ХОГМАНАЙ

Изолт стояла перед высоким зеркалом, недовольно глядя на свое отражение. Множество горящих свечей обливало ее обнаженное тело теплым золотистым светом. Ее кожа была белой как снег, влажные завитки волос на голове и там, где смыкались бедра, были такими же ярко-рыжими, как и огонь в очаге. По набухшим грудям и огромному животу бежали синие, точно весенние воды, ручейки вен.

— Я больше не могу, Изабо! — воскликнула она. — Когда эти младенцы появятся на свет? Я должна быть с Лахланом, а не лежать здесь, огромная и неповоротливая, точно косматый медведь.

— Уже скоро, не волнуйся, — ответила ее сестра. Положив малышку Бронвин обратно в колыбельку, она закутала Изолт в подбитый мехом халат. — Слишком холодно, чтобы стоять в таком виде, пусть даже огонь горит так сильно. Не переживай, Лахлан скоро вернется. Он ведь пообещал, что приедет сразу же, как только освободится. Он же говорил, что хочет быть здесь во время родов, а он знает, что уже пора. Кроме того, сегодня все эти новогодние празднества, а он понимает, как важно поддержать дух горожан.

— Я должна быть с ним, помогать ему. Не могу поверить, что он уехал без меня! — Изолт беспокойно подошла к окну, отдернула парчовые занавеси, глядя на хмурый день за окном. Облачное небо было таким темным, точно уже наступил вечер. — Ты же знаешь, что он не очень много знает о войне, а Телохранители так рады вернуться на службу Ри, что выполнят любую глупость, которую он прикажет.

— Ну, ты же знаешь, что Дункан Железный Кулак не такой, а ведь он там вместе с Лахланом. Сядь, Изолт, такие переживания вредны для малышей. Не могла же ты отправиться на войну всего за несколько дней до родов!

— Ты не понимаешь — я обещала Лахлану все время быть с ним.

— Я уверена, что он не имел в виду поле битвы…

— А где еще больше ему нужна моя защита! — воскликнула Изолт, расхаживая взад-вперед. — Я должна быть там вместе с ним, почему он уехал без меня?

— Ну же, Изолт, ты ведь знаешь, что он думает только о тебе и о детях. Потому он и уехал, пока ты спала, чтобы ты не отправилась с ним.

Изолт со вздохом позволила Изабо усадить себя обратно в кресло перед огнем. Сестра дала ей теплые тапочки и позвонила в колокольчик, чтобы служанки унесли лохань с уже остывшей водой.

Бронвин в своей колыбельке засучила ножками и тоненько захныкала. Она трясла маленькими сморщенными кулачками и терла серебристо-голубые глаза, из уголков которых струились слезы. В черных волосенках виднелась белая прядь, результат установления связи с Лодестаром в ночь мертвых.

— Тише, моя маленькая, — сказала Изабо. — Я выкупаю тебя попозже.

— Выкупай ее, если она хочет, — сказала Изолт. — Можно попросить служанок принести чистой воды.

Изабо покачала головой.

— Нет, она может искупаться попозже. У меня нет никакого желания вымокнуть с головы до ног прямо сейчас. — Она не поднимала глаз. Несмотря на то, что Изолт относилась к малышке с небрежным равнодушием, Изабо не хотела напоминать ей о фэйргийской крови Бронвин. Оказываясь в воде, девочка мгновенно принимала свою подвижную морскую форму, блестя плавниками и чешуями, а жабры на ее шейке начинали трепетать. Желание Бронвин поплавать прямо вламывалось в сознание Изабо, но та твердо не обращала на него внимания.

Несмотря на свой младенческий возраст, маленькая банприоннса обладала железной волей, заставлявшей всех вокруг плясать под ее дудку. Сьюки, служанка Изабо, начинала дрожать от холода и раздувала огонь побольше, не замечая, что шелковое одеяльце малышки свалилось на пол. Придворные в бархатных камзолах как миленькие наклонялись и подавали ей украшенную драгоценными камнями погремушку, хотя, роняя свой носовой платок, они дожидались, пока его поднимет лакей. Ее кормилица, полная добродушная женщина по имени Кетти, со всех ног бежала из кухни в детскую, стоило лишь малышке проснуться, хотя та не успевала пискнуть больше одного-двух раз. «Я подумала, что малышка должна уже проснуться», — объясняла она, не задумываясь над тем, что преспокойно потягивала эль перед огнем до самого момента ее пробуждения.

Лишь Изабо с Мегэн знали, что Бронвин уже проявляла способности, просто поразительные для ее возраста. Иногда, когда они оставались в детской вдвоем, Изабо подавляла желание делать все для девочки и пыталась определить границы ее возможностей. Она была свидетельницей того, как игрушки перелетали с полки в колыбельку, а яркая погремушка, подвешенная над кроваткой, часто раскачивалась сама по себе на несуществующем ветру. Однажды она тихо сидела в темном углу, когда в детскую с двумя ведрами воды вошла Кетти и с абсолютно бессмысленным выражением лица вылила их в фарфоровую ванночку. Никому, кроме Изабо, не позволялось купать малышку, и кормилица покрылась румянцем, когда Изабо обнаружила свое присутствие.

— Прошу прощения, миледи, я, наверное, задумалась, — запинаясь, оправдывалась она. — Я несла воду Прионнсе Рураха, ума не приложу, как я оказалась здесь. Должно быть, замечталась.

Изабо знала, что Бронвин лучше всего чувствовала себя в соленой воде, но позволяла ей плавать лишь один раз в день, да и то в строгом уединении. Лахлан вообще с трудом выносил маленькую племянницу; Бронвин была для него постоянным напоминанием о ее колдунье-матери, превратившей его в дрозда, когда он был еще маленьким мальчиком. Его черные крылья — вот и все, что осталось сейчас от этого заклинания, но он винил Майю в смерти трех своих братьев и в теперешних беспорядках, разрывающих Эйлианан на части.

Когда горничные пришли уносить лохань, Изабо позвала свою служанку Сьюки. Еще в Риссмадилле девушка была кухонной прислугой вместе с Изабо, но недавно стала ее личной служанкой, что для деревенской девочки, которая в обычных обстоятельствах провела бы еще многие годы, отскребая котлы и поворачивая вертела, было неслыханным взлетом. Открытие, кем оказалась Изабо на самом деле, ошеломило ее, как и большинство дворцовых слуг, и теперь она относилась к ученице ведьмы с трепетом.

— Не могла бы ты послать кого-нибудь в казармы узнать, нет ли каких-нибудь новостей от Его Высочества, Сьюки, — попросила Изабо. Ри с тремя сотнями солдат несколько недель назад уехал в Дануоллен, чтобы напасть на Ярких Солдат, и его ждали назад еще накануне, чтобы успеть подготовиться к празднованию Нового Года.

Круглые румяные щеки Сьюки при словах Изабо раскраснелись еще больше, и она робко кивнула, бормоча:

— Да, миледи, сию минуту, миледи.

Сьюки поспешила выйти, и Изабо тяжело вздохнула. Ей очень хотелось, чтобы они остались подругами, но круглолицая служанка слишком хорошо помнила о недавно обнаружившемся знатном происхождении Изабо и относилась к ней с боязливым почтением.

Через некоторое время она вернулась с блестящими от возбуждения голубыми глазами.

— Его Высочество только что въехал в город, миледи! Говорят, битва прошла как и было запланировано, и они везут полные телеги овса и ячменя, стада коз и бочонки с элем и еще кучу всего, миледи! Все пляшут и смеются, и говорят, что победить в такой битве в канун Нового Года воистину добрый знак!

Изолт вздохнула с облегчением.

— Благодарение богам! С Его Высочеством все в порядке, Сьюки? Он не ранен?

— Я не видела его, Ваше Высочество, но говорят, что у нас почти не было потерь, а Яркие Солдаты в панике бежали из Дануоллена, и город снова наш!

Изабо с облегчением и радостью рассмеялась. Дануоллен был маленьким городком на другом берегу Риллстера, который Яркие Солдаты осадили несколько недель назад. Построенный на берегах реки, он занимал стратегически важное положение, откуда открывалась возможность контролировать как саму реку, так и главную дорогу из Блессема и, следовательно, главные пути доставки припасов. Успешный удар войск Ри очень воодушевил весь край и сильно склонил общественное мнение на сторону Лахлана. Кроме того, что было лучше всего, он очень помог сократить нехватку продовольствия в городе, ибо склады в Дануоллене ломились от осеннего урожая.

Изолт и Изабо вместе спустились из королевских покоев, чтобы приветствовать Лахлана, оставив маленькую банприоннсу на попечении Сьюки. Главный зал был полон усталыми и запыленными лордами, сопровождавшими Ри в этой битве, которые чествовали Лахлана стаканами с виски и обсуждали бой. Крылатый Ри сидел в своем резном кресле, его рубаха заскорузла от крови и грязи, латы были помяты и покрыты пятнами. Возбуждение боя еще не покинуло его, и топазово-желтые глаза ярко сверкали на смуглом лице. При виде сестер он вскочил на ноги и бросился возбужденно рассказывать о стычке, об ударах, которые он нанес врагам, и о примененной им тактике.

— … Айен вызвал такой туман, что они не видели даже собственных рук, а мы под его покровом подползли прямо к стенам. Они даже не поняли, кто на них напал, леаннан…

— Гвилим и Дайд запускали огненные шары, так что они просто с-свистели вокруг, и Яркие Солдаты впали в п-панику, — запинаясь, добавил Айен. Его кадык ходил ходуном.

— Ваш муж дрался, точно стая эльфийских кошек, — сказал Энгус Мак-Рурах.

Дункан Железный Кулак, капитан Телохранителей и синалар армии Лахлана, подошел поклониться Изолт и заверить ее в том, что хорошо присматривал за Ри.

— Хотя за ним было трудновато угнаться, — сказал великан. — В особенности когда он взлетел на вершину барбакана. Я думал, у меня сердце в пятки уйдет, но он вмиг разоружил часового и поднял решетку!

Пока Изолт забрасывала Дункана и Лахлана вопросами, Изабо приказала подать лордам и прионнсам еды и послала пажа найти Мегэн, которая занималась подготовкой к празднованию Нового Года. Старая колдунья была убеждена, что все важнейшие даты в календаре ведьм необходимо начать снова должным образом праздновать. По традиции, последний день уходящего года все пировали и ждали, кто же первым войдет в дом, а при условии скудности запасов продовольствия эта задача была очень нелегкой.

Солдаты-победители большую часть вечера провели за вином и разговорами, а в городе на длинных столах были выставлены хлеб, рагу и бочонки с сильно разбавленным элем. Дворец сиял огнями, деревья в парке были увешаны фонарями. Звезды в ясном морозном небе казались яркими и твердыми, точно алмазы, а снег под ногами был скрипучим и белым. Ребятишки из Теургии с воплями носились по дворцовому парку и до крови хлестали друг друга по голым рукам и ногам прутьями падуба, ибо все знали, что каждая капля крови означает еще один безоблачный год жизни.

К полуночи улицы почти полностью опустели, и все разошлись по домам, поскольку в наступающем году можно было ожидать больших несчастий, если первым порог дома переступал не тот человек. Эту привилегию приберегали для Первой Ноги, которой обычно был юноша, избранный за свою силу, здоровье и красоту, переходивший из дома в дом, кладя на каминную полку ветви вечнозеленых растений, а в огонь — кусок свежего торфа. Лишь после этого он нарушал молчание, торжественно поздравляя всех членов семьи и передавая подарок — хлеб, соль и виски. После совершения ритуала вновь воцарялись веселье и смех, а Первую Ногу чествовали крепкой смесью из горячего пряного эля, виски, яиц и меда, которая называлась Горячей Пинтой.

Во дворце Первую Ногу выбирали с величайшим тщанием, потому что все хотели, чтобы предзнаменования начинающегося года были как можно более благоприятными. Это право получил Катмор Шустрый, поскольку он не только обладал высоким мускулистым телом и красивым смуглым лицом, но и неоднократно проявил себя как верный сторонник нового Ри. С прямой, точно аршин проглотил, спиной и румяными щеками, он торжественно переступил порог, когда пробило полночь, возложил венок из вечнозеленых ветвей на каминную полку и бросил пригоршню углей в огонь, потом преподнес Лахлану свои дары. Кроме обычных подарков, он нес еще и медовые соты, чтобы год был сладким и мирным, свечи с ароматом цветов, чтобы он был наполнен светом, и золотой кошель, чтобы год принес с собой процветание.

Шутки и смех огласили зал, когда большая деревянная чаша Горячей Пинты начала переходить из рук в руки. Потом музыканты снова заиграли, и зал начал заполняться танцующими, а слуги наполняли опустевшие кубки вином и элем и разносили подносы со сластями. Все начали обмениваться новогодними подарками, тщательно выбранными так, чтобы они приносили удачу. Мегэн подарила Изабо и Изолт белоснежные пледы, которые собственными руками соткала из мягкой шерсти гэйл’тиса. По тонкой материи бежали бледные полосы красного и голубого цвета, и старая колдунья торжественно сказала:

— Это тартан Мак-Фэйгенов, мои дорогие. Вы первые, кто надевает его за последнюю тысячу лет, так что носите его с гордостью.

Лахлан, должно быть, знал, какой подарок приготовила Мегэн сестрам, потому что преподнес обеим золотые броши, которыми можно было сколоть тартаны — круг, образованный изогнувшимся телом крылатого дракона, поднимающегося над двумя однолепестковыми розами. Глаза дракона были сделаны из крошечных безупречных камней драконьего глаза, сочетающихся с кольцами, которые сестры носили на левой руке.

Изабо сколола на груди плед, чувствуя, как защипало глаза, а к горлу подступил тугой комок. Она лишь недавно узнала, кто ее родители, поскольку Мегэн нашла ее в лесу совсем малышкой. Теперь Изабо знала, что они с Изолт были дочерьми Ишбель Крылатой, летающей волшебницы из легенд, и ее возлюбленного, Хан’гарада Повелителя Драконов, в чьих жилах текла кровь волшебных существ снежных гор. В День Предательства влюбленных жестоко разлучили — Хан’гарад упал в пропасть, которую Мегэн разверзла под его ногами. Она намеревалась убить Майю, но той как-то удалось ускользнуть, и жизнь Хан’гарада оказалась напрасной жертвой.

Хотя королева драконов и сказала Мегэн, что Хан’гарад все еще жив, Ишбель отказывалась поверить в это и снова впала в зачарованный сон, который длился уже шестнадцать лет.

Несмотря на то, что ее отец пропал, а мать так и не пробудилась от своего горестного сна, для Изабо очень много значило то, что она теперь была не найденышем без роду и племени, а банприоннсой, потомком Фудхэгана Рыжего, члена Первого Шабаша Ведьм. Это означало, что в ее жилах текла благородная кровь, и по происхождению она ничем не уступала самому Лахлану.

Изабо все еще с гордостью и удовлетворением разглядывала свой плед, когда ее нашел Дайд.

— Могу я пригласить вас на танец, Изабо Ник-Фэйген Тирлетанская? Если, конечно, теперь, когда стало известно, что вы банприоннса, не сочтете ниже своего достоинства танцевать с простым циркачом.

— Благодарю вас, Дайд Жонглер, с удовольствием, если вы не возражаете, чтобы я оттоптала вам все пальцы, — ответила она насмешливо. — В глуши Сичианских лесов мне так и не представилось возможности научиться танцевать.

— Я с радостью научу тебя! — воскликнул он и умчал ее в веселом риле. Тяжело дыша и смеясь, Изабо проскакала по комнате, чувствуя руки Дайда у себя на талии. Она помахала Лиланте, которая ревниво наблюдала за ними из угла. Хотя древяница и очень любила танцевать, эта пара была куда более красивой, а Лиланте слишком стеснялась своих широких узловатых ног, чтобы так открыто демонстрировать их.

Когда скрипки и флейты заиграли новую мелодию, на помост, где сидели музыканты, запрыгнул Катмор Шустрый.

— Давайте пить и веселиться! — воскликнул он, поднимая переплескивающуюся через край чашу Горячей Пинты. — Веселье, веселье, весь город пьет и веселится!

С радостными криками молодежь бросилась вслед за Катмором, который, пританцовывая, вышел из зала и направился к массивным входным дверям. Дайд схватил Изабо за руку и потянул ее за собой, возвысив голос и запев:

Мы пьем и веселимся сегодня до утра,

Поем мы и танцуем, ура, ура, ура!

И ясеневые чаши наполнены давно,

Рекою тосты льются и пиво, и вино!

Любовь и мир пусть с вами пребудут в этот год,

Пусть пьет и веселится, пусть празднует народ!

Мы поднимаем чашу и пьем ее за вас,

Весь город веселится сегодня в этот час!

Они неслись по заснеженным городским улицам, точно извивающиеся яркие цветные ленты. Всех, кто попадался им на пути, приглашали выпить горячего пряного эля из огромной чаши, которую часто наполняли из кипящих котлов, установленных на каждом углу. Они встречали и другие празднующие группы, не столь роскошно одетые, но веселья и энтузиазма у них было ничуть не меньше, чем у молодых лордов и леди из дворца. На увешанных фонарями городских улицах звенели песни, когда и грубые, и нежные голоса подхватывали припев:

Любовь и мир пусть с вами пребудут в этот год,

Пусть пьет и веселится, пусть празднует народ!

Мы поднимаем чашу и пьем ее за вас,

Весь город веселится сегодня в этот час!

Изабо танцевала и смеялась с искренним удовольствием, и все ее тревоги и сомнения точно растаяли в атмосфере надежды и радости, которая преобразила осажденный город. Она подумала, как же мудро поступила Мегэн, когда затеяла это празднество, которое в годы правления Майи оказалось в немилости. Отовсюду до нее доносились голоса, прославляющие нового Ри и Банри, возвращение Шабаша, рождение нового года и новой эры.

Хмельное тепло пряного эля растекалось по телу Изабо, кружа ее голову и наполняя смехом легкие. Рука Дайда, обвивающая ее талию, была теплой и сильной, а его черные глаза, блестящие, точно шлифованный гагат, улыбаясь, смотрели прямо в ее голубые. Когда он закружил ее в новом быстром танце, она почувствовала, каким стройным и гибким кажется его тело рядом с ней, как плавно и гармонично они двигаются вместе.

Танцующая пара, кружась, преодолела ледяную тьму дворцового парка и снова оказалась в жарком переполненном зале. Дайд закружил Изабо, и горящие факелы слились со смеющимися лицами, завертевшись опаляющим вихрем. У Изабо закружилась голова, и ей пришлось беспомощно ухватиться за его руку, чтобы не упасть. Он засмеялся и поцеловал ее. Каким-то образом, не переставая танцевать, они выскользнули из бального зала и оказались в темных соседних комнатах. Его губы опаляли ее шею, точно угли. Он сбивчиво шептал ей слова любви, но она едва слышала их, ошеломленная собственной реакцией.

Они лежали на кровати, сплетясь друг с другом, когда Лиланте открыла дверь. Застеснявшись такого количества незнакомых людей и безуспешно пытаясь разыскать своих друзей, древяница решила найти свою кадку с землей и поспать. Свет из распахнутой двери залил спальню, и Лиланте не смогла удержаться от крика, увидев Дайда и Изабо в ворохе смятой и расстегнутой одежды. Циркач оторвал губы от груди Изабо, а та, полуослепленная, смотрела на Лиланте из-за его обнаженной спины. На миг древяница застыла с пылающим лицом, потом, развернувшись, побежала прочь.

Изабо, вскрикнув, кое-как привела себя в порядок и бросилась за ней, крича:

— Лиланте! Лиланте!

Дайд выругался и попытался натянуть рубаху.

Древяница пронеслась по коридору и сбежала по лестнице, еле успевая избегать столкновения с многочисленными парочками, которые болтали на площадках или целовались по углам. Отчаянно пытаясь застегнуть лиф платья, Изабо поспешила за ней.

Дайд поймал ее на вершине лестницы.

— Пойдем обратно в постель, леаннан, — прошептал он, обвивая рукой ее талию. — Теперь уже ничего не поделаешь…

— Неужели ты не видел ее лицо? Она выглядела совершенно убитой.

— Это просто потрясение. Она не ожидала обнаружить нас в таком виде. Ничего страшного, леаннан. Она немного смущена, но это пройдет. Пойдем. — Он потянул ее в спальню, другой рукой обняв ее за шею.

Изабо заколебалась, глядя на лестницу. Свечи уже догорели почти до конца, но все же давали достаточно света, чтобы понять, что Лиланте и след простыл. Вздохнув, она позволила Дайду увести себя обратно в спальню.

Внезапно Изабо пронзила острая боль, и она вскрикнула, схватившись за живот.

— Что с тобой? Что случилось? — закричал Дайд и подхватил ее, когда она пошатнулась и лицо ее внезапно побелело.

Она согнулась пополам, обхватив руками живот.

— Это Изолт, — простонала она. — Наверное, дети…

Дверь в другом конце коридора распахнулась, и оттуда вырвался Лахлан, прижимая к себе простыню. Его черные волосы были всклокочены, глаза налились кровью, от него пахло перегаром.

— Изабо! — закричал он. — Быстрее! Изолт! Мне кажется, она рожает!

Новая волна боли прокатилась по ее телу, и она снова застонала.

— Позовите… Мегэн, — проговорила она непослушными губами. — Быстрее!

Дайд неохотно отпустил ее и поспешил позвать стражу. Боль отпустила, и Изабо вслед за своим обезумевшим от волнения зятем вошла в королевскую спальню. Изолт сидела на огромной постели с побелевшим лицом и расширенными глазами. При виде сестры она вскрикнула от облегчения и протянула руку. Изабо подбежала к ней, крепко сжав ее пальцы.

— Ты тоже почувствовала? — прошептала Изолт, и Изабо кивнула.

— Малыши готовятся появиться на свет, — сказала она. — Я послала за Мегэн, она скоро придет. Если я буду чувствовать то же, что и ты, думаю, толку от меня будет немного.

— Мне вполне достаточно, если ты просто будешь рядом, — ответила Изолт.

Изабо кивнула и поцеловала сведенные страхом пальцы сестры. Она знала, чего должно было стоить гордой Изолт это признание.

— Я знаю, милая, — прошептала она в ответ. — Но все будет хорошо, и скоро у тебя будут двое прелестных малышей. — Она принялась подкладывать в огонь поленья и позвонила в колокольчик, вызывая служанку сестры.

На Изабо снова накатила невыносимая боль и она застонала, схватившись за живот. Подняв глаза, она увидела согнувшуюся пополам Изолт, чья поза была точной копией ее собственной.

— Уже скоро, — с усилием сказала она. — Не бойся, Изолт, это будет совсем недолго.

В спальню вбежала запыхавшаяся служанка, протирая глаза и ахая. Ее лицо под украшенным рюшами чепцом, который она в спешке натянула криво, было встревоженным. Изабо велела ей позвать Сьюки и попросила ту поскорее принести ее сумку с травами.

— Нам понадобится чистая ткань и котел, чтобы кипятить воду, и посмотри, не найдется ли в погребе малиновый лист — он очень хорош при схватках. Да, и пошли кого-нибудь разбудить Джоанну — если она действительно хочет стать целительницей, почему бы ей не понаблюдать за родами!

Еще одна схватка заставила Изолт вцепиться в руку Лахлана. Изабо пришлось ухватиться за каминную полку, чтобы удержаться на ногах, и изо всех сил закусить губу. Потом появилась Мегэн, чьи седые волосы струились по плечам, а плед был накинут прямо на ночную рубаху. Она приказала Лахлану отойти от кровати, резко велев ему не путаться у нее под ногами.

— Умойся и оденься, ради Эйя! — рявкнула она. — От тебя несет, как от пивной бочки!

Нахмурившись, Лахлан вышел в гардеробную, подобрав с пола свой килт и рубаху. Мегэн подняла скипетр, закатившийся в угол, и положила его на стул, что-то бормоча себе под нос. Потом она склонилась над Изолт, ощупывая ее раздутый живот легкими пальцами и бормоча слова ободрения.

Пришли служанки, нагруженные кувшинами с водой, корзинами с травами и настойками и стопками чистых простынь. Появилась красная от беспокойства Сьюки, неся в одной руке зашедшуюся в плаче Бронвин, а в другой сумку с травами.

— Прошу прощения, миледи, но я не смогла разбудить Кетти, а малышка так плачет, что я не осмелилась оставить ее одну…

— Кетти что, перебрала Горячей Пинты, и тебе не удалось ее разбудить? — резко спросила Мегэн.

Сьюки покраснела еще гуще и прикусила губу, кивнув и пожав плечами одновременно.

— Ну да, она все храпит и храпит, а под ногами у нее валяется пустая кружка…

— Нужно найти другую кормилицу, — фыркнула старая колдунья. — Ладно, Сьюки, ты все сделала правильно. Попроси Латифу сделать жидкую кашу и покормить малышку, а потом дай ей немного макового сиропа, чтобы она успокоилась, и принеси сюда ее колыбельку. Только поживее, я чувствую, что эти младенцы вот-вот родятся!

И действительно, к тому времени, когда Сьюки вернулась и уложила сонную Бронвин в ее колыбельку, Изолт уже была на последней стадии схваток. Ее рыжие кудри были мокры от пота. Она ходила по спальне, величественная в своей наготе, решительно сжав зубы. Занимался рассвет; сквозь полуприкрытые занавеси морозные узоры на оконных стеклах отливали нежно-розовым светом. Изабо, еле державшаяся на ногах от той же боли, что терзала ее сестру, шагала рядом с ней, поддерживая ее под спину, а Мегэн объясняла Джоанне, самой старшей из Лиги Исцеляющих Рук, что именно она делает.

Изолт сдержала стон, вцепилась в каминную полку и начала изо всех сил тужиться, а Изабо держала ее.

— Я вижу головку! — закричала Джоанна. — Глядите!

Изолт закусила губу и снова потужилась, а Джоанна встала перед ней на колени и, слегка покачивая головку своими натруженными руками, под бдительным надзором Мегэн помогла ребенку выйти. Ее некрасивое лицо преобразило изумление.

— Это мальчик!

До них донесся крик петуха, приветствующего восход, и поднимающееся солнце залило окно светом. Ребенок сделал первый вдох и закричал.

— У тебя прелестный сын, — ласково сказала Мегэн, — и я не знаю, как такое возможно, но у него крылья, Изолт, точно такие же, как у его отца.

Изолт со слезами на глазах вытянула голову, пытаясь разглядеть ребенка. Мегэн подняла голенького малыша повыше, показывая ей крошечные мокрые крылышки, прилипшие к его спине. Они сияли тем же медным блеском, что и пушок на его голове.

— Крылатый, — изумленно выдохнула она, но в этот момент ее скрутил новый приступ боли, и она крепко сжала руку Изабо, закусив губу, чтобы не закричать. Шрамолицым Воинам не пристало вопить от боли, пусть даже и родовой.

— Со вторым будет быстрее, — пообещала Мегэн, передавая малыша Сьюки, чтобы та вымыла и запеленала его. — Скоро все кончится, милая. Джоанна, дай Изолт еще немного сиропа пиретрума.

Но несмотря на слова старой колдуньи, второй младенец никак не хотел выходить, и лицо Мегэн беспокойно хмурилось. Изолт была такой же бледной, как и сосульки, свисающие с окна, а кровь из прокушенной губы тонкой струйкой сочилась по подбородку. В конце концов после мучительных усилий второй на свет появилась девочка, но вокруг ее шеи туго обмоталась пуповина, и тельце было синим, точно ледяная тень. Мегэн, склонившись, приложила свои губы к ротику новорожденной, вгоняя воздух в крошечные легкие и осторожно нажимая ей на грудь в попытке заставить маленькое сердечко забиться, но все было напрасно.