— Нет и все, просто нет.

— Сию минуту иди наверх, — сказал отец, — а не то получишь такую трепку, что вовек не забудешь.

Гарриет пошла наверх и оделась, потом спустилась вниз и снова села за стол.

Родители не заслонялись газетами и пристально смотрели на нее.

— Ты умылась?

— Нет.

— Тогда иди обратно и умойся.

— Нет.

— Гарриет, ты же всегда умываешься.

Молчание.

— Гарриет, иди наверх и умойся.

— Нет.

Отец посмотрел на мать:

— Как я вижу, мы не слишком быстро продвигаемся вперед. Но прежде чем мы все полностью погрузимся в новомодные идеи, могу ли я заметить, Гарриет, что тебе лучше сию же минуту подняться наверх и умыться, а не то ты целую неделю не сможешь сидеть на мягком месте.

Гарриет поднялась наверх и умылась. Почему-то все это доставляло ей непонятное удовольствие, и спускаясь вниз, она даже что-то мурлыкала.

— Сегодня ты в школу не пойдешь, — начала мама.

— Я знаю.

— Откуда ты это знаешь? Гарриет, ты подслушивала?

— Нет.

— Тогда откуда ты знаешь?

— Потому что решила туда не ходить. Мне разонравилось ходить в школу.

— Ну, это не совсем то, что я имела в виду. Сегодня мы пойдем повидать кое-кого.

У Гарриет подпрыгнуло от радости сердце:

— Оле-Голли? Оле-Голли вернулась?

Родители обменялись взглядами.

— Нет, — ответила мама, — мы пойдем повидать доктора.

— А, — Гарриет прожевала кусок бекона, — доктора Андрюса? — спросила она невинным тоном, намереваясь посплетничать о Карри, пока будет у доктора.

— Нет, — сказала мама и как-то беспомощно поглядела на отца. Тот пробормотал что-то вроде «Гм-м-м», пару раз прочистил горло и произнес:

— Он довольно-таки приятный субъект, этот доктор, к которому ты пойдешь. Не такой прохвост, как большинство докторов.

Гарриет продолжала есть, не глядя на него. «Может быть, — подумала она, — для Карри будет достаточно, если я просто скажу, что мой отец назвал доктора Андрюса прохвостом».

Покончив с завтраком, она вышла на улицу, чтобы подождать мать. Посмотрела в сторону школы и увидела, что дети топчутся перед дверью. Ее не волновало, пойдет ли она снова в школу. Казалось, прошли сотни лет с тех пор, когда ей так нравилось писать «Гарриет М. Велш» наверху страницы.

В конце концов мама вывела машину, и Гарриет уселась. Мама доехала до угла Девяносто Шестой улицы и Пятого проспекта, потом три раза объехала вокруг квартала, ища, где поставить машину. В конце концов она, просто пылая негодованием, заехала в платный гараж.

В лифте Гарриет внезапно спросила:

— А зачем я туда иду? Я же не больна, — хотя сказав это, она почувствовала, что все-таки немножко больна.

— Ты просто поговоришь с доктором. Он ничего не будет с тобой делать.

— Но я его не знаю.

— Это ничего. Он очень приятный человек.

— Но о чем я с ним буду разговаривать?

— Обо всем, о чем он захочет.

Они доехали до седьмого этажа, и мама позвонила в звонок на голубой двери. Тут же дверь открыл невероятно смешной человек, ну просто смешнее всех на свете. У него были ослепительно рыжие волосы вокруг совершенно лысой макушки, большой ухмыляющийся рот, желтоватые зубы и смешные очки в толстой черной оправе. Он был очень высокий — такой высокий, что ему приходилось все время наклоняться. Гарриет заметила, что у него был ужасно странный нос и невероятно длинные ноги.

— Привет, привет, — радостно сказал он.

Гарриет только фыркнула в ответ. Она ненавидела, когда кто-то пытался немедленно ей понравиться.

— Здравствуйте, доктор Вагнер, это Гарриет.

Гарриет отвернулась. Было как-то глупо стоять здесь, когда они оба смотрели на нее.

— Ну, почему бы нам не пройти в кабинет и не поговорить немножко?

«Ну вот, снова библиотека, — подумала Гарриет, — слишком долгий путь для того, чтобы устроить скандал». Мама улыбнулась ей и пошла в приемную, а Гарриет последовала за рыжими волосами в кабинет. Кабинет оказался большой комнатой с синим ковром, кушеткой и зачем-то с пианино. Гарриет неподвижно, как столб, встала посредине комнаты, а доктор Вагнер уселся в одно из двух гигантских кожаных кресел.

Он по-доброму, с выражением какого-то ожидания на лице смотрел на нее, она — на него. Воцарилось довольно долгое молчание.

— Ну, — в конце концов сказала Гарриет.

— Ну, что? — приятным тоном спросил он.

— Ну, что мы теперь будем делать?

— Можешь делать все, что хочешь.

— А уйти я могу?

— А тебе хочется уйти?

— Ну, что мне ПОЛАГАЕТСЯ делать? — Гарриет уже сильно рассердилась. Доктор Вагнер потер нос.

— Давай посмотрим. Можем сыграть в какую-нибудь игру? Ты любишь игры?

Это была уже какая-то несусветная глупость. Тащиться в такую даль, чтобы сыграть в какую-то игру? Уверена, что мама об этом не знает. Что такое с этим человеком? Она решила, что для начала лучше всего будет идти у него на поводу.

— Да… я люблю игры… хорошо.

— А какие игры ты любишь?

До чего же утомительный человек.

— Любые старые игры. Это вы сказали, что хотите во что-нибудь сыграть.

— Ты играешь в шахматы?

— Нет.

«Оле-Голли собиралась меня научить, — подумала девочка, — но так и не успела».

— Хорошо, как насчет «Монополии»?

Это точно самая скучная игра на свете. В ней было все, что Гарриет ненавидела.

— Хорошо, если вы хотите.

Доктор Вагнер встал и подошел к шкафу рядом с дверью. Когда он открыл шкаф, Гарриет увидала всевозможные игры, кукол, кукольные дома, машинки. Она попыталась быть вежливой, но ее разбирало любопытство.

— Вы что, сидите здесь целый день и играете во все эти игрушки? — спросила она, а сама подумала: «Подождите, пока мама об этом узнает».

Он лукаво взглянул на девочку:

— А ты как думаешь?

— Что вы имеете в виду, как я думаю?

— Как ты думаешь, я сижу здесь день-деньской, играя во все эти игрушки?

— А я почем знаю? У вас тут их полный шкаф.

— А у тебя дома есть игрушки?

Это было уже слишком.

— Да, — заорала она, — но мне уже одиннадцать.

— О, — он даже немножко отпрянул, стоя с доской для «Монополии» в руках.

Гарриет стало его жалко.

— Хорошо, — спросила она, — сыграем одну партию?

Казалось, доктор вздохнул с облегчением. Он поставил доску на журнальный столик, подошел к письменному столу и вытащил из ящика блокнот и ручку. Потом уселся напротив нее.

Гарриет уставилась на блокнот:

— А это что такое?

— Блокнот.

— Я ЗНАЮ, — прокричала она.

— Я просто хочу сделать несколько записей. Не возражаешь?

— Зависит от того, каких.

— Что ты имеешь в виду?

— Злых и обидных записей или обыкновенных?

— Что?

— Ну, я просто думала вас предупредить. Нынче довольно трудно выкрутиться, если делаешь обидные записи.

— А, теперь понятно, что ты имеешь в виду. Спасибо за совет. Нет, это будут обычные записи.

— У вас, небось, никто блокнот не отнимал, правда?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего. Давайте играть.

Они сыграли партию. Гарриет неимоверно скучала, но выиграла. И во время игры, и после доктор Вагнер сделал неимоверное множество записей.

— Спорим, если бы вы не делали столько записей, то играли бы лучше.

— Ты так думаешь?

Гарриет мрачно взглянула на него. Не может же он быть таким полным идиотом. Почему же он себя так ведет?

Она сыграли еще одну партию. Доктор делал меньше записей и на этот раз выиграл.

— Видите! — ликовала Гарриет. — Когда вы все время делаете записи, вы никуда не годитесь. Почему бы вам вовсе не отложить блокнот? — она пристально поглядела на него.

Он в первый раз казался слегка сбитым с толку.

— А что если я дам блокнот тебе, — медленно произнес он. — Тогда у нас у каждого будет по блокноту, и мы будем на равных.

Гарриет недоуменно уставилась на него. Он что, шутит? Или хочет узнать, что она будет делать? У нее прямо пальцы зачесались при мысли о блокноте, о ручке, летающей по страницам, о мыслях, наконец свободных двигаться и изливаться на бумагу. Какая разница, чего он пытается этим добиться.

— Хорошо, у вас есть еще один блокнот? — она попыталась произнести эти слова самым обычным тоном.

— По правде сказать, есть, — он полез в ящик стола и достал оттуда красивый маленький блокнотик с ярко-голубой обложкой. Гарриет притворялась равнодушной, разглядывая пианино. Еще он вытащил маленькую хорошенькую авторучку. Он протянул блокнот с ручкой Гарриет. Она немедленно почувствовала себя лучше, как только они оказались у нее в руках.

Доктор Вагнер сел, и они начали новую партию. Гарриет записала:

САМЫЙ СМЕШНОЙ НОС, КАКОЙ Я ТОЛЬКО ВИДЕЛА. ПРЯМО В СЕРЕДИНКЕ ЛИЦА И СВИСАЕТ ВНИЗ, КАК ЗМЕЯ. ЧЕМ-ТО НАПОМИНАЕТ ПИНКИ УАЙТХЕДА, НО ТОЛЬКО НЕ ТАКОЙ ОТВРАТИТЕЛЬНЫЙ. У НЕГО РЫЖИЕ ВОЛОСЫ И СМЕШНЫЕ ЗУБЫ. ТАКИЕ ЖЕЛТОВАТЫЕ И ДЛИННЫЕ. А В КАБИНЕТЕ ПАХНЕТ СИГАРАМИ И МЕЛОМ. СПОРИМ, ОН, КОГДА ВСЕ УХОДЯТ, ИГРАЕТ В СВОИ ИГРУШКИ.

Гарриет забыла про игру. Внезапно она услышала, как доктор Вагнер тихо сказал:

— Гарриет… Гарриет, пора идти.

Ей не хотелось уходить. «Я бы могла здесь жить», — подумала она, но, быстро встав, направилась к двери.

— До свидания, Гарриет, — мягко сказал он.

— До свидания, — ответила девочка. Он довольно-таки неплох, решила она, только немножко свихнутый.

Мама незамедлительно отобрала у Гарриет блокнот. Всю дорогу домой Гарриет ощущала оставшуюся после блокнота пустоту.

Когда они добрались до дома, мама куда-то исчезла, и оставалось чем-то занять длиннющие полдня. Она не могла пойти шпионить без блокнота, она не могла делать записи, она не могла играть в Город, она ничего не могла делать. Она боялась пойти и купить новый блокнот, а читать ей совершенно не хотелось.

Внезапно она ощутила что-то вроде желания пойти повидать Спорти и Джени и попытаться, так сказать, в частном порядке возобновить дружбу. Кроме того, они были ее лучшими друзьями, они знали, что она — шпионка и собирается стать писателем. С чего они вдруг стали себя вести так, будто это что-то ужасное? Может, они уже устали с ума сходить на эту тему?

Она схватила куртку и понеслась вниз. По пути она задумалась, отдали ли Джени в школу танцев? Может, стоит попытаться разбить лед этим вопросом?

Служанка впустила Гарриет, и она пошла прямо наверх в лабораторию. Она открыла дверь и увидела Джени, настолько погруженную в работу, что та даже не подняла головы.

Гарриет тихо, чтобы ее не испугать, позвала:

— Джени?

Джени стремительно повернулась и от неожиданности уронила пробирку, которую держала в руках. Она была невероятно поражена, увидев Гарриет. Потом заметила расползающееся пятно под ногами.

— Смотри, что я из-за тебя наделала, просто погляди!

Гарриет взглянула на пол. Отвратительное коричневое пятно не просто расползалось по паркету, оно как будто въедалось в дерево.

— А что это такое?

Джени была занята, пытаясь привести все в порядок. Она не ответила, просто улыбалась зловещей улыбкой и в молчании старательно вытирала пол. После нескольких проходов тряпкой пятно едва-едва уменьшилось. Гарриет стояла рядом, чувствуя себя отвратительно, хуже не придумаешь. Джени вела себя так, будто ее вовсе не было в комнате. Часть пола была словно съедена.

— Может, мы можем… — вопросительно начала Гарриет.

— Не кажется ли тебе, что ты уже достаточно всего натворила? — выражение лица у Джени было просто ужасное.

— Я хотела сказать, что, может, стоит закрыть это ковром, и она не заметит, — больше всего Гарриет хотелось поскорее убежать.

— Это чтобы ты, когда в следующий раз придешь, могла и ковер испортить?

Гарриет поглядела на Джени, та уставилась на нее.

Гарриет вышла из комнаты. Она старалась не оборачиваться, чтобы не произнести ни слова, потому что, открыв рот, непременно бы разревелась.

Она пошла в парк и села на скамейку. Теперь она сомневалась, стоит ли идти к Спорти. Слеза скатилась по носу. Джени — это одно, но Спорти всегда был ее лучшим другом. Что если и он станет вести себя, как Джени?

Она посидела минутку, надеясь, что в голову придет что-нибудь. Но ничего не поделаешь. Сейчас или никогда. Если Спорти больше ей не друг, лучше она об этом узнает прямо сейчас. Тогда она действительно совсем одна, совсем одна на целом свете, и лучше об этом знать заранее.

Она поднялась со скамейки и заспешила к дому, где жил Спорти. Она взбежала по лестнице к его квартире. Уже готовая постучать, Гарриет услышала изнутри смех, а потом хихиканье Спорти. Просто по привычке девочка прислушалась. Отец Спорти громко рассмеялся и сказал что-то вроде «Ага!» и «Как насчет этого?» Потом он произнес: «Ну что твой старик-отец? Что ты об этом думаешь? Смотри, Спорти, смотри на этот жирненький чек». Гарриет больше не могла сдерживать любопытства. Она постучала.

Спорти, все еще хихикая, подошел к двери. Открыв ее, он в ужасе замер. С лица сползла улыбка, оно вдруг стало невероятно грустным. Отец все еще носился по комнате, натыкаясь на мебель. Было забавно стоять тут рядом со Спорти и наблюдать за его отцом, который носился кругами как сумасшедший у него за спиной.

Гарриет в конце концов сказала:

— Привет, Спорти.

Спорти втянул голову в плечи, будто его ударили. Он уставился в пол, затем немного попятился, волоча ноги, и выдавил из себя:

— Ну, привет, Гарриет.

Это звучало не слишком приглашающе, но Гарриет все-таки переступила порог. Отец Спорти ее едва заметил.

Теперь он тараторил по телефону и размахивал чеком:

— Они ее взяли, они ее взяли. Она выходит весной! Ну, как насчет этого?

Гарриет снова посмотрела на Спорти, который стоял позади нее, все еще держа дверь открытой:

— Он продал книгу?

Сам того не желая, Спорти расплылся в широченной улыбке.

— Ага, — благоговейно произнес он, — только что получил чек. — Затем, будто что-то внезапно вспомнив, он снова опустил глаза в пол.

— Эй, Спорти, я хочу с тобой поговорить, — Гарриет придвинулась чуть-чуть ближе к мальчику.

— КАК насчет ЭТОГО? — отец Спорти с треском повесил трубку, кинулся к сыну, схватил его на руки. — Ур-р-р-р-р-р-а! — завопил он, крутя Спорти в воздухе, словно теннисную ракетку. Потом снова поставил сына на пол и крепко его обнял. — Эй, парень, мы снова в деле. Ботинки и настоящий костюм для тебя, и отбивные каждый вечер. Каждый вечер, старина Спорти. — Спорти весело хихикал. — Привет, Гарриет. Я тебя не заметил. Что ты об этом думаешь? Я сделал это, детка, они мне дали ДЕНЬГИ!

Гарриет улыбнулась;

— Здорово.

Отец Спорти был очень симпатичный, со смеющимися, как у Спорти, глазами и смешными длинными, свисающими на лоб волосами. Он всегда носил старые свитера с протертыми локтями, одни и те же старые серые джинсы и выношенные кроссовки. Иногда он был довольно угрюмым, но когда был счастлив, как сейчас, его улыбка озаряла весь дом. Гарриет с удивлением посмотрела на него. Он был писатель. Настоящий писатель. О чем он думает? Что у него в голове? Глядя на мистера Рока, она совершенно забыла про Спорти. Она не могла удержаться, чтобы не задать вопроса для записи в блокнот. Может, он скажет что-то значительное.

— А что вы почувствовали, когда вам заплатили за то, что вы написали?

Что он ответит? Она затаила дыхание.

— Я как на небесах, детка, просто как на небесах.

Гарриет почувствовала раздражение. Что он, такой же, как и все?

— Послушай, Спорти, надевай чистую рубашку. Мы идем в ресторан ужинать, — Спорти стремглав бросился из комнаты. — А как насчет тебя, Гарриет? Хочешь пойти поужинать с нами?

Прежде, чем Гарриет успела ответить, Спорти открыл дверь своей комнаты и прокричал «НЕТ» так громко, как мог. Потом снова захлопнул дверь.

— Ну-ну, — смущенно сказал его отец. — Если я знаю своего сына, то он пытается удержать меня от того, чтобы потратить все деньги сразу.

— Мне все равно пора домой. Я собиралась сказать, что иду домой, — Гарриет начала кричать. — Все равно не смогла бы с вами пойти. ВСЕ РАВНО не смогла бы с вами пойти, — заорала она в сторону комнаты Спорти.

— Ну-ну, — снова повторил отец Спорти, изумленно глядя на Гарриет. Девочка вышла из квартиры и отправилась домой.

Ночью Гарриет приснился еще один кошмар. Нет, он не сразу стал кошмаром. Он начался, на самом деле, как чудесный сон, где Оле-Голли, сидя в кресле-качалке, завернутая в теплый желтый фланелевый халат, укачивала Гарриет на коленях и прижимала к себе.

Гарриет, все еще во сне, громко закричала: «Оле-Голли, Оле-Голли, Оле-Голли». В комнату вошла мама. Даже когда мама обняла ее, она продолжала тихо плакать. Потом поняла, где находится, и повернулась лицом к стене. Пока мама не вышла, девочка притворялась, что спит. Потом она еще немножко поплакала и наконец по-настоящему заснула.