Ефим Григорьевич Эткинд
      Проза о стихах
      содержание
      Разговор о стихах
      введение
      Сказка и философия
      Бездна пространства
      Несколько предварительных замечаний
      глава первая. Поэтическое содержание
      Две Стрекозы и два Муравья
      Форма как содержание
      Принцип неопределенности
      Вверх по лестнице смыслов
      глава вторая. Слово в стихе
      У поэзии другое измерение
      Творчество - жизнь
      Словарь поэзии
      Что такое контекст?
      Контекст у Пушкина и Лермонтова
      Контекст "Блока"
      Контекст "цикл"
      Вверх по лестнице контекстов
      глава третья. Метафора
      Восстановление единства мира
      Самолет и метафора. 1910 год
      Самолет и метафора. 1957 год
      Сравнение: сложное через простое
      Метафора: система зеркал
      Метафора: философия поэта
      Вернемся назад. Алфавитная метафора
      Вернемся назад. Живые картины
      Словесное надгробие
      Несовместимые метафоры
      Метафора и контекст
      "Метафора - мотор формы"
      Метафора и художественный мир поэта
      Пример первый. В мире Маяковского
      Пример второй. В мире Заболоцкого
      Цветы как метафоры
      Царица цветов - роза
      Шесть разных поэтов и ландыш
      глава четвертая. Слово как образ
      Медленное слово "медленно"
      Быстрое слово "быстро"
      Крупный план слова
      Изобразительно ли слово?
      Каково звучание слова "Терек"?
      Звуковые метафоры
      Стихи о слове
      глава пятая. Ритм
      Хаос и космос
      Сколько есть ритмов?
      Первое отступление о строфах. Песня
      Второе отступление о строфах. Язык строф
      Вниз по лестнице ритмов
      Новые ритмы
      глава шестая. Рифма
      Гразкданин фининспектор возражает
      Отступление о двух разговорах
      "Шалунья рифма"
      Отступление о рифме вздорной и праздной
      "Парадокс рифмы"
      Удовлетворенное ожидание
      "Бочка с динамитом"
      Рифмы-тезки
      От смешного до высокого - один шаг
      Не разрушая старого
      Не сотвори себе кумира
      глава седьмая. Стиль и сюжет
      Поэзия растет из прозы
      Стиль и смысл
      "Стихи и проза, лед и пламень..."
      Борьба миров - борьба стилей
      Стилистический симфонизм
      Вместо заключения
      Стихи и люди
      от автора
      Два памятника ("На смерть Чернова", 1825)
      Кленовый лист (К.Рылеев, "Мне тошно здесь...", 1826)
      Журналист, дипломат и поэт (А.Грибоедов, "Дележ добычи", 1825)
      Гимн свободе (А.Пушкин, "Андрей Шенье", 1825)
      Раскаяние (А.Полежаев, "Раскаяние", 1834)
      Ермоловцы (В.Кюхельбекер, "На смерть Якубовича", 1840)
      Капля крови (Н.Некрасов, "Ликует враг...", 1866; "Умру я
      скоро. Жалкое наследство...", 1867)
      Звание человека (Е.Кузьмина-Караваева)
      указатель авторов
      светлой памяти Ф.А.Вигдоровой
      Разговор о стихах
      "Ширококрылых вдохновений
      Орлиный, дерзостный полет
      И в самом буйстве дерзновений
      Змеиной мудрости расчет."
      Фёдор Тютчев, 1840
      "Как ни странно сказать,
      а художество требует еще гораздо
      большей точности,
      prйcision, чем наука..."
      Лев Толстой, 1908
      введение
      "Эти наивные люди не знают,
      сколько требуется времени и усилий,
      чтобы научиться читать.
      Мне понадобилось на это восемьдесят
      лет,
      а все же я и сейчас не решусь сказать,
      что достиг цели."
      Иоганн Вольфганг Гете - Эккерману, 25
      января 1830 года
      Сказка и философия
      Есть люди с превосходным слухом, которым внятны еле уловимые шорохи и шелесты,- однако они чужды музыкальной восприимчивости. Иногда они даже петь умеют, даже танцевать любят. Но симфония Бетховена или фортепьянный концерт Рахманинова навевают на них неодолимую скуку. Почему так - вопрос особый. Пытаться им растолковать музыку - безнадежно. То, чего они не слышат, они, скорее всего, и не услышат, сколько им ни объясняй, что такое контрапункт или каковы законы классической гармонии. Воспитать в них музыкальность, конечно, можно, но это дело долгое и трудное.
      Есть люди с отличным зрением: они без всяких очков видят самые мелкие буквы на таблице, висящей в кабинете врача-окулиста, однако они равнодушно проходят мимо полотен Петрова-Водкина или Ван-Гога, ничего не видя в картине, кроме сюжета, и ничего не испытывая, кроме холодного раздражения. То, чего они не видят, они, скорее всего, так и не увидят, сколько бы экскурсовод ни объяснял им колорит картины и ее композицию. Когда-то Тютчев говорил о людях, для которых окружающий мир природы нем и мертв:
      Они не видят и не слышат,
      Живут в сем мире, как впотьмах,
      Для них и солнцы, знать, не дышат,
      И жизни нет в морских волнах
      Лучи к ним в душу не сходили,
      Весна в груди их не цвела,
      При них леса не говорили
      И ночь в звездах нема была!
      Не для таких читателей написана эта книга. Она покажется им непонятной, трудной, да и не нужной.
      Она и в самом деле нелегкая. Но тот, для которого стихи существуют, преодолеет некоторые трудности чтения и, может быть, потом увидит в стихах больше, чем видел до того.
      Потому что настоящие стихи многослойны. Их можно воспринимать по-разному, с меньшей или большей глубиной понимания. В сущности, они на это и рассчитаны: каждый получает от поэзии то, что он способен от нее взять. Это зависит от многого: от уровня образованности читателя, от объема его жизненного и душевного опыта, от возраста, наконец, от чуткости и одаренности.
      Нельзя сказать: "Это стихотворение я уже прочитал". Стихи можно читать сотни раз, каждый раз открывая их для себя, обнаруживая неведомые прежде глубины смыслов и новую, не замеченную доселе красоту звучаний. Лирический поэт рассказывает о себе, своей любви и своем горе. Но рассказывает он так, что требует от читателя сотворчества. Читатель как бы становится на место поэта и говорит его словами, его ритмами о собственной жизни. Поэт приобщает вас к своему опыту, но его опытом вам не прожить, если у вас нет собственного. Стихи останутся рифмованными строчками- звучными, прекрасными, но все же строчками, то есть словесностью, если вы не сможете обогатить их своими переживаниями.
      Это относится не только к лирике - философской, любовной, пейзажной,но и ко всякой поэзии, даже такой, которая на первый взгляд кажется доступной для всех, от велика до мала. Начнем с простого примера. В 1831 году В.А.Жуковский перевел балладу Ф.Шиллера "Кубок" ("Der Taucher", 1798), которая с тех пор стала любимым чтением романтически настроенных подростков. Сюжет ее такой: царь бросает в клокочущее море золотой кубок и призывает рыцарей найти его в пучине; наградой смельчаку будет кубок. Юный паж кидается в волны; когда уже никто не верит в его спасение, он выплывает, а затем повествует царю о неведомых глубинах, откуда еще не возвращался никто. Увлеченный рассказом, царь вторично посылает юношу в морскую стихию, суля ему алмазный перстень. За пажа вступается царевна, тогда царь обещает смельчаку еще и руку дочери. Паж безоглядно бросается в бездну - и на этот раз гибнет.
      Мальчик лет десяти-двенадцати читает "Кубок" затаив дыхание. Его покоряет и бесстрашие пажа, который в ответ на призыв царя выступил вперед "смиренно и дерзко"; и фантастические ужасы морского дна, о которых с таким красноречием рассказывает юноша:
      И смутно все было внизу подо мной
      В пурпуровом сумраке там;
      Все спало для слуха в той бездне глухой;
      Но виделось страшно очам,
      Как двигались в ней безобразные груды,
      Морской глубины несказанные чуды.
      Я видел, как в черной пучине кипят,
      В громадный свивался клуб,
      И млат водяной, и уродливый скат,
      И ужас морей - однозуб;
      И смертью грозил мне, зубами сверкая,
      Мокой ненасытный, гиена морская.
      Подросток восхищается царевной, которая, краснея, заступилась за пажа, а затем в удвоенной степени - пажом, который, теперь уже во имя любви, "неописанной радостью полный, / На жизнь и погибель... кинулся в волны".
      Чудесная романтическая сказка, поэтичнейшая легенда об отваге и красоте духа, о любви и гибели...
      Проходит несколько лет; юноша перечитывает "Кубок". Сказка о прекрасной царевне отступает на задний план, теперь для него важнее иное: противостояние природы и человека. Природа - всемогущая, стихийная, страшная. Человек - слабый, хрупкий, обреченный. Вот природа:
      И воет, и свищет, и бьет, и шипит,
      Как влага, мешаясь с огнем,
      Волна за волною; и к небу летит
      Дымящимся пена столбом;
      Пучина бунтует, пучина клокочет...
      Не море ль из моря извергнуться хочет?
      И вдруг, успокоясь, волненье легло;
      И грозно из пены седой
      Разинулось черною щелью жерло;
      И воды обратно толпой
      Помчались во глубь истощенного чрева;
      И глубь застонала от грома и рева.
      А вот человек, противостоящий этой грозной и беспощадной силе:
      ...Уж юноша в бездне пропал.
      И бездна таинственно зев свой закрыла:
      Его не спасет никакая уж сила.
      . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
      Вдруг... что-то сквозь пену седой глубины
      Мелькнуло живой белизной...
      Мелькнула рука и плечо из волны...
      И борется, спорит с волной...
      И видят - весь берег потрясся от клича
      Он левою правит, а в правой добыча.
      Хрупкий юноша, такой уязвимый, такой беспомощный и бессильный, не пал жертвой громадной и безжалостной стихии. Он живой - она бездуховна. Он прекрасен - она уродлива: в ней двигаются "безобразные груды, / Морской глубины несказанные чуды". Он добр - она злобна; рассказывая о подводном царстве, юноша говорит:
      И был я один с неизбежной судьбой,
      От взора людей далеко;
      Один меж чудовищ с любящей душой,
      Во чреве земли, глубоко
      Под звуком живым человечьего слова,
      Меж страшных жильцов подземелья немова.
      Пройдет еще год-другой, и читателю "Кубка" попадется книга французского философа XVII века Блеза Паскаля "Мысли"; читая одну из записей Паскаля, он, может быть, вернется к балладе Шиллера-Жуковского и прочтет ее иначе, теперь уже на фоне глубоких раздумий французского мыслителя:
      "Человек всего лишь тростник, самый слабый во всей природе; однако он тростник мыслящий. Чтобы раздавить его, нет нужды всей вселенной ополчаться на него: убить его может струя пара, капля воды. Но если бы вселенная раздавила его, человек все равно был бы благороднее того, что его убивает, ибо он знает, что гибнет, и знает, какое преимущество имеет над ним вселенная, вселенная же не знает об этом ничего".
      С точки зрения философии Паскаля о тростнике баллада "Кубок" углубляется, приобретает новые важные оттенки и смыслы.
      Пройдут еще годы, и, вернувшись к балладе, мы обнаружим в ней строфу, мимо которой до сих пор проходили, не замечая. Юноша только что выбрался "из пропасти влажной", и вот начало его рассказа:
      Да здравствует царь! Кто живет на земле,
      Тот жизнью земной веселись!
      Но страшно в подземной таинственной мгле...
      И смертный пред Богом смирись:
      И мыслью своей не желай дерзновенно
      Знать тайны, им мудро от нас сокровенной.
      Здесь философия иная, не паскалевская. Согласно этому учению, сущность вещей скрыта от человека, ибо разум не в состоянии ее вместить. На дне океана таится истина бытия, но она, истина, мудро утаена от человека. Увидев ее, человек гибнет. Бог милостиво держит его в невежестве, и верующий христианин не должен нарушать предписания Всевышнего: "Смертный пред Богом смирись".
      Так у Жуковского. А у Шиллера? В немецком подлиннике и похоже, и не похоже. Вот дословный перевод: "Да здравствует король! Пусть ликует всякий, кто живет в розовом свете. А там внизу - страшно..."
      До сих пор Жуковский в точности следовал за Шиллером. А дальше?
      "...Там внизу - страшно. И пусть человек не искушает богов, и пусть он никогда не стремится узнать то, что они милосердно укрывают мраком и ужасом".
      Не христианский Бог, а языческие боги. Не "смертный, смирись", а "пусть человек не искушает богов". Шиллеру чужда идея христианского смирения, его философия не религиозная, а кантианская: Иммануил Кант утверждал, что разум человека не может постичь "вещь в себе", не в силах проникнуть в суть мира.
      От романтической сказки об отваге и несчастной любви мы поднялись до сложной философии, даже до двух разных философий: агностицизм Канта-Шиллера и христианское смирение В.А.Жуковского.
      А ведь мы говорим все об одной балладе, казалось бы простой, предназначенной для юношеского чтения. Какая лее в ней обнаружилась глубина!
      Бездна пространства
      "В каждом слове бездна пространства; каждое слово необъятно, как поэт",- писал о пушкинском слове Гоголь.
      Понять это образное, но и в высшей степени точное определение значит понять главную особенность поэтической речи, в которой слово не просто знак понятия или вещи, не просто некий условный сигнал, а средоточие мыслей и чувств поэта, носитель и хранитель национальной истории, точка пересечения разнообразных ассоциаций, сгусток образно-значимой звуковой материи, нота в движении словесно-музыкальных мелодий... "Бездна пространства": в пушкинском стихе слово значит бесконечно больше, чем в словаре, оно в самом деле "необъятно, как поэт".
      Судьба глядит, мы вянем; дни бегут...
      Один только этот стих из "19 октября" (1825) может дать пищу для долгих размышлений о каждом из шести составляющих его слов и обо всех этих словах вместе. Три предложения, одинаковых по строю: подлежащее - сказуемое. В один ряд поставлены подлежащие: судьба, мы, дни, единую цепочку образуют глаголы: глядит, вянем, бегут. В этом стихе дано понимание человеческого бытия, которое подчинено равнодушно глядящему на земную суету высшему началу, Судьбе; человек - по своему бессилию противостоять законам Времени и Смерти - равен растению (мы вянем), а Время (дни) неумолимо движется вперед и вперед. "Судьба" у Пушкина сливается с понятием "Природа" - ей свойственно равнодушие ("И равнодушная природа / Красою вечною..."). Перефразировать этот стих можно так: Природа бесстрастна и вечна, между тем как смертные люди стареют, а Время безостановочно движется. Но насколько лее каждое слово в пушкинском стихе содержательнее, чем в нашем убогом пересказе - благодаря его образности (каждое из трех подлежащих - метафора: Судьба глядит, подобно живому существу или, точнее, некоему богу; мы вянем, как растение; дни бегут, как гонцы), его звуковому родству с другими словами (глядит - бегут, мы вянем, мы - дни), его ритмической позиции (односложные похожие слова мы и дни стоят на ритмически сходных местах, неся в ямбическом стихе так называемое сверхсхемное ударение, об этом будет рассказано позже) - это их уравнивает между собой и противопоставляет слову судьба; оказывается, что слово мы, люди, в одном ряду со словом дни, Время, но и противоположно этому слову, как неподвижность противоположна движению, пассивность - активности, объект - субъекту, следствие - причине; ведь, по сути дела, можно понять стих так: Судьба глядит, как мы вянем оттого, что дни бегут. Все эти смыслы еще углубляются, когда стих становится на свое место внутри строфы:
      Пируйте же, пока еще мы тут!
      Увы, наш круг час от часу редеет;
      Кто в гробе спит, кто дальный сиротеет;
      Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;
      Невидимо склоняясь и хладея,
      Мы близимся к началу своему...
      Кому ж из нас под старость день Лицея
      Торжествовать придется одному?
      Теперь каждое из наших шести слов усложняется, потому что, сохраняя свой общечеловеческий смысл, приобретает конкретность: мы - это не только люди вообще, но прежде всего бывшие лицеисты ("наш круг"), дни - это не только Время вообще, слово это перекликается с другим, в сочетании "день Лицея", и вот "дни бегут" значит еще и "дни Лицея", то есть годовщины, даты (недаром так стихотворение и озаглавлено - "19 октября") проходят одна за другой... Глагол "глядит" изменяется и углубляется еще тем, что он связан теперь внутренней рифмой с глаголом в предшествующем стихе (а ведь рифма это связь не только звуковая, но и смысловая):
      Кто в гробе спит...
      Судьба глядит...
      И еще глубже, еще содержательнее станет каждое слово, когда строфа займет свое место внутри всего стихотворения. В одной из предшествующих строф мы читаем:
      Промчится год, и с вами снова я,
      Исполнится завет моих мечтаний;
      Промчится год, и я явлюся к вам!..
      Поэт мечтает о стремительном движении времени, ибо год спустя, так он верит и надеется, он вернется из ссылки к друзьям. Поэтому с такой оптимистической уверенностью он повторяет, твердит: "Промчится год..." Но ведь это то же, что "дни бегут", только с обратным знаком,- не грусть, а радостная надежда. А в последней строфе читаем:
      Несчастный друг! средь новых поколений
      Докучный гость и лишний и чужой,
      Он вспомнит нас и дни соединений,
      Закрыв глаза дрожащею рукой...
      Пускай же он с отрадой хоть печальной
      Тогда сей день за чашей проведет,
      Как нынче я, затворник ваш опальный,
      Его провел без горя и забот.
      "Дни соединений", "сей день" - эти сочетания накладываются на слова "дни бегут" и обогащают их еще новыми смыслами. Итак, движение Времени безнадежно грустно или радостно? Оно возбуждает в поэте тоску и отчаяние ("мы вянем") или веру в будущее ("Исполнится завет моих мечтаний; / Промчится год...")? Односложно ответить на эти вопросы нельзя, ибо "каждое слово необъятно, как поэт".
      Нужно пройти через тяжкие испытания, чтобы почувствовать трагическую напряженность гениального стихотворения, написанного в 1825 году двадцатишестилетним Пушкиным:
      Всё в жертву памяти твоей:
      И голос лиры вдохновенной,
      И слезы девы воспаленной,
      И трепет ревности моей,
      И славы блеск, и мрак изгнанья,
      И светлых мыслей красота,
      И мщенье, бурная мечта
      Ожесточенного страданья.
      Нужна зрелость сердца, чтобы осознать "бездну пространства" в сочетании "трепет ревности". Не муки, не взрыв, не бешенство ревности - все это было бы привычнее и понятнее для всякого, кто читал "Отелло" и "Евгения Онегина"; здесь пронзительное соединение двух слов, которые, казалось бы, совсем не созданы друг для друга. Человечна, беззлобна, грустна такая ревность, больше похожая на преданную нежность, чем на злое, оскорбленно-мстительное чувство, каким кажется ревность вообще, безотносительно к этим стихам Пушкина, напоминающим другие его строки,- они созданы четыре года спустя, в 1829 году:
      Я вас любил безмолвно, безнадежно,
      То робостью, то ревностью томим;
      Я вас любил так искренно, так нежно,
      Как дай вам Бог любимой быть другим.
      И здесь ревность тоже ничуть не похожа на озлобленность обманутого собственника - она поставлена в один ряд с робостью, безмолвием, тихой и искренней нежностью безответной любви. "Трепет ревности" - такое же чувство; оно бесконечно ближе к любви, чем к ненависти, которая тоже содержится в переживании, именуемом "ревность".
      А какого многообразного душевного опыта требует от читателя стих:
      И светлых мыслей красота,
      где эпитет светлые может значить и возвышенные, чистые, благородные, но также прозрачные, ясные, даже глубокие. И это сочетание слов тоже поражает "бездной пространства": поэт говорит о высокой гармонии отчетливой и благородной мысли, о красоте ума, который проникает в сущность бытия. И, наконец, завершающие стихотворение строки:
      И мщенье, бурная мечта
      Ожесточенного страданья,
      где все слова сопоставлены друг с другом самым неожиданным и удивительным образом: мечта... страданья, бурная мечта, ожесточенное страданье... Стихи эти существуют почти полтора столетия, но в том-то и особенность поэтического искусства, что они, эти сочетания слов, чувств, мыслей, нисколько не кажутся нам привычнее или обыкновеннее оттого, что с тех пор сменилось много поколений, что созданы они в далекий год восстания декабристов, что мы можем помнить их наизусть всю жизнь. Они все равно всегда новы и необычайны, словно на наших глазах Пушкин совершает открытие человеческой души, и мы вместе с Пушкиным открываем и людей вообще, и самих себя. Конечно, мы понимаем их и в пятнадцать лет, но насколько же полнее поймет их человек, который прошел через мучительную любовь и отчаяние ревности. Чем глубже будет опыт читателя, чем содержательнее жизнь его духа, тем полнее он будет ощущать и себя тоже автором этих строк.
      К таким стихам мы идем всю нашу жизнь и никогда не исчерпаем их содержания: "бездна пространства" останется бездной.
      Несколько предварительных замечаний
      Надо условиться с читателем о некоторых сложностях, с которыми он встретится на страницах этой книги. Большинство наших исходных понятий известны из школьного курса литературы, к тому же они еще и разъясняются попутно, по ходу изложения. Все же напомним здесь с самого начала некоторые общепринятые обозначения.
      О поэтическом ритме нельзя говорить, не прибегая к схемам. Чтобы прочесть схему, надо знать, что любой слог мы всегда обозначаем черточкой __ ; слог, на который падает ударение (ударный слог), обозначается черточкой со знаком ударения (акцентом): _/_ , слог, на котором ударения нет (безударный слог), такого знака (акцента) лишен.
      Схематически стих из "Медного всадника" "Люблю тебя, Петра творенье..." изображается так:
      Люб-лю те-бя, Пет-ра тво-ре-нье...
      __ _/_ __ _/_ __ _/_ __ _/_ __
      Нередко, однако, ударения, требуемые схемой стиха, не соответствуют реальным ударениям слов, составляющих строку:
      Невы державное теченье...
      В слове державное стих требует двух ударений (державное), на самом же деле ударение только одно - на гласном а. Второе как бы подразумевается по схеме, но в реальности отсутствует. Вместо схемы мы пользуемся вариантом, в котором это подразумеваемое ударение обозначаем не акцентом, а ноликом, поставленным над слогом:
      Не-вы дер-жав-но-е те-че-нье...
      __ _/_ __ _/_ __ _°_ __ _/_ __
      Повторяющаяся группа из ударного и неударного (или ударного и двух неударных) слогов называется стопа.
      В приведенной строке четырежды повторяется группа __ _/_. Стопа, содержащая нулевое ударение, называется пиррихий. В нашем примере - стих четырехстопный, с пиррихием в третьей стопе.
      Случается, что в одном стихе не один пиррихий, а два:
      Адмиралтейская игла...
      Схема этой строки такая:
      __ _°_ __ _/_ __ _°_ __ _/_
      Это - четырехстопный стих с пиррихием в первой и третьей стопах.
      Пиррихии придают стихам ритмическое разнообразие: они то ускоряют, то замедляют течение строки. Чтобы это понять, достаточно прочесть рядом два приведенных стиха из "Медного всадника"; первый лишен пиррихиев, второй содержит два:
      Люблю тебя, Петра творенье...
      Адмиралтейская игла...
      Теперь напомним названия стихотворных размеров:
      __ __ ямб
      _/_ __ хорей
      _/_ __ __ дактиль
      __ _/_ __ амфибрахий
      __ __ _/_ анапест
      Рифмой называется концевое созвучие двух или более стихов. Рифмы делятся на мужские, когда ударение стоит на последнем слоге (светла - игла), женские - ударение на предпоследнем слоге (творенье - теченье), дактилические - ударение на третьем слоге от конца (носится - переносица).
      В новейшей поэзии широко используются рифмы неточные, приблизительные, которых классическая поэзия не знала; например, такие созвучия, как ветер светел в стихах Есенина (1925):
      Под окошком месяц. Под окошком ветер.
      Облетевший тополь серебрист и светел.
      Или (у того же Есенина): видел - обиде, любимо - рябина, пустыре постарел. Или, в новейших стихах, еще более отдаленные друг от друга созвучия: картошка - трехтонка, белый - бегал. Впрочем, такие созвучия нередки в устном народном творчестве ("Заяц белый, куда бегал?").
      Рифмами связываются между собой строки (которые часто называются стихами), иногда образуя строфы - повторяющиеся сочетания строк (стихов). Рифмовать между собой могут:
      1) рядом стоящие стихи - такие рифмы называются смежные;
      2) стихи через один (четные между собой, нечетные между собой) - это перекрестная рифма;
      3) первый стих с четвертым - это рифма охватная или опоясывающая.
      В качестве примера - строфа "Евгения Онегина" (VIII, 29):
      1 Любви все возрасты покорны;
      2 Но юным девственным сердцам
      3 Ее порывы благотворны,
      4 Как бури вешние полям:
      5 В дожде страстей они свежеют,
      6 И обновляются, и зреют
      7 И жизнь могущая дает
      8 И пышный цвет и сладкий плод.
      9 Но в возраст поздний и бесплодный,
      10 На повороте наших лет,
      11 Печален страсти мертвый след;
      12 Так бури осени холодной
      13 В болото обращают луг
      14 И обнажают лес вокруг.
      Стихи 1, 2, 3, 4 рифмуются перекрестно; в стихах 5, 6, 7 и 8 - рифмы смежные; в стихах 9 и 12 - охватная (опоясывающая) рифма; а в конце - 13 и 14 - снова смежная.
      Система рифм изображается формулами: одной рифме соответствует буква, причем, как правило, женская рифма обозначается прописной буквой, а мужская - строчной.
      Таким образом, схематически можно так изобразить следующее четверостишие Пушкина (1825):
      Если жизнь тебя обманет, _/_ __ _/_ __ _/_ __ _/_ __
      Не печалься, не сердись! _°_ __ _/_ __ _°_ __ _/_
      В день уныния смирись: _/_ __ _/_ __ _°_ __ _/_
      День веселья, верь, настанет. _/_ __ _/_ __ _/_ __ _/_ __
      Перед нами четверостишие четырехстопного хорея с опоясывающей рифмой по формуле: A b b A.
      А строфа из "Онегина" имеет формулу такую:
      A b A b C C d d E f f E g g
      Из понятий другого рода в тексте часто встречается образ. Это важный термин. Не понимая его смысла, трудно разобраться в поэзии (да и во всяком искусстве). Образ - это идея, воспринимаемая не только разумом, но прежде всего чувствами читателя. Например, слово старость общее, отвлеченное; заменив его сочетанием вечер жизни или осень жизни, поэт обращается к чувствам воспринимающего,- это образ. В поэзии каждый элемент, ее составляющий, приобретает свойства образа,- даже звуки слова, даже длина слова, даже ритмические особенности стиха, даже построение фразы образны. Мы в этом убедимся на многих разборах классических и современных стихотворений.
      В книге упоминаются также исторические стили русской литературы: классицизм и романтизм. Об этих понятиях здесь, во введении, говорить не стоит - они требуют пространных, обстоятельных разъяснений. Однако по мере своих возможностей автор постарался растолковать их в тексте своей книги, а, кроме того, можно полагать, что учебники и пособия по литературе дадут читателю необходимое представление о смысле этих историко-литературных терминов.
      Вот и все предварительные замечания. Остальные термины разъясняются в тексте и не должны вызвать особых затруднений. Если же таковые возникнут, рекомендуем заглянуть в широко распространенный "Поэтический словарь" А.Квятковского, изданный в 1940 и 1966 годах и дающий достаточно полные толкования. Можно сослаться также на пособия Б.В.Томашевского "Теория литературы" и "Стилистика и стихосложение" и В.Е.Холшевникова "Основы стиховедения". Интересна выпущенная издательством "Детская литература" книга Н.Г.Долининой "Прочитаем "Онегина" вместе", а также книга Вс.Рождественского "Читая Пушкина...", в которой есть главы: "Что такое стихи" (о стихотворных размерах, о рифме, о строфе), "О приемах поэтической речи" (речь прозаическая и поэтическая; метафора; эпитет; гипербола; противопоставление; олицетворение; метонимия; синекдоха; сравнение), "Музыка слова" и другие. Маленькая, но содержательная брошюра Л.А.Озерова "В мастерской стиха" (издательство "Знание") непременно заставит читателя обратиться к другим сочинениям того же автора, книгам "Работа поэта" и "Мастерство и волшебство". Анализ современных поэтических течений можно найти в "Книге про стихи" В.Ф.Огнева и в книге С.В.Владимирова "Стих и образ". Для более подготовленных читателей назовем классические труды академика В.М.Жирмунского по теории поэзии - "Введение в метрику" и "Рифма, ее история и теория", исследование Ю.Н.Тынянова "Проблема стихотворного языка", книги Ю.М.Лотмана "Лекции по структуральной поэтике", "Структура художественного текста", "Анализ поэтического текста", Л.Я.Гинзбург "О лирике", Г.А.Гуковского "Пушкин и русские романтики", "Пушкин и проблемы реалистического стиля", А.В.Чичерина "Литература как искусство слова (Очерк теории литературы)" и "Идеи и стиль".
      глава первая. Поэтическое содержание
      "Всякое произведение искусства только
      потому и художественно, что создано по
      закону необходимости, что в нем нет
      ничего произвольного, что в нем ни одно
      слово, ни один звук, ни одна черта не
      могут замениться другим словом, другим
      звуком, другою чертою."
      Василий Белинский,
      "Уголино...", 1838
      Две Стрекозы и два Муравья
      Существуют понятия, о которых каждый думает, что он отлично их знает; на самом деле разобраться в них трудно. К таким понятиям относится содержание. Казалось бы, куда проще? Кто не умеет рассказать содержание фильма или книги? Все помнят "Стрекозу и Муравья". Каково содержание этой басни Крылова? Стрекоза все лето распевала, когда же наступила зима, оказалось, что ей нечего есть - она не сделала запасов,- и тогда она пошла к трудолюбивому Муравью просить его о помощи; но Муравей отказался поделиться с легкомысленной соседкой: пусть сама расплачивается за беззаботность. Именно так обычно рассказывают содержание рассказа, романа, спектакля, фильма. Можно пойти дальше и так формулировать мораль крыловской басни: будь благоразумен и трудолюбив, иначе придется худо, рано или поздно наступит расплата за легкомыслие. Верно ли мы рассказали содержание? И действительно ли это и есть содержание - то, что мы пересказали своими словами?