Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Луна доктора Фауста

ModernLib.Net / Современная проза / Эррера Луке Франсиско / Луна доктора Фауста - Чтение (стр. 21)
Автор: Эррера Луке Франсиско
Жанры: Современная проза,
Историческая проза

 

 


Через полчаса пришел Вильегас:

– Губернатор поздравляет вас с благополучным прибытием и просит извинить, что за поздним временем не сможет сегодня принять долгожданных гостей. Завтра в первом часу пополудни он приглашает вас на обед с участием городских нотаблей, а пока что желает вам, сеньор Гуттен, доброй ночи.

– Этот малый цену себе знает, – язвительно заметил капеллан, – а до вас явно снисходит.

– Пусть не думает, что я проглочу это оскорбление, – вспыхнул Филипп. – Сейчас же отправлюсь и выскажу ему все, что я о нем думаю!

Падре Тудела вскочил и загородил выход.

– Вы с ума сошли, Филипп! Бог с вами! Умерьте свои порывы, если хотите выпутаться из беды. Дождитесь утра, и попробуем выйти отсюда. А пока попробуйте-ка узнать, под стражей мы или нет.

Филипп, переведя дух, счел этот совет разумным и направился к двери. Когда он ступил за порог, латники взяли на караул.

– Ну что ж, добрый знак, – прошептал священник. – Карвахаль желает уладить дело миром.

В поселении, по словам Вильегаса, нашли себе приют триста пятьдесят испанцев, не считая индейцев племени какетио, перебравшихся сюда из Коро, и местных. Всего же в округе проживало около ста тысяч туземцев.

– Пусто, – сказал Гуттен, оглядев площадь.

– Час-то поздний, – зевая, ответил священник.

– Поглядите-ка, падре! – весело воскликнул Филипп, указывая на дом губернатора. – Ведь это же наш добрый и давний друг Эрнан Перес де ла Муэла!

Лекарь, стоя возле жаровни, вел оживленную беседу с двумя солдатами. Филипп приветливо окликнул его, но тот, видимо, не узнал своего бывшего командира. Когда же Филипп стал так, чтобы пламя осветило ему лицо, лекарь наконец холодно поклонился и пошел к нему навстречу. Приблизившись почти вплотную, он торопливо зашептал:

– Напрасно вы, сударь, обрадовались мне при посторонних: мы все тут под топором ходим. Губернатор – настоящий Вельзевул: он вынудил меня покинуть Коро под угрозой смерти, а кое-кого и вправду повесил, придравшись к какому-то пустяку. По сравнению с этим бесноватым Хорхе Спира кажется невинным агнцем. Берегитесь Педро Лимпиаса: он ненавидит вас. Мне и самому пришлось на словах отречься от вашей милости, чтобы не попасть в беду. Против вас затевается что-то недоброе… Теперь позвольте я ощупаю вам лоб, словно вам нездоровится и вы попросили моей помощи. Я друг вам, дон Филипп, но моя жизнь мне дорога… Храни вас бог, сударь!

С этими словами он повернулся и, пройдя три шага, сплюнул.

– Дело плохо, дон Филипп, – в испуге проговорил падре Тудела. – Хуан Карвахаль – господин положения, а мы у него в плену. Вернемся-ка поскорее домой, а завтра минута в минуту явимся на обед.

По дороге они увидели чернокожего слугу – улыбаясь, тот сидел посреди улицы и внимательно следил за ними.

Поутру Вильегас явился за Гуттеном и его спутниками.

– Пора! Пора! – благодушно восклицал он. – Губернатор ждет нас! Не годится заставлять его ждать!

На площади под исполинской сейбой был богато накрыт стол, вокруг которого стояла дюжина табуретов. Мельхиор Грубель-младший со всей учтивостью поспешил навстречу гостям.

– Не доверяйте ему, – успел шепнуть Гуттену капеллан. – Он не боится выказать вам дружелюбие – стало быть, ему нечего бояться вашего врага, стало быть, он с ним заодно.

Карвахаль еще не пришел. Мельхиор Грубель рассаживал гостей, среди которых был и Лимпиас, намеренно отвернувшийся от Гуттена.

Зато Диего Руис Вальехо поклонился ему приветливо и почтительно, чего нельзя было сказать о Грегорио Пласенсии, Санчо Брисеньо и Дамиане де Барриосе, сухо кивнувших бывшему губернатору.

Через полчаса появился широко улыбающийся Карвахаль – как всегда, в черном.

– Милостивый государь мой, дон Филипп, – церемонно поклонившись и заключив Гуттена в объятия, начал он. – Вы не можете и вообразить себе, сколь радостно мне видеть вас – человека, которого мы так долго считали погибшим! Прошу вас сюда! Займите место справа от меня – почетное место, приличествующее вашему положению и знатности. Расскажите мне обо всем, что выпало вам на долю. Я уже слышал краем уха, что вы отыскали Эльдорадо, осведомлен и о ваших грандиозных планах, но желаю узнать об этом из первых уст.

Обед был обилен: подавали кукурузные лепешки, молоко, дичь, мясо – все в неимоверных количествах. Гуттен рассказал о своих приключениях, и Карвахаль, который слушал его с видимым интересом, воскликнул, обращаясь к сотрапезникам:

– Теперь, господа, я желал бы поговорить с сеньором Гуттеном наедине. Нам предстоит кое-что обсудить. Вас же, Мельхиор, я попрошу сообщить донье Каталине, чтобы она пришла к нам.

Гуттен поглядел на него с недоумением.

– Я хочу раз и навсегда показать всем, сколь велико мое к вам благорасположение. Никто не воспрепятствует осуществлению тех намерений, о которых я скажу вам чуть погодя. Знайте, дон Филипп, что я, не в пример многим, верю, что вы побывали в Эльдорадо, и не считаю ваши слова бредом безумца или выдумками лгуна, пытающегося оправдать свои промахи. Нет! Я слишком хорошо вас знаю, чтобы хоть на миг заподозрить вас в этом.

Краска залила щеки Филиппа, когда в двадцати шагах от себя он увидел Каталину в сопровождении Перико и Магдалены.

– Не правда ли, она хороша как никогда? Каталина сдержала свое слово: она пришла ко мне, как только я был назначен губернатором.

На лице Каталины застыло выражение досадливой растерянности. Даже тени оживления не появилось в ее глазах, когда Карвахаль насмешливым и одновременно игривым тоном спросил ее:

– Ты, должно быть, уже позабыла нашего друга Филиппа фон Гуттена?

– Вовсе нет, – отвечала она, судорожно стиснув ладони, – прекрасно помню. Как вы поживаете, сударь? Вы похудели.

– Я отлично себя чувствую, донья Каталина, – еле скрывая разочарование, сухо сказал Филипп.

Неужели это та самая женщина, что была объята в Санто-Доминго такой яростной страстью? Теперь от нее не осталось и следа.

Тягостное молчание нарушил Карвахаль:

– К чему такое церемонное обращение? Пусть называет ее доньей Каталиной та свора мужланов, которых я силой вывез из Коро. Для добрых друзей это лишнее. Называйте ее попросту, по имени. Ну, а теперь, ангел мой, возвращайся к себе, нам с доном Филиппом нужно перемолвиться двумя-тремя словами.

Филипп продолжил свой рассказ, а потом Карвахаль спросил:

– Как вы полагаете, во сколько обойдется нам экипировка двухсот солдат?

– Думаю, тысяч в двадцать.

– Ого! Да где же взять такую сумму?

– Я вывез из Эльдорадо золота и драгоценностей на десять тысяч песо.

– Как добыть другую половину? Мне таких денег не собрать. Что предпринять? А-а! Вот что пришло мне в голову! – на минуту задумавшись, воскликнул он. – Вы можете приказать своим солдатам вывернуть карманы и восполнить недостачу.

– Не в моем обычае лишать солдат их законной добычи, – резко ответил Филипп.

– Ну можно ли быть таким щепетильным, дон Филипп? – улыбнулся Карвахаль. – Ведь это для их же блага… Обдумайте мое предложение, а я тем временем покончу с кое-какими делами на завтра.

Гуттен, переборов себя, заговорил было о том, кому же быть губернатором Венесуэлы и кто кому должен повиноваться, как вдруг Карвахаль предложил:

– Отчего бы вам не пригласить Каталину на верховую прогулку по окрестностям? Ручаюсь, это развлечет вас и доставит большое удовольствие. Эй! – окликнул он одного из охранников. – Позови донью Каталину да прикажи оседлать двух коней порезвее. Возьмите с собой и карликов, дон Филипп, – они будут присматривать за Каталиной. Завтра я угощу вас королевским обедом, после которого вы дадите мне окончательный ответ. А, вот и Каталина! Послушай-ка, я хочу, чтобы ты прокатилась с доном Филиппом верхом. Пусть он подышит свежим речным воздухом. – И добавил со своим обычным смешком: – До завтра, дон Филипп! До завтра, красавица моя! Надеюсь, прогулка придется вам по душе!

«Этот мерзавец, кажется, подсовывает мне Каталину взамен моего губернаторства», – мрачно подумал Филипп, не обратив внимания на томный взгляд, который устремила на него Каталина.

– Идем? – спросила она.

– Идем! – отвечал он.

Каталина, бочком сидя в седле до атласного блеска вычищенной лошадки, ехала по зеленой цветущей равнине. Гуттен верхом на своем норовистом жеребце не отставал от нее. Перико и Магдалена трусили на своих пони поодаль.

– Они так скачут, что нам их вовек не догнать, – пожаловался карлик.

– А кто тебе сказал, дурачок, что нам надо их догонять? Гляди! Они уже добрались до реки. Давай-ка спрячемся вон в тех зарослях!

– Магдалена, подсматривать нехорошо. Хозяин будет недоволен.

– А откуда он узнает?

– Нехорошо, говорю тебе.

– Замолчи, безмозглый! Не мешай мне! Гляди, гляди! Они целуются! Она так и льнет к нему! А-а, они соскочили наземь! И не боятся вывозиться в грязи! Гляди, гляди, Перико! Каталина задрала юбки!

– Вот это зад!

– Нельзя ли без замечаний? Гляди лучше! Наш хозяин взялся за дело всерьез! Но зачем ему нагрудник и ботфорты со шпорами? Правильно! Каталина велит ему скинуть одежду. Погляди, как он хорош! А устроен в точности как ты и придворный шут!

– Постыдилась бы, бессовестная!

– Чего мне стыдиться: я видела однажды, как он справлял нужду. Не отвлекай меня! Хозяин наш овладел Каталиной! Слышишь, как тяжело она дышит? Вперед, дон Филипп! Покажите ей, на что вы способны! Как велико обоюдное их наслаждение, вчуже приятно! Гляди, Перико, жеребец нашего хозяина собирается покрыть Каталинину кобылку! Он не то что ты, слабосильный! Гляди! Хозяин снова обнял Каталину! Он целует ее! Какая парочка: он кусается и бьет копытом… Повезло этой лошадке… Перестань, Перико, сейчас не до тебя… Дай же досмотреть! Он снова набросился на нее! И седок под стать коню. А Каталина вьется змеей, смеется и плачет! Жеребец застыл как вкопанный и похож теперь на плотника, орудующего пилой… И у хозяина пыл не угас. Что это с нашими пони, Перико, – их тоже раззадорило! Еще бы! Попробуй-ка не обжечься, когда вокруг бушует такое пламя! Снова хозяин притянул к себе Каталину! Учись у него, пустоболт, а то только и умеешь, что бахвалиться из-за сущей безделицы! Погляди на жеребца и кобылу, на колибри, на москитов! Вспомни, как летит шмель к цветку! Ах, Перико! Я хочу увидеть звезды!..

Когда лучи заходящего солнца скользнули по склону горы, Каталина сказала Филиппу, лежавшему рядом с нею:

– Карвахаль ненавидит тебя за то, что было в Санто-Доминго, и за то, что ты немец, и за то, каким, на нашу погибель, создал тебя господь бог. Однако он мечтает стать губернатором и ради этого готов отдать тебе меня – что он и доказал сегодня, – хотя я единственная женщина на свете, способная расшевелить его. Послушай, возлюбленный мой! Притворись, что согласен с решением аудиенсии и не станешь оспаривать у Карвахаля власть! Давай вернемся в Севилью – там оценят тебя по достоинству! А если тебе еще не приелись эти дикие заросли, которых я больше видеть не могу, ты всегда сможешь вернуться сюда губернатором или архиепископом! Но ради бога, Филипп, не становись на дороге у Карвахаля: он опасней прокаженного!

Перико и Магдалена смотрели на них и не знали, что из соседних зарослей следят за любовниками глаза Карвахаля и Лимпиаса. Солнце уже наполовину скрылось за гребнем горы.

– Дон Хуан, чего мы ждем? – прошептал Лимпиас. – Сейчас самое время схватить негодяя, осмелившегося затронуть вашу честь! Наши люди наготове, – прибавил он, указывая на скалу.

– Не спешите, маэсе, – ответил Карвахаль. – Пусть все идет своим чередом.

– Посмотрите, какая красная сегодня луна, – молвил Лимпиас.

Со стороны Эль-Токуйо галопом прискакали восемь всадников. Они осадили своих коней возле Филиппа и Каталины.

– Клянусь Магометом! – воскликнул передовой, в котором Филипп узнал Янычара. – Мы уж стали тревожиться, не случилось ли с вами чего. А куда запропастились карлики?

– Мы здесь! – смущенно откликнулась Магдалена, раздвигая ветки.

Снова припомнился Гуттену Вюрцбург и пророчество доктора Фауста: «Турок клянется Магометом, двое карликов оплакивают вашу гибель. Вы умрете в ночь полнолуния, на пустыре, в присутствии красавицы, от руки испанца…»

– Изыди, сатана! – вскричал он в ужасе. – Все сходится, кроме одного: я жив покуда.

<p>29. Я – ГУБЕРНАТОР!</p>

В сумерки воротились они в Эль-Токуйо. Каталина ушла в губернаторский дом, а Гуттен направился в свою хижину. У входа его кто-то окликнул, и, обернувшись, он увидел Хуана де Саламанку – одного из тех, кто переехал сюда из Коро.

– Добрый вечер! – учтиво и сердечно приветствовал он Филиппа. – Мы обедали вместе, но я почел своим долгом заглянуть к вам, дабы засвидетельствовать свое почтение.

Саламанка заговорил о достоинствах этой долины, о том, что здешние индейцы кротки и послушны, но ленивы и нерадивы и не стоят даже того, что съедают. Расходы не окупаются, и единственный выход – чернокожие. Он, Саламанка, перед тем как покинуть Коро, купил у бродячего торговца четверых рабов – двух мужчин и двух женщин, – чтобы было кому обрабатывать поле. Результаты превзошли все ожидания, как и у всех, кто последовал его примеру. Сам же Карвахаль привез сюда семерых невольников, двоих из которых, прибавил Саламанка с неудовольствием, он использует как палачей. Да, да, одному из них, Димасу, он велел прислуживать сеньору Гуттену и его спутникам… Истинным бедствием стали налоги и подати. Не сможет ли сеньор губернатор как-нибудь изменить положение?

Гуттен порывисто поднялся. Впервые с того времени, как он встретился с Вильегасом, его титуловали по-прежнему.

Саламанка намеревался было продолжить свой рассказ, но тут в хижину вошли Франсиско де ла Мадрид, Томе Ледесма, его брат Алонсо Андреа, а за ними следом – Санчо Брисеньо, Гонсало де лос Риос и некий капитан по имени Диего де Лосада, недавно прибывший в Коро.

Через полчаса в домике яблоку негде было упасть. После вечерней мессы едва ли не весь город побывал у Гуттена. Не пришли только двое: Диего де Монтес и Перес де ла Муэла.

Оставшись наконец наедине с Филиппом, падре Тудела заметил:

– Вы так долго после обеда беседовали с глазу на глаз с Карвахалем, а потом он еще уступил вам свою любовницу – вот все и решили, что власть переменилась. Будьте очень осторожны, дон Филипп: Карвахаль в избытке наделен тем, чего вам не хватает, хотя кое-чем вы могли бы с ним и поделиться.

– Говорите ясней, падре, – сердито сказал ему Филипп. – Я не люблю околичностей.

– Разум Карвахаля остер, а вы витаете в облаках. Карвахаль умеет разрешить главный вопрос – накормить людей. Видели ли вы засеянные поля вокруг Эль-Токуйо, тучные стада коров и откормленных свиней, из которых . получатся великолепные окорока?

– Видел. И что дальше?

– Вам мало? Сколько лет люди бились на бесплодных землях Коро, сколько лет царствовал там голод – и все потому, что они не хотели слишком удаляться от побережья, лелея мечту о возвращении. А Карвахаль заглянул глубже и решился позабыть о Санто-Доминго и об Испании: он задумал прежде всего сделать этот край процветающим и годным для обитания.

– Он – тиран, попирающий законы.

– А зачем нужны законы, если они не могут удовлетворить простейших и самых насущных человеческих надобностей?

– Вот не думал, падре, – ответил задетый за живое Филипп, – что вы так проворно измените свои взгляды!

– Выслушайте меня, мой юный друг, – сурово проговорил священник. – Ваш способ правления оставляет желать много лучшего. Вам бы не гоняться за химерами, о которых за эти десять лет пора бы уж и позабыть, а сделать счастливыми людей, приплывших из Испании в поисках лучшей доли. Поймите же наконец, что Эльдорадо – здесь, у нас под ногами, на той самой земле, куда мы бросаем пшеничное или маисовое зерно, во всех ее богатствах, во всем, что она может нам дать. Эльдорадо – это то, что накормит людей и укроет их в ненастье. Ваше несчастье в том, что Хуан Карвахаль, хоть он и вздернул кое-кого на виселицу и не собирается на этом останавливаться, – обрел это Эльдорадо. По этой вот простой причине все те люди, которые сию минуту клялись вам в верности, станут держать его сторону, что не помешает им называть его втихомолку тираном. Он правит ими железной рукой? Да! Но рука эта досыта кормит их.

– Опомнитесь, падре!..

– Тот, кто сумеет накормить свой народ и внушить ему страх, будет править до самой своей смерти.

– Я вас не понимаю.

– Я на это и не надеюсь, Филипп… Карвахаль – прирожденный вождь. Это человек, появившийся в ответ на чаяния народа, измученного двумя десятилетиями неудач и туманных фантазий. Да, он попирает установленные нормы и изменяет порядки в государстве со всеми их благочестивыми глупостями, с инквизиторами и судами, которые ничего не могут решить и в конечном итоге сами нарушают свои хваленые равенство и справедливость…

– Падре Тудела! – вскричал в ярости Филипп. – Я не позволю…

– Позволите, позволите, ибо, клянусь Пречистой Девой, я в первый и последний раз говорю с вами об этом, а к разговору такого рода вынуждают меня чувство дружбы, которое я к вам питаю, и чувство долга. Вы обязаны смирить себя, уступить Карвахалю и не оспаривать у него власть. Всё за него, всё против вас. Повторяю вам, жители Коро, хоть и находятся в постоянном страхе, довольны своим губернатором; у них есть еда, кров над головой, женщины и, самое главное, уверенность в завтрашнем дне, уверенность в том, что, когда придет их последний час, они будут погребены, как подобает добрым католикам, а не будут растерзаны дикими зверями или карибами. Видели ли вы дом Переса де ла Муэлы, это скромное обиталище, которое со временем станет просторней и удобней? У него есть подруга – хорошенькая индеанка, собирающаяся подарить ему сына. Перес сам сказал мне: «О чем мне еще мечтать, падре? Я столько бродил по свету, я уродлив и стар, а теперь мне не о чем больше просить господа!» В таком же положении и Диего де Монтес. Вы, должно быть, заметили, что они оба не явились на эту дурацкую церемонию? Всмотритесь в лица Санчо Брисеньо и его нареченной, дочери Куаресмы де Мело, – вы верите, что они опять отправятся по чащобам и топям на поиски Эльдорадо? Нет! И еще раз нет! И Брисеньо, и Дамиан де Барриос, и Вильегас покинут Эль-Токуйо лишь затем, чтобы основать новое поселение. Они не желают больше быть кочевниками, они желают стать первыми представителями новой расы, основателями новой общности.

Гуттен, сдвинув брови, взирал на разгоряченного капеллана, а когда тот на мгновение умолк, печально промолвил:

– Все это следует понимать так, что я не могу рассчитывать на вашу поддержку, если я пожелаю вернуть себе власть или вздумаю покинуть Эль-Токуйо?

– Именно так, ваша милость.

В первый день Пасхи, в светлое Христово воскресенье, губернатор устроил пир под исполинской сейбой, которая, как поговаривали, служила иногда и виселицей. Каталина была молчалива и задумчива, Карвахаль же не переставал шутить и отпускать игривые замечания. Гуттен, сидя между ними, потягивал фруктовый сок, а соперник его маленькими глоточками тянул водку из сока агавы. Речь зашла о епископе Родриго де Бастидасе.

– Да, кстати! – весело воскликнул Карвахаль. – Слыхали ль вы, какую штуку сыграл в Коро наш архипастырь?

– Нет, не слышал, – насторожившись, ответил Филипп.

– Перед самым своим отъездом в Пуэрто-Рико наш епископ, всегда бывший первейшим защитником индейцев, отбросил вдруг сомнения и повелел Лимпиасу заковать в цепи пятьсот какетио, с тем чтобы продать их в Санто-Доминго. Оттого-то он и не мог сопровождать вас. Он был связан договором с его преосвященством.

– Мыслимо ли это? – покраснев от возмущения, вскричал Филипп.

Карвахаль, наслаждаясь тем, какое действие оказали его слова, продолжал:

– Этот вопрос задают себе все: что побудило нашего доброго пастыря повести себя столь неподобающим образом? Ведь это совсем на него не похоже. Что случилось с ним? То же, что и со всеми нами: он понял, что с волками жить – по-волчьи выть.

Карвахаль, расхохотавшись, наполнил свой стакан и поцеловал Каталину. В это время с противоположного конца площади донесся какой-то шум, и взоры присутствующих обратились туда. Карвахаль и Гуттен поднялись из-за стола. К ним медленно двигался отряд конных и пеших воинов.

– Это же Хуан Кинкосес! – возликовал Филипп. Ехавший впереди Себастьян де Альмарча спешился и подбежал к губернатору, который отвел его в сторонку. Гуттен бросился навстречу своим.

– Немец осведомлен о ваших намерениях, – говорил тем временем Альмарча. – Отряд его ждет только приказа, чтобы расправиться с вами.

– Что же делать? – в растерянности спросил Карвахаль.

– Не тревожьтесь, ваша милость. В отряде разброд и шатания. Вильегас поступил мудро, приказав мне дожидаться этих людей: теперь я знаю все, что у них за душой. Переход был гибельным, многие умерли. Золота они несут не много, но его достаточно, чтобы…

– Слава богу! – перебил его губернатор.

– Не радуйтесь прежде времени. Я не знаю, как они поведут себя со своим бывшим начальником: привычка повиноваться за один день не проходит. Пожалуй, он сможет настроить их против вас. Ваша милость! Его должно немедля убить!

Карвахаль пригладил бородку.

– О том же твердит мне и Лимпиас.

– Прикажите – и я тотчас сделаю это. Заколю его кинжалом прямо за столом!

– Нет, так не годится. Тебя обвинят в убийстве, а в конце концов аудиенсия притянет меня к ответу.

– Не медлите, ваша милость, время против вас. Поглядите, он обнимается со своими солдатами. Еще день – и они перейдут на его сторону.

– Да, ты прав, – сказал Карвахаль и, подозрительно покосившись на Вильегаса, спросил: – А откуда же этому глупцу Гуттену стали известны мои намерения?

– Проклятый обрезанец по кличке Янычар все выболтал ему.

Карвахаль задрожал от ярости:

– Надо действовать. Прежде всего посадить в колодки негодяя турка!

Он медленными шагами подошел к столу, и Каталина, увидев его искаженное злобой лицо, побледнела.

– Что случилось, милый? – с нежным любопытством спросила она.

– Этот германский ублюдок оказался не так глуп, как я думал. Он поджидал своих людей, чтобы захватить власть.

– Да ведь я сегодня утром сказала тебе об этом. Почему ты сидел сложа руки после того, как подсунул меня Гуттену, чтобы расчистить себе путь?

– Сведения Альмарчи расходятся с тем, что рассказала мне ты.

– Ты бы еще мамашу свою спросил об этом! – злобно выкрикнула она. – Вижу, что ты во сто крат глупей немца. Вон он идет. Я на всякий случай уношу ноги, терпеть не могу драк.

Гуттен, широко улыбаясь, подошел к Карвахалю, а Каталина, потупившись и подобрав юбки, исчезла.

– Я очень рад, что мой отряд наконец-то прибыл. Думаю, теперь все пойдет по-другому.

– Что вы имеете в виду, дон Филипп? – дал волю своему неудовольствию Карвахаль. – Может быть, вам что-нибудь не по вкусу?

– Нет, дон Хуан, – отвечал Филипп, опасаясь сказать лишнее.

Карвахаль тотчас изменил обращение:

– Думаю, что пришло время решить раз и навсегда, кто из нас губернатор Венесуэлы!

Гуттен, глядя ему прямо в глаза, с вызовом ответил:

– По моему разумению, сеньор Карвахаль, здесь нечего решать: я – единственный и законный правитель этой страны.

Слова эти были встречены ропотом, в котором угадывались недоумение и страх. Санчо Брисеньо застыл, не донеся до рта стакан. Падре Тудела, молитвенно сложив ладони, возвел очи горе. Карвахаль, вне себя от бешенства, вскочил на ноги, повалив табурет.

– Испанцы! Слушайте меня! – воззвал он. – Этот человек – самозванец! Капитан-генерал и губернатор Венесуэлы – я! – Он потряс в воздухе пергаментным свитком с многочисленными печатями. – Вот мои грамоты! Я готов предъявить их любому и каждому!

Гуттен тоже возвысил голос:

– Четыре года назад государь назначил меня губернатором Венесуэлы. Поверив лживым слухам о моей смерти, вы избрали себе нового правителя, но решение ваше не имеет силы с той самой минуты, когда выяснилось, что я жив!

Снова загудели недоуменные голоса, посыпались вопросы и восклицания.

– Напоминаю вам, что край этот был предоставлен императором во владение банкирам Вельзерам; он же даровал им право смещать и назначать губернаторов.

Речь его была встречена негодующими криками. Падре Тудела перекрестился. Довольная усмешка скривила губы Карвахаля. Филипп же, не замечая, какое действие оказывают его слова на сотрапезников, продолжал:

– А поскольку мои господа, представленные здесь Вельзером-младшим, не приняли нового решения, губернатором остаюсь я!

Вельзер кивал, подтверждая правоту Филиппа, но гневный и угрожающий ропот становился все громче. Карвахаль воспользовался этим.

– Испанцы, вы слышали? Оказывается, Венесуэла принадлежит не нашему императору, а германским банкирам?! Это измена!

Залп оскорблений и проклятий обрушился на Гуттена и Вельзера.

– Долой немцев! – кричал Педро Лимпиас.

– Долой! – вторили ему голоса.

– Да здравствует наш император! – завопил Вильегас, обнажая шпагу.

– Ура! – раздался многоголосый рев.

– Господа, вы неправильно истолковали мои слова! – пытался перекричать их Филипп. – Эти бумаги…

Ему не дали договорить. Падре Тудела взял его за руку:

– Пойдемте со мной, Филипп. Ваша опрометчивость еще раз подвела вас. Пойдемте, пусть улягутся страсти.

Капеллан провел его сквозь распаленную толпу, и вслед ему полетели слова Карвахаля:

– Слушайте меня, солдаты, служившие под началом Филиппа фон Гуттена! Приказываю и повелеваю вам через час сойтись к моему дому, дабы устранить причину смуты! Ослушников ждет казнь!

В это время послышался звон оружия и крики. Все обернулись и увидели Янычара, который алебардой отбивался от капитана Альмарчи и троих его солдат. Герреро ударами древка уже сбил с ног двух своих противников, отразил выпад капитана и бросился к своему коню, на ходу вытаскивая из ножен ятаган. Отрубив руку тому, кто пытался схватить коня под уздцы, он вскочил в седло и во весь опор поскакал прочь. Никто больше не пытался задержать его, ибо всех занимали события, разворачивавшиеся возле пиршественного стола.

Там друг напротив друга стали Карвахаль и Вельзер – каждый в окружении своих сторонников. Между ними образовалось пустое пространство. Происходило нечто похожее на военный совет.

– Надо напасть на них, – сказал Варфоломей. – Медлить нельзя.

– Вы еще можете воздействовать на солдат, – отвечал ему Грегорио Ромеро, один из тех, кто переметнулся к нему от Карвахаля. – Они строятся возле губернаторского дома – там и наши, и враги.

У входа в обиталище Карвахаля переминались в нерешительности человек сто пеших и конных воинов. Педро Лимпиас и Себастьян де Альмарча то и дело заговаривали с ними, снуя взад-вперед.

Жители Эль-Токуйо собрались на склонах холмов. Каталина, прошептав что-то на ухо невесте Санчо Брисеньо, поспешно скрылась. Перес де ла Муэла, с лица которого не сходила презрительная гримаса, вел беседу с Вильегасом. Перико и Магдалена, забравшись на крышу, не сводили встревоженных глаз с домика Гуттена. Мельхиор Грубель-младший отправился туда. Поколебавшись, он промолвил:

– Дон Филипп, заклинаю вас гвоздями, пронзившими ладони Христовы, откажитесь от губернаторства! Сохраните себе жизнь. И я, и мой отец, который так любит вас, умоляем вас об этом! Солдаты поддержат Карвахаля.

– Неправда! – вскричал Диего Пласенсия, бывший сторонник писца, перешедший на сторону Гуттена. – Не слушайте его, сударь! Он врет, желая смутить ваш дух. Нам всем до смерти надоело тиранство Карвахаля. Вы, сударь, единственный и истинный представитель императора, и я готов, не щадя жизни, сражаться за вас! Убирайся, Мельхиор, и скажи тем, кто тебя послал, что Пласенсия умрет за Филиппа фон Гуттена!

– Скажи еще, что и Грегорио Ромеро, единственный, кто знает, как подделал Карвахаль грамоты Королевского суда, тоже здесь.

Мельхиор Грубель смущенно ретировался.

– Что же будет? – спросил его Кинкосес.

– Пусть сеньор губернатор твердо стоит на своем, – отвечал Мельхиор. – Иного выхода нет.

Себастьян Альмарча медленно направился в стан противника.

– Сеньор губернатор просит вас, – сказал он Гуттену, – прибыть к нему, чтобы уладить это прискорбное недоразумение.

– Иду, – ответил Филипп, смерив его взглядом. – А вам, друзья мои, – прибавил он, обращаясь к своим соратникам, – надлежит пребывать в полной готовности на тот случай, если нам придется уходить из Эль-Токуйо с боем.

Филипп без охраны, твердым шагом пересек площадь. Карвахаль ожидал его в латах и с мечом у пояса. Взгляды их скрестились.

– В последний раз, господин Филипп фон Гуттен, в присутствии добрых горожан Эль-Токуйо я прошу вас покориться и признать меня губернатором.

– Никогда! – ответил Филипп. – Вы преступник и самозванец, унизившийся до подделки грамот аудиенсии. Я никогда не признаю губернатором жалкого шута и нешуточного злодея.

Карвахаль, помертвев от ярости, выкрикнул:

– Взять его!

Однако никто не тронулся с места. Карвахаль повторил свой приказ, но вновь никто не повиновался ему, и даже Альмарча сделал вид, что не слышит. Гуттен обнажил меч.

– Попробуйте сами! Докажите, что вы мужчина! Глаза Карвахаля, горевшие ненавистью, сделались тусклы. Гуттен смотрел на него с презрением. Карвахаль стоял точно в столбняке. Филипп, с удовлетворением убедившись в том, что вызов его принят не будет, повернулся и пошел туда, где ждали его сторонники. Когда он был уже на середине площади, Карвахаль вдруг стряхнул с себя оцепенение:

– А-а, негодяй! Я покажу тебе! – и вскочил в седло.

С копьем наперевес он поскакал за Гуттеном, намереваясь пронзить его насквозь, но Гуттен, предупрежденный криком Пласенсии, успел обернуться и отскочить от несущейся на него лошади. Послышалось ржание, и Карвахаль вместе со своим конем повалился наземь. Гуттен понял, что это Вельзер выехал навстречу Карвахалю и убил под ним коня. Губернатор встал на ноги и бегом бросился к своему дому. Гуттен с мечом в руке последовал за ним: он принял решение. Однако ни Карвахаля, ни Каталины он не обнаружил и на крики его никто не отзывался. Гуттен выбежал на площадь к ожидавшим его солдатам – их было тридцать человек. Гуттен приказал им забрать с собой всех лошадей и все оружие, и маленькая армия на глазах у растерявшегося врага ушла, уводя полсотни лошадей, навьюченных аркебузами, копьями и мечами.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24