Глава 11

Руфусу не требовался провожатый. Останавливаясь в заведении у Фанни, он всегда занимал одну и ту же комнату. Держа фляжку в зубах, он распахнул дверь в дальнем конце галереи, вошел внутрь и закрыл дверь.

Свечу он поставил на полке над камином, фляжку с вином — на маленьком круглом столике возле кровати и лишь после этого снял с плеч свою добычу.

— Я выиграла, — пропыхтела Порция, откидывая со лба влажные волосы.

— Спорный вопрос, — возразил Руфус и поцеловал ее в губы — жадно и в то же время ласково. Жесткие усы щекотали кожу. Точно так же, как это было и утром, — только теперь к ее ощущениям добавилось чувство неизбежности, прикосновения к тому, что принято именовать судьбой. Порция отвечала на поцелуй пылко, повинуясь пожару, все еще полыхавшему у нее в крови. Доносившиеся снизу выкрики и рев волынки по-прежнему будили в ней нетерпеливый трепет.

Она замечала лишь то, как удивительно пахнет его кожа, как ласково приникли к ней его губы и как вкус его языка смешался с пряным вкусом вина. Он погладил Порцию по спине, и она привстала на цыпочки, обняла его за шею и тесно приникла всем телом в ожидании новой ласки.

Руфус тихонько рассмеялся, не прерывая поцелуй. Широкая ладонь легла ей на затылок. Другой рукой он принялся вытаскивать из-за пояса свою рубаху, торопливо расстегнул ее и стащил с себя. Порция с возраставшим нетерпением гладила широкую спину и плечи Руфуса.

Он подался назад, чтобы снять сапоги, но Порция не отпустила его, со смехом заставляя возобновить поцелуй. Он засмеялся в ответ и прижал ее к себе еще сильнее. Его язык двигался все неистовее, проникая в самые дальние уголки горячего, жаждущего ласки рта, и она всеми силами поощряла это удивительное вторжение. Руфус кое-как стащил с себя штаны, в спешке зашвырнул их куда-то в угол.

В следующий миг его большие руки занялись застежками у нее на рубахе, торопливо пробежались по чувствительным грудям и снова вернулись на плечи, чтобы снять рубаху совсем. Она прижалась к его обнаженной груди, и соски мгновенно напряглись от неведомых прежде волнующих чувств. Она послушно отстранилась, позволяя Руфусу расстегнуть пряжку на ремне. Штаны легко соскользнули с бедер, и по всей коже побежали мурашки от прикосновений сильных загрубевших ладоней. Легким толчком он заставил Порцию опуститься на кровать: стянул с нее сапоги и не глядя швырнул за спину. Он так же ловко управился и с ее штанами. Только теперь Порция как-то отстраненно, краем сознания подумала, что же на самом деле происходит.

Если она и смутилась, то лишь на миг. Ибо понимала, что это может прекратиться, стоит лишь сказать слово. И понимала, что именно ее собственные поступки послужили приглашением для мужчины, который не знал, что сейчас лишит ее девственности.

А в следующий миг Порция забыла обо всем. Сильные ласковые руки осторожно двигались вверх по бедрам, поглаживая нежную чуткую кожу. Она почувствовала, как пульсирует средоточие ее женственности, готовое распахнуться, открыться навстречу чему-то неведомому, но до боли необходимому ей в эти минуты. Она смотрела в чистые, ясные, как летнее небо, глаза. Из синей глубины вопрошала сама душа. Вопрошала ласково и страстно. И несмотря на всю свою неопытность, Порция догадалась, что Руфусу необходимо увидеть и почувствовать ее ответное желание.

Она ласкала его, повинуясь голосу инстинкта, и под ее рукой мгновенно напряглось наполненное кровью копье, упершееся ей в пах и упрямо проникавшее все глубже и глубже. Порция прочла недоумение в его взгляде в тот миг, когда он наткнулся на нетронутый барьер ее целомудрия, и, прежде чем Руфус успел все осознать и остановиться, прижала его к себе что было сил. С потрясенным вздохом он рванулся внутрь, и в следующий миг не осталось ничего, кроме всепоглощающего чувства открытости: он заполнил ее целиком.

Но Руфус не позволил ей сполна насладиться каскадом новых, восхитительных чувств: он резко отодвинулся и тяжело рухнул на нее, задыхаясь и обливаясь потом. Порция с удивлением обнаружила, что теперь ее захватило щемящее чувство утраты: в ней осталась сосущая пустота, которую необходимо заполнить.

Опираясь на локоть, Руфус приподнялся и заглянул в ее лицо. Боль и недоумение от неожиданной утраты читались на нем ясно, как в детской книжке с картанками.

— Почему ты ничего не сказала? — Его голос звучал глухо и горько.

— Это не имело значения. И прозвучало бы совершенно некстати, — еле слышно пробормотала Порция, едва справляясь с нахлынувшим разочарованием. Ей хотелось плакать от неудовлетворенности, от привычного, но обострившегося вдесятеро на сей раз чувства отверженности и ненужности. — Ты разозлился? — Ее голос дрожал, готовый сорваться.

— Если я разозлюсь, тебе не понадобится об этом спрашивать, — сухо ответил он.

— Это не имело значения, — повторила девушка, с отчаянием понимая, что вот-вот разревется.

— Поверь мне, Порция, это имело значение. — Руфус откинулся на спину, причем его рука небрежно лежала у нее на животе, словно он позабыл ее убрать. — В мои привычки не входит лишать девушек невинности. Если бы я знал… — И он тяжело вздохнул. — Но откуда мне было знать?

— Неоткуда, — подтвердила Порция. Она прекрасно отдавала себе отчет, что в ее поступках, вполне соответствовавших поведению искушенной в любовных утехах особы, нельзя было заподозрить подвох. К тому же Руфус знал о ее прежней жизни. И о привычках отца.

Порция неловко отвернулась, чтобы украдкой вытереть набежавшие слезы об уголок одеяла.

— Если бы я знал, — настойчиво повторил Руфус, сев на кровати, — я бы вел себя иначе.

— И как же? — Мгновенно вспыхнувшее любопытство пересилило горечь неудовлетворенности. — Я всегда полагала, что для этого есть только один способ.

— Это верно. — Он протянул руку и ласково провел пальцем по ложбинке между невысокими холмиками нежных грудей. — Но остается масса возможностей проделать это более нежно.

Она ничего не смогла прочесть по его лицу и не имела понятия, о чем он толкует, однако легкий трепет предвкушения уже поколебал недавнюю обиду.

— Расскажи, что ты почувствовала, — попросил Руфус. Его большая ладонь целиком накрыла чуткую грудь.

Порция сосредоточенно нахмурилась, честно стараясь подобрать самые точные слова и в то же время чувствуя, как согревшуюся под ладонью грудь словно щекочут мурашки, а сосок против воли напряженно приподнимается.

— Это было… как будто не случилось что-то, что непременно должно было произойти.

— Так я и думал, — мягко рассмеялся он. — Бедный утенок. — И Руфус наклонился, чтобы губами пощекотать ей грудь. Его снова затопило удивление: какая нежная, гладкая у Порции кожа. Он словно касался волшебной тончайшей ткани, нетронутой, белоснежной в неярком свете свечи, Его язык коснулся бутона соска, и Порция встрепенулась.

Он заглянул ей в глаза и прочел огромное удивление. Дикое упоение танцем, забросившее их сюда, давно миновало, и ему на смену пришла нежность и неумолимое желание. Руфус опустил руку ниже.

Он осторожно погладил ее по животу — так, что у Порции захватило дух. Не в силах совладать с наплывавшей страстной истомой, девушка запрокинула голову. Чувствуя, как сильные пальцы скользят между бедер, Порция распахнулась навстречу, подавив трепетный нетерпеливый стон. Все тело молило о новых интимных ласках, и глаза снова стали влажными — но не от обиды, а от невероятного наслаждения.

Руфус целовал ее в губы, не прекращая ласки, и Порция невольно зажмурилась в ожидании недавно открывшихся ей вершин экстаза. Все тело горело как в огне, мышцы живота до боли напряглись, бедра сжали его руку, приподнимаясь от неистового, всепоглощающего желания достичь наконец-то вожделенной разрядки.

И вот, когда ее возбуждение возросло до предела, Руфус убрал руку. Ее тело словно пронзило болью. Она даже вскрикнула от горя, но Руфус легко приподнял ее одной рукой, а другой направил свое копье в открытые перед ним, молившие о соитии врата. Влажная, нежная плоть сомкнулась вокруг него, как перчатка, и Руфус припал к ее губам, невнятно бормоча какие-то ласковые слова, в которых в этот миг не было нужды.

Но он продолжал покрывать поцелуями ее лицо и поддерживал одной рукой под ягодицы, а другой ласкал ей грудь. Руфус чувствовал, как напрягается под его ладонями все ее маленькое тело, как послушно приподнялся чуткий сосок. Бледная кожа согрелась и покрылась испариной, а с полуоткрытых губ слетали слабые стоны. Он входил в нее осторожно, не спеша, вслушиваясь в то, как отвечает на это единение ее тело. А когда ее глаза и тело сами сказали, что готовы принять его до конца, Руфус дал волю своему желанию и его толчки стали сильнее и глубже. Маленькие ручки с удивительной силой вцепились ему в плечи. Порция громко вскрикивала, целиком отдавшись неистовой страсти.

Руфус что было сил прижимал ее к себе, пока не утихли последние судороги экстаза, и осторожно опустил на постель, когда на смену ослепительной вспышке пришли легкие волны блаженства. В этот раз он не торопился удовлетворить собственное желание и терпеливо дождался, пока распахнутся зажмуренные в экстазе глаза и в их изумрудной глубине зажжется огонь удивления. Она крепко поцеловала Руфуса в губы и улыбнулась. И Руфус был поражен — настолько прекрасной показалась ему Порция в эти минуты ни с чем не сравнимой близости и откровенности.

Медленно, медленно он начал двигаться, и ее лоно встрепенулось в ответ, лаская его, словно легкие крылья бабочки. Она еще раз поцеловала его в губы, а потом принялась ласкать, поражая неожиданным умением. Руфус напрягся что было сил и с тихим удовлетворенным стоном едва успел покинуть ее тело за миг до последнего взрыва страсти.

Порция лежала, обнимая возлюбленного за голову. Его тело бессильно распласталось на влажных от пота простынях, и долго, очень долго Руфус не мог отдышаться. Они лежали неподвижно, вслушиваясь в звуки веселья, не утихавшего в нижнем зале и не имевшего к ним теперь никакого отношения.

Наконец Руфус открыл глаза и приподнялся. Нежно погладил Порцию по щечке и спросил:

— Так-то лучше?

— Просто чудесно, — ответила она.

Руфус радостно рассмеялся и соскочил на пол, чтобы принести фляжку с вином. Отпив изрядный глоток, он поднес горлышко к ее губам. Она пила долго, с наслаждением, а потом откинулась на подушки.

— Похоже, что я все-таки нарушила договор, — произнесла она, лукаво хихикнув.

— Какой еще договор? — Руфус обнаружил, что не в силах оставаться равнодушным, когда она так мило смеется.

— Мы заключили договор с Оливией и Фиби, — с напускной торжественностью пояснила Порция. — Мы даже поклялись на крови, что не позволим превратить себя в обыкновенных женщин. Точно знаю, что под этим подразумевается и клятва никогда не вступать в брак, а вот насчет утраты девственности уверена не совсем.

— Что еще за Фиби? — недоуменно нахмурился Руфус.

— Это младшая сестра Дианы. Мы познакомились на свадьбе у Дианы и Като. — При воспоминании о том, что именно свело трех незнакомых девочек в одно место, улыбка Порции стала горькой. — Мы все чувствовали себя не в своей тарелке… забытыми и никому не нужными. В тот жаркий солнечный полдень между нами возникла некая связь. И трое изгоев нашли утешение, развлекаясь детскими фантазиями.

На протяжении последних часов Руфус впервые вспомнил о существовании Като Грэнвилла. Он напрочь позабыл, откуда в его жизни возникла эта девушка и что он собирался с ней сделать.

— Что с тобой? — встревожилась Порция, увидев, как помрачнел его взгляд и упрямо выпятился подбородок.

— Завтра нам предстоит нелегкий путь, — покачал головой Декатур. — Надо попытаться хоть немного поспать, несмотря на весь этот шум внизу.

Но залегшая между ними тень мгновенно притушила радость, и все внутри тоскливо сжалось от тревожного предчувствия. Наверняка ее болтовня напомнила Руфусу о Като Грэнвилле. Теперь она тоже вспомнила про него. Ведь она сама принадлежала к роду Грэнвиллов и только что совершила предательство, разделив ложе с Руфусом Декатуром. А Джек? Стал бы он считать ее предательницей? Не известно. Ее отец ставил собственные удовольствия превыше всего и никогда не ограничивал себя соображениями морали и принципов.

Тревога охватывала Порцию все сильнее. Что-то теперь с нею будет? Изменит ли эта ночь ее дальнейшую судьбу? А она сама — хочет или нет каких-то перемен?

— А мне не хочется спать, — заявила она, торопливо соскочив с кровати и пытаясь скрыть мрачные мысли под маской прежней беззаботности. — Да и волынка еще играет. Давай вернемся вниз. — С этими словами Порция принялась подбирать с пола разбросанную повсюду одежду.

Руфусу не хотелось вставать. Однако шумное веселье внизу должно помочь еще немного отсрочить возвращение в безжалостную реальность. Он проворчал:

— Тебя никак не угомонишь, — и тоже стал одеваться. Оставалось совсем недолго до рассвета, когда в заведении Фанни, пользовавшемся весьма сомнительной репутацией, наконец воцарилась тишина. Общий зал выглядел как после погрома: столы и скамьи опрокинуты, повсюду лужи вина и эля, по которым шлепают голодные псы в поисках съедобных объедков, нимало не обращая внимания на валявшихся где попало людей.

Руфус сдался одним из последних. Ему даже хватило сил разыскать Порцию, зябко скорчившуюся возле камина. Он отряхнул ее от золы, отнес наверх и старательно укрыл одеялом и только потом провалился в пьяное забытье. Через два часа отряду предстояло двинуться в дальний путь. Однако оба они давно стали взрослыми и привыкли сами отвечать за свои поступки.

В кабинет Като Грэнвилла постучали.

— Войдите.

Как это ни удивительно, перед ним предстала его старшая дочь. Грэнвилл уже забыл, когда она в последний раз сама старалась привлечь к себе внимание, и ему стоило некоторых усилий сохранить на лице обычную невозмутимую мину.

Оливия сделала реверанс и нерешительно замялась. Като машинально отметил, что девочка одета довольно убого. Кричащее желто-коричневое платье никак не подходило ее смуглому лицу и темным волосам. И тут до Грэнвилла дошло, что он забыл и то, когда в последний раз Оливия была вообще одета со вкусом. Он решил порекомендовать Диане снабдить падчерицу приличным гардеробом.

— Я очень беспокоюсь о П-порции, сэр, — наконец выдавила из себя Оливия. — Когда она в-вернется? — Темные глаза были полны тревоги и боли, а руки нервно комкали складки грубого платья.

— Мне трудно ответить тебе, дитя, — снисходительно промолвил Като. — Я и сам не знаю, что будет дальше.

— Н-но ведь это нечестно! — возмутилась Оливия, напряженно уставившись в какую-то точку за окном. — Это должна была быть я. И вы должны вернуть ее назад!

Като был в равной степени поражен и раздосадован столь необычной вспышкой у своей покорной дочери.

— Это тебя не касается, Оливия, — отрезал он. — И мне не нравится твой тон. А теперь ступай.

Оливия покраснела. Молча присела в реверансе и вышла из отцовского кабинета, пятясь задом. А потом долго стояла в коридоре, бессильно привалившись к холодной двери и приходя в себя. Потраченные на визит в святая святых ее отца остатки отваги пропали впустую — Като только разгневался еще сильнее.

Часы на башне пробили четыре, и Оливия с отвращением подумала о том, что в это время Диана ожидает ее в буфетной. Пропало несколько кувшинов с вареньем, и леди Грэнвилл прогнала из замка нерадивую буфетчицу. Она решила, что обязанности буфетчицы вполне сможет выполнять падчерица, которой будет только полезно освоить все, что необходимо знать рачительной хозяйке.

Неохотно оттолкнувшись от двери, Оливия побрела в сторону жилых покоев. Однако за первым же поворотом внезапно услышала:

— Да это, никак, наша малютка Оливия! Моя дорогая младшая сестричка!

Оливия испуганно подняла глаза. У нее упало сердце. Поперек дороги стоял не кто иной, как Брайан Морс, приемный сын ее отца. Значит, он все-таки приехал. А Порция похищена. Она обещала, что будет рядом с Оливией, но судьба распорядилась иначе.

Брайан Морс был довольно хлипким малым, с длинным худым лицом, маленькими карими глазами, холодными, как два камешка, и удивительной седой прядью волос, свисавшей на бледный узкий лоб.

«Порция ни за что бы не стала бояться», — подумала Оливия и сказала как можно увереннее:

— Я в-вовсе не ваша сестра.

— Ах, т-так в-вот м-мы какие с-сердитые? — грубо передразнил он, протянув руку, чтобы схватить Оливию за плечо.

Но та увернулась, прожигая его полным страха и отвращения взглядом.

— Не п-прикасайтесь ко мне:

— Да ты, никак, пляшешь теперь под новую дудку, младшая сестричка! — издевательски расхохотался Брайан.

— Нет! — Она неожиданно рванулась и проскочила у Морса за спиной, впервые в жизни больше всего на свете желая поскорее оказаться рядом с Дианой.

Брайан Морс не стал утруждать себя погоней и лишь проследил за ней с самодовольной ухмылкой. Она здорово выросла, даже стала походить на женщину. Такая высокая для своего возраста, с прелестной маленькой грудью. К тому же их короткая стычка в коридоре говорила о том, что девчонка осталась прежней пугливой тихоней, над которой так весело поиздеваться. А Брайан никогда не упускал возможности поразвлечься подобным образом.

Она никуда не денется… И улыбка Брайана стала еще шире при мысли о том, насколько уязвимее сделала Оливию пробуждающаяся в ней женщина. Если он не ошибается, четыре года назад достаточно было лишь пары слов, чтобы довести ее до грани истерики. Просто и весело — как будто отнять у ребенка любимое лакомство.

Молодой человек проследовал до кабинета Като, решительно постучал в дверь и вошел, услышав ответ.

При виде такого гостя Като даже привстал с кресла.

— Брайан, я так и не знал толком, следует ждать тебя или нет в сложившихся обстоятельствах.

— Эта война успела разрушить многие семьи, милорд. — Брайан, не колеблясь, пожал протянутую ему руку. — Но я уважаю ваше решение, хотя и не могу его принять.

— М-м-м. — Като в замешательстве жестом предложил Морсу сесть и уселся сам. В высказываниях его пасынка всегда трудно было к.чему-то придраться — такими они были скользкими. — Ох, прошу простить… — он вспомнил о долге гостеприимства и снова встал. — Выпьешь вина? — Из графина на столе Като наполнил два оловянных кубка и подал один гостю. — Надо полагать, твои слуги прибудут следом?

— Я приехал один.

— Вот как? — На лице Като отразилось недоумение. — В наши дни пускаться в дальний путь одному слишком опасно.

— Я здесь по личному поручению принца Руперта. — Брайан расплылся в довольной улыбке, отведав вино.

— Тогда лучше тебе о нем не распространяться, — отчеканил Като и спросил: — Как долго ты пробудешь у нас?

— Если мое присутствие нежелательно, вы можете сказать об этом открыто, милорд. — Брайану явно стало не по себе.

— Твое присутствие не совсем уместно в качестве роялиста, — неохотно пояснил Като. — Но как член моей семьи ты имеешь право находиться здесь столько, сколько пожелаешь.

— Мой визит носит исключительно светский характер. Я горю желанием засвидетельствовать почтение леди Грэнвилл. Мне до сих пор неловко, что я так и не смог присутствовать на вашей свадьбе.

Като отпил вина и кивнул. Ему было отлично известно — хотя Брайан мог о том и не знать, — что пасынок не присутствовал на свадьбе, потому что сидел в парижской долговой тюрьме.

— Я только что столкнулся с Оливией, — заметил Брайан. — Ни дать ни взять настоящая юная леди. Совершенно не похожа на ту малютку, которую я запомнил по последнему визиту.

— Да, — мрачно подтвердил Като. — Совершенно не похожа. — Он позвонил в колокольчик. — Тебе наверняка не помешает отдохнуть и переодеться с дороги… А, Бейли, проводи мистера Морса , в комнату для гостей и приставь к нему кого-то из слуг на время визита.

Слуга почтительно поклонился и встал возле Брайана, чтобы открыть перед ним дверь.

— Я сам провожу тебя к леди Грэнвилл, как только приведешь себя в порядок, — пообещал Като.

Наконец-то дверь кабинета закрылась за нежданным гостем. Маркиз задумчиво вертел в пальцах гусиное перо. Какого черта нужно этому типу на самом деле? Или ему приказано шпионить для принца Руперта? Он легко может подсчитать силы собранного в замке ополчения и определить его готовность вступить в войну. Но Като давно не делал из этого тайны. И вряд ли роялисты извлекут большую пользу из того, что успела узнать вся округа.

Иное дело, если им удастся пронюхать о сокровищах, припрятанных в подземельях замка Грэнвилл. Нельзя позволить им догадаться об истинных размерах суммы, собранной для парламента. И когда настанет пора переправить деньги по назначению, Брайана Морса следует во что бы то ни было удалить из замка.

Като с легкой улыбкой вновь протянул руку к кубку. Вряд ли его улыбку можно было назвать приятной. Отослав парламенту все деньги, маркиз убьет двух зайцев. Ведь Руфус Декатур давно из кожи лезет вон, стараясь наложить лапу на отцовское наследство, чтобы обратить его на пользу королю. И разве он не пойдет на все что угодно, лишь бы заполучить богатства, припрятанные в подземельях у Като? Такая приманка наверняка приведет Руфуса Декатура прямо во двор замка Грэнвилл. И если только Джеково отродье действительно невинная жертва в когтях у алчного разбойника, она получит свободу, когда Като поймает ее похитителя.