— Благодарю, полковник Маршалл, что так быстро приехали, — сказал он с коротким поклоном. — Мы раскрыли еще один заговор, очень сложный, еще один побег. Я не знаю, как действовать в такой ситуации. Его Величество является и моим пленником, и моим гостем, и это чертовски сложное положение. Парламент не дал никаких указаний насчет того, как я должен вести…

— Минуту, Хэммонд, — резко перебил Алекс коменданта. — Я предпочел бы обсудить это без посторонних.

Комендант, видимо, только сейчас заметил Джинни, и глаза его расширились, будто он наконец вспомнил, где находится. Двор, заполненный прислугой короля и солдатами парламента, был не тем местом, где можно изливать свои тревоги. К тому же, серые глаза молодой женщины, которую так странно видеть рядом с полковником Маршаллом, смотрели на него с откровенным любопытством. Он виновато кашлянул и вопросительно посмотрел на полковника.

— Госпожа Вирджиния Кортни, — сказал Алекс. — Дочь покойного Джона Редферна и вдова Гилла Кортни, того Кортни, что из Дорсетшира.

Комендант поклонился.

— В более счастливые времена я знавал вашего отца, госпожа. Он был отважным джентльменом.

— Благодарю вас, — вежливо ответила Джинни. Добавить ей было нечего. Похоже, комендант Хэммонд не до конца понимал ситуацию, а Алекс, видимо, испытывал злорадное наслаждение, не посвящая его в подробности. Джинни стало смешно. Комендант был явно озадачен присутствием убежденной роялистки рядом с одним из самых преданных сторонников парламента.

— Дома ли леди Хэммонд? — спросил Алекс, соскакивая с Буцефала и передавая поводья Джеду. — Я был бы признателен, если бы она позаботилась о госпоже Кортни до утра. — Подняв руки, он взял Джинни за талию и, нисколько не смущаясь, снял с ее лошади.

— Уверен, она будет рада, — сказал комендант, еще более озадаченный. — Значит, госпожа Кортни сопровождает вас в Ньюпорт?

— И дальше, — коротко ответил Алекс, и Джинни пришлось отвернуться, чтобы скрыть улыбку.

— Позвольте мне проводить вас к миледи, госпожа. — Оставив всякую надежду на получение разъяснений, комендант учтиво поклонился, указывая замысловатым движением широкополой шляпы с пером, что она должна проследовать через сводчатую арку.

— Я тоже засвидетельствую свое почтение, — сказал Алекс с легкой улыбкой.

Они нашли супругу коменданта в длинной галерее в западном крыле замка, окруженную дамами. Присев в реверансе, Джинни почувствовала, что ее очень пристально изучают.

— А почему это госпожа Кортни сопровождает вас, полковник Маршалл? — прямо спросила леди Хэммонд, явно не наделенная сдержанностью мужа. — Отряд на марше — не место для молодой дамы. Если у нее нет семьи, лучше всего вам оставить ее здесь, со мной.

«Так!» — подумала Джинни. Очевидно, в решении этого вопроса ей не придется участвовать. Мнением молодых женщин по поводу их будущего редко интересуются, это она знала из своего горького опыта, значит, леди Хэммонд и Алекс будут обсуждать ее положение так, словно ее самой здесь нет. Интересно посмотреть, как он будет действовать, ведь предложение явно разумное.

— Госпожа Кортни находится под опекой парламента, леди, — спокойно ответил Алекс. — Вы очень добры, но мне придется отклонить ваше предложение. Последние шесть месяцев она весьма успешно помогала мятежникам, и я не могу рисковать, оставляя ее на острове. Я доставлю госпожу Кортни в Лондон, где Кромвель решит ее судьбу.

— Ах вот оно что! — Леди Хэммонд задумчиво разглядывала высокую молодую женщину. Та стояла, скромно опустив глаза, как и подобает перед старшими, но нечто в ее осанке говорило о том, что подобная почтительность ей несвойственна. — Решение, конечно, за вами, полковник. Если она представляет серьезную угрозу делу парламента, возможно, ее следует держать в одной из комнат возле караульной, пока вы и муж не завершите свои дела.

— Я уверен, леди, что вашего наблюдения более чем достаточно, — ответил Алекс-Однако ее нельзя выпускать одну за пределы дома. — Церемонно поклонившись леди Хэммонд, он склонил голову перед Джинни, пробормотав «госпожа Кортни», и вместе с комендантом покинул галерею.

— Итак, дитя, ты помогала мятежникам, — сказала леди Хэммонд. — Ты должна рассказать нам об этом. Мы привыкли к интригам в этих стенах, они нас просто преследуют, но мало знаем о том, что происходит за их пределами. — Она жестом указала на низкий стульчик, усаживаясь на кресло без подлокотников и расправляя свои пышные юбки.

— Я не сделала ничего особенного, леди, — скромно ответила Джинни. Она ничего не теряла, рассказывая правду о своих приключениях вплоть до прибытия полковника Маршалла. Женщины в этой комнате оказались в двусмысленном положении — роялистки по убеждению, «круглоголовые» в силу обстоятельств, — даже если какая-нибудь из них и захочет предать ее, то у нее никаких секретов уже не осталось; но она не испытывала большого желания раскрывать перед этой чрезвычайно почтенной компанией подробности своего существования.

— Не думаю, что полковник Маршалл сделал бы тебя пленницей и взял под свою ответственность, если бы твои проступки были незначительными, — сказала леди Хэммонд с резкой нотой в голосе. — Этот джентльмен не склонен напрасно тратить время и силы. Если я сочту твою историю достаточно интересной, комендант попросит короля принять тебя. Он крайне нуждается хотя бы в небольшом развлечении сейчас, когда его последний план не удался.

— Для меня это будет огромной честью, леди, — сказала Джинни и впервые прямо посмотрела в лицо леди Хэммонд.

Леди Хэммонд взглянула в ясные серые глаза и кивнула. Как она и ожидала, эта молодая женщина была не так проста, как показалось вначале. Видимо, Александр Маршалл тоже понял это. Невозможно представить, чтобы человек таких жестких принципов и такой верности долгу, как он, мог бы отвлечься от своей цели из-за необычайно своенравной девчонки. А в том, что она была таковой, леди Хэммонд убедилась, когда Джинни рассказывала свою историю и привела в восторг всех ей внимавших.

— Его величество будут рады узнать, что Эдмунд Верней и Питер Эшли сумели бежать, — деловито произнесла леди Хэммонд, когда рассказ подошел к концу. — Мы попросим аудиенции для тебя после обеда.

За обедом Джинни почтительно смотрела на короля Карла — он сидел с фаворитами и четой Хэммонд на возвышении во главе двух длинных столов, тянувшихся по обе стороны парадного зала. Лакей в напудренном парике стоял позади кресла короля, и его единственное назначение, насколько могла судить Джинни, состояло в том, чтобы держать перчатки монарха, пока тот ел. Обеду предшествовала продолжительная литургия, по настоянию короля, как мрачно прошептала соседка Джинни. Как бы голодны они ни были или как бы поздно ни подавали обед, если король уезжал на охоту, его приверженность вере требовала, чтобы религиозный обряд был соблюден. За обедом, несмотря на обилие хорошего рейнского вина, беседа текла вяло, полковника Маршалла и его адъютанта Дикона Молфри не было. Да и едва ли уместно ярым врагам короля садиться с ним за один стол. Трапеза затянулась, вереница блюд казалась бесконечной, и Джинни все больше хотелось пообедать в уединении, предпочтительно в компании Алекса…

Вежливый вопрос соседки отвлек ее от приятных размышлений. Ее щеки порозовели, пока она пыталась овладеть собой и дать весьма расплывчатый ответ. Она видела, насколько элегантно платье ее собеседницы по сравнению с ее амазонкой, которая, несмотря на хороший покрой и качество, едва ли могла сравниться с шелками, рюшами и пышными кружевами, украшавшими дам. Платье цвета зеленого яблока, которое она надевала для Алекса сегодня утром — неужели сегодня? — находилось в багаже в обозе. Ей не пришло в голову, что может понадобиться парадное платье во время краткого визита в Кэрисбрук. Мужчины были так же великолепно одеты, как и их дамы: широкие рукава отделаны шелком, камзолы обшиты широким галуном. Их волосы до плеч, увенчанные шляпами с широкими полями и кокардами, искусно завиты. И не было никого великолепнее короля Карла.

Джинни обнаружила, что сравнивает окружающую ее роскошь со скромной одеждой «круглоголовых». И ей казалось, что Алекс в простой солдатской одежде из кожи и полотна, с ровно постриженными каштановыми волосами, в шлеме или без него, заслуживает большего уважения, чем эти павлины, которые вели себя вопреки всему происходящему, словно ничего не изменилось, чтобы не потревожить ровное течение и абсолютное постоянство своей жизни, полной самодовольства и поиска наслаждений. В стране повсюду царили хаос и анархия; сторонники короля вновь поднялись на борьбу за его дело, против армии, теперь хорошо экипированной и дисциплинированной. Разрозненные группы роялистов, без лидера, не имели никаких шансов против такого противника; а за этим столом те, за кого смельчаки готовы были умереть, вели себя так, словно ничего не происходило вне спокойной и размеренной жизни двора.

Только после обеда, уже будучи представленной королю Карлу, она осознала, что это суждение, по крайней мере, в некоторой части, было излишне резким.

Сердце Джинни сильно билось, когда она вслед за комендантом вошла в роскошно обставленную круглую комнату в восточной башне. Это были личные покои короля, где он принимал лишь тех, кого удостаивал особой аудиенции, и леди Хэммонд не преминула с явной настойчивостью объяснить Джинни, какая это высокая честь и кому она обязана этой аудиенцией. Королю Карлу было сорок восемь лет. Ожесточившийся, разочарованный человек, все еще верящий в свое священное право управлять своим народом так, как он сочтет нужным, он больше огорчался, чем сердился по поводу того, что его подданные решили ослушаться Бога и его законов, бросив вызов власти его наместника на земле. И будь у Джинни хотя бы малейшие сомнения в своей преданности королю, они исчезли бы в его присутствии. То, как держался король, можно было назвать только одним словом — величественно, и по отношению к нему возможны были лишь величайшие уважение и почтение. Она опустилась на одно колено в глубоком реверансе, когда комендант представил ее как дочь Джона Редферна. Джинни не удивило, что ее происхождению отдается большее предпочтение, нежели родству с Кортни. В первые дни войны ее муж слишком долго колебался, принять ли сторону короля. А отец ее был на стороне короля с самого начала и до своей гибели.

— Прошу вас, встаньте, госпожа Кортни, — сказал король мягким, приятным голосом, склонившись, чтобы взять ее за руку и поднять. — Ваш отец был дорогим и верным другом. Нам очень недостает его.

— И мне тоже, сир, — искренне ответила Джинни.

— Насколько я понимаю, вы разделяете нашу нынешнюю судьбу, — продолжал король Карл со странной улыбкой. — Пленница парламента.

— Подопечная парламента, так называют мое нынешнее состояние, сир, — ответила Джинни. — Но, по правде говоря, я считаю разницу чисто условной. Моя свобода ограничена в любом случае.

— Это верно и в отношении нас, не так ли, Хэммонд? — Король с насмешливой улыбкой посмотрел на несчастного коменданта, который не знал, как ему ответить. — Вы можете оставить нас побеседовать с госпожой Кортни. — Король отпустил Хэммонда небрежным взмахом руки и повернулся к Джинни. — У меня пока еще есть такая свобода, госпожа, — право быть с тем, с кем пожелаю. У вас есть новости о двух наших друзьях, насколько я знаю. — Он сел на обтянутый шелком стул и выжидательно посмотрел на Джинни.

Джинни, стоя перед ним, рассказала о пристанище в своем доме, о потайной комнате, переправах беглецов и, наконец, о побеге Эдмунда и Питера.

— Лодка уже была за мысом, когда полковник Маршалл появился на берегу, — солгала она, — так что он не смог помешать им. Они должны были благополучно добраться до другого берега, прежде чем силы «круглоголовых» были подняты по тревоге. — Она сожалела, что не может рассказать правду, которая представила бы Алекса в выгодном свете, но для этого ей пришлось бы сообщить гораздо больше.

Король Карл некоторое время молчал, и тишина заполнила освещенную свечами комнату. Джинни посмотрела через его плечо, в темную ночь за круглым окном. Она устала. День был утомительным, а для того чтобы добраться до Ньюпорта к утреннему приливу, им придется встать до рассвета.

— Вы очень смелы, госпожа, — сказал король и, помрачнев, добавил: — Таких, как вы, много по всей стране, они делают все, что в их силах, пока я заперт здесь и не могу даже словом поддержать их. Враги перехватывают моих нарочных, срывают каждый мой план. Наверно, мне никогда не покинуть этот остров, разве только мертвым.

— Не говорите так, сир. — Несмотря на усталость, Джинни не могла не откликнуться на нотки отчаяния в голосе короля. — Как вы сказали, многие борются за ваше дело.

— Но они нуждаются в поддержке, а я не могу передать ни слова из этой тюрьмы.

— Не могли бы вы доверить ваше послание мне, ваше величество? — не задумываясь сказала Джинни. Она и раньше надеялась, что представится возможность быть полезной, выполнить поручение своего короля и при этом обмануть полковника парламента, оставаясь его пленницей. Но этот шанс был великолепный. — Сир, я покидаю остров Уайт по приказу парламента, поэтому смогу доставить ваше послание в саму Англию. В Лондон я поеду под защитой парламента, как любой «круглоголовый». Никто не заподозрит пленницу в использовании своего плена для тайных подрывных действий. — Она улыбнулась, серые глаза заискрились, когда план стал принимать реальные очертания. Она поклялась Алексу, что сделает все во имя короля, а предстоящее задание оказалось даже ответственнее, чем она предполагала.

— А если вас обнаружат, дитя мое?

Джинни пожала плечами.

— Я рискну.

Король нахмурился.

— Я знал Александра Маршалла еще юношей. Он был близким другом моего племянника Руперта в более счастливые времена. Он предан своим принципам и безжалостен в их осуществлении. Я не хотел бы, чтобы вы впали в его немилость.

Джинни вздрогнула. Король говорил об Алексе примерно в том же тоне и примерно те же слова, что и Питер Эшли, а ее собственный опыт не давал ей оснований сомневаться в мнении обоих мужчин. Но между полковником и ею возникло нечто волшебное, один раз уже спасшее ее от парламентской кары; придется еще раз положиться на силу этого волшебства, если она действительно провинится перед Алексом.

— Я рискну, сир, — тихо повторила она, — для меня огромная честь служить вам.

— А как вы будете действовать? — Король, попротестовав для видимости, принял ее слова как вполне естественные и ожидаемые. Он встал и прошел к квадратному дубовому столу у окна, на котором стояла чернильница, лежали перья и пергаментная бумага.

— Точно не могу сказать, — ответила Джинни, наблюдая за тем, как он садится за стол и начинает писать. — Это будет зависеть от того, удастся ли мне поговорить с людьми в деревнях, чтобы выяснить, где находятся группы роялистов. А когда я узнаю это, поиск их будет зависеть от возможностей и обстоятельств. Я пока не знаю, насколько тщательно меня будут охранять в походе. Могу лишь сказать, ваше величество, что сделаю все, что в моих силах.

— Да, разумеется. — Он промокнул чернила, посыпав письмо специальной пудрой, затем взял свечу и наклонил ее, чтобы капля расплавленного воска упала на лист. Прижав свой тяжелый, искусно вырезанный перстень к воску, он удовлетворенно кивнул. — Этот документ лишь удостоверит ваши полномочия как моего посланника. В нем нет никакой важной информации — на случай, если он будет обнаружен.

Джинни кивнула, сложила лист и опустила его в глубокий карман амазонки. Она найдет для него место в своем багаже, когда они присоединятся к отряду.

— А ваше послание, сир?

— Лишь слова ободрения. Вы будете говорить непосредственно от моего имени, скажете людям, что они воюют в армии Господа во имя благой цели и их король душой с ними. — Он помолчал. — Вы также скажете, что мы не оставим их. Рассказы о том, что мы планируем бежать во Францию, являются отвратительными выдумками, для того чтобы люди потеряли надежду. Мы не трусливы и никогда не предадим наших подданных. Послание ясно?

— Абсолютно, сир. — Джинни присела в реверансе, беря протянутую ей руку и прижимая губы к королевскому кольцу.

— Если вас обнаружат, вы должны без колебаний пересказать это послание вашим инквизиторам. Мы ничего не выиграем от ваших напрасных страданий.

От этих слов у Джинни пересохло во рту — тут же возникла мысль о тюрьме Уинчестера. Может, Алекс и не спасет ее во второй раз.

Наконец отпущенная, она оставила короля, пройдя мимо вооруженной охраны у дверей в его покои, которая подчеркивала подлинный характер его пленения. Был поздний вечер, коридоры пусты, когда она направилась к спальне, которую должна была разделить с одной из дочерей леди Хэммонд. Повернув за угол, она увидела Алекса, небрежно взгромоздившегося на каменный подоконник; руки его были засунуты в глубокие карманы бриджей.

Сердце ее дрогнуло. Алекс не двигался, когда она медленно приближалась к нему. Именно в тот момент, когда она кожей ощутила сладостное предвкушение, письмо в ее кармане, казалось, обожгло бедро, сообщая о своем присутствии. Если бы только она смогла пройти мимо Алекса, пожелав ему спокойной ночи! Но подойдя к нему, она непроизвольно остановилась, словно он преградил ей путь.

— Ты была с королем? — тихо спросил Алекс, все еще держа руки в карманах.

— Да, — подтвердила Джинни, заставляя себя смело взглянуть ему в лицо. — Комендант был настолько любезен, что попросил для меня аудиенцию — в память о моем отце, понимаешь?

Алекс протянул руку; жест был почти ленивым. Но когда он взял ее за подбородок, глядя в ее запрокинутое лицо, не было ничего небрежного или вялого в его жестких пальцах или в проницательном взгляде зеленовато-карих глаз.

— Уже плетешь заговор, моя маленькая мятежница? — мягко спросил он.

— Не знаю, с чего ты это взял, — огрызнулась Джинни, найдя убежище в гневе. — Разве здесь может представиться какая-то возможность? Не думаю, что я способна в одиночку вывезти его величество из-под носа охраны. А вы как считаете, полковник?

Алекс засмеялся.

— Нет, уверен, что даже тебе это не под силу.

— Ты, вероятно, забыл, что я считаю короля моим правителем, которому должна быть верна, как был верен мой отец. Я лично не занимаюсь предательством против законного короля…

— Осторожно, Вирджиния! — прервал Алекс, и голос его звучал угрожающе мягко. — Не надо заходить так далеко.

— Не понимаю, почему меня нужно обвинять в заговоре только потому, что король оказал мне честь, приняв меня. Я не надеялась, что такая возможность мне когда-нибудь представится, и не знаю, почему ты хочешь все испортить. — Нотки обиды и раздражения в голосе были притворными, но Алекса они убедили. Выражение его глаз стало мягче; длинный палец коснулся ее губ.

— Прошу прощения, Джинни. — Одна его рука все еще держала ее за подбородок, вторая протянулась, чтобы обхватить затылок. Она задрожала; кончик языка выглянул между губами в немом приглашении. Алекс прищурил глаза. — Бесстыжая девчонка, — прошептал он. — Если ты сделаешь это еще раз, я не отвечаю за последствия.

Джинни ощутила удивительный вкус власти, смешивающийся с неудержимым желанием, которое уже было ей знакомо. Она намеренно снова провела языком по губам, вызывающе глядя на него, дразня его чувственным приглашением, которое он никак не мог принять в этом тихом коридоре замка Кэрисбрук.

— Иногда я боюсь, что прокляну тот день и час, когда подъехал к дому Джона Редферна, — простонал Алекс, уступая искушению, которому он, похоже, не в силах был противостоять. Его рот накрыл ее губы, но Джинни, внезапно перейдя в наступление, проникла языком в мягкую глубину его рта. Одна рука требовательно сжалась на его ягодицах, другая, скользнув вперед, обхватила твердую плоть, возбуждение которой не вызывало сомнений. Он застонал у этих губ, и Джинни снова заполнило замечательное ощущение власти над ним. Пусть он пленил ее, пусть ограничил ее свободу, в любви она тоже может добиться господства. Но прижавшись к нему, ощущая влагу и полыхание своего тела, дрожь в руках и ногах, Джинни почувствовала, что теряет контроль и ему на смену приходит отчаянная жажда слияния тел.

— Во имя всего святого, остановись! — Алекс с трудом оторвался от нее и выпрямился, слегка встряхнув ее. — Что ты пытаешься сделать со мной? — Он скользнул глазами по коридору. — Ты колдунья и бесстыдница, Вирджиния Кортни, и ты погубишь нас обоих.

— А разве я уже не погублена? — спросила она, полушутя. — Любовница врага. Никто надо мной не надругался, так что мне нечем будет оправдаться. Как долго твои люди будут верить в мою добродетель, Алекс?

— Господи, Вирджиния! Как ты умеешь говорить неуместные вещи в неподходящий момент, — прошептал Алекс, с трудом сдерживаясь, чтобы не повысить голос. — Отправляйся в постель. Мы уезжаем с первым криком петуха. — Повернув ее с грубой поспешностью, он подтолкнул ее вдоль коридора, а сам остался на месте, наблюдая, как она удаляется с гордо поднятой головой. Вирджиния, разумеется, права. В конце концов, его собственная репутация не пострадает от этого альянса — или, точнее, мезальянса? Пока это не вредит делу парламента или не заставляет его забыть о долге, он может брать себе в любовницы кого угодно невзирая на разговоры. Даже тот факт, что она является его пленницей, встретят понимающим смешком.

Положение же Вирджинии окажется совершенно иным, если только она не будет настаивать на том, что ее захватили, изнасиловали и удерживают против воли. Зная ее, как он полагал, Алекс мог сказать с уверенностью, что она не снизойдет до такого фарса, напротив, будет вызывающе правдива. А правда уничтожит ее.