Мегэн и ее отряд остановились на вершине небольшого холма, с которого открывался вид на поле боя. Позади в зарослях ольхи и ивы петляла река Арден, навевая прохладу.

Изолт задумчиво прикусила губу, изучая расположение местности и протяженность укреплений тирсолерцев. Хотя ее переполняли ярость и боль, она крепко держала себя в руках. Остановив на Айене и Гвилиме свой печальный взгляд, она сказала коротко:

— Есть шанс вызвать дождь и намочить им запалы? Нельзя даже надеяться выиграть битву, если мы не выведем из строя их мерзкие пушки!

Они переглянулись, потом перевели взгляды на Мегэн.

— Если мы все объединим силы, может быть, у нас и получится, — нерешительно сказал Гвилим. — Но такой теплый и тихий воздух действует против нас.

— М-мы недалеко от Эррана, — заметил Айен. — Я чую за этой теплой п-погодой руку моей м-матери. Здесь недалеко б-берег, и мы должны были бы чувствовать ветер с м-моря.

— Отлично. Позови остальных. У нас хватит колдунов, чтобы замкнуть круг силы без Йорга и Мэтью?

Гвилим снова взглянул на Мегэн. Старая колдунья смотрела на небо. Седая и изможденная, сейчас она выглядела на все свои четыреста тридцать лет.

— Не знаю, хватит ли у Мегэн сейчас сил на что-либо вообще, — вполголоса сказал Гвилим.

Несмотря на то, что они находились достаточно далеко от нее, Мегэн повернулась и поковыляла к ним, рявкнув:

— Заботься о своих собственных силах, Уродливый! Да в одном моем мизинце силы больше, чем во всем твоем теле, не забывай об этом!

Он криво усмехнулся, ответив:

— Ну что ты, разве я мог бы?

— Я останусь и помогу вам, а потом поеду к солдатам, — сказала Изолт. — Сегодня мои воля и желание сильны как никогда. Мне не терпится ударить по этим мерзким, гнусным, трусливым слизнякам, которые зовут себя людьми. Яркие Солдаты! Уж лучше бы их звали грязными, злобными, кровожадными подонками!

Она замолчала, снова взяв себя в руки, но все уставились на нее с изумлением, поскольку никто никогда не слышал, чтобы Изолт повысила голос или произнесла что-нибудь необдуманное. Они увидели, как у нее на щеках заходили желваки, потом она сказала спокойно:

— Подождите, я поговорю с Дунканом и подумаю, как лучше поступить, а потом присоединюсь к вам.

Гвилим отыскал у воды пятачок земли и осторожно сложил костер, использовав по одной ветке каждого из семи священных деревьев, которые ведьмы никогда не забывали включить в число припасов. Затем кинжалом очертил вокруг него большой круг, оставив лишь небольшую дырочку для входа. Внутри круга он начертил гексаграмму, поскольку вместе с Изолт колдунов набиралось шестеро, включая Дайда и Дугалла. Ни Изолт, ни Дайд не были полностью обученными, но оба обладали силой и могли дополнить силы остальных. Погодная магия всегда была очень трудной для тех, у кого не было к этому Таланта, и Гвилим делал все возможное, чтобы сконцентрировать и увеличить их силу.

После этого одноногий колдун побрызгал круг водой, посыпал землей, пеплом и солью, приговаривая:

— Я благословляю и заклинаю тебя, о магический круг, кольцо силы, символ совершенства и постоянного обновления. Береги нас от бед, береги нас от зла, охраняй нас от вероломства, сохрани нас в своих глазах, о Эйя, повелительница лун.

То же самое он сделал с пересекающимися линиями звезды.

— Я благословляю и заклинаю тебя, о звезда духа, пентакль силы, символ огня и тьмы, света в глубинах космоса. Наполни нас темным огнем, пылающей тьмой, мы все твои сосуды, наполни нас светом.

Армия, проходившая мимо, с благоговением смотрела, как колдуны готовились вершить свою магию. Они вымылись в реке и проделали успокаивающие и концентрирующие упражнения, медленно и глубоко дыша и фокусируя свой разум. Мегэн считала, что всем следует раздеться донага, но на краю поля боя и так было достаточно опасно, поэтому они просто сняли свои пледы и куртки и закатали рукава.

Изолт присоединилась к маленькой группе у реки, вымывшись и расплетя свои огненно-рыжие кудри. Подготовившись, она вошла в круг и села в одном из шести концов звезды.

Гвилим замкнул за ней круг, и они взялись за руки и закрыли глаза. Солнце припекало их затылки, но они не обращали внимания, тихо приговаривая:

— Во имя Эйя, матери нашей и отца нашего, вы, Пряха, Ткачиха и Разрезающая Нить, вы, кто сеет семя, заботится об урожае и собирает жатву; посредством четырех стихий, ветра, камня, пламени и дождя, посредством чистых небес и бури, радуги и града, цветов и опадающих листьев, огня и пепла; во имя Эйя мы взываем к ветрам мира, во имя Эйя мы взываем к водам…

Затем в контрапункт голосам остальных Гвилим затянул:

Призываю вас, духи запада, приносящие дождь,

Призываю вас, духи востока, приносящие ветер,

Призываю вас, духи запада, приносящие дождь,

Призываю вас, духи востока, приносящие ветер.

Они пели и пели, и в конце концов почувствовали на своих обнаженных руках дуновение ветра. Они воспрянули духом, и пение стало громче. Изолт крепко сжала руки Мегэн и Гвилима, концентрируя в словах всю волю и желание до последней капли. Колючий ветер взметнул и растрепал их распущенные волосы, ледяная морось окропила щеки. Их пение замедлилось, а потом стихло. Они открыли глаза и увидели снег, кружащийся над ними.

Диллон торопливо шагал по дороге, пригибаясь, чтобы его не было видно из-за кустов. На его веснушчатом лице застыло решительное выражение, а рука крепко сжимала рукоятку меча.

Ему было приказано остаться вместе с целителями и бесчувственным Лахланом в небольшой рощице у реки, но Диллон дождался, пока Серые Плащи не исчезли из виду, а потом зашагал за ними. Позади него бежали Аннтуан с Парленом, точно так же пригибаясь, а за ними трусил большой косматый пес. Никто не заметил, как они ушли, поскольку ведьмы были поглощены своими заклинаниями, а Джоанна с целителями обдирали кору с ив. После битвы в лесу их запасы лекарств сильно оскудели, а Джоанна была слишком хорошо обучена, чтобы не воспользоваться таким богатым источником болеутоляющей коры.

Вскоре до Диллона донесся звон мечей и человеческие крики. В воздухе висел едкий тяжелый запах пороха, от которого у них мгновенно защипало в глазах. Этот запах перекрывал запах крови, к которому они уже слишком привыкли.

На опушке леса оруженосцы заколебались, со смятением глядя на битву. Несколько эскадронов тирсолерских рыцарей вели бой с разбитыми остатками армии Ри, орудуя своими мечами и щитами с пренебрежительной ловкостью. Большинство Серых Плащей оказались пешими, поскольку многих лошадей застрелили, а уцелевшие были слишком напуганы шумом и запахом пушек, чтобы на них можно было ездить. На стенах расположились ряды стрелков с аркебузами, целясь в эйлиананских военачальников и знаменосцев, так что пехотинцы совершенно пали духом. Река была запружена мертвыми телами людей и лошадей, перевернутыми телегами и разбитыми бочонками. Над полем боя висела плотная завеса дыма, а несколько деревьев горело, и их почерневшие ветки казались скрюченными от боли пальцами.

Ярость и отчаяние затопили Диллона, и он, выругавшись, схватил свой меч, со свистом выскочивший из ножен. Он взмахнул им над головой и с воплем понесся в самое сердце схватки.

Вокруг засверкали мечи, и Диллон, не прекращая кричать, отбивал их: рубил, колол, пронзал, делал выпады и снова рубил. Меч плясал в его руке. Он уворачивался и нападал, наносил удары и отражал их. Люди кричали, падая перед ним. Он слышал их вопли и предсмертное бульканье совсем смутно. Запах гари бил ему в ноздри — и запах крови. Диллон дрожал от страшного холода и лихорадочного жара. Перед глазами у него стояла грустная и ласковая улыбка Йорга, кровавая рана на виске Лахлана, отчаянно молотящие по земле руки маленького Томаса, а в ушах звучали его крики. И Диллон рубил, колол, кромсал и обезглавливал, а из глаз у него катились слезы, превращавшиеся в кровавые снежинки на бледном веснушчатом лице.

Изолт ошарашенно смотрела на густой снегопад, потом обернулась и взглянула на остальных. Все взгляды были обращены на нее.

— Мы звали дождь, а она принесла снег — в разгар летней жары! — криво ухмыльнувшись, сказал Гвилим.

— Да, жаль что вас не было с нами п-прошлым летом, когда мы п-пытались разрушить власть моей м-матери над п-погодой, — сказал Айен. — Мы м-могли бы вызвать п-парочку вьюг!

Мегэн хмуро улыбнулась.

— Ну ты даешь, девочка, снег в середине мая!

— Это поможет? — отрывисто спросила Изолт.

Сквозь снегопад они ничего не могли разглядеть, но напряженно прислушивались. Хотя звон мечей не прекратился, канонада затихла.

— Думаю, да, — сказал Гвилим, торопливо спуская закатанные рукава. — Брр, ну и холодина же!

— Тогда разомкните круг и пустите меня к моим солдатам, — сказала Изолт.

Гвилим повиновался, и все блаженно поднялись, притопывая ногами и кутаясь в пледы. Снег падал так быстро, что уже покрывал всю землю, а река начала затягиваться льдом. Узкие зеленые листья и свисающие сережки ив льдисто позвякивали, а небо на севере, еще каких-то десять минут назад такое голубое и солнечное, было свинцово-серым от снежных туч.

Джоанна и Лиланте пытались накрыть Лахлана плащами, но пронзительный ветер постоянно срывал их. У обеих девушек посинели губы и пальцы, поскольку их одежда годилась только для лета. Конь-угорь переминался и сильно дрожал, съежившись до размеров козы. Даже у сиили был жалкий вид, а на концах его острых мочек повисли сосульки.

Гвилим щелкнул пальцами, и огонек в центре священного круга превратился в пылающий костер. Целители блаженно сбились поближе к его теплу, протягивая к нему руки. Сиили подполз поближе, такой замерзший, что даже превозмог свой инстинктивный страх перед огнем. В этот раз даже Лиланте осмелилась приблизиться к пламени, почувствовав, как зеленая кровь в ее жилах потекла медленнее и сгустилась от холода.

Изолт не обращала внимания на пронизывающий ветер, застегнув на талии пояс с оружием и крепко сжимая в руке лук. Она наклонилась и поцеловала мужа между глаз, погладив его по черным кудрям, потом, не сказав ни слова, пошла по дороге. Айен и Дайд подняли свое оружие и поспешили вслед за ней.

Внезапно Мегэн вскрикнула и показала на небо.

— Драконы! Драконы летят!

Изолт стремительно обернулась, ее глаза взметнулись к сизому небу. Из облаков вылетели семь гигантских драконов, отливающих золотом в лучах солнца, освещавшего тучи с юга. Их крылья были широко распростерты в борьбе с вьюгой, и они громогласно ревели, выражая непокорность и восторг.

— Драконы! — испуганно закричал Гвилим. — Спаси нас Эйя, драконы летят!

Целители завопили от ужаса и попадали на землю. Даже Изолт, которой не раз доводилось летать на спине дракона, почувствовала, как от страха ее сердце заколотилось быстрее, а живот свела ледяная судорога.

Мегэн ликовала.

— Королева драконов сдержала свое обещание! — воскликнула она. — Скорее, Изолт! Нужно отдать нашим солдатам приказ к отступлению, иначе они сгорят вместе с тирсолерцами.

Старая колдунья не стала дожидаться ответа, а помчалась по дороге с такой прытью, будто ей было девятнадцать, как Изолт. Банри побежала за ней, а Айен, Дугалл и Дайд припустили следом. Гвилим проводил их тоскливым взглядом, опершись на дубину, потом поднял глаза и стал с замиранием сердца смотреть на кружащих драконов.

Дайд первым добежал до поля боя. Поднеся руки ко рту, он дал приказ отступать, так громко и четко, как будто протрубил в рог. Снова и снова он повторял свой зов, и по всему полю одетые в серое солдаты подчинялись, отходя от противника и отступая обратно к реке. Увидев, что они побежали, драконы сделали еще один круг, а потом, сложив крылья, спикировали на Арденкапль, изрыгая огонь.

Пламя взметнулось над башнями и стенами, отбрасывая на поле битвы зловещие тени. Драконы пикировали и снова взмывали, забрасывая центр города огненными шарами. Начали взрываться бочонки с порохом, и раздались ужасные крики горожан и солдат, запертых в городских стенах и охваченных паникой. Яркие Солдаты, находившиеся за стенами города, обернувшись на крики, были ошеломлены, и мечи вывалились из их пальцев. Некоторые плакали и потрясали кулаками, другие просто остолбенели.

Лишь одна маленькая фигурка все еще продолжала бой. Весь в крови от копны соломенных волос до башмаков, Диллон сражался, не обращая внимания на величественное и смертоносное зрелище огнедышащих драконов в полете. Он хрипло дышал, его грудь тяжело вздымалась, руки дрожали от усталости. Хотя солдатам, которых он атаковал, пришлось оторваться от картины пылающего города, он не дрогнул. Джед, как обычно, не отставал от него, и его мех стал из белого красно-коричневым, а с высунутого языка стекала кровавая пена.

Мегэн заметила мальчика с собакой, и ее взгляд стал более острым.

— Ох, глупый мальчишка! Зачем он взял Джойус?

Старая ведьма направилась к нему, перешагивая через мертвых и раненых, плотно закутавшись в плед от холода. Позади нее на замерзшей реке стояли остатки армии Ри, подняв лица к небу. Все как завороженные смотрели на воздушные маневры драконов, паривших в потоках бешеного ветра с широко расправленными крыльями, тонкими, точно чеканное золото.

— Диллон! — закричала Мегэн. — Диллон, убери меч. Мы победили. Убери меч! — Она снова и снова повторяла слова, но он не слышал ее, убивая одного за другим, одного за другим. — Диллон, убери меч. Мы победили. Убери меч!

Он прикончил последнего и невидящими глазами оглянулся вокруг.

— Мы победили. Убери меч.

Мальчик посмотрел на нее и медленно поднял меч. Его глаза были пусты. Изолт натянула тетиву своего миниатюрного арбалета и подняла его к плечу.

— Ты победил, — мягко сказала Мегэн. — Больше не нужно убивать. Убери меч.

Диллона трясло от горя и усталости. В конце концов он пришел в чувство, и его неподвижные глаза увидели вытоптанный луг, горящий город, черный дым и кружащийся снег, а среди мертвых — тела Аннтуана и Парлена. Он упал на колени, глядя на окровавленный меч и собственные руки, красные по локоть, и, запрокинув голову, испустил отчаянный крик. Косматый пес завыл вместе с ним.

— Убери меч, — ласково сказала Мегэн, когда его вопль затих. — Мы победили. Больше не нужно убивать.

Диллон молчаливо уставился на Мегэн, его лицо было искажено горем и смятением. Потом медленно повиновался, обтерев меч о свою зеленую куртку и убрав его обратно в ножны.

— Зря ты взял меч, — хмуро сказала она, положив руку ему на плечо. — Джойус — не обыкновенный меч. Если его обнажили, то он не вернется обратно в ножны, пока не прольет кровь, и будет сражаться до тех пор, пока бой не будет выигран. Хотя того, кто им владеет, нельзя победить, этот меч, как и многие магические вещи, ровно настолько же проклятие, насколько и благословение. Те, кто им владеет, внушают ужас и редко обнажают его. Большинство из них умирает очень рано, хотя меч и делает их непобедимыми, ибо он никогда не сдается и никогда не отступает. Мне очень жаль, что ты выбрал его, Диллон, ибо теперь ты не освободишься от него до самой своей смерти.

Он непонимающе уставился на нее.

— Это волшебный меч?

Она кивнула.

— Некоторые говорят, что он проклят, хотя на самом деле он был выкован с самыми добрыми намерениями. Обычно тот, кто его носит, умирает от усталости, не в силах утолить его жажду крови. После его смерти кто-нибудь еще обязательно подбирает меч и продолжает сражаться, пока битва не будет выиграна. Говорят, как-то раз он убил шестерых хозяев за одну битву, пока не насытился. Джойус очень безжалостный меч.

Диллон взглянул на ножны, такой усталый и отупевший от горя, что слова Мегэн почти не проникали в его сознание. Она махнула Дайду.

— Отведи его обратно к Джоанне, — сказала она вполголоса. — Пусть она даст ему теплого вина с маковым сиропом и позаботится, чтобы его умыли и обогрели. Он заснет. Он ведь всего лишь ребенок. Со временем часть этого кошмара забудется.

Дайд кивнул. Он наклонился, поднял Диллона на ноги и повел, поддерживая за плечи. Джед жалобно заскулил и потрусил за ними.

Мегэн оглянулась на Арденкапль. Несмотря на вьюгу, город был все еще объят огнем. В небе с триумфальным ревом парили и пикировали драконы.

— Будем надеяться, что им не слишком понравилось мстить людям, — горько сказала она.

У Изолт был удивленный вид.

— Разве ты не рада? — спросила она. — Мы выиграли эту битву, да и всю войну тоже, если я не ошибаюсь. Теперь они дважды подумают, прежде чем снова нападать на нас.

Мегэн кивнула и натянула плед на свои белоснежные волосы.

— Да, наверное, ты права. И все же там заживо горят такие же люди, как и мы, и среди них есть и невинные. Я сыта по горло всей этой бойней. Неужели ты не чувствуешь их ужас и агонию?

Изолт оглянулась на горящий город и медленно кивнула.

— А я рада. Рада! Мой леаннан лежит как мертвый, а многие из тех, кого я знала и любила, погибли. Надеюсь, что тот, кто предал нас, тоже был в этом городе, и что он умрет не слишком быстро!

Мегэн отрывисто кивнула и отвернулась от нее, глядя на вьюгу.

Лиланте стояла в роще древяников, глубоко запустив корни во вкусную почву и раскачиваясь на теплом ветру, прилетавшем из долины. До нее доносилось негромкое журчание ручейка талой воды, стекающей в реку, и шелест листьев древяников. Они переговаривались между собой своими низкими грозными голосами, и она с удовольствием слушала. Им было пора возвращаться обратно в лес , говорили они. Зеленые радуются, свободные уходят странствовать…

Свободные уходят странствовать , отозвалась она, и они приветственно и одобрительно зашелестели. Потом несколько древяников зашагали к лесу, не оборачиваясь и не прощаясь. Древяники были вполне самодостаточными существами. Они бродили по лесам и редко чувствовали тягу к общению. Те, кто остался, сделали это только потому, что земля была вкусной, а воздух — теплым.

Лиланте оставалась с ними до тех пор, пока солнце не начало склоняться к горизонту. Тогда она тихо вытащила корни и пошла к огням, мерцающим у реки. Она не стала ни оборачиваться, ни махать рукой, ни что-то говорить, хотя ей и было мучительно больно расставаться со своими сородичами. Но Лиланте была наполовину человеком и не могла обходиться без общества.

На бревне сидел Дайд, играя на гитаре и напевая:

О Эйя, если смерти все ж

Никак не избежать,

Тогда послушай, как бы я

Хотел ее принять.

Меня настигнет пусть она

В объятьях моей милой,

С бутылкой крепкого вина

И с песенкой игривой.

Я прожил так всю жизнь свою,

И как я жил, так и умру.

Так пейте, парни, пейте,

Ни капли не пролейте,

А если чашу кто прольет,

Тот две пускай заместо пьет,

Велит нам наш обычай так,

Обычай пьяниц и гуляк!

Солдаты шутили и смеялись, подпевая Дайду. Лиланте уселась, положив подбородок на колени и спрятав ноги под подолом платья, и устремила на него свой взгляд. Повсюду вокруг сидели усталые солдаты, потягивая слабый эль. Многие раненные были просто перевязаны, поскольку силу Томаса решили приберечь для тех, кого искалечили пушечные ядра. Теперь, когда целительные способности Томаса усилились как никогда, все они были снова невредимы и полны сил. Исцеленные солдаты сейчас занимались погребением погибших и разбирали пепелище города, превратившегося в дотлевающую кучу углей на холме, а те, кто получил незначительные ранения, отдыхали и набирались сил с элем и песнями.

Лиланте сидела, слушая жужжание мошкары в сумерках, и думала о том, что будет делать теперь, когда ее лесная армия разошлась по домам. Как ни странно, будущее не тревожило ее. Что Эйя даст, то и будет , подумала она. Она с робкой улыбкой взяла кружку эля и смотрела, как мирный пейзаж медленно погружается в темноту.

Она почувствовала резкий медвежий запах и, обернувшись, увидела Ниалла, выходящего из-за излучины реки рядом со своей хранительницей. Его рука висела на перевязи, голова была забинтована. Солдаты расступились, давая ему место у костра. Он уселся, медведица улеглась рядом, тихонько постанывая и зализывая раненую лапу. Лиланте улыбнулась им.

— Урса решила остаться? — прошептала она.

Ниалл кивнул, сверкнув белыми зубами, и похлопал медведицу по крепкому мохнатому загривку.

— Да, хотя я и говорил ей, что она может идти вместе с остальными. Почему-то ей захотелось остаться.

— Я так и думала, — отозвалась Лиланте.

Ниалл наклонился и внимательно посмотрел на нее.

— Ты тоже остаешься?

Она кивнула.

— Хотя я и надеюсь когда-нибудь опять потанцевать вместе с древяниками, — ответила она негромко.

— Может быть, однажды мы снова увидим, как цветет Летнее Дерево, — сказал он грустно.

— Может быть.

Они посидели молча. Дайд поднялся и начал расхаживать между кострами, перебирая струны своей гитары и напевая:

Ах, если бы розой алою любовь моя была

И на стене бесплодной краса ее цвела,

То я б росинкой крошечной серебряною стал,

И в лепестки душистые упал.

Ниалл кивнул в направлении Дайда.

— Вы с ним друзья?

— Да, он мой очень старый и хороший друг, — ответила Лиланте, обернувшись к Ниаллу. — Это Дайд убедил меня присоединиться к повстанцам. Он и его бабушка были очень добры ко мне. Они рисковали своими жизнями ради меня и Брана.

Маленький клюрикон, сидящий по другую сторону костра, при упоминании его имени навострил ушки, но ничего не сказал, усердно опустошая флягу с виски, которую где-то нашел.

— Да, действительно хороший друг, — отозвался Ниалл со вздохом.

Лиланте спросила робко:

— Что ты будешь делать теперь, Ниалл? Ну, теперь, когда мы выиграли войну?

— Может быть, мы и выиграли эту битву, но нельзя говорить, что мы выиграли всю войну, до тех пор, пока Ри лежит под гнетом проклятия, а наши враги все еще строят нам козни! — резко ответил он. — Ее Высочество поклялась выступить на Эрран, как только мы соберем армию. Она говорит, что сама Чертополох стоит за этим проклятием, и мы не успокоимся до тех пор, пока оно не будет снято, а Эрран не подпишет Пакт о Мире с остальным Эйлиананом. — Он немного помолчал, потом сказал уже более миролюбиво: — Но когда я больше не буду нужен моему Ри, тогда все, что я смогу желать, это небольшой домик в лесу с огородом, где я мог бы растить травы и овощи, и, может быть, несколько ульев для Урсы, и…

Он запнулся, и Лиланте спросила мечтательно:

— И что?

Ниалл долго ничего не говорил, потом закончил отрывисто:

— И чтобы кто-то, кого я люблю, любил меня и жил вместе со мной, пока я не состарюсь и не стану совсем седым.

— Это чудесно, — сказала она тихо. Он повернулся и взглянул на нее, на ее глаза, сияющие в неверном свете костра. Казалось, он заколебался, потом наклонился вперед, точно собираясь что-то сказать, но в этот миг к ним подошел Дайд и остановился, улыбнувшись Лиланте и запев:

Ах, нет моей любимой краше, моей любимой краше нет,

Другой такой вы не найдете, хоть обойдите целый свет.

Солдаты зашумели и засмеялись, хлопая в ладоши, а Дайд раскланялся перед Лиланте и отошел, продолжая петь. Щеки у нее горели, и она поджала пальцы, зарывшись ими в землю. Не удержавшись от слабой смущенной улыбки, она бросила быстрый взгляд на Ниалла. Он тут же отвел глаза, потребовав еще эля и откинувшись на массивную тушу Урсы. Медведица застонала и ткнулась в него мордой.

Песни звучали до тех пор, пока повара не начали разносить черствый хлеб и рагу, которым обычно кормили солдат. Ниалл больше ничего не сказал, и она ощутила, что в их всегда непринужденные отношения закралась какая-то неловкость. Он сел прямо и заговорил с другими солдатами, и Лиланте очень скоро поднялась и ушла с чувством непонятной досады, которой сменилась прежняя умиротворенность. Ночь была теплой и тихой, в небе ослепительно сверкали россыпи звезды. Она пошла вдоль реки, раздумывая, куда подевался Дайд и что он имел в виду, если вообще что-то имел.

Лиланте направилась прочь от города, стараясь уйти от запаха гари и ауры боли и ужаса, окутывавших это место. Вскоре костры остались позади, и она чувствовала лишь неторопливое течение реки, травянистый запах ив и кувшинок. Дойдя до густой рощи, она остановилась, выпустив корешки и погрузив их в почву, пытаясь снова найти успокоение у земли.

В таком состоянии полудерева-полуженщины все чувства Лиланте были наиболее обостренными, и она почти сразу же уловила бурю эмоций, исходящих откуда-то выше по течению реки. Вмиг поняв, от кого исходит такой страх и смятение, такой жгучий стыд, она выдернула свои корни из земли и бесшумно пошла вдоль реки.

Мужчина сидел, скорчившись под кустом цветущего боярышника, качаясь взад-вперед и безмолвно рыдая. Вихрь его эмоций окружил ее, она опустилась на колени и сказала нерешительно:

— Лорд Финли?

Он заметался, точно загнанное в угол животное, громко крича от страха. Лиланте увидела его бледное лицо и безумные глаза, потом он отполз назад и неуклюже поднялся на ноги. Одно мгновение его высокая фигура четко выделялась на фоне ночного неба, потом она услышала торопливо удаляющиеся шаги и в этот момент узнала его.

— Это вы! — закричала она. — Это вы напали на меня? Зачем? Зачем?

Ответом был лишь шелест листьев да негромкое журчание воды. Она почувствовала, как он бежит по полю, полуобезумев от стыда и горя, и поняла, что Финли Бесстрашный делал здесь и почему побежал. Слезы душили ее, и она развернулась и поспешила обратно в лагерь, понимая, что должна рассказать обо всем Мегэн и Изолт.

Хранительница Ключа сидела в королевском шатре, в кои-то веки ничем не занятая. Ее руки неподвижно лежали на коленях, лицо прорезали горестные морщины. Гита свернулся калачиком у нее под подбородком, своим пушистым хвостом обхватив ее за шею. Лахлан все так же без сознания лежал на соломе, а Изолт держала его за руку и неотрывно смотрела на его лицо. Он был таким бледным и неподвижным, что казался мертвым, и лишь еле заметно вздымающаяся и опускающаяся грудь говорила о том, что он жив. За столом сидели Дункан Железный Кулак и Айен, потягивая виски и разглядывая карты. На их лицах была написана угрюмая решимость.

Когда древяница вошла внутрь, все подняли головы, и взгляд Мегэн мгновенно стал напряженным.

— Что случилось, Лиланте?

Она рассказала им, что увидела и почувствовала, и все разразились ошеломленными криками.

— Нет, только не Финли Бесстрашный! — воскликнул Дункан. — Он не мог предать нас! Только не один из гвардейцев Лахлана. Это не он. Он не мог сделать этого!

— Лиланте, ты уверена!

— З-зачем? Зачем это б-было ему н-надо?

— Ведь он был таким искренним, таким верным, — сказала Изолт, вспомнив, как молодой лорд пришел к ним после восстания в Самайн, исполненный пыла, и поклялся в верности новому ри. Он был первым из горских лордов, кто встал под знамена Лахлана, и его пример вдохновил многих других поступить так же.

— Он думал о женщине, — тихо сказала Лиланте. — Его сердце разрывалось от страсти и стыда. Бойня в лесу и сожжение Арденкапля потрясли его до глубины души, но он все равно не мог думать ни о чем другом, лишь об этой женщине, о ее белой коже, ее голосе, ее серебристых глазах.

— Майя! — Мегэн вскочила на ноги, в черных глазах сверкнули молнии. — Я должна была догадаться!

— Когда? Как? — воскликнула Изолт. — Он многие месяцы был с нами в походе! Как он связывался с ней?

— У шпионов есть свои способы, — хрипло сказала Мегэн. — Почтовые голуби или записка, украдкой сунутая гонцу. Кто знает, насколько глубоко нас поразила гниль предательства? — Она зашагала по шатру, нахмурившись и судорожно сжимая кулаки. — Должно быть, Финли рассказал ей и о том, где будут Йорг и Томас. Они ударили одновременно в двух направлениях. — Я должна была догадаться, когда он пропал тогда, в лесу. Подумать только, а я-то боялась, что он попал в руки к Ярким Солдатам и они причинят ему зло!

Дункан закрыл лицо руками.

— Столько людей погибло, — сказал он хрипло. — Как он мог?

— П-покарай его Эйя! — сипло выругался Айен.

Капитан Синих Стражей резко поднялся.

— Я пошлю людей схватить его. Мы допросим его и выясним, как и почему он предал нас, а потом будем судить его за измену. Он заплатит за свое предательство!

Финли Джеймса Мак-Финли, маркиза Таллитэя и Керкудбрайта, виконта Бальморрана и Стрэтера, единственного сына и наследника герцога Фалькглена, обнаружили скрывающимся под кустом на опушке леса. Его синяя куртка была изорвана и перепачкана, в бороде запутались репьи. Солдат привязал его к своей лошади и в таком виде приволок в центр лагеря, и все вокруг свистели, бранили его и плевались. Он закрывал лицо руками и рыдал.

Изолт с бледным и суровым лицом стояла у входа в королевский шатер, одетая в свои посеченные латы. Дункан Железный Кулак и Айен Эрранский стояли с одной стороны, Ниалл Медведь и Дайд Жонглер — с другой. Все они смотрели на Финли с ледяным презрением в глазах.

— Простите меня, простите, — лепетал он. — Пожалуйста, простите меня. Я не ведал, что творил! Она просила меня сообщать ей о наших планах и передвижениях… Я считал, что это все для того, чтобы мы могли встретиться… Я так жаждал снова лечь с ней… Я не мог думать. Ох, пожалуйста, во имя зеленой крови Эйя, простите меня.

Он в отчаянии огляделся, но не увидел жалости в глазах тех, кого обрек на гибель. Он умолял их убить его, но ему было отказано в этой милости. Его заклеймили буквой «П» как предателя, и он стал отверженным, выпрашивающим еду и милосердие, и все знали, что он предал своего Ри и своих товарищей по оружию. Даже его собственный отец не сжалился над ним, прогнав его с бранью и пинками. Так Финли Бесстрашный превратился в Финли Проклятого, человека без дома, без друзей и без чести, человека, у которого в ушах вечно стояли крики умирающих товарищей.