, он мог бы издавать крики возмущения на частотах за пределами его слышимости.

Вот, что он в конце концов сделал: прекратил опускаться к земле, повернулся и начал преследовать двуногого перехватчика, ослепительно пульсируя. Свет совершенно не действовал на Эвана.

У него было достаточно времени, чтобы собрать вещи, уложить их, и уйти в ночь. Изредка оборачиваясь, он мог все еще различить далекие световые импульсы, которые генерировал преследовавший от баск. Он продолжал его преследовать даже после того, как Эван оказался в безопасности вне пределов его досягаемости, не в состоянии поверить, что его жертва убежала. Эван посочувствовал его замешательству. Эта зверюга была предназначена не для преследования, а скорее для неторопливого поедания полностью парализованных жертв, таким же образом, как морская звезда переваривала бы устрицу. Бегство Эвана было вне пределов его опыта.

Несмотря на то, что баск продемонстрировал весьма медлительную походку,

Эван не останавливался, пока последний след света не был поглощен зарослями леса.

Эже не пошевелился во время бегства. Не зная что еще делать, Эван осторожно посадил его и растянулся поблизости, чтобы подождать. Он не смог хорошо подобрать скрученные усики для связи и вставить их в свое ухо, не в состоянии он был и оказать первую помощь. В сущности, он не мог сказать был ли его товарищ парализован или мертв. Все, что ему оставалось, это ждать, надеяться и обеспечивать остаточное тепло.

Он попытался заснуть, но не смог и его терпение было вознаграждено на следующее утро, когда сначала ноги и затем ротовые части Эже начали шевелиться. Чтобы его другу не пришлось делать значительный прыжок с земли на плечо, Эван придвинулся как можно ближе к вялой силикатной фигуре.

Усики распрямились и вытянулись по направлению к его — голове. На полпути внутрь нее был приступ острой боли, но Эван заскрежетал зубами и удержал голову в одном положении. Мгновением позже включение снова было полным.

— Я причинил тебе боль, — это были первые слова Эже с прошлой ночи.

— Все в порядке, это ничего. — Эван проигнорировал несколько капель крови, которые пролились из его уха.

— Что случилось? Когда мы не убежали вовремя, я подумал, что все пропало. Свет баска проникает даже сквозь плотные колпаки. — Он подмигнул со значением. — Я не ожидал, что сознание вернется ко мне.

— Его свет не повлиял на меня таким же образом, — объяснил Эван. — Он ослепил меня на мгновение, но паралича не было. Он как раз собирался пообедать тобой, когда я выхватил тебя и ушел в лес. Мне не пришлось двигаться очень быстро.

— Баск не полагается на скорость.

— Удобно. Не волнуйся. Он находится далеко позади нас теперь.

— Да, легко убежать от баска. Опасность состоит в том, он увидит тебя прежде, чем ты увидишь его. Я обязан тебе жизнью. Если бы не ты, я был бы уже порошком.

Шумное выражение признательности Эже не смущало Эвана. Он вполне наслаждался такими овациями, исходили ли они от коллег или от чуждой силикатной формы жизни.

— Ты много сделал для меня. Я просто рад, что оказался отплатить за любезность.

— Прекрасно иметь способность не чувствовать влияния света баска. Она отчасти компенсирует слабость твоего тела. Если ты извинишь меня, я должен сейчас…

— Я знаю. — Эван улыбнулся. Он быстро сделал себе завтрак, пока Эже лежал на солнце, перезаряжая свою сильно истощенную систему. Причина необъяснимого истощения его друга прошлой ночью была вынесена на обсуждение, когда Эван упомянул о вопросе сна. Оказалось, что Эже не

«спал» в том же самом смысле, что и человек. Его состояние более походило на зимнюю спячку. Когда запас солнечной энергии истощался, такая дневная форма жизни, как Эже постепенно прекращала работу всех внутренних систем, кроме тех, которые требовались, чтобы поддерживать память и другие функции мозга. В таком состоянии он был во власти ночных органосиликатных хищников и животных, питавшихся падалью, которые вместо солнца полагались на круглосуточную выработку химической энергии. Неудивительно, что Эже потратил порядочно времени, чтобы закрыться в пещере, которую он разделил с Эваном.

Эван не стал объяснять, что он был в состоянии, как любой баск, функционировать непрерывно в течение долгой призмической ночи. Пусть Эже предполагает, что может, о привычке своего высокого товарища спать по ночам. Несмотря на все, что чужак сделал для него, Эван все еще не мог заставить себя доверять ему полностью. Без сомнения, он был несправедлив к

Эже, но когда само выживание человека находится под угрозой, не время строить предположения об истинных побуждениях инопланетян. Поэтому один маленький секрет он держал пока про себя.

Ничего больше не выпрыгивало на них, чтобы прервать их поход, и на следующий день они достигли Ассоциативы Эже. Это было не совсем то, что представлял себе Эван. Он предполагал, что Эже и его друзья жили в большой пещере, или за какой-то грубой каменной оградой, или в общинной хижине.

Он, конечно, не ожидал, что они обитают в соборе.

Еще менее, что в естественном соборе.

— Неужели это то, о чем ты говорил?

В голосе Эже звучало искреннее удовольствие:

— Мы — Дома. Это — Ассоциатива.

Эван протянул руку и сдвинул назад свои очки. Он хотел ясно и четко разглядеть это чудо, даже если от этого у него будут слезиться глаза.

Кто-то взял тысячу радуг, заморозил их все и бросил в чашку, наполненную тысячей галлонов прозрачного лака. Гладкие изгибающиеся стены завершались хитроумными завитушками и шпилями, столь же острыми, сколь красивыми. Они сверкали в солнечном свете, как сияющее доказательство архитектурных способностей расы, которую больше нельзя было называть примитивной.

Как оказалось, он был совершенно неправ и притом из-за совершенно неверных предпосылок.

— Изумительно, — бормотал он, снова опуская очки на глаза и пускаясь в путь. — Кто спроектировал и построил это?

— Спроектировал? Построил? Ты что-то путаешь. Никто его не строил.

Это — Ассоциатива.

— Мы не понимаем друг друга. — Эван не мог глаз оторвать от отражающих радугу валов. В некоторых местах стена поднималась на восемь метров над уровнем леса. — Кто-то же возвел это строение для тебя и твоих друзей, чтобы вы в нем жили, правильно?

— Кажется, я понимаю причину твоего смятения. Ассоциатива — не только то, живет внутри, но то, что внутри, само по себе является частью

Ассоциативы.

— Это ничего не проясняет, — Эван с сомнением покачал головой и замедлил шаг. Внезапно перед ними появились два существа.

Они доходили Эвану до пояса. Оба были черными, как уголь, с багровыми потеками. Они были плотные, приземистые, коренастые, ноги их были скрыты закругленными черными щитками, прикрывающими также их бока. Колючие острия покрывали их бока и спины. Каждый протягивал вперед две руки, кисти которых заканчивались четырьмя пальцами. Пальцы были треугольными, и боковинки их были острыми, как скальпель. В каждой челюсти с большой скоростью, издавая угрожающие, ноющие звуки, вращался диск с пилообразными зубами.

— Это воины. Я поприветствую их.

Эван кивнул и терпеливо стал ждать, пока его друг общался с двумя устрашающего вида стражниками какими-то пронзительными взвизгами и мычанием.

Какое-то время эти двое, посовещались друг с другом, затем отступили в сторону. Оглянувшись назад, Эван заметил, что они продолжают наблюдать за его продвижением вперед к радужной стене, но остаются на месте.

— Их пристанище расположено за нами, — объяснил Эже.

— Какое-то другое племя, ставшее вашим союзником? Они, точно, хорошо вооружены для боев.

— Другое? Нет, они такие же самые. Они — члены Ассоциативы. Они — воины, а я — разведчик.

— Но ты абсолютно не похож на них.

Эже растерянно смотрел на друга.

— Какое отношение ко всему этому имеет внешний вид?

Эван воздержался от ответа, потому что как раз в это время они остановились перед стеной. Сверкающая, резко отражающая все поверхность была составлена из гексагональных форм, тесно переплетенных друг с другом.

— А где ворота?

— Ворота? А, отверстие? Я начал уже думать, что мы потеряли способность понимать друг друга, разные понятия и так далее…

Он оборвал фразу, испустив быстро ряд пронзительных пикающих звуков.

В верхних секциях у нескольких дюжин блоков появились глаза.

Короткие, похожие на обрубки руки, появились в стыках блоков. Невероятно сильные захваты были отпущены, и, как группа акробатов, блоки рассоединились и спустили себя на землю, образовав двойной ряд, обрамляющий вновь созданный вход.

Раскрыв от изумления рот, Эван проследовал в магически созданное отверстие, после чего блоки подползли и вспрыгнули снова на свои места позади него. Стена снова стала сплошной.

— А это кто был? — он продолжал оглядываться на барьер. Там, казалось, цельная конструкция слегка изгибалась, как будто один или два блока старались получше рассмотреть чужака-пришельца, не нарушая при этом сцепления рядов.

— Стены, разумеется, — Эже показал передней парой ног вперед. — Вот и другие члены Ассоциативы.

Обширное помещение, созданное стенами, было заполнено десятками в корне отличных друг от друга форм жизни, причем каждая решала свою жизненную задачу. От такого количества совершенно непохожих форм и цветов у Эвана захватило дух. Это был рай для ксенобиолога. Эже вел его через эту суетящуюся массу к какой-то определенной цели.

Каждое из существ отличалось от своего соседа, так же, как и от Эвана.

Каждое было специализировано на обеспечении какой-то службы для всей

Ассоциативы. Все были, как уверял Эже, на самом деле индивидуальны, хотя некоторые были более независимы, чем другие. Стены, например, сходили с ума, если их надолго лишали общества других стен. Так же вели себя проводы, длинные коричневые трубчатые формы, связанные друг с другом короткими щупальцами, вся работа которых заключалась в сбросе избыточной дождевой воды из Ассоциативы.

Высоко над сообществом поднимались крутые зеркальные поверхности, составленные из тонких полированных тел, называемых блесками. Их работой было следить за ходом солнца по небу и отражать насколько возможно его жизнетворную энергию на своих товарищей-ассоциатов внизу.

Они направлялись к низкому бугру, возвышавшемуся в центре

Ассоциативы. Его сначала вычерпали внутри собиратели, а потом, как объяснил Эже, наполнили редкими землями и минералами, необходимыми для поддержания хорошею здоровья силикатов. Процессоры обрабатывали эти ценные вещества по мере их необходимости для сообщества, восстанавливая и очищая их в своих прочных и многочисленных пищеварительных каналах.

Некоторые с любопытством окликали Эже. Каким-то он отвечал, каких-то игнорировал. Он объяснил, что стены были любопытны, но глупы, а процессоры ничем кроме своей работы не интересовались.

Они прошли мимо существа, которое возвышалось над самой высокой из стен сообщества. Оно состояло из спиральной раковины почти в десять метров ростом, которая заканчивалась короной, составленной из нескольких дюжин изумительно изогнутых силикатных выступов. Эван не видел у этого существа рук, но его основание было окаймлено дюжинами ног.

— Говорун, — коротко заметил Эже, а потом объяснил, что такие живые коммуникаторы обеспечивали членам Ассоциативы возможность всегда находиться в контакте, даже будучи на значительном расстоянии друг от друга.

— Подвижные релейные станции, — пробормотал Эван.

— Я не знаю, что это такое. Говоруны говорят, вот и все.

Эван наблюдал, как сканеры карабкались вверх и вниз по стенам и говорунам, чтобы изучить то, что делалось снаружи вокруг Ассоциативы.

Они почти целиком состояли из огромных множественных линз, укрепленных на коротких неприглядных телах. Силикатные щупальца позволяли им лазать по абсолютно гладким поверхностям. Сканеры, как объяснил Эже, стараются всегда оставаться поблизости от говорунов, на случай, если около

Ассоциативы появится какая-нибудь-опасность.

На земле лежал поврежденный блеск, а над ним стояло какое-то маленькое существо. По словам Эже, это был врач. Он был снабжен набором специальных рук и обладал в высшей степени чувствительным прикосновением.

— А кто всем этим руководит? — Эван широко обвел вокруг рукой. — Кто говорит стенам, когда им надо подниматься, воинам, куда становиться? Где ваши правители?

— Правители?

— Да. Кто-нибудь отвечает за все это? Разве у вас нет какого-нибудь вождя, или короля, или премьера, или кого-то, кто говорит каждому, что ему делать?

Этот вопрос привел Эже в полную растерянность и удивление. Когда он стал отвечать, Эван увидел, что вокруг них собрались небольшая свита из свободных от дежурств стен, нескольких сборщиков, одного неуклюжего процессора и врача.

— Ассоциатива сама принимает все свои решения, — подвел, наконец, итог Эже.

— Да, конечно, но кто принимает окончательные решения за всю

Ассоциативу? Боюсь, что я, все равно, не понимаю.

— Ты недостаточно внимателен. Новая информация собирается разведчиками и сканерами, которые сообщают ее говорунам. Говоруны сообщают об этом всей Ассоциативе одновременно. Вслед за этим происходит обсуждение, до тех пор, пока не будет достигнуто согласие.

— И мнение каждого имеет одинаковый вес? Ты говорил, что стены довольно-таки глупые. Мнение стены имеет такой же вес, как и мнение врача?

— Естественно нет, но врачей всего лишь несколько, а стен много.

Мнение каждого принимается во внимание, прежде чем выносится решение, касающееся всей Ассоциативы.

— Так что же, вместо иерархии, у вас анархия?

— Я понимаю этот термин, и он неприменим к Ассоциативе. Там где есть рассудок, не может быть анархии.

«Замечательно, — подумал Эван. — Я стою здесь и обсуждаю со стеклянной гусеницей философию политики посредством антенны, воткнутой в мой слабый мозг. Более тот, я получаю от этого удовольствие».

Ассоциатива, решил он, ответственна за развитие разумной жизни на

Призме. Такие существа, как блески или стены, которые могли выживать, но будучи предоставлены сами себе развивались лишь до определенной точки, сделали громадный скачок в умственном отношении, когда стали функционировать в гармонии и тесной близости с более разумными индивидуальностями, вроде врачей. Со своей стороны более хрупкие и уязвимые врачи и процессоры выживали, процветали и развивали свои мозги под защитой, предоставленной им более примитивными видами, вроде стен.