Челанксийская федерация (№2) - Приговоренный к призме

Легкость в голове не проходила. Его тело сделало все от него зависящее, но теперь оно нуждалось не только в отдыхе, чтобы восстановить силы. Его желудок давал о себе знать. Когда он попытался сесть, он обнаружил, что его клонит влево. Что-то вцепилось в его левое ухо.

Поморщившись, он потянулся, чтобы почесать зудящее место и снять кусочки коры, попавшей сверху, пока он слал.

Пальцы нащупали два тонюсеньких усика, свисающих с его головы. Они не закрутились вокруг уха, не запутались в волосах и не прилипши к царапинам.

Они свисали из самого уха.

Он резко повернул голову влево. Пара ярко-зеленых стеклянных глаз смотрела прямо на него с расстояния в несколько сантиметров. Это была гусеница.

Она сидела на его плечах, обвернувшись вокруг его шеи подобно силикатному боа. Ножки ее охватили его ключицы и мышцы плеча, вцепившись почти неощутимо, но крепко. Мощные жвала, способные разгрызать камни, лежали на коже предплечья.

Два тонких усика высунулись из ее головы, чтобы войти в ухо Эвана, минуя барабанную перепонку, не причиняя ей вреда и проскальзывая глубже в череп. Что-то пощекотало мозг Эвана. Словно ему устраивали легкий шок.

В следующий момент он как бы отключился, не теряя сознания. Иными словами, он слегка сошел с ума на некоторое время, вскочил на ноги и принялся бегать кругами, натыкаясь на стеклянные растения вокруг, одновременно пытаясь стряхнуть насекомое с плеч и убрать усики, проникшие к нему в мозг. Он вцепился и дергал за тонкие нити. Однако они не поддавались, и даже приложив все усилия, он не смог ослабить эту хватку в десять ножек.

На протяжении всей этой сцены гусеница не шелохнулась, не издала ни единого звука. Лишь ее черные веки реагировали, прикрывая зеленые глаза-линзы от размахивающего руками Эвана. Это было все равно, что сражаться с зеркалом. Он причинил больше вреда себе, натыкаясь на деревья и камни, чем гусенице.

Когда он попытался вытащить усики, торчащие из его уха, то вызвал этим только невыносимую боль.

Первым сдалось его горло, охрипшее от постоянных воплей. Продираясь сквозь лес, он растерял последние капли уверенности в своих силах, которую ему удалось укрепить с того момента, как он оставил свой костюм и остальное снаряжение из цивилизованного мира. Сначала эти черви, потом кажущееся спасение, а теперь еще и это. Только непоколебимая вера в свою способность к выживанию каким-то образом продолжала удерживать его в здравом уме. Остальные назвали бы эту уверенность самонадеянностью.

Усталость сковала ему ноги и он рухнул на колени. Закрыв лицо руками, он разрыдался. Гусеница же обвила его плечи, стеклянная и невозмутимая, не реагируя ни на его эмоциональный взрыв, ни на истерические попытки согнать ее с насиженного места.

Эван повалился на правый бок. Он лежал, вздрагивая, пытаясь не думать о том, что с ним произошло, о том, что еще может случиться. Лучше бы он безболезненно скончался от червей. Хуже всего было то, что он понятия не имел, что это существо собирается с ним сделать. Съесть его? Устроить в его мозгах кладку яиц?

Поскольку он не мог больше ни кричать, ни бежать, ему оставалось лишь лежать неподвижно и ждать. Ждать и думать. Внутри у него все разрывалось.

Да, теперь следовало ожидать растворения его мозга и постепенного поглощения его через эти два усика. Он начнет терять контроль над собой.

Больно будет только потому, что он знает, что так должно быть.

Новые попытки освободиться от усиков лишь вызвали резкую боль. На затылке началось тупое пульсирование. Первые сигналы, подумал он. Он слишком устал, чтобы продолжать сопротивление. Все равно оно ничего не меняло. Его положение было полностью безнадежным.

Да, насекомое разрушало его изнутри. Он уже видел, что это существо могло вытворять тем гиподермическим подчелюстным органом. Может, оно уже начало испускать флюиды у него в голове? Странно, но боли не было и, пока он не тянул за усики, то ощущал только легкую пульсацию, то нарастающую, то затихающую, пропадающую без предупреждения и возникающую без боли. Он невероятно устал от мучений.

Эти пульсации можно было сравнить с морским прибоем. Мягким и совершенно безболезненным. Слова тоже были безболезненными.

— Извини, Мягкотелое, — прозвучало в пульсации, — что мне так долго пришлось пробиваться к тебе, но я едва нашел пробку.

Эван перекатился на живот и сел, покачиваясь, прежде чем прислушаться к эху слов, раздающихся в его голове. Слова продолжали звучать.

— Ты понимаешь меня? Я чувствую, что ты меня принимаешь, но не передаешь ответ.

Значит это и есть сумасшествие, тихо размышлял Эван. — Твой разум не поврежден, — заверил его голос. — Смущен и устал, да, но ясен. Твои импульсы организованы соответственно. Сначала они мне были совершенно непонятны, но умозрительно они переводились отлично.

— Что отлично переводилось? — Эван понял, что он задал вопрос мысленно. Он не открывал рта с тех пор, как перестал кричать, я боялся делать это снова. Ему этот даже не хотелось. Неистовство приводило к обратным результатам.

— Коммуникативные импульсы рождаются в твоем мозгу. Несколько смущенные, но это не удивительно. Все коммуникативные импульсы, испускаемые размягченными мозгами, слегка дезорганизованы.

— Ты не говоришь, — пробормотал Эван, на этот раз вслух. Звук собственного голоса успокаивал. Может, он и сошел с ума, но по-прежнему держал себя в руках.

Он заставил себя повернуться и посмотрел прямо в голубо-зелено-желтое тело стеклянной гусеницы, усевшейся на его плечах.

— Что ты делаешь со мной?

— Я беседую. Прими это за факт. — И как бы в подтверждение сказанного гусеница подмигнула ему.

Заинтригованный, Эван коснулся тонких серебристых усиков, тянущихся из головы существа в его левое ухо. Пробиться? Пробка?

— У меня в голове нет никакой пробки, — буркнул он.

— Конечно есть, — гусеница казалась очень уверенной в себе. — Каждое разумное существо имеет пробку. Просто твою мне было трудно отыскать.

Любопытно, но, кажется, ей никогда не пользовались прежде. В результате она атрофировалась и изменилась. Чтобы наладить связь потребовались некоторые модификации, которые я произвел, пока ты приходил в себя.

Эван сделал глубокий вздох. Это помогало ему унять дрожь.

— О чем ты говоришь, о каких «модификациях»? Ты что-то сделал в моей голове? Что ты сделал со мной?

— Просто счистил кое-какие наросты и дал твоим природным органам возможность нормально функционировать, чтобы открыться мне, — тон гусеницы был смущенным. — Я думал, ты будешь мне благодарен.

— Я чертовски благодарен за то, что ты вытащил меня из этого гнезда червей. Насчет остального я пока придержу свое мнение при себе. Почему я так ясно тебя понимаю?

— Чистота — это следствие проникновения. Она возникает, когда два разумных существа соединяются друг с другом. Все коммуникативные импульсы становятся одинаковыми.

Импульсы. Гусеница расшифровала электрические импульсы, которые вместе создавали разумные мысли в мозгу Эвана. Точно так же и он, вероятно, поступал с импульсами гусеницы. Но каким образом? Через

«пробку»? Был ли это вопрос физиологии или фантазия?

Как бы там ни было, кажется, у них получилось.

— Последовательность и интенсивность импульсов варьируется, — объяснила гусеница, — но в определенных пределах. При определенной аккуратности все импульсы понятны. Я не думал, что ты разумен, когда впервые встретился с тобой в пещере. Меня привлекло огромное количество растрачиваемого впустую тепла твоего тела. Во всяком случае ты не продемонстрировал свою способность контактировать. Я вызывал тебя много раз, но ни разу не получил ответа.

— Ты говоришь о том попискивании и чириканьи? Для меня они звучали просто как шум.

— Как и твои модулированные звуковые волны для меня. Ты и сейчас генерируешь их в сочетании со своими мыслями, но я не могу понять ни единой мысли.

— Когда ты не ответил на мои сигналы, я решил было, что мне просто не с кем контактировать. Я не счел твою новую форму интересной, так как, по моему мнению, ты демонстрировал сплошную бессмыслицу.

Эван слегка разозлился, но обнаружил, что в какой-то мере согласен с оценкой гусеницы. Разумеется, его решение развалиться прямо на гнезде червей не убедило бы местное разумное существо в том, что он яркая индивидуальность.

— Что заставило тебя изменить мнение?

— Методичность, с какой ты пытался освободиться от пут червей. Я подумал, что попытка более глубокого контакта может принести свои плоды.

Поэтому я сделал усилие, и достаточно значительное, обнаружил и модифицировал твою пробку, подготовив ее для нормального проникновения. И какую награду я получил за свои попытки? Сначала ты попытался нарушить связь. Едва ли это поступок разумного существа.

Пульс Эвана приблизился почти к норме.

— Прости. Я не знал, что со мной твориться. Я смутно помнил твою атаку на червей, хотя я и не знал, что ты делал это ради меня. Я — мои особи, мой тип не знаком с таким видом коммуникации, который ты называешь проникновением. Моя пробка, как ты говоришь, это что-то у меня в мозгах, с чем я не знаком. Я никогда не слышал о ней прежде. И когда ты называешь этот метод коммуникации глубоким, то для нас это чертовски сдержанно.

Мысль о чем-то, проникающем в наши головы, ну, не особенно приятна. -

После паузы он добавил. — Слушай, ты уверен, что у меня есть этот орган — пробка или что-то вроде этого в моей черепушке или ты добавил что-то от себя и просто не говоришь мне всей правды?

— Я только модифицировал то, что уже было у тебя в мозгу. Когда ты запаниковал, я подумал о том, чтобы оборвать связь и оставить тебя в покое. Но твои муки были столь очевидными, а твое невежество таким потрясающим, что я не представлял, как ты можешь выжить без помощи.

Поэтому я продолжал настаивать, пока ты не успокоился, и предпринял очередную серию попыток к разумной беседе.

— Прости еще раз. Я не привык разгуливать здесь в таком виде. С тех пор, как я бросил свой костюм…

— Костюм?

Эван описал МВМ и его функции, пытаясь воссоздать для гусеницы как можно более ясную картину.

— А-а. Значит ты обладаешь твердым панцирем, подобно многим мягкотелым, но тебе пришлось расстаться с ним.

— Нет, нет, — нетерпеливо продолжал Эван. — Это — костюм. Он не естественный, не часть наших тел. Это продукт производства, изготовленный из различных металлов и химикалиев.

— Так я и говорю — панцирь.

— Но панцирь растет на теле. А костюм изготовлен на станках, машинами.

— Что значит машины?

Эван растерялся. Высокоразумный инопланетянин совершенно не знаком с машинами?

— Мы обсудим это позже, — он стал шарить вокруг.

Гусеница не тронула его рюкзак, лежавший неподалеку. Либо пожиратели падали не обнаружили еще его содержимое, либо его спаситель отпугнул их.

Свертки с едой были разбросаны вокруг там, где выпали из рюкзака. Он встал, пытаясь не обращать внимании на тяжесть на своих плечах, подошел и стал собирать свертки обратно в рюкзак.

— Что это такое?

— Пища.

— Правда? В них нет никакой яркости.

— Они содержат химическую энергию. Я не охочусь за фотоэлементами как ты. Мое тело вырабатывает энергию, окисляя определенные химические соединения и расщепляя их на сахар и другие элементы, которые… — впрочем, органической химией мы займемся попозже.

— Я знаю, что мягкие формы жизни забирают энергию, потребляя другие мягкие формы, но никогда не видел, чтобы они были такими ограниченными. Я знаю, что ты должен быть потребителем мягких форм жизни, потому что ты держишься в тени, в то время как все разумные существа инстинктивно стремятся к свету.

— Мне не нужен солнечный свет для поддержания жизни, — начал было

Эван, но поправил себя, — лишь время от времени легкая доза, чтобы мое тело могло вырабатывать определенные витамины. Я не могу превращать солнечный свет в направленную энергию подобно тебе.

— Следовательно, как и остальные потребители мягких форм, ты обязан проводить большую часть времени в поисках химических соединений, пригодных для еды. Какая чудовищная растрата драгоценной жизни.

— Согласен. С другой стороны, я могу уносить пищу с собой в кромешную тьму и жить так довольно долго.

— Кому это может понравиться? — гусеница мысленно пожала плечами.

Усики легонько пощекотали шею Эвану, когда он нагнулся, собирая вещи.

— Слушай, а не могли бы мы перестать общаться через пробку и выучиться модулировать звуковые волны?

— Я уже пытался. Не думаю, что это может быть когда-нибудь осуществимо. Твои модуляции слишком напоминают настоящий шум. Тем более, что большая их часть была на едва различимой низкой частоте. А что, мое проникновение причиняет тебе боль?

— Нет, больше нет. Наверное, я еще просто не привык.

— Я все еще не могу поверить, что ты не подозревал о существовании пробки у себя в голове.

— Поверь, что это первое упоминание о ее присутствии. Мои особи общаются только речью.

— Все более и более невероятно. Как же вы поддерживаете одновременную беседу в группе?

— Мы этого не делаем. Один человек говорит, а остальные слушают.

— Печально. Это, должно быть, страшно замедляет ваши контакты, обмен информацией. Вам, верно, трудно работать в гармоничных группах.

— Иногда, — признался Эван, вспомнив бесконечные споры со своими коллегами по работе. — Мы, люди, большие спорщики.

Эван почувствовал, что начал расслабляться, несмотря на присутствие в голове чужеродных щупов. Его новый знакомый был не только любопытным и удивительно разумным, он также умел сочувствовать. И он спас его от червей-вампиров. Правда, он захватил его тело без разрешения, но это была последняя и вынужденная попытка установить контакт. По своим собственным этическим меркам, он поступил верно. Эван отлично понимал, что никогда не позволил бы осуществиться проникновению, будь он в сознании и понимай, что происходит.

— У тебя есть личность или ты составная часть целого?

— Как это? Я не понимаю.

— Среди моих особей каждый индивидуал идентифицируется наглядным периодом, соответствующим самому индивидуалу. Я, к примеру, Лазурная

Поверхность с Пироксеново-Дендритными Вкраплениями.

Эван переварил все это.

— Что если я буду называть тебя просто Голубым?

В ответе гусеницы сквозило разочарование.

— Это описание не совсем точно.

— Намного лучше, чем мое. Я — Эван.

— Э-ван. Это описание или что?

— Это мое описание.

— Ты определяешь себя своим "я". Отсутствие информации.

— Это абстракция.

— Я не очень хорошо в ней разбираюсь, Голубой. Это дело философов и учителей. Я всего лишь разведчик.

— Это твоя профессия?

— Профессия? — больше смущения. — Я просто такой, какой есть. Учитель

— это учитель. Воин — это воин. Я всего лишь разведчик. Каждый — тот, кто он есть.

— Это к нам не относится. Мы можем менять род занятий, когда захотим.

— Теперь я совершенно запутался. Для разумного существа у тебя сплошной беспорядок в голове.

— Ничего себе заявление стеклянной гусеницы, — огрызнулся Эван.

Голубой не обиделся.

— Более полный образ, хотя не совсем верный и основанный на смутных представлениях инопланетянина.

Эван провел пальцами вдоль усиков-щупов,

— Ты уверен, что не причинил вреда моему мозгу, уху или еще чему-нибудь?

— Я действую только там, где уверен, — успокоил его Голубой. — Я и не пытался пройти там, где реакции не последовало.

— Реакции?

— Импульсивного ответа. Сигналы, передаваемые твоим мозгов, служили моим ориентиром в поисках пробки. Представь мое удивление, когда я наконец установил контакт и обнаружил, что твой орган не развит и ни разу не использовался. Я еще никогда не пытался проникнуть в другой мозг с неиспользуемой пробкой, но реакции твоего мозга и тела были настолько адекватными, что я решился продолжать. Теперь, после необходимой модификации, тебе в будущем будет легко устанавливать контакт с кем-либо.

Да, только вряд ли мне это может понадобиться, сказал себе Эван. Он мог сохранить свои мысли в тайне, не желая оскорбить своего друга. Он был способен на это, поскольку для двустороннего контакта ему нужно было думать направленно на инопланетянина.

Он пожалел, что под рукой не оказалось зеркала, хотя если бы ему уж очень необходимо было взглянуть на себя, лес вокруг был полон отражающими поверхностями. Слегка потянув за усики, он почувствовал моментальный укол боли.

— Ты хочешь прервать связь? — быстро спросил Голубой. — Я чувствую, что ты испытываешь неудобство.

— Все нормально. Просто не могу держать руки при себе. Мне постоянно нужно убеждаться, что это не сон. Мне совершенно не больно, когда я не трогаю их. Кроме того, это самая большая новость в области внутренней коммуникации за последние три столетия.

— Тогда, ты — библиотека?

— Что?

— Библиотека. Хранилище знаний, пополняемых разведчиками, — маленький инопланетянин казался очень взволнованным. — Не удивительно, что мне так легко удалось установить связь. Ты был просто создан для этого.

— Погоди, я не библиотека, то есть, не библиотекарь. Я инженер-исследователь, специализируюсь по макроконцепциям, — но мы снова говорим об описаниях. Да, частью моей работы является накопление и хранение знаний, но это не все, чем я занимаюсь.

— Конечно, нет, но каждый создан для выполнения основной функции, вашей является библиотека. Строение твоей пробки подтверждает это.

— Давай прекратим говорить об этом.

Он пытался не думать об особенностях места, в которых парочка инопланетных щупов щекотала его мозг.

Неужели все люди такие? Неужели и у всех остальных есть маленькие неиспользуемые органы для внутреннего контакта с индивидуумами из других миров. Если так, то что же говорить о конвергентной эволюции, не упоминая о потенциальном теологическом смысле? Неужели вся разумная жизнь, даже совершенно чуждая, основанная на силиконе жизнь Призмы, происходит согласно какому-то первозданному плану? Неужели и транксы и Аанны обладают одинаковыми органами?

Если так, то это было полным откровением. При подтверждении это станет огромным открытием, самым великим с тех пор, как человек сделал шаг из своего родного дома-планеты.

Он не мог раздумывать над этим. Он был слишком занят, пытаясь прожить этот день. Если эта гусеница, Голубой, могла способствовать его выживанию, засунув пару стеклянных усиков в его ухо, он с радостью принял бы это вторжение.

— Чем занимается разведчик?

— Подобно всему прочему, название говорит само за себя, но раз уж ты требуешь подробностей: разведчик находится далеко от говоруна. Моя задача

— собирать знания о мире, окружающем говоруна, о хороших местах, богатых минералами и металлами, необходимыми для нашего здоровья, а также быть готовыми отразить нападение потенциальных врагов.

— А что такое говорун? Название города, сообщества? Значит, там много таких, как ты?

— Конечно, есть и другие разведчики.

— Нет, я не это имел в виду, — Эван попытался перефразировать вопрос.

— Я хотел узнать, есть ли среди вашей группы кто-то, выполняющий иные функции для сообщества?

— Естественно, а из чего же может состоять говорун? А разве в вашем обществе иначе?

— Нет, все верно. Я сам в общем-то специалист, хотя и не совсем ясно понимаю, что ты имеешь в виду под словом «специализироваться». Кажется, у вас это понятие выходит за принятые нами рамки. — Он помолчал и потер лоб.

— Больно?

— Нет, больше похоже на пульсацию, когда ты разговариваешь со мной, словно легкая мигрень.

— Похоже, это доставляет неудобство мягким формам.

— Разве вы никогда не испытываете моральных стрессов и дискомфорта?

— Не физически. Это концепция мягких форм, — Голубой замолчал недолго, потом радостно воскликнул: — Я придумал определение для тебя. Я буду звать тебя Гибкий Модульный Аргументирующий Быстродвигающийся

Углеродный Концентрат.

— С меня вполне хватило бы Эвана.

— Ты предпочитаешь неописательную идентификацию, — разочарованно проворчал инопланетянин.

— У нас и так достаточно сложностей в понимании друг друга. Взгляни на это как на сжатие информации.

— Если тебе от этого будет легче, — Голубой все еще звучал неуверенно.

— Будет, будет. Если хочешь, я и для тебя могу подыскать несложную абстракцию. Скажем, тебе нравится имя Эже? — И ввиду того, что инопланетянин ничего не ответил, пытаясь осмыслить необычное имя, Эван продолжал: — Могу я спросить? — Он повернулся, чтобы указать на находившееся в отдалении гнездо червей, где он чуть было не истек кровью.

— Ты называешь их «сиарузи», этих червей; они охотились за элементами моей крови?

— За металлами и минералами, входящими в состав жидкой части твоего тела.

— Они не интересуют тебя? Эти усики, которые ты воткнул мне в голову, они только служат для коммуникации? Ты ведь не ведешь со мной этот приятный, вежливый разговор, одновременно высасывая какую-нибудь жизненно важную для себя субстанцию, например, цинк?

Ужас Голубого был почти ощутимым.

— Конечно нет! Некоторые существа получают необходимые им элементы из тел других, но большинство извлекают их прямо из почвы. Я разомкну нашу связь и покажу тебе.

— Ладно.

Он обхватил себя руками, но когда инопланетянин прервал контакт, не последовало никакой боли. Два усика свободно и бескровно выскользнули из его уха. Голубой ослабил хватку и спрыгнул с плеч Эвана на землю, легко приземлившись на свои десять ножек.

Найдя подходящий участок, он расчистил его от пенной травы и принялся высасывать песчаную почву через короткий гибкий хоботок. Он задержался на несколько минут, посмотрел на Эвана и зажужжал.

Несмотря на предупреждение, Эван вздрогнул, когда инопланетянин вспрыгнул ему обратно на плечи. Инопланетянин. У него ведь есть имя. И он разумен!

Было намного труднее и потребовалась вся сила воли Эвана, чтобы оставаться неподвижным, пока Голубой снова устанавливал контакт у него в мозгу.

Глава 8

Ему не помогло, что на этот раз он оставался полностью в сознании, пока процедура не закончилась. Он чувствовал, как скользкие щупы гладко входят в его ухо, минуя барабанную перепонку, все глубже проникают в голову. И снова он не почувствовал никакой боли, только легкий холодок.

Никакого ощущения, что к его мозгу «подключились». Но когда усики прекратили двигаться, пульсирующий голос возобновился.

— Я чувствую твою напряженность, — промурлыкал Голубой, теперь прозванный Эже. — Для этого нет никаких причин. Пробка существует для того, чтобы ей пользовались.

— Я знаю хирурга, который поговорил бы с тобой на эту тему.

— Хирург? Ты имеешь в виду врача? Возможно, ты захочешь поговорить с моим.

Эван сразу заинтересовался. Какие открытия готовит силикатный шаман?

Как можно поправить повреждения, нанесенные существу, состоящему из силикона, бериллия и примесей бора?

— Я еще никогда не встречался с такими, как ты, — сказал Голубой.

Эван слегка улыбнулся.

— У меня есть знакомые, которые могли бы то же самое сказать мне про тебя.

— Ты должен прийти из отдаленного места, — и здесь он (Эван начал думать о своем друге, как о «нем», хотя по всем признакам до сих пор Эже был совершенно бесполым) употребил термин, который не очень поддавался переводу.

— Дальше, чем ты можешь представить себе. — Найдя удобное место, Эван сел и сделал все возможное, чтобы объяснить свое поведение, свое происхождение и причину своего пребывания в мире Эже.

Когда Эван закончил, чужак быстро ответил:

— Восхитительнее всего восхитительного! Ты должен возвратиться со мной в Ассоциацию и сообщить все это библиотекам.

— У вас их больше, чем одна?

— Конечно. У нас прогрессивная Ассоциатива.

— Вы, должно быть, приобрели много книг.

— Что такое книги?

Теперь пришла очередь Эвана смущаться.

— Книги, и магнитофонные записи, и относящиеся к ним материалы для хранения — это то, что входит в библиотеку.

— Материалы для хранения. Это я понимаю.

— Я не могу поехать с тобой прямо сейчас, Эже. Как бы я ни хотел, я не могу. — Он показал свое запястье с равномерно светившимся маяком. — Мне придется попытаться найти этого другого человека. Я говорил тебе об этом.

Эже подумал.

— Но ты не уверен в местонахождении своего коллеги?

— Нет. Я только могу использовать это устройство, чтобы оно перенесло меня вообще поближе к ней. Затем мне придется провести визуальный поиск, и я надеюсь, мне повезет.

— Возможно, мы сможем помочь. Нет ничего необычного в частоте твоего маленького радиопередатчика. — Он показал парой ног на радиомаяк. -

Возвращайся со мной, и я поставлю твой вопрос перед нашими ораторами. Они могут точно установить, кто ведет радиопередачу.

Эван нахмурился. Казалось невероятным, что собратья Эже имели что-либо такое сложное, как направленный локатор, — разве он уже не признался в незнании орудий труда? И кем был оратор? Все же, если и было что-то рациональное в том, что утверждал его друг, это могло привести его прямо к трупу Офемерт и избавить его от дней блуждания в сверкавшем враждебном лесу.

— Хорошо. Давай посмотрим, что могут сделать эти ваши ораторы.

— Отлично! Очень приятно! — Эже изогнулся, чтобы показать свое удовольствие. Блестящие зеленые глаза несколько раз оглядели фигуру Эвана.

— Но сначала мы должны что-то сделать с твоей уязвимостью. Мы должны постараться сделать тебе наружный каркас из литер. Ты не можешь расхаживать, как ты есть, мягкотелый и беззащитный. Ты говоришь, что твой собственный наружный каркас этот костюм или что бы это ни было, теперь бесполезен для тебя?

— Я боюсь, что так. Не думаю, что я мог бы привести его в движение своими собственными силами.

— Еще одно странное представление. — Эже поднялся на свои шесть задних ног, осмотрел окружающую флору, и под конец задвигал своими жвалами. — Сначала мы должны сделать что-то с твоим сверхчувствительным зрением.

Эван последовал за чужестранцем на небольшое расстояние в густые заросли деревьев. Они остановились перед порослью, почти достойной этого названия. Бурые шары росли прямо на серовато-буром стволе. Там не было листьев или ветвей, но Эван не увидел и никаких вездесущих фоторецепторов.

Это была структура с углеродным основанием, предмет, наиболее походящий на настоящее дерево из всех, что он видел с тех пор, как высадился на Призме.

Насыпь из разбитых шаров накопилась вокруг основания дерева.

— Встань на колени, пожалуйста, — сказал Эже. Эван повиновался. Когда он наклонился, чужестранец поднял и стянул полоску хрупкого пластика с глаз Эвана.

— Эй, мне это нужно!

— Я надеюсь, уже нет. — Эже отсоединился, все еще держась за полиэтиленовую пленку, и упал на землю.

Всеподавлявший свет Призмы вызвал слезы на глазах Эвана. Он сильно прищурился, стараясь следить за действиями чужака.

— Давай, верни это.

— Бесполезное указание. Он не был подключен.

Эже, казалось, делал что-то с силикатными осколками, оглядываясь изредка на присевшего человека, затем сортируя осколки разбитого шара. В конце концов, выбрав пару лучших черепков, он начал подравнивать и прилаживать их. Эван наблюдал, как ротовые части чужеземца резали твердый материал, как будто это была бумага. Он мог легко представить себе, что они могли бы сделать с его собственной плотью, если бы Эже внезапно невзлюбил его.

Больше задумчивых взглядов в сторону Эвана. Шаровидные осколки были подрезаны и склеены в четыре секции, две ровные и изогнутые, две круглые и вздутые. Эти четыре части стали единым целым под умелыми лапами Эже. Когда он закончил, результат был вручен Эвану. Это была удивительная работа, великолепно отшлифованная, легче было поверить в то, что это дело рук какой-нибудь машины, чем чужого рта. Эван опустил прямые перекладины на свои уши и сцепил их вместе у себя на затылке. Спаренные полушария, с которыми они были соединены спереди, точно прикрывали его глаза. Они были немного большими и, вероятно, придавали ему вид огромного жука, но он не очень интересовался внешностью.

Коричневый силикат защищал от большей части солнечных лучей и болезненных отблесков окружавших зарослей. В первый раз с тех пор, как он был вынужден покинуть гидромагнитный транспорт, он мог видеть ясно и без труда. Светлый, теплый дождь начал падать.

— Откуда ты знал? — Он снова наклонился и позволил Эже взобраться обратно на свои плечи и опять зацепиться. — Скажи, откуда?

— Назначение тонкого материала, которым было обернуто твое лицо, было очевидно и явно недейственно, — ответил Эже. Он сделал жест по направлению к полоске пластика, которая теперь лежала смятая на земле. — Я думал, куски фруктов Эрна будут служить лучше. Это лучше?

— Это чудесно. Не могу достаточно отблагодарить тебя. — Он осмотрел местность, наслаждаясь возможностью полностью открыть глаза в первый раз за много дней. — В какую сторону теперь?

— Мы еще не закончили здесь.

— Все, что ты скажешь. — Что еще было на уме у Эже для него? Еще одна пара очков, возможно, сделанных из какого-то более темного материала?

Эже показывал ему дорогу через лес, пока они не натолкнулись на маленький прудик. Он стоял сам по себе, без какого-то видимого стока. Как можно было ожидать вода была темной и богатой массой диатомовых водорослей.

— Войди, — сказал ему Эже.

— Что? — Эван неуверенно разглядывал жидкий мясной бульон.

— Погрузись — и непременно держи голову над водой.

— Почему? Какая опасность?

— Никакой опасности. Только мера предосторожности, которую нужно принять мягкой форме.

Эван нагнулся и попытался понять тайну заводи.

— Что может случиться со мной?

— Тебе нужна защита. Заводь обеспечит ее. — Когда Эван снова заколебался, Эже добавил с тенью раздражения: — Я сделал что-нибудь, чтобы причинить тебе вред?