Глава XXXVII,

трактующая о пользе источников

Когда Нэнси Мартин скрылась из виду, Антиклея потянула Дэвида за руку.

– Идемте к роднику, нужно промыть вашу рану!

Дэвид, испытывая странную робость, уперся.

– Поверьте мне, мэм, моя голова…

– Сэр, – строго молвила она, – помните, как вы коварно окатили меня водой? Теперь моя очередь!

– А лошадь?

– Уже вернулась в Лоринг! – засмеялась девушка. – Вы оседлали Маркиза, а он не станет стоять на месте. Должно быть, уже давно в своем стойле. В любом случае, посмотрите: он исчез, а вам следует позаботиться о себе.

Действительно, внизу, на дороге, коня не было. Тогда Дэвид – делать нечего – пошел за Антиклеей по тропинке к груде замшелых камней, из-под которых пробивался прозрачный ручеек. Дэвид сел на камень, и Антиклея, макая платок в воду, стала смывать кровь. Ссадина над ухом оказалась небольшой, а мягкие ласковые руки подействовали как обезболивающее. Холодная вода попала за ворот, Дэвид преувеличенно вскрикнул, и Антиклея засмеялась.

Потом, ожидая, пока ранка подсохнет, они молча уселись рядом. Вода из родника журчала завораживающе, и хотелось слушать ее и слушать. Антиклея сидела, подперев рукой подбородок, и смотрела на солнечные блики, бегущие по воде, а Дэвид то и дело украдкой посматривал на нее. Раньше он не особенно приглядывался и не замечал многочисленных черточек, которые все вместе и составляли ее индивидуальность: изогнутые пологой дугой темные брови и длинные ресницы, идеально правильный нос и полные губы, решительный подбородок и стройная шея, грациозность которой подчеркивала задумчивая поза. Дэвид подмечал все это, и каждое маленькое открытие наполняло его новой радостью.

Антиклее же, вроде бы не сводившей глаз с веселого ручейка, хватило нескольких мимолетных взглядов, чтобы тоже получше рассмотреть своего управляющего. Его добрые глаза странно контрастировали с орлиным профилем, на лоб падали темные вьющиеся волосы; с виду худощавый, он был гораздо сильнее, чем казалось на первый взгляд, сила ощущалась и в тонких кистях с длинными пальцами. Конечно, все это Антиклея заметила, когда Дэвид смотрел куда-нибудь в сторону. А ручей, словно забавляясь их неловким молчанием и взглядами украдкой, казалось, бормотал и перекатывал камешки громче обычного.

Однако ей вдруг очень захотелось услышать его голос, протяжный выговор, подобного которому она ни разу до сих пор не слышала. Выговор был чудной, но не вульгарный и, в общем, приятный. Она сказала полуутвердительно:

– Вы знали эту женщину.

– Встречал однажды, сударыня. – Дэвид коротко рассказал эпизод на мосту. – Я, право, восхищен тем, как вы бросились на ее защиту! – добавил он. – При том, что у вас практически не было шансов, такой поступок требует беззаветной отваги. Вы молодец и, кто знает, быть может, справились бы без меня.

– Но все-таки отпор негодяю дали вы, мистер Холм.

– Пожалуйста, не зовите меня мистером Холмом! – попросил он.

– А вы не обращайтесь ко мне «сударыня».

– Хорошо, мэм.

– И «мэм» тоже!

– Несколько минут назад вы назвали меня «Дэвид», – напомнил он.

– Я помню, – ответила Антиклея и сосредоточенно уставилась на воду.

Дэвид сделал то же самое, и они опять застыли в молчании, слушая бег ручья.

– Бедная Нэнси Мартин! – вдруг проронил Дэвид.

– Да. Или… почему?

– Похоже, она слишком много перенесла… Говорила как-то сбивчиво… вы не находите?

– О чем?

Дэвид заколебался. Ручей насмешливо булькнул.

– О любви, – с усилием выдавил он.

– А-а… да… – неуверенно согласилась Антиклея.

– А может быть, она… как вы думаете… была права?

– Ну… это зависит от обстоятельств.

– Да… пожалуй… – печально подтвердил он и снова умолк.

Ручей принялся дразнить его, пуская солнечные зайчики.

– А герцогиня, – нашелся наконец Дэвид, – удивительная женщина.

– О да! – радостно подхватила Антиклея. – Сегодня за завтраком она швырнула в меня париком!

– Париком? – Дэвид слегка опешил. – Ну, это уж чересчур… это даже недостойно.

– Так я ей и сказала.

– Но почему она совершила такой… э…

– Потому что я послала к черту ее маркиза.

– Ха! – мрачно воскликнул Дэвид. – И совершенно правильно! Исключительно благоразумный поступок!

– Ага. Она в меня не попала, и парик угодил на книжный шкаф, куда ей не удалось бы дотянуться. Пришлось мне самой доставать… Маленькая, противная негодяйка… А потом…

– Что потом?

– Мне пришлось ее поцеловать.

– Кого?

– Противную негодяйку конечно же!

– Экстраординарно! – пробормотал сбитый с толку Дэвид. – Почему же вы вынуждены были ее поцеловать?

– Да так… Просто без своего дурацкого парика она выглядела так трогательно… У нее такие симпатичные волосы, такие шелковистые и белоснежные… Ну, я и поцеловала. А у нее из глаз – глаза, признаться, у нее прекрасные – выкатились две большущие слезищи! Она обозвала меня кокеткой, дерзкой плутовкой, распутницей, а потом кое-как натянула парик и… тоже поцеловала – совершенно неожиданно… Нет, мне положительно становится все труднее ненавидеть ее… как я ни стараюсь.

– Но почему вы должны ее ненавидеть?

– Ей нужно мое послушание, да еще безоговорочное!

– Но старших действительно надо слушаться…

– О, как это верно, сэр! Господи, да вы точно древний старик! Почему бы вам не подарить мне детскую нравоучительную книжку?

Дэвид смутился и насупился, потом скрестил руки на груди и мрачно уставился на камни. Спустя некоторое время Антиклея снова заговорила, без язвительных интонаций, даже ласково:

– Если вам интересно, моя негодная старушенция на следующей неделе увозит меня в Лондон.

– В Лондон? – встрепенулся Дэвид. Надменность слетела с него в один миг. – Чего ради? А сами вы хотите уехать?

– Д…да… – пробормотала она.

– Но… Нет, правда?

– Все равно она заберет меня с собой.

– Ну что ж… – проговорил Дэвид и вдруг решительно опустил скрещенные на груди руки. – Тогда я должен немедленно поцеловать вас!

– Должны? – прошептала Антиклея, опустив глаза.

– Да! – ответил он. – Если… если вы не возражаете, – закончил он, внезапно теряя решимость.

– Мое возражение сколько-нибудь значит? – Улыбка тронула ее губы.

– Нисколько! – заявил он. – Потому что, знаете ли, Антиклея… я давно хочу поцеловать вас… С самой первой нашей встречи!

– Тогда… почему вы этого не делаете, Дэвид?

Не успела она договорить, как уже оказалась в его объятиях. Она прижалась к его груди, замерла на секунду и, подняв сияющие глаза, сказала своим новым, таким нежным и ласковым голосом:

– Но, Дэвид… я рыжая!

– И что с того? – спросил он, целуя ее волосы.

– Кто-то говорил, что ему противны рыжие.

– Нет правил без исключения, – изрек он. – Твои волосы мне нравятся, я их люблю.

– А меня… меня тоже, Дэвид?..

– Да, – прошептал он ей на ухо. – Я люблю тебя.

– Но мне всегда казалось, что ты не обращаешь на меня внимания…

– Неправда… То есть я и сам не знал до сегодняшнего дня.

– А теперь, Дэвид?

– Теперь? – переспросил он и, взяв в ладони ее голову, уже хотел поцеловать в губы, но Антиклея отстранилась.

– Дэвид, – сказала она, – Дэвид, милый… что ты сделал с моим кинжалом?

Он вздрогнул и ослабил объятия.

– Спрятал.

– Почему ты его спрятал?.. Нет, не отворачивайся и не отпускай меня, Дэвид!.. Я знаю почему! Ты думал… О Господи, ты все еще продолжаешь думать, что это я убила…

– Тс-с, – прошептал он, – тише!

– Но ведь это правда, Дэвид, ты так думаешь!

– Тогда скажи мне, Антиклея… скажи, что ты этого не делала! – взмолился он, крепче прижимая ее к себе. – Посмотри мне в глаза, любовь моя, и скажи, что это не ты!

– О, Дэвид! – вздохнула она. – Конечно, это удивительно, просто замечательно, что ты способен с такой любовью смотреть на убийцу, а мне так хорошо в объятиях убийцы… Потому что, Дэвид, когда ты подозревал меня, я тоже тебя подозревала…

– Ты хочешь сказать… – прошептал он. – О, слава Богу, значит…

– Я люблю тебя, Дэвид, а за то, что ты любишь меня вопреки своим подозрениям… О, я самая счастливая в мире – навсегда! Тс-с, не спрашивай сейчас ни о чем!.. Но, Дэвид, дорогой, я никогда больше не позволю тебе обнимать меня, пока ты не будешь так же уверен во мне, как я в тебе… И все же… раз ты полюбил меня, несмотря ни на что… поцелуй меня, Дэвид!

Глава XXXVIII,

в которой Дэвид слышит привидение

Бессчетные века солнце вставало и садилось каждый Божий день. И в этот вечер закат был самым обыденным, ничем не примечательным событием. Но Дэвиду, прислонившемуся к старому мостику для перехода через живую изгородь, возле которого он только что расстался с Антиклеей, вечер казался необыкновенным, восхитительным, неповторимым. Дэвид, можно сказать, никогда не видел столь великолепного заката и думал, что никогда не увидит.

А этот мостик! Расшатанные, скрипучие, подгнившие доски представлялись ему чуть ли не святыней. Ведь по ним прошла ее ножка, а поручня коснулась ее рука. А этот сучковатый брус удостоился прикосновения ее платья!.. А коль скоро это святыня, то и почитать ее надо соответственно.

А посему Дэвид снял шляпу, нагнулся… и, вздрогнув, резко выпрямился, потому что у него за спиной раздалось старческое шамканье:

– Что случилось со старым перелазом, молодой гошподин, зачем вы его нюхаете? Я перебирался по этой лестнице шестьдесят шесть лет, с мальчишеского вожраста, но понюхать не догадался. И никто, до сих пор, насколько знаю, так не делал!.. Эй, сэр, потойте, не убегайте, я рашшкажу вам кое-что, от чего у вас волосы вштанут дыбом и кровь заштынет в жилах!

И старый Джоуэл, опираясь на палку и на ходу дотрагиваясь до шляпы, заковылял к Дэвиду.

– Как здоровье, мистер Байбрук?

– Режв, как жеребенок, и бежжаботен, словно жаворонок. К тому же не прочь подкрепится. Я так голоден, что кишки в животе играют «Британских гренадеров» – слышите барабаны? А это мой отпрыск, младший Джоуэл. – Он показал палкой на высокого седовласого человека с мотыгой на плече, который шел по дороге в компании с рыжим Уильямом, о чем-то оживленно с ним беседуя.

– Эй, малый, иди сюда! – позвал патриарх, когда они подошли ближе. – Это будет мой друг, новый управитель. Иди, поздоровайся с джентльменом, сынок.

Седовласый отпрыск приподнял шляпу перепачканными землей пальцами и простуженно пробасил:

– Добрый вечер, сэр!

– И от меня тоже, сэр, – с глуповатой улыбкой сказал рыжий Уильям. – А здорово вы мне тогда врезали – помните, в харчевне?

– Надеюсь, я не причинил серьезного вреда вашему здоровью? – справился Дэвид.

– Да что там, сэр, – ухмыльнулся Уильям. – Разве ж моей голове повредишь! Она замечательно крепкая…

– Ага, дубовая! – вступил патриарх. – Самая тупая башка во всем графштве! Имей в виду, мы не собираемся слушать твои рошшкажни, так что придержи язык и топай своей дорогой…

– Э-э, дедушка…

– Говорю тебе, не вздумай надоедать молодому джентльмену всей той брехней, как ты видел прижрака!

– Дедуля, да я и слова не успел сказать, а ты уж накинулся.

– А коли и скажешь, тебе никто не поверит. Так что помалкивай, Уильям, не видал ты никаких прижраков и не увидишь, нет у тебя дара на вранье.

– Так я и вправду видел, дед! Это был призрак сквайра, и я видел его так же ясно, как тебя, – вот тресни меня палкой, если вру. Была ночь, а привидение бродило возле кладбища и хромало на левую ногу, так что точно говорю, дедуля, это был призрак сквайра!

– А я тебе говорю, он хромал на правую ногу!

– На левую, дед! Я видел его так же ясно, как..

– Ты вообще ничего не видел, Уильям..

– Видел! Он вышел из-за угла лавки Джейн Берч и хромал на левую ногу…

– А на кого он был похож – ну-ка, скажи! – проворчал патриарх.

– На кого, на кого – на привидение, конечно. Скрюченный такой весь, согнутый, и не слыхать ни звука. И хромал так очень шустро, на левую ногу…

– Говорю тебе, это была правая нога!

– Левая, левая, дедушка Джоуэл!

– Уильям! – взвился старик. – Если б я не берег оштатки швоих жубов, я бы тебя укусил!.. Уведи его отсюда, Джоуэл, уведи от греха, пока я не треснул палкой по его рыжей башке! – И патриарх воинственно потряс посохом.

Флегматичный, но послушный младший Джоуэл подхватил раскрасневшегося, упирающегося Уильяма под руку и потащил прочь, а негодующий патриарх продолжал размахивать им вслед палкой, зажатой в трясущейся длани, и браниться, пока не зашелся кашлем.

– Ах, чтоб его!.. Чтоб его гадюка покусала! – просипел он. – Не верьте ему, молодой человек, не видел он никаких прижраков и не увидит никогда и ни жа что!

– Но вы-то видели, мистер Байбрук?

– А как же, я – другое дело! – пылко вскричал старик. – Уж будьте уверены, я-то видел! Вон там он появился на паперти, побродил, побродил вокруг и пропал среди надгробий. И все в гробовой тишине!

– А вы уверены, что он хромал?

– Конечно, уверен, еще бы! Хромота-то и подскажала мне, кто это. Я даже набрался храбрости поговорить с ним. «Это вы будете, сквайр?» – спрашиваю. Ага, прямо так и спросил: «Это вы будете, сквайр? Что ж вам не лежитша в вашей уютной могилке? Никак своего убийцу ищете?» И тут он, кажись, посмотрел на меня, вроде как жаштонал… и исчез!

– А вы?

– Пошел домой, спать… Эх, теперь прижрак убиенного сквайра будет блуждать и блуждать, пока его убийцу не найдут и не повесят, – это уж точно!

– Странно все это, – задумчиво произнес Дэвид.

– Да уж! – кивнул старец. – Но если ходишь ночью по пустынному кладбищу – особенно вблизи свежих могил, – можно много чего увидеть странного.

– Так вы говорите, это случилось прошлой ночью?

– Ну да! И он опять явится. А мне-то что – мне прижраки не в диковинку – для меня это все равно что хлеб и вода или табак… Кстати о табаке! Коли там водятся прижраки, то и ангелы – тоже, я так считаю! Один, например, приносит мне табак, вот ей-Богу, – каждую неделю, да впридачу баночки с мазью для бедных старых шуштавов.

– Кто?

– Как кто? Ангел, конечно! Хотите посмотреть – идите, загляните в церковь!

– Что, прямо сейчас?

– А когда ж?

– Ангел в церкви?

– Он самый! Ангелица. Идите – сами увидите!

Дэвид пожал плечами и двинулся по дорожке, ведущей к церкви. Пройдя между поросших травой могил и замшелых старинных надгробий, осторожно отворил обитую железом массивную дубовую дверь и переступил порог древнего здания. Внезапно он замер: под сводами церкви звучал удивительно чистый, негромко что-то поющий, нежный голос.

Она стояла на коленях в дальнем приделе, где в нише виднелось потрескавшееся, источенное веками каменное изваяние первого сэра Дэвида. Изображенный в кольчуге крестоносца основатель прихода охранял последнее пристанище своих потомков – многочисленных Хэмфри, Невилов и Дэвидов.

Неожиданно наступила тишина. Почувствовав присутствие постороннего, обладательница ангельского голоса подняла голову.

– Госпожа Белинда! – сказал Дэвид и направился к ней.

– А, это вы, сэр, – улыбнулась она, поднимаясь с колен, и протянула ему руку.

– Простите, я потревожил вас.

– Ничего страшного, я уже собиралась уходить. Я часто бываю здесь по вечерам, пою для него… Правда, очень тихо, но он, наверное, слышит. Ведь смерть – это совершенство. О, мистер Дэвид, мне так страшно: что, если душа его одинока? Да, я знаю, что она одинока… раскаивается и страдает за прошлое… сожалеет об утраченных возможностях… О зле, которое он совершил, о добре, которое мог совершить, но не совершил… Бедный мой Невил!.. Прошлое уходит безвозвратно. Зло переживает того, кто его совершил, но и оно уходит. Остается только боль. А разве существует боль, сравнимая с болью раскаяния? Нет ничего горше угрызений совести. Насколько же острее они должны быть после смерти! О, несчастный, одинокий Невил!.. Вот и нет ему покоя, вот и бродит он ночами. А я прихожу сюда и пою в надежде, что это утешит его.

– Вы хорошо знали его, мэм?

– Да. Настолько хорошо, что уверена: он не был чудовищем. В глубине его души скрывалось добро. Зло победило, но добро не умерло, сэр, оно жило в нем вопреки наследственным порокам.

– Почему наследственным, сударыня?

– Увы, мистер Дэвид, в роду Лорингов было немало грешников! Первый сэр Дэвид отправился в крестовый поход короля Ричарда и принял страдание во искупление совершенного им смертного греха. Но, видно, не искупил до конца: с тех пор старый грех время от времени дает о себе знать в его потомках… Бедный Невил! Но милосердная смерть освободила его. Больше ему не нужно грешить. Смерть похожа на сон, она – величайший избавитель… Но, умерев, он прозрел и горюет о содеянных дурных поступках, и потому даже теперь душа его не может обрести покой. Несчастная, одинокая душа!

– Но, сударыня… разве мертвые?.. – Дэвид запнулся.

– Его мертвое тело лежит здесь, у нас под ногами, сэр, – ответила она, – но это только тело. Кто осмелится утверждать наверняка, где теперь пребывает его душа? Это великая тайна, поведать о которой могли бы только сами умершие! Но души не умеют говорить… Тс-с!.. – Она внезапно подняла узкую руку в нитяной перчатке и застыла, словно прислушиваясь, опустив кроткий взгляд на древнюю плиту у своих ног, на которой недавно выбили свежую надпись.

Сумрак сгустился, наполнив древнюю церковь таинственными тенями; потянуло холодом и сыростью.

– Миссис Белинда, – вполголоса сказал наконец Дэвид, – значит, вы… верите в то, что мертвые могут… вернуться?..

– Слушайте! – выдохнула она, и он почувствовал, как теплая, мягкая рука крепко сжала его руку. На губах Белинды заиграла невыразимо нежная улыбка. – Слушайте!

Под старинной кровлей скрипнула балка, помещение, казалось, наполнилось непонятными шорохами, а затем, несмотря на молодость и скептицизм Дэвида, кровь застыла в его жилах: на фоне еле уловимых звуков он услышал другие, новые звуки – неясный, аритмичный шум, из которого постепенно вычленилась негромкая, до холодка в груди знакомая колченогая поступь. Казалось, кто-то хромой крался в тени церковных стен. Потом шаги отдалились и затихли.

Дэвид рефлекторно сжался, прислонясь спиной к массивной колонне, не в силах оторвать взгляд от могильного камня со свежевыбитой надписью. В оцепенении он не способен был ни говорить, ни думать, пока тихий голос миссис Белинды не привел его в себя.

– Вы слышали? – прошептала она. – Слышали, мистер Дэвид? Вот почему я тайком прихожу сюда по вечерам и пою для него!.. О, Невил, мой бедный Невил!

Дэвид еще с минуту оставался неподвижен и неотрывно смотрел куда-то перед собой, а когда наконец обернулся, обнаружил, что остался один. Тогда он осторожно приблизился к огромной плите, лежащей на могиле Лорингов, и еще раз внимательно прочел последнюю короткую, ни о чем, кроме факта смерти, не говорящую эпитафию.

Неожиданно тихий стук отвлек его от созерцания, и, глянув в направлении одного из освинцованных окон, Дэвид увидел смутное пятно, а всмотревшись, понял, что это лицо под широкополой шляпой. Пока он всматривался, пытаясь угадать, кто бы это мог быть, лицо исчезло, скрипнула дверь, затопали тяжелые шаги, и из сгустившегося мрака выступил мистер Шриг.

– Как дела, дружище? – гаркнул сыщик, и его приветствие заметалось эхом под высокими сводами и между стен. – Чудно’ вы как-то выглядите. Что-нибудь случилось?

– Я и сам хотел бы знать, – мрачно пробормотал Дэвид и еще понизил голос: – Джаспер, либо я сошел с ума… либо здесь бродит мертвец!

Глаза мистера Шрига округлились, потом брови сдвинулись, гладкий лоб покрылся морщинками. Подойдя вплотную, он пытливо вгляделся в лицо Дэвида.

– Вроде не болен… И вы туда же, дружище! – сказал он. – Уж не хотите ли вы сказать, что видели пресловутое здешнее привидение, о котором сегодня все только и говорят?

– Не видел, Джаспер, но слышал!

– Ага, слышал… – повторил мистер Шриг и вдруг заговорил очень тихо: – Где? Здесь? На что это было похоже?