Глаз Эвы

Он был пуст. Только масло, кетчуп и бутылка соевого соуса. Эва вздохнула, но тут же вспомнила про пачку купюр и опять улыбнулась. Бутылка ледяного пива – вот что ей больше всего нужно сейчас. Поэтому она молниеносно оделась, набросила плащ и направилась к небольшому магазинчику на углу. Он назывался «У Омара» и открывался в восемь утра, дай бог этому Омару здоровья. К тому же он никогда не смотрел презрительно на людей, которые покупали пиво, когда все остальные еще спят. Его магазин находился в респектабельном старом районе, состоявшем почти исключительно из одних вилл, и выглядел там как совершенно инородное тело. Многих это раздражало, а Эву радовало.

Хозяин радостно улыбнулся, обнажая белые, как мел, зубы, когда она появилась в дверях. Она вытащила из ящика две поллитровых бутылки, взяла газету со штатива и еще две пачки «Prince Mild».

– Отличный сегодня денек! – улыбнулся он ободряюще.

– Ну, может он и будет отличным, – простонала Эва, – но не сейчас.

– О, я знаю, что день сегодня хороший. Но если день плохой, то двух бутылок может не хватить.

– На самом деле вы правы, – сказала Эва. Она взяла еще одну бутылку и расплатилась.

– Послушайте, я наверняка вам должна, – вспомнила она вдруг. – Давайте-ка я заодно и расплачусь.

– О, значит, и у меня тоже сегодня хороший день!

Он порылся в коробке из-под обуви, где держал списки своих должников.

– Семьсот пятьдесят две кроны.

Эва была тронута. Он никогда не напоминал ей о долге. Она протянула ему тысячную бумажку и заглянула в «Blindkjopkatalogen»[22], который он просматривал, когда она вошла.

– Нашли что-нибудь интересное? – поинтересовалась она.

– А-а-а, это? Это я жене кое-что купил. Через четырнадцать дней пришлют по почте.

Эве стало интересно:

– А что купили-то?

– Машинку, которая убирает катышки с ткани. Подходит и для свитеров, и для диванных подушек, и для мебели. В моей стране катышков нет. У вас странная одежда.

– А мне они нравятся, – улыбнулась Эва. – Я когда их вижу, тут же вспоминаю старых плюшевых медведей. У меня был такой, когда я была маленькая, – он был весь в катышках.

– Да-да, понимаю, – снова просиял он. – Приятные воспоминания. Но в моей стране и плюшевых медведей нет.

Пиво было теплое. Она поставила одну бутылку под струю холодной воды и взяла телефонный справочник, чтобы найти телефон Майи. Она собиралась сказать ей, чтобы та забыла всю вчерашнюю пьяную болтовню – вчера вечером Эва ни черта не соображала. Сигнала в трубке не было. Ну конечно, они же его выключили. Она выругалась, пошла в ванную, уселась на унитаз, собрав вокруг талии юбку. Сегодня-то я точно выгляжу, как шлюха, подумала она, а может, я такая на самом деле и есть, возможно, именно в такой день и стоит начать. Она встала, выскользнула из юбки и снова натянула халат. В коридоре Эва встала перед зеркалом и оглядела себя с головы до пят.

Ростом Эва была 183 сантиметра, и большая часть приходилась на ноги. Лицо ее было узким и бледным, глаза – желтыми, во всяком случае недостаточно темными, чтобы считаться карими. Плечи – узкие. У нее была необычайно длинная шея и длинные руки с тонкими запястьями. Ступни были большие. Она носила 41-й размер обуви, что ее очень расстраивало. Она была тонкая, немного угловатая, не особенно женственная, но глаза были красивые, во всяком случае, Юстейн всегда так говорил. Большие, чуть-чуть косящие и широко расставленные. Немного хорошей косметики могло бы сотворить с ее лицом настоящее чудо, но она никогда в этом не разбиралась. Она носила распущенные волосы, они были длинные и темные, с небольшим каштановым отливом. Эва подошла поближе к зеркалу. Волосиков над верхней губой стало больше. Наверное, организм теперь вырабатывает меньше эстрогена, подумала она и распахнула халат пошире, чтобы увидеть маленькую грудь, длинный и узкий живот и бедра, такие же белые, как и лицо. Она немного повертелась перед зеркалом и помотала головой, так, что волосы упали ей на спину красивой волной. Если уж Майя стала миллионершей со всем своим салом, то я со своей фигурой точно смогу, промелькнула шальная мысль. Она опять вспомнила пачку купюр, подумала о том, как они были заработаны, и покачала головой. Запахнула халат и достала из раковины бутылку. Думать не хотелось, хотелось просто сделать это – и все. И вовсе не обязательно кому-то об этом знать. Совсем недолго, может, до Рождества, только чтобы выбраться. Она отпила пива и почувствовала, что успокаивается. По правде говоря, я не изменилась, подумала она, я только открыла для себя жизнь с новой стороны. Она пила пиво, курила, а мысли ее блуждали вокруг маленькой собственной галереи у реки, лучше всего – в северной части города. Галерея Магнус. Звучит неплохо. Внезапно она подумала, не стоит ли ей добавить немного цвета в свои картины. Темно-красный, например. Сначала совсем тоненькая черточка, но постепенно она будет становиться все более заметной. Эва ощутила прилив вдохновения. Потом открыла еще одну бутылку пива и подумала, что именно этого ей как раз и не хватало в жизни. Ей не хватало Майи! Но сейчас она вернулась. Все будет хорошо, подумала Эва удовлетворенно, это поворотный момент в ее судьбе. Когда все бутылки опустели, она заснула.

***

Такси прогудело под окнами в шесть.

Эва упаковала картину в старый плед, и шофер бережно положил ее в багажник.

– Езжайте осторожно, – предупредила она. – Это стоит десять тысяч крон.

Она назвала адрес на Торденшоллсгате и внезапно заметила, что он смотрит на нее в зеркало. А вдруг он знает Майю? Может, каждый второй мужчина в городе побывал в ее постели? Эва стряхнула с юбки соринку и почувствовала, что опять начинает нервничать; хмель прошел, и чувство реальности возвращалось к ней. Странно, она совсем забыла об Эмме, как будто спрятала свои материнские обязанности в ящик комода и опять стала просто Эвой. Да, подумала она. Я просто Эва. И плевать мне на то, что могут подумать другие, я делаю, что хочу. Она улыбнулась. Шофер заметил это и улыбнулся ей в ответ. «Что ты себе вообразил, – подумала она, – я бесплатно не даю».

***

Майя всплеснула руками и втащила ее в квартиру. Вчерашние излишества не оставили ни малейшего следа на ее круглом лице.

– Заходи же, Эва! Привезла картину?

– Ты упадешь в обморок.

– Такого со мной не бывает.

Они распаковали картину и прислонили ее к стене.

– Господи!

Майя потеряла дар речи; она внимательно смотрела на картину.

– Да уж, должна тебе сказать… Действительно что-то особенное. Она как-то называется?

– Нет, ты что, с ума сошла?

– А что?

– Если я ее как-то назову, значит, я за тебя решу, что ты должна увидеть, а я не хочу. Ты можешь посмотреть на нее сама и сказать мне, что ты видишь. А я тебе потом отвечу.

Майя надолго задумалась и, наконец, сказала:

– Это удар молнии. Вот что это такое.

– Да, неплохо. Понимаю, что ты имеешь в виду, но я вижу в ней и кое-что другое. Землю, которая потрескалась после землетрясения. Или реку, которая бежит через город ночью, при свете луны. Или же раскаленную лаву, которая стекает вниз по обугленной равнине. А завтра, может быть, ты увидишь еще что-нибудь. То есть, я хочу сказать, мне бы этого хотелось. В том, что касается искусства, тебе надо освободиться от многих стереотипов, Майя.

– Я настаиваю на ударе молнии. Мне не нравится, когда вещи меняются и превращаются во что-то другое. А вот тебе предстоит кое от чего избавиться, подруга. Я привела в порядок свободную комнату, пойди и посмотри. Ты что-нибудь ела?

– Только пила.

– Ты хуже младенца, тебя надо кормить. Если я сделаю бутерброд, сможешь прожевать сама?

Она потащила Эву за собой вглубь квартиры. Комната была выдержана в красных тонах: много плюша и бархата и тяжелые, темные шторы.

Кровать, застланная покрывалом с золотой бахромой, казалась бесконечной. На полулежал толстый красно-черный ковер, ноги проваливались в него – такой он был мягкий.

– Это теперь твои цвета, – сказала Майя решительно. – И у меня для тебя есть красный халат, который легко расстегивается. Из тонкого бархата. Вот здесь, – она прошла в глубину комнаты и отодвинула занавеску, – маленькая ванная с раковиной и душем.

Эва заглянула за занавеску.

– Ты можешь здесь работать, пока я в своем Кризисном центре. Я сделала тебе ключ. Пошли, тебе надо поесть.

– Ты что, все это устроила сегодня?

– Да. А ты чем занималась?

– Спала.

– Значит, можешь поработать до позднего вечера.

– Да нет же, господи, я еще не знаю… Если я вообще наберусь смелости… В общем, я решила, что на первый раз хватит одного. Слушай, – спросила она нервно, – а много попадается неприятных типов?

– Да нет же.

– Но бывает, что кто-то говорит что-то неприятное или делает какую-нибудь гадость?

– Нет.

– А ты не боишься? Одна, с незнакомыми мужиками, вечер за вечером?

– Это они боятся, потому что у них совесть нечиста. Они вынуждены врать, чтобы уйти из дома, и урывают деньги из семейного бюджета, чтобы заплатить мне. Ходить к шлюхам сегодня – это что-то совершенно немыслимое. А в прежние времена тебя не считали настоящим мужчиной, если ты не захаживал в публичный дом. Да нет же, я ничего не боюсь. Я профессионал.

Эва вонзила зубы в бутерброд и принялась медленно жевать. Тунец с лимоном и майонезом.

– А часто они просят тебя сделать что-то особенное?

– Нет, редко. Сама знаешь, слухами земля полнится, и еще до того, как прийти ко мне в первый раз, они получают всю необходимую информацию.

Она открыла бутылку колы и долго пила.

– Они знают, что я шлюха приличная и что о всяких сексуальных фокусах не может быть и речи. Почти все, кто сюда ходит, – мои постоянные клиенты. Они знают, что можно, а что нельзя, и где проходит граница. Если им придет в голову какая-нибудь глупость, они не смогут больше сюда приходить. Так что предпочитают не рисковать.

Она слегка отрыгнула.

– А пьяные приходят?

– Да, в подпитии, но не в стельку. Многие приходят прямо из пивной – тут, через улицу, из «Королевского оружия». А другие заявляются в обед, в костюме и с «дипломатом».

– А бывает, что они отказываются платить?

– Мне такие никогда не попадались.

– А тебя били?

– Нет.

– Не знаю, хватит ли у меня смелости…

– О чем ты говоришь!

– Ну, не знаю, я слышала много историй…

– Мужчины приходят в ярость, когда не получают то, что им хочется, правда?

– Да.

– Они приходят сюда, чтобы купить то, что им надо, и они это покупают. И у них нет никаких причин поднимать шум. И вообще: что дурного в том, если люди переспят друг с другом?

– Да нет. Если не считать того, что многие из них наверняка женаты, у них дети и все прочее.

– Конечно. Они приходят именно потому, что им чего-то не хватает. Мужья и жены не так уж часто спят друг с другом.

– Мы с Юстейном спали.

– Ну, это в начале. А через десять лет?

Эва покраснела.

– А может быть, – продолжала Майя, – ты думаешь, что мы, девушки, должны себя блюсти и ждать большую любовь? Ты веришь в большую любовь, Эва?

– Разумеется, нет.

Она отпила колы.

– А в тебя кто-то из них влюблялся?

– О да! Особенно молодняк. Я им вообще очень нравлюсь, поэтому я стараюсь для них сделать что-то особенное. Вот, например, весной у меня был один молодой человек с потрясающим именем – у его семьи французские и испанские корни. Жан Лука Кордова. Правда, потрясно? Подумай, если бы у тебя было такое имечко, – задумчиво сказала она. – Даже хочется сходить замуж, только чтобы получить такую фамилию, правда? И потом еще Йеран, я его никогда не забуду. Он был девственник, мне пришлось его всему учить. И он был так мне благодарен! Не так-то просто оставаться девственником в двадцать пять лет, да еще если работаешь в полиции. Ему, наверное, потребовалось немалое мужество, чтобы прийти сюда.

Эва доела бутерброд, запила колой и откинула волосы с лица.

– А вы беседуете о чем-нибудь?

– Да так, можем перекинуться парой слов. Одни и те же фразы каждый раз; все они хотят услышать одно и то же. Мужчины не слишком требовательны, Эва. Ты и сама скоро это поймешь. Она отодвинула бутылку в сторону.

– Сейчас без десяти семь, первый клиент придет в восемь. Он уже бывал у меня раньше. Честно говоря, не самый приятный тип, но он быстро кончает. Я займусь с ним сама и скажу, что нас теперь двое и что мы будем делить клиентов. И что у нас одни и те же условия.

– На самом деле мне больше всего хотелось бы спрятаться в шкаф и посмотреть, как это у вас происходит, – вздохнула Эва. – Посмотреть, как ты это делаешь. Самое трудное будет придумать, что сказать.

– В шкафу будет тесно. В дверную щелочку видно гораздо лучше.

– Что ты сказала?

– Ну, в ногах кровати ты стоять не сможешь. Но можешь подсматривать из другой комнаты. Мы выключим свет и слегка прикроем дверь, а ты будешь сидеть в той комнате и смотреть. И у тебя уже будет какое-то представление. Ты ведь меня знаешь, я никогда не была особо стеснительной.

– Боже, мне надо выпить, я вся трясусь. Майя сделала пистолет из двух пальцев и нацелила его прямо в лоб подруги.

– И речи быть не может! На работе пить запрещено. Потом мы пойдем к «Ханне» и поужинаем.

И могу тебе обещать одно: стоит тебе начать зарабатывать деньги, у тебя появится настоящий вкус к ним. Когда мне чего-то хочется, я просто запускаю руку в плошку и выуживаю пачку купюр. У меня деньги везде – в ящиках и шкафах, в ванной, на кухне, я запихиваю их в носки сапог и туфель, я даже сама с трудом припоминаю, куда я их рассовала.

– Ты же не хочешь сказать, что два миллиона у тебя просто разбросаны по квартире? – Эва побледнела.

– Да нет, конечно, тут только деньги на мелкие расходы. Основную сумму я спрятала на даче.

– На даче?

– На папиной даче. Он умер четыре года назад, так что это теперь моя дача. Ты там была однажды, помнишь, когда мы с девчонками туда ездили? На Хардангервидде?

– Твой отец умер?

– Да, уже давно. Сама можешь догадаться, от чего он коньки отбросил.

Из вежливости Эва предпочла не отвечать.

– А что, если дачу обворуют?

– Деньги хорошо спрятаны. Никому и в голову не придет там искать. И потом, купюры – они ведь тоненькие, много места не занимают.

– Но деньги – это еще не все, – вдруг сказала Эва прагматично. – А если ты умрешь до того, как потратишь их?

– А может, ты умрешь до того, как начнешь жить? – ответила Майя вопросом на вопрос. – Но если я вот так внезапно помру, то назначаю тебя своей единственной наследницей. Оставлю деньги тебе.

– Ну, спасибо. Слушай, мне надо в душ, – призналась Эва. – Я вся вспотела от страха.

– Давай. А я пока достану твою одежду. Кстати, тебе говорили, что тебе очень идет черное?

– Спасибо.

– Это не комплимент. Я спросила, потому что ты всегда в черном!

– А-а-а, – протянула Эва, смутившись. – Нет, не припоминаю. Во всяком случае, Юстейн этого не переносил.

– По правде говоря, я не понимаю, что ты имеешь против разных цветов.

– Понимаешь, они – как бы это получше объяснить, – отвлекают.

– Отвлекают от чего?

– От того, что на самом деле важно.

– И это…

– Все остальное.

Майя вздохнула и убрала стаканы и тарелки.

– Да уж, художники – народ непростой.

– Непростой, – хмыкнула Эва. – Но кто-то же должен взять на себя труд показывать всю глубину существования. Для того, чтобы вы, остальные, могли просто скользить по поверхности.

Она пошла в «свою» комнату и разделась. Майя что-то мурлыкала себе под нос в соседней комнате, стуча вешалками в шкафу. Комната Майи была выдержана в зеленых и золотых тонах; Эва невольно вспомнила свою собственную черно-белую квартиру. Да уж, между ними настоящая пропасть.

Душевая кабинка была крохотной, а стена напротив нее – зеркальная. Собственное тело внезапно показалось чужим. Как будто право собственности на него уже ей не принадлежало. Зеркало запотело. На какое-то мгновение она показалась себе очень молодой и гладкой, в розоватом свете цветастой занавески, а потом зеркало запотело, и отражение исчезло.

– Не надо думать, – сказала она сама себе. – Я просто должна делать то, что говорит Майя.

Она вылезла из душа, вытерлась и вернулась в комнату; здесь было прохладно после душевой кабинки. Вошла Майя, держа в руке что-то красное – халат. Эва надела его.

– Супер. Как раз то, что надо. Купи себе что-нибудь красное; когда ты в красном, то похожа на женщину, а не на жердь. А с волосами можешь что-нибудь сделать?

– Нет.

– О'кей. Осталось показать тебе одну мелочь. Ложись на кровать, Эва.

– Что? Зачем?

– Делай, что говорю, ложись на кровать. Эва немного поколебалась, но, в конце концов, подошла к кровати и улеглась посредине.

– Нет, не так, ляг ближе к правому краю.

Эва переместилась к краю кровати.

– А теперь опусти правую руку на пол.

– Что?

– Просунь руку под кровать. Чувствуешь, под покрывалом, сбоку, что-то твердое?

– Да.

– Сунь туда руку и оторви, я это плотно скотчем примотала.

Эва нащупала что-то длинное и гладкое, примотанное сбоку. Она ухватила этот предмет и дернула. Это был нож.

– Видишь этот нож, Эва? Это охотничий нож, от Бруслетто. И если ты испугалась, значит, я добилась цели. Он нужен для того, чтобы напугать и предостеречь. Если кому-нибудь придут в голову какие-то глупости. Тебе надо только опустить руку и достать нож. У тебя в кулаке нож, а он сидит с голой задницей и всем хозяйством наружу. Так что бьюсь об заклад – успокоится довольно быстро.

– Но ты же сказала, что с тобой ничего такого никогда не было!

Эва заикалась. Ей стало нехорошо.

– Никогда, – ответила Майя уклончиво. – Только несколько жалких попыток. – Она опустилась на пол рядом с кроватью и засунула нож на место. Эва не могла разглядеть ее лицо. – Но иногда кто-то из них начинает выделываться. Я же не всех хорошо знаю. К тому же мужчины гораздо сильнее нас. – Она продолжала возиться со скотчем. – На самом деле я и сама забываю, что он тут. Но я вспомню, если что-то произойдет, уж это я могу тебе обещать. – Она встала с пола. На лице ее сияла привычная улыбка. – Хоть я и довольно легкомысленная, но назвать меня неподготовленной нельзя. Пошли, я накрашу тебе губы.

Эва немного помедлила, а потом пошла за подругой, ступая босыми ногами по мягкому ковру. Это другой мир, со своими собственными правилами. Потом, когда я вернусь домой, все будет, как раньше. Это два мира, между которыми стена.

Эва тихо сидела на скамеечке для ног прямо у двери. В комнате было темно, и видеть ее никто не мог. Через щелку в двери она видела кровать Майи, тумбочку и лампу с большим абажуром, украшенным розовым фламинго. Горела только эта лампа, комната была погружена в полумрак. Она ждала, когда прозвучат два коротких звонка в дверь – условный сигнал. Было без пяти восемь. Дом стоял на тихой улице, снаружи не доносилось ни звука. Только тихо играла стереомагнитола. Майя поставила Джо Кокера. Голос у него становится с каждым годом все более хриплым, подумала Эва. Послышался звук мотора, машина остановилась прямо под окном. Она взглянула на часы – без трех минут восемь; ее сердце учащенно забилось. Хлопнула дверца машины. Потом послышался еще один звук: это захлопнулась дверь подъезда. Повинуясь внезапному озарению, она встала и подошла к окну. Она смотрела на белый автомобиль, припаркованный у тротуара. Какая-то спортивная модель, подумала она, глядя в щелочку между занавесками. Детали всегда бросались ей в глаза. Это был «Опель», довольно красивый, но не совсем новый. У Юстейна когда-то был такой же, когда они только познакомились, давно. Эва неслышно прокралась на свое место, уселась на скамеечку и положила руки на колени. Звонок коротко прозвенел два раза, как было условлено. Майя встала и пошла через комнату, неожиданно она обернулась и подняла большой палец. А потом открыла дверь. Эва пыталась дышать спокойно. В комнату вошел мужчина. Она видела его не совсем отчетливо, но похоже было, что ему за тридцать, крепкого сложения, с жидкими светлыми волосами. Волосы – длинные, он стянул их резинкой в жалкий «конский хвостик». На нем были джинсы. Сидели они плохо из-за «пивного живота». Именно этого она совершенно не переносила: мужчин, которые не могли толком надеть на себя брюки из-за живота. Юстейн тоже этим страдал, но это был Юстейн, то есть это было совсем другое. Мужчина сорвал с себя куртку и швырнул ее на кровать с видом завсегдатая, как будто он был у себя дома. Эве это тоже не понравилось, он показался ей наглым. Потом он полез в задний карман джинсов и вытащил купюру, которую тоже бросил на кровать. Она слышала голос Майи, но та говорила так тихо, что Эве пришлось сосредоточиться, чтобы услышать. Она осторожно подалась вперед и приставила ухо настолько близко к щелке, насколько это было возможно.

– Я тебя ждала, – услышала она. – Ну, иди же!

Голос был мягкий и обволакивающий, как мед. Я никогда не смогу так говорить, в отчаянии подумала Эва. Внезапно мужчина подошел ближе, и Майя вдруг стала очень маленькой, хотя он был и не особенно высокий. В комнате было темно, но Эва увидела, как он распахнул зеленый халат Майи и стащил его с ее плеч. Халат упал и остался лежать на полу. Эва смотрела, не в силах отвести взгляд от округлого и белого тела Майи; она не могла разглядеть выражения лица мужчины. Звучала приглушенная музыка, Майя подошла к кровати, медленно улеглась на спину, раскинув руки в стороны. Мужчина последовал за ней. На нем была клетчатая рубашка, которую он мгновенно вытащил из-под ремня. Он уже заплатил, теперь он мог получить товар, у него, безусловно, было право собственности, и он собирался им воспользоваться. Он опустился на колени рядом с кроватью и принялся расстегивать ремень. Эва видела черные трусики Майи и ее пышные ляжки. Партнеры не разговаривали, оба двигались медленно и привычно, они явно проделывали это много раз, все было, как обычно. Наконец он перешел прямо к делу – расстегнул ремень, и Эва услышала звук раскрываемой «молнии». Кровать заскрипела – он устраивался поудобнее. Майя не двигалась. Эва тоже застыла. В щелочку она видела, как он спустил брюки и после этого сорвал с Майи трусики. Она не помогала ему, только лениво приподняла бедра. А потом раскинула ноги. Именно в этот момент с ним что-то произошло. Он вдруг тяжело и хрипло задышал, склонился над Майей и раздвинул ее ноги еще шире. А потом вошел в нее. Майя отвернула лицо в сторону. Сейчас Эва видела только редкие волосы мужчины и его белые ягодицы, которые быстро двигались вверх и вниз во все нарастающем темпе. Чуть погодя он поднялся на вытянутых руках и запрокинул голову. Послышался длинный, протяжный стон, и он рухнул на кровать. Все заняло не больше минуты. Он лежал, уперев подбородок в матрац, и рука его невольно скользнула вниз. Он попытался найти опору, но тут случилось неожиданное. Он наклонился и посмотрел вниз, Эва видела, как он ищет что-то под покрывалом. Майя повернула голову, ее черные брови поползли вверх, когда он внезапно снова приподнялся. В руке у него был нож. Лезвие сверкало в свете лампы-фламинго. Он удивленно смотрел то на него, то на Майю, которая тоже пыталась встать. Эва закрыла рот ладонью, пытаясь подавить судорожный вздох. Несколько секунд в комнате было совершенно тихо, Джо Кокер как раз закончил петь «Up where we belong». Картина, которую Эва увидела в щелку, почти парализовала ее; ей стало трудно дышать. Майя, по-прежнему голая, лежала на спине на кровати, в глазах ее была настороженность, мужчина все еще сидел на ней. Штаны его были наполовину спущены, в руках он держал острый нож.

– Что это такое, черт побери?

В голосе звучало подозрение. Он уставился на Майю, но она была такой же милой и нежной, как всегда. Профессионалка.

– Должна же одинокая женщина подумать о собственной безопасности. Сюда ходит много странных людей.

«Вот как», – подумала Эва.

– Вот как? – сказал он. – Вот, значит, что ты о нас думаешь? А если бы ты вонзила этот нож в меня, а?

– Скорее, это ты в меня кое-что вонзил, – засмеялась она хрипло.

Он продолжал сидеть, держа нож в руке.

– Мне приходилось слышать о шлюхах, которые обирают клиентов таким вот образом.

Он рассматривал нож, поворачивал его то так, то эдак, потом смотрел на ее голое тело, белую кожу, как будто наслаждался.

– Спасибо, – сказала Майя. – Деньги я получила. А теперь положи его. Мне не нравится, что ты тычешь в меня ножом.

– А мне не нравится находить в кровати нож, когда я прихожу и честно плачу. Вам, бабам, нельзя Доверять, это всем известно!

Он явно начинал заводиться. Эва прикусила губу и почти перестала дышать. Майя попыталась подняться, но он толкнул ее назад на кровать.

– Расслабься! – приказала она громко. – Ишь какой чувствительный!

– Я не чувствительный, – сказал он упрямо. – Это вы такие неженки, думаете, что мы все время за вами бегаем. Черт… Значит, нож у тебя. А пистолет у тебя тоже есть?

– Есть, конечно.

– Ты сумасшедшая, у тебя паранойя, я так и думал.

– Это ты параноик. У меня не было никаких причин убивать тебя. Во всяком случае, изначально. Но теперь хватит. Убирайся отсюда, иначе тебе придется заплатить мне еще.

– Ха! Уйду, когда закончу, – ответил он, надевая джинсы и застегивая «молнию».

– Ты давно закончил, другие уже ждут.

– Значит, подождут. Вы, шлюхи, такие алчные, разрази меня гром, я тут выложил тебе «штуку» за пять минут работы, знаешь, кстати, сколько мне приходится работать на пивоварне, чтобы заработать «штуку»?

– Нет, – устало сказала Майя. Она смотрела в потолок. Эва ждала. От волнения она засунула в рот чуть ли не весь кулак.

– Черт бы тебя побрал, – бормотал он, возясь с ремнем. – Чертовы суки.

– Все, хватит ругаться. Больше можешь не приходить. С этого момента я не желаю тебя здесь видеть. И мне следовало бы сказать это тебе давным-давно.

– Вот, значит, как?

Он остановился и кивнул, как будто внезапно до него дошло.

– Вот как? Значит, вы нас принимаете с распростертыми объятиями, заставляете нас выворачивать кошелек, а на самом деле вы нас на дух не переносите?! Значит, вот оно как? Шлюхи – вот кто самый циничный на свете!

Майя с трудом приподнялась на локтях. Она попыталась поджать под себя ноги, но мужчина был в ярости и снова толкнул ее, она стукнула его локтем и завертелась, пытаясь выбраться из-под него. Наконец женщина дотянулась до ножа, схватила и дернула изо всех сил. Внезапно нож оказался у нее в руке. Она приподнялась, стоя на коленях, подняв нож. Кончик лезвия дрожал. Она не сводила глаз с мужчины; он по-прежнему сидел на кровати, как будто собирался прыгнуть, маленький жидкий «конский хвостик» выгнулся, как вставший член у мальчишки, пришло вдруг Эве в голову; она по-прежнему держала кулак во рту и молила Бога, чтобы не закричать. Если бы он повернулся налево, то увидел бы глаза Эвы, два маленьких светлых пятнышка в темноте дверной щелки. Но он не повернулся, он схватил подушку и держал ее теперь перед собой, защищаясь. Он смотрел на Майю, которая стояла на коленях и дрожала, держа нож перед собой. Подушка против ножа. Стояла мертвая тишина.

Эва спрятала лицо в ладонях. Она отдала бы все, чтобы не видеть этой жуткой сцены, чтобы ничего этого не было; больше всего она боялась, что мужчина заметит ее, подбежит к двери и распахнет ее; ей даже думать не хотелось о том, какие выводы он может сделать и в каком будет бешенстве, когда узнает, что она все это время сидела там, в темноте, и смотрела на них. Она, как застывшая статуя, сидела на скамейке, прилагая невероятные усилия, чтобы дышать спокойно, она слышала, как Джо Кокер запел новую песню – «When a woman cries». И вдруг, несмотря на все свое отчаяние, она ощутила огромное облегчение. Она никогда, никогда не впустит в эту комнату чужого мужчину, никогда не позволит ему сорвать с нее одежду. Она не только бросит свою карьеру, так и не начав ее, нет, она и Майю уговорит бросить это занятие. На самом деле Майя – приличный человек, подумала Эва, она заботится о других, да и два миллиона – сумма вполне достаточная. Пусть лучше у нее будет маленькая гостиница. Эва снова посмотрела в щелку. Мужчина наконец-то слез с кровати, теперь он натягивал на себя куртку. Она видела его затылок, видела, что он обшаривает взглядом комнату, как будто хочет удостовериться, что ничего не забыл. Она затаила дыхание, когда глаза его остановились на приоткрытой двери. Несколько секунд он пристально смотрел на дверь, потом повернулся и пошел к выходу. Что-то было не так. Какая-то неестественная тишина. Эва видела ноги Майи, они неподвижно лежали на золотом покрывале, раскинутые в стороны. И мужчина больше не копался, он быстро открыл дверь и бесшумно выскользнул из квартиры.

Эва не двигалась.

Она ждала, что Майя позовет ее. Она чувствовала, что внутри нее закипает гнев. Она злилась на Майю, которая втянула ее в это сомнительное предприятие и утверждала, что все это совсем не опасно. Но с кровати не раздавалось ни единого звука. Наконец Эва встала, толкнула дверь. Белое тело Майи лежало на кровати по диагонали. На лице у нее была подушка.

Эва не закричала. Это было вполне в духе Майи, одна из ее обычных штучек. Она была готова на что угодно, если появлялась возможность посмеяться. Эва сложила руки на груди и покачала головой.

– Если ты пустишь этого типа сюда еще раз, я перестану тебя уважать, – сухо произнесла она.

Она услышала, как на улице кто-то заводит мотор, быстро повернулась и побежала к окну; она успела выглянуть в тот момент, когда машина выезжала на улицу. Это «Опель Манта», подумала она, точно такая же машина была у Юстейна. Она запомнила часть номера. BL, семь, четыре…