Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Сестры Дункан - Возлюбленный враг

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Фэйзер Джейн / Возлюбленный враг - Чтение (стр. 4)
Автор: Фэйзер Джейн
Жанр: Исторические любовные романы
Серия: Сестры Дункан

 

 


Алекс бросился бежать по песку, и в этот момент мужчина встал, раскачивая утлое суденышко. В руке его был кремневый пистолет.

Джинни увидела Алекса через секунду после Питера, в руках которого появился пистолет.

— Не смей! — Она ударила Питера по запястью, вложив в удар всю свою силу. — Он безоружен, Питер!

На мгновение все замерли. Шлюпка удерживалась на ветру тонкой смуглой рукой, парус бесполезно бился в ожидании, пока его развернут по ветру; безоружный человек стоял на берегу; двое мужчин оставались в лодке — один сгорбился у мачты, не в силах двинуться с места, другой держал пистолет. Рука его дрогнула и разжалась.

Алекс подошел к кромке воды, волны бились почти у его ног.

— Питер Эшли, — тихо произнес он. — Давно мы не виделись.

— Мне бы хотелось, чтобы встреча произошла в другое время, — сказал Питер.

— И мне тоже. — Разговаривая с Питером, Алекс смотрел на Джинни. — Я отпускаю вас в память о нашей былой дружбе. Госпожа Кортни останется здесь.

— Джинни, нет! — Но не успел ее кузен подняться с протестующим возгласом, как Джинни уже перелезла через корму.

— Так будет правильно, Эдмунд. Когда-нибудь я объясню тебе причину. Но пока ты примешь это как должное. Питер, возьми руль.

— Я ничего не понимаю в управлении лодкой. — Питер посмотрел на Джинни с тревогой, Алекс на берегу наблюдал за происходящим.

— Эдмунд объяснит тебе. Вы сможете выйти из залива с попутным ветром. Тебе нужно только повернуть руль направо, если ты хочешь повернуть налево по ветру, и наоборот, если в другую сторону. Это нетрудно. Эдмунд сядет лицом к парусу и сможет помочь тебе.

Эдмунд резко повернулся. Он был в отчаянии, осознав наконец, что ему не удастся переубедить Джинни. Она заговорила с ним шепотом, так, чтобы другие не слышали.

— Течение Фидлерс-Рейс сейчас слишком быстрое у Ярмута, поэтому вы должны пересечь его пораньше. Идите к реке Болье, минуя Херст. Болье всегда был безопасным, там вы найдете друзей.

— А ты?

— Я так хочу. Сейчас не время для объяснений, но мы еще встретимся, друг мой. Да поможет тебе Бог.

— И тебе, кузина. — Эдмунд повернул голову и впился взглядом в Алекса Маршалла, словно стараясь запечатлеть его в памяти. — Если бы я мог защитить тебя, я сделал бы это.

— Знаю, но в защите нет необходимости. Я не против стать заложницей.

— Тебе всегда было свойственно безрассудство. Не знаю, зачем ты это делаешь, но вынужден согласиться. Когда смогу, я найду тебя.

Она коснулась губами его губ. Волны мягко плескались об икры ее ног, когда она выталкивала шлюпку.

— Питер, ты должен опустить киль, как только вы минуете песчаную отмель. Эдмунд скажет тебе, когда это сделать. — Парус шлюпки поймал ветер. Ее шлюпка, ее единственная возможность уйти от судьбы, заскользила по тихим водам залива.

Джинни повернулась к человеку, ожидавшему ее на берегу. Он властно поманил ее согнутым пальцем, и она побрела к берегу, навстречу неожиданной и непредсказуемой судьбе.

Глава 3

— Ты собиралась покинуть меня?

— Да.

— Почему?

— Потому что считала, что должна. Потому что прошлой ночи нет места в нашей реальной жизни. Я — роялистка и сделаю все, что в моих силах, борясь за дело короля. А ты — сторонник парламента, «круглоголовый», и не остановишься ни перед чем ради своих убеждений.

— Значит, мы должны быть одновременно и любовниками, и врагами, — тихо сказал Алекс, наблюдая за шлюпкой, которая уже достигла оконечности мыса. — Не всегда это будет у нас получаться, но ты остаешься под опекой парламента. С сегодняшнего дня я буду очень тщательно следить за тобой.

— А я буду ускользать, как только представится возможность. — Может, этими полуугрозами, полуобещаниями они действительно начинают новые отношения — и любовников, и пленницы, и тюремщика?

— Не сомневаюсь в этом, — серьезно произнес Алекс. — Я знал, что ты изобретательна, но не представлял до какой степени. Не вернуться ли нам в дом? Мне хотелось бы узнать, что это за мужчина, которого ты целовала, где они прятались, что ты сказала ему напоследок и какие еще козни устроила.

— Не скажу.

— В конце концов, скажешь — Он говорил со спокойной уверенностью, глядя на нее сверху вниз. Выражение его лица было безмятежным. — Ты настоящая цыганка Джинни. Разве не так зовут тебя те, кого ты целуешь?

— Так называют меня мои друзья. — Она не отвела взгляда. Алекс чуть улыбнулся.

— Не знаю, как мне тебя называть, моя возлюбленная и мой враг, моя цыганка с голыми загорелыми ногами, испачканными в песке, и грязными руками.

Джинни невольно посмотрела на свои руки. Они действительно были грязными. Она не знала, как ответить ему, и не понимала, нужен ли вообще ответ.

— Расправь юбку, — распорядился он тем же тоном. — Тебе нельзя появляться в таком виде перед моими людьми.

Джинни вспыхнула и повиновалась, снова не найдя подходящего ответа. Его спокойствие после всего, что произошло, вселяло в нее скорее тревогу, а не умиротворение. От его уверенности в том, что она все расскажет ему, у нее побежали мурашки, и она вздрогнула — это в теплое-то пасмурное утро! Что он собирается с ней делать теперь, когда понял, кто она? Несомненно, не пассивная жертва войны, в которой она не принимала участия. Напротив, активная сторонница врага, которая на протяжении шести месяцев предоставляла убежище разыскиваемым преступникам и организовывала их побег.

— Пойдем, — повторил он. — Пора положить этому конец, или, может, это начало?

Джинни повернулась и направилась к тропе на скале. Алекс, опешивший на какое-то мгновение, последовал за ней.

— Куда ты, черт возьми, направилась?

— К дому. Как ты велел. — Джимми указала на тропку, и Алекс удивленно уставился вверх на крутую скалу.

— Наверх?

Она пожала плечами.

— Я всегда так хожу. Это самый короткий путь.

— Разве только для горного козла, — заявил Алекс. — Неудивительно, что ты всегда такая грязная! Ну а меня не привлекает лазание по горам, поэтому воспользуемся нормальной дорогой, для человека.

Он взял ее за руку и зашагал по берегу. Джинни пришлось бежать, чтобы успеть за его размашистым шагом. Начав подъем, он не сбавил темп и не укоротил шаг. Когда она споткнулась, он нетерпеливо дернул ее — ну вылитый раздраженный родитель, держащий за руку капризного ребенка.

Они поднялись на вершину скалы, и Джинни побледнела, представив, как он будет тянуть ее за руку через двор.

— Прошу тебя, — взмолилась она. — Не могли бы мы идти с более достойным видом?

Алекс остановился и взглянул на нее сверху вниз.

— А, значит, неряшливую цыганку все же волнует, как она выглядит.

— Нет необходимости тащить меня. Быстрее я все равно не смогу идти. — Искорки прежнего огня появились у нее в глазах. В ответ его глаза засмеялись, и он отпустил ее руку.

— Тогда прошу опереться на мою руку, моя госпожа, и мы проследуем торжественно, насколько позволяют ваши босые ноги.

Пародируя придворный поклон, Алекс протянул Джинни руку, и за неимением выбора она, стиснув зубы, поддержала этот фарс. Они не спеша проследовали через двор, и полковник педантично отвечал на приветствия солдат, глаза которых, как казалось Джинни, были прикованы к ее босым ногам, юбке в песке, руке с грязными ногтями, покоившейся на безупречно чистом рукаве ее спутника, к ее растрепанным волосам. Она чуть не плакала от обиды и унижения, а когда он остановился в холле, чтобы ответить на вопрос какого-то майора средних лет, попыталась улизнуть. Но он приказал ей остаться на месте, причем тоном командира, отчитывающего провинившийся младший чин.

Она напряженно стояла рядом с ним, глядя на толстый слой пыли на дубовой скамье у двери. Именно там обычно сидел ее отец, когда с него снимали грязные сапоги. У него была страсть к чистоте, он любил блеск дерева и сияние олова и меди. Даже его любимой дочери доставалось, когда он видел ее в грязной и порванной одежде. Что он подумал бы сейчас, когда его любимый дом оказался заполненным солдатами, расхаживающими повсюду в сапогах? Или о своих запылившихся, потемневших вещах? Или о дочери, которая предала дело короля, дело, за которое погиб он, Джон Редферн? Она предала его тем, что не сумела противостоять желанию и страсти, цыганка-распутница, пленница, отдавшаяся человеку, который поработил ее душу и тело, ее личность.

Алекс закончил разговор и проводил ее в столовую, плотно закрыв за собой дверь.

— Неужели была необходимость унижать меня? — Джинни накинулась на него, слишком сердитая, чтобы помнить о страхе.

— А это зависит от того, что считать необходимым, — спокойно ответил Алекс, беря стопку бумаг со столика. — Я достаточно натерпелся унижений от тебя сегодня. И мне показалось разумным потребовать небольшой платы. — Он нахмурился, пробегая глазами содержание одной из бумаг, и добавил слегка рассеянно: — Я также хотел тебе показать, что ты остаешься в моем подчинении. Поскольку ты предупредила, что сделаешь все, чтобы избежать положения подопечной парламента, я счел необходимым показать тебе силу моей власти. — Он подошел к двери. — Дикон?

Адъютант тут же появился и лихо отдал честь.

— Курьер, привезший письмо от коменданта Хэммонда, еще здесь?

— Да, полковник. Он в кухне. Я подумал, что вы, вероятно, захотите поговорить с ним.

— Вы правильно подумали, Дикон, Пришлите его ко мне.

— Прошу извинить, полковник. Я пойду в свою комнату, — холодно произнесла Джинни, направляясь к двери вслед за лейтенантом.

— Нет, не извиню. Мы оба останемся здесь до тех пор, пока ты не сообщишь необходимую мне информацию. — Он посмотрел ей прямо в лицо. — Мне очень жаль, но сейчас идет война. Ты можешь положить конец своим неудобствам в любой момент. Я хочу знать личность раненого мужчины, каким образом он получил ранение, где оба мужчины прятались и какие указания ты дала раненому. А потом ты расскажешь мне, что еще делала в прошедшие шесть месяцев.

— Зачем тебе знать это? — спросила Джинни, покрываясь от отчаяния холодным потом. — Ты ведь, наверно, видел нас со скалы. У тебя было достаточно времени для того, чтобы вызвать солдат, но ты позволил им уйти.

— Да, — согласился Алекс. — Я отпустил их из-за тебя. Если бы я вызвал подкрепление, вы все уже были бы на пути к Уинчестеру, и тогда я ничего бы не смог сделать для твоего спасения. А методы, которыми там добиваются показаний от заключенных, отнюдь не такие тонкие, как любой из моих. Твои друзья слышали бы, как ты кричишь, и ты слышала бы их крики. А после того как ты рассказала бы своим мучителям все, что знаешь, и даже то, чего не знаешь, лишь бы избежать боли, и когда единственным твоим желанием была бы смерть, они повесили бы тебя.

— Ты видел это? — Она в ужасе смотрела на него.

— Да, видел. И именно поэтому я не обреку тебя на такой удел, несмотря на твое предательство.

Раздался резкий стук в дверь. Джинни присела на край подоконника, замерзшая, голодная, обессилевшая и потрясенная услышанным. Где-то в глубине души она догадывалась, что ее может ожидать, но о таких вещах человек не позволяет себе думать. Алекс заставил ее представить все это, почувствовать нарастающую боль, услышать душераздирающие вопли изуродованного тела, ощутить шершавую петлю на своей шее.

Но она ничего не могла рассказать ему, не могла предать Эдмунда и других жителей острова, которые раньше помогали беглецам. Алекс отпустил Эдмунда и Питера из-за нее, но Эдмунда Вернея ищут, и ничто не может помешать Алексу предупредить своих сторонников по ту сторону залива. Ее кузен ранен и не может передвигаться быстро, а если они будут знать, где искать… А какая паника поднимется среди мирных жителей городка Баклерс-Хард при появлении там воинов парламента! Среди рыбаков и фермеров, которые оказывали помощь тем, кого она привозила.

Долгое утро все тянулось и тянулось. Алекс разговаривал с курьером коменданта Хэммонда, совещался с офицерами, писал рапорты, царапая гусиным пером по пергаментной бумаге. И все это время он не обращал внимания на фигуру, сидевшую на подоконнике. Один раз он вышел из комнаты. Вместо него вошел солдат с непроницаемым выражением лица и встал у закрытой двери. Полковник вернулся, и солдат покинул свой пост. Но вот она не могла уже терпеть и робко, тихим голосом попросилась в туалет. Алекс лишь кивнул и вызвал того же солдата в качестве сопровождающего. Офицеры и солдаты отводили взгляд, когда она возвращалась со своим бесстрастным и молчаливым охранником; ее присутствие старательно игнорировали, когда приходили к полковнику по делу. В полдень Алексу принесли миску супа, хлеб с сыром и кружку эля.

Со слезами на глазах наблюдая за тем, как он ест, Джинни вспомнила, что не ела со вчерашнего полудня. Ее ужин, наверное, все еще лежал нетронутым в спальне — прошлой ночью произошло такое, отчего мысль о еде утратила свою важность. Как и мысль о сне. Но сейчас она смертельно устала. Ей просто необходимо прилечь, пусть хоть на пол. Соскользнув вниз, Джинни свернулась калачиком, положив голову на руки.

— Нет, Джинни. Тебе разрешено спать, только сидя на подоконнике. — Алекс нагнулся над ней, поднимая на ноги. Его голос казался ее растерянному, полному отчаяния рассудку неуместно нежным, но и неумолимые нотки были отчетливо слышны. — Я хочу, чтобы это поскорее кончилось, — тихо продолжал он, поддерживая ее обмякшее тело. — А когда ты расскажешь мне все, то вымоешься, поспишь и поешь, и мы с тобой начнем все заново, зная кто мы и что мы.

Мысль была завораживающей, ей почти невозможно было противостоять. Имя Эдмунда уже готово было сорваться с ее губ, но внезапно она вспомнила о тюрьме Уинчестера, и во рту все пересохло. Джинни снова села на подоконник. Но постепенно дрема охватила ее, голова склонилась на грудь, день казался бесконечным, и она уже не понимала, что происходит во сне, а что наяву. Где-то настойчиво повторялся сигнал горна, и перед ее глазами возникала картина боя. Земля была усеяна телами убитых и раненых, и она шла между ними, разыскивая… все время кого-то разыскивая. Отца?.. Эдмунда?.. Но она искала не среди сторонников короля, а среди людей Оливера Кромвеля…

Чья-то рука коснулась ее плеча, и Джинни, испуганно вскрикнув, очнулась от оцепенения. Она поняла, что смотрит в глаза человека, которого искала. За окном уже наступила ночь.

— Джинни, милая, ты должна все рассказать. — Он говорил тихо и настойчиво. — Мне невыносимо видеть тебя такой, но я должен знать. Я обещаю сохранить его имя в тайне, никому не скажу о побеге, но это война, любовь моя. Мне необходимо знать, как ты это делала и как часто. Я должен предотвратить новые побеги. Ты ничем не рискуешь, рассказав мне, ведь ты уже не сможешь продолжать это дело. Но другие будут пытаться и, ничего не подозревая, сами попадут головой в петлю, если я сразу не дам ясно понять, что побег с острова невозможен. Если я узнаю подробности, то выпущу предупредительный манифест. Никто не пострадает от того, что ты мне расскажешь, если только не нарушат предупреждение.

— Ты делаешь из меня предателя? — Горячие слезы потекли по ее лицу, и он крепко прижал ее к себе, успокаивая.

— Нет, не предателя, Джинни, а прагматика, понимающего момент, когда надо уступить. Даю тебе слово, что никто не пострадает и не погибнет, если ты все расскажешь мне. Я просто выставлю посты во всех частях острова, откуда может отчалить лодка, и предупрежу силы на той стороне, чтобы они поступили так же. Ты ведь знаешь такие места, да?

Она кивнула сквозь слезы, благодаря его за платок, которым он вытер слезы, за сильную руку, обхватившую ее плечи, за широкую грудь, к которой она прижалась головой. Ее переполняла благодарность за поддержку и внимание после жестокого, слепого безразличия. Ей известны были рассказы об искусных допросах, когда жертву доводили до грани срыва, а затем предлагали помощь, выказывая понимание. И Алекс воспользовался такими методами, видя слабость ее обессилевшего от тревог и бессонницы тела, ее нервозность, сыграл на чувстве голода, на страхе, прежде чем разумно объяснить необходимость все рассказать ему.

Презирая себя и ненавидя его, Джинни слышала, как ее голос, запинаясь, отвечает на его вопросы. Потом он оставил ее на минуту, чтобы отдать несколько коротких приказов, и снова вернулся к ней, горько плачущей от стыда за свою слабость. Позже он отнес ее наверх в комнату, где перед разожженным камином стояла ванна. Поднимавшийся над водой пар источал нежный аромат трав. Еда и вино стояли на столике в углу.

— Я остался бы с тобой, если бы это было возможно, — сказал он, ставя ее на ноги и поддерживая одной рукой. — Но сегодня ты сама должна о себе позаботиться, а завтра, когда ты отдохнешь, мы поговорим снова.

— Ты обещаешь, что с Эдмундом не случится ничего плохого? — Джинни отстранилась от его руки и пыталась обрести равновесие.

— Разве я не сказал тебе об этом? — Он грустно улыбнулся. — Ты ненавидишь меня сейчас, Джинни, как и себя. Но я сдержу слово; а завтра, когда мы поговорим, ты поймешь, почему это было необходимо и почему ты избрала единственно возможный для тебя путь.

Дверь за ним закрылась, и железный ключ повернулся в замке. Она оказалась пленницей в собственной комнате, а мужчина, у которого находился ключ от двери, держал в своих руках ключ и к ее душе.

Она выкупалась и помыла голову, совсем немного поела, как ни странно, не испытывая голода. Хлеб и мясо застревали у нее в горле, от вина становилось нехорошо. Она забралась в постель и лежала, дрожа, хотя в комнате было тепло и уютно от огня, который всегда был роскошью в спальне, даже в разгар зимы. Только когда она болела, мать разрешала разводить огонь, и поэтому веселое потрескивание поленьев всегда напоминало Джинни о нежной заботе матери и няни, о приятной беспомощности и слабости. Да, сейчас она как раз и чувствовала себя беспомощной и слабой, только приятным это назвать было нельзя.

Сон спас ее от самобичевания, и двенадцать часов она пробыла в забытьи. Проснулась Джинни со звуком горна ярким, омытым дождем утром, услышав мужские голоса и топот ног. Эдмунд и Питер сейчас уже вне опасности, если Алекс сдержал слово. С помощью хороших друзей и везения они должны уже быть на пути к основным силам роялистов в Суррее. Действия и цель гораздо важнее теперь для Эдмунда, чем ее помощь. Он молод и силен, рана заживает, и если все будет хорошо, он уже через неделю сможет владеть рукой. Обвинит ли он ее в предательстве? Воспримут ли другие ее признание как измену? Могла ли она продержаться дольше? Изменили бы что-нибудь еще несколько часов? Джинни знала, что в конце концов Алекс вытянул бы из нее ответы. У нее нет физических сил бесконечно противостоять такому натиску. И, хотя чувства Алекса не позволят ему обречь ее на пытки в тюрьме Уинчестера, его безжалостность и безграничная преданность долгу и принципам не дали бы ему возможности пощадить ее.

Раздался стук в дверь, и голос, который, как она теперь знала, принадлежал молодому человеку по имени Дикон, спросил:

— Госпожа Кортни?

— Да, — ответила она, не опасаясь, что он откроет дверь. Только Алекс посчитал бы себя вправе войти в ее комнату, и он никому это право не отдаст.

— Я должен сопроводить вас к полковнику, — сказал Дикон. — Когда вы будете готовы.

— Тогда вам придется подождать несколько минут.

Джинни соскользнула с постели, снимая ночную рубашку. Ее взгляд упал на поднос с почти нетронутой едой, и она поняла, что ужасно, до невозможности голодна. Сейчас она чистая и отдохнувшая, солнце светит, Эдмунд с Питером спаслись, а Алекс Маршалл ждет ее внизу.

Ей девятнадцать лет, и она всего лишь крошечный винтик в этом изуродованном войной мире. То, что случилось вчера между ней и Алексом, — только эпизод, война. В таких случаях всегда должен быть победитель и проигравший. На этот раз проиграла она, но из-за странной магии их отношений победитель обещал не до конца воспользоваться своей победой. Никаких последствий не будет, а единственное имя, которое она назвала ему, было имя Эдмунда. Все остальные, если поступят осмотрительно, будут вне опасности. Сама Джинни сейчас имела врага в лице своего возлюбленного, как и он в ней. С этого момента они будут играть в странную, опасную игру, но она неизбежна, как сама судьба.

Джинни одевалась тщательно, решив не давать больше повода для разговоров о «цыганке». Она надела самое лучшее свое платье — цвета зеленого яблока, с кружевной отделкой на плечах и на глубоком вырезе, приоткрывающем волнующую грудь. Цвет платья придал яркости темно-каштановым прядям ее волос, спускавшимся длинной блестящей волной до талии. Джинни не стала заплетать косы, а лишь заколола волосы черепаховыми гребнями матери. На ноги она надела туфельки из мягкой кожи, которые, как и платье, носила только по особым случаям. Такое редко выпадало за последние пять лет, но если когда и был повод покрасоваться, то именно сейчас, в преддверии заманчивого, неясного будущего.

— Я готова, Дикон. — Она назвала его по имени машинально. Она так часто слышала это имя за те часы, которые провела на подоконнике, что это получилось само собой. Ключ повернулся, и дверь распахнулась. Глаза лейтенанта расширились при виде ее наряда, так отличавшегося от ее рабочего платья и еще больше — от ее вчерашней неряшливой одежды.

Джинни улыбнулась ему и присела в небольшом вежливом реверансе. Дикон вспыхнул и отошел от двери, когда она проплыла мимо него, довольно шурша юбками. Она улыбалась мужчинам, попадавшимся ей навстречу в коридоре и на лестнице, и они с готовностью улыбались в ответ. Неожиданно для нее они перестали быть в ее глазах безликими захватчиками ее дома, солдатами вражеской армии. Это были люди с собственными радостями, печалями, тревогой за своих любимых, которых они оставили, уйдя на эту войну, они испытывали страх перед страшной смертью или ранением, перед ножом хирурга, гангреной или тифом.

Алекс нетерпеливо шагал по комнате, ожидая ее. Как она сегодня? Молчалива в своей враждебности и бесстрастна? Мучается от стыда и отчаяния из-за того, что не выдержала? Высокомерная и резкая, как в первый день их встречи? Или все вместе? Будь проклята эта война, превратившая их всех в зверей, мирных крестьян в дикарей, которые насиловали, грабили, мучили и убивали жестоко, без разбора. Цивилизация оказалось отброшенной за последние пять лет на два столетия назад, и никто не сожалел об этом так сильно, как Алекс Маршалл, но и никто так горячо не был убежден, как он, что цель должна оправдывать средства.

— Доброе утро, полковник. — Голос ее звучал легко, серые глаза улыбались, и на мгновение он замер от изумления. Он с самого начала рассмотрел ее красоту, близко узнал за несколько коротких часов. Он поражался ее энергии, умению забывать о себе, ее выносливости в достижении цели. И он видел ее обессилевшей, подавленной и разбитой. Но до этой минуты он не видел леди Вирджинию Кортни. Она присела перед ним в безупречном глубоком реверансе, и он невольно поклонился ей с педантичностью придворного.

Дверь в столовую закрылась за Джоном, и они остались одни в тишине комнаты, свидетельницы их бурных столкновений, и в предвкушении будущего.

— Ты здорова? — Алекс, наконец, прервал молчание, взяв ее руки и поднося их к губам, чтобы поцеловать загрубевшие от работы пальцы.

— Да, здорова. Но страшно голодна, — призналась она.

На столе еще были остатки завтрака — солдатского, — состоявшего из филея, жирного бекона, вареных яиц и пшеничного хлеба. Кувшин эля стоял среди деревянных тарелок, ножей и кружек — несколько человек завершали здесь трапезу.

— Что я могу предложить тебе? — заботливо спросил Алекс, поднося нож к филею.

— Все, — ответила она, садясь спиной к окну, немому свидетелю ее вчерашних терзаний.

— Когда ты закончишь, — медленно произнес Алекс, — я хотел бы, чтобы ты показала мне потайное убежище и проход к нему.

— Зачем? — Теперь это не имело для нее значения, ведь она не могла воспользоваться тайником.

— Боюсь, Вирджиния, что не могу позволить тебе одной знать о потайном выходе из этого дома. Вдруг ты воспользуешься им. Я не могу этого допустить.

Такая мысль не приходила ей в голову, но она помнила, как вчера на берегу сказала, что ускользнет из-под его наблюдения, если удастся, и будет продолжать борьбу, как только представится возможность. Как бы ни развивались их отношения в будущем, здесь многое зависело от нее.

— А если я откажусь? — Она намазала золотистое масло на хлеб, разглядывая, как солнечный луч танцует на черной поверхности стола.

— Тогда мои люди найдут его.

Вирджиния оглядела комнату, представляя ее разгромленной: богатую обшивку — оторванную от стен ломами, сверкающий пол — вскрытым, тонкую ручную отделку — изуродованной. Только если бы кто-то до сих пор прятался в тайнике — только тогда! — она допустила бы разрушение отчего дома, даже если он и не принадлежал ей теперь.

— Ты отдал бы дом на разграбление? — тихо спросила она, зная, что он ответит ей честно, так же, как и она ему. Она увидела боль в его глазах, но он сказал:

— Я стараюсь делать все, что возможно, чтобы побыстрее закончить эту войну. Уже пролито слишком много крови, чтобы бояться нового кровопролития. Отступить сейчас — значит сделать бессмысленными жертвы тех, кто уже отдал свою жизнь.

— Но ты не отправил меня в тюрьму Уинчестера.

— Нет. Я люблю тебя и буду беречь, насколько это в моих силах. И так как сейчас я знаю, кто ты и что ты, я не допущу, чтобы ты вредила моему делу.

— Ты берешь на себя огромную ответственность, — сказала она задумчиво. — Защитить любовницу и при этом перехитрить врага, когда это один и тот же человек!

— Посмотрим, по плечу ли мне эта задача. Мы ведь с тобой понимаем друг друга? — Его брови приподнялись.

— Да. — Она бесстрашно смотрела на него. — Любовники и враги, пока…

— Пока не закончится война.

— Смерть решает многие конфликты.

— Она может разрешить и этот, только я буду молиться о более благополучном завершении.

— И я тоже. — Она встала. — Пойдем, я покажу тебе тайник. Механизм чрезвычайно искусный. — Она чиркнула кремнем и зажгла свечу. — Там темно, — пояснила она, — и я всегда боялась этого прохода, с тех пор как Эдмунд однажды запер меня в нем, потому что хотел поохотиться с деревенскими мальчишками, а мое присутствие мешало бы ему.

Алекс подумал о раненом мужчине в лодке, человеке, которого она поцеловала, ее кузене, с которым она выросла, и позавидовал Эдмунду Вернею, ведь он был с нею, когда она взрослела, дразнил ее, и она ему даже мешала в его забавах.

— Надеюсь, его хорошо выпороли за злую выходку, — заметил Алекс, следуя за ней в холодную темноту.

— Нет, — хмыкнула Джинни, прикрывая рукой колеблющееся пламя, когда закрывала замок панели. — Я не предала его.

Ее голос задрожал, и Алекс твердо заявил:

— Ты не сделала этого. Если с Эдмундом Вернеем что-то и произойдет, то не из-за того, что сообщила ты.

Джинни не ответила. Дойдя до маленькой комнаты, она высоко подняла свечу, освещая каменные стены, запятнанную кровью подстилку, деревянное ведро.

Воздух был спертым и зловонным, и Алекс даже отшатнулся. Все же лучше, наверное, погибнуть в бою, чем прятаться, словно крысы, в этой жуткой норе… Но, с другой стороны, перед ним никогда не вставал такой выбор. Его никогда не преследовали, и все свои битвы он выигрывал.

— Нужно убрать его, а то воздух стал отвратительным, — сказал Алекс решительным голосом и поднял ведро.

Джинни кивнула и пошла впереди него по холодным ступеням к наружной двери.

Они вышли к морскому берегу на прохладный, чистый утренний воздух. Джинни глубоко вдохнула, подставив лицо ветерку.

Алекс вылил ведро у куста бузины.

— Ты любишь ездить верхом?

— Больше всего. — Она улыбнулась. — Но я не одета для такого случая.

— Как и для блужданий по тайным ходам, — поддразнил он, снимая паутину с ее волос. — Ты не переодела платье, твои туфли запачканы.

— Мы говорили о серьезных вещах, и я забыла о таких пустяках.

— И как часто ты вспоминаешь о них? — Глаза его смеялись.

— Редко, — смущенно признала Джинни. — Я всегда приводила маму в отчаяние.

— Могу себе представить, — захохотал Алекс. Непослушная, упрямая маленькая цыганка. Готов биться об заклад, — он обхватил руками ее лицо, — ты не очень-то изменилась и сейчас. Это мне наказание за мои грехи. Но я не хотел бы, чтобы ты была другой.

— Я вовсе не упрямая и не непокорная, — мягко сказала она. — Ведь нет никого, кто мог бы требовать от меня покорности.

Глаза его потемнели.

— Нет необходимости повторять, что мы стоим по разные стороны. Я понимаю это, но я говорил как возлюбленный, а не как враг.

— Нам не всегда будет легко отделить одно от другого. — Она еще не договорила, а руки ее уже обвились вокруг его шеи, тело прижалось к его телу, ощущая теплую кожу под его рубашкой. Она поцеловала его первой, притянув его голову к себе и привстав на цыпочки, как бы утверждая их равноправие в любви.

Когда они отодвинулись друг от друга, Алекс коснулся ее припухших губ.

— Сегодня мы просто любовники. Не будет никаких слов о нашей вражде. Мы будем разговаривать и рассказывать друг другу о себе, и ты покажешь мне остров, который так сильно любишь.

— Очень хорошо, — согласилась Джинни, поворачиваясь спиной к потайной двери. — Мы как будем возвращаться — тем же путем, чтобы мое платье совсем было испорчено? Или же поразим твоих людей, появившись во дворе, словно привидения?

— Мы вернемся так же, как пришли, — тут же нашелся Алекс, — Еще немного паутины ничего не изменит, и у меня нет никакого желания тащиться через двор.

Когда они вернулись в столовую и закрыли потайную панель, Алекс задул свечу.

— Наденьте вашу амазонку, госпожа Кортни. Мы отправимся изучать остров.

Этот приказ был столь обещающим, что у нее свело пальцы ног в туфельках. Будет еще достаточно времени для вражды, когда снова возникнет противостояние между полковником «круглоголовых» и его пленницей-роялисткой. Несомненно. Но сегодняшний день создан для любви.

— Жду тебя в конюшне.

— Через десять минут. Нам нужно так много узнать друг о друге, Джинни.

Он коснулся ее губ длинным пальцем. Она выбежала из комнаты, радуясь его обещанию, запоздало вспомнив о необходимости проявлять сдержанность, более подобающую хозяйке дома, находящейся в плену.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30