Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Луна доктора Фауста

ModernLib.Net / Современная проза / Эррера Луке Франсиско / Луна доктора Фауста - Чтение (стр. 7)
Автор: Эррера Луке Франсиско
Жанры: Современная проза,
Историческая проза

 

 



– Правильно сделал, что отыскал меня, – сказал Федерман, не спуская глаз с Франца и своей случайной подружки, молча игравших в шашки за соседним столом. – Амвросий Альфингер отправился к праотцам, и Вельзерам некем заменить его на посту губернатора Венесуэлы – гожусь для этого дела я один, ибо я один смогу найти Дом Солнца. Вскоре я отправляюсь в Аугсбург через Лион, а ты поезжай в Севилью и жди меня там. Через два месяца вернусь. Вдвоем мы горы свернем, Филипп фон Гуттен!.. Однако скажи-ка мне: твой оруженосец… это он или она? Не собираешься ли ты выдать кошку за кролика или, вернее, смазливую девчонку за безбородого парня? А! Покраснел, покраснел! Кажется, я попал в самую точку! Не бойся, я не оскорблю ее стыдливости и никому не скажу о своей догадке. Неглупо придумано: переодел милашку в мужское платье и можно не бояться этих диких мест, где бродят толпы насильников и убийц… Ну, прощай, Филипп, я отправляюсь наверх слегка потешить плоть, а потом и в путь. Мне надо выехать затемно. В экспедиции ты станешь моей правой рукой. Итак, возвращайся в Севилью. До скорой встречи, брат мой!

Насмешливые похвалы Федермана его предусмотрительности встревожили Филиппа. Если Франц кажется переряженной женщиной, что подумают о его слуге их будущие спутники? Каких только сложностей не повлечет за собой это двусмысленное положение! После смерти Генриха Четвертого, брата Изабеллы Католической, который был всем известен как низкий распутник, началась гражданская война за престолонаследие, и «Сатурнов порок» стал преследоваться с невиданной дотоле жестокостью. И принцы, и владетельные герцоги расставались с жизнью по обвинению в содомском грехе: уличенных оскопляли и вешали или сжигали живьем. В Испании немцев окружает такая ненависть, что злобному извету поверит всякий. Что же делать? А может быть, и впрямь переодеть Франца в женское платье? Конечно, девица – вожделенная добыча для разбойников, но отчего бы им с Францем не присоединиться к какому-нибудь хорошо вооруженному отряду, как поступают купцы и паломники?

– Так я и сделаю! – воскликнул он, стукнув кулаком по столу, но вопрос, заданный им самому себе, остудил его пыл: «А если Франц заупрямится? Бедняга бежит от худой славы, которую откровения Камерариуса сделали совсем невыносимой. Он говорит, что впервые чувствует себя таким счастливым. Оттого у меня рука не поднимается прогнать слугу, хотя все его ужимки и повадки таковы, что могут навлечь на нас сильнейшие подозрения с самыми непредсказуемыми последствиями. Повешенные в Толедо – лишнее тому доказательство, грубые предупреждения янычара должны были насторожить меня, а недоверчивость Федермана – всерьез напугать. Нет, от Франца надлежит отделаться при первом же удобном случае. Если он все еще будет при мне ко времени нашей следующей встречи с Федерманом… Надо успеть поговорить с Клаусом перед тем, как он уедет. Надо подтвердить его мимолетное подозрение… Но мне ненавистна ложь! Рыцарю лгать не подобает, а уж мне, Гуттену, в особенности… Однако честь дороже… Дождусь, когда Федерман спустится от своей мавританки, изложу ему свои опасения… А вдруг она поможет раздобыть для Франца женское платье? А-а, вот и он!»


– Меня не проведешь! – от души расхохотался Федерман. – Ты совершенно прав и легко можешь влипнуть. Инквизиция притянет к ответу – пропал. Баба, во что ее ни переряди, бабой останется. Ты, моя прелесть, – обратился он к мавританке, – раздобудешь моему другу какие-нибудь тряпки? Ну, прощай, Филипп. До встречи в Севилье.


Когда Гуттен предстал перед Францем с платьем и накладной косой и изложил ему свое дело, тот сначала потерял дар речи, а потом расплакался:

– Как же это, ваша милость? Неужто мне никогда больше не носить штанов?

Гуттен принялся было уговаривать его, а потом, исчерпав все доводы, сказал сухо:

– Ты волен поступать как знаешь, но помни: я не тронусь в путь по этому разбойному краю с таким слугой. Надевай юбки, да поживей! Жду тебя внизу.


Филипп вел беседу с трактирщиком, когда во двор один за другим влетели пять кавалеристов, громогласно потребовавших вина.

– Простите, сеньор, – обратился Филипп к тому, кто казался их начальником, молодому человеку, чьи правильные черты портило брюзгливое выражение, – не в Севилью ли вы направляетесь?

– Именно туда, – отвечал тот, окинув его надменным взглядом.

По ступеням деревянной лестницы неуверенно застучали каблучки, и офицер обернулся. Это спускался Франц, которого длинное платье и накладная коса превратили в хорошенькую девушку. Трактирщик расхохотался:

– Так я и думал! Уж больно смазлив был ваш слуга, чтобы поверить в его мужскую природу!

– Это моя сестра, – поспешил объясниться Филипп. – Мы прибегли к этому маскараду из страха перед бандитами, наводнившими все окрестности.

– И совершенно правильно поступили. Уму непостижимо, что ныне творится на дорогах.

Офицер, так же как и его подчиненные, пялил глаза на Франца.

Филипп кашлянул, чтобы привлечь их внимание.

– Хотел бы обратиться к вам, господа, с просьбой. Не позволите ли вы нам с сестрой следовать за вами до Севильи?

– Почтем за честь! – не задумываясь, воскликнул офицер.

– Сестра моя ездит на лошади по-мужски…

– Да она и сюда-то попала в мужском платье, – вставил трактирщик.

– Мы добрались из самой Германии без всяких приключений, но тут нас предупредили, что дороги небезопасны, и мы решили попросить защиты и покровительства у таких доблестных и умелых воинов, как вы, господа.

– Вы не могли сделать лучшего выбора, – без ложной скромности заявил офицер. – Позвольте представиться: капитан Лопе де Монтальво. Вон тот – Франсиско де Веласко, родом из Аревало; это – Франсиско Инфанте из Толедо, а это – Хуан де Себальос, уроженец Валдивиэсо. Они состоят у меня под началом. А вот это – Эрнан Перес де ла Муэла, лекарь, которому скучно стало заниматься своим врачеванием дома.

– Весьма рад познакомиться, – со всей любезностью отвечал Филипп. – Меня зовут фон Гуттен, а это моя сестра Франсина. Мы направляемся в Севилью, а оттуда в Кадис. Там сядем на корабль и поплывем на родину.

– Что ж! – сказал капитан, не сводя глаз с переряженного Франца, – по первому вашему слову мы готовы тронуться в путь.

Вскоре кавалькада уже скакала по дороге на Севилью.

– Ваша сестрица прекрасно держится в седле, – заметил Лопе де Монтальво, зачарованно глядя, как на два корпуса впереди колышется над седлом зад Франца. – До сих пор ничего подобного видеть не приходилось.

– Франсина, – слегка упавшим голосом сообщил Филипп, – всегда была привержена к забавам, несвойственным ее полу.

– Да что вы! – замахал на него руками капитан. – Она так несравненно изящна! Просто диву даешься…

Гуттен посматривал на него со все возрастающим беспокойством: было очевидно, что капитан, как и его подчиненные, в восторге от оруженосца. На первом же привале намерения их открылись со всей очевидностью, все наперебой пытались услужить лже-Франсине: Хуан де Себальос расстелил свой плащ, чтобы ей было мягче сидеть, Лопе де Монтальво поспешил вручить ей маленький бурдюк с водой, ибо она на ломаном испанском уведомила его, что не терпит вина.

Гуттен растянулся под деревом. В десяти шагах от него, устроившись возле каких-то развалин, кавалеристы утоляли голод хлебом и колбасой. В сторонке млел от сладких речей капитана Франц.

Солдаты время от времени посматривали туда, и до Филиппа доносились обрывки их разговора.

– Да, природа не поскупилась. Девица всем взяла: что лицо, что фигура, – заметил лекарь, низкорослый, толстый, плешивый человек с мягкими движениями.

– В толк не возьму, почему так носится капитан с этой потаскушкой, – фыркнул тот, кого звали Франсиско Веласко, – а то, что она потаскушка, сомнений не вызывает. Она совсем не под пару этому важному немцу. Провалиться мне на этом месте, если они брат и сестра! Поглядите, как он хмурится, когда наш капитан начинает ее обхаживать. Я, слава богу, навидался знатных дам и уж как-нибудь отличу их от уличных красоток, что бы те на себя ни напялили. Хотелось бы знать, для чего таскает ее немчура за собой.

– Известно для чего, – отозвался маленький, смуглый и гибкий солдат по имени Инфанте. – Но если она и впрямь принадлежит к почтенному сословию шлюх, ей придется одарить и нас своими милостями, даром, что ли, везут ее в Севилью с такими королевскими почестями?

– Заткнулся бы ты, – наставительно сказал Веласко. – Недостойно порядочного человека извлекать выгоду из несчастья ближнего, воззвавшего к нему о помощи. И не важно, один ли этот ближний путешествует или в сопровождении потаскушки.

Под хихиканье Франца и жаркий шепот капитана Филипп задремал.

Его разбудила команда Лопе де Монтальво. Капитан галантно взялся за стремя, чтобы помочь Францу сесть в седло. «Господи мой боже, – подумал Филипп, глядя на это, – кажется, я попал из огня да в полымя. Франц в штанах был всего лишь женоподобный увалень, а в юбке – ни дать ни взять проститутка самого последнего разбора».

Во все продолжение пути Франц искусно и бесстыдно кокетничал с капитаном, который поведал ему, что является отпрыском древнего рода и что в Саламанке находится его замок.

– Отец хотел, чтобы я постригся в монахи, но я не для того был рожден. Что, однако, прикажете делать второму сыну? Перед ним одна дорога: монастырь и университет. Тогда я взял да и увязался за первым же вербовщиком, забредшим в наши края. И не ошибся! Мне на роду написано воевать! Я ведь участвовал в осаде и штурме Рима.

– Вы из Германии? – спросил Гуттена поравнявшийся с ним Веласко, отхаркнувшись и смачно сплюнув.

– Да…– рассеянно отвечал тот.

– И на том спасибо, – буркнул солдат.

– За что спасибо? – очнулся наконец Филипп.

– Спасибо, говорю, что хоть не фламандец. Мы их на дух не переносим. Впрочем, сказать по совести, и вас . тоже.

– Позволено ли будет спросить, по какой причине?

– Понятия не имею, – сказал Веласко и, подхлестнув коня, поскакал вперед.

Под вечер они добрались до постоялого двора, и, едва лишь оставшись с Францем наедине, Филипп дал волю своему гневу.

– Ты вовсе ополоумел! Как только прибудем в Севилью, я дам тебе денег и немедля отправлю в Германию! Не хватало мне еще расхлебывать кашу, которую ты завариваешь!

– Возьмите меня в Новый Свет! – умолял его Франц. – Мне легче помереть, чем вернуться в Баварию. Ей-богу, я не тот, за кого все меня принимают… Я буду храбрым солдатом! Позвольте мне доказать вам это, и клянусь спасением души, вы не раскаетесь!

Но Гуттен, истомленный тяготами пути, уже спал.

Была глубокая ночь, когда он внезапно, как от толчка, проснулся. Комнату заливал яркий свет луны, и Филипп вздрогнул: круглая ярко-желтая луна явственно отблескивала кроваво-красным. В ушах у него звучал голос доктора Фауста: «Когда полная луна станет цвета крови, встретишь свой смертный час. Окажешься ввергнут в пучину бедствий, испытаешь грозную опасность. Не могу определить какую… Знаю одно: будь настороже, а еще лучше – воротись туда, откуда пришел. Но погоди… я вижу… вижу! Смерть настигнет тебя в ночь полнолуния, по вине женщины, от руки испанца, на голой равнине…»

Гуттен встал с кровати и вдруг заметил, что Франца в комнате нет. Ведомый недобрым предчувствием, он сошел по лестнице в хлебный амбар, неслышно проскользнул внутрь и в ужасе отпрянул. Капитан Лопе де Монтальво совершал с Францем то, что, по словам Камерариуса, совершал Франц с Фаустом.

«Не зря у луны сегодня такой зловещий отсвет, – ошеломленно подумал он. – Это луна доктора Фауста».

<p>8. СЕВИЛЬЯ</p>

Как только они прибыли в Севилью и распрощались с кавалеристами, Филипп напустился на Франца:

– Мерзостный развратник!

– За что вы меня браните, ваша милость? – захныкал тот.

– Не вздумай лгать и изворачиваться! Я все видел своими глазами! Ты блудодействовал с Лопе де Монтальво!

К несказанному изумлению, Франц, перестав всхлипывать, вдруг отвечал независимо и даже с некоторою надменностью:

– Ваша честь нимало не пострадала, сударь. Я просил капитана пощадить мое девство, оттого мы и согрешили с ним, слегка погрешив против природы.

– Твое счастье, что ты додумался до этого! – задыхаясь от ярости, вскричал Филипп. – Знаешь, что сделал бы он с тобой, если бы распознал, кто ты на самом деле?!

– Кто же этого не знает! – ответствовал Франц, грызя ноготь.

Филипп сделался уже не багровым, а почти лиловым.

– Тебя он изрубил бы в куски, – запинаясь, еле выговорил он, – а меня бы счел твоим сожителем! Сейчас же в его глазах я всего лишь рогоносец. Ну, хватит! С меня довольно! Убирайся вон! Вот тебе двадцать флоринов, возвращайся в Баварию. Если ты еще раз попадешься мне на глаза, я самолично сведу тебя в трибунал Святейшей Инквизиции и буду от души рад, когда тебя привяжут к столбу и хорошенько поджарят!

На следующий день Филипп отправился на вербовочную биржу. Первым, кого он увидел там, был капитан Лопе де Монтальво. Рядом стояли и остальные. По улыбочкам на их лицах Филипп тотчас догадался, что они осведомлены о победе капитана, хотя он и не посвятил их во все подробности того, как именно была она одержана.

– Здравствуйте, сударь! – сказал Лопе, подходя к нему. – Где же ваша прелестная сестрица?

С большим трудом Филиппу удалось напустить на себя веселый и беззаботный вид.

– Полноте, капитан! Не делайте вид, что поверили в мою басню! Какая там сестрица! Это обыкновенная уличная девка, с которой я спознался в Кордове. В чаянии богатства она и приехала из наших краев в Испанию.

Капитан принужденно рассмеялся:

– Да, вы вдвоем славно провели меня! Однако, признаюсь вам, вчера ночью я сполна расчелся с нею за этот обман…

– Знаю, знаю, – сказал Филипп, вновь становясь снисходительным. – Не успела эта распутница воротиться из овина, как тотчас все мне выложила…

– Я только одного не постигаю, – в недоумении продолжал испанец, – зачем она уверяла меня в своей непорочности?

– Зачем? – переспросил не без злорадства Филипп. – Затем, что она развращена до мозга костей и обычная любовь ей приелась. Рано или поздно ей отрежут нос или еще что-нибудь… Не думаю, что вам стоило…

– Если бы я знал, – вскричал в возмущении капитан, – я переломал бы ей все ребра! Ну да ладно, черт с нею! Что привело вас на биржу?

– Я – второй человек в той экспедиции, которую Вельзеры отправляют в Новый Свет на будущей неделе, – слегка напыжился Гуттен.

Враждебности Лопе де Монтальво как не бывало.

– Так это вы станете во главе экспедиции? Мы ведь затем и приехали в Севилью, чтобы записаться.

– Что ж, добро пожаловать, – приветливо и снисходительно промолвил Гуттен. – Я готов поручиться за вас, если будет надо.

– Это большая честь для меня, – покорным и льстивым тоном сказал Лопе. – Как, однако же, тесен мир. Хочу попросить вас еще об одной милости. Пусть история с этой потаскушкой останется между нами.

– Будьте покойны, мой друг. Я нем как могила. Покончив с этим щекотливым делом, Филипп предложил:

– Войдем же в этот храм или на биржу, а вернее, во храм, ставший биржей.

На первой же ступеньке капитан взял его за руку.

– Хочу уведомить вас об одной неувязке. Среди этих вербовщиков есть и такие, кто приехал из Венесуэлы. Знаете, зачем? Просить, чтобы немцев не назначали губернаторами в колонии.

– В договоре, скрепленном подписью его величества, такого пункта нет. Но к чему эти разговоры? Взойдем и увидим, что нам приготовили.

В Патио-де-лос-Наранхас стояла целая толпа оживленно переговаривавшихся, размахивавших руками людей. Гуттен отыскал Альберта Кона, представителя дома Вельзеров в Севилье.

– Город Коро поверг к ногам императора покорнейшую просьбу не назначать больше наших с вами земляков на должности губернаторов и капитан-генералов. Они признают только истинных кастильцев.

– Но почему? – в недоумении спросил Филипп. – Ведь мы все – подданные Священной Римской империи.

– Ни кастильцы, ни каталонцы, ни арагонцы так не считают и впредь считать не намерены.

– Какие же доводы они приводят?

– Испания, говорят они, внесла наибольший вклад в дело завоевания Индий, и нечего теперь другим пользоваться плодами их рук.

– Но это же глупо!

– Глупо или нет, но кастильцы чинят нам всякого рода препоны. В Америке нам теперь трудно не то что занять видный пост – трудно даже уехать туда. Только в самое последнее время положение изменилось, поскольку государь для борьбы с алжирскими пиратами объявил неслыханный набор на флот. Испанцам пришлось немного потесниться и разрешить записываться и чужеземцам. В нашей экспедиции есть даже албанцы, не говоря уж об итальянцах, немцах и шотландцах. По правде говоря, не представляю, как вы будете управляться с этим плавучим Вавилоном. Так вот, вернемся к просителям из Коро: отказать им – дело нелегкое и тонкое.

– Но каковы же истинные причины их ненависти к нам?

– Они утверждают, что правление Амвросия Альфингера было сущим бедствием для страны, что именно по его вине погибло столько народу, что он приказывал сечь кастильцев и приговаривал их к смертной казни по самым вздорным поводам и за совершеннейшие пустяки. Еще утверждают, что с немцами невозможно найти общий язык, а значит, достичь успеха в каком бы то ни было начинании. Исходя из всего вышеизложенного, они протестуют против немцев-губернаторов.

– Но разве нет у Вельзеров, у тех, кому принадлежит Венесуэла, права смещать и назначать там должностных лиц?

Альберт Кон взглянул на Филиппа благосклонно.

– К прискорбию, нет. Такие назначения – в воле одного лишь монарха. До сих пор он смотрел на самоуправство Вельзеров сквозь пальцы, но теперь, боюсь, все изменится: наших с вами хозяев обвиняют, помимо прочего, и в том, что они присваивают себе средства, предназначенные для поступления в казну. Королевская пятина и отдаленно не соответствует действительности.

– Да, положение создалось затруднительное, – уныло сказал Филипп, припомнив, как во время их последнего свидания с императором тот настоятельно требовал неотступно следить за доходами Вельзеров.

– Разумеется, последнее слово остается за государем. Хочу надеяться, что он оценит и щедрое жертвование, предпринятое Вельзерами, и то, как скоро сумели они отправить в Америку пятьсот человек последнего набора. Осталась всего сотня, чтобы загрузить пять судов, ожидающих в Санлукаре. Мы с этим справимся без проволочек. Вон сколько желающих записаться. Поглядите, кстати, какие молодцы.

К каждому из четырех чиновников, ведавших вербовкой, стояла длинная очередь, которая состояла из волонтеров и свидетелей – по два на каждого. Свидетели эти должны были подтвердить, что лично знакомы с записывающимися и что это люди порядочные, признающие лишь римскую католическую апостольскую церковь, что в их жилах нет ни капли мавританской или иудейской крови. Внимание Гуттена привлек очень смуглый, почти бронзовый человек.

– А вон тот? – спросил он Кона. – Разве он не мавр?

– Ах, дон Филипп, похоже, вы совсем не знаете Испании: законы здесь говорят одно, а те, кто следит за их исполнением, – другое. Вот, к примеру, евреям строго-настрого запрещено заниматься делами, касающимися Нового Света. Ну а как быть со мной – полномочным представителем дома Вельзеров в Севилье? Это лишь один случай, а я бы мог назвать вам добрую сотню… Взгляните-ка на тех двоих молодцов – у них вырваны ноздри и отрезаны уши. Так карают лишь за самые тяжкие преступления. Но свидетели, несомненно, заявят, что это честнейшие в свете люди, а чиновники за пару-тройку дукатов запишут их. А вон те, – он указал на троих белокурых и голубоглазых парней, лица которых беспрестанно искажались странными гримасами, – страдают недугом, именуемым «пляска святого Витта» и доставшимся им от отцов и дедов. Я хорошо их знаю: они уроженцы того же городка, что и я. Они не то что лютеране, а самые доподлинные еретики, члены секты катаров. [7] И это всем известно. И все-таки они отправятся в Америку.

Гуттен с любопытством разглядывал толпу, состоявшую из самых разнообразных типов, начиная с поджарых надменных дворян вроде Лопе де Монтальво и кончая угрюмыми проходимцами, украшенными многочисленными рубцами и шрамами. Были здесь и крестьяне, которым надоело ходить за плугом, и те, в ком с первого взгляда можно было узнать праздношатающихся, ни разу в жизни не приложивших рук ни к какому делу. У многих лихорадочно горели глаза, иные точно грезили наяву. Какой-то оборванный, безухий человек клянчил у волонтеров деньги, чтобы дать чиновникам необходимую мзду, а те, услышав звон монет, говорили, не отрываясь от обширных ведомостей: «Годен! Следующий!» – и заносили добровольца в списки. Внезапно послышался какой-то шум: кто-то упал и забился на полу в конвульсиях. На губах у припадочного выступила пена.

– Ничего, ничего, сейчас все пройдет, – успокаивал собравшихся его свидетель. – Это с ним всякий раз, как ему засветит надежда.

Поддерживая друг друга, пошатываясь, то и дело прикладываясь на ходу к бутылке, прошли две багроворожих личности.

– И с этим-то отребьем предстоит мне завоевывать Дом Солнца? – печально сказал Филипп.

– А кто же, кроме обездоленных горемык или тех, кому вовсе терять нечего, решится пересечь океан и преодолеть тысячи препятствий? Пока из Перу не хлынуло золото, было куда хуже. Нам пришлось предложить каторжникам на выбор – или десять лет в Новом Свете, или пожизненное заключение.

В эту минуту к ним подошел какой-то дворянин, выгодно отличавшийся от остальных щеголеватым нарядом и гладко выбритыми щеками.

– Позвольте представиться, сеньор Гуттен, – широко и любезно улыбнулся он. – Меня зовут Франсиско де Мурсия Рондон. Я направляюсь в Новый Свет вместе с вами. Да не покажутся вам мои слова нескромными, но я имел великую честь состоять секретарем при короле Франциске в ту пору, когда он сидел в плену у нашего государя в Девичьей башне.

– Рад познакомиться, сударь, – с суховатой учтивостью отвечал Филипп.

Новый знакомец отвесил ему церемонный поклон и странной, раскачивающейся походкой направился к Пуэрта-дель-Пердон.

– Как видите, дон Филипп, поговорка «у бога всего много» подтверждается, – засмеялся Кон.

– Да-а, – с нескрываемым разочарованием протянул тот. – Что ж, посмотрим, что из всего этого выйдет. Если я больше не нужен вам, честь имею кланяться. Я хотел бы прогуляться по городу.

– Ступайте с богом. Надеюсь, Севилья, город обманчивых видений и хорошеньких женщин, придется вам по вкусу.


Прокладывая себе путь в густой толпе, Филипп вышел на улицу. Внимание его привлек какой-то грохот. По мостовой катился запряженный четверней экипаж – невиданное новшество, вывезенное Карлом Пятым из Венгрии.

– Глядите! Глядите! – кричал народ, любуясь этой диковиной.

Филипп вдруг заметил в окошке кареты знакомое женское лицо.

«Свершилось чудо! Я снова вижу ее», – внутренне ахнул он, узнав мраморное чело и высокие скулы дочери герцога Медина-Сидонии. Рядом с юной красавицей сидела тучная старуха в черном, а напротив – чета тех самых карликов, которых он повстречал в день своего прибытия в Севилью. Карлик опять поклонился ему, как тогда, весело и задорно, а маленькая женщина что-то зашептала на ухо своей госпоже, вызвав улыбку на ее устах, которые она, впрочем, тотчас поторопилась прикрыть веером. Красавица посмотрела в глаза Филиппу долгим и значительным взглядом.

Дребезжа и подпрыгивая, карета скрылась за углом, а Гуттен все стоял в оцепенении посреди улицы, пока на него не налетели двое всадников, чуть не сбив его с ног. «Вот женщина, ради которой я откажусь от пострижения», – думал он.

– Она станет моей женой, – проговорил он вслух. – Но ее отец – испанский гранд, она может выйти замуж за короля или принца. А кто я такой? Второй сын в семье, даже не наследник нашего старинного и знатного, но давно уже клонящегося к упадку рода… Но если мне удастся смирить судьбу? Если я, как предрек Камерариус и обещал Федерман, отыщу Дом Солнца?.. Она видела меня. Она узнала меня по Риму. О, если бы я мог поговорить с ней, сказать ей, как сильно я люблю и на что только способен, дабы снискать ее благоволение! Я знаю, она обрадовалась мне. Так чего же ты ждешь, Филипп? Беги за ней! Отыщи ее!

Руководствуясь не столько ответами прохожих, сколько безотчетным влечением, Филипп вскоре нашел герцогский дворец, у ворот которого стояли на часах шестеро латников. Послышался цокот копыт, и мимо него во двор, выложенный мозаичной плиткой, въехала целая кавалькада: герцог со своей свитой возвращался домой. Раздался по-детски звонкий смех. Он гневно поднял голову: с галереи, корча ему рожи, глядели на него давешние карлики.

Он сделал непристойное движение, а она бросила Гуттену гвоздику и послала воздушный поцелуй.

– Отъезжай, приятель, – сказал, подойдя к нему, начальник стражи. – Здесь стоять нельзя. Это дворец герцога Медина-Сидонии. Тебе не поздоровится, если эти недомерки нажалуются ему.

Филипп в гневе дал коню шпоры, поклявшись, что никогда в жизни не станет больше предаваться неосуществимым мечтаньям.


Прошло еще два долгих месяца, а от Федермана не поступило никаких известий. Было неизвестно, кого же назначит император новым губернатором Венесуэлы. Еще трижды встречал Филипп прекрасную герцогиню, и трижды, к несказанной его досаде, она подавала ему знаки веером. Однако Гуттен был верен своей клятве и больше не делал попыток разыскать красавицу. Экспедиция была готова отправиться в путь.

Однажды вечером, выйдя из собора, Филипп столкнулся с Гольденфингеном.

– Как я рад снова видеть тебя, старина! Что занесло тебя в Севилью?

– Ах, ваша милость, я ведь говорил вам, что не могу долго сидеть на одном месте. Мне непременно надо странствовать. Сейчас я вас удивлю. Я отправляюсь в Венесуэлу вместе с вами! Три дня назад записался.

– Поздравляю тебя и себя! – радостно отвечал ему Филипп. – Вельзеры сделали драгоценное приобретение, взяв на службу такого опытного и сметливого человека.

– Вот и господин Кон такого же мнения.

– Нет, это ты замечательно придумал, – продолжал восторгаться Филипп, – вместе поплывем в Новый Свет.

– Замечательно-то оно замечательно, – раздумчиво протянул Гольденфинген, – да вот смущают меня пророчества доктора Фауста…

– Кто тебе сказал о них? – воскликнул Филипп.

– Да этот паренек из Вернека, что был у вас в услужении… Как его? Франц Вейгер.

– Где же прозябает этот негодяй? – спросил Филипп.

– Да я уж довольно давно потерял его из виду, – пробормотал Гольденфинген. – В последнюю нашу встречу он пристроился в какую-то таверну в Кордове. Теперь, конечно, уже вернулся в Германию. Дела его тут вроде шли неплохо, он говорил, что за короткое время сумел скопить изрядную сумму. Вы правильно поступили, сударь, рассчитав его: паренек этот с червоточинкой, подозрительный какой-то паренек, и, по крайнему моему разумению, денежки, коими он так тщеславился, приплыли к нему не совсем законным путем. Да и знакомство он водил с темными личностями. А вы, сударь, чем-то крепко ему насолили, иначе он не стал бы на всех углах твердить, что вас сглазили, как говорят в здешних краях. У нас-то в Германии это называется «навести порчу». Слова разные, а суть одна.

– Франц говорил это?..

– Говорил, говорил, ваша милость. Ну да разве можно прислушиваться, что там болтает этот проходимец?! Не беспокойтесь, дальше Кордовы эти слухи не пошли. А вот все эти бесконечные происшествия, что до сих пор не дают нашей флотилии выйти в море, заботят меня по-настоящему. Как по-вашему, не стоит ли призвать на помощь астролога?

– В Испании астрологов нет. Тут в них никто не верит.

– Зато здесь на каждом шагу цыгане. Они предсказывают судьбу, гадают по руке – с оглядкой, правда, ибо инквизиция хватает их без жалости.

– И тебе они гадали?

– Да было как-то раз…

– Ну и что же сказали?

– Что сказали… Сказали: чья-то злая воля не позволяет экспедиции сняться с якоря.

Филипп при этих словах невольно вздрогнул, подумав: «Неужели злой дух Берты преследует ее мужа?» Дорого бы он дал, чтобы услышать просвещенное мнение фон Шпайера на этот счет. Он удалил Гольденфингена из Генуи под тем предлогом, что Италия недостаточно далека от Аугсбурга, и, разумеется, это всего лишь повод, особенно если принять в расчет, как ревностно хранит моряк память о жене. «Сомнений нет, фон Шпайер боится призрака Берты, хотя и не уверен, была ли она ведьмой».

– Нельзя быть таким суеверным, дружище, – ласковым и сердечным тоном заговорил Филипп. – Тебе на долю выпало такое, что по плечу не каждому: нам предстоит открыть и покорить Новый Свет. Пойдем-ка прогуляемся по городу, заглянем в еврейский квартал.

Они медленным шагом двинулись мимо Алькасара, как вдруг Гольденфинген схватил Филиппа за руку:

– Глядите, ваша милость! Ведь это Клаус Федерман собственной персоной!

– Филипп! – радостно закричал Федерман. – Старина Гольденфинген! Какая встреча! Ну, поскорее обнимите и поздравьте меня! Вельзеры от имени его императорского величества назначили вашего покорного слугу капитан-генералом и губернатором Венесуэлы! Назначение уже подписано и скреплено печатью!

– Ура! – хором закричали Филипп и Гольденфинген.

– Надо отпраздновать мою удачу как положено. Хоть ты не берешь в рот хмельного, Филипп, но сегодня мы упьемся в стельку и повеселимся на славу. Следуй за нами, толстяк!

Федерман привел их в лучший, по его словам, публичный дом, велел привести семь девиц, запереть двери, никого больше не впускать и подать лучшее вино. Двух смуглянок он усадил к себе на колени, а трем другим приказал танцевать. Гольденфинген, позабыв о своих печалях, бесстыдно обнимал пестро разряженную красотку, льнувшую к нему. Один лишь Гуттен, смущенно улыбаясь, никак не отзывался на заигрывания той, что сидела рядом с ним.

– Филипп! – властно сказал охмелевший Федерман. – Ты должен выпить за мое здоровье!

– Ты же знаешь, Клаус, я не пью. Меня вино не веселит. Я впадаю в какой-то столбняк, а наутро мучаюсь от страшной головной боли.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24