Глава XXIII,

в которой ведущую роль играет фамильное наследие

Туманный рассвет застал Дэвида сидящим под сенью живой изгороди. Совершенно измученный событиями прошедшей ночи, терзаемый страшными мыслями и подозрениями, он притулился под колючими кустами и на время оцепенел. Он не помнил, сколько времени так просидел. Перед его мысленным взором вновь и вновь во всем своем пугающем безобразии представала картина убийства. Он видел обмякшее, безжизненное тело, развалившееся в кресле, сардоническую усмешку и невидящий взгляд, устремленный в пространство. Это видение сменялось другим, тоже навсегда запечатлевшимся в памяти, – водопадом великолепных золотистых волос – водопадом, которым не смыть кровь. Дэвид снова видел ужас и отчаяние в глазах девушки, а в ушах звучал ее срывающийся шепот.

Страшный сон. Рука скользнула в карман, чтобы коснуться орудия преступления. Дрожащие пальцы ощутили холод смертоносной стали. Этот кинжал принадлежал той самой девушке.

Наступил рассвет. Дэвид чувствовал себя совершенно разбитым и телом, и душой, его грызли сомнения и страх перед будущим. В мозгу снова прозвучал голос Джаспера Шрига:

«Убийц, сударь мой, вешают, независимо от пола, возраста, сословия и вероисповедания».

Веревка, виселица, скрипучие доски помоста… Дэвид содрогнулся.

Ветер утих. В соседнем кусте спросонья пискнула птица, ей ответила другая, подальше. Дэвид очнулся. Горизонт на востоке сиял, занималась заря. Цвет неба светлел, становясь из пурпурного алым, из розового золотистым. По мере того как это сияние отвоевывало у ночного мрака все большее пространство, из кустов, из росистых зарослей, из темнеющего леса, со всех сторон поднимались веселый щебет, цвиканье и мелодичный пересвист; птичьи голоса постепенно набирали силу, становились чище, увереннее, и наконец слились и во всю мощь запели хвалебную песнь наступившему утру.

Ровный дневной свет разогнал часть страхов. Дэвид почувствовал, как уныние оставляет его, как ликующий птичий гимн возрождает в душе надежду.

Он потянулся, расправил плечи и поднял голову, чтобы посмотреть на небо. Туманная дымка истончилась и улетучилась. Сияющий рассветный нимб разлился от востока до запада. Все образуется и прояснится, не может быть все так плохо… Нельзя отчаиваться, и обязательно наступят лучшие дни!

Дэвид встал, размял затекшие члены и, выйдя на дорогу, зашагал навстречу показавшемуся ослепительному краю солнца.

Однако через полчаса усталость взяла свое. Он уселся на обочину и снова попытался решить, что же делать с кинжалом. Так он и сидел, подперев рукой подбородок, невидящими глазами уставившись на дорогу перед собой, когда послышался скрип тяжелых колес и неспешный цокот лошадиных копыт. Подняв глаза, Дэвид увидел приближающийся к нему закрытый фургон, влекомый вороным тяжеловозом. Лошадь обладала поистине богатырскими статями, ее мышцы так и бугрились под блестящей шкурой от гривы до самого хвоста, и только ноги казались непропорционально тонкими. Замечательное животное совсем не поспешало; оно словно любовалось собственными изящными движениями и устроило из своего выезда целое представление – изгибало шею дугой, трясло головой, а конечности поднимало с такой гордостью и высокомерием, будто делало одолжение, ступая ими по земле, а не летя по воздуху.

Надменным четвероногим правил, а вернее, сопровождал его в качестве почетной няньки светлоглазый парень приятной наружности. Сидя на козлах, он болтал одной ногой, перекинутой через другую, и беззаботно насвистывал, когда конь, поравнявшись с одним из деревьев, решил, что его особе уделяют недостаточное внимание, и, поднявшись на задние ноги, принялся передними выписывать в воздухе замысловатые кренделя. И, судя по всему, не собирался ставить копыта обратно на землю. Тут уж возница был вынужден вмешаться.

– Стой, Полли Фем! Прекрати, довольно фокусничать! Разыгрался, точно жеребенок! И охота тебе забавляться с утра пораньше!

Животное проявило благоразумие и, вняв увещеваниям, приняло нормальное положение, после чего неохотно двинулось вперед. Однако дотянул фургон только до того места, где расположился Дэвид. Здесь конь остановился, смерил усталого путника взглядом и с достоинством фыркнул.

– Это он перед вами красуется, – сообщил возница, ухмыльнувшись и показывая на лошадь хлыстом. – А ему примерно столько же лет, сколько мне!

Тот, о ком шла речь, повернул голову, насмешливо покосил на Дэвида круглым глазом и фыркнул еще выразительнее.

– Замечательное представление! – с улыбкой ответил он.

– Да уж, – кивнул кучер фургона, посматривая на перевязанную голову Дэвида и его осунувшееся лицо. – А с тобой-то, парень, все в порядке?

– Да, да, спасибо.

– Что-то не похоже. Глядя на тебя, не скажешь.

– Нет, нет. Если вы имеете в виду мою повязку, то она мне больше не нужна. Голова совсем не болит, – ответил Дэвид и, размотав бинт, отбросил его в сторону. – Должно быть, видок у меня довольно жалкий, если первый встречный принимает за тяжелобольного, – со вздохом сказал он и провел рукой по заросшему подбородку.

– В общем, так и есть, – весело подтвердил возница. – Хотя и не совсем. Видел я и похуже. Раза два. А куда путь держишь?

– Сам не знаю. Куда глаза глядят.

– Что ж, если это не в двух шагах, то либо за тридевять земель, либо и вовсе у антиподов. Так и так в сторону Льюиса. Давай, брат, ко мне на палубу!

– Спасибо! – поблагодарил Дэвид и влез на козлы рядом с жизнерадостным кучером.

– Но, пошел, Полли Фем! – крикнул возница, легонько хлопнув коня хлыстом. – Шевели веслами, полный вперед!

В ответ на такую фамильярность животное неодобрительно стукнуло несколько раз по земле сначала одним копытом, затем вторым, презрительно фыркнуло и только тогда изволило тронуться с места.

– Не сказать, чтобы ты был чересчур весел, – поделился кучер своим наблюдением после того, как они оставили позади ярдов сто в полной тишине, нарушаемой лишь скрипом фургона.

– Не мешало бы мне побриться, – сказал Дэвид.

– Не стану отрицать, – ответил кучер, самодовольно проведя большим пальцем по собственной свежевыбритой щеке. – Живет тут поблизости один по имени Джо Хоскинз, в Глинде, напротив кладбищенской стены. Замечательно бреет. Всего за один пенни! И бритва у него бесподобная, прямо кроличий мех, а не бритва.

– Надо бы мне к нему наведаться, – рассеянно пробормотал Дэвид.

– Так мы прямехонько туда и держим курс! – воскликнул возчик. – Совсем, брат, недалеко! А может, тебя надо звать «сэром»?

– Называй как хочешь, – ответил он. – А зовут меня Дэвид.

– Ну, и отлично… Эй нет, Полли, сегодня мимо! – вдруг крикнул он, потому что конь остановился как вкопанный перед воротами какой-то фермы. Фургон снова затрясся по дороге. Кучер хохотнул. – Нет, парень, видал ты когда-нибудь такое? Знает каждый дом, каждую усадьбу и гостиницу отсюда и аж до самого Льюиса! Я считаю, в целом мире не сыщешь больше такой лошади, как Полли. Он у нас что-то вроде семейной достопримечательности. Достался мне по завещанию, когда мой папа Дэниэл вдруг взял и помер. Отец-то мой всегда говорил, что Полли Фем благородных кровей, а благородные и ведут себя благородно. Ха-ха! У Полли такие благородные повадки, что он всегда плетется в час по чайной ложке, и никакими уговорами его не проймешь. Больно медлительный. Правда, не упрямый. Надежный, можно сказать, да и вообще мировой коняга! Только вот с имечком кто-то подкачал. Ну, да что поделать. Как купил его папаня Полли Фемом, так пусть и ходит до смерти Полли Фемом. Только мне все равно непонятно, почему «Полли» да еще и «Фем»? Принимая во внимание, что это конь, а не кобыла. Я часто гадаю: кто такая была эта Полли Фем?..[7]

Полифем[8] величественно брел, одинаково неторопливым шагом поднимаясь на холм и спускаясь под горку, останавливался по собственному почину у ворот одинокой фермы или домика, увитого ползучими виноградными лозами. Тогда возница слезал и, приветствуя каждого встречного, отдавал им или принимал всевозможные посылки и пакеты, а потом тяжелый фургон снова громыхал по дороге. Так они с грохотом и скрипом проезжали мимо ветхих сараев и опрятных, благоухающих свежим сеном амбаров, останавливались на деревенских площадях и возле придорожных хуторов. Ребятня бросала свои игры и с восторженными воплями мчалась навстречу лошади и кучеру. За ними следом спешили добродушные полногрудые матроны, которых возница наделял не только посылками, но и свеженькими местными новостями, не брезгуя и сплетнями. Потом, убедив высокомерного Полифема в необходимости возобновить горделивое шествие, трогался и уезжал, провожаемый веселыми напутствиями. И снова они тряслись по тенистым дорогам и извилистым проселкам. Солнце поднялось уже высоко; становилось жарко.

– Твоя жизнь представляется мне очень счастливой, – сказал Дэвид.

– Грех жаловаться, брат.

– Но ты ведь не всегда ездил на этом фургоне. Наверное, был когда-то моряком?

– Ага! Сбежал в море, не успев узнать, что почем. Был мальчишкой на побегушках, юнгой, лазил по вантам, как обезьяна, порох подносил, чего только не делал! Вот надеюсь сегодня подобрать по дороге одного старого корабельного товарища, боцмана Джерри. Он должен ждать меня где-то не доезжая Льюиса. Старый моряк Нельсона! Любил меня, все равно как отец, честное слово! Учил всему, бывало, и веревочным концом угощал, а потом потерял ногу при Трафальгаре. Он возился со мной, как с собственным сыном. «Джим, – бывало, говаривал, – заруби себе на носу: хоть ты и зовешься Крук[9], но, пока старый Джерри способен всыпать тебе по первое число, плутовать да бить баклуши он тебе не даст».

– Значит, тебя зовут Джим Крук?

– Точно, парень! Джим Крук, кучер из Лоринг-вилледж, графство Сассекс, – точный мой адрес.

– А-а, так ты, наверное, знаешь и Лоринг-Чейз?

– Достаточно, чтобы не соваться туда без крайней нужды.

– Отчего так?

– Да оттого, что это обиталище дьявола. И, хотя зовется тот дьявол сэром Невилом Лорингом, никто никогда не торопится в его дом, а кто попадает, и сам не рад! Удивляюсь, как это никто с ним до сих пор не разделался? Здесь пруд пруди охотников отправить его к Дэви Джонсу[10]… Чтоб мне лопнуть, если я вру!

– И ты… знаешь кого-нибудь из таких охотников?

– Ну, взять хотя бы одного джентльмена, который там живет. Это молодой секретарь, мистер Молверер. Самый подходящий кандидат! Я как-то раз пришел, а он стоит за креслом сэра Невила – весь бледный, кулаки сжаты… Его прямо трясло от бешенства. Он даже зубы скалил, как цепной пес, только что не ощетинился, а в глазах, брат… Ох какая лютая ненависть у него была в глазах! Никогда не забуду этого взгляда!

«Ну и ну! Теперь все ясно. Конечно же, это был Молверер! Я ведь встретил его всего в нескольких шагах от того места за стеной, где в кресле лежало это… уставившись в потолок стеклянными глазами…»

– И часто ты бываешь в Лоринг-Чейзе? – сипло спросил Дэвид.

– То и дело. Я, понимаешь, кое-что смыслю в лошадиных болезнях, вот меня и зовут.

– А мистер Молверер давно живет там?

– Давненько. По крайней мере успел по уши влюбиться в мисс Клею. Ее горничная Энн – она кузина моей жены – точно знает. Говорит, он прямо с ума по ней сходит.

– Вот как? – пробормотал Дэвид.

– Ну! – кивнул Джим Крук. – Правда, не осмеливается ей признаться, потому что сэр Невил сам на нее глаз положил.

– О Господи! – вздрогнул Дэвид.

– А? Что такое, дружище?

– Сэр Невил? Да он же старик!

– Некоторым старость не помеха. Седина в бороду – бес в ребро. А если уж женщина так молода и хороша собой, как мисс Клея… Бедняжка, она добрая душа. Мне так жаль ее. Мне жаль их обеих, особенно монашку.

– Кого?

– Маленькую монашку – миссис Белинду. Правда, на самом деле она не монашка.

– А почему не девушку?

– Ну, та совсем другая, та может постоять за себя. Однажды я видел, как она стеганула сэра Невила хлыстом – чтоб я ослеп и оглох, если вру! Не то что миссис Белинда… А знаешь, что он в ответ? Засмеялся! Я как раз был на конюшне, смотрел одну лошадь. О, мисс Клею голыми руками не возьмешь! Огонь! Как ее волосы. Нужно будет – убьет и глазом не моргнет… А? Что с тобой, парень? Замерз? Может, ты все-таки болен?

– Н-нет… то есть да, – с трудом выговорил Дэвид. – От переутомления, наверное.

– Надо бы тебе эля[11] горячего хлебнуть. Добрая кружка эля – лекарство что надо. Да я и сам не прочь принять пинту-другую. Тем более что знаю один домишко, где нам нацедят отменного, самодельного… А что? Бросим якорь да высадимся на полчасика, идет? Полный вперед, Полли! В «Буйвол», Полли Фем! «БУЙ-ВОЛ»! – закричал мистер Крук.

Сообразительный Полифем повел ухом, фыркнул и вдруг припустил с такой резвостью, какой Дэвид никак уж от него не ожидал. Молодой человек даже чуть не свалился с козел.

– Вот тебе и лошадь! – воскликнул мистер Крук. – Знает «Буйвол» не хуже моего! Знает, что тамошний хозяин, Том Бингли, никогда не пожалеет для него ни овса, ни водицы да еще и лакомство какое-нибудь завсегда припасет. Самое любимое место Полли во всей округе… А это кто там? Чтоб мне провалиться, если не боцман! Точно, он, кто ж еще? Сидит у дороги и меня поджидает!

Посмотрев вперед, Дэвид сначала увидел только большую блестящую шляпу, которая торчала в траве над канавой, словно огромный гриб. Когда они подъехали ближе, из-под шляпы раздался басистый рык:

– Эй, на палубе!

От зычного рева у Дэвида чуть не заложило уши, а Полифем так и врос в землю. Кучер Джим привстал на козлах, щелкнул кнутом, побуждая коня идти дальше, и радостно завопил в ответ:

– Боцман, свистать всех наверх!

Навстречу им поднялся багроволицый, кряжистый здоровяк. Помимо блестящей шляпы на нем были морской китель прямого покроя, украшенный двумя рядами начищенных, сверкающих при каждом движении боцмана пуговиц и широченные полосатые штаны. С некоторым трудом выбравшись на дорогу, боцман одернул штанину, из-под которой высовывалась деревянная булава искусственной ноги, и твердо встал, дожидаясь, пока фургон поравняется с ним. На единственной ноге сверкала пряжка безукоризненно начищенного башмака, да и весь он, от этого башмака до тщательно стянутых в косицу волос, выглядел весьма щеголевато и браво. Хотя до фургона оставалось не больше шести ярдов, он сложил руки рупором и заревел громче прежнего:

– Право руля, Джимми, право руля! Заходи от ветра! Так держать! А теперь еще круче! Суши весла! Спускай трап!

Кучер натянул вожжи, бросил их и, спрыгнув на дорогу, радостно затряс руку боцмана, а тот хлопнул его по плечу и снова зарычал:

– Ах чтоб я утоп, парень, если ты выглядишь хоть на год старше, чем в те дни, когда мой линь прохаживался по твоей шкуре!.. Жаль, плетки нету под рукой, а то угостил бы тебя разочка два по старой памяти!

– А мне чтобы лопнуть! – закричал Крук. – Ты все тот же морской волк, как в день последней драки с французишками да испашками! Крепок, словно мореный дуб. Клянусь, ты бы и сейчас нокаутировал любого на нашем корабле. Помнишь, какие мы устраивали кулачные бои?

– А кто этот молодой джентльмен? – спросил боцман, дотрагиваясь до своей шляпы.

– Это Дэвид. Едет со мной в Льюис.

Дэвид с удовольствием обменялся крепким рукопожатием с бравым моряком.

– Ну, ладно, Джимми, дай-ка я обопрусь на твое плечо и вскарабкаюсь на палубу. Упрись покрепче мне в корму, и, если молодой джентльмен подаст мне свою руку…

После множества натужных охов и тяжких вздохов, притопываний и подпрыгиваний на деревянной ноге сложная задача погрузки боцмана была в конце концов благополучно решена, и отдувающийся моряк в целости и сохранности водворен на козлы между Дэвидом и Джимом. Полифема уговорили возобновить свое величавое шествие, повозка со скрипом и грохотом покатила прежним курсом, а между друзьями состоялся нижеследующий разговор.

– Пожалуй, приглядевшись, я все-таки скажу, что ты выглядишь немного усталым и озабоченным. Уж не женился ли, часом, на какой-нибудь вдовушке, Джерри? – спросил Джим.

– Нет, Джим, нет, парень. Ты же знаешь, наш капитан, благослови его Бог, не склонен к семейной жизни. А если он не склонен, то мне это тем более не годится, – ответил боцман.

– Это почему? – поинтересовался Джим.

– Как почему? Бог с тобой, я же не смогу за ним приглядывать, как он того заслуживает, если обзаведусь женой. Нет, ни за что, Джимми. Капитан, дай Бог ему здоровья, нуждается в хорошем уходе, особенно с тех пор, как мисс Клеона замужем… И одиноко ему, особенно по вечерам.

– Ну, это понятно. А помнишь, как он следил за своим мундиром да за башмаками? Прямо как будто слегка повредился в уме на одежде и чистоте. И другим спуску не давал.

– Помню, Джим. С этим у него и сейчас все в порядке. С ним другое что-то творится. Ходит мрачнее тучи, чему я вижу только две возможные причины: либо он наконец-то влюбился, в чем я очень сомневаюсь, либо, не приведи Господи, собирается драться на дуэли.

– На дуэли? Разрази меня гром! С кем? – вскричал Джим.

– Да с этим здешним злобным коротышкой – сэром Невилом Лорингом. Тот, говорят, стреляет без промаха с любого расстояния, мерзавец этакий! А кэп, храни его Господь, никогда не держал в руках пистолета. Видать, не думал, что это ему пригодится… Так-то, сынок. Прекрасный человек, – объяснил боцман.

– А чем ему насолил Лоринг?

Боцман: Кто его знает! Только в последний раз, когда старикашку занесла нелегкая в город, сцепился этот хрыч с ее светлостью герцогиней Кэмберхерст, не знаю, правда, из-за чего. Они всегда терпеть друг друга не могли, еще с детства. Ну прямо как кошка с собакой! А мы с кэпом приехали и, как всегда, взяли курс на дом ее светлости. Ох и бушевала же она, настоящий шторм, парень! Не успели мы войти, набросилась на кэпа. «Это не человек, – кричит, – это гнусное чудовище! Таких надо душить в колыбели! Будь я мужчиной, – слава Богу, что это не так! – говорит, – я пристрелила бы его, как собаку! Несчастная девочка, – говорит, – как она живет под одной крышей с таким негодяем?» И топнула своей маленькой ножкой и потрясла кулачком… А потом заметила меня, бросилась, ровно тигрица, взяла на абордаж и вытолкала в корму вон из комнаты. Как сказал бы ты, Джимми, в шею, в хвост и в гриву! Потом и капитан тоже вышел, смурной такой. Домой вернулся смурнее некуда, а сюда приехал – чернее тучи. Сейчас он здесь, в «Буйволе», и притом его сопровождают молодой виконт и мистер Барнабас. Пусть меня вздернут на рее, если это не означает дуэль!

– Дуэль… Избави Господь, – прошептал Джим.

– Так что, Джимми, беспокоюсь я, как видишь, не без причины.

– Да, Джерри. Второго такого, как наш капитан, на всем свете не сыщешь.

– Таких не было, нет и не будет, мой мальчик, можешь смело биться об заклад, – уверенно и с гордостью произнес боцман.

Вспомнив о Дэвиде, боцман повернулся и положил ладонь ему на руку.

– Молодой человек, – сказал он, другой рукой касаясь глянцевитой шляпы, – надеюсь, вы простите двух разболтавшихся старых боевых друзей, которые не каждый день друг друга видят.

– Разумеется! – ответил Дэвид, кладя свою руку поверх его руки. – Не беспокойтесь, пожалуйста, обо мне. Для меня большая честь познакомиться с моряком, сражавшимся при Трафальгаре.

Глаза боцмана сверкнули, и он снова тронул край своей шляпы.

– Благодарю вас, молодой человек. Джимми Крук тоже был там!

– Правда? – удивился Дэвид, с новым интересом взглянув на жизнерадостного кучера. – Вы действительно там были?

– Угу. – Джимми немного смутился. – Только я не потерял ни ногу, ни руку, как Джерри и наш капитан.

– Джимми был орудийной прислугой у одной из пушек по правому борту, – пояснил боцман.

– А как зовут вашего капитана? – спросил Дэвид.

– Достопочтенный Джон Чомли, – ответил боцман, снова дотрагиваясь до поля шляпы.

– Королевский флот! – добавил кучер, тоже отдавая честь. – А вот и Глинд, – объявил он, когда фургон свернул на тихую деревенскую улицу. – Вон там «Буйвол», дальше кладбищенская стена, а напротив нее живет Джо Хоскинз, у которого легкая рука. Всего за пенни.

– В таком случае он заработает его немедленно, – заявил Дэвид и поднялся, собираясь спрыгнуть на дорогу.

– Жаль, приятель, – разочарованно произнес Джим Крук. – А я-то думал, мы сначала промочим горло. Может, все-таки составишь нам компанию?

– С удовольствием, – отвечал Дэвид, – но только если вы позволите вас угостить.

Однако боцман ни в какую не соглашался, заявив, что сегодня угощает он.

Спустившись с помощью Дэвида и Джима на землю, он повел их в гостиничную харчевню. Тут было множество укромных уголков, располагавших к дружеской беседе. За стойкой восседала дородная хозяйка. Боцман галантно снял перед нею шляпу. Почтительно обращаясь к ней «мадам» и «сударыня», спросил пива и застучал своей деревяшкой, пробираясь к столу.

– Я думаю, – сказал Джим Крук, когда перед ними появились три кружки с шапками густой пены, – никому из нас не повредит немного хлеба с сыром.

– Прекрасная мысль! – обрадовался Дэвид и немедленно заказал еды, после чего все трое налегли на пиво и закуску.

Дружеская непринужденная атмосфера и добрая компания развеяли мрачные мысли Дэвида, пища восстановила силы, и он почувствовал себя другим человеком.

Наконец кружки опустели, от хлеба с сыром остались одни крошки, и кучер поднялся из-за стола, намереваясь отправиться по своим делам.

– Будьте готовы, мистер Дэвид, через полчаса поедем дальше, в Льюис – так, Джерри?

– Полчаса – в самый раз, – ответил боцман и, тронув поля шляпы, бодро утопал вслед за Круком, а Дэвид отправился на поиски столь необходимого ему брадобрея.

Он легко нашел его. Мистер Хоскинз стоял, угрюмо привалившись к дверному косяку своего заведения, и что-то мрачно бурчал себе под нос. Увидев клиента, костлявый брадобрей удрученно вздохнул, грустно кивнул и без слов провел его в унылое полутемное помещение с маленьким зеркалом на стене. Повязавшись передником, украшенным узором в виде переплетенных веточек, он прервал свое траурное молчание, чтобы скорбно произнести:

– Ваши куртку и косынку, сэр…

Молодой человек снял их и уже собирался было повесить куртку на спинку стула, как вдруг его рука наткнулась на продолговатый сверток во внутреннем кармане. Дэвид замер на мгновение, нахмурил брови и поспешно натянул куртку снова, на что унылый брадобрей, казалось, совсем разобиделся.

– Ваши вещи, сэр, будут здесь в полной безопасности, – пробормотал он. – Я не бандит, не вор какой и не грабитель… По причине слабости моего кишечника я простой парикмахер, а посему не имею обыкновения заниматься кражами или чем-нибудь в этом роде.

– Ничуть не сомневаюсь! – Дэвид кивнул с серьезным видом. – Но я предпочитаю остаться в куртке. Благодарю вас.

После стрижки и бритья он, оглядев себя в зеркальце, нашел, что его внешность существенно изменилась к лучшему. Получив свое вознаграждение, Хоскинз меланхолически пробурчал слова благодарности, и Дэвид вышел от него на залитую солнцем улицу. Но из-за проклятого свертка в кармане хорошего настроения как не бывало, окружающее перестало интересовать Дэвида, и он медленно брел по улице с опущенной головой. Занятый тревожными мыслями, он не заметил, как вернулся в гостиницу, и, не обнаружив там ни боцмана, ни Джима Крука, снова вышел на двор.

Здесь стояла богато украшенная, но сильно запыленная карета. Конюхи выпрягали из нее двух лошадей. Взмыленные спины и тяжело вздымавшиеся бока животных свидетельствовали о долгой бешеной скачке.

– Нет, иначе, чем жестокостью, это не назовешь! – изрек один из конюхов.

– Точно, – подтвердил другой, в нарядной ливрее и красивой шляпе с кокардой, стряхивая пыль с рукавов носовым платком.

– Не будь они благородными лошадьми, они еще десять миль назад стали бы мертвыми лошадьми!

– Точно! – опять подтвердил конюх-грум, нагибаясь, чтобы смахнуть пыль со своих щегольских сапог. – Но, когда ее светлость велит ехать быстро, это значит чертовски быстро, словом, гнать во всю мочь.

Дэвид медленно прошел мимо, свернул за угол и очутился в маленьком огороженном загоне, где, крякая, вперевалку ходили утки, щипала траву старая лошадь и кудахтали куры. В центре загона стоял большой стог, наполнявший воздух ароматом свежего сена, а к стогу была приставлена длинная лестница. Все здесь дышало покоем и уединением, и Дэвиду пришло в голову, что лучшего места для размышлений не найти. Он взобрался по лестнице, растянулся на сене и, уверенный, что никто его тут не обнаружит и ему не помешает, снова принялся думать, где и как ему избавиться от кинжала.

До слуха доносились мирные, домашние звуки полусонной деревни: дружелюбный говор, лошадиное фырканье, слабое мычание коровы на дальнем выгоне, грохот цепи и лязганье колодезного ведра…

Вдруг Дэвида подбросило, словно пружиной, и он сидя тряхнул головой. Как же он забыл о кучере и боцмане? Они, наверное, давно его ждут… Дэвид вздохнул и, подобравшись к краю стога, посмотрел, не видно ли где его попутчиков.

Так и есть, вон она, боцманская шляпа, блестит на солнце. Тут его слуха достиг и боцманский хриплый рык, но Дэвид неожиданно передумал продолжать путь и остался наверху. Вскоре он услышал удаляющийся скрип тяжелых колес и мерный стук копыт. По неторопливости последнего Дэвид решил, что производить эти звуки не может никто, кроме Полифема, с достоинством шагающего в направлении Льюиса. Тогда он снова лег и закрыл глаза.

Скоро придется все-таки отправляться в путь, но сейчас не стоит торопиться. Кажется, он понял, где спрячет кинжал. Пожалуй, это единственное место, где можно похоронить его и навсегда избавиться от страшной улики.