12.

А. А. Катто не спеша, величаво шла по движущейся дорожке, ведущей в Бархатные Комнаты. Она посмотрелась в маленькое карманное зеркальце. Черты ее лица были совершенны – прямой аристократический нос, большие бледно-голубые глаза и чувственный рот с жестокой складкой.

А. А. Катто была чрезвычайно довольна собой.

Бархатные Комнаты были идеальным местом для званого вечера. Пол, стены и потолки здесь были обиты лиловым бархатом, а пол главной залы был гидроэластичным, и отдельные секции можно было делать мягкими или жесткими, дотронувшись до пульта. Перед главной залой наружу выступала просторная терраса из снежно-белого мрамора с барочной балюстрадой и широкой лестницей, спускавшейся в залу.

Именно с террасы А.А. Катто вошла в Бархатные Комнаты. Ее тут же окружила привычная атмосфера опиумного дыма, духов и легкой болтовни. Она осмотрелась вокруг. Бруно Мудстрап и его развеселые дружки-йеху уже переключили пол на мягкий режим и валялись, лапая друг друга. А.А. Катто решила вернуться на террасу. К ней подошла Горничная-1 с подносом, А.А. Катто взяла себе бокал и осторожно пригубила. Она всегда с осторожностью относилась к напиткам, подаваемым на вечерах у Джуно Мельтцер. Никогда нельзя было знать, что за зелье Джуно решит предложить своим гостям на этот раз.

А. А. Катто пыталась угадать ингредиенты напитка, когда услышала позади себя апатичный, томный голос:

– А.А. Катто, ты пришла! Как мило с твоей стороны. Кажется, твой братец тоже где-то здесь.

Джуно Мельтцер не приходилось прикладывать усилия, чтобы быть самой заметной фигурой на вечере. Она была полностью обнажена, не считая драгоценностей, а ее тело было обработано таким образом, что плоть стала прозрачной. Словно ее кожа была сделана из прозрачного пластика, внутри которого переплетались красные и голубые нити вен и артерий, двигались белые мускулы и просвечивали розовые сахарные кости. Ее волосы, тоже прошедшие обработку, напоминали стеклянную пряжу. А.А. Катто взирала на нее с откровенным восхищением.

– Ты выглядешь очень впечатляюще, Джуно!

– Я подумала, что должна приложить какое-то усилие ради собственного вечера, – улыбнулась Джуно Мельтцер.

– Но ведь это ужасно опасно?

– Мне, в общем-то, все равно. Что такое несколько клеток, в конце-то концов? И во всяком случае, это так волнующе. Те, кто будут со мной сегодня ночью, смогут видеть, что происходит внутри меня. Им это наверняка будет интересно.

Гладкий лоб А.А. Катто пересекли морщинки:

– Но тебе не кажется, что это будет несколько недостойно?

Джуно Мельтцер махнула рукой, отметая это предположение.

– Мои любовники видели меня в самых разных положениях, дорогая, но мне кажется, что у меня достаточно хорошие манеры, чтобы ни при каких случаях не выглядеть недостойно.

Обе женщины позволили себе немного посмеяться, после чего Джуно провела А.А. Катто к длинному столу с закусками.

– Может быть, ты хочешь съесть чего-нибудь?

Стол ломился от самых разнообразных, редчайших и экзотичнейших деликатесов, сервированных самым замысловатым образом. Центральной фигурой всей композиции было огромное блюдо замороженной давленой клубники, поверх которой лежала прекрасная девушка из Л-четвертых. Ей было не больше четырнадцати, она лежала совершенно неподвижно, и ее тело служило своеобразной подставкой для всевозможных сладостей. А.А. Катто, взяв серебряную ложечку, подцепила ею несколько шоколадных муравьев, груда которых играла роль волос на лобке девушки. Затем, положив ложечку, пальцами взяла вишенку с одного из сосков девушки и кинула ее себе в рот.

– Девушка мертва? – повернувшись к Джуно Мельтцер, спросила она.

Было сложно разобрать выражение просвечивающего лица Джуно, но А.А. Катто показалось, что она прочла на нем легкое разочарование.

– Разумеется, нет. Она в полном сознании. Все, что мы с ней сделали – это с помощью радиации удалили ей лобные доли мозга. Она делает в точности то, что ей говорят, без единой мысли. Бруно и его шайка позабавятся с ней на славу, когда вся еда будет съедена.

Наконец они разделились и принялись циркулировать среди гостей, останавливаясь то здесь, то там, чтобы перекинуться парой слов с теми из них, кого они по большому счету и знать не хотели, что было традиционной прелюдией к любому вечеру. Горничная-1 предложила А.А. Катто синюю стеклянную трубку с опиумом, и покончив с ней, она почувствовала, что готова переключиться на вторую передачу. Она отыскала Джуно Мельтцер.

– Когда же начнется веселье, дорогая? Надеюсь, блюдо с девушкой не было тем самым сюрпризом?

Джуно Мельтцер таинственно покачала головой:

– Еще несколько минут, и развлечение начнется.

Задняя часть залы стала твердой, образовав низкую полукруглую сцену. Несколько Горничных-1 вежливо убеждали Бруно Мудстрапа и его соратников перейти в тот конец, чтобы посмотреть на представление.

А. А. Катто медленно спустилась по мраморной лестнице и прилегла в мягкой секции бархатного пола. Ее заметил Рауль Глик и тотчас же поспешил к ней.

– А.А. Катто, как я восхищен, что вижу вас! Удивительно…

– Сгиньте, Глик. Вы мне отвратительны.

– Но…

– Отвратительны, Глик.

Рауль Глик, поникнув, отошел в сторону, как высеченный щенок.

Горничные двигались среди гостей, разнося напитки и опиум; затем музыка стихла, свет стал более приглушенным. Из-за скрытой двери показалась труппа лилипутов, и огни ламп сфокусировались на импровизированной сцене.

Это были Л-четвертые, уменьшенные до высоты не более шестидесяти сантиметров посредством каких-то манипуляций с ДНК. Они играли на миниатюрных музыкальных инструментах, пели и проделывали акробатические трюки. А.А. Катто зевнула. Что это еще за идиотская выдумка? Сделав свою плоть прозрачной, Джуно Мельтцер, похоже, попутно повредила себе мозги.

Горничные-1 вновь задвигались среди гостей и, вместе с остальными, А.А. Катто обнаружила в своей руке изящный нож с листовидным клинком. Карлики продолжали разыгрывать свою абсурдную пантомиму.

Понемногу А.А. Катто почувствовала, как ее настроение начало меняться, ею стало овладевать раздражение. Затем раздражение сменилось гневом, а гнев – холодной яростью. Она поняла, что они подвергаются воздействию широкодиапазонного альфамодулятора. Сюрприз Джуно Мельтцер был уже на подходе. Первыми не выдержали карлики. Один из них, сравнительно высокий самец, внезапно выкрикнул тонким вибрирующим голосом:

– Время пришло, братья и сестры! Смерть угнетателям!

Визжа, они набросились на свою аудиторию. Прежде чем А.А. Катто успела подняться на ноги, карликовая женщина ударила ее своим маленьким мечом. Тут же стало очевидно, что меч был всего лишь из раскрашенного бальзового дерева. Он с треском переломился, и А.А. Катто, взмахнув собственным стальным клинком, рассекла Л-четвертую практически пополам. Вскочив с пола, она принялась рубить лилипутов, в дикой ярости отсекая головы и конечности. Остальные гости с удовольствием присоединились к развлечению. В пять минут все было кончено. Л-четвертые были изрублены на куски.

А. А. Катто почувствовала, что ее эмоции меняются. Кто-то изменил настройку альфамодулятора, и Бархатные Комнаты заполнило ощущение благополучия. Команда Горничных-2 быстро убрала крошечные трупы и подтерла кровь. А.А. Катто вновь опустилась на пол.

Она определенно чувствовала себя хорошо. Фактически, ей было настолько хорошо, что она ощутила острое удовольствие, когда ее брат Вальдо, запустив руку под ее черную юбку, начал ласкать ее бедра.

13.

Рив, Билли и Человек Дождя отчаянно держались друг за друга. Никакие слова не смогли бы описать то, что творилось вокруг. Узоры разрушения заполняли все небо, мимо них проносились сияющие предметы.

Их ощущение низа постоянно менялось; им казалось, что они постоянно падают то в одном, то в другом направлении. Так же, как когда они шли сквозь ничто, само ощущение времени коробилось и искривлялось. В один момент они плыли по изгибающейся ребристой розовой трубе, а в следующий – падали вдоль пылающих линий, уходящих в бесконечность. Парадоксальным образом, несмотря на то, что они, казалось, стремительно скользили от плоскости к плоскости, в течение того времени, пока они подвергались воздействию очередного феномена, им казалось, что это продолжается вечно.

Спустя время, показавшееся им одновременно и вечностью, и всего лишь несколькими мгновениями, они куда-то упали. Билли приземлился неудачно, вывихнув себе плечо. Он с трудом поднял голову и оглядел остальных. Рив и Человек Дождя лежали, распластавшись, перед ним, но не было и следа неизвестной женщины в черном.

Все трое вскарабкались на ноги и осмотрелись вокруг. Они находились в узком, вымощенном каменными плитами переулке, с обеих сторон шли высокие гранитные стены без окон. Атмосфера этого места была тяжелой, угрожающей.

– Куда это нас занесло?

– Куда-то занесло, и это уже само по себе утешает.

– Пожалуй, надо бы осмотреться. Что-то это место какое-то мрачное.

Серый цвет, казалось, преобладал во всем, что их окружало. Небо было цвета свинца, гранитные здания и плиты под ногами были ему под стать; в канаве посреди прохода сочилась темная грязная вода. Рив поежился.

– Не сказал бы, чтобы здесь было тепло.

Билли кивнул:

– У меня от этого места мурашки по коже.

Человек Дождя пожал плечами.

– Вряд ли мы улучшим положение, если будем стоять здесь и жаловаться на жизнь.

Он подбросил монетку, чтобы решить, в какую сторону им идти. Выпала решка, и они двинулись по переулку. Но не успели они сделать и нескольких шагов, как в обоих концах прохода показались люди. Впрочем, назвать их людьми можно было лишь с большой натяжкой. У них были грубые, обезьяноподобные лица, а их руки свисали почти до самых коленей. Они были одеты в черные мундиры и краги, на головах у них были кожаные шлемы с вертикальной железной полосой, защищающей нос. Спереди на их мундирах были нашиты значки – глаз, окруженный стилизованными языками пламени. В руках они держали трубки из тусклого металла – очевидно, какое-то оружие, как предположил Билли.

– Стоять!

Билли пустился бежать, но тут же раздался оглушительный хлопок, и над его головой просвистел град гаек, болтов, гвоздей и разнообразных кусков металла. Билли встал как вкопанный. Его окружила группа людей. Они были короче любого из них троих, но их грудные клетки, плечи и руки были необычайно развитыми. Под носом у Билли оказалась рука, покрытая бородавками и грубой щетиной.

– Бумаги!

– Бумаги?

– Бумаги, мразь, бумаги!

– У меня нет никаких бумаг.

– Нет бумаг? Нет бумаг? У всех есть бумаги, смерд.

– У меня нет никаких бумаг. Мы только что выпали из ничто.

Одно из обезьяноподобных созданий сильно ударило Билли по лицу, и он рухнул на камни мостовой. Ударившее его существо заорало на него сверху, скаля острые желтые зубы:

– Ничто запрещено, червь! Ты являешься пленником Ширик.

Билли грубо подняли на ноги, завели руки за спину и защелкнули наручники у него на запястьях. Затем та же операция была проделана с Ривом и Человеком Дождя, и под конвоем существ, назывывших себя Ширик, они зашагали вдоль по переулку.

За углом лежала более широкая улица, вымощенная такими же гранитными плитами, как и переулок, и окруженная теми же высокими, угрожающего вида зданиями. В первый раз Билли смог разглядеть зловещий город, в который он попал. Насколько он мог видеть, все дома были построены из одинакового угрюмого серого камня, крутые скаты крыш были покрыты серым шифером более темного оттенка. Полное отсутствие цветов наполняло Билли страхом. Еще одной вещью, которой не хватало высоким суровым зданиям, были окна – Билли не увидел ни одного отверстия возле земли, и лишь высоко, под самыми крышами, кое-где виднелись узкие щели-бойницы. Но больше всего в этом городе пугало молчание. Не считая окружавших его странных человекообезьян, на улицах не было никого, даже птицы не порхали над крышами, и город выглядел так, словно в нем совершенно не было жителей.

Пройдя около трехсот ярдов, их группа подошла к двери с надписью наверху, сделанной на каком-то незнакомом языке. Билли, Рива и Человека Дождя впихнули внутрь, провели по коридору и втолкнули в комнату с каменным полом, где за высоким деревянным письменным столом сидел еще один обезьяночеловек. Подняв голову и оглядев комнату, внезапно наполнившуюся народом, он рявкнул на захватчиков Билли:

– Что такое? Что такое?

– Задержанные, господин Урук. Шлялись без бумаг.

– Нет бумаг? Нет бумаг?

Обезьяночеловек слез со своего табурета и вышел из-за стола. Он ткнул в сторону Билли толстым пальцем-обрубком:

– Где твои бумаги, мразь?

– У меня нет бумаг. Я только что прибыл в этот город.

Палец поднялся снова.

– Прибыл? Прибыл? А как ты прибыл? Ты не мог пройти через Черные Ворота без бумаг!

– Мы попали в зону действия разрушителя и выпали в ничто, и в конце концов оказались здесь. Мы даже не знаем, где мы находимся.

Маленькие красные глазки Урука сузились, он пристально рассматривал Билли, шагая взад и вперед. Один из группы – тот, что держал Рива – пошаркал ногами и кашлянул:

– Доложить Восьмерым. Наверное, нужно доложить об этом Восьмерым.

Урук одним прыжком перескочил комнату и ударил заговорившего по зубам.

– Восьмерым? Восьмерым? Я – Урук в этой секции. Здесь я решаю, что нужно докладывать Восьмерым!

Ширик вытер сочащиеся кровью губы и сплюнул.

– Ты недолго будешь Уруком, если один из Восьми узнает, что ты не докладываешь о вещах, о которых им хотелось бы знать. Они снимут с тебя шкуру, да и мясо заодно.

Урук, развернувшись, с силой пнул Ширика в пах. Тот завопил и упал на колени. Еще один удар окованного железом ботинка Урука пришелся ему в голову, и Ширик, распластавшись по полу, больше не шевелился. Урук оглядел остальных Ширик.

– Видели? Видели? Вот что будет с любым из вас, мразь, кто станет воображать о себе!

Он обернулся к Билли, Риву и Человеку Дождя.

– Нет бумаг, пришли из ничто – что за лапшу эти ублюдки вешают мне на уши? О вас будет доложено Восьмерым. Они разберутся с вашими россказнями!

Он развернулся обратно к Ширик.

– Шестеро конвоируют этих, остальные – обратно в патруль. Живо, я сказал!

Билли, Рива и Человека Дождя освободили от наручников и торопливо раздели. Их одежда и вещи были свалены Уруку на письменный стол. Он ткнул в кучу пальцем.

– Это мы оставим для Восьмерых. Уведите их!

На них снова надели наручники, на этот раз оставив руки спереди, а не заводя их за спину, и, голых, провели в другой коридор. Стражники, шедшие впереди, остановились у сводчатого дверного проема, и один из них отворил массивную дверь темного дерева, усеянную железными гвоздями.

Они спустились по спиральной каменной лестнице; спереди и сзади конвоируемые стражниками. От нижней площадки лучами расходились узкие коридоры, и пленников толчками и пинками загнали в один из них. Шедший впереди стражник отомкнул еще одну дверь, на этот раз стальную, с маленьким глазком, и троих пленников швырнули в тесную камеру.

Камера была около шести футов в ширину и десяти – в длину. Ее стены были сделаны из того же гранита, местами он был покрыт склизкими потеками. В камере не было окон, единственный свет исходил от желтого шара, расположенного высоко над дверью. Пол был покрыт сырой соломой, вдоль дальней стены проходил сточный желоб. Рив упал на колени.

– На этот раз мы действительно влипли!

Билли и Человек Дождя тоже сели на пол. Билли в замешательстве подергал свои наручники и поморщился, когда металл врезался в его запястья.

– Знать бы хоть, что это за дыра, в которую мы попали! – Он взглянул на Человека Дождя. – У вас нет никаких соображений насчет того, что это за место?

Тот покачал головой.

– Я никогда не видел ничего подобного. Это не один из обычных стазис-городов. На вид это что-то совсем другое, что-то, о чем я никогда прежде даже не слыхивал. У нас проблемы, ребята.

Рив привалился к стене.

– Да что вы говорите!

По желобу пробежала крыса и юркнула в маленькое отверстие, где желоб уходил в соседнюю камеру.

– Надо поскорее выбираться отсюда.

– Да, но как?

– Черт его знает!

Они погрузились в размышления, и внимание Билли вновь обратилось к дыре, в которой исчезла крыса. Он передвинулся вперед и, стоя на коленях, наклонился над вонючим желобом.

– Эй! Эй, есть там кто-нибудь?

С другой стороны дыры послышалось ворчание, а затем в нее наугад просунулась волосатая рука. Схватив руку Билли, она попыталась протащить ее к себе в камеру. Билли рывком выдернул руку и обернулся к остальным:

– Не похоже, что нам стоит ждать помощи с этой стороны.

Над их троицей нависло угрюмое молчание. Они лежали, распластавшись на сырой соломе. Их начинал охватывать холод. Рив смотрел, как его ноги постепенно синеют; очень скоро зубы у всех троих уже неконтролируемо стучали.

– Боже мой, сколько времени мы уже здесь торчим?

Билли вскочил на ноги и принялся барабанить по двери кулаками.

– Эй, там, снаружи! Что тут происходит, черт побери?

Но его кулаки, соприкасаясь с толстым деревом двери, производили всего лишь глухой стук, и с другой стороны не доносилось ни звука. Он разочарованно пнул дверь и опустился на пол.

– В хорошее же дерьмо мы влипли!

Остальные двое, дрожа, кивнули.

Угрюмое молчание воцарилось вновь, прерываясь лишь случайным шорохом соломы. Рив вспомнил заведение мисс Этти. Это было в тысяче миров отсюда.

Свет воспоминаний постепенно мерк, по мере того как черная стена холода и отчаяния смыкалась вокруг Рива. Они не станут бродячими героями. Они сами все испортили и кончат жизнь в грязной вонючей камере. Они потеряли свой шанс завоевать удачу, приключения и опыт.

Как раз в тот момент, когда Рив окончательно решил, что все потеряно, за дверью камеры раздался знакомый голос:

– …а ты, дерьмоед, можешь посмотреть параграф 4, раздел 1: зарегистрированный менестрель имеет право входа в любые общественные административные здания. Вот моя долбаная карточка, так что открывай и не тяни!

Билли и Рив одновременно вскинули головы.

– Малыш Менестрель? Здесь?

Вскочив, они встали у двери. Снаружи вновь послышались голоса.

– Не положено. Никто не имеет права входить в камеру, пока их не допросит Гхашнак.

– В Кодексе сказано, что я могу входить куда угодно!

– Невозможно.

– Дома Ширик находятся в ведении общественно-административного управления Гхашнак. Так?

– И что?

– Следовательно, Дома Ширик являются общественными административными зданиями. Верно?

– И что?

– А менестрели – и в частности я – имеют право входить куда им угодно, находясь в общественных административных зданиях. А это означает и здания Ширик, так что открывай!

– Это против устава.

– Если не откроешь, то нарушишь Кодекс, и я доложу об этом.

– Кодекс?

– Кодекс.

– А как же устав…

– Посмотри на это вот с какой стороны, ты, мешок с дерьмом. Если ты нарушаешь Кодекс, это пахнет виселицей, не меньше. А если устав – в худшем случае тебя выпорют. Понимаешь, к чему я клоню? Не создавай себе проблем.

– Но…

– Никогда не думал о том, каково это, а, свиноголовый? Я имею в виду повешение – каково это будет, болтаться на веревке и чувствовать, что задыхаешься, а твои руки связаны за спиной, и ты ничего не можешь с этим поделать?

В двери нерешительно заворочался ключ, и она распахнулась вовнутрь. Малыш Менестрель вступил в камеру – но это был совсем другой Малыш Менестрель.

Его узкое бледное лицо скрывалось за огромными черными фасетчатыми очками, из-за чего его глаза выглядели как глаза какого-нибудь гротескного насекомого. Голову по-прежнему окружал ореол волос, но они были обесцвечены до совершенно белого цвета. На нем был темно-зеленый сюртук ящеричьей кожи, надетый поверх черной сборчатой рубашки, бархатные штаны и высокие черные сапоги с серебряными пряжками. Серебряная гитара висела у него на плече на широком ремне, выложенном разноцветными камнями.

Билли и Рив забросали его вопросами.

– Куда это мы попали?

– А ты-то как здесь оказался, черт побери?

– Как нам выбраться отсюда?

Малыш Менестрель воздел обе руки:

– Не спешите! Не спешите! Этот тупица, что стоит за моей спиной, может неожиданно решить, что в уставе ничего не сказано о том, что мне позволено говорить с вами. Так что лучше послушайте. Если вы сможете продержаться здесь еще немножко, я постараюсь вытащить вас отсюда. Хорошо?

– Когда?

– Не знаю. Это не так-то просто. Думаете, вас так легко отпустят?

– Что это за место?

– Дур Шанзаг.