В дальнем конце комнаты виднелась дверь с табличкой: «Не входить!» Ксавьера открыла дверь и скрылась за ней.
Это была фотостудия, огромная, завешенная плотными шторами и слабо освещенная комната – только яркое пятно от софитов в центре. Там, в ослепительных потоках света, лежала на низенькой тахте сногсшибательная блондинка, на которой ничего не было, кроме прозрачной рубашонки, едва доходившей до талии. Рядом суетился фотограф, маленький человечек в мешковатой шелковой пижаме и сандалиях на босу ногу, с золотой серьгой в правом ухе. На шее у него болтались «Никон», «Пен-такс», «Мамия», пара экспонометров и прочие фотопринадлежности. Когда открылась дверь, он гневно обернулся, подбоченился и по-птичьи наклонив набок голову, направился навстречу. При этом фотограф свирепо щурил глаза, чтобы разглядеть налетчика. Узнав Ксавьеру, он немного смягчился.
– Привет, Ксавьера.
– Привет, Рэнди. Как дела?
Тот сердито мотнул головой, фыркнул и отвернулся.
– Какие могут быть дела, если мне постоянно мешают. Ксавьера понимающе улыбнулась и положила руку ему на плечо.
– Я просто хотела знать, все ли в порядке. Низенький человечек еще больше напрягся! А при виде чужой руки на своем плече его затрясло от ярости.
– С вашего позволения… – ледяным тоном начал он.
– Ох, извини, – Ксавьера быстро убрала руку и подошла к фотомодели, бросив Рэнди через плечо: – Постараюсь тебе не мешать.
Он вскинул голову и презрительно засопел. Потом немного оттаял и обратился к девушке:
– Ну что, куколка, ты готова?
– Всегда готова! – отрапортовала та.
– Я говорю о съемке!
– И к ней тоже!
Фотограф в течение нескольких секунд в молчании заламывал руки. Затем взял «Никон» и посмотрел в видоискатель.
– Повернись немного. Прими такую позу… ну, ты знаешь… Вот именно.
Раздался металлический лязг хлопнувшей шторки. Что-то загудело. Девушка извивалась на тахте, принимая всевозможные позы и соблазнительно улыбаясь в объектив.
– Подложи под мягкое место подушку, – бормотал Рэнди, нагибаясь и прыгая из стороны в сторону, чтобы поймать новый ракурс – Теперь снова повернись ко мне. Умница. – Снова послышалось гудение. – Ножку немного выше… прикрой свои заросли… Молодец… Вот и чудненько! – Он оставил «Никон» и взялся за «Пентакс». – Повернись-ка на спину… Теперь раскройся чуток… Боже, где взять силы?.. Ничего дорогая, не обращай внимания…
Ксавьера вошла в полосу света и окинула девушку критическим взглядом.
– Соски плосковаты.
Рэнди опустил фотоаппарат и присмотрелся. Потом сердито зашипел:
– Вы что, думаете, я каменный?
Он отбежал в темный угол и приказал кому-то:
– Принеси несколько кубиков льда! Послышались возня и мужской смех. Потом наступила тишина.
– Лед, быстро! – снова заорал Рэнди. – Сию минуту! Тем временем Ксавьера заговорила с девушкой.
– Знаешь что, Каролина. Попробуй взять в рот карамельку.
Та перекатилась на другую сторону тахты, взяла с тумбочки конфету в розовой обертке, развернула и, положив в рот, принялась улыбаясь катать ее языком.
– Так?
– Да ты артистка! – восхитилась Ксавьера. Подошедший Рэнди даже причмокнул.
– Не хуже, чем на телевидении.
– К черту телевидение! – выпалила Каролина. – Я могу гораздо лучше!
Из темноты выступил еще один мужчина в шелковой пижаме. Держа в руках тарелку со льдом, он опустился перед тахтой на колени и, глупо ухмыляясь, повилял задом перед Рэнди. Тот захихикал и пнул его носком сандалии. Ассистент взял кубик льда и наклонился над Каролиной.
– Лежи тихо, я не собираюсь дотрагиваться до тебя руками.
Девушка кисло посмотрела на него, приподняла прозрачную рубашечку и замерла, положив голову на сгиб локтя. Ассистент приложил лед к ее соску. У девушки расширились глаза; между зубами хрустнула конфета.
– Тебе вовсе не обязательно грызть лед! – сердито буркнул Рэнди. – Ты что, не позавтракала?
– Засунь себе что-нибудь в рот, а потом приложи лед к заднице, – огрызнулась фотомодель. – Тогда посмотрим, что останется у тебя во рту.
– Во всяком случае, я знаю, чему в такое время не следует там находиться, – поддразнивал ассистент.
Рэнди прыснул и еще раз наподдал ему носком сандалии. Потом нагнулся, взял с тумбочки еще одну карамельку и, бросив ее Каролине, неожиданно пнул ассистента в плечо. Тот взвизгнул и дал сдачи.
– Свора взбесившихся самцов, – сухо заметила Ксавьера и обратилась к девушке: – Может, не оставлять тебя одну с этими ублюдками?
– Я справлюсь с ними со всеми, – хвастливо заявила та.
Рэнди бросил на Ксавьеру надменный взгляд и оставил в покое своего помощника. Тот перестал прикладывать лед к соскам Каролины и, положив то, что осталось от кубика, обратно на тарелку, ушел в свой угол. Рэнди снова нацелил на девушку свой «Пентакс».
– Там, на табурете, текст, – процедил он сквозь зубы, обращаясь к Ксавьере. – Может желаете взглянуть?
Она взяла пару листков машинописного текста и подойдя поближе к одному из софитов, прочла вслух:
– «Каролине девятнадцать лет, она живет с родителями и обожает по субботам наведываться в зоопарк вместе с отцом, лютеранским священником…»
Ксавьера остановилась и с сомнением посмотрела на Каролину.
– Лютеранским священником?
В это время Рэнди как раз снимал крупным планом обнаженные груди девушки. Она изогнула шею, чтобы поверх его плеча взглянуть на Ксавьеру.
– Совершенно верно.
– Лежать! – рявкнул фотограф, злобно воззрившись на нарушительницу. Впрочем, он быстро взял себя в руки и уже более спокойным тоном произнес: – У нас есть забойные снимки, как они кормят обезьян.
– Самое забойное там то, что одна обезьяна выделывает на заднем плане. – Девушка стрельнула лукавым взглядом в сторону Рэнди. – Говорят, что от этого на руках растут волосы.
– А вот и нет! – выпалил он.
Каролина покатала во рту карамельку и томно вытянулась на тахте.
– Ладно, валяй дальше, – бросила она фотографу. Ксавьера возобновила чтение:
– «Но по вечерам Каролина – одна из самых дорогих кол-герлз Америки. Ее такса – от одной до полутора тысяч долларов…» – Она на секунду остановилась, чтобы уточнить: – С одного или нескольких клиентов?
– Если это «джейн», то с одной, а если «джон», то с двоих-троих.
Ксавьера приподняла брови и снова уткнулась в текст.
– «Она зарабатывает, чтобы проложить себе путь наверх, мечтая о карьере нейрохирурга или порнозвезды. Ее чрезвычайно интересуют пороки…» «Центральной нервной системы» – зачеркнуто или нет?
– Я еще не решила, на чем остановиться, – призналась Каролина. – Поэтому то вычеркивала, то снова вписывала. А вы что посоветуете?
Ксавьера с сомнением пожала плечами.
– Тебе самой решать.
В этот момент отворилась дверь, и из темноты вынырнула статная мужская фигура.
– Том, это ты?
– Нет, Тед. Ксавьера, лимузин ждет внизу. Том просил по дороге показать вам макет будущего номера.
– Боже милосердный! – театральным тоном воскликнул Рэнди. – Здесь что – проходной двор? Нет это просто невыносимо! – И, заломив руки, поплелся в угол.
Ксавьера положила текст на место и начала вслед за Тедом пробираться к выходу.
– Уезжаете? – крикнула вдогонку Каролина.
– Да, у меня деловая встреча. Девушка хохотнула.
– Могу себе представить.
– С несколькими врачами, – засмеялась Ксавьера.
– Тогда тем более желаю успеха! Все пройдет как по маслу.
– Я тоже в этом уверена.
Ксавьера вышла, одеваясь на ходу. Они с Тедом спустились на лифте вниз и вышли через боковую дверь. Там ждала машина. Ксавьера удобно устроилась на заднем сиденье и углубилась в макет следующего номера. Лимузин плавно покатил по асфальту.
Резиденция Ксавьеры была расположена в Голдуотер-каньоне, фешенебельном районе к востоку от Лос-Анджелеса. Туда вела широкая дорога с гудроновым покрытием, с обеих сторон обсаженная пальмами. Внизу, в каньоне, сверкали на солнце крыши роскошных частных вилл и водная гладь бассейнов.
Лимузин остановился перед массивными чугунными воротами. Охранник сунул нос в салон и, увидев Ксавьеру, широко улыбнулся. Она вернула ему улыбку, и лимузин, тронувшись с места, покатил в глубь каньона.
Чем дальше, тем отвеснее становились стены каньона и тем реже попадались прячущиеся в густой листве строения. Зато они отличались внушительными размерами и особым шиком. Лимузин свернул на дорогу поуже, круто забиравшую вверх. Вскоре показался особняк на самой вершине утеса – громадное здание из черного дерева в сочетании с черным стеклом, построенное по индивидуальному проекту и в соответствии с последней архитектурной модой – с застекленными лоджиями и просторной верандой, служившей солярием. Лимузин въехал в каменные ворота, напоминавшие арку, с двумя скульптурами по бокам. Те изображали любовные объятия. На арке также были выгравированы фигурки, иллюстрирующие основные позы Камасутры. Вдоль усыпанной гравием дорожки шла живая изгородь из пышно цветущих кустов; от нее в разные стороны разбегались тропинки, ведущие к многочисленным укромным местечкам и гротам.
В гараже позади дома уже стояли три автомобиля: шикарный алый «стингрей», желто-лимонный «мерседес» и старинный «бугатти». Ксавьера обошла виллу со стороны веранды, поднялась на крыльцо и, толкнув дверь из черного солнценепроницаемого стекла, вошла в гостиную. Здесь наслаждались прохладительными напитками три гостьи, владелицы автомобилей, и так называемые «девушки» Ксавьеры. Все они тепло приветствовали шефа. Две девушки, Синди и Кэнди, были умопомрачительными блондинками, а третья, Шила, жгучей брюнеткой со смуглой кожей и тонкими, надменными чертами, делавшими ее похожей на египетскую царицу.
Ксавьера прошла к письменному столу и положила на него свою деловую папку. Потом взглянула на часы и напомнила девушкам, что пора переодеваться. Те допили содержимое своих бокалов и удалились в соседнюю комнату.
Ксавьера сняла верхнюю одежду, села к столу и стала просматривать бумаги. Вскоре вернулись девушки. Синди и Кэнди надели просвечивающиеся шелковые пижамы, а Шила ограничилась бикини из серебристой ткани. Устроившись втроем на широкой тахте у окна, откуда был прекрасный вид на каньон, девушки принялись беспечно болтать. Все три принадлежали к одному и тому же знойному, чувственному типу. Жизнь для них сводилась к непрерывной погоне за наслаждениями. Взаимная близость – в буквальном смысле – и степень обнаженности породили соблазн, которому они были не в силах противиться. Сначала девушки просто болтали, время от времени касаясь друг дружки, но постепенно разговор сам собой сошел на нет, и на первое место вышли ласки. Синди и Кэнди целовали и поглаживали одна другую, а Шила, лежа поперек их колен, ощупывала и слегка покусывала их ноги. Кончилось тем, что они упали на ковер и сплелись в один жаркий клубок извивающихся тел. С пола до Ксавьеры доносились стоны и невнятное бормотание.
В дверь позвонили. Ксавьера оторвалась от папки с бумагами. Девушки торопливо повскакивали на ноги. Разглаживая на ходу помявшуюся пижаму, Синди пересекла гостиную и, остановившись перед небольшой панелью, нажала сразу две кнопки. В тот же миг кондиционеры наполнили гостиную свежим воздухом, в котором смешивались ароматы жасмина и горной сосны. Одновременно из вмонтированных в потолок динамиков зазвучала пульсирующая, чувственная музыка.
Также поправляя на ходу костюмы и переводя дыхание, Кэнди с Шилой открыли дверь и впустили троих мужчин. На лицах девушек порхали улыбки.
Ксавьера встала, отодвинула свой стул и подошла к гостям.
– Привет! Я – Ксавьера Холландер.
– Здравствуйте. Я – доктор Фред Тауэрс, – представился один, протягивая Ксавьере визитку, на которую она бросила мимолетный взгляд и поздоровалась с гостем за руку.
– Доктор Билл Гайвенс, – назвался другой. Повторилась церемония с визиткой.
– Доктор Фрэнк Колмен.
Ксавьера улыбнулась и кивнула в сторону девушек.
– А это ваши хозяйки. Синди, Кэнди и Шила. Как вы считаете, будут еще гости с конгресса медиков?
– Я в этом уверен, – пылко произнес Тауэрс. – Как только мы вернемся и поделимся с коллегами своими впечатлениями.
– Я в этом больше чем уверен, – дополнил его Гайвенс. – Если считать повторные сеансы.
Всем стало весело. Ксавьера вернулась за свой стол.
– Превосходно, джентльмены. Чувствуйте себя как дома. Желаю приятно провести время.
Последовали новые представления и разбивка на пары. Ксавьера рассматривала служившие гостям визитками карточки. По существу это были квитанции о взносе в банк по тысяче долларов. Они же служили пропусками у ворот. Ксавьера убрала их в ящик письменного стола и снова занялась своей папкой.
Тем временем Шила с Тауэрсом начали страстно целоваться возле одной из кушеток. Синди помогала Гайвенсу снимать пальто, а Колмен с любопытством осматривал комнату, одновременно помогая Шиле смешивать коктейли.
Время неслось как на крыльях. Синди и Гайвенс, оба в чем мать родила, устроились на кушетке; он мял ее груди.
– Тебе абсолютно не о чем беспокоиться – никаких уплотнений.
– Правда? А как же это?
– Я его только что проверял.
– Проверь еще раз, чтоб наверняка.
– Хорошо… Нет. Это просто большая великолепная молочная железа.
– Теперь проверь другую, да повнимательнее.
– Полный порядок. Давай перейдем к области таза. Откуда лучше начать: спереди или сзади?
– Начни спереди.
– Хорошо.
С потолка лилась страстная, опьяняющая мелодия, шепот и вздохи становились все более прерывистыми.
От стола, где сидела Ксавьера, было почти не видно Шилы с Тауэрсом: они устроились на полу за кадкой с пальмой. Длинные ноги Шилы ритмично двигались; сама она взобралась на своего партнера. Потом роли переменились: теперь уже Тауэрс находился сверху. Ксавьера разглядела, как его губы шарят по телу партнерши, опускаясь все ниже…
– А ты мальчик ничего! Это твоя первая оргия?
– Нет. Я работаю психиатром…
Колмен повел себя немного странно. Кэнди заняла свою любимую позицию, став перед ним на четвереньки и энергично виляя задом. Колмен стащил ботинки, носки, брюки и трусы, но почему-то не захотел расставаться с пальто – оно почти полностью закрывало девушку, когда он, опустившись на колени, ухватил ее за ягодицы, проник и начал быстро двигаться. Заверещал телефон. Ксавьера сняла трубку.
– Алло?
– Привет Ксавьера, это Уорд.
Уорд Томпсон, адвокат Ксавьеры, был красивым, элегантным вдовцом сорока лет. В свое время он слыл гордостью Гарвардского университета, однако предпочтение, оказываемое им теплому, солнечному климату, заставило его нарушить многолетние традиции бостонских Томпсонов и переехать в Калифорнию. Лощеный, неизменно безупречный джентльмен, он лишь изредка позволял неуловимой грусти промелькнуть во взоре, но до сих пор это не имело никаких последствий.
– А, привет, Уорд. Извини, я не могу сейчас разговаривать.
– Тебя что-то гложет?
– Меня – ничто. – Ксавьера вытянула шею, заглянула за кадку и снова откинулась на спинку кресла. – Ты бы побеседовал с Шилой.
– Причем тут Шила? Мне нужно побеседовать с тобой. Ты в курсе последних новостей?
– Каких еще новостей? Послушай, я действительно занята. У меня оргия.
– Ну, если это – единственная помеха, боюсь, что нам никогда не удастся поговорить, – ухмыльнулся Уорд. – Я серьезно, Ксавьера, эта история может отразиться на тебе. Я имею в виду сенатские слушания насчет злоупотреблений сексом. Очень похоже на то, что тебя вызовут повесткой в суд. В качестве свидетеля.
– Почему меня? Уорд усмехнулся.
– Брось, Ксавьера! Когда они как следует задумаются о сексе, твое имя первым придет им в голову.
– Возможно.
– Не «возможно», а вне всяких сомнений. Поэтому я бы посоветовал тебе не высовывать носа, пока гроза не пройдет мимо. Там ты будешь вне досягаемости судебного исполнителя.
– Я сдохну от скуки.
– Если явишься в сенат, сдохнешь гораздо быстрее. А что касается дел, ты вполне можешь какое-то время вести их по телефону – пока все не уляжется.
– Ну… Я подумаю.
– Этого мало.
Ксавьера прикусила нижнюю губу. Пожала плечами.
– Наверно, ты прав. По крайней мере обещаю тебе серьезно подумать.
– Отлично, Ксавьера. До свидания.
– Пока, Уорд.
Она положила трубку и, уставившись невидящим взглядом в папку с документами, в задумчивости постучала карандашом по столу. Потом очнулась и обвела глазами гостиную. Здесь, мешая сосредоточиться на делах, вовсю господствовали тяжелые, оглушительные ритмы. Ксавьера поднялась и направилась к Колмену и Кэнди. Девушку по-прежнему не было видно из-под пальто.
– Прошу прощения, – Ксавьера легонько похлопала Колмена по плечу, – если вы снимете пальто, будет гораздо удобнее.
– Я не имею права снимать пальто.
– Да? А что в нем такого особенного?
Он отпустил Кэнди и, порывшись в карманах, вынул из одного какое-то удостоверение, а из другого сложенный вчетверо листок бумаги.
Стоя на четвереньках, Кэнди выглянула из под полы.
– Что там, Ксавьера? Какой-нибудь рецепт? Та тяжело вздохнула.
– Нет, Кэнди, это не рецепт.
– А что же?
– Вызов на сенатские слушания. Этот человек – судебный исполнитель. Он явился, чтобы вручить мне повестку подкомитета по расследованию злоупотреблений сексом.
– Не рецепт? – Кэнди возмущенно отодвинулась от незадачливого любовника. – Так ты не врач?
– Э, подожди. – Он поспешно схватил ее за ягодицы и снова привлек к себе. Потом умоляюще взглянул на Ксавьеру. – Могу я закончить, с вашего позволения?
– Вы совершили подлость. Явиться на оргию под фальшивым предлогом, имея при себе повестку от подкомитета по борьбе с оргиями, – это верх низости. Так дело не пойдет.
– А как насчет моего обследования? – заверещала Кэнди. – Я-то думала, ты врач, а ты просто получал удовольствие. О таких, как ты, моя преподавательница хороших манер говорит, что у них задница с односторонним движением. Все только себе…
– Но ты же млела!..
– Это не имеет значения. Ты гнусно обманул меня. И потом, Ксавьера – моя подруга.
– Мне очень жаль. – Бедняга переводил взгляд с одной на другую. – Я стыжусь того, что пришлось действовать таким манером. Но у меня не было денег на два визита. У меня затекли ноги. Пожалуйста, позвольте мне кончить!
Ксавьера холодно кивнула.
– Ладно. Только сними пальто, рубашку и галстук – чтобы всем было видно.
– Да-да, – засуетился он.
Ксавьера вернулась к столу и тяжело опустилась в кресло. Потом снова посмотрела на Кэнди и Колмена: мужчина был теперь абсолютно гол и продолжал трудиться. По тому, как напряглись руки и ноги девушки, Ксавьера поняла, что Кэнди близка к экстазу. Ксавьера полюбовалась этим зрелищем и, вздохнув, набрала номер Уорда.
Глава третья
Аэропорт гудел, как потревоженный улей. Люди носились взад-вперед; носильщики катили ручные тележки с кладью; плакали маленькие дети; влюбленные пары встречались, ссорились и бурно прощались. Уорд с Ксавьерой заняли очередь в кассу. Наконец им удалось купить билеты и сдать багаж. В спешке они не успели позавтракать и решили заглянуть в кафетерий. Там тоже был настоящий бедлам: сновали официантки; пассажиры забегали, чтобы схватить бутерброд и мчаться дальше; справочная служба вносила свою лепту, громогласно объявляя прибытие и отправление самолетов. Ксавьера и Уорд заняли столик и подождали измученную официантку. Адвокат заказал бутерброд с сыром, а Ксавьера – сосиски, запеченные в тесте, и порцию маринованного укропа.
– Плохо, что этому человеку удалось до тебя добраться.
Ксавьера вздохнула и положила в рот веточку укропа.
– Что поделаешь, пришлось смириться. Но сборы отняли у меня все силы… – Она неожиданно сменила тему разговора. – Хорошо, что мы живем в свободной стране и восприимчивы к различным нововведениям, таким как метрическая система мер. Интересно, если бы назначили референдум, многие ли высказались бы «за»? Бедной маме придется заново учить размеры одежды…
Уорд задумчиво кивнул и откусил кусочек от своего бутерброда.
– Это вопрос времени… Ксавьера, как твой адвокат, считаю своим долгом довести до твоего сведения всю серьезность положения.
– Ну и насколько же оно серьезно, это положение? Уорд слегка нахмурился.
– Весьма. После Уотергейта и прочих подобных скандалов граждане рвутся в бой с аморальными явлениями.
– Причем тут секс? Что, эти самые граждане перестали трахаться?
– В их представлении все увязано друг с другом. У тех самых сенаторов, которые прислали тебе повестку, земля горит под ногами, и они непременно постараются отвлечь от себя общественное мнение, подставив кого-нибудь другого.
– Ищут козла отпущения?
– Вот именно.
– Кого-нибудь извне?
– Не в бровь, а в глаз!
– Меня?
– В яблочко! – от восхищения Уорд повысил голос. – Ты представляешь, до чего тонкий расчет?
Официантка на другом конце зала расслышала конец фразы и в тот же миг подлетела к ним.
– Пожалуйста, сэр.
Уорд тупо уставился на предложенный ему счет.
– Спасибо, пока не нужно. Принесите, пожалуйста, два кофе.
Девушка нервно вскинула голову и устремилась прочь. Уорд проводил ее недоуменным взглядом и повернулся к Ксавьере.
– Какой-то у нее помятый вид. Как ты думаешь, почему?
– Боюсь, что дела обстоят как раз наоборот: ее давно хорошенько не мяли.
– Ты хочешь сказать?..
Ксавьера сделала утвердительный жест головой.
– Как психотерапевт со стажем, могу сказать, что мне давно не попадался столь запущенный случай. Ее могут спасти лишь регулярные инъекции протеина.
Уорд усмехнулся и продолжил:
– Вернемся к нашей собственной ситуации. Я считаю, что тебе следовало бы…
– Послушай, Уорд. Я бесконечно тронута твоей заботой, но вряд ли я могу представлять для них какую-нибудь ценность. Наверняка это простая формальность. Америке угрожают вещи посерьезнее того, чем я занимаюсь. И потом, я приношу пользу. В стране энергетический кризис. Чем больше времени люди проводят в постели, тем реже они пользуются электрическими чайниками, тостерами, электрооткрывателями консервов, микроволновыми печами и Бог знает чем еще! Они также меньше раскатывают на автомобилях… Не будем говорить об исключительных случаях. Поэтому я убеждена, что им нет до меня никакого дела. Я всего лишь честный предприниматель, и все, что мне нужно, это чтобы меня не трогали.
Уорд решительно покачал головой.
– Ксавьера, тебе не откажешь в логическом мышлении, и все сказанное тобой – продукт здравых рассуждений. Но мы же говорим о Вашингтоне, а там законы логики бессильны.
– Но что они могут мне сделать?
– Что? Ну, к примеру, примут новый закон, по которому ты лишишься средств к существованию.
– Запрет на секс? Гм… Пробирочное зачатие… А знаешь, это не так уж плохо. Но в таком случае они рубят сук, на котором сидят. Лет через двадцать – двадцать пять в этой стране не останется граждан и некому будет платить налоги.
Уорд хотел что-то сказать, но в этот момент официантка подала кофе. Ставя чашки на стол, она бросила демонстративно нежный взгляд на Ксавьеру и уничтожающий – на Уорда. Тот изумленно проводил ее взглядом.
– Не могу понять эту женщину.
– А я могу. В прошлый раз я допустила ошибку. По-видимому, она считает, что ты – из враждебного лагеря. Так что ты хотел сказать?
– Думаю, нам не грозит тотальный запрет на секс. Супружеским парам будет выдаваться лицензия. И уж конечно, для самих сенаторов охотничий сезон будет длиться круглый год. Я имел в виду цензуру и соответствующую поправку к конституции. Если будет введена цензура, тогда все, чем ты занимаешься, подпадает под статью уголовного кодекса – все, а не какая-нибудь одна сторона твоей деятельности. Книги, фильмы, журналы… Как ты думаешь сводить концы с концами, выпуская журнал «Интерьер вашего дома»?
– Разве сейчас я не занимаюсь тем же самым? Каждый номер содержит по меньшей мере четыре цветных вкладки с интерьерами, специально подобранными для резвящихся блондинок, брюнеток, рыжих…
– А если изъять резвящихся красоток?
Ксавьера положила в рот последнюю веточку укропа и принялась задумчиво жевать, одновременно помешивая ложечкой кофе. Потом сокрушенно покачала головой.
– Нет, без красоток мне не обойтись. И потом, Рэнди не такой уж мастак по части архитектуры. Но, мне кажется, ты слишком далеко заходишь в предположениях.
– Да? А ты знаешь, что на днях один актер был задержан, когда пересекал границу штата, и брошен в тюрьму по обвинению в преступном сговоре с целью распространения порнографии – только за то, что в свое время снялся в эротическом фильме?
Ксавьера сделала глоток и поставила чашку на стол.
– Да, я слышала. Возможно, то, что ты говоришь, и не лишено смысла. Но почему они выбрали именно меня?
– Да потому, что ты стала чуть ли не национальной героиней. Люди узнают тебя на улицах. Ты для них – «Мадам», символ жизненного успеха. Это же будет конфетка, а не процесс! Уж они постараются превратить тебя в символ неудачи!
– Каким образом?
– Например, вышлют из страны.
Ксавьера будто окаменела, ее зрачки расширились.
– Вышлют из страны?
– Именно! – припечатал Уорд. Потом повернул голову и прислушался. Справочная как раз объявляла посадку на их рейс. Он поискал глазами официантку и помахал рукой. – Счет!
Девушка бросила на него безумный взгляд, оскорбленно шмыгнула носом и повернулась к Уорду спиной. Он изумленно посмотрел на Ксавьеру, как бы ища поддержки. Потом снова крикнул:
– Счет!
Официантка смерила его через плечо презрительным взглядом и пошла прочь. Из динамика послышалось повторное объявление о посадке.
– Вы не могли бы принести счет? – крикнула Ксавьера.
Девушка обернулась и, расплывшись в улыбке, подошла к их столику.
– Разумеется, куколка. – Она положила листок на стол. – Какая на вас чудная шляпка! Но вы ее затмеваете.
– Спасибо. – Ксавьера лучезарно улыбнулась и попыталась встать.
Уорд поспешно вскочил на ноги, чтобы помочь ей отодвинуть стул. Но официантка оттерла его плечом и сама помогла Ксавьере выйти из-за стола. Уорд машинально взял счет и понес в кассу, на ходу вынимая бумажник.
Выйдя из кафетерия, Ксавьера с Уордом устремились туда, где пассажиры выстроились в очередь перед металлической аркой. Какая-то симпатичная, хорошо одетая дама лет пятидесяти пяти узнала Ксавьеру и улыбнулась, как хорошо знакомому человеку.
– Вы Ксавьера Холландер, не правда ли?
– Да.
– Я – Мона Хиршфилд.
– Приятно познакомиться, Мона. Они обменялись рукопожатием.
– Мне тоже очень приятно. Могу я называть вас Ксавьерой?
– Разумеется!
– Большое спасибо. Нет, это ж надо – стоять в одной очереди с самой Ксавьерой Холландер! Все наши выпадут в осадок. Сын должен встречать меня в аэропорту. Он просто опупеет от счастья. Ксавьера улыбнулась.
– Он мой поклонник?
– Ну… – Мона замялась, а потом слегка наклонила голову. – Можно сказать, что в некотором роде – да. Он президент филиала Движения в защиту прав гомосексуалистов в Бронксе.
– В каком-то смысле вам повезло, – вежливо заметила Ксавьера. – Должно быть, у вас с сыном много общего.
Женщина уставилась в пол, немного подумала и подняла на Ксавьеру сияющие глаза.
– Я как-то об этом не думала, но вы, по-видимому, правы. Видите ли, он мой первенец, я родила его в пятнадцать лет. Из-за небольшой разницы в возрасте мы всегда были больше похожи на брата и сестру, чем на мать с сыном. Даю голову на отсечение, никто не способен так понять нас, как вы.
Молодая женщина потрепала Мону по руке.
– Дело в том, что я принимаю людей такими, какие они есть. Сама живу и даю жить другим.
– О, как я вас понимаю! – с жаром произнесла Мона. – И я такая же. Немногие матери могли бы правильно отнестись к тому, что Роберта стала приводить домой дружков, но я позволила им пользоваться спальней и вообще развлекаться когда, где и как Бог на душу положит. Что они и делают.
– Вы сказали Роберта? – удивилась Ксавьера.
– Мы назвали его Робертом, но после того, как в пятнадцатилетнем возрасте проявились его наклонности, я стала звать его Робертой.
Ксавьера понимающе улыбнулась.
– Ну что ж, это не лишено смысла. А как себя чувствует его отец?
– Превосходно. Правда, недавно он подхватил у себя в одиночке вирус гриппа, но сейчас он почти совсем здоров.
– Приятно слышать. А как остальные члены семьи?
– Мы не очень-то общаемся. Особенно с единственным братом Херберта. Херберт – имя моего мужа. Это настоящий фашист. Они с женой поселились этажом выше и постоянно покупают импортный апельсиновый сок в банках. Только представьте: этот садист вечно оставляет использованные банки на нашей лестничной площадке, чтобы поддразнить Роберту. А его жена уверяет, что на последних выборах он голосовал за республиканцев. Чего можно ожидать после этого?
Ксавьера поцокала языком и снова потрепала Мону по руке.
– О, как я вас понимаю!
Но тут как раз подошла их очередь. Ксавьера поставила сумку на ленту конвейера и жестом показала Уорду, чтобы он шел первым. Тот благополучно миновал арку. Настала очередь Ксавьеры. Один охранник глянул на нее маслеными глазками, в которых откровенно читалась похоть. Он слегка толкнул локтем своего напарника. Тот моментально понял, что от него требуется, и незаметно нажал на контрольную кнопку. Детектор загудел. Ксавьера вздохнула: вечно одна и та же история!