Шиворот-навыворот

      Получать такие знаки внимания от столь хорошенькой юной особы - предел мечтаний любого школьника. Но мистер Буль-тон похолодел от страха.
      "Похоже, это и есть та самая Копни Давенант,- подумал он, когда она, поймав его взгляд, в четвертый раз скромно кашлянула.- Очень дерзкая особа.- Кто-то должен серьезно поговорить с се отцом".
      "Господи, она что-то пишет на молитвеннике,- вскоре отметил он про себя. - Неужели она хочет отправить это мне? Я не приму! Как ей не стыдно!"
      И в самом деле мисс Давенант что-то поглощенно писала на листочке, а затем искусно сложила его в шляпу-треуголку, написала снаружи несколько слов и сунула в молитвенник. Затем, когда присутствующие встали петь псалмы, она, бросив взгляд на смущенного и негодующего Поля, ловким движением метнула шляпу-листок на соседнюю скамью.
      Однако она немного не рассчитала и послание, перелетев через проход, приземлилось у ног Дульси.
      Поль с тревогой следил за листком. Он понимал, что любой ценой должен завладеть посланием и уничтожить его. В нем могло содержаться его имя, а это означало новые неприятности.
      Поэтому, воспользовавшись шумом, когда паства громко повторяла слова псалма, он прошептал Дульси:
      - Прошу прощения, мисс Гримстон, но у ваших ног лежит записка. Кажется, она адресована мне.
      Дульси все видела и не сильно удивилась - тайная переписка была для нее в новинку, но в этой златокудрой девице она сразу распознала опасную соперницу, ради которой, похоже, Дик и отказался от нее вчера. Дульси было уже достаточно лет, чтобы изведать сладость мести.
      Поэтому она гордо вскинула голову, отчего ее подбородочек очаровательно задрался вверх, и, подождав следующей строфы, ответила:
      - Да, мистер Бультон, я вижу. - Не могли бы вы поднять ее? прошелестел Поль.
      - Могла бы.
      - Будьте так добры, когда все сядут.
      - Ни за что,- отрезала Дульси.
      Дульси с удовольствием отметила, что соперница, увидев, что произошло, явно смутилась. Она умоляюще смотрела на безжалостную Дульси, словно упрашивая ее не впутать ее в беду, но та упрямо уставилась в молитвенник и не замечала этих взглядов.
      Если бы письмо было адресовано любому другому ученику, Дульси, несомненно, сделала бы все, чтобы выгородить преступницу, но теперь об этом и речи не могло быть. Она испытывала злорадство, зная, что творится в душе у старшей девочки, хотя это и было не очень хорошо с ее стороны.
      Между тем мистер Бультон всерьез разволновался. Как только паства вновь усядется на свои места, записку явно кто-то увидит из взрослых, и, попади она в руки доктора, было страшно предположить, как превратно он истолкует текст и к каким ужасным последствиям это может привести.
      Он был совершенно невиновен, и хотя чувство своей невиновности нередко оказывается большим утешением, он понимал, что если не сумеет убедить в этом доктора, ему не миновать порки. Поэтому он предпринял еще одну отчаянную попытку сломить упрямство Дульси.
      - Не будьте такой непослушной особой,- попытался он увещевать Дульси, выбрав не самый лучший подход.-Мне непременно надо получить эту записку. Иначе мне будет худо.
      Но хотя Дульси и была прекрасно воспитана, она лишь скорчила в ответ рожицу. Увидев это, мистер Бультон понял: переубедить ее невозможно.
      Потом все сели, а треуголка осталась лежать на ковре, всем своим видом показывая, что это любовная записка. Теперь разоблачение было лишь вопросом времени. Викарий стал читать священное писание, но Поль не слышал ни строки. Он ждал, когда на него обрушится непоправимое.
      Ждать пришлось недолго. Дульси, движимая то ли коварным желанием ускорить развязку, то ли - мы склонны предполагать именно это,- насытившись терзаниями своего бывшего кавалера, стала пододвигать подушечку к записке. Это не укрылось от глаз ее матери, и через мгновение компрометирующий документ был у нее в руках. Прочитав его с ужасом и недоверием, она передала записку доктору.
      Золотоволосая девица видела это, но и бровью не повела. Возможно, обладая некоторым опытом в подобных делах, она надеялась, что всегда сможет справиться с джентльменом в золотых очках. Но при первой возможности она бросала злобные взгляды на предательницу Дульси, а та смотрела кротким ягненочком.
      Доктор Гримстон прочитал записку через двойные очки, и на челе его стали собираться грозовые тучи. Усвоив ее содержание, он чуть наклонился вперед и с добрых полминуты смотрел туда, где в углу корчился от ужаса мистер Бультон.
      После этого события разворачивались стремительно. Поль механически вставал и садился вместе с остальными, но впервые в жизни он желал, чтобы служба продлилась подольше.
      Положение его было ужасно. После всех его стараний держаться от беды подальше и прилежанием и смирением заслужить благорасположение своего тюремщика, он, словно невинно осужденный в мелодраме, лишь оказался на краю погибели. Возвращаясь в школу, он чувствовал, как у него подкашиваются ноги. К счастью, другие ученики не заменили происшествия, да и Джолланд больше не докучал ему разговорами. Но даже погода постаралась добавить к его депрессии: день выдался мрачный, серый. Холодный безжалостный ветер гулял по дорогам, где грязь в колеях от вчерашнего дождя превратилась в черный, тускло поблескивавший лед.
      Чем ближе подходили школьники к Крайтон-хаузу, тем тяжелее становилось на душе у мистера Бультона. Когда он поднимался по ступенькам, у него подкашивались колени. В холле их уже поджидал доктор, вернувшись раньше в экипаже. Увидев Поля, он распорядился гробовым голосом: "Бультон, когда разденешься, пройди ко мне в кабинет".
      Мистер Бультон возился в пальто целую вечность, но в конце концов вынужден был отправиться в кабинет, дрожа мелкой дрожью. Там никого не было. Он хорошо помнил кабинет по прежним посещениям, помнил гравюры в черных рамках на стенах, книжные шкафы и фарфор на каминной полке, а также набор индийских шахмат с изящно выточенными фигурками в колесницах, на слонах и лошадях, стоявший в стеклянном ящике в нише у окна. Именно сюда его пригласил доктор, когда Поль впервые привез в школу Дика. Кто бы мог подумать, что настанет день, когда его вызовут сюда, чтобы выпороть. Это казалось невероятным, но было именно так.
      Его размышления прервал приход доктора. Гримстон вошел с видом, не предвещающим ничего хорошего. В руке он держал записку.
      - Ты только полюбуйся,- прорычал он, размахивая посланием перед носом Поля.- Говори, как ты смеешь получать подобные легкомысленные послания в священном здании.
      - Я... я его не получал,- пробормотал Поль.
      - Не виляй, ты прекрасно знаешь, что послание предназначено тебе. Будь любезен прочитать его и объяснить мне, что все это значит. Поль стал читать. Это была самое обычное наивное письмо школьницы, состоявшее наполовину из школьного жаргона, наполовину из сантиментов. Подписано оно было инициалами К. Д.
      - Ну, что ты скажешь? - осведомился доктор.
      - Очень дерзкое и неуместное послание,- сказал Поль.- Но я не виноват. Я тут ни при чем. Я не давал ей никакого повода. Я впервые ее увидел лишь сегодня...
      - Насколько мне известно, Бультон, она занимает это место в церкви вот уже год.
      - Возможно,- признал Поль,- но это не меняет дела. В церкви я не обращаю внимания на девиц. Мне это ни к чему.
      - Как ее зовут? - спросил доктор.
      - Конни Давенант,- выпалил Поль, застигнутый врасплох внезапностью вопроса.- По крайней мере, я слышал это имя сегодня.- Он понял, что сказал глупость.
      - Странно, что ты знаешь ее имя, если раньше не замечал ее,- сказал доктор.
      - Мне сообщил его тот юноша... Джолланд.
      - Тем более странно, что она знает, как зовут тебя, ибо в письме ты назван по имени.
      - Это нетрудно объяснить,- сказал мистер Бультон,- очень даже нетрудно. Она явно где-то могла его слышать. По крайней мере, сам ей не назывался. Уверяю вас, что случившееся огорчает и удручает меня не менее вашего. Что за девицы теперь пошли?!
      - Ты хочешь, чтобы я поверил в твою непричастность?
      - Ну да. Я же не могу помешать девицам писать мне записки. Она и вам, чего доброго, может написать такую же!
      - Не будем заниматься гипотезами,- перебил его доктор, не желая, чтобы война переходила на его территорию.- Пока что она выбрала тебя. И хотя твое праведное негодование кажется мне слишком уж наигранным, я не вижу достаточных оснований подвергать тебя наказанию, особенно учитывая твое заявление о том, что ты не поощрял ее... инициативы. Да и моя Дульси подтверждает, что активность проявляла именно девица. Но если я получу доказательства, что все это начал ты или ответил бы на ее заигрывания, ничто не спасет тебя от хорошей порки, а может быть, и чего-то посерьезней. Так что берегись!
      - Ой,- только и сказал Поль, не веря, что беда прошла мимо. Затем усилием воли он продолжил: - Могу ли я воспользоваться случаем и кое-что объяснить, сэр? Я пытаюсь сделать это уже давно, только вы никак не хотите меня выслушать. Это очень важно для меня. Вы даже не представляете, как это важно.
      - В этом семестре с тобой, Бультон, что-то происходит, медленно произнес доктор,- но что именно, я никак не могу понять. Такое упрямство не характерно для мальчика твоих лет, а если у тебя есть какой-то секрет, то лучше выложить все начистоту. Но сейчас мне некогда. Приходи ко мне после ужина, и я тебя выслушаю.
      От радости Поль лишился дара речи и не смог сказать даже спасибо. Он пулей вылетел из кабинета. Дорога к свободе снова замаячила впереди. После мало согревавшего обеда, состоявшего из холодного мяса, холодных пирожков с джемом и холодной воды, тс ученики, что разделались со своими заданиями, расположились в классной комнате, коротая время за занятием, именуемым "воскресное чтение".
      Мистер Бультон взял роман, который вполне заинтересовал его как бизнесмена, В нем повествовалось о том, как предприимчивые люди сколачивали состояния, доставляя грузы на американский Юг времен Гражданской войны через морскую блокаду, и хотя он не был любителем романов, но перспектива обрести свободу так благотворно повлияла на его состояние, что он позволил себе отвлечься, следя за приключениями главного героя. Правда, то здесь, то там он замечал погрешности в деталях, но это скорее забавляло, чем раздражало, и он так зачитался, что почувствовал досаду, когда к парте, где он сидел, неслышно подошел Чонер, уселся напротив и, положив подбородок на сложенные руки, уставился в лицо Полю.
      - Дики,- начал он вкрадчивым масляным голосом,- я слышал, как доктор пообещал выслушать тебя после ужина, так?
      - Право, не знаю, сэр,- отозвался Поль.- Если вы под слушивали у замочной скважины, то, наверное, так оно и есть.
      - Дверь была открыта,- сказал Чонер,- а я был рядом, в гардеробной. Так что я все слышал. О чем же ты хочешь рассказать доктору?
      - Занимайтесь своим делом, сэр,- отрезал мистер Бультон.
      - Это и есть мое дело. Но ты можешь и не говорить мне.
      Я и так все знаю.
      - Господи! - только и сказал мистер Бультон, расстроенный, что его секрет стал известен именно этому отвратительному субъекту.
      - Да,- продолжал Чонер,- я знаю, и учти - никаких откровений с доктором! - Это еще почему?
      - Неважно. Может, я не хочу, чтобы доктор узнал об этом сейчас, может, я сам как-нибудь пойду и расскажу ему, но пока я хочу немножко позабавиться.
      - Юный вампир! - воскликнул Поль.- Тебе нравится смотреть, как страдают другие!
      - Да,- улыбнулся зловредный Чонер.- Нравится.
      - И значит, ты хочешь продержать меня здесь еще потому, что это забавляет тебя, а затем, когда тебе наскучит, ты сам расскажешь доктору о моих бедах. Нет, друг мой! Я и сам ни за что не сознался бы доктору, если бы только мог, но том более не допущу, чтобы ото делали другие. Пусть меня расстреляют, если я позволю тебе вмешиваться в мои дела!
      - Не кипятись. Дики,- сказал Чонер.- Сейчас воскресенье, день отдыха. Я пойду и объяснюсь за тебя, когда мы их хорошенько припугнем.
      - Кого это "их"? - озадаченно спросил Поль.
      - Будто ты не знаешь? Брось притворяться, Дики, ты нее смышленый парень,- захихикал Чонер.
      - Говорю тебе, не знаю. Слушай, Чонер, тебя, кажется, зовут Чонер? Тут какая-то ошибка! Я собираюсь рассказать доктору вовсе не о том, что ты думаешь.
      - Что же я, по-твоему, предполагаю?
      - Понятия не имею, но ты все равно ошибаешься!
      - Ты очень хитер, Дики, ты не хочешь выдавать себя, но кое-кому не терпится отплатить Кокеру и Типпингу не меньше твоего, так что тебе придется погодить.
      - Все, что я расскажу, будет иметь отношение лишь ко мне,- отвечал Поль.- Пойми же, это не помешает твоим развлечениям ни в коей мере...
      - Помешает, и еще как! - раздраженно сказал Чонер.- Может, ты и собираешься говорить лишь о себе, но как только Гримстон начнет задавать вопросы, все всплывет наружу. В общем, я запрещаю тебе ходить к доктору.
      - А кто ты, черт побери, такой? - вспыхнул мистер Буль-тон, уязвленный властным тоном собеседника.- Как ты мне пометаешь?
      - Т-с! Идет доктор,- прошептал Чонер.- Я расскажу тебе это после чая. Почему я не на своем месте, сэр? Я просто спрашивал Бультона, по поводу чего проводился сбор пожертвований. Четвертое воскресенье после Епифании? Спасибо, Бультон.
      И он проскользнул на свою парту, оставив мистера Бультона в недоумении и тревоге. Почему этот тип с мерзкой хитрой физиономией и гладкими речами собирается помешать ему нададить прежние отношения с миром и как он намерен это сделать?
      Глупости какие-то. Плевать он хотел на юного негодяя. Он не станет ему подчиняться.
      Но тревога не оставляла мистера Бультона. Сколько раз в решающие моменты его миновала чаша. Вдруг и на сей раз кто-то толкнет его локтем. Он отправился пить чай с тяжелой душой.
      12. ПРИГОВОР
      Похоже, вмешательство Чонера в дела Бультона удивило не одного Поля, но дело в том, что между ними с самого начала произошло взаимное непонимание, которое помешало одному увидеть все как есть, а другому объясниться начистоту.
      Чонер, конечно же, преуспел в понимании истинной сущности Поля не более остальных, и его желание помешать разговору Поля с доктором требует отдельного пояснения.
      Доктор, движимый чувством глубокой ответственности за нравственность своих питомцев, проявлял излишнее рвение, выпалывая свой огород от всех подозрительных растений, подозревая в них ядовитые сорняки. Поскольку он не был вездесущ, и многие прегрешения, как пустяковые, так и серьезные, могли тем самым проходить незамеченными и безнаказанными, он разработал систему, которую и пытался внедрить среди учащихся.
      По заведенному доктором порядку каждый ученик был обязан не только сообщать своему наставнику о замеченных им прегрешениях среди товарищей, но и в то же время мог надеяться, что если и на его совести был какой-то проступок, то чистосердечное двойное признание могло заметно облегчить его участь. Надо сказать, что система эта не очень прижилась в Край-тон-хаузе.
      Многие ученики слишком уважали свои права и обязанности, чтобы поощрять доносчиков, другие были слишком робкими и слишком зависимыми от мнения окружающих, чтобы доносить, но кое-кто все же считал, что гарантией чистой совести является лишь полная откровенность.
      К несчастью, они и сами порой нарушали правила и прибегали к доносу, лишь когда их собственные грехи могли вот-вот всплыть наружу.
      Чонер возглавлял эту партию. Ему нравилась такая система. Это позволяло ему одновременно утолять свою жажду власти, а с другой, испытывать кошачье удовольствие от игры на нервах остальных.
      Он знал, что не пользуется любовью товарищей, но неплохо обращал себе на пользу поступки, которые делали популярными тех, кто их совершал. У него был кружок раболепных приверженцев, он взимал со многих дань за молчание и давал повод излить все злые чувства.
      Обладая склонностью к скрытному неподчинению, он не без удовольствия соблазнял своих товарищей совершить одну из тех проказ, на которые так торазда юность,- заметил!, что к числу таковых карательный кодекс доктора относил совсем уж невинные поступки,- и когда Чонер убеждался, что достаточно соучеников увязло в тенетах греха, наступал его звездный час.
      Он обычно отводил одного из виновников в сторонку, и строго конфиденциально сообщал ему, что его, Чонера, заела совесть, и единственный выход он видит в чистосердечном признании.
      Против этого было бы трудно что-то возразить, если бы Чонер не давал понять, что это означает и рассказ о прегрешениях всех окружающих, после чего, естественно, вокруг Чонера собирался кружок заискивающих школьников, упрашивающих его, если не заглушить голос совести, то по крайней мере забыть кое-какие имена и фамилии.
      Иногда Чонер делал вид, что их аргументы его убедили, и все расходились с легкой душой. Но угрызения совести имели обыкновение возвращаться, и Чонер держал шалунов в напряжении днями и неделями, пока ему это не надоедало,- наслаждение мучениями более слабых натур забирает слишком много энергии - или пока кто-то из жертв, не вытерпев такой пытки, не угрожал пойти и самому все рассказать доктору.
      Тогда Чонер избавлял несчастного от таких испытаний.
      Неслышными шагами он появлялся в кабинете доктора и тихим скорбным голосом выкладывал все начистоту ради своего и общего спасения.
      Возможно, доктор не очень высоко ценил инструменты, которыми считал необходимым пользоваться. Но если иные на его месте не стали бы слушать доносчика или даже высекли бы его и забыли о случившемся, то доктор Гримстон, никоим образом не заблуждаясь насчет благородства таких мотивов и отдавая отчет, насколько выгодным оказывалось признание кающемуся, вполне поддерживал эти порывы. Внимательно выслушав такие доклады, он устраивал грозы, которые, по его убеждению, способствовали очищению общей атмосферы.
      Остается надеяться, что это объясняет, почему Чоперу так не понравилось противодействие Булътона.
      После чая Чонер сделал Полю знак следовать за ним, и они оказались в маленькой оранжерее рядом с классной комнатой. Там было темно, но свет, проникающий из класса, позволял им видеть лица друг друга.
      Поль закрыл за собой стеклянную дверь и с достоинством осведомился:
      - Могу ли я знать, как ты собираешься помешать мне посетить доктора Гримстона и рассказать ему то, что хочу.
      - Ну конечно, Дики,- сказал Чонер, гадко ухмыльнувшись.- Очень скоро ты все-все узнаешь.
      - Перестань ухмыляться и говори прямо,- сердито произнес мистер Бультон.- Я тебя предупреждаю: я ничего не боюсь.
      - Кто знает! Я слышал, как ты говорил доктору об этой девочке - Конни Давенант.
      - Ну и что? Я тут ни при чем. Мне не в чем себя упрекнуть.
      - Какой же ты лжец! - воскликнул Чонер даже с некоторым восхищением.Ты говорил ему, что не давал ей повода, да? А он ответил, что если уличит тебя во лжи, то выдерет как следует, верно?
      - Верно,- признал Поль.- И он, в общем-то, по-своему прав. А что?
      - А то, что в прошлом семестре ты просил Джолланда передать ей записку. Забыл?
      - Я этого не делал,- промямлил несчастный мистер Буль-тон.- Я вообще в глаза не видел эту Конни Давенант.
      - Записка у меня в кармане,- сказал Чонер.- Джолланд струсил и попросил меня передать записку. Я прочитал ее и она так мне понравилась, что я решил оставить ее себе на память.
      Вот она.
      И Чонер вытащил из кармана мятый листок и показал его нашему перепуганному джентльмену.
      - Не хватай, это некрасиво... Видишь, написано: "Моя дорогая Конни!" И еще "Вечно твой Дик Бультон!" Нет, не подходи. Вот так! Ну что ты думаешь делать?
      - Не знаю,- пробормотал Поль, у которого в голове все перемешалось.Мне надо подумать.
      - Значит, так. Я буду за тобой приглядывать, и, как только ты соберешься к доктору, я тебя опережу и покажу ему записку. Тогда тебе конец. Так что лучше сдавайся, Дики!
      Записка была явно настоящей. Похоже, Дик написал ее в отместку за капризы Дульси, и его неверность оказалась роковой для его несчастного отца. Если этот мерзавец Чонер выполнят угрозу, Полю и впрямь настанет конец. Поль не очень понимал, чем руководствовался его мучитель. Он лишь предполагал, что тому не хотелось, чтобы Поль, признаваясь доктору, пожаловался на Типпинга и Кокера за жестокое с ним обращение. Похоже, Чоггср сам намеревался донести на них: в нужный момент.
      - Ну, говори! - не отставал Чонер.- Пойдешь к доктору или пет?
      - Я должен,- хрипло произнес Бультон.- Обещаю, что я не назову больше никого, да и зачем? Мне нужно лишь спасти себя от... Я больше не могу здесь жить. Почему ты мешаешь мне воспользоваться моими правами? Я и не подозревал, что в мире есть такие школьники. Ты же настоящее чудовище.
      - Я не хочу, чтобы ты вообще говорил с доктором,- сказал Чонер.- Я сам скажу ему, что нужно. В том числе и про тебя!
      - Ну и говори! - воскликнул задетый за живое Поль.
      - Вот и скажу,- уверил его Чонер.- И тогда поглядим, чья возьмет.
      Они вернулись в класс, где охваченный бессильной яростью Бультон пытался сесть на место с видом, что ничего не произошло.
      Чонер тоже сел, причем так, чтобы видеть Поля, и они наблюдали друг за другом, пока не вошел доктор Гримстон.
      - Вечер сырой и туманный,- сказал он,- младшие школьники останутся в помещении. Чонер, ты и старшеклассники пойдут в церковь. Одевайтесь.
      Сердце мистера Бультона радостно забилось. Теперь, когда враг устранен, он может спокойно выполнить задуманное. То же самое, похоже, пришло в голосу и Чонеру, ибо он кротко спросил:
      - Простите, сэр, а Ричарду Бультону тоже можно пойти?
      - Разве Бультон не способен говорить от своего имени? - удивился доктор.
      - Это... это ошибка, сэр,- испуганно проговорил мистер Бультон,- Я неважно себя чувствую.
      - Вот видишь, Чонер, ты его неправильно понял. Кстати, Бультон, ты, кажется, хотел мне что-то рассказать?
      Чопер буравил его своими маленькими глазками, но Поль все же пробормотал, что и впрямь хотел бы поговорить наедине.
      - Отлично, я на час отлучусь, хочу навестить друга, а по возвращении готов выслушать тебя,- сказал Гримстон и вышел из класса.
      Возможно, Чонер попробовал бы получить разрешение тоже остаться в школе, но у него не хватило ни времени ни присутствия духа. Он был вынужден пойти переодеваться для церкви.
      Но закончив все приготовления, он подошел к Полю и сказал с неприятной ухмылкой:
      - Если я вернусь вовремя, Бультон, посмотрим, как тебе удастся меня опередить. А если не успею, то передам доктору письмо.
      - Можешь делать все, что угодно,- сказал раздраженно Поль.- К тому времени я буду далеко от тебя. А теперь ступай.
      Чонер ушел, а Бультон горестно подумал: "В жизни не встречал такого мерзавца! Вот бы нанять кого-то, чтобы его как следует отлупили!"
      Вечер выдался спокойным. Ученики, не пошедшие в церковь, сидели за партами, читали или делали вид, что читают. Присматривавший за ними мистер Блинкхорн сидел в углу и что-то записывал в свой дневник. Поль мог без помех обдумать свое положение.
      Сначала он предавался тихому ликованию. Его давние надежды на то, что его спокойно и беспристрастно выслушают, вот-вот сбудутся. Чонера не будет по меньшей мере часа два. Вряд ли у доктора уйдет так много времени на один визит. Главная проблема состояла в том, сумеет ли Поль внятно объяснить, что с ним приключилось.
      Начинать надо издалека, чтобы наставник не усомнился в его искренности, или, что хуже, в здравом рассудке. Возможно, в виде предисловия уместно напомнить о случаях вторжения сверхъестественных сил в земные дела с давних времен и до наших дней. Только вот примеры никак не шли на ум Полю, а впрочем, стоит ли утомлять внимание доктора такими деталями?
      Нет, лучше начать примерно так: "Вы вряд ли обратили внимание, мой дорогой сэр, что с нашей последней встречи в этом году во мне произошли некоторые весьма значительные изменения..." Обдумывая наши речи, мы обычно прибегаем к куда более вычурным оборотам, чем те, что потом срываются с наших уст. Поэтому мистер Бультон выучил первую фразу наизусть. Она показалась ему способной привлечь внимание слушателя и заинтересовать в продолжении.
      Насчет продолжения, правда, возникли сложности. Поль понимал, что от него требуется лишь изложить простые, неприкрашенные факты, но как воспримет их постороннее ухо? Он по-всякому старался смягчить вопиющую неправдоподобность случившегося, но ничего путного из этой затеи не вышло.
      "Не знаю, что я скажу доктору,- признался наконец он себе.- Если я и дальше буду думать об этом, то перестану сам себе верить".
      В этот момент к нему подсел Бидлкомб.
      - Дик,- начал он дрожащим голосом,- ты действительно хочешь о чем-то рассказать доктору?
      "Господи, теперь ко мне пристает этот!" - горестно подумал Поль, а вслух сказал:
      - Именно так, молодой человек! Если у вас есть на этот счет возражения, прошу высказать их мне. Я слушаю. Для меня это вопрос жизни и смерти, но коль скоро вы возражаете, ничего не поделаешь!
      - Нет... Просто дело в том, что я...- замямлил Бидлкомб.- Я, конечно, обращался с тобой в последнее время не очень...
      - Вы были достаточно любезны предложить товарищам ряд способов досадить мне,- мстительно напомнил Поль.- Вы не раз ударяли меня ногой, а вчера, если я не ошибаюсь, именно у вашего платка оказался самый большой и крепкий узел. Если это дает вам право вмешиваться в мои дела, вслед за вашим досточтимым другом мистером Чонером, то мне возразить нечего.
      - Ты сердишься,- кротко заметил Бидлкомб.- И правильно делаешь. Я вел себя по-хамски. Но я давно хотел сказать, что все это время очень за тебя переживал.
      - Весьма утешительно,- сухо отозвался Поль.- Премного благодарен. Большое спасибо.
      - Просто меня сбили с толку остальные,- продолжал Бидлкомб.- Но ты всегда мне нравился, Бультон.
      - Странный способ выказывать свое хорошее отношение. Но продолжайте. Я вас слушаю.
      - Мне больше нечего сказать,- робко отозвался Бидлкомб,- только не говори про меня ничего, Дик, а? Будь другом. Я за тебя буду заступаться. Честное слово. Ябедничать нехорошо. Ты раньше никогда не ябедничал.
      - Не волнуйтесь, друг мой,- сказал Поль.- Я не буду отбивать хлеб у достойнейшего Чонера. То, о чем я собираюсь поведать доктору, не имеет к вам никакого отношения.
      - Честное слово? - воспрянул духом Бидлкомб.
      - Да, честное слово,- желчно проговорил Поль.- А теперь я просил бы оставить меня в покое. Нет, не надо Рукопожатий. Я был вынужден принимать от вас пинки, но это не значит, что я обязан принимать уверения в вашей дружбе.
      Бидлкомб удалился с видом слегка пристыженным, но в Целом весьма довольный, что его страхи не подтвердились.
      "Слава Богу,- думал Поль,- этот хоть оказался не таким настырным. Ну и компания! Ну вот, еще один пожаловал!"
      Вслед за Бидлкомбом к нему стали подходить один за другим школьники. Одни были более угодливы, другие менее, ко все клялись, что и в мыслях не держали как-то обидеть его, и умоляли не жаловаться на дурное с ним обращение. В знак добрых чувств и примирения они приносили маленькие подношения - пеналы, перочинные ножики и так далее. Эти визиты довели Поля до исступления. Однако, после жарких объяснений, ему удалось успокоить их, развеять их страхи, но не успел он отправить восвояси последнего просителя, как увидел, что к нему направляется Джолланд.
      Джолланд оперся на парту руками и пристально посмотрел в лицо Полю своими зелеными глазами.
      - Не знаю, что ты там наговорил ребятам - вид у них мрачный, и они помалкивают о ваших переговорах, но я тебе скажу прямо: я не думал, что ты докатишься до такого.
      - До чего? - удивленно спросил Поль, которому это уже порядком надоело.
      - До того, что станешь стучать на всех нас. Если после каникул тебе от ребят сильно доставалось, то в этом виноват ты сам. В прошлом семестре ты вел себя прилично, а сейчас с первого дня ты как с цепи сорвался. Сначала я думал, ты просто валяешь дурака, но теперь я уже не знаю, что это, и знать не желаю. Я защищал тебя как мог, пока вчера ты не опозорился окончательно. Я тоже был среди тех, кто лупил тебя, и в следующий раз поступлю точно так же. Имей это в виду. Вот все, что я хотел сказать.
      Слышать ото было малоприятно, но Поль не мог подавить чувство, что упреки эти не лишены оснований. Джолланд по-своему был добр к нему, хотя это и причиняло Полю определенные неудобства. Так или иначе Поль ответил довольно кротко:
      - Ты не прав, друг мой, не прав. У меня нет ни малейшего желания рассказывать доктору про кого-либо. Так я и доложил твоим приятелям. Со мной случилось нечто крайне неприятное, но ты все равно не поймешь, даже если я буду объяснять.
      - Я не знал,- уже мягче сказал Джолланд.- Если тебе нужно какое-то лекарство...
      - Так или иначе,- отвечал Поль, не собираясь открываться мальчишке,ни тебя, ни твоих товарищей это никак не заденет. Ты неплохой мальчик, и я не хочу, чтобы у тебя из-за меня были неприятности - ты и сам их накличешь на свою голову,- а потому оставь меня в покое.
      На все эти разговоры ушло немало времени. Взглянув на часы, Поль обнаружил, что уже почти восемь. Доктор что-то задерживался. Мистеру Бультону сделалось не по себе. Он стал лихорадочно высчитывать, кто вернется раньше - доктор или Чонер.
      До церкви было двадцать минут ходьбы, служба длилась час. Значит, Чонер должен вернуться к половине девятого. Сейчас как раз было восемь. У Поля оставалось полчаса надежды.
      Если Чонеру удастся раньше него поговорить с доктором и показать записку, все его попытки объясниться - даже если у него хватит на это сил будут сочтены неубедительными. Но если опередить негодяя и рассказать доктору все как есть, донос успеха не возымеет.
      Мистер Бультои сидел, наблюдая, как быстро движется минутная стрелка и страдая всей душой. Уже четверть девятого. Ну почему доктор так запаздывает? Каким фарсом порой оборачиваются светские церемонии. Неужели он позволил уговорить его остаться на ужин? Двадцать минут девятого. Чонер и все остальные будут с минуты на мнуту. Звонок. Он пропал. Нет, он спасен! В холле послышался голос доктора Гримстон. Как долго он снимает пальто!..