Сестры Дункан - Возлюбленный враг

Джинни настояла, чтобы Сюзанна отправилась к гостям, а сама осталась на кухне, руководя последними приготовлениями. Джинни была более чем счастлива оставаться в тени; пока она не могла спокойно думать о перспективе увидеть любовника и мужа рядом. Контраст между ними будет, как удар молота, и по какой-то необъяснимой причине ее гордость взбунтовалась при мысли о презрении в глазах Алекса, когда он увидит ее мужа, причем в самом его худшем виде. Но она не могла уклониться от своих обязанностей, когда гости расселись под деревьями и Джинни позвали за стол Харрингтонов, усадив ее рядом с мужем и напротив генерала Маршалла.

Алекс, видя напряженность в серых глазах, которые она едва подняла, пробормотав приветствие, постарался сделать беседу как можно более общей и легкой, чтобы на ее необычную молчаливость не обратили внимания. Гилл, однако, заметил и громко спросил, не проглотила ли она язык. Сюзанна тут же засуетилась, пытаясь выяснить, хорошо ли Джинни себя чувствует, не слишком ли ей жарко на солнце, не болит ли у нее голова, что было бы неудивительно, учитывая, что Джинни сделала всю тяжелую работу, пока она сама веселилась.

— Прошу, Сюзанна, не надо. Я чувствую себя прекрасно. — Словно подчеркивая это, она положила в рот устрицу, но тут же сильно закашлялась, привлекая к себе всеобщее внимание, отчего еще больше залилась румянцем.

Алексу было так жалко Джинни, что до боли хотелось подхватить ее и унести в тишину. Вместо этого он потянулся через стол и наполнил ее бокал водой из кувшина, оказав услугу, которую ее муж подчеркнуто проигнорировал. Она поблагодарила его несмелой улыбкой, а он бросил на нее суровый взгляд, в котором совершенно не было сочувствия. Напротив, он будто приказывал ей взять себя в руки. Джинни с благодарностью откликнулась на этот взгляд, осознав, что она чуть было не раскисла, тем самым рискуя снова привлечь к себе ненужное внимание. Она отпила большой глоток воды, и кашель утих, потом пошутила насчет своего неумеренного аппетита, который выставил ее в неприглядном свете, — и неловкий момент был преодолен. Снова началась общая беседа, Джинни тоже приняла в ней участие, несколько увлекшись кларетом, который лился рекой. Это помогло немного отогнать целый рой неприятных мыслей, что вполне стоило тех последствий из-за неумеренности в вине, которые она почувствует на следующий день.

Она, безусловно, не была одинока в своем увлечении кларетом, и если ее глаза слишком блестели, смех звучал громче, походка стала слегка неуверенной, никто не обращал на это внимания, поскольку все остальные были в таком же состоянии. За исключением Алекса, который не мог на нее насмотреться и только надеялся, что никто не заметит этого. Когда начались танцы, он воспользовался совершенно обоснованным предлогом, чтобы побыть рядом с ней.

— Не хотелось говорить тебе это, дорогая, но мне кажется, что на сегодня ты уже достаточно выпила кларета. Пообещай, что больше не будешь. А то не сможешь управлять каноэ.

— Ну, тогда я поплыву, — фыркнула Джинни. — Это моментально протрезвит меня.

— Если бы мы были одни, я бы тебя протрезвил, — сказал он с некоторым раздражением, отступая от нее, когда она перешла к следующему партнеру.

— Надо же, генерал, для солдата вы очень искусный танцор, — хихикнула молодая женщина, появившаяся перед ним, и он вспомнил, что у него есть и другие обязанности, кроме любования Вирджинией Кортни.

— Вы льстите мне, мадам, — сказал он, беря ее за руку, когда она кружилась в танце. — А вот музыканты играют прекрасно, с вдохновением.

— Да, у нас танцы — одно из любимых развлечений. Вы, надеюсь, не против?

— Вовсе нет, — сказал он несколько рассеянно.

— Насколько нам известно, на родине сейчас это не одобряется.

— Да, некоторыми. — Когда она двинулась дальше, Алекс воспользовался возможностью и покинул круг.

— Как вам наши развлечения, Алекс? Наверняка кажутся несколько простоватыми для лондонца, но мы очень стараемся, — спросил Гилл Кортни.

Алекс поспешил его заверить, что развлечения вовсе не простоватые.

— Да полно вам, генерал, — упрекнул его Гилл, приподняв голову от кружки. Речь его была немного путаной. — Нет необходимости быть столь сладкоречивым. Мы, видите ли, прекрасно знаем свои недостатки.

Джинни, запыхавшаяся после танца, появилась как раз в этот момент и услышала последнее замечание мужа. Она увидела, как на щеке Алекса дернулся мускул, и, не раздумывая, ринулась в бой.

— Едва ли это учтиво, Гилл. Я уверена, что генерал действительно так думает.

— Я не нуждаюсь в том, чтобы вы меня отчитывали, мадам, — заявил Гилл, испепеляя ее взглядом. — Я уже раньше говорил вам: попридержите ваш язык.

Алекс побелел, а Джинни вспыхнула.

— Полно вам, — поспешно вмешался Роберт. — Никаких ссор между мужем и женой. Сегодня праздник Я уверен, что Гилл никого не хотел обидеть.

— А я нахожу его поведение оскорбительным, — очень тихо сказала Джинни и, повернувшись, направилась через толпу гостей к дому.

Гилл разразился грубыми ругательствами и, пошатываясь, встал со скамейки. Роберт положил ему руку на плечо и надавил, пытаясь посадить его.

— Полегче, кузен. Я не допущу конфликтов у себя в доме. Если хочешь выяснять отношения с женой, делай это дома.

Алекс пробормотал что-то неразборчивое и решительно зашагал прочь, всем своим видом выражая отвращение. Как посмел этот пропойца разговаривать с Джинни в подобной манере, особенно на людях! И, разумеется, она не смогла смолчать. Это было не в ее характере, уж ему-то самому это было хорошо известно. Но Алекс тоже почувствовал ослабление у Гилла тех нравственных устоев, которые ранее заставляли его придерживаться приличий, и он был абсолютно уверен, что Джинни поступает опрометчиво, провоцируя мужа подобным образом. А он сам, черт побери, ничего не может сделать.

Он увидел ее сидящей под деревьями с дамами, занимавшимися рукоделием. Компания показалась ему относительно безопасной, пока он не заметил Гилла, направившегося к ней.

— Мы едем домой, — сказал Гилл жене без каких-либо объяснений.

— Праздник только начался, — возразила Джинни тихим голосом. — С нашей стороны было бы невежливо уехать так рано.

— Сколько раз мне повторять, чтобы ты не смела указывать мне, как себя вести? — взбешенно воскликнул Гилл. — Я говорю, что мы едем домой, и этого тебе должно быть достаточно. Или твои хорошие манеры на мужа не распространяются? — Губы его скривились в презрительной ухмылке. Джинни охватил такой гнев, что она почувствовала: вот-вот потеряет контроль над собой; но потом увидела Алекса, который стоял рядом и все слышал. Его глаза предостерегали ее, сам он явно расстроился от бессилия изменить что-нибудь. Она прикусила губу, положила шитье и встала.

— Прошу прощения, дамы. Очевидно, мужа беспокоит старая рана. — Улыбнувшись, она направилась к дому. Гилл схватил ее за руку.

— Куда ты? Каноэ на реке, если ты вдруг забыла.

— Я собираюсь проститься с хозяевами, — резко ответила она, пытаясь высвободиться. — Отпусти меня, Гилл, или я устрою такой скандал, о котором здесь долго будут помнить.

Она говорила тихим голосом, но решительно и горячо, и он отпустил ее, но пружина его жгучего гнева сжалась, и Джинни внутренне содрогнулась, прекрасно понимая, что она одержала победу при всех, но позднее, когда они будут одни, битва продолжится.

— Но ты никак не можешь уехать, — воскликнула Сюзанна, по-настоящему расстроившись. — Танцы только начались, а потом будет ужин, и я подумала, что мы…

— Гиллу нездоровится, — сказала Джинни, холодно посмотрев на мужа, словно призывая его опровергнуть это. Раз уж ей придется уехать, то она, по крайней мере, сделает это с достоинством, не показав, что ее вынудили.

Гилл понял, что не сможет одержать здесь верх и даже пробормотал какие-то извинения, ссылаясь на ноющее бедро и осенний туман, поднимающийся над рекой. Джинни повернулась в поисках Роберта и увидела перед собой Алекса.

— Вы уезжаете, госпожа Кортни? — вежливо поинтересовался он, склонившись над ее рукой, когда она присела в реверансе. Ее пальцы задрожали в его руке, и он сильно сжал их.

— Боюсь, что да, генерал, — бодро ответила она, отодвигаясь от него. На какой-то момент они остались одни, и Алекс горячо прошептал:

— Жди меня завтра на поляне за деревней индейцев — утром. Обязательно будь там. Я должен знать, что с тобой все хорошо.

Она еле заметно кивнула и присоединилась к мужу, а Алекс наблюдал, как они идут к реке: Джинни — напряженно расправив плечи, Гилл — сильно хромая.

— Чертовское положение, — пробормотал Роберт Харрингтон за плечом у Алекса. — Но я не имею права вмешиваться в дела между мужем и женой.

— Значит, он может обращаться с ней так, как захочет? — спросил Алекс, приподняв брови.

Роберт пожал плечами.

— Вы же знаете закон, друг мой. У своего очага муж волен поступать, как ему заблагорассудится, исключая, конечно, нанесение серьезных увечий и убийство. Насколько я знаю, Кортни не заходит дальше того, что мы сегодня видели. Вирджинии было бы лучше не провоцировать его. Вы же согласитесь, язычок у нее острый.

— Как пчелиное жало, — пробормотал Алекс почти рассеянно, и его спутник удивленно взглянул на него.

— Прошу прощения, Алекс?

— Нет-нет, ничего, — сказал Алекс, вспомнивший, где находится. — Не присоединиться ли нам к дамам?

В туманных сумерках Джинни управляла каноэ с двойным грузом. С нее хватит! Этот озлобленный, жалкий человек, сидевший сейчас напротив и мрачно смотревший в темноту, не дает ей дышать. Выпитое вино уже не веселило ее; остались лишь неприятный привкус во рту и пульсирующая боль в висках. Унизительные сцены этого дня все время вставали у нее перед глазами, и дочь Джона Редферна поняла, что больше не в силах терпеть, иначе полностью потеряет всякое самоуважение.

Они добрались до дома, одинокого и неприветливого после веселья, которое оставили позади. Джинни привязала каноэ и последовала за Гиллом в дом.

— Надеюсь, ты не голоден. Я рассчитывала, что мы поужинаем у Харрингтонов, поэтому ничего не приготовила.

— Тогда принеси мне хлеба и сыра. — Гилл протянул руку к фляге с виски, стоявшей на буфете.

— Прости, но тебе самому придется заняться этим. У меня болит голова, и я отправляюсь слать. — Джинни поднялась по лестнице. Гилл заорал, требуя, чтобы она вернулась. Она проигнорировала его крики и, услышав на лестнице шаги, вздрогнула от дурного предчувствия. Подавив его, она начала расплетать косы и вытащила черепаховые гребни из волос.

— Черт побери, ты что это из себя строишь? — возмутился Гилл, появляясь в комнате. — Я хочу ужинать. Иди и принеси еду, жена.

— Хлеб в бочке, сыр в кладовке, накрыт тарелкой, — сказала Джинни с деланным спокойствием. — Ты вполне можешь взять их сам. Я не требую от тебя вспахать поле, подоить корову, смолоть зерно, накормить кур или достать воды из колодца…

— Замолчи! — взревел ее муж, прерывая перечисление обязанностей, которые она безропотно выполняла, но с которыми он совершенно не способен был справиться. — Эта работа не для джентльмена.

— Неужели? — набросилась она на него; серые глаза пылали презрением. — Здесь много джентльменов, которые занимаются подобными вещами и гордятся этим.

— А ты их за это вознаграждаешь. Так, шлюха предателей? — Он шагнул к ней, голубые глаза сузились до щелок. — Ты не приберегаешь свои прелести для моей постели, это уж точно. Лежишь, словно квашня…

— А что бы ты хотел от меня? — воскликнула она, — Не моя вина, что вино лишило тебя способности исполнять свой супружеский долг… А! — Джинни покачнулась, когда он наотмашь ударил ее по лицу. В ответ она кинулась на него, позабыв о благопристойности и сдержанности в приступе безудержного гнева, который на несколько минут дал ей преимущество внезапности.

Гиллу даже в голову не могло прийти, что жена ответит ему ударом на удар, и он невольно отступил перед этим натиском. Но, придя в себя, он взбесился, вспомнив, что женщина, осмелившаяся отчитывать и учить его, — его жена, изменница, предавшая и его постель, и дело короля; его жена, которая нескрываемой ледяной холодностью и презрением сделала его жизнь невыносимой. А сейчас она, связанная с ним обетом покорности, принадлежащая ему, как домашнее имущество, осмелилась поднять руку на своего господина! Его сжатый кулак обрушился на ее скулу, и Джинни упала. Она увидела, что он возвышается над ней, держа что-то в руке, и инстинктивно закрыла голову руками…

Прошло много времени, а Джинни все еще лежала на полу, прислушиваясь к звукам в комнате. Она слышала какой-то странный тихий плач, прерываемый громким храпением и тяжелым неровным дыханием. Лишь спустя минуту Джинни поняла, что это она сама плачет, и после глубокого судорожного вздоха замолчала. Она осторожно встала на колени, ожидая, что каждое движение отзовется болью. Потом так же осторожно поднялась на ноги, заставила себя распрямить горящие от ударов плечи и посмотрела на неподвижную фигуру на кровати. Измученный злобной вспышкой, Гилл просто рухнул на постель, оставив ее, избитую и рыдающую, на полу.

Волна презрения к себе захлестнула ее. Как она могла позволить ему так поступить с ней? И ведь она позволила, не попыталась защититься от ударов, сыпавшихся на ее спину. И она сама напросилась на эту жестокость, спровоцировала ее. Кто же она после этого, если позволяет избить себя так, как хозяин избивает свою собаку?

Джинни зажгла свечу и подошла к зеркалу, которое они привезли вместе с другими немногочисленными ценностями из Англии, и взглянула на свое лицо с презрением и ненавистью. Яркий синяк украшал ее щеку, губа распухла и кровоточила: но пока она изучала в зеркале свое и вроде бы не свое отражение, Джинни взглянула на ситуацию в ином свете. Она не заслужила подобного отношения и ничего не сделала, лишь от злости утратила осторожность, которая обычно заставляла ее сдерживаться. Но терпение ее наконец иссякло.

Джинни вновь повернулась к мужу, лежавшему на кровати. Острый кухонный нож, приставленный к шее… как это было бы легко… Только она не способна на такой поступок. Но он никогда больше не поднимет на нее руку, никогда. Ничто не сможет поколебать ее в этой решимости. И никогда больше она не окажется загнанной в угол и беззащитной. Взяв свечу, она спустилась в кухню, зачерпнула воды в чашку, принесла свою лекарскую корзинку и кусок мягкой ткани.

Все это она делала абсолютно спокойно, будто пребывая в собственном чистом и светлом мире. Она умыла разбитое лицо и приложила компресс к синяку. Спустив платье с плеч, она, насколько смогла, рассмотрела спину, отметив почти отстраненно, что хотя кожа вспухла и покраснела, но ссадин нет. Налив себе стакан бренди, Джинни села за стол и задумалась. Она обещала встретиться с Алексом завтра утром, но даже все чудеса в мире не смогут устранить следы жестокости Гилла до этого времени.

Алекс не должен узнать об этом. Он ничего не сможет изменить, лишь в ее власти предотвратить повторение подобного. Он исстрадается от своей беспомощности. Джинни уже видела это выражение на его лице, слышала боль в его голосе, когда он заметил синяк на ее руке. А что с ним будет, когда он узнает о том, что случилось сегодня? Кроме того, ей казалась унизительной сама мысль, что кто-нибудь узнает о происшедшем. Это была одна из тех темных тайн, которые следовало хранить в самых дальних уголках души. Она будет держаться поближе к дому до тех пор, пока синяки не пройдут, а Алексу скажет, что не смогла уйти потому, что Гилл не выходил из дома, или что-нибудь в этом роде.

Приняв решение, Джинни поднялась наверх, взяла одеяло и подушку и вернулась в кухню, устроив на полу, перед огнем, постель. Она лежала без сна до тех пор, пока небо не посветлело и не запели птицы. И, наконец, поверив в свои силы, заснула чутким, но спокойным сном.

Глава 28

Следующие три дня Алекс каждое утро напрасно ждал Джинни на поляне за деревней индейцев и все больше тревожился. Если бы произошло что-то страшное, об этом уже стало бы известно Харрингтонам, а так они привыкли по нескольку дней ничего не слышать о супругах Кортни. И хотя Алекс все время твердил себе это, он знал, что произошло что-то такое, что помешало Джинни встретиться с ним, и что это не пустяк. Она была слишком изобретательной, чтобы незначительные проблемы помешали осуществлению цели. Господи, ведь эта женщина ускользнула, будучи под пристальным надзором всего отряда!

На третий день, после полудня, Сюзанна вошла в кабинет, где муж проверял счета, а его гость изучал предложения, которые предстояло выдвинуть на рассмотрение законодателей в Джеймстауне.

— Роберт, я очень тревожусь.

— О чем, дорогая моя? — Он поднял голову от стола с двенадцатью ящиками, по одному на каждый месяц.

— Видишь ли, в кухне идут разговоры о том, что у Кортни не все ладно… Я знаю: ты считаешь, что не следует прислушиваться к кухонным сплетням, — продолжила она неуверенно, увидев, что он нахмурился, — но Лиззи сегодня пришла за беконом, который Джинни оставила коптить в нашей коптильне, и сказала, что ее хозяйка упала, но повариха говорит, что Лиззи не верит в это…

— Я не желаю слушать сплетни слуг, мадам, а если вы желаете, то я не допущу, чтобы вы их повторяли, — заявил Роберт, поднимая руку и требуя тишины. — То, что происходит между супругами Кортни, их дело.

— Да, — расстроено сказала Сюзанна, — но если Джинни пострадала, то не следует ли нам…

— Она просила о помощи? — требовательно спросил Роберт.

— Нет, но…

— Ей, что, настолько плохо, что она не могла прислать Лиззи с запиской? За беконом она ведь смогла прислать Лиззи, так?

— Да, муж, — вздохнула Сюзанна.

— Тогда оставь это, — велел Роберт тоном, не допускавшим никаких возражений. Все в доме знали этот тон. Его жена направилась к двери, а Алекс с неимоверным трудом заставил себя усидеть на месте. Он ни на секунду не усомнился в ходивших на кухне слухах, и его охватила холодная злость на хозяина, предпочитавшего ничего не видеть и не слышать. Но таково было бы отношение и всех остальных, за исключением приятельниц Джинни, таких, как Сюзанна, которые бы лишь поддержали ее и посочувствовали ей как сестры по несчастью — и все, потому что больше им нечего было предложить. «А что я сам могу предложить? — подумал Алекс с горечью. — Не больше, чем эти женщины, а может, даже и меньше. Ведь она не пришла ко мне за помощью».

— Я хочу покататься, Роберт, — сказал он, вставая и неторопливо потягиваясь. — Дождь, похоже, прекратился, а корпение над книгами увлекательно только до определенной степени.

— Да, согласен с вами, — ответил Роберт. — Но вы извините меня, если я не присоединюсь к вам? У меня через час встреча с управляющим.

— Разумеется, — ответил Алекс с облегчением, хотя и ожидал такого ответа. Выйдя из дома, он заметил Сюзанну, торопившуюся к реке. Она шла с корзинкой в руках, но словно крадучись, и это мгновенно заинтересовало Алекса. Если она собирается проведать Джинни, то ему придется пересмотреть свои планы. Он пошел за Сюзанной, нагнав ее у причала. — Вы отправляетесь по делу, госпожа Харрингтон? — вежливо спросил он. — Прошу, позвольте мне довезти вас. Мне нужно размяться после целого утра, проведенного в доме.

— О, как мило с вашей стороны, сэр, — Сюзанна оказалась в полном замешательстве. — Но в этом нет необходимости, право же.

— Но вы ведь не лишите меня удовольствия оказать вам столь незначительную услугу, мадам? — Он улыбнулся. — И не откажете в своем обществе?

— Ах, Боже мой, — сказала Сюзанна, совершенно растерявшись. Алекс решил, что лучше ему самому сказать все прямо.

— Может, вы намереваетесь посетить госпожу Кортни? Я не выдам вас, уверяю.

— Ах, вы слишком добры, сэр, — вспыхнула Сюзанна. — Не то чтобы я хотела ослушаться мужа, понимаете, просто я чувствую, что должна…

— Вполне понимаю, — сказал Алекс успокаивающе и, наклонившись, отвязал каноэ. — Мы отправимся вместе, нанесем дружеский визит вашей ближайшей соседке и кузине. — Он помог ей сесть в каноэ и, заняв место позади нее, оттолкнулся от берега.

Джинни вытащила из круглой печи противень со сладкими пирожками с изюмом и миндалем, поставила их остывать на стол и подошла к двери. Дождь прошел, небо было ясным, хотя в воздухе, наполненном грустными звуками дождевых капель, падающих на ковер из листьев, веяло прохладой. Гилла не было видно, да и вообще с той ужасной ночи он каждое утро уходил из дома. Джинни не знала, работал ли он на земле или нет, но он возвращался лишь вечером, молча ужинал и усаживался у огня со стаканом виски.

Когда он проснулся тем утром, было ясно, что он ничего не помнил, пока не увидел лицо Джинни. Он тут же разбушевался, обвинил ее в том, что она сама спровоцировала его своими дерзкими высказываниями, изменами и постоянным ворчанием. Она ничего не ответила на эти обвинения, лишь поставила перед ним завтрак, и он, в конце концов, озадаченно замолчал. Потом она очень спокойно, без угроз, сказала ему, что не потерпит повторения подобного. Когда он захотел узнать, каким же образом она собирается помешать ему, Джинни просто повернулась и вышла из дома. С тех пор они разговаривали, только если это было крайне необходимо, и Джинни с растущим нетерпением ждала, когда закончится ее добровольное заточение. Синяк на щеке уже приобрел тускло-желтый оттенок, и к завтрашнему дню или самое позднее послезавтра она уже сможет показаться на людях.

Однако «люди» сами проявили инициативу. Из-за поворота появилось каноэ, и она тут же узнала его пассажиров. Сердце ее оборвалось, хотя она и почувствовала восторг при виде каштановых волос. Что могло привести их сюда, если не тревога? Не было ничего необычного в том, что Кортни целую неделю не появлялись у Харрингтонов. Сюзанна уж точно не сочла бы такое отсутствие странным, Алекс непременно встревожился, когда она не появилась на их поляне, но у него были связаны руки; просто немыслимо, чтобы он мог уговорить Сюзанну на этот визит, не выдав себя при этом.

Значит, ей остается только встретить их как ни в чем не бывало. История, которую она рассказала Лиззи о своем якобы падении с лестницы, объяснит следы синяков на лице, и она что-нибудь придумает, чтобы объяснить Алексу свое отсутствие на поляне. Подхватив юбки, она побежала к берегу.

— Какой приятный сюрприз, кузина… ах, и генерал Маршалл. Визит вежливости, я так понимаю. Ничего не случилось?

— Нет-нет, — сказала Сюзанна, выбираясь из лодки на берег. — Я привезла тебе желе из айвы. Такого удачного желе у меня еще не получалось. — Она изучала Джинни так пристально, что та почувствовала, что у этого визита совсем иные причины.

— Что это такое с твоим лицом, кузина? — спросила Сюзанна с притворным безразличием.

— Ах, так глупо получилось. — Джинни небрежно махнула рукой. — На лестнице есть слабая ступенька, я оступилась и скатилась вниз. — Она засмеялась. — Ужасно некрасиво и очень неосторожно. Прошу вас, проходите в дом и позвольте предложить вам небольшое угощение. Вам нравятся пирожки с изюмом и миндалем, генерал? Я только что вынула их из печи.

Алекс что-то вежливо пробормотал и последовал за женщинами в дом. Ему нужно остаться с ней наедине, иначе он взорвется от отчаяния, бессилия и неизвестности. Он должен узнать правду, и если Джинни не прекратит нести какой-то бессмысленный вздор, через минуту он скажет что-нибудь, что поставит их всех в неловкое положение.

— Гиллу последнее время нездоровится, — сообщила Джинни, — поэтому мы и стали такими отшельниками. Из-за больной ноги он никуда не мог выходить, а я с ног сбилась, развлекая его. — Она улыбнулась и налила им ликеру из черной смородины.

«Все ты лжешь», — подумал Алекс, рискнув взглянуть на нее в упор, принимая из ее рук стакан. Легкий румянец появился на ее щеках, глаза вспыхнули. Он мрачно кивнул, и этот жест совершенно ясно показал Джинни, что ей не удалось обмануть его и дальнейшая ложь бессмысленна. Возможность высказаться представилась ему, когда Сюзанна, пробормотав извинения, вышла из дома и направилась к туалету.

— Почему ты не пришла? — тут же требовательно спросил он. — И не трать время на ложь.

— Я была нездорова, — с трудом прошептала Джинни. — Ах, умоляю, не сердись на меня, милый. Я так по тебе скучала и пришла бы, если бы смогла.

— Этот сукин сын избил тебя, ведь так? — Зеленовато-карие глаза горели негодованием, и Джинни поняла, что больше не сможет обмануть его.

— Алекс, это больше никогда не повторится. Прошу тебя, поверь. Все прошло и…

— Как ты можешь так говорить? — воскликнул он. — То, что он уже сделал однажды, легко повторится вновь.

Джинни решительно покачала головой;

— Нет! Я буду знать, что делать, если он еще раз попытается.

— Нужно положить этому конец. Так больше не может продолжаться, — быстро проговорил Алекс, слыша шаги Сюзанны. — Завтра утром будь на поляне, и если тебя там не окажется, я сам приду за тобой.

— Генерал, думаю, нам пора возвращаться. — Муж хватится меня. — Обняв Джинни, она сказала: — Пообедайте завтра с нами.

— Это будет зависеть от Гилла, — ответила Джинни, обнимая Сюзанну в ответ.

— Тогда приезжай без него, — заявила Сюзанна с вызовом.

— Смотри, не говори подобных вещей при Роберте, — заметила Джинни с понимающим смешком, и Сюзанна улыбнулась слегка виновато.

— Нет, он не одобрит этого, и даже не представляю, что думает о нас с тобой генерал.

— Уверена, что генерал оставит свои мысли при себе, не так ли, сэр? — Джинни посмотрела на него и, совсем как прежде, вызывающе вздернула подбородок.

— Там, где это не касается его лично, госпожа, — ровно ответил он. — Но не рассчитывайте на его молчание, если будут затронуты интересы генерала.

Провожая их, Джинни задумчиво кусала губы. Алекс не собирался забывать об этом инциденте. И она по опыту знала, как трудно противостоять ему, когда он что-то задумал.

Она вновь убедилась в этом, когда на следующее утро пришла на поляну. Он беспокойно вышагивал, поддевая носком листья, лицо его было хмурым и не просветлело при виде ее.

— А, ты пришла, — коротко сказал он. — Я уже собирался пойти за тобой.

— Не говори глупостей, — сказала Джинни, гадая, собирается ли он вообще поцеловать ее. Подняв к нему лицо, она повелительным тоном произнесла: — Вы не собираетесь приветствовать меня должным образом, сэр?

Алекс притянул ее к себе, жадно целуя, прижимая так, словно хотел, чтобы она стала с ним единым целым и тем самым была бы защищена от посягательств мужа. Оторвавшись от ее губ, он продолжал держать ее в объятиях, всматриваясь в запрокинутое улыбающееся лицо.

— Ты ведь будешь упрямиться, да, Вирджиния? — Раздраженно покачав головой, он сказал: — Так я и думал.

— Только если и ты будешь упрямым, — ответила Джинни, привстав на цыпочки и целуя его в уголок рта, — Давай не будем омрачать драгоценные минуты спорами. — Она улыбнулась еще шире, глаза ее засияли. — Мне так нужно, чтобы меня любили.

— А я жажду любить тебя, — ответил он, развязывая ее накидку. — Надеюсь, что эта накидка достаточно плотная и не пропустит сырость. Позднее, опершись на локоть и лежа рядом с ней, он заметил:

— И еще кое-что необходимо изменить. Любовь под открытым небом прекрасна в разгар лета, но сейчас уже становится прохладно.

Джинни задумчиво нахмурилась.

— Может, мне стоит обратиться к вождю индейцев? У них в деревне есть пустая…

— Нет, это не годится. — Алекс заставил ее замолчать, приложив палец к губам. — Я не собираюсь прятаться в деревне индейцев. А теперь послушай меня, моя упрямая цыганка.

Джинни вздохнула:

— Да, наверно, мне придется тебя выслушать.

— Да, придется, — твердо сказал он. — В конце недели я еду с Робертом в Джеймстаун на сессию законодателей.

— Надолго? — спросила она, расстроившись.

— Наверно, недели на две, не дольше. И пока я буду там, я закажу нам места на корабле, отправляющемся в Вест-Индию.

— Нет! Не говори глупостей!

— Это не глупости. Может, ты все же окажешь мне услугу и выслушаешь меня? — Алекс подождал, пока она успокоится, и продолжил: — Я решил, что нам делать. Совершенно очевидно, что здесь мы не можем оставаться, да и в Англии будет не лучше. Не знаю, как бы я мог там сохранить наши отношения в тайне возникло бы много неприятностей, если бы тайное стало явным. Поэтому…

— Но, Алекс…

— Поэтому, — сказал он, закрывая ладонью ее рот, — мы отправимся в Вест-Индию, на остров Барбадос, поселимся там, и никто не будет знать, кто мы. Я куплю плантацию и…

Джинни несколько раз куснула его за ладонь, и он был вынужден убрать руку.

— Я тебя выслушала. Теперь ты послушай меня. Я не соглашусь с таким планом. Ты англичанин, твои корни слишком крепки, чтобы ты мог счастливо жить где-нибудь в ином месте. У тебя должны быть жена и дети, а не любовница. Да, я знаю, что такая правда причиняет боль, любовь моя, — сказала она более спокойно, увидев обиду в его глазах. — Но я не смогу жить, зная, что ты потерял, и, в конце концов, ты начнешь винить меня за то, что я лишила тебя всего, что принадлежит тебе по праву, за что ты упорно боролся.

— Ты так плохо думаешь обо мне, о нашей любви, чтобы поверить в такое? — Алекс вскочил на ноги.

— Не о тебе и не о нашей любви, просто я смотрю правде в глаза, — прошептала Джинни, тоже поднимаясь. — Прошу, больше не думай об этом. Будем довольствоваться тем, что имеем, пока не придет время тебе возвращаться в Англию.

— А если я скажу, что увезу тебя, хочешь ты этого или нет?

— Тогда тебе придется связать меня и заткнуть мне рот, — ответила она со смехом, который против ее воли прозвучал вымученно. — Представь, какой скандал начнется на корабле, когда…

— Хватит! Ты уже высказалась. Если ты находишь это забавным, то у нас явно разное чувство юмора. — Он поднял ее накидку и сильно встряхнул. — Надевай и отправляйся к своему мужу. Не хочу подвергать тебя еще большему риску.