Люсипаф

      * * *
      Утром тетя Пальмира проснулась и почувствовала, что на пояснице у нее что-то висит и тянет книзу. Она попробовала встать. Пожалуйста! Но висит и тянет! Тетя струхнула.
      - Неужто порча? - проговорила она, и испугалась самого уже только слова.
      Пафнутий разговаривал в прихожей по телефону. - Да вы поймите, надо срочно! Она на недельку только приехала. Что? Понимаете! Конечно, серьезный случай! Стал бы я вас пустяками отвлекать. Нет, очень и очень серьезно! Договорились. Все. Будем. Гуд. Бай. Да, а смотрели вчера? Три ноль. Как они! Ну, ладно. Все.
      Тетя, обычно ничего не соображая спросонок, кроме как сбегать до ветру, сразу вдруг пришла в себя и струхнула еще больше.
      - Вот так-так, - опустившись на кровать и раскачиваясь из стороны в стороны, тупо повторяла она, - вот так-так.
      Пафнутий толкнул дверь, просунул в щель голову и чуть не защемил себя. Так он хотел одновременно и помочь тетушке и в то же время захлопнуть дверь, чтобы не видеть леденящего сердце зрелища. Тетушка, его веселая родная тетя Пальмира, сидела взлохмаченная с синими глазами величиной в пятак на кровати и, раскачиваясь как полоумная приговаривала, будто баюкая ребеночка:
      - Вот так-так, вот так-так, моя маленькая, вот так и так.
      Пафнутий подошел к тете, попытался улыбнуться и, посмотрев на тетю, подумал: "А вдруг поздно?"
      - Ну шо там, Вадичка? - опомнилась тетя и пригладила свои растрепавшиеся патлы. - Будем лечиться?
      - Конечно! - обрадовался такому повороту Пафнутий. - Я уже все устроил. Позавтракаем и поедем. Натощак нельзя.
      - А хде хучь она у меня, Вадичка висит, проклятая? - с последней надеждой еще спросила тетя.
      - Как у всех - на позвоночнике, только глубоко внизу, почти у попы, так что тащить долго придется. Ее через голову снимают.
      - Так я и знала, - потеряв последнюю надежду железно отчеканила тетя.
      "Значит не лажанул. Значит точно есть, родимая! То есть проклятая! Значит, Влад, вперед! Еще посмотрим, кто кого!" - сражался неизвестно с кем Пафнутий.
      - Пойдем, тетя, пойдем. Умоешься, позавтракаем и поедем. Люси уже чаек заварила, - и он помог тете приподняться и проводил ее в ванную.
      Люси как увидела, проходившую мимо тетю, чуть ли не зажмурилась от радости - такая произошла перемена в ней за ночь, просто другой человек: больной, спокойный, безнадежный.
      "Вот так-так!" - подумала, гордо поднимая голову, Люси, а Пафнутию послала такой взгляд победительницы, что тот не знал, куда ему теперь двинуться: в ванную ли, на кухню или сразу под землю.
      - А, шо я тебе ховорила?! - подскочила к мужу Люси. - Вишь, какая она больная, идти даже не может.
      Тетя же, закрыв дверь в туалет, пустила горяченькой водички и, охватив стоявший на раковине стакан со следами напомаженных губ свояченницы, приложила его донышком вплотную к двери, а к отверстию припала ухом, и превратилась в слух.
      На кухне шептались, но конкретно разобрать нельзя было ни слова. Люси что-то шипела, Вадичка дакал. "Проклятая вода!" - сообразила тетя и закрыла кран. Но на кухне все уж было разрешено, и зазвенела посуда. Тетя Пальмира вяло оторвалась от слухового оконца и начала тщательно намыливать лицо и голову. А в пояснице все тянуло и звало: "Книзу, книзу!"
      * * *
      Маргинальный Морг расставил перед собой фотографии и начал беседу. Темой сегодня он избрал свое грядущее выздоровление.
      - Что, грядет мое выздоровление? - обратился он сначала к перекошенному лицу черно-белой загибающейся по краям Люси.
      - Захибай, Люси, не захибай, куды тут денесси... Нет-нет, Владик, я уж как-нибудь на своих двоих выберусь. Верю, верю - аура зеленая, на позвоночнике висит, да теперь уж все равно к выздоровлению.
      Маргинальный Морг закатил вдруг глаза, зажал нос и спустя секунду взорвался. Из ушей, изо рта, из глаз полетели бесчисленные пузырьки и лопались весело и громко вокруг умственного центра Маргинального Морга.
      - Подтверждаю! - утирая слезы, с удовольствием проговорил Маргинальный Морг.
      - Спасибо, Дима, спасибо, о-ох! Зигфрид стоял посреди степи, глядя в лицо беспредельному простору северного сияния, и ловил все отблески неба в свои раскосые карие очи.
      - Всем спасибо. А где же вы? Люси, Владик, Фока, Юра, где вы? А-а, я вас повалил... - Маргинальный Морг принялся расставлять упавших и отлетевших на безопасное расстояние собеседников. - Взрывная волна взорвалась и связь оборвалась. Взрыв на я, взрыв на ты, вол дай... - закапывался в работе над словом Маргинальный Морг.
      Фефела в летней маечке улыбался, стоя на водонапорной башне, обтрепываемый со всех сторон ветром. Маргинальный Морг поклонился:
      - Чаю, может быть? Нет? Ну, на нет и суда нет... Пафнутий, обняв гитару, как недоеденную баранью ногу, хохотал прямо в объектив, а глаза глядели будто бы в обратную сторону,то есть на его же собственное изображение.
      - Владик, ты что? Я сегодня, правда, не готов... Опять ты ничего слушать не хочешь, - вздохнул тяжело Маргинальный Морг.
      - Ну а ты, Люси? Что же тебя перекосило-то всю? Ты ж радоваться должна...
      Люси загибалась по углам прямо на глазах. - Что за черт! - Маргинальный Морг взял Люси и, положив в книгу, захлопнул ее внутри. Руками он почувствовал, как Люси там в глубине, под корешками обложки, между сотен листов разгладилась, выпрямилась и перестала рожиться. Не сразу, конечно, но процесс пошел.
      - Ты, Фокочка, - ласково продолжал, потирая здоровое колено Маргинальный Морг.
      Лопоухий не любил фотографироваться, и принес Маргинальному Моргу свою детскую фотографию. И хотя лицом он ничуть не походил на сфотографированного ребенка, сомнений это фото в подлинности ни у кого бы не вызвало. На бельевой веревке среди сотен дырявых подштанников и маек раскачивался, пришпиленный за уши карапуз и орал, что было сил.
      "Кто тебя так?" - спросил, помниться, у Лопоухого Маргинальный Морг, когда тот принес ему фото.
      "Да, прадед", - неохотно ответил Лопоухий. - "Говорит, что самого главного на всех моих изображениях и не видать. А ты, - говорит, - через свои уши всемирно известным сделаешься, как Рентген. Повесил и снял. А его потом самого пранцы живьем съели прямо в Рентгенном аппарате. Открывают аппарат, а деда нет. Даже пуговички не нашел!"
      Маргинальный Морг так расчувствовался, глядя на эту фотографию, что даже ухватил палочку и пристукнул ею убегавшую каракатицу, ну, что в ваннах обычно живут, а тут она у постели Маргинального Морга гуляла и угодила, белая, под резиновый сапожок костыля. Что ж...
      - Смеюсь я, смеюсь, Юра, - разглядывал мясо ванной каракатицы Маргинальный Морг, переворачивая труп палочкой, как в лесу на прогулке, около муравейника, скажем. - Да, так и не досмеюсь вот все!
      Подруга, скрестив обе руки пониже пояса, вытягивалась во весь свой хрупкий скелетик и делала ротиком "О". Выходило, действительно, по-женски. Никаких претензий.
      Женечкиной фотографии у Маргинального Морга не было. В принципе она уже была у него, но Подруга прокралась то ли ночью, то ли как и... любовь творит чудеса!
      Маргинальный Морг кончил свою речь, убрал руку со здорового колена, палочку засунул под подушку, и, зевнув сладко и глубоко, отошел ко сну.
      А в это время в двери к Маргинальному Моргу стучался сон. Он снежной каракатицей несся по Тирольским Альпам на крепких стеклянных лыжах, и пылища завивалась за ним столбами Геракла. Сонная синева Средиземного морского бассейна рассеивалась, и Маргинальная каракатица вылетела в альпийское голубое небо, как фонтан из китовой дырки. Дышало теплое солнце и прыгали оголтелые зайчики, ослепляя и веселя. Маргинальный Морг отцепил стеклянные гири и совершенно спокойно, как Заратустра, начал подниматься вверх. В это время сон хлопнул дверью и, уходя, поднял Маргинального Морга чуть ли не на ноги. Маргинальный Морг сунул быстро руку под голову.
      - Фу-у! - вырвалось у него. Палка была на месте. - У-ф-ф! - запыхтел Маргинальный Морг и начал приподыматься. А вокруг, приготовившись слушать лихие похождения Маргинального Морга, раскинулся фотографический бивуак.
      * * *
      Когда тетя вышла от целителей, она почувствовала необыкновенную легкость и весну. Снег еще кувыркался маленечко в воздухе, но сапоги уже вовсю набухли от просочившейся внутрь воды, да к тому же и синицы дрались из-за сухарика прямо под ногами. И тетя сразу захотела поделиться своей радостью со всем миром. Но кто ей мир? Конечно, Шурюпинское - пусть с непролазной грязью, с невероятной вонью, но родною, к тому же и она там со своей историей, как снег на голову.
      - Я, Вадичка, уже поеду теперь. После такого оправиться надо, да и воздух здесь не тот, шо у нас. Машины, заводы, людей только и тех шесть миллионов.
      - Правильно, это правильно, - понимающе кивала Люси. А неуспевшему опомниться от процедуры Пафнутию, Люси уже приказывала:
      - Ты сейчас поедь, Влад, на вокзал и купи тете самый лучший купэйный, да на скорый какой-нибудь, ростовский. Да, тетя Пальмира?
      - Правильно, Люсенька. Вадичка, помохи уж мне до конца, если начал... Я тебе так блаходарна! - по щеке тети скользнула слезинка.
      - Конечно, тетя! - чуть не закричал Пафнутий, посмотрел на часы, и зашагал в метро.
      Вечером Пафнутий и Люси посадили тетю Пальмиру в сидячий вагон, останавливающегося чуть ли не у каждого встречного и поперечного столба поезда, сделали тете ручкой, и счастливые по различным причинам вернулись на свое теплое и скрипящее ложе Гефеста.
      * * *
      - А вот и я, Юра! - как будто неся исцеление Маргинальному Моргу воскликнула бодро с порога Люси.
      Маргинальный Морг повернулся в ее сторону и с ужасом смотрел, как десятки бесов вваливаются, давя один другого, с бранью, визгом, хихиканьем с лестничной площадки в открытую дверь его квартиры. Он подпрыгнул на лежаке, и, замахав руками, заторопил Люси:
      - Закрывай, закрывай скорее дверь! - Юра! - начала Люси и не думая этого делать. - Как у тебя смердит! Пусть хоть проветрится. Шо у тебя здесь хниет, хде?
      Люси демонстративно распахнула дверь. Вся лестница, насколько хватало глаз Маргинального Морга, кишела бесами.
      - Закрой дверь, Люси, я тебя молю! - неожиданно захныкал Маргинальный Морг.
      - Ну хорошо, хорошо! - Люси подошла и хлопнула дверью, угодив прямо по морде лезшего сверху образовавшейся пробки, дюжего беса. - Тогда открою окно!
      "Ну напустила!" - с ужасом разглядывал свои темные углы Маргинальный Морг, и слушая, как бесы там в углах расположились и ворочаются, скрипят, шелестят. - "Ну, как я теперь?! Облепят астральное тело, полетаешь тогда!"
      Люси направилась к окну. - Влада сегодня не будет! - объясняла она свой одиночный визит. - Слава тебе Господи! - шептал Маргинальный Морг. - Он исцеляет! - грозно произнесла Люси. - Очень тяжелый случай. Внутренняя порча. Не как у всех на астральном теле, а прямо на земном, представляешь?!
      - А-а, - Маргинальному Моргу было уже не до чего.
      "Как их теперь извести? Причем столько! У меня и свечей не хватит! И почему они все ко мне? Медом я что ли намазан?!"
      А Люси бегала по квартирке, убирая всякий пылящийся мусор, гремела на кухне тарелками, стряпала и что-то кричала Маргинальному Моргу, думая, что веселит его лежачую душу.
      Однако Маргинальный Морг ничего не слышал. Он так старательно прислушивался к звукам копошащихся бесов, что не заметил, как его собственное астральное тело выскочило из границ земного, взобралось на высокий подоконник распахнутого окна, откуда влетали в квартиру ароматы Парнаса, и, дразня, вытаскивало черных невидимых бесов из копошащихся углов на свет Божий. Вот, громадная туша одного из них, вероятнее всего главаря, ринулась, как бык на тореадора, на Астрал Маргинального Морга. Легкий вскок! В сторону и туша с шелестом покатилась вниз. А тореадор снова распахнул свой красный козырь и, танцуя на подоконнике, выманивал одного за другим мохнорылых бычков и умело расправлялся с ними, вылетающими, как пробки шампанского,из распахнутого окна Маргинального Морга.
      Люси, изготовив брюкву с хрюквой, облизываясь, как перед ребенком, внесла эту стряпню в комнату.
      - Ах, вкуснятинка, Юра! - поеживаясь, ставила она на завафленный столик возле лежбища тарелку. - Ах, брюквица!
      Маргинальный Морг, увидев жрачку, схватил ложку и пошел на брюкву.
      - А чего это так холодит? - оглянулась Люси. - Да шо ж ты, Юра, окно раскрыто, а ты молчишь!
      Она дотронулась до лба Маргинального Морга: - Вон ты какой холодный!
      Холодный, холодный! - повторял с набитым ртом Маргинальный Морг. - И холодный, и голодный! - Ну, холодный! - Люси умилительно поправила салфетку. - Кушай, кушай, ишь, прохолодался! Маргинальный Морг уплетал брюкву, хрюкву и шотландские рогалики, посыпанные маком и изюмом. Уплетал он их за обе щеки, и шум от этого стоял такой, что если и зашурши сейчас бесы по углам, все одно ничего этого услышать было бы невозможно.
      Люси тоскливо отвернулась и обвела комнату взглядом. "Такую квартиру и так засрать!" - негодующе думала она. - "Ну, за шо ему, борову лежачему, такие хоромы! И вонь, какая вонь!"
      - Юра, может быть все-таки откроем дверь, ведь ты весь потный! - попыталась что-нибудь изменить Люси.
      - Н-н-н, - замотал головой и ложкой Маргинальный Морг.
      - Ну ешь, ешь, ладно! - Люси благородно отступила на несколько метров и завернула на кухню.
      Астральное тело хотело было мигом выскочить из недр Маргинального Морга и продолжить корриду. Но не тут-то было. Через жующую голову Маргинального Морга пройти не представлялось возможным. Астральное туда-сюда, влево-вправо, нет хода! Плотная завеса и непроходимые брюквенные заросли. "Как в джунглях!" - отчаянно подумало Астральное, и залегло на свое глубокое дно.
      А Люси, распираемая любопытством, подошла к холодильнику и распахнула дверцу. В холодильнике было почему-то темно. "Пошарю рукой, может, чего и скоммуниздить удастся!" - заговорщически облизнулась Люси и протянула в темноту руку. Из глубины холодильника что-то зарычало и даже, ей показалось, что завозилось и перевернулось. Люси отдернула руку и быстро хлопнула металлической дверью.
      - Реакция есть, дети будут! - побледнев похвалила она себя.
      "Ну его к черту, этого Юру, с его бешеной квартирой, додежурить, да и задать драпака! Пусть Влад сам сюда ходит. Черт знает хто в холодильнике сидит!" - дрожала от страха Люси, отступая из кухни.
      - Люси! Дверь щелкнула, и на пороге вырос Пафнутий. - Влад! - закричала Люси. - Вот здорово! - Тсс! - приложил Пафнутий палец к губам.- Юру разбудишь! - А он спит уже?! - фыркнула Люси, и погладила мужа пониже пояса. Пафнутий выхватил из кармана руку, полную ассигнаций, и закружился чертом этаким по кухне, чуть ли не с казацким чубом на голове. Он стремительно распахнул холодильник, Люси успела только ахнуть, но там все было в порядке: свет заливал белое металлическое чрево. Пафнутий выхватил бутыль лимонада, открыл и опрокинул ее в свое горящее с похмелюги горло.
      - Ф-ф-у-у! - выговорил он и обнял прижавшуюся к его груди счастливую Люси.
      В дверь входил Лопоухий. Начиналась его смена.
      * * *
      Фефела сидел в стеклянной будочке на самой верхотуре и мечтал. Ему казалось, что он, регулируя хлорид в голубой воде вверенного ему на сутки бассейна, перегнул слегка палку. И вместо дозволенных пяти единиц по осциллогграфу поставил пагубных шесть. Тотчас людишки, махавшие там внизу ручками и ножками, всплыли, как рыбы, белыми своими брюхами вверх и мирно, успокоившись, покачиваются на гладкой поверхности смертельно отравленной влаги. Но это была только греза. Хоть и сладкая, но греза... Фефела счастливо вздохнул и, вытащив морской бинокль, принялся разглядывать пловцов.
      Зигфрид махал руками и летал, как пирога, от бортика к бортику.
      - Здоров, бык! - удовлетворительно проговорил Фефела.
      Между тем он перевел бинокль чуть правее и поймал на мушку Люси. То утопая с головой, то снова выныривая, она добралась до мелкого места, дотронулась ножками дна и первым делом поправила свой бюст, мягко погладив огромные, стянутые купальником шары.
      - Хороша! - ухал Фефела. Люси помахала кверху рукой. Фефела же, не убирая бинокля, поднял вверх руку и ответным жестом показал ей на десятиметровую вышку. Люси покрутила возле виска пальцем и пошла, крутя формами, в душевую. Зигфрид все резал водные глади отведенной ему на весь вечер дрожки. Больше внизу на сегодня ничего интересного не было, и Фефела перевел бинокль вверх. Там, за стеклянной крышей лежала вот-вот народившаяся луна, острая и прозрачная, как серебряные сброшенные рога. У Ферсита такие висели в спальне. Ферсит шатался по лесу, шатался, да и набрел на рога. Он даже кричал, что теплые еще были, когда он их с земли подобрал и, мол, в крови даже. "Вот-вот, собака, скинул!" - ликовал Ферсит, приколачивая рога над своей кроватью. Но те, Ферситовы рога сорвались как-то ночью и настучали Ферситу по шапке, так что пришлось в реанимации полежать с открытой травмой черепа. А эти висят. Да еще и светятся как алмазные нити, прозрачно и ярко! Фефела сосредоточился, напрягся, почувствовал, что поднимается над полом и, не сдерживая отделяющуюся субстанцию, с животным страхом замер. Перед линзами порхнула тень, и в мгновение ока под серебряною лунною тиарой, улыбаясь и ликуя во весь свой рост, появился Фефелин Астрал.
      А сам Фефела, сжимая руками бинокль, жадно пожирал глазами собственное свое коронование. Там ему начали уже отдавать почести. Полярная звезда одела коронованного Вождя в серебристую ткань...
      - Ты шо, Славик, спишь? - толкала Фефелу Люси. - Сла-а-вик!
      Фефела вздрогнул. Астральное тело кубарем, чуть ли не разнося в пух и прах стеклянную крышу бассейна, скатилось в будку и скрылось от непосвещенных глаз гостьи в бренную оболочку.
      - А-а, Люси! - натянул улыбку Фефела. - Ты что? - Да хочу посмотреть, как ты тут! - начала безапелляционно осмотр кабины Люси. - О! И телевизор! Маловат, правда! Бинокль. Хорошо устроился! Хм - и диванчик!
      Люси как-то боком посмотрела на Фефелу и плюхнулась на диван. Зазвонил телефон. Фефела поднял трубку.
      - А, привет, Владик! Да, здесь! Даю! Люси аж всю передернуло, перевернуло и подкинуло. Но все это она сумела изобразить так, что бросилась к аппарату, где на другом конце провода маячил в телефонном тумане ее муж.
      - Вла-ад! - нараспев по-лисьи зашептала Люси. - Конечно, любимый, конечно! Я беху!
      Она отдала трубку Фефеле, махнула рукой и полетела, не оглядываясь, вниз, играя на бегу тугими шарами.
      - Да Владик, я слушаю! Да, уже ушла! Нет! Ну, пока!
      Фефела бросил трубку и посмотрел наверх. Там все было кончено. Облака, облака и облака.
      * * *
      - Тебя что-то последнее время не поймать было, - раскуривая трубочку, выговаривал, попыхивая, Лопоухий.
      - Тетка приезжала, - сосредоточенно глядя перед собой, повествовал Пафнутий. Он задержал на секундочку дыхание, подождал пока вокруг Лопоухого рассеется дым и торжественно выдал:
      - Порчу снимать! - Ну и? - отреагировал Лопоухий, пыхтя и снова исчезая в сизой мути табачного дыма. - Будет жить! - уверенно вынес приговор Пафнутий. - Может быть, даже дольше, чем мы с тобой. "Вот люди! - пыхтел трубочкой Лопоухий , - Раз, два и готово! Все делом заняты! А тут не знаешь с чего начать".
      Здесь мысль его оборвалась и он исчез в клубах табачной ауры.
      Пафнутий, как человек энергетический, к куреву относился крайне отрицательно. Хотя, с другой стороны, как христианин, к людям Пафнутий относился очень хорошо. Расщепляемый сейчас этой антиномией, Пафнутий потоптался перед Лопоухим, подождал, пока тот появится из-за завесы и бодро попрощался.
      - У-у! - промычал в ответ Лопоухий и сосредоточенно запыхтел.
      Вынырнув из ядовитых паров табака, Лопоухий словно опомнился и побежал догонять Пафнутия.
      - Владик, а ты сейчас чем занят? - окликнул Пафнутия Лопоухий.
      - Сейчас я иду в церковь! - значительно произнес Пафнутий.
      - А-а! - неопределенно протянул Лопоухий. - А возьми меня с собой, Влад, я никогда там не был.
      - Ну, конечно, пойдем! Там отец Петроний, такой славный батюшка, так служит, закачаешься!
      - А что сегодня праздник какой? - по-детски любопытствовал Лопоухий.
      - Сегодня праздник всеобщей любви и всепрощения! - улыбнулся Пафнутий и почувствовал прилив нежности к Лопоухому.
      Он уже с утра пребывал в состоянии любви и всепрощения ко всему миру. В очереди, где он очутился, чтобы купить молочка на разговление, его так обругали, что другой плюнул бы, крикнул: "Да ебись ты колом!" и убежал. Нет. Пафнутий стоял, и, переминаясь с ноги на ногу, перепуская через себя железную брань хозяек, чувствовал, что любит их божественные яркие субстанции. Попадись ему сейчас хоть сам Сатана, Пафнутий скрепился бы и произнес:
      - Я люблю тебя! Сатана сразу бы раскаялся и бросился бы на грудь Пафнутию, обливаясь горючими слезами. "Потому что любовь всемогуща!" - чувствовал Пафнутий.
      Они подошли к церкви. На паперти сидел юродивый и, задрав вверх голову, просил у Бога копеечку. Пафнутий с сострадательной миной уже полез в карман, как калека вскочил и начал размахивать костылем перед его лицом. Он не просто размахивал, а еще и кричал, что на Пафнутии весь легион бесов, тех самых, что в свином стаде сидят, и что храм Божий не морская бездна, чтоб сюда с откоса...
      Пафнутий, сначала улыбаясь, отошел, а потом, печально глядя на юродивого, говорил тихо, будто про себя. Но Лопоухий слышал:
      - Эк, брат, как тебя нечистый в оборот принял. На благочестивых прихожан, любимый, такую скверну несешь. И как Господь попускает?!
      Своими совершенными звукоуловителями Лопоухий слышал одновременно и другое. Естественно, что на такой шум сбежались с окрестных скамеек вертящие клубками старушки. Они еле слышно, крестясь, шептали:
      - Сережа зря кричать не станет. Он от Бога помазан храм Божий охранять от нечестивых. Вон, на Страстной такого черта из-за Николая Чудотворца вытащил - все свечи разом потухли, а смердело...
      Пафнутий между тем не знал, что делать. Юродивый не унимался:
      - Мать Богородицу, заступницу нашу призываю на брань с тобой, сарацин!
      Бабки неистово крестились, забыв про свои клубки, которые катались сейчас вольно по песку и играли разноцветные свадьбы.
      - Он, что, белены объелся?! - испуганно посмотрел на Пафнутия Лопоухий.
      - Да нет, - отвечал тот, разворачиваясь. - Его Лукавый попутал. Он сам не виноват, я его даже люблю.
      Лопоухий недоверчиво оглянулся на Сережу. - А бабки? - Они тоже хорошие. Все, как одна, богомольные! "Эти особенно!" - оглядывался на серо-коричневую свору старух Лопоухий. Он слышал, как они, вконец осмелев и приняв сторону юродивого, покрикивали:
      - Молодец Сережа! Ишь, басурманы, накануне Светлого праздника храм поганить!
      Сережа под одобрительный бабий гул ходил по паперти гоголем и широко крестился. Он даже забыл о деньгах, и просто кланялся полезшим под гул колоколов в церковь старушкам.
      - Пойдем в другую, Владик! Что на этой свет клином сошелся? - внес предложение Лопоухий.
      - Нет. Это уже Бог против, чтоб мы сегодня под сень его храма вступили. Сейчас домой и на колени! Так, что давай!
      - Ну, давай! - ударили они по рукам, и Лопоухий, набив трубку, с удовольствием запыхтел на ходу.
      * * *
      - Я автобиографию Нерона пишу... - грязно выругался в адрес своего героя Фефела. - Трудно! - О-го! - поднял еще повыше сломленную ногу Маргинальный Морг. - А причем тут его матушка? - Так а кто же причем? У него в квадрате все три шестерки и уместились! - Где уместились?! - В квадрате. Мамина одна, папина, соответственно, и третья, может быть и от собаки. От собаки? - дрожа, хватался за мысль Фефелы Маргинальный Морг. - А что за квадрат? - Да, элементарный квадрат. Раз, два, три, четыре и до девяти. Ты когда родился? - А что? - замер Маргинальный Морг.
      Квадрат свой хочешь посмотреть? - нетерпеливо привстал Фефела. - Да! откровенно выдохнул Маргинальный Морг. - Ну, вот мне и нужна твоя дата рождения! - А, - Маргинальный Морг назвал. - Ну, вот, - уверенными движениями чертил Фефела схемку. - Теперь считаем. - Deutshe Soldaten... - мычал он еле слышно. - Deutshe Offiziеren! Маргинальный Морг, не разобрав слов и не уловив мелодии, попытался подтянуть, но Фефела, оставив арифметику, как-то пристально взглянул на Маргинального Морга и припечатал его к лежаку.
      - Ну, обычная ситуация, - выносил он приговор. - Чуть ли не каждой твари по паре. Я так и думал.
      - Почему? - Ну, так, - ушел дипломатично от ответа предсказатель. - А посмотреть можно? - не веря в такую кондовую ординарность своей натуры, сунулся Маргинальный Морг.
      - Пожалуйста, - пьяно протянул листок Фефела. Маргинальный Морг погрузился в арифметику и секунд через десять вынырнул из ее глубин: - Так здесь ошибка... - Где?
      Десять да восемь, сколько будет? Восемнадцать? - Ну?! - А тут двадцать два стоит. Вот. Тогда картина иная. Да и число у меня не десятое, а девятое. По Гринвичу?
      - Ну, да, по Гринвичу! - набирал паритета Фефела. - Тогда, действительно интереснее.
      - А-а, - приподнял больную ногу Маргинальный Морг.
      - Правда, безрадостно, - щелкнул пальцами Фефела. - Еще четыре раза кармироваться придется. Усиленная судьба на восьмерках.
      - Ну и что? - Ну, и карма, - заявил безапелляционно Фефела. - Так что... Может быть Чайковского? - сделал паузу он. - А то в горле что-то...
      - А, конечно, поставь воду. Я-то... - и Маргинальный Морг чуть ли не покачал больной ногой.
      Фефела вышел на кухню. За окном смеркалось. Звездочки вспыхивали в успокаивающемся небе и совершенно отчетливо складывались в собачью голову.
      - Вот она тебе и нацепила третью шестерку, Август!
      Чайник тем временем наполнился, и вода полилась через край.
      * * *
      - Тетя, тетя, как же ты так, раз два и в дамках, - сокрушался Пафнутий, невольно вспоминая тетино выражение, когда они часто бывало стучали в шашечки. Потом разойдутся в Чапая и давай щелчками сшибать друг дружку. Тетя всегда выигрывала. И вот, тут, бац-бара-бац!
      "Эх, жизнь! - сокрушился вконец Пафнутий. - Ехал грека через реку... Как я без тетки Пальмиры? Надо хоть погребение на себя взять. Я же единственный родной человек! Люси еще, правда, но она ее не знала так хорошо. Нет, надо одному ехать!" - твердо решил наконец эту проблему Пафнутий и, подойдя к дому, знал уже, что ему делать дальше.
      Люси, как всегда, крутилась на своем пианическом стульчаке и плевалась в разные стороны подсолнуховой шелухой.
      - Тетя! - входя, произнес Пафнутий. - Шо? - выскочила, как пружина, из стула Люси. - Коня кинула, - растерянно проговорил целитель. - Как? - опешила даже Люси. - Как, как? Каком! - взорвался Пафнутий. Но Люси не отступала. Она выхватила у Пафнутия из рук телеграмму и прочла: "Тетя Пальмира приказала всем долго жить. Шурюпинцы"!
      "Шурюпинцы!" - усмехнулась про себя Люси. - Ты шо, Влад, - начала она свой дипломатический вояж. - Ты шо же ее?.. - Что я ее? - нервничал Пафнутий. - Ты шо ее в жертву? - робко пока, но уже наступала Люси. - Что в жертву? - крякнул вдруг Пафнутий и опустился на табурет, как будто б наполовину расколотый.
      "Ну, чурбан!" - мелькнуло у Люси. - Ты что ее в жертву принес?! - ударила она в упор. - Кому в жертву? - сдавал Пафнутий. - Знаешь ты, кому! развернулась на своем пианическом стульчаке Люси. - Богу что ли? - решился выговорить Пафнутий. - Да нету Боха, Влад, нету никакого Боха. Тебе сколько лет, идиот? - Подожди, Люси, - начал было он. Но Люси перехватила инициативу, целясь и попадая в яблочко. - Астралу в жертву, Влад. Астралу тетю ты и заклал! - Откуда ты знаешь это? - раскалывался все больше чурбан Пафнутия. - Ха, ты шо ж думаешь, я слепая? Нет, брат ты мой, я - зрячая! и Люси подняла руки, крутанулась на резьбе стула, и, оказавшись лицом к окну, тихо и сильно произнесла:
      - Прими и освяти нашу первую жертву, тетю Пальмиру!..
      - Не убивал я тетю! - закричал Пафнутий. - В руках своих, о Астрал, согрей невинную и чистую душу тети Пальмиры, - не обращая внимания на мужа, стрекотала Люси. - Повторяй за мной, Влад!
      Люси взмахнула двумя руками: - Я клянусь, о Астрал, жертвовать тебе всехда самым невинным и чистым, шо отыщу в этой изхаженной вселенной!..
      И Пафнутий, увидавший замаячившего на облаках Астрала с тетей Пальмирой на руках, повторил с ужасом слово в слово клятву Люси.
      Астрал дослушал их и поплыл с облаками на запад доедать душу тети Пальмиры.
      - А теперь! - Люси крутанулась на стульчаке и, вонзившись с разворота в рояль, стукнула по клавишам:
      - Вот оно, время Реквиема. Первой Астральной жертве посвящаю!
      И она погрузилась в сочинение. Пафнутий, одуревший, с раскалывающейся головой, подошел к Люси, положил ей руки на плечи и торжественно проговорил:
      - Возьми мои стихи. - А, вот это верно, - сообразила мгновенно Люси. Это верно! - А я должен ехать на погребение! - докончил он в пустоту, и, выйдя, захлопнул Люси, погруженную в дикую какофонию будущего шедевра.
      * * *
      Подруга сидела в чебуречной и уписывала сочные хрустящие треугольнички. Между столов ходила толстая баба в засаленном на брюхе белом халате и смахивала на пол вонючей тряпкой остатки пищи.
      - Молодой человек, поторопитесь, мы закрываемся, - категорически и совершенно без интонации проговорила она в воздух.
      "Ой, быдло!" - думала, съеживаясь Подруга. - Ну, быдло! Когда уже вас всех приподнимет над землей, да прихлопнет!"
      Дверь с ужасным грохотом стали ломать. - Ты чего, с катушек съехал! Заорала баба такому же толстомордому, который барабанил в дверь. - Не видишь, закрыто?!
      Толстомордый, колотя с неистовством по стеклу, орал:
      - Пустите хлеба купить! - Ничего уже нет. Съели все! - безапелляционно врала баба. - Иди, иди отсюда, алкаш несчастный! Видите, молодой человек, как вы народ смущаете. У них хлеба нет, а вы свежие горячие чебуреки тут у всех на виду...
      Подруга молча допила компот, вытащила носовую простынь, утерлась, и, грациозно заспешив к дверям, отчетливо произнесла:
      - Ну и быдло же, прости, Господи. Вот быдло! Она сплюнула застрявшее в зубах мясо, открыла щеколду и выскочила за дверь, опасаясь летящей в спину тряпки. Сразу за дверью ее схватили грязные мужицкие лапы и так сильно швырнули в сторону, что она еле устояла на ногах.