Изабо огляделась вокруг, пытаясь унять панику, готовую захлестнуть ее. Ей не следовало полагаться на доброе сердце дракона. Драконы были не из тех, кто славится человеколюбием. Если Эсрок время от времени позволяла Изабо летать на своей спине, это еще не значило, что принцесса драконов испытывала к ней какие-то более теплые чувства, чем собака испытывает к блохам, которые на ней сидят. Несомненно, она увидела стадо гэйл’тисов, которых можно было загнать до смерти, или просто ей наскучил вид, и она вернулась на Драконий Коготь. Изабо должна была придумать, что ей делать.

Она отстегнула от ног салазки и привязала их к себе за спину, потом еще раз огляделась. Склон был крутым, вокруг стволов хвойных деревьев намело огромные кучи снега. В узкой долине под круглыми сугробами скрывались скалы и поваленные бревна, тянувшиеся вдоль полоски черного льда, которая показывала, что летом здесь должен бежать ручей. Она оглянулась назад, на свои следы, и от высоты горы у нее дрогнуло сердце. На то, чтобы подняться назад, да еще и по глубокому снегу, уйдет много выматывающих часов. Она подавила горькие мысли о принцессе драконов, зная, что Эсрок, возможно, услышит их.

Вздохнув, она поплелась по долине, высматривая место, где можно было бы разбить лагерь. Хотя учитель часто предупреждал ее об опасностях, которые таят в себе долины, она решила, что скорее отыщет пещеру или дерево с дуплом здесь, чем на голых склонах, открытых всем ветрам. Лучше найти какое-нибудь укрытие, развести огонь и переждать у него долгую морозную ночь, чем пытаться взобраться на гору. Она может начать долгий подъем утром, когда отдохнет и будет достаточно светло, чтобы не попасться в одну из коварных ловушек, которыми изобилуют горы.

Изабо нашла поваленное дерево, образовавшее небольшую пещерку между поверхностью скалы и своим заснеженным стволом. Она заползла внутрь, ругаясь и дрожа, поскольку снег посыпался ей за шиворот. Она закуталась в меха и покопалась в снегу, разыскивая прутья и ветки, чтобы развести костер. В обычной ситуации Изабо было запрещено использовать свои магические силы, когда она находилась на Хребте Мира, поскольку Зажигающая Пламя и члены ее рода были ограничены строгими законами и обычаями. Но прайд сейчас находился в безопасности Гавани, и Изабо, не колеблясь, вызвала искру и подпитала ее своей энергией, пока дрова не высохли и не затрещал веселый огонек.

Когда настала ночь и поднялся ледяной ветер, Изабо положила руки на бедра ладонями вверх и начала медитировать, пытаясь отвлечься от холода, голода и страха. В свою первую зиму на Хребте Мира она провела много часов, медитируя вместе с Матерью Мудрости, и теперь, когда она несколько недель назад вернулась в прайд, уроки возобновились. Сейчас Изабо без труда впала в легкий транс, и все звуки внешнего мира отошли на задний план перед биением ее сердца и дыханием.

Ей казалось, что она выскользнула из своего тела и парит в ночи, бледная и бесплотная, как ее собственное ледяное дыхание. До нее донесся еле различимый голос, точно во сне. Дитя , прошептал он. Дитя…

Она повернулась, точно прислушиваясь, и голос стал более отчетливым. Изабо инстинктивно поплыла к этому голосу. Ей было страшно, ибо слабая дымка ее существа рассеивалась на ветру, но потом она увидела, смутно и очень далеко, угловатое лицо Матери Мудрости, окруженное нимбом серебристого света, ее тонкое тело парило позади, точно дымок от свечи, а следом тянулась длинная пульсирующая пуповина, вьющаяся через звездное небо. Мы идем. Будь осторожна…

Изабо вернулась в сознание резко, точно от удара, в голове и в сердце что-то болезненно пульсировало. На нее нахлынула невыносимая тошнота. Костер догорел почти до углей, и лишь огромным усилием воли ей удалось заставить его вспыхнуть снова. Она натянула на голову меховой капюшон и попыталась не думать о еде.

После долгой тишины, когда Изабо почти задремала, до нее из долины донесся треск ветвей и топот тяжелых ног. Все страхи тут же нахлынули с удвоенной силой. Учитель говорил ей, что в долинах живут демоны. Она считала, что эти существа, как она слышала, в Книге Теней назывались ограми, и судя по рассказам, были действительно чудовищными созданиями. Она выхватила из костра горящую головню и крепко сжала ее, когда треск послышался ближе.

Ветер переменился, принеся с собой тошнотворный запах. Внезапно под ствол дерева просунулась массивная рука. Темная и чешуйчатая, с изогнутыми черными когтями, она ухватила Изабо за ногу. Изабо рванулась прочь, ткнув в нее горящей головешкой. Огр взвыл и отдернул руку. Раскатистый рев перешел в скуление, потом толстые пальцы снова просунулись под упавший ствол дерева, и Изабо сбило с ног. Ахнув от ужаса, она вжалась в скалу, но шарящая лапа угодила в костер. Огр снова завизжал от боли, и Изабо заставила пламя взвиться вверх, так что его языки объяли грубые чешуйчатые пальцы. Рука отдернулась, и вместе с ней отлетел древесный ствол.

Изабо, в ужасе скорчившаяся у скалы, смотрела, как чудище скачет по поляне, дуя на обожженные пальцы. Десяти футов ростом, оно было широким и сгорбленным, его руки и ноги покрывали чешуи, а тело щетинилось волосами. Громадная бесформенная голова с огромными глазами, горящими красноватым огнем, казалась гротескной тенью, заслоняющей звезды, клыкастой и покрытой шишками. Огр заскулил и засунул пальцы в рот, потом снова повернулся, чтобы схватить ее, но Изабо ускользнула под деревья, в белых мехах сливаясь со снегом. Он поднял свою жуткую морду и втянул носом воздух, потом возбужденно закричал и поскакал за ней.

Она побежала, увязая в глубоком снегу, но через несколько секунд он настиг девушку. К счастью, руки у него были такие большие и неуклюжие, что она с легкостью ускользнула от его широко расставленных пальцев, мысленно поблагодарив Шрамолицых Воинов за уроки, которые научили ее уклоняться от удара так же легко, как ива на ветру. Но она увязла в снегу и упала, и огромная рука накрыла ее, поймав в клетку своих когтей.

Внезапно Изабо услышала яростные крики. Лежа лицом в снегу, почти парализованная ужасом, она умудрилась поднять голову и через прутья своей тюрьмы увидела длинную цепочку горящих факелов, стремительно летящую вниз сквозь тьму. Ее затопило облегчение. С трудом вытащив из-за пояса кинжал, она всадила его в накрывшую ее жесткую чешуйчатую ладонь. Хотя это должно было оказать на него не большее воздействие, чем укус мошки, огр взвыл и на миг отдернул руку, так что ей удалось выбраться из-под когтей и юркнуть в тень засыпанного снегом куста. Он принюхался, разыскивая, но учуял факелы и поднял голову. Увидев светящуюся цепочку, он громко заревел и вскочил, потрясая кулаками. В ответ раздались крики и улюлюканье, а потом из темноты со свистом вынеслись высокие темные фигуры, из-под салазок которых летела в разные стороны снежная пыль. Послышался визг запущенного рейла , и огр завыл и бешено замолотил кулаками. Какое-то время он сопротивлялся, но Шрамолицых Воинов было слишком много, и он, в последний раз вызывающе закричав, побрел куда-то в темноту.

— Хан?

— Я здесь, — отозвалась Изабо, выползая из-под куста и стряхивая снег. — Как я рада всех вас видеть!

Шрамолицые Воины ничего не ответили, только отстегнули от ног свои салазки и начали подниматься обратно в снежную тьму. Лишь один остался дожидаться, пока она отыщет свои салазки, и Изабо остро чувствовала его холодное неодобрение, хотя он не сказал ни слова.

— Простите, учитель, — сказала она нерешительно.

— Дура! — рявкнул он и сделал ей знак следовать за ним.

Усталая и пристыженная, Изабо повиновалась, упав духом при одной мысли о долгом и трудном подъеме на гору.

Они вышли из рощицы, и увидели горящие факелы, воткнутые в снег у подножия высокого и крутого склона. Там стояло несколько длинных саней, запряженных косматыми белыми ульцами . В одних санях, выпрямившись, сидела Зажигающая Пламя, закутанная в плащ из снежного льва, и его оскаленная морда обрамляла бледное властное лицо.

Изабо упала на колени, склонив голову и скрестив руки на груди. Несмотря на раскаяние и страх, она почувствовала острый укол счастья. Зажигающая Пламя покинула теплую и безопасную Гавань, чтобы отправиться на ее поиски. Прабабка Изабо была такой холодной и отчужденной, и молодая ведьма решила, что ничего не значит для старой женщины. Но Зажигающая Пламя, как видно, питала к ней какие-то чувства, если решилась отправиться в горы в такую морозную ночь.

— Дура! — сказала старая женщина тем же резким тоном, что и Шрамолицый Воин, потом подняла руку, сделав правнучке знак встать. Когда Изабо повиновалась, приказала отрывисто: — Иди сюда, глупое дитя.

Изабо ступила на сани, и Зажигающая Пламя крепко обняла ее, потом усадила и закутала в меха.

— Неужели в твоей огненной голове не больше мыслей, чем у пустоголового ульца? — спросила она сердито и махнула рукой, приказывая Шрамолицым Воинам двигаться в путь. Сани развернулись, и ульцы начали долгий и медленный подъем по крутому склону. У них были плоские раздвоенные копыта, и они довольно проворно тащили сани вверх. Изабо свернулась калачиком под теплыми мехами, прижавшись щекой к худой руке Зажигающей Пламя, и ей было хорошо.

Она и сама не заметила, как уснула, и проснулась от того, что ее трясли, а сани уже добрались до вершины. Шрамолицые Воины сделали ей знак вылезать, и она, протирая глаза, поняла, что находится рядом с Гаванью. Все еще сонная, она побрела по тропинке и, войдя в пещеру, увидела Мать Мудрости, с закрытыми глазами сидящую у костра в дальнем конце пещеры. Зажигающая Пламя сделала короткий жест, отпуская Изабо, и та поползла на свой ворох мехов, стараясь не задеть Мать Мудрости. Когда она закрыла глаза и уже почти заснула, до нее донесся шепот Матери Мудрости:

— Разве я не говорила тебе, чтобы ты никогда не доверяла драконам?

Разумеется, за свою неосмотрительность Изабо была наказана, и ее учитель был с ней очень строг и резок, когда она в следующий раз пришла к нему на урок адайе . Позже она узнала, что его тоже наказали за ее глупость, поскольку как учитель он должен был накрепко внушить ей, что никогда нельзя уезжать на салазках так далеко, откуда нельзя засветло возвратиться в Гавань. На самом деле он не раз говорил это и предупреждал об опасностях, подстерегавших ее в долинах, поэтому Изабо отчаянно ругала себя за то, что не прислушивалась к его словам. Она с необычайным усердием отрабатывала все тридцать три стойки адайе и изучала науку о снеге, и была очень рада, когда его суровость начала наконец смягчаться. Она обнаружила, что, несмотря на обычную хмурость и отсутствие чувства юмора, Хан’кобаны все же способны на глубокую привязанность и любовь, и утрата расположения своего учителя очень расстроила ее.

В тот год зима была суровой, и Изабо часто думала, как там поживает ее семья в Башне Роз и Шипов. Фельд был таким рассеянным, что часто сам забывал поесть, а ведь она оставила на его попечении двухлетнюю Бронвин вместе с Ишбель и жеребцом. Принадлежи ее мать к несколько другому типу женщин, Изабо не о чем было бы волноваться, но Ишбель нередко выводила ее из себя своей беспомощностью. К счастью, Бронвин была вполне способна потребовать свой обед таким громким и повелительным голосом, что даже Фельд и Ишбель не могли пропустить его мимо ушей, и Изабо знала, что ее мать позаботится хотя бы о жеребце, если уж не о себе.

Долгие часы вынужденного заточения в Гавани скрашивали истории сказителей, бывших в числе самых уважаемых членов прайда. Первый Сказитель был старцем с низким голосом, который доносился до всех уголков просторной пещеры, и восхитительно выразительными руками. Он рассказывал лишь самые важные сказания, легенды о богах и героях. Повседневные сказки о животных, погоде и поиске имени рассказывали более молодые сказители, которые изо всех сил старались подражать Первому.

Однажды вечером, когда ветер снаружи завывал, словно банши, а снег завалил вход в пещеру, Второй Сказитель поднялся и поклонился Зажигающей Пламя, прикоснувшись к сердцу, ко лбу, а потом вытянув руку. Она склонила голову, и он принял позу рассказчика, скрестив ноги, выпрямив спину и положив руки на колени. Большая часть членов прайда перенесла свои меха к главному костру, а дети прижались к родителям, положив головы им на колени.

— Сегодня я расскажу историю поиска имени тем, кто приручил дракона и стал Первым в Прайде Огненного Дракона. Это история о том, кто был самым молодым из всех, когда-либо получивший свой седьмой шрам, о том, кто сел на спину дракону и улетел, сгинув в краю колдунов.

Изабо уже сидела, жадно ловя слова, потому что очень любила слушать сказителей. Величественные и трагичные, эти повествования часто заставляли ее плакать или оставляли чувство трепета и собственной незначительности. Но услышав Второго, она наклонилась вперед, ее губы приоткрылись, глаза засияли. Это была история об ее отце, и ей очень хотелось ее услышать.

Ее отец родился при трагических обстоятельствах. Дочь и преемница Зажигающей Пламя умерла, рожая близнецов, и, к великому ужасу и горю всего прайда, ее дочь умерла вместе с ней. Сын же выжил, но никто не знал, что с ним делать, поскольку по обычаю прайда мальчика-близнеца приносили в жертву Белым Богам. Но если бы его оставили в снегу, как обычно, род Зажигающей Пламя прервался бы, и осталась бы лишь одна ложная Зажигающая Пламя, потомок девочки, спасенной Старой Матерью Прайда Боевых Кошек много лет назад. Ненависть, разделявшая Прайды Огненного Дракона и Боевых Кошек, была холодной и твердой, точно ледник. Совет принял решение оставить новорожденному мальчику жизнь.

Интонация рассказчика изменилась, руки замелькали быстрее. Ребенок вырос быстрым, свирепым и гордым, и за его горячий нрав и непокорность ему часто доставалось. Хотя он не был таким высоким и сильным, как его сверстники, но достиг большого мастерства в искусстве Шрамолицых Воинов. Лишь гордый нрав не давал ему достичь истинных высот, ибо гнев часто бывает именно тем изъяном, который приводит воина к поражению. Наступила его тринадцатая долгая тьма, и начались споры, готов ли он выдержать поиск имени. Ребенок вскочил на ноги и сердито поклялся, что он готов, более чем готов. Он вернется с сильным именем и могущественным тотемом, самым сильным и самым могущественным из них всех, заявил он. Его осмеяли, а Зажигающая Пламя нахмурилась и сказала, что он слишком мал и недисциплинирован. Не послушавшись ее, мальчик схватил свои салазки и оружие и ушел в ночь.

В тот год зима была суровой, сказал Второй, зима ледяных бурь и белого ветра, какого не было никогда ни до, ни после. В низинах бродили ледяные великаны, и каждый их шаг вызывал лавины. Волки сбивались в воющие стаи и выходили на охоту, саблезубые леопарды рычали и дрались со своими сородичами за трупы птиц, которые, замерзнув, падали с неба. В тот год зима была суровой, сказал Второй, скрючив свои длинные пальцы, точно когти.

Долгая тьма прошла, и некоторые другие дети вернулись в мехах медведя, волка или серебристого горностая, чтобы показать свой тотем и свое имя. Они с гордостью рассказывали истории о поиске своего имени, и родители с такой же гордостью наносили на их лица шрамы. Но внук Зажигающей Пламя не вернулся, и горю ее не было предела.

Белый ветер прекратился, и снег уже начал таять, когда люди прайда однажды услышали рев дракона. В гневе и ужасе они схватили оружие и помчались защищать свои стада от чудовища, которое могло оставить весь прайд без пищи одним своим огненным вздохом. Они увидели огромную золотую королеву драконов, кружащую по небу. На спине у нее сидел внук Зажигающей Пламя, и лицо его триумфально сияло. Он спрыгнул со спины дракона, и королева поклонилась ему и заговорила с ним на своем ужасном языке. На спине ребенка не было звериной шкуры, которая указывала бы на его тотем, но в руке он держал пригоршню золотистых камней, самых редких и драгоценных из всех, драконьих глаз. Повернувшись к прайду, он рассказал, как нашел маленькую дочь королевы драконов, раненую и беспомощную, на скалах. Белый вихрь подхватил ее и швырнул наземь. Он мог бы убить ее, ибо она была маленькой и израненной, но не сделал этого. Он лечил ее раны и защищал ее от лютых зверей, которые сожрали бы ее заживо. Там, на Черепе Мира, Белые Боги заговорили с ребенком, и в тот раз их слова были не об убийстве и завоевании, а о милосердии. Переставшего быть ребенком, Белые Боги назвали его Хан’гарадом, Всадником Драконов.

Толпа издала дружный вздох, а некоторые обернулись и посмотрели на Изабо, которая, как они знали, была дочерью Всадника Драконов. Изабо и сама была очарована. Она подумала, что бы они сказали, если бы узнали, что их великого героя околдовали, превратили во вьючное животное и жестоко объездили при помощи хлыста и шпор. Она была рада, что так и не рассказала им об этом, и изо всех сил пожелала, чтобы ей удалось найти какой-нибудь способ расколдовать своего отца, воина из легенд, всадника драконов.

Вьюги так свирепствовали, что Шрамолицым Воинам тоже приходилось оставаться в пещере, и они были так взвинчены и раздражены, что среди них нередко вспыхивали драки. Хотя Первый Воин каждый день устраивал состязания в борьбе, чтобы они могли дать выход своей энергии и не утратили мастерства, при такой скученности нелегко было сдерживать эмоции. Однажды после того, как высокая красивая ткачиха перенесла свои шкуры от костра одного воина к другому, пролилась кровь, и Первый пришел к Матери Мудрости, попросив ее кинуть кости и сказать им, когда вьюга закончится и его Шрамолицые Воины смогут выйти из пещеры, чтобы снова пойти на охоту.

Мать Мудрости кивнула и сделала знак, что Первый может сесть рядом с ней у огня. Он уселся, закутанный в свои пятнистые меха, ничем не выказав, что заметил Изабо, которая притулилась с другой стороны очага. Изабо изо всех сил старалась не показать своего интереса ни к нему, ни к Матери Мудрости, хотя на самом деле ей было очень любопытно.

Мать Мудрости вытащила из груды одежды туго набитый мешочек и высыпала его драгоценное содержимое на землю. Изабо украдкой разглядывала его, поскольку ей уже давно хотелось посмотреть, как Мать Мудрости бросает кости, и самой научиться этому искусству.

Их было тринадцать: неровный кусочек аметиста, поблескивающий черный обсидиан, молочно-белый кристалл кварца, пламенеющий гранат, какой-то темно-синий камень с золотистыми крапинками, кость пальца, кусок окаменелого дерева, агат с окаменевшим листом, отпечатавшимся на его гладкой поверхности, еще какое-то окаменелое рыбообразное существо с острыми зубами, огромная желтая лопатка какого-то давно умершего чудища, клык саблезубого леопарда, камень, сверкающий вкраплениями пирита, и сушеная птичья лапка.

Мать Мудрости вытащила из костра палку и начертила на земле большой круг, двумя быстрыми взмахами разделив его на четыре части. Глаза Изабо расширились, поскольку разделенный на четыре сектора круг был священным символом Шабаша, и ей показалось интересным, что две такие различные культуры используют сходные понятия и образы.

Хан’кобанка потрясла камни и кости в ладонях, закрыв глаза и качаясь взад-вперед, что-то пробормотала, потом, не открывая глаз, бросила их в круг. Минуту она сидела неподвижно, в то время как Первый Воин с беспокойством разглядывал кости, потом открыла глаза и посмотрела.

Большая часть камней и костей упала в верхней половине круга, а выше всего лежал аметист, почти на границе круга. Пирит находился в нижнем левом секторе рядом с изогнутым клыком саблезубого леопарда и костью пальца. Кристалл кварца и камень с золотистыми крапинками тоже лежали высоко, соприкасаясь друг с другом.

Мать Мудрости повернулась к Первому Воину и улыбнулась.

— Вьюга скоро кончится. Наступит тихая погода, и охота будет удачной. Но будь осторожен, ибо другие охотники подстерегают твою добычу, и они умны и голодны. Когда пойдешь на охоту, храни тишину, ибо на вершинах лежит снег, который готов упасть. Если будешь слишком шумным и торопливым, твоих воинов проглотит лавина. Будь тих и осторожен.

Первый Воин сделал жест сердечной благодарности, на его угрюмом лице промелькнула тень улыбки. Он поднялся, поклонился и вернулся к главному костру.

Мать Мудрости сгребла камни ладонью и по одному пронесла их над огнем, прежде чем убрать обратно в кожаный мешочек. Взглянув на Изабо, она сказала строго:

— Нет, ты не должна прикасаться к ним. Ни одна рука, кроме моей, не может касаться их, иначе они утратят свою силу. Если Белые Боги решат наградить тебя Талантом видеть будущее, то ты найдешь свои собственные кости, когда придет время.

— Но вы объясните мне, что все они значат? — попросила Изабо.

Мать Мудрости указала на круг.

— Вселенная, душа, жизнь. — Она указала на левую половину круга, обведя его своим суставчатым пальцем. — Ночь, тьма, бессознательное, неизвестное, жизнь грез и желаний, рождение и смерть. — Она указала на правую сторону. — Дневной свет, яркость, известное, действительное, достигнутое, повседневная жизнь, семья.

Потом она обвела пальцем верхнюю половину круга.

— Дух, мудрость, звезды. Будущее. — Она обвела нижний полукруг. — Плоть, земля. Прошлое. — И затерла круг.

— А камни? Что они значат? — жадно спросила Изабо.

Глаза Матери Мудрости сверкнули из-под тяжелых век.

— Камни значат многое. Это зависит от того, в какой части круга они лежат, в каком положении по отношению друг к другу, какой был вопрос — все это определяет их значение.

Изабо кивнула, немного разочарованная. Мать Мудрости прищелкнула языком, потом медленно сунула руку в мешочек и вытащила аметист.

— Исцеление, духовный рост, мудрость. Созидание. Хороший камень, мирный и сильный.

Она снова не глядя сунула руку в мешочек, на этот раз вытащив оттуда синий камень с золотыми крапинками. И снова бросила взгляд на Изабо, на этот раз с удивлением и интересом.

— Небесный камень. Очень могущественный. Исцеление, ясновидение, прорицательство. Очень чувствительный, изменяет значение всего, к чему прикасается.

Следующим она извлекла кристалл белого кварца.

— Жизненная сила, удача, магия, власть. Сильный исцеляющий камень, ясновидящий и способный предсказывать будущее. Еще один могущественный камень. Если его вытащить после небесного камня, это означает огромный духовный рост и мудрость.

Она надолго задумалась, потом снова запустила руку в мешочек.

Четвертой показалась сушеная птичья лапка.

— Полет. Ветер и перемены. Может означать смерть, может — мудрость. Интересно. — Она оглядела Изабо с ног до головы цепким внимательным взглядом. — Может быть, твой шрам говорит правду, и Белые Боги действительно пометили тебя знаком Матери Мудрости. Может быть.

Следующим оказался красный гранат, и она сказала быстро:

— Страсть, любовь, власть, ревность, глубокие переживания. Хорошие новости, счастье. Или плохие новости, горе. Сильный камень, но непостоянный.

И снова она пошарила в мешочке, вытащив на этот раз окаменелый лист. Она пожевала нижнюю губу, покачала головой из стороны в сторону.

— Покой, рост, возможности. Снова исцеление. Сострадание и милосердие. Не сильный камень, не энергичный. Может означать перемены, и не обязательно к лучшему. Может означать ложь, себе или другим. Вместе с небесным камнем и птичьей лапкой получается интересно. Очень интересно.

Изабо завороженно ждала продолжения, но Мать Мудрости собрала камни и высыпала их обратно в мешочек.

— А остальные? Что они означают?

— Камни означают много разных вещей. Я погадала тебе. Для кого-то другого они будут означать другое. Однажды ты найдешь свои собственные кости и тогда поймешь.

Изабо кивнула и склонила голову в знак того, что поняла. Мать Мудрости протянула длинный четырехсуставчатый палец и коснулась им шрама на лбу Изабо.

— Ты прошла долгий и темный путь, и он до сих пор простирается перед тобой. Но в конце его виден свет и исцеление, для тебя и для других. Белые Боги наградили тебя могущественным даром, так сказали кости. Я думаю, что ты можешь стать великой Матерью Мудрости, если будешь слушать тишину и учиться.

На глаза Изабо навернулись слезы, и она сделала жест сердечной благодарности. Мать Мудрости приняла его, а потом устроилась в своей обычной позе с поджатыми под себя ногами.

Через два дня ветер упал, а небо прояснилось, и Шрамолицые Воины смогли раскопать выход из пещеры и снова отправиться на склоны. Через неделю они торжествующе вернулись с несколькими оленями и окровавленной тушей волка, которого убил один из молодых охотников, спасая жизни своих товарищей. После этого он снял шкуру полярной лисицы, которую носил, и с гордостью облачился в густой серый мех, а его щеку торжественно рассекли ножом, чтобы показать, что он заслужил еще один шрам. Весь прайд пировал, и сказители рассказывали легенды о героях и великих охотах — единственные из всех, у которых был хороший конец.

Лишь учитель Изабо оставался хмурым и молчаливым, сожалея о еще одной зиме, проведенной без радости скольжения на салазках и охоты. Но несмотря на это, он продолжал с огромным терпением учить ее искусству Шрамолицых Воинов. Изабо поняла, что ее ум и тело учат точной согласованности. Она двигалась в тот же миг, когда думала, и между одним и другим не было ни заминки, ни колебания. Теперь она уже перешла от простых упражнений к тому, как тридцать три основных стойки и движения можно комбинировать в наступательные и оборонительные приемы. Она наблюдала, как Первый и Второй воины демонстрировали свое умение, блестяще выполняя головокружительные прыжки, удары руками и ногами и кувырки, и понимала, что никогда не сможет достигнуть таких вершин мастерства. Но она начала получать удовольствие от этих уроков и полюбила утренний ритуал адайе, который позволял ей встретить полный хлопот день с безмятежной душой и свободным и послушным телом.

Как-то на рассвете Мать Мудрости закуталась в свои меха и сделала Изабо знак следовать за ней. Изабо схватила свою шапку и толстый плащ с некоторым удивлением, поскольку никогда раньше не видела, чтобы Мать Мудрости отходила от своего костра. Они вышли в снежное безмолвие и поднялись на вершину холма над Гаванью.

В долинах было еще темно, но небо сияло ясной голубизной, а солнце раскрашивало в нежные розовые и золотистые цвета вершины заснеженных пиков, простиравшихся во всех направлениях насколько хватало глаз. Они повернулись к западу, и далеко-далеко Изабо различила остроконечную вершину Клыка, горы, которую Хан’кобаны называл Черепом Мира. Там, спиной к восходящему солнцу, Изабо и Мать Мудрости вместе занялись адайе .

Ветер овевал лицо и тело Изабо, сдувая капюшон и играя ее рыжими волосами. Глаза ей застилали слезы, вызванные пронизывающим ледяным ветром и величественной красотой расстилающейся перед ней панорамы. Она почувствовала, как вокруг волнуется и вздымается какая-то сила, огромная волна силы, которая обрушивается на нее, проходит насквозь и уходит вдаль. Это походило на стук огромного сердца, бьющегося в такт ее собственному сердцу и дыханию, или на грохот гигантского барабана в руках бога. Иногда, медитируя в неподвижности вместе с Матерью Мудрости или в движении со Шрамолицым Воином, Изабо ощущала, как будто она парит в какой-то бескрайней и неподвижной темноте. Теперь ее снова охватило это чувство, но на этот раз она плыла в море света, в море радости, и его песня отдавалась где-то глубоко в ее сердце.

Движения адайе превратились в танец, и она танцевала, чувствуя абсолютное, невыразимое счастье быть живой. Когда они наконец закончили последнюю пробежку и кульбит «Дракон налетает на добычу», Изабо легко и грациозно приземлилась на ноги, а потом широко раскинула руки, обнимая ветер, мощный поток энергии, весь мир.

Она обернулась и широко улыбнулась Матери Мудрости, и та ответила ей скупой улыбкой и поклонилась. Изабо тоже поклонилась, и они сели лицом друг к другу, глядя на то, как солнце заливает горы светом.

Был день зимнего солнцестояния, поняла Изабо. То, что она ощутила, было сломом времен. Она взглянула на небо и позволила бурлящей силе наполнить ее.

— Закрой глаза, — велела Мать Мудрости. Изабо повиновалась и услышала, как хан’кобанка начала очень легко постукивать пальцами по барабану. Мало-помалу звук усилился, пока не стал казаться биением ее сердца и бурлением ее души, и барабанный бой, шум ветра и звук ее собственного дыхания не стали единым целым.

Изабо охватило ощущение, как будто она взмывает в воздух и летит. Она не чувствовала ни скалы под собой, ни собственного тела, как будто вырвалась из тюрьмы своей плоти и плыла как хотела. Она почувствовала невероятную легкость и свободу. Хотя глаза ее были закрыты, Изабо видела все точно сквозь серебристую дымку. Взглянув вниз, она увидела саму себя, сидящую, поджав ноги, с закрытыми глазами. Между ее духовным и физическим телами вилась тонкая серебристая пуповина, пульсировавшая и мерцавшая силой.

Постепенно барабанный бой стал более быстрым, и ее сердце снова забилось, а легкие наполнились воздухом. Она скользнула обратно в свое тело и ощутила мимолетное головокружение, точно скала завертелась и качнулась.

— Открой глаза, — тихо сказала Мать Мудрости, и Изабо повиновалась. Небо было очень ярким, и она не могла понять, где верх, где низ, чувствуя дурноту. — Первый шаг, — сказала Мать Мудрости. — Пойдем, ты поешь и отдохнешь, и тебе скоро станет лучше.

Ей пришлось помочь Изабо спуститься со скалы, и оказавшись в пещере, Изабо опустилась на пол, по-прежнему чувствуя дурноту и головокружение. Проснувшись много часов спустя, она все еще пребывала в странном оцепенении и не слышала, что ей говорят.

К окончанию зимы Изабо научилась покидать свое тело, когда захочется. Сначала она не могла путешествовать слишком далеко, потому что ее очень отвлекал звук собственного дыхания и грохот сердца, которые притягивали ее обратно. Потом, когда она научилась уводить сознание от физических ощущений, ее восхитило зрелище духовных сущностей других людей, парящих прямо над их спящими телами или дрожащих и заключенных в клетке костей и кожи.

Не раз Изабо следовала за Матерью Мудрости, когда та, бесплотная, точно крылышко ниссы, легко улетала в снежную темноту.