Куинну повезло. Они ужинали, когда его позвали к телефону.

— Герр Куинн?

Он узнал этот глубокий культурный голос. Этот человек говорил на четырех языках, и его можно было по голосу принять за концертирующего пианиста. Возможно, ему и нужно было быть пианистом.

— Герр Моритц? Вы в городе?

— Вы помните мой дом? Должны помнить. Когда-то вы прожили там две недели.

— Да, сэр, я помню его, я только не знал, сохранили ли вы его до сих пор.

— Все тот же старый дом, Рената любит его и не разрешает мне сменить его на какой-нибудь другой. Чем могу быть полезен?

— Я хотел бы встретиться с вами.

— Завтра утром, в десять тридцать.

— Обязательно буду.

Они выехали из Дортмунда на юг по Рурвальдштрассе, оставили позади промышленный и торговый район и въехали во внешний пригород Зибурга.

Начались холмы, заросшие лесом, и усадьбы богатых людей, спрятанные в этих лесах.

Усадьба Моритцов занимала четыре акра парка на узкой дороге, идущей от Хоэнзибургштрассе. На другой стороне долины монумент Зибурга смотрел на Рур и шпили Зауэр-ланда.

Дом был превращен в крепость. Весь участок был обнесен высоким забором, ворота были стальные, а на сосне неподалеку была прикреплена телевизионная камера. Кто-то наблюдал за тем, как Куинн вышел из машины и сообщил о себе в микрофон, расположенный около ворот и закрытый стальной решеткой. Через две секунды ворота открылись, а когда машина въехала, закрылись вновь.

— Герр Моритц наслаждается уединением, — заметила Сэм.

— У него есть на то причины, — сказал Куинн.

Он остановился на дорожке из темного гравия перед белым домом, и слуга в ливрее впустил их в дом. Герр Моритц принял их в элегантной гостиной, где их уже ожидал горячий кофе в серебряном кофейнике. Его волосы стали белее, чем их помнил Куинн, а на лице появилось больше морщин, но рукопожатие его было таким же твердым и улыбка такой же серьезной.

Не успели они сесть, как дверь отворилась и молодая женщина застыла на пороге в нерешительности. Лицо Мо-ритца посветлело. Куинн оглянулся.

Она была довольно хорошенькая и чрезвычайно застенчивая. На месте двух мизинцев были обрубки. Куинн подумал, что ей должно быть около двадцати пяти лет.

— Рената, котеночек мой, это мистер Куинн. Ты помнишь мистера Куинна?

О, да, ты не можешь его помнить.

Моритц встал, подошел к дочери, пробормотал что-то ей на ухо и поцеловал в макушку. Она повернулась и вышла. Моритц сел на свое кресло.

Лицо его было бесстрастным, но нервные движения пальцев выдавали внутреннее волнение.

— Она... так и не пришла в себя полностью. Лечение продолжается. Она предпочитает оставаться дома, редко выходит куда-нибудь. После того, что эти скоты сделали с ней, она никогда не выйдет замуж...

На большом рояле «Стейнвей» стояла фотография смеющейся озорной девочки лет четырнадцати на лыжах. Это было за год до похищения. Через год Моритц нашел ее в гараже. Резиновый шланг от выхлопной трубы шел в закрытую кабину. Мотор автомобиля работал. Об этом Куинну сообщили в Лондоне.

Моритц сделал над собой усилие.

— Извините, чем могу быть вам полезен?

— Я пытаюсь найти одного человека. Он приехал из Дортмунда очень давно. Он может быть до сих пор еще здесь, или в Германии, или за границей, или в могиле. Я не знаю.

— Ну, для этого есть агентства, есть специалисты. Конечно, я могу нанять....

Куинн понял, что Моритц думает, что ему нужны деньги, чтобы нанять частных детективов.

— Или вы можете обратиться в службу регистрации по месту жительства — Einwohnermeldienst. Куинн покачал головой.

— Не думаю, чтобы они знали о нем. Он наверняка не станет добровольно сотрудничать с властями, но думаю, что полиция за ним приглядывает.

Согласно правилам, граждане Германии, переезжающие в новое жилище в стране, должны известить об этом Офис регистрации жильцов и сообщить свой старый и новый адреса. Как и большинство бюрократических систем, она работает лучше на бумаге, чем в жизни. Те, с кем ищет встречи полиция или налоговое управление, как правило, нарушают этот порядок.

Куинн рассказал историю этого человека по имени Вер-нер Бернгардт.

— Если он до сих пор в Германии, то по возрасту он должен работать,сказал Куинн, — если только он не переменил фамилию, а это значит, что у него есть карточка социального страхования, он платит подоходный налог, или кто-то платит за него. Судя по его прошлому, он может быть не в ладах с законом.

Моритц задумался над сказанным.

— Если он законопослушный гражданин, пусть даже бывший наемник, и если он никогда не нарушал закон в Германии, то на него нет досье в полиции, — заявил он. — А что касается чиновников налогового управления и социального страхования, то они сочтут это конфиденциальной информацией и не ответят на ваш или даже мой запрос.

— Но они ответят на запрос из полиции, — заметил Куинн, — я полагал, что у вас найдутся друзья в городской или земельной полиции.

— Ах, — сказал Моритц. Только он знал, сколько денег он пожертвовал на благотворительные цели для полиции города и земли Вестфалия. Как и в любой стране, деньги — это власть, и оба эти элемента могут купить или получить информацию.

— Дайте мне двадцать четыре часа. Я позвоню вам.

Он был верен своему слову, но его тон, когда он позвонил в гостиницу на следующее утро после завтрака, был отчужденный, как будто кто-то вместе с информацией предупредил его о чем-то неприятном.

— Вернер Рихард Бернгардт, — сказал он, как будто читая по бумажке,сорока восьми лет, бывший наемник в Конго. Он жив, находится в Германии.

Работает у Хорста Ленцлингера, торговца оружием.

— Спасибо. А где мне найти господина Ленцлингера? — спросил Куинн, записывая эту информацию.

— Это не так легко. У него есть офис в Бремене, но живет он за городом Ольденбургом в графстве Аммерланд. Как и я, очень любит уединение. Но здесь наше сходство кончается. Будьте с ним осторожны, герр Куинн. Мои источники сообщают, что, несмотря на респектабельный фасад, он остался гангстером. Он дал Куинну его адрес.

— И еще одно. Мне очень жаль. Пожелание от полиции Дортмунда.

Пожалуйста, уезжайте отсюда и никогда не возвращайтесь. Это все.

Слухи о роли Куинна в том, что произошло на обочине Бакингэмской дороги, ширились. Скоро перед ним начнут закрываться многие двери.

— Не хочешь ли сесть за руль? — спросил он Сэм, когда они упаковали свои вещи и выписались из отеля.

— С удовольствием. Куда едем?

— В Бремен. Она посмотрела на карту.

— Бог мой, это же на полпути назад в Гамбург.

— Фактически две трети. Поезжай по Е 37 на Осна-брюк и следи за указателями. Получишь большое удовольствие.

В тот вечер полковник Рорберт Истерхауз вылетел из Джидды в Лондон, сделал пересадку и полетел прямым рейсом в Хьюстон. Во время полета над Атлантическим океаном у него была возможность просмотреть множество американских газет и журналов.

В трех из них были статьи на одну и ту же тему, и ход рассуждений их авторов был удивительно одинаков. До президентских выборов в ноябре 1992 года оставалось всего двенадцать месяцев. При нормальном ходе событий у республиканской партии не будет никакого выбора. Президент Кормэк будет выдвинут кандидатом в президенты на второй срок.

Но ход событий за последние шесть недель не был нормальным, об этом журналисты сообщали читателям, как будто те сами об этом не догадывались. Они описывали, как подействовала на президента Кормэка гибель сына — она травмировала его и почти лишила работоспособности.

Все три журналиста перечислили в хронологическом порядке случаи потери концентрации, отмены публичных выступлений и появления на людях за последние две недели после похорон на острове Нэнтакет. Один из них даже назвал главу государства «человеком-невидимкой».

И выводы всех трех статей тоже были одинаковы. Возможно, было бы лучше, если бы президент сошел со сцены в пользу вице-президента Оделла и дал бы последнему двенадцать месяцев, чтобы подготовиться к перевыборам в ноябре 1992 года.

В конце концов, рассуждал журнал «Тайм», основная цель внешней, оборонной и экономической политики Кормэка, а также уменьшение военного бюджета на 100 миллиардов долларов при соответствующем сокращении военных расходов СССР, была уже мертва.

«Дохлое дело», — так охарактеризовал журнал «Ньюсу-ик» шансы на ратификацию договора Сенатом, когда он возобновит работу после рождественских каникул.

Истерхауз приземлился в Хьюстоне около полуночи, проведя двенадцать часов в воздухе и два в Лондоне. Заголовки газет в аэропорту Хьюстона были более откровенны: Майкл Оделл — техасец, и он будет первым президентом-техасцем со времен Линдона Джонсона, если заменит на этом посту Кормэка.

Совещание группы «Аламо» было запланировано через два дня в здании Пан-Глобал-Билдинг. Лимузин фирмы доставил Истерхауза в отель «Ремингтон», где ему был заказан номер люкс. Перед тем, как лечь спать, он услышал краткую сводку новостей. В ней опять поднимался тот же вопрос.

Полковник не был посвящен в план «Трэвис», ему это не было положено знать. Но он твердо знал одно: со сменой руководителя в Белом доме будет устранено последнее препятствие на пути к успеху всех его усилий — захвату Эр-Рияда и нефтяных разработок в Газе американскими силами быстрого реагирования, посланными туда президентом, который будет готов сделать это.

Дай Бог, чтобы это было так, думал он, засыпая.

На небольшой медной пластинке на стене перестроенного склада, около двери из тикового дерева было написано: «THOR SPEDITION AG» <* «Экспедиционное агентство ТОР» (нем.)> Ленцлингер явно скрывал истинный характер своего бизнеса за фасадом компании по перевозке тяжелых грузов, хотя никаких кранов не было видно, и запах работающих дизелей не достигал уединенного офиса на четвертом этаже, куда поднялся Куинн.

Чтобы войти в здание с улицы, нужно было воспользоваться переговорным устройством, а в конце коридора было еще одно такое устройство и телевизионная камера. Перестройка старого склада в переулке около старых доков, там, где река Везер замедляет свое течение на пути к Северному морю, что и послужило причиной существования старого Бремена, была делом весьма дорогим.

Секретарша в приемной была типичной представительницей своей профессии.

— Ja, bitte? — спросила она, хотя ее взгляд давал ясно понять, что именно он, а не она был просителем.

— Я бы хотел поговорить с господином Ленцлингером, — сказал Куинн.

Она записала его имя и скрылась в кабинете, закрыв за собой дверь. У Куинна создалось впечатление, что зеркало, вмонтированное в стену кабинета, было односторонним, то есть давало возможность видеть происходящее в приемной. Она вернулась через тридцать секунд.

— Сообщите, пожалуйста, по какому делу вы хотите видеть его?

— Я бы хотел иметь возможность поговорить с одним работником господина Ленцлингера — неким Вернером Бернгардтом.

Она снова вошла в кабинет. На этот раз она вернулась через минуту, при этом она решительно закрыла за собой дверь.

— К сожалению, герр Ленцлингер не может говорить с вами. — Это звучало как окончательное решение.

— Я подожду, — сказал Куинн.

Она посмотрела на него так, как будто сожалела, что была слишком молода, чтобы командовать концлагерем, где находился бы Куинн, и исчезла в третий раз. Когда она вернулась на свое место, она полностью игнорировала присутствие Куинна и продолжила печатание с концентрированной злобой.

Открылась другая дверь в приемной, и из нее вышел человек. Он был похож на водителя грузовика, скорее это был ходячий рефрижератор. Его светло-серый костюм почти скрывал гигантские мускулы, хорошо подстриженные волосы, лосьон после бритья и внешняя вежливость не создавали впечатление дешевого шика. Но за всей этой внешностью было видно, что он — профессиональный мастер рукопашного боя.

— Герр Куинн, — сказал он тихо, — герр Ленцдингер не примет вас и не станет отвечать на ваши вопросы.

— Я понимаю, что сейчас он занят, — согласился Куинн.

— Ни сейчас, ни в будущем, никогда. Уходите, пожалуйста, мистер Куинн.

Куинн понял, что разговор окончен. Он спустился вниз и перешел на другую сторону мощеной улицы, где Сэм ожидала его в машине.

— В рабочее время он не принимает, — сказал Куинн. — Мне придется нанести ему визит домой. Поехали в Ольденбург.

Это был еще один старый город, порт на реке Хунте, торговавший там несколько веков. Когда-то это было поместье графов Ольденбургов.

Внутренняя часть его — Старый Город — до сих пор окружен остатками старой городской стены и рвом, состоящим из цепи соединяющихся каналов.

Куинн отыскал тихую гостиницу на улице Святого Духа с обнесенным стеной двором. Отель назывался «Граф Фон Ольденбург».

До закрытия магазинов он успел зайти в хозяйственную лавку и магазин туристического оборудования, в киоске он купил самую крупномасштабную карту района. После ужина он удивил Сэм тем, что целый час завязывал узлы на веревке длиной 15 метров, купленной в хозяйственном магазине, на расстоянии двадцати дюймов один от другого. К концу веревки он привязал трехфунтовую «кошку».

— Куда ты отправляешься? — спросила она.

— Полагаю, что на дерево, — ответил он коротко. Он уехал перед рассветом, когда она еще спала.

Он отыскал поместье Ленцлингера через час. Оно находилось к западу от города и южнее большого озера Бад-Цвишенан, между деревнями Портслоге и Йанстрат. Это была совершенно ровная местность без единого холма, переходившая через шестьдесят миль к западу в северную Голландию.

На местности между Ольденбургом и границей, испещренной массой речушек и каналов, отводящих воду с долины в море, было множество рощиц, где росли березы, дубы и хвойные деревья. Поместье Ленцлингера лежало между двумя рощами. Это была в прошлом укрепленная усадьба, а ныне перестроенная в парк, раскинувшийся на пяти акрах и окруженный восьмифутовой стеной.

Куинн, одетый в маскировочный зеленый костюм, с лицом, закрытым сеткой, провел утро, расположившись на суку огромного дуба, росшего через дорогу напротив усадьбы. В свой сильный бинокль он мог видеть все, что ему было нужно.

Дом, построенный из серого камня, со всеми флигелями был расположен в виде буквы «L». Короткую часть составлял основной старый двухэтажный дом с мезонином. Более длинная часть была когда-то конюшней, а сейчас в ней были квартиры для обслуги. Куинн насчитал четырех служащих: дворецкий, повар и две уборщицы. Особое внимание он обратил на систему безопасности со множеством дорогих приборов и устройств.

Ленцлингер начинал в конце пятидесятых годов как мелкий торговец, продавая крохотные партии оружия, оставшегося после войны, всем, кто пожелает. Он продавал оружие, не имея лицензии, сертификаты покупателей были поддельными, и он не задавал никаких вопросов. Это был период антиколониальных войн и революций в третьем мире. Но, торгуя на грани закона, он зарабатывал себе на жизнь и почти ничего больше. Перелом в делах наступил с началом войны в Нигерии. Он нагрел Биафру больше чем на полмиллиона долларов. Они заплатили за базуки, а получили чугунные водосточные трубы. Он справедливо предподожил, что они будут слишком заняты, сражаясь за свои жизни, чтобы приехать на север и рассчитаться с ним.

В начале семидесятых годов он получил лицензию на право торговли оружием. Куинн мог только догадываться, во сколько ему это обошлось. Это дало ему возможность поставлять вооружение различным военным группировкам в странах Африки, Центральной Америки и Среднего Востока.

Кроме того он совершал незаконные сделки (приносящие гораздо больше прибыли) с ЭТА, ИРА и рядом других террористических организаций. Он покупал оружие у Чехословакии, Югославии и Северной Кореи, нуждавшихся в твердой валюте, и продавал его тем, кто в нем отчаянно нуждался. В 1985 году он снабжал северокорейским оружием обе воюющие стороны — Иран и Ирак. Даже некоторые государственные агентства прибегали к его услугам, когда им нужно было оружие, источник которого невозможно установить, для организации переворотов в далеких странах.

Он нажил большое богатство, а также множество врагов, и он старался наслаждаться первым и разочаровывать вторых.

На всех окнах была установлена электронная сигнализация. И хотя Куинн не мог этого видеть, он знал, что она стоит также и на дверях. Это была внутренняя защита, а внешней была стена. Она шла по всему периметру усадьбы, нигде не прерываясь, а поверх стены шли два ряда колючей проволоки. Деревья около стены были подстрижены так, что ни одна ветка не высовывалась за забор. Иногда в лучах зимнего солнца на вершине стены что-то поблескивало. Это была тонкая проволока, натянутая как струна между фарфоровыми изоляторами. Значит, она была под напряжением и при малейшем прикосновении давала сигнал тревоги.

Между стеной и домом было открытое пространство — не менее пятидесяти ярдов, которое просматривалось телекамерами и охранялось собаками. Он видел, как два добермана на поводках и в намордниках совершали утренний моцион. Их проводник был молод, и, следовательно, это был не Бернгардт.

Куинн видел, как без пяти десять «Мерседес 600» с затемненными окнами выехал по направлению к Бремену. Ходячий рефрижератор усадил в автомобиль закутанную фигуру в меховой шапке, сел рядом с водителем, и шофер вывел машину через стальные ворота на шоссе. Они проехали как раз под суком, на котором лежал Куинн.

Он подумал о четырех телохранителях. Возможно, их было пять, шофер машины был явно похож на него. Оставался проводник собак и, возможно, еще один в доме. Бернгардт?

Центр управления системой безопасности, по всей видимости, находился в комнате на первом этаже, где флигель обслуги примыкал к главному зданию. Проводник собак несколько раз заходил туда через небольшую дверь, выходящую прямо на лужайку. Куинн предположил, что ночной сторож управлял прожекторами, телемониторами и собаками изнутри. К полудню у него созрел план. Он слез с дерева и вернулся в Ольденбург.

Вторую половину дня Сэм и он ходили по магазинам. Он искал фургон, чтобы арендовать его, а она делала покупки по списку, который он ей составил.

— Могу я поехать с тобой? — спросила Сэм. — Я могу подождать снаружи.

— Один фургон ночью на сельской дороге — это уже много, а две машины — это уже пробка. Он сказал ей, что ей нужно сделать.

— Просто будь здесь к моему возвращению, я подозреваю, что мне придется очень спешить.

В два часа утра он был около каменной стены. Фургон с высокой крышей стоял на дороге близ нее, так что Куинн, стоя на крыше, мог хорошо видеть все, что происходило во дворе. Если бы кто-то поинтересовался, то на борту фургона было написано, что это установка телевизионных антенн.

Это объясняло также наличие телескопической алюминиевой лестницы на крыше.

При свете месяца он мог видеть из-за стены голые деревья парка, лужайку до самого дома и слабый свет в окне комнаты охраны.

Место, которое он выбрал для отвлекающего маневра, находилось в восьми футах от единственного дерева, росшего около стены. Он встал на крышу фургона и стал размахивать небольшой пластмассовой коробкой, привязаной к рыболовной леске. Когда он счел, что размах достиг нужной амплитуды, он отпустил леску. Пластмассовая коробочка описала дугу и попала в ветви дерева, а затем стала падать на землю. Леска натянулась.

Куинн отпустил ее настолько, чтобы коробочка висела над землей на высоте восемь футов. Затем он закрепил леску.

Он завел мотор и тихо проехал сто ярдов вдоль стены и остановился напротив комнаты охраны. К борту фургона были привернуты стальные гнезда, что весьма удивит его хозяев на следующее утро. Куинн вставил в них лестницу так, что она теперь выступала над стеной. С ее верхней перекладины он мог спрыгнуть в парк, не задев ни колючей проволоки, ни сигнального провода. Он взобрался на лестницу и привязал веревку с узлами к верхней перекладине. Затем он стал ждать. Он увидел, как силуэт добермана пересек освещенное луной место лужайки. Звук был слишком тихий, и он не мог его услышать, но собаки слышали его хорошо. Он увидел как одна из них остановилась, прислушалась, а затем рванулась к тому месту, где черная коробочка висела на нейлоновой леске. Другая собака последовала за ней через несколько секунд. Две телевизионных камеры повернулись в эту сторону и остались в том же положении.

Через пять минут открылась небольшая дверь, и на пороге застыл человек. Это был не утренний проводник собак, а ночной охранник.

— Лотар, Вотан, что там такое? — тихо позвал он. Теперь и он и Куинн могли слышать яростное рычание доберманов там, где были деревья. Сторож вернулся в комнату, посмотрел на мониторы, но ничего не увидел. Он вышел на лужайку с фонариком, достал пистолет и пошел к собакам. Дверь он оставил открытой.

Куинн соскочил с верхней прекладины лестницы как тень — вперед и вниз на двенадцать футов. Он приземлился как десантник — перекатом, вскочил на ноги и побежал через лужайку в комнату охраны. Там он запер дверь изнутри.

На мониторах он увидел, что охранник все еще пытался отозвать доберманов за сто ярдов около стены. В конце концов он увидит магнитофон, висящий на высоте в восемь футов над землей, который пытались достать собаки, поскольку из него доносилось рычание и визг.

Куинн потратил целый час, готовя эту пленку в номере отеля к изумлению других постояльцев. К тому времени, когда сторож поймет, что его провели, будет поздно.

В комнате сторожа была другая дверь, ведущая в главный дом. Куинн поднялся по лестнице на этаж, где были спальни. Шесть дверей из резного дуба, и по всей видимости, за каждой была спальня. Судя по свету, который Куинн видел рано утром, спальня хозяина была в конце коридора.

Так оно и оказалось.

Хорст Ленцлингер проснулся от неприятного ощущения — что-то твердое и холодное влезало в его левое ухо. Затем зажглась лампочка на ночном столике. Он возмущенно взвизгнул, а затем молча уставился на лицо, склонившееся над ним. Его нижняя губа задрожала. Это был тот самый человек, который приходил к нему в контору. Тогда он ему не понравился, а сейчас он не нравился ему еще больше, но больше всего ему не нравилось дуло револьвера, сунутое ему в ухо на полдюйма.

— Бернгардт, — сказал мужчина в маскировочном костюме.

— Я хочу поговорить с Вернером Бернгардтом. Позвоните по телефону и вызовите его сюда. Немедленно.

Ленцлингер нащупал внутренний телефон на ночном столике, набрал номер и получил неясный ответ.

— Вернер, — проскрипел он, — давай сюда быстро. Да, в мою спальню.

Живей.

Пока они ждали Вернера, Ленцлингер рассматривал Ку-инна со страхом и ненавистью. На черной шелковой простыне рядом с ним спала купленная вьетнамская девочка, всхлипывая во сне. Она походила на иссохшую грязноватую куклу. Прибежал Бернгардт, одевший свитер поверх пижамы.

Увидев такую сцену, он застыл в изумлении.

Да, возраст совпадал — ему было ближе к пятидесяти. Неприятное желтоватое лицо, песочного цвета волосы с сединой на висках.

— Что здесь происходит, герр Ленцлингер?

— Вопросы задаю я, — сказал Куинн по-немецки. — Скажите ему, чтобы отвечал правду и быстро. Иначе вам понадобится ложка, чтобы собирать мозги с абажура. Никаких проблем, говнюк. Скажите ему.

Ленцлингер сказал, и Бернгард кивнул в знак согласия.

— Вы были в Пятой группе под командованием Джона Петерса?

— Ja.

— Знали ли вы здорового бельгийца по имени Поль Марше? Большого Пауля, как его тогда называли?

— Да, я помню его. Он перешел к нам из Двенадцатой команды Шрама. А что?

— Расскажите мне о Марше.

— Что рассказать?

— Все. Какой он был человек?

— Большой, здоровый, шесть футов или выше, хороший вояка, в прошлом автомеханик.

Да, подумал Куинн, кто-то должен был отремонтировать этот фургон «Форд», кто-то знающий двигатели и сварку. Значит, бельгиец был механиком.

— А кто был его ближайший друг от начала и до конца?

Куинн знал, что солдаты на войне, как и полицейские на дежурстве, обычно находят себе партнеров, человека, которому они доверяют больше, чем другим, когда положение становится тяжелым. Бернгардт нахмурил брови, пытаясь вспомнить.

— Да, был один такой. Они всегда были вместе. Они закорешили, когда Марше служил в Пятой. Парень из Южной Африки. Они говорили на одном языке, фламандский или африкаанс.

— Его имя?

— Преториус — Йанни Преториус. У Куинна упало сердце. Южная Африка далеко, а Преториус — очень обычное имя.

— А что с ним стало? Уехал обратно в Южную Африку? Погиб?

— Нет. Последнее, что я слышал о нем, это что он обосновался в Голландии. Но это было чертовски давно. Слушайте, я не знаю, где он сейчас. Это правда, герр Ленцлингер. Это я слышал десять лет назад.

— Он действительно не знает, — сказал Ленцлингер. — Теперь выньте эту штуку из моего уха.

Куинн знал, что больше он ничего от Бернгарда не узнает. Он схватил шелковую ночную рубашку Ленцлингера и сдернул его с постели.

— Мы пойдем к парадной двери, медленно и спокойно. Бернгардт, руки на затылок. Вы идете первым. Одно движение — и у вашего босса будет второй пупок.

Так, в колонну по одному, они двинулись вниз по темной лестнице. У парадной двери они услышали громкий стук — это проводник собак требовал, чтобы ему открыли.

— К черному ходу — скомандовал Куинн. Они были на полпути к комнате охраны, когда Куинн споткнулся о дубовое кресло и на секунду потерял контакт с Ленцлингером. Тот тут же рванулся в главный холл, зовя во всю глотку охрану. Куинн уложил Бернгардта ударом рукоятки пистолета, выбежал в комнату охраны и оттуда в парк.

Когда он пробежал половину лужайки, из дверей выскочил Ленцлингер и стал звать собак, лающих у парадного входа. Куинн повернулся, прицелился и нажал спуск. Торговец оружием завопил от боли и скрылся в доме.

Куинн сунул пистолет за пояс и добежал до спасительной веревки, опередив собак всего на десять ярдов. Он забрался на стену, наступил на сигнальный провод, вызвавший сигнал тревоги в доме, и спрыгнул на крышу фургона. Он выбросил лестницу, завел мотор и помчался по дороге, не ожидая, пока они организуют группу преследования.

Как было оговорено, Сэм уже сидела в машине напротив отеля «Граф Фон Ольденбург», вещи были упакованы и за номер было заплачено. Куинн выскочил из фургона и сел рядом с ней.

— Едем на Запад, — сказал он. — По шоссе Е 22 на Льеж и в Голландию.

Охранники Ленцлингера ехали в двух машинах, держа радиосвязь между собой и поместьем. Кто-то оттуда позвонил в лучший отель «Городской клуб», но там сообщили, что Куинн у них не останавливался. Понадобилось еще десять минут на то, чтобы обзвонить все гостиницы по списку и узнать, что герр и фрау Куинн уехали. Но звонивший получил приблизительное описание их машины.

Сэм уже проехала Офенерштрассе и доехала до кольцевой дороги 293, когда за ними появился серый «мерседес». Куинн соскользнул на пол и согнулся так, что его голова была ниже окна. Сэм свернула с кольцевой дороги на скоростное шоссе Е 22. «Мерседес» следовал за ними.

— Они приближаются, пристраиваются сбоку, — сказала Сэм.

— Езжай нормально, — пробормотал Куинн, — улыбнись им и помаши рукой.

«Мерседес» приблизился и шел параллельным курсом. Было еще темно, снаружи в кабине «форда» ничего не было видно. Сэм повернула голову. Она не знала никого из них, ни человека-рефрижератора, ни проводника собак.

Сэм ослепительно улыбнулась им и помахала рукой. Люди в машине сидели с каменными лицами. Испуганные люди, спасающиеся бегством не улыбаются и не машут рукой. Через несколько секунд «мерседес» рванулся вперед, развернулся на следующем перекрестке и направился назад в город. Минут через десять Куинн поднялся с пола и сел на сиденье.

— Видимо, ты не очень нравишься герру Ленцлингеру, — сказала Сэм.

— Явно не нравлюсь, — согласился Куинн печально. — Я только что отстрелил ему член.