Переговоры

Куинн взглянул на часы, в Лондоне в то время было 8 часов вечера, — около семи часов назад. Похитители до сих пор не вышли на контакт?

— Насколько нам известно, нет, — сказал Крэмер. Были, конечно, телефонные звонки. Часть явно ложные, часть не совсем, а дюжина — весьма правдоподобные. Последних мы просили представить какие-либо доказательства, что Саймон Кормэк действительно находится у них...

— Каким образом? — спросил Куинн.

— Им задавали вопрос, на который нужно было ответить. Что-то из жизни Саймона в Оксфорде в течение девяти месяцев, что было бы трудно обнаружить постороннему человеку. Ни один из звонивших не дал правильного ответа.

— Сорок восемь часов — довольно обычное время для установления первого контакта, — сказал Куинн.

— Согласен, — сказал Крэмер. — Они могут связаться по почте, прислав письмо или магнитофонную запись, — В таком случае послание может быть уже в пути. Или связаться по телефону. Если это будет по почте, мы доставим послание прямо сюда, хотя я хочу, чтобы наши эксперты сначала исследовали бумагу, конверт, обертку на отпечатки пальцев, состав слюны или иные следы. Это справедливо, надеюсь? Ведь у вас здесь нет лаборатории.

— Совершенно справедливо, — согласился Куинн.

— Но если первый контакт будет установлен по телефону, как бы вы хотели, чтобы мы поступили?

Куинн подробно рассказал о своих требованиях. Надо сделать объявление в программе «Новости в десять» о том, чтобы лица, у которых находится Саймон Кормэк, связались с американским посольством, и только с посольством, по любому из следующих телефонов (дать несколько номеров).

Проинструктировать телефонисток посольства, чтобы они отфильтровывали явно ложные звонки, а более или менее серьезные переключали на его номер. Куинн продолжал:

— Ваши специалисты могут отследить каждый звонок в посольство и, может быть, даже арестовать нескольких обманщиков, достаточно глупых, чтобы звонить не с автомата на улице или разговаривать слишком долго. Не думаю, чтобы настоящие похитители были настолько глупы.

— Согласен, до сих пор они вели себя умнее.

— Да, и переводить на мой номер надо, не прерывая разговора и только на один из трех телефонов в этой квартире. Я правильно говорю?

Коллинз кивнул. В любом случае один из телефонов был напрямую связан с его кабинетом в посольстве.

— Используйте этот номер, — сказал Куинн. — Когда я установлю контакт с подлинными похитителями, если вообще это случится, я хочу дать им новый номер, закрытый, который идет ко мне и только ко мне.

— Я обеспечу вам такую связь через полтора часа, номер, которым никогда раньше не пользовались. Естественно, мы будем подслушивать, но вы не услышите ни звука. И, наконец, я бы хотел, — чтобы с вами здесь жили два старших инспектора, мистер Куинн. Это хорошие и опытные работники. Не может же человек не спать двадцать четыре часа!

— Сожалею, сэр, но это невозможно, — сказал решительно Куинн.

— Они могут оказать большую помощь вам, — настаивал Крэмер. — Если похитители британцы, встанет вопрос о местных акцентах, жаргонных выражениях, намеках на стресс или отчаяние в голосе на другом конце провода, такие тонкости, которые может заметить только британец. Они ничего не будут говорить, только слушать.

— Они могут слушать по другой параллельной линии, — сказал Куинн. — В любом случае вы будете все записывать на магнитофон, давать на прослушивание филологам, добавите свои комментарии, как плохо я работаю, а потом принесете сюда результаты. Но я работаю один.

Крэмер сжал губы, но у него были свои инструкции. Он встал, чтобы уйти. Куинн тоже встал. «Позвольте проводить вас к машине», — сказал он.

Они оба знали — это означает то, что на лестнице не было микрофонов. У двери Куинн кивком дал знак Сеймуру и Коллинзу, чтобы они отстали. Они послушались с явной неохотой. На лестнице он прошептал в ухо Крэмеру:

— Я знаю, вам это не нравится, мне самому это тоже не по сердцу.

Попробуйте довериться мне. Я не намерен потерять этого мальчика, если только смогу. Вы будете слышать любой звук по телефону. Мои собственные люди будут слышать меня на толчке в сортире. Ведь здесь целая радиолаборатория.

— Хорошо, мистер Куинн. Вы получите все, что я могу предложить вам. Я обещаю.

— И последнее... — они дошли до тротуара, где ждала полицейская машина. — Не вспугните их. Если они позвонят и будут на связи чуть дольше, сделайте так, чтобы полицейские машины не помчались с ревом к телефонной будке...

— Мы знаем это, мистер Куинн, но мы пошлем туда наших людей в штатском. Они будут очень осторожны, почти невидимы. Но если мы засечем номер машины или узнаем описание кого-нибудь из них... это могло бы сократить все поиски на пару дней.

— Только чтобы вас не видели, — предупредил Куинн. Человек в будке будет под колоссальным стрессом. Никто из нас не захочет потерять контакт. Это, вероятно, будет означать, что они обрубили концы и скрылись, оставив мертвое тело.

Крэмер кивнул, пожал Куинну руку и сел в машину.

Через тридцать минут прибыли инженеры. И хотя они были не в форме работников телефонной компании, они предъявили удостоверения личности, выданные ею. Куинн дружелюбно кивнул им, зная, что они прибыли из МИ-5, контрразведки, и они принялись за дело. Они работали быстро и хорошо. В любом случае основная работа была сделана на подстанции в Кенсингтоне.

Один из них отвинтил основание телефона в гостиной и слегка поднял бровь. Куинн сделал вид, что не заметил этого. Пытаясь вставить «жучок», он увидел, что там уже стоял один. Но приказ есть приказ, и он поставил свой рядом с американским, установив тем самым новые и миниатюрные англо-американские отношения. К девяти тридцати у Куинна уже была своя специальная ультраприватная линия, номер которой он даст похитителю, если он когда-нибудь позвонит. Вторая линия была постоянно связана с коммутатором посольства на случай «перспективных» звонков. Третья линия была для звонков из квартиры.

Большая работа шла в подвале посольства на Гроувенор-сквер. Там уже было десять линий, и все они были реквизированы для этой цели. Десять молодых женщин, американок и англичанок, сидели и ждали.

Третья операция проходила на кенсинттонской подстанции, где полиция организовала офис для прослушивания звонков, идущих по закрытой линии Куинна. Поскольку эта подстанция была одной из новых электронных подстанций, прослеживание звонков проходило быстро — от восьми до десяти секунд. По пути из подстанции звонки по закрытой линии попадут еще на два пункта прослушивания — один в центре связи МИ-5 на Корк-стрит в Мейфэр и другой — в подвале американского посольства, который после изолирования звонков похитителей превратится из коммутатора в пункт прослушивания.

Через тридцать секунд после отъезда британской группы приехал американский инженер от Лу Коллинза, чтобы снять только что поставленные британские «жучки» и настроить свои собственные. Таким образом, когда Куинн говорил не по телефону, его могли слышать только американцы.

«Хорошая попытка», — заметил Сеймур своему коллеге из МИ-5 через неделю после этого за рюмкой в Брукс-клубе.

В десять часов вечера диктор телевидения компании «Индипендент телевижен ньюс» Сэнди Гэлл, смотря в камеру под затихающие звуки Биг Бена, зачитала обращение к похитителям. Номера телефонов, по которым можно звонить в этой связи, оставались на экране во время сообщения о последних событиях, связанных с похищением. В нем не было почти ничего нового, но тем не менее оно было зачитано.

В гостиной тихого дома в сорока милях от Лондона четверо мужчин смотрели передачу в напряженном молчании. Руководитель группы быстро переводил для двух из них текст на французский. Один из них был бельгиец, а другой — корсиканец. Четвертому перевод был не нужен. Он говорил по-английски хорошо, но с сильным акцентом африкаанса-языка своей родной Южной Африки.

Двое из Европы совершенно не знали английского языка, и руководитель группы запретил им выходить из дома до конца операции. Только он один уезжал и приезжал, всегда из пристроенного гаража и всегда на «вольво», на сей раз с новыми покрышками и старым, законным номером. Он никогда не выходил без парика, бороды, усов и темных очков. Остальным членам группы было приказано во время его отсутствия не подходить к окнам и ни в коем случае не отвечать на звонки в дверь.

Когда диктор перешел к положению на Среднем Востоке, один из европейцев задал вопрос. Руководитель покачал головой:

— Demain, — сказал он, — завтра утром.

В ту ночь в подвале американского посольства было принято свыше двухсот телефонных звонков. С каждым из звонивших беседовали подробно и очень вежливо, но только семь звонков были переключены на Куинна. Он говорил с каждым веселым дружелюбием, обращаясь к нему «друг» или «приятель», объясняя ему, что, к сожалению, «его люди» просто обязаны совершить эту утомительную формальность, чтобы удостовериться в том, что Саймон Кормэк действительно находится у него. Затем он просил звонившего ответить на простой вопрос и позвонить ему еще раз. Ни один не позвонил.

В промежутке между тремя часами утра и восходом солнца он успел поспать четыре часа.

В течение ночи Сэм Сомервиль и Данкен МакКри были с ним. Сэм прокомментировала его вроде бы раскованные телефонные разговоры.

— Настоящее дело еще даже не началось, — сказал он спокойно. Но напряжение уже появилось, и молодые люди его уже почувствовали.

Кевин Браун и восемь специально отобранных агентов ФБР успели на дневной самолет из Вашингтона и прилетели в Хитроу чуть позже полуночи.

Предупрежденный об этом Патрик Сеймур приехал в аэропорт чрезвычайно раздраженный. Он ввел старшего офицера в курс дела по состоянию на 11 вечера, когда он уехал в аэропорт. Он сообщил о том, что Куинна разместили в апартаментах, выбранных им, а не в Уинфилд-хаусе, и вопрос с телефонами решен.

— Я знал, что он хитрожопец, — проворчал Браун, когда ему рассказали о суматохе на подъезде к Уинфилд-хаусу. — Мы должны не спускать с него глаз, а то он начнет выкидывать Бог знает что. Поехали в посольство, мы поспим на койках прямо в подвале. Если этот парень пер-нет, я должен слышать это громко и отчетливо.

Сеймур мысленно застонал. Он еще раньше слыхал о Кевине Брауне, и визит этот был ему совершенно не нужен. А теперь, подумал он, все будет еще хуже, чем он опасался. Когда они добрались до посольства в половину второго, поступил сто шестой ложный звонок.

Многие другие люди, тоже почти не спали в эту ночь. Двое из них были следователь Уильяме и человек по имени Сидни Сайке. Они провели ночь, сидя друг перед другом в комнате для допросов полицейского участка Уондзворт в южном Лондоне. Вторым офицером, присутствовавшим при разговоре, был глава транспортного отдела секции серьезных преступлений, который и разыскал Сайкса.

Два офицера оказали такое сильное давление на мелкого мошенника Сайкса, что к концу первого часа тот страшно перепугался. А потом стало еще хуже.

Транспортный отдел, следуя описанию, которое дал независимый строитель в Лейчестере, разыскивал фирму битых машин, которая освободила разбитый «транзит» из смертельных объятий экскаватора. Как только было установлено, что у машины покарежено шасси, и она подлежит списыванию, фирма предложила владельцу забрать ее. Поскольку цена доставки ее в Лейчестер на платформе превосходила ее стоимость, тот отказался ее принять. Тогда фирма продала ее Сайксу как металлолом, так как он был хозяином склада битых машин. Несколько специальных бригад Транспортного отдела в течение дня перевернули весь склад.

Они нашли бочку, наполненную на три четверти отработанным маслом, в которой обнаружили двадцать четыре номерных знака, двенадцать совершенно одинаковых пар. Все они были сделаны на складе Сайкса и были столь же подлинны, как банкнота в три фунта. В углублении под полом жалкого офиса Сайкса оказалась пачка из тридцати регистрационных документов на машины и фургоны, которые прекратили свое физическое существование и остались только на бумаге.

Бизнес Сайкса состоял в том, что он приобретал битые машины, списанные страховыми компаниями, и говорил владельцу, что он сам сообщит в офис в Суонси, что машина как таковая перестала существовать и превратилась в груду металла. На самом деле, он сообщал совершенно противоположное, что он купил машину у бывшего владельца. Компьютер в Суонси должным образом регистрирует этот «факт». Если машина действительно подлежала списыванию, то Сайке просто покупал документы на нее, которые позднее можно будет использовать для машины такой же марки, находящейся на ходу. А машину эту украдут со стоянки искусные соратники Сайкса. При наличии новых номеров, соответствующих документам списанной машины, украденная машина может быть снова продана. Последний штрих состоит в том, чтобы спилить истинные номера на шасси и блоке двигателя, вырезать новые номера и замазать их маслом и грязью, чтобы обмануть обычного покупателя. Конечно, это не может обмануть полицию, но, поскольку все такие сделки происходят за наличные, то впоследствии Сайке сможет заявить, что он вообще никогда не видел этого фургона, не говоря о том, чтобы продать его.

Один из вариантов такого бизнеса состоит в том, что берется фургон вроде «транзита», вполне нормальный внешне, но с покареженным шасси.

Покареженные места вырезаются, на их место приваривается брус, и машина вновь оказывается на ходу. Это незаконно и опасно, но такие фургоны и автомобили могут, вероятно, пройти еще несколько тысяч миль, пока не развалятся вконец.

Когда Сайксу предъявили заявления строителя из Лестера и фирмы, которая продала ему «транзит» как лом за 20 фунтов, а также отпечатки подлинных номеров шасси и блока двигателя и информировали о том, для какой цели использовался фургон, он понял, в какую страшную историю он попал и решил во всем признаться.

После долгих попыток он вспомнил, что человек, купивший «транзит», шесть недель тому назад ходил по двору, а когда его спросили с какой целью, он ответил, что ищет дешевый фургон. А Сайке как раз закончил восстанавливать шасси голубого «транзита» и покрасил его в зеленый цвет.

Фургон забрали через час, заплатив за него 300 фунтов наличными. Больше он этого человека никогда не видел. Пятнадцать двадцатифунтовых банкнот были давно истрачены.

— Опишите его, — попросил Уильяме.

— Я постараюсь, постараюсь, — заверил его Сайке.

— Дайте нам описание, — сказал Уильяме, — И это значительно облегчит вашу дальнейшую жизнь.

Среднего роста, среднего телосложения. Возраст ближе к пятидесяти.

Грубое лицо и манеры. Голос малоприятный, явно родился не в Лондоне.

Волосы рыжеватые, может быть парик, но высокого качества. Во всяком случае, он был в шляпе, несмотря на жару в конце августа. Усы темнее волос на голове, возможно, наклеенные, но тоже высокого качества. И затемненные очки, не солнцезащитные, а просто голубые в роговой оправе.

Три человека провели еще два часа с полицейским художником.

Следователь Уильяме принес портрет в Скотланд-Ярд, как раз перед завтраком и показал его Найджелу Крэмеру. Тот отнес его в девять утра в комитет «КОБРА». Беда была в том, что этот портрет мог подойти к любому человеку. И здесь нить обрывалась.

— Мы знаем, что после Сайкса над фургоном работал другой, более квалифицированный механик, — сказал Крэмер комитету. — И специальный художник сделал надпись фруктовой фирмы «Барлоу» на бортах. Фургон должен был где-то храниться, в гараже с условиями для сварки. Но если мы обратимся к общественности, похитители узнают об этом, могут запаниковать и скрыться, убив Саймона Кормэка.

Было решено дать описание преступника во все полицейские участки страны, но не сообщать об этом прессе и общественности.

***

Эндрю, «Энди», Лэинг провел ночь, просматривая записи банковских операций, приходя все больше и больше в изумление, пока перед самым рассветом его удивление не сменилось растущей уверенностью в том, что он был прав и никакого другого объяснения быть не может.

Энди Лэинг был главой группы по кредиту и маркетингу в отделении Инвестиционного банка Саудовской Аравии в Джидде, института, созданного правительством страны для того, чтобы управлять астрономическими суммами денег, циркулирующими в этих местах.

Хотя банк принадлежал Саудовской Аравии и совет директоров состоял, в основном, из граждан этой страны, служащие были в подавляющем большинстве иностранцы, работающие по контрактам, и самым большим поставщиком служащих был нью-йоркский «Рокман-Куинз» банк, который и послал Лэинга в эту страну.

Он был молод, усерден, сознательно амбициозен, хотел сделать хорошую карьеру, в банковском деле, и ему нравились условия работы в Саудовской Аравии. Оклад его был выше, чем в Нью-Йорке, у него была хорошая квартира, несколько знакомых девушек из американской колонии в Джидде, его не волновал запрет на спиртное, и он хорошо ладил с коллегами.

Хотя главный офис банка находился в Эр-Рияде, основная масса операций проводилась в Джидде, деловой и коммерческой столице Саудовской Аравии.

Обычно Лэинг покидал банк, белое здание с амбразурами, более похожее на форт иностранного легиона, шел по улице до отеля Хьятт-Ридженси, чтобы пропустить стаканчик. Так и было около шести вечера предыдущего дня, но сегодня у него были еще две папки, которые надо было закончить, и чтобы не оставлять их на следующее утро, он решил задержаться на часок.

Итак, он все еще сидел за своим столом, когда старый араб-курьер прикатил свою коляску, полную распечаток с банковского компьютера и стал раскладывать соответствующие документы по кабинетам для работы на следующий день. В документах отражались операции, совершенные различными отделами банка за прошлый день. Старик аккуратно положил кипу распечаток на стол Лэинга, кивнул ему и удалился. Лэинг крикнул ему вслед «Шукран!», он гордился своим вежливым отношением к саудовскому обслуживающему персоналу, и продолжил работу.

Закончив свой труд, он взглянул на новую кипу бумаг и почувствовал раздражение: ему принесли не те документы. Это были отчеты о вкладах и снятиях денег со всех крупных счетов в банке. Это была сфера менеджера по операциям, а не отдела кредитов и маркетинга. Он взял бумаги и пошел по коридору в пустой кабинет своего коллеги, мистера Амина из Пакистана, менеджера отдела операций.

По пути он посмотрел на документы и что-то в них привлекло его внимание. Он остановился, вернулся назад и стал просматривать документы страница за страницей. И на каждой он увидел один и тот же прием. Он включил свой компьютер и вызвал счета двух клиентов. Прием был тот же самый.

К утру у него не осталось никаких сомнений, что это был крупный обман. Совпадения здесь исключались. Он положил распечатки на стол Амина и решил при первой возможности слетать в Эр-Рияд и лично поговорить с главным управляющим, американцем Стивом Пайлом.

***

Когда Лэинг возвращался домой по темным улицам Джидды, за восемь часовых поясов к западу комитет Белого дома заслушивал доктора Николаса Армитэйджа, известного психиатра, который только что пришел в Западный флигель из Административного здания.

— Джентльмены, я должен сказать вам, что шок подействовал на первую леди сильнее, чем на президента. Она все еще принимает лекарства под наблюдением ее врача. У президента несомненно более сильный характер, хотя, боюсь, уже видно, что он испытывает стресс, и признаки родительской травмы, вызванной похищением, становятся довольно заметными и у него.

— Какие признаки, доктор? — спросил Оделл без всяких церемоний.

Психиатр, не любивший, когда его прерывают, чего никогда не случалось во время его лекций, прокашлялся.

— Вы должны понять, что в таких случаях у матери есть допустимый выход для чувств — слезы и даже истерика. Мужчина же часто страдает сильнее, испытывая кроме естественного беспокойства за похищенного ребенка, сильное чувство вины, считая себя в какой-то степени ответственным, что он должен был сделать что-то большее, принять больше предосторожностей, должен был быть более предусмотрительным.

— Но это нелогично, — возразил Мортон Стэннард.

— Мы здесь говорим не о логике, — сказал доктор, — Мы говорим о симптомах травмы, усугубляемой тем, что президент был — да и сейчас тоже — чрезвычайно близок своему сыну и очень сильно любит его. Добавьте к этому чувство бессилия, невозможность чем-либо помочь. До сих пор, пока нет контакта с похитителями, он фактически не знает, жив его сын или нет. Конечно, еще слишком рано говорить, но состояние его не улучшится.

— Эти дела с похищениями могут тянуться неделями, — сказал Джим Дональдсон. — Этот человек наш самый высший руководитель. Какие изменения могут произойти с ним?

— Его напряжение слегка уменьшится, когда и если будет установлен первый контакт и получено доказатель ство, что Саймон жив, — сказал доктор Армитэйдж. — Но облегчение будет кратковременным. С течением времени ухудшение его состояния усилится. У него будет чрезвычайно высокий стресс, ведущий к раздражительности. Будет бессонница, но здесь могут помочь лекарства. И, наконец, появится безразличие к делам, касающимся его профессии...

— В данном случае управление этой окаянной страной, — вставил Оделл.

— ..потеря сосредоточенности и потеря памяти в вопросах управления страной. Короче, джентльмены, до следующего уведомления половина умственной деятельности президента будет состоять в том, что он будет думать о своем сыне, а вторая половина — забота о своей жене. В ряде случаев, даже после удачного освобождения похищенного ребенка, именно родителям требовались месяцы и даже годы для излечения травмы.

— Иными словами, — сказал генеральный прокурор Билл Уолтере, — у нас сейчас половина президента, а может, и еще меньше.

— Ну зачем же так, — вмешался министр финансов Рид. В нашей стране бывало, что президенты лежали на операционном столе и были полностью неспособны что-либо предпринять. Сейчас нам нужно взять его работу на себя и выполнять ее так, как хотел бы он. И при этом беспокоить его как можно меньше.

Его оптимизм не вызвал соответствующей реакции. Бред Джонсон встал.

— Какого черта эти выродки не выходят на контакт? — спросил он. — Ведь прошло уже около двух суток.

— По крайней мере наш посредник уже там и ждет, когда они выйдут на связь, — сказал Рид.

— К тому же у нас сильное присутствие в Лондоне, — добавил Уолтере.Мистер Браун и его команда из ФБР прибыли туда два часа назад.

— А что делает британская полиция? — пробормотал Стэннард, — почему они не могут поймать этих выродков?

— Мы должны помнить, что прошло всего сорок восемь часов, да и то не полных, — промолвил государственный секретарь Дональдсон. — Конечно, Англия не так велика как Соединенные Штаты, но с населением в пятьдесят четыре миллиона там масса мест, где можно укрыться. Вспомните, как долго похитители держали Патти Херст, а за ними охотилось все ФБР? Несколько месяцев.

— Посмотрим правде в глаза, джентльмены, — протянул Оделл. — проблема состоит в том, что больше мы ничего не можем сделать.

Проблема состояла именно в этом — никто ничего не мог сделать.

***

Юноша, о котором они говорили, переживал вторую ночь своего плена.

Хотя он этого не знал, но в коридоре за дверью его камеры всегда кто-то дежурил всю ночь. Хотя подвалы пригородных домов сделаны из литого бетона, но если он решит шуметь и кричать, похитители были готовы утихомирить его и заткнуть ему рот. Он не сделал такой ошибки. Решив успокоить свой страх и вести себя с наибольшим достоинством, возможном в его положении, он раз двадцать отжался от пола и столько же раз нагнулся, достав руками пальцы ног. Его страж скептически наблюдал за ним в глазок. У Саймона не было часов, он всегда бегал без них, и он стал терять чувство времени. Свет горел постоянно, и когда по его расчетам наступила полночь, он ошибся на два часа, он свернулся на койке, натянул тонкое одеяло на голову, чтобы защитить глаза от света и заснул. А в это время в посольстве его страны на Гроувенор-сквер в сорока милях от места его заточения, принимали последнюю дюжину фальшивых звонков.

***

Кевин Браун и его команда из восьми человек не хотели спать. После перелета через Атлантический океан их биологические часы все еще шли по вашингтонскому времени, то есть на пять часов раньше чем в Лондоне.

Браун настоял, чтобы Сеймур и Коллинз показали ему коммутатор и центр прослушивания в подвале посольства, где в конце комплекса американские инженеры, — британцев туда не допустили, — установили на стенах динамики, передающие все звуки, записанные всеми подслушивающими устройствами в кенсингтонской квартире.

— В гостиной установлены два «жучка», объяснял Коллинз с явным нежеланием. Он не считал нужным объяснять технику ЦРУ человеку из Бюро, но у него был приказ, да и к тому же кенсингтонская квартира уже не годилась для оперативных целей.

— Конечно, если высший офицер из Лэнгли использует ее как свою базу, все «жучки» будут отключены. Но если мы проводим опрос советского перебежчика, невидимые «жучки» меньше пугают человека, чем работающий магнитофон на столе. Есть еще два «жучка» в главной спальне, там спит Куинн, но не в настоящий момент, как вы можете слышать, и в двух других спальнях и на кухне.

Из уважения к мисс Сомервиль и нашему человеку МакКри мы отключили «жучки» в их спальнях. Но если Куинн зайдет туда для конфиденциального разговора, мы всегда можем их включить отсюда, — и он показал на два выключателя на панели.

— В любом случае, — спросил Браун, — если Куинн будет разговаривать с любым из них вне пределов слышимости «жучков», они доложат содержание беседы нам, не так ли?

Коллинз и Сеймур кивнули. «Для этого они и посланы».

— Кроме этого у нас есть три телефона там, — продолжал Коллинз, — одна новая «горячая» линия, по ней Куинн будет говорить, когда убедится, что на другом конце подлинные похитители. Никаких других разговоров по ней быть не должно. Все разговоры по этой линии перехватываются британцами на кенсингтонской подстанции и передаются сюда. Далее, у него есть прямой телефон в своей комнате, сейчас он разговаривает по нему с человеком, которого мы считаем самозванцем, но, может быть, он — настоящий похититель. Эта линия также идет через кенсингтонскую подстанцию. И есть еще третья линия — самая обычная, разговоры по ней тоже перехватываются. Куинн будет пользоваться ею, когда ему нужно позвонить куда-нибудь.

— Вы хотите сказать, что британцы также слушают все разговоры, как и мы? — спросил Браун мрачно.

— Только телефонные разговоры, — сказал Сеймур. — Мы должны сотрудничать с ними в вопросах телефона, ведь они хозяева подстанций. И, кроме того, они хорошо разбираются в голосах, дефектах речи и местных акцентах. И, конечно, они должны отслеживать звонки, прямо здесь на кенсингтонской подстанции. У нас нет линии, защищенной от подслушивания, от квартиры до этого подвала.

Коллинз кашлянул:

— Нет, есть. Но она работает только для «жучков». В этом доме у нас две квартиры. Все «жучки» в комнатах работают на внутренних проводах, идущих к нашей второй квартире в подвале. Сейчас там находится наш человек. В подвале речь кодируется, передается по ультракоротковолновому передатчику сюда в подвал, здесь раско-дируется и подается прямо сюда.

— Вы передаете по радио на расстояние всего в одну милю? — спросил Браун.

— Сэр, у моего агентства очень хорошие отношения с британцами, но ни одна секретная служба в мире не станет передавать секретную информацию по линиям связи, идущими под городом, который они не контролируют.

Браун обрадовался этому. «Значит, британцы могут слушать телефонные разговоры, а разговоры в комнате не могут».

На самом деле он был не прав. Как только МИ 5 узнала о кенсингтонской квартире, о том, что двум старшим инспекторам полиции столицы не было разрешено жить там, и их «жучки» были сняты, там немедленно рассчитали, что где-то в другом месте должна быть вторая американская квартира для передачи информации от опросов советских граждан в ЦРУ. В течение одного часа на чертеже здания они нашли небольшую комнату в подвале. К полуночи бригада сантехников обнаружила провода, пропущенные через систему центрального отопления и подсоединились к ней в квартире на первом этаже. Жильца квартиры любезно попросили взять краткий отпуск и тем помочь Ее Величеству. К восходу солнца все могли слушать всех.

Работник электронной разведки Коллинза, сидевший у панели, снял наушники.

— Куинн только что закончил разговор по телефону, сейчас говорят между собой. Хотите послушать сэр?

— Конечно, — сказал Браун.

Инженер перевел разговор в гостиной с наушников на динамик на стене.

Послышался голос Куинна:

— ...прекрасно. Спасибо, Сэм. Молоко и сахар.

— Вы думаете, он позвонит еще раз, мистер Куинн? — это был МакКри.

— Нет. Возможно, и позвонит, но что-то в нем не то.

Люди в подвале посольства собрались уходить. В соседних кабинетах разместили койки. Браун намеревался быть на посту все время. Он назначил двух своих людей на ночное дежурство. Было 2 часа 30 минут утра.

Та же самая беседа по телефону и в гостиной была услышана и записана в центре связи Ми 5 на Корк-стрит. На телефонной станции в Кенсингтоне полиция услышала только телефонный звонок и за восемь секунд определила, что говорили из автомата в Паддингтоне, за двести ярдов от полицейского участка. Посланный туда офицер в штатском арестовал старика с психическим заболеванием.

На третий день, в девять утра одна из женщин на Гроувенор-сквер приняла еще один звонок. Голос был английский, грубый и говорил звонивший отрывисто.

— Свяжите меня с посредником.

Девушка побледнела. До этого никто не произносил это слово.

«Соединяю, сэр».

Не успел закончиться звонок, как Куинн уже схватил трубку. Девушка быстро зашептала: «Кто-то просит посредника. Это все».

Через полсекунды она соединила их. В динамиках послышался глубокий, убеждающий голос Куинна:

— Привет, приятель, вы хотели поговорить со мной?

— Вы хотите получить Саймона Кормэка обратно. Это будет стоить вам. И много. Теперь послушайте меня...