Шиворот-навыворот

      Но терпеливо ждущему воздается сторицею! Через мгновение доктор появился в классе, выделил взглядом Поля и, сказав: "Бультон, я готов тебя выслушать", двинулся к кабинету. Поль шел за ним на деревянных ногах. Как это не раз бывало, заготовленное вступление начисто вылетело из головы. Голова его сделалась как чугунная. Его так и подмывало задать стрекача, но он подавил в себе этот убийственный порыв и прошел в кабинет.
      На столе стояла лампа с зеленым абажуром. Доктор сел в кресло у огня, закинув ногу на ногу и соединив кончики пальцев.
      - Итак, Бультон, я тебя слушаю.
      - Нельзя ли мне присесть,- проговорил сиплым голосом Поль первое, что пришло ему в голову.
      - Прошу,- отозвался доктор.
      Поль поставил стул напротив кресла доктора и сел. Он пытался прокашляться и привести в порядок мысли, но в голове вертелось одно: зеленый абажур придавал лицу доктора какой-то мертвенный оттенок.
      - Соберись с мыслями,- сказал доктор после того, как часы на камине отсчитали минуту.- Нам спешить некуда, друг мой.
      Но это как раз напомнило Полю, что время не ждет. Если он не поторопится, сюда войдет Чонер и все погубит. Однако он смог сказать лишь:
      - Я весьма взволнован, доктор Гримстон. Весьма! Доктор коротко кашлянул и сказал:
      - Я слушаю тебя, Бультон.
      - Дело в том, что я нахожусь в крайне затруднительном положении, сэр, и не знаю, с чего начать.- Тут он снова замолчал надолго, а доктор поднял густые брови и поглядел на часы.
      - Готов ли ты начать говорить в ближайшее время? - сказал он с подозрительной учтивостью.- Или же предпочтешь зайти позже?
      - Ни в коем случае,- возбужденно отозвался Поль.- Я начну сейчас же. Я уже начинаю. Просто мой случай - очень сложный, и мне крайне затруднительно объяснить его.
      -Тебя что-то тревожит? - спросил доктор. Поль услышал шум и голос в гардеробной - то вернулись из церкви школьники.
      - Да... нет,- сказал он и повесил голову.
      - Неожиданный, если не сказать крайне двусмысленный ответ. Как прикажешь тебя понимать?..
      В этот момент в дверь постучали. В панике Поль вскочил на ноги, закричав во весь голос:
      - Не пускайте его! Сначала выслушайте меня. Не пускайте этого негодяя! Он меня погубит!
      - Я собирался сказать, что я занят,- отозвался доктор,- но во всем этом есть что-то столь странное, что пусть стучавший войдет, кто бы он ни был.
      Дверь отворилась, и тихо вошел Чонер. Он был бледен, тяжело дышал, но в остальном вполне владел собой.
      - Что, Чонер? - спросил доктор.- Тебе тоже что-то не дает покоя?
      - Извините, сэр,- сказал Чонер.- Бультон вам еще ничего не рассказывал?
      - Пока нет. Помолчи теперь, Бультон. Я слушаю Чонера. В чем дело?
      - В том, что он знал о моих намерениях рассказать вам кое-что о нем и потому угрожал опередить меня и наговорить вся1 ких гадостей про меня, сэр. Я решил, что должен при этом присутствовать.
      - Это ложь! - вскричал Поль.- Какой же он мерзавец! Не верьте, доктор Гримстон, ни единому его слову. Это наглая клевета!
      - Меня это настораживает, Бультон,- заметил доктор.- Если бы твоя совесть была чиста, ты бы не мешал мне выслу шать Чонера, который, несмотря на очевидные дефекты его характера,- тут он судорожно сглотнул, ибо не мог преодолеть отвращение к своему питомцу,- безусловно, добросовестный и сознательный ученик. Пусть сначала говорит он.
      - С вашего разрешения, сэр,- сказал Чонер, украдкой бросив торжествующий взгляд на Поля, который, сознавая весь ужас происходящего, рухнул без сил в кресло,- я решил, что мой долг - сообщить вам о том, что я обнаружил в молитвеннике Бультона.- И он вручил Гримстону каракули Дика, каковые доктор прочитал, поднеся записку к лампе.
      После этого в кабинете воцарилось гробовое молчание. Затем доктор сказал:
      - Ты правильно поступил, Чонер. А теперь ступай. Когда Гримстон и Поль остались вдвоем, доктор дал волю своему негодованию:
      - Презренный лжец! - бушевал он, расхаживая взад и вперед по комнате.С тебя сорвали личину! Да, да! Ты заставил меня поверить, что заигрывания этой девицы привели тебя в такое же негодование, что и меня. Ты правильно назвал се послание "дерзким и неуместным> Ты притворился, что не давал ей повода к подобным запискам и якобы только сегодня услышал ее имя. Но вот записка, написанная гораздо раньше. Где ты обращаешься к ней, как к "Конни Давенант", и имеешь наглость выражать восхищение шляпкой, которую она надевала в предыдущее воскресенье. При мысли о таком двуличии, о такой наглости и распущенности, меня просто берет оторопь. У меня идет кругом голова!
      Поль пробормотал нечто насчет того, что, будучи отцом семейства, он никогда не позволил бы себе ничего такого, но, к счастью, доктор не обратил на это внимания.
      - Что мне с тобой делать? - не унимался доктор.- Как покарать такое чудовищное безобразие?
      - Не спрашивайте меня, сэр,- выдавил из себя Поль,- Делайте что угодно, только скорее.
      - Если я и медлю, сэр,- возразил доктор,- то лишь потому, что еще не решил, можно ли искупить подобное преступление обычной поркой, или оно требует более суровых мер.
      "Неужели он собирается еще и пытать меня?" - подумал Поль.
      - Да,- подтвердил доктор.- Я в сомнениях. Столь испорченный ум не исцелить розгой. Я не могу позволить моим воспитанникам продолжать общение с тобой - это может иметь для них самые пагубные последствия. Я должен раздавить пригретую мной змею, я не позволю этому василиску писать свои мерзкие послания! Решено! Несмотря на все материальные потери для меня и моральные для твоего достойнейшего отца, который так мечтал увидеть в тебе надежду и гордость фамилии, я дол жен исполнить свой долг по отношению к родителям других учащихся, вверенных моему попечению. Я не стану тебя пороть. Я тебя исключаю.
      Как? - в неверии воскликнул Поль.- Исключаете? Я не ослышался, доктор Гримстон? Повторите это еще раз. Вы, правда, исключаете меня?
      Я все сказал,- строго произнес доктор,- и никакие уговоры не заставят меня отменить решение (заметим, что мистер Бультон и не пытался его уговаривать) миссис Гримстон проследит, чтобы твои вещи были завтра утром упакованы, и я лично отвезу тебя на станцию и отправлю в родительский дом, который ты запятнал позором. Ты поедешь поездом в девять пятнадцать. Сегодня же я напишу письмо твоему отцу с изложением причин исключения.
      Мистер Бультон закрыл лицо руками, чтобы спрятать не позор и смятение, но совершенно непристойное ликование. Это было слишком прекрасно, чтобы быть правдой! Теперь его доставят домой со всеми удобствами. Ему не нужно страшиться погони, ему не угрожает перспектива снова вернуться в эту тюрьму! Письмо доктора убедит в этом даже Дика. И самое замечательное состоит в том, что такая удача пришла к нему без позора порки или мук объяснения своей тайны.
      Но приобретя за кратковременное пребывание в школе некоторый опыт, Поль притворился горько плачущим.
      - Ты проведешь под этой крышей всего одну ночь - и то в изоляции от прежних товарищей,- продолжал доктор.- Ты будешь спать в отдельной комнате, а утром с позором и навсегда покинешь Крайтон-хауз!
      Оказавшись один в уютной теплой спальне с ковром и шторами, недоступный проискам учеников и вспомнив, что это действительно его последняя ночь в школе, а завтра днем он уже окажется в своем родном доме, Поль испытал такой восторг, что пустился по комнате в пляс.
      Укладываясь на мягкую, пахнущую лавандой подушку, он с удовольствием отдался воспоминаниям о прошедшем дне. Они были тяжелыми, но через все это стоило пройти, чтобы теперь насладиться разницей в своем тогдашнем и теперешнем положении. Он легко простил всех своих мучителей, даже Чонера ведь именно благодаря Чонеру к нему пришло избавление. Поль смежил очи, блаженно улыбаясь и предвкушая наступление понедельника.
      Впрочем, кое-кто на его месте, испытав нечто подобное, погодил бы радоваться.
      13. ОТСРОЧКА
      На следующее утро мистер Бультон, открыв глаза, испытал новый прилив радости и веселья. Он не мог не нарадоваться на везение. Через несколько часов он со всеми удобствами поедет домой, где уже ничто не помешает ему заявить о своих правах. Не обладая особым чувством юмора, он, однако, заранее посмеивался, представляя, как смутится Дик, увидя его на пороге. Совершенно необоснованно Поль стал приписывать случившееся своей собственной прозорливости и хитроумию, вызвавшим к жизни план исполнения его намерений.
      Он лежал в постели еще долго после того, как прозвенел звонок к подъему. Он считал, что его повое положение позволяет игнорировать школьные правила. Наконец он встал. Одеваясь, все в том же отличном расположении духа, он снисходительно размышлял о происходящем - весьма нетипичный подход для прежнего мистера Бультона. Когда он окончательно завершил утренний туалет, в комнату вошел доктор.
      - Бультон,- сурово произнес он,- прежде чем расстаться, я бы хотел услышать от тебя слова раскаяния в твоем прежнем поведении.
      Мистер Бультон счел, что это никак не повредит, и поэтому сказал, не особено кривя душой, что "искренне сожалеет о случившемся".
      - Рад слышать это,- коротко бросил доктор,- Искренне рад. Возможно, это позволит мне проявить к тебе снисходительность и освободить меня от выполнения очень неприятной процедуры.
      - Ах! - только и произнес мистер Бультон, почувствовав неладное.
      - Да. Было бы слишком жестоко разрушить будущность молодого человека, проявив жестокость в самом начале его карьеры. Разумеется, нет оправданий твоему недостойному поведению. И все же по некоторым признакам, что я могу различить в твоей натуре, ты не безнадежен. После того, как ты публично получишь по заслугам и крепко запомнишь этот урок, ты еще, возможно, станешь украшением общества. Я не намерен пока опускать руки, я еще поработаю с тобой.
      - Спасибо,- пробормотал Поль упавшим голосом.
      - К тому же за тебя заступилась миссис Гримстон,- продолжал доктор.Она выразила мнение, что публичное осуждение мною твоего поведения в сочетании с примерным и болезненным телесным наказанием способны привести к радикальным изменениям в твоем характере и окажут куда более радикальное воздействие на твое закореневшее в пороке сердце, чем позорное изгнание без покаяния и шанса исправиться.
      - Миссис Гримстон очень любезна,- пролепетал Поль.
      - Тебе еще предоставится возможность выразить ей благодарность. Итак, я оставляю тебя в школе и даю тебе последнюю попытку восстановить пошатнувшуюся репутацию. Но для твоего собственного и общего блага я покараю порок публично. В одиннадцать часов ты будешь высечен в присутствии всей школы. До того времени ты останешься в этой комнате. Завтрак тебе принесут сюда.
      Поль сделал отчаянную попытку отговорить директора от ужасного намерения.
      - Доктор Гримстон,- забормотал он.- Если вам все равно, то я бы предпочел исключение.
      - Мне не все равно, Бультон,- услышал он в ответ.- Ты же сейчас проявляешь упрямство и гордыню. Я оставляю твои слова без внимания.
      - Я... я не хочу, чтобы меня пороли,- сказал Поль.- Это не исправит меня, а напротив, лишь ожесточит... Я не могу этого допустить, доктор Гримстон. Я принципиальный противник телесных наказаний. Исключение же окажет на меня самое благотворное воздействие. Оно спасет меня. Сделает другим человеком.
      - Неужели, чтобы избежать малых неприятностей, ты готов навлечь горе на седую голову твоего достойнейшего отца? Нет, я тут тебе не помощник. Добавлю лишь, что твоя трусость не заставит меня смягчить наказание. Итак, я ухожу - встретимся в одиннадцать.
      И с этими словами доктор Гримстон вышел из комнаты. Смягчение приговора объяснялось не только упомянутыми директором причинами, но и материальными соображениями, в которых он, возможно, и сам толком не отдавал себе отчета. Исключение из частных школ случается крайне редко и за самые вопиющие нарушения дисциплины. Доктор же вряд ли желал бы просто так расстаться с определенной частью доходов, имея возможность покарать грех иными средствами.
      Но его милосердие стало для мистера Бультона страшным ударом. Он упал ничком на постель, подкошенный этим сообщением. Еще десять минут назад он был весел и беззаботен, а теперь не только рухнули надежды на освобождение, но и менее чем через два часа его ожидала порка.
      Когда в нашей жизни вдруг происходит перемена - к лучшему или худшему,- вес будничные мелочи принимают совершенно иной облик и смысл. Книга, что мы читали, письмо, за которое принялись, картина, что висит в нашей гостиной - какими они становятся милыми и привлекательными - или, напротив, мрачными и враждебными.
      Что-то вроде этого испытал Поль, когда кое-как закончил одеваться. Уютная спальня, с ее приятными обоями и шторами, теперь казалась ему отвратительной. Чувство благодарности за ночь, проведенную в приятном одиночестве, сменилось отвращением, ибо спокойствие это оказалось обманчивым.
      Раздался тихий стук в дверь, и вошла Дульси с подносом, на котором был завтрак.
      - Ну вот!,- сказала она,- я уговорила маму разрешить принести тебе завтрак. Тут яйцо и сдобные лепешки.
      Мистер Бультон сел на стул и лишь простонал в ответ.
      - Ты мог хотя бы сказать "спасибо",- надула губки Дульси.- Та девочка и не подумала бы принести тебе поесть, окажись она на моем месте. Я хотела сказать тебе, что не сержусь, потому что скорее всего ты не просил, чтобы она тебе писала.- К счастью для Поля, Дульси не знала окончания истории с Конни Давенант.- Но тебе, по-моему, все равно.
      - Мне очень плохо,- вздохнул Поль.
      - Тогда выпей кофе,- посоветовала Дульси.- И поешь. Я специально принесла тебе яйцо. Оно придает силы. Тебе силы понадобятся.
      - Не надо! - с ужасом воскликнул Поль при мысли о том, что ему предстоит.- Я этого не вынесу.
      - Но я спрятала папину новую трость,- сообщила Дульси.- А старая, ты же сам говорил, сечет не так больно. Хлыст куда больнее. Но папа потерял его на каникулах, когда выезжал кататься верхом.
      - Хлыст куда больней? - механически повторил Поль.
      - Том говорит, что больней. Но, Дик, тебе придется потерпеть какие-нибудь пять минут. Это пустяки по сравнению с исключением. Мы с мамой еле-еле упросили папу не делать этого, а оставить тебя.
      - Еле-еле упросили? - опять повторил Поль.
      - Ну да. Он так долго но соглашался, я как могла уламывала его. Я просто не могла перенести, что тебя не будет.
      - Ты поступила очень жестоко,- сказал Поль.- Я страдаю из-за тебя. Если бы не ты, это письмо никто не увидел бы. Если бы не ты, я бы выбрался из этого ужасного места.
      Дульси поставила поднос и, заложив руки за спину, прислонилась к углу гардероба.
      - И это все, что ты мне можешь сказать? - произнесла она с дрожью в голосе.
      - Все,- подтвердил Поль.- Не сомневаюсь, ты руководствовалась лучшими намерениями, но тебе вообще не следовало вмешиваться. Из-за этого со мной и приключились все эти невзгоды. Унеси завтрак. Меня тошнит от одного его вида.
      Дульси помотала головой и сжала кулачки. Нрав у нее был такой же горячий, как и у ее отца.
      - Отлично,- сказала она и с достоинством двинулась к двери.- Я очень сожалею, что вообще вмешалась. Лучше бы тебя отправили домой к твоему отцу. Пусть он поступил бы с тобой, как сочтет нужным. Но я больше не подойду к тебе и не скажу ни словечка! Я и не посмотрю в твою сторону. Я скажу Типпингу, что он может колошматить тебя сколько душе угодно, и сообщу Тому, куда я спрятала новую папину трость. Очень надеюсь, что тебе будет больно.И с этими словами она удалилась.
      После этого мистер Бультон некоторое время расхаживал по верхнему этажу школы, боясь спуститься вниз, но не имея сил оставаться в комнате. Горничные, что пришли убирать кровати, смотрели на него с жалостливым любопытством, но гордость помешала мистеру Бультону просить их о помощи. Прятаться было бессмысленно, потому что, без гроша в кармане и не имея возможности одолжить денег, он был вынужден бы оставаться в этом доме, пока голод не вынудил бы его покинуть убежище. И то если его до этого не отыщут.
      На площадке затихли крики школьников - полчаса, отведенные для игры, закончились. Он услышал, как часы в холле пробили одиннадцать - настал час его испытаний. Доктор не забыл о нем, ибо вскоре в комнату вошел дворецкий и провозгласил, что доктор Гримстон желает видеть его, "если он не возражает". Поль кое-как спустился по лестнице, дворецкий распахнул перед ним двойные двери, и Поль вошел в классную комнату, умирая от страха и стыда.
      За партами и столами собралась вся школа. Только книг на партах не было. Казалось, ученики пришли слушать лекцию. Не было лишь мистера Блинкхорна, который, испытывая неприязнь к подобным процедурам, воспользовался случаем выскользнуть на улицу. Теперь он важно трусил по гимнастической площадке, расставив локти и подняв вверх голову. Он говорил, что это у пего вообще была привычка внезапно прерывать урок, несколько минут бегать рысцой, а потом возвращаться в класс запыхавшимся, но освежившимся.
      Мистер Тинклер сидел за своим столом и по лицу у него блуждала слабая улыбка, с которой люди смотрят на бой быков или на заклание свиньи. Когда мистер Бультон появился в дверях, все школьники устремили на него взгляд.
      - Прошу на середину,- сказал доктор Гримстон, стоявший у своего стола,- чтобы товарищи могли видеть.
      Поль подчинился и встал там, где ему было ведено, чувствуя себя так, словно из него вынули все кости.
      - Кое-кто, возможно, удивится,- начал доктор Гримстон внушительным басом,- почему я созвал всех сюда, но большинство живущих под моей крышей знают и, надеюсь, одобрят мои мотивы.
      Если есть одна добродетель, которую я особенно старательно пытался укоренить в ваших душах, это скромность и сдержанность в отношении с представительницами противоположного пола. В основном я в этом преуспел, но мне тем более больно товорить, а вам, наверное, слышать о том, что среди вас завелся негодяй, достигший немалого искусства в плетении сетей для улавливания неопытных девиц. Полюбуйтесь на него - вот он стоит перед вами во всей бесстыдной наготе моральной распущенности.- В таких случаях доктор не скупился на самые звучные эпитеты, и Поль сам почувствовал себя негодяем.- Вот он, низкий распутник, юный летами, но умудренный во всем остальном, ловелас, который, не колеблясь ни минуты, сочинил любов-ное послание, столь ужасающее своей фамильярностью и откровенностью, что я не могу заставить себя оскорбить ваш слух пересказом его содержания.
      Вы справедливо отторгали его как морального урода. С прискорбием сообщаю вам, что он не только преследовал своим вниманием юную и неразумную особу, но и воспользовался священным зданием церкви, чтобы там втихомолку продолжать ухаживания и заставить свой предмет написать ему ответное письмо.
      - Если же,- грохотал докторский голос,- я сумел бы внушить этому трусу, этому жалкому сердцееду, что его увлечения несовместимы со здоровой жизнью подростка, если бы он осоз-нал пагубность своего поведения, если бы страдания его плоти оставили бы какой-то след на том, что выполняет у него роль сердца, тогда, значит, я поднял на него руку не напрасно.
      Тогда он поймет, что никому не позволено пачкать грязью доброе имя школы, топтать, словно церковную подушку, мою репутацию как наставника юношества. Я сказал все. Не буду продолжать свои упреки при всей их заслуженности. Достаточно. Перейдем к главному. Ричард Бультон, стой, где стоял, а я сейчас вернусь и воздам тебе по заслугам.
      С этими словами доктор вышел из классной комнаты, оставив Поля в состоянии смятения и ужаса, каковое нет нужны особо описывать. Никогда и ни за что не станет он шутить с Диком, как бывало, насчет телесных наказаний в этой теме нет ничего смешного. Если этот позор запятнает его честь, он больше никогда не сможет ходить с гордо поднятой головой. Не дай Бог об этом еще узнают и в Сиги!
      Ученики, впавшие в оцепенение от красноречия доктора, теперь пришли в себя, оживились и стали подшучивать над торчавшим как перст мистером Бультоном.
      - Он пошел за тростью,- сказал один и, взяв линейку и нанеся ею несколько ударов по учебнику, с удивительной достоверностью изобразил Полю, что его ожидает. Другие подвергли его перекрестному допросу насчет любовной переписки, причем из их реплик выяснилось, что очень многие удостоились чести получать послания от бесхитростной Конни Давенант.
      Поразительно, до чего бесчувственными временами становятся самые добродушные дети.
      Чонер сидел, сгорбившись, и потирал руки, словно злобный орангутанг.
      - Я же предупреждал тебя, Дики,- пробормотал он,- что лучше не становиться поперек пути.
      Но доктор задерживался. Кто-то любезно подсказал Полю, что он, похоже, натирает трость воском. Но более распространенное мнение сводилось к тому, что Гримстона задержал какой-то посетитель, ибо некоторые, в отличие от Поля, слышали, как у входа звонил звонок. Напряжение нарастало и делалось невыносимым.
      Наконец дверь медленно отворилась, и вошел доктор. В его облике что -то явно изменилось. Его пыл поугас, и хотя лицо его было все еще мрачным, но глаза не метали молний. Кроме того, в руках у него ничего не было.
      - Выйди-ка, Бультон,- сказал он.
      И Поль проследовал в холл, не понимая, отменяется ли экзекуция или просто переносится в другое место.
      - Может быть, хоть это заставит тебя устыдиться и пожалеть о содеянном,- сказал доктор, когда они оказались в холле.- В Обеденном зале тебя ждет твой бедный отец.
      Поль чуть не упал в обморок. Неужели у Дика хватило наглости приехать посмеяться над его участью невольника? Зачем он это сделал? Что они скажут друг другу? Единственным откликом на слова доктора стал его оторопелый взгляд.
      - Я еще не видел его,- продолжал доктор,- и приехал он в самый неподходящий момент.- С этим мистер Бультон никак не мог согласиться.- Я решил предоставить тебе возможность увидеться с ним и рассказать о твоем поведении. Я понимаю, как это ранит его доброе сердце,- сказал доктор и ушел, оставив Поля одного.
      Со странной смесью гнева, стыда и нетерпения Поль взялся за ручку двери. Сейчас он увидит Дика. Сейчас между ними состоится решающий поединок. Кто же окажется победителем?
      Было странно видеть в Обеденном зале свое зеркальное отражение прежнего себя. Это сбивало с толка, ошеломляло. Трудно было поверить, что за этим полным джентльменом скрывался мальчишка. Какое-то время мистер Бультон так и стоял смущенный и бессловесный перед своим недостойным сыном.
      Дик тоже был явно смущен. Он неловко усмехнулся и сделал попытку пожать Полю руку, что последний гневно отверг.
      Присмотревшись, Поль отметил, что его точная копия порядком поиспортилась с того проклятого вечера. Тогда это было безупречно верное в мелочах воспроизведение его облика. Сейчас же на мистера Бультона глядела карикатура.
      Лицо было желтоватое, а нос красноватый. Кожа обвисла, глаза были в кровяных прожилках. Но основное различие заключалось в одежде. Дик был в старом твидовом спортивном пиджаке и просторных брюках из синей саржи. Вместо формального шейного платка, который отец повязывал вот уже чет-верть века, сын обмотал шею шарфом грубой яркой расцветки. Традиционный цилиндр уступил место потрепанной старой шляпе с широкими полями.
      В общем, на Дике был костюм, который хоть немного себя уважающий британский коммерсант не рискнул бы надеть даже Для загородной прогулки.
      14. НЕ РАССЧИТАЛ
      Первым нарушил неловкое молчание Поль.
      - Ты юный негодяй,- сказал он еле сдерживая ярость.- Что ты, черт возьми, расхихикался?! В этом нет ничего потешного ни для тебя, ни для меня!
      - А по-моему, это очень смешно,- признался Дик.- У тебя такой уморительный вид.
      - Уморительный! Куда уморительней! Я провел самую кошмарную неделю за всю мою жизнь.
      - А! - заметил Дик.- Я подозревал, что не все будет гладко. Но судя по твоему письму, ты все же получаешь удовольствие,- добавил он с усмешкой.
      - Зачем ты сюда заявился? Неужели ты не мог наслаждаться победой дома - нет, тебе еще понадобилось приехать и глумиться надо мной!
      - Не в этом дело. Я просто хотел посмотреть на ребят и па тебя.Откровенно говоря, главная цель его визита заключалась совсем в другом Дику не терпелось взглянуть на Дульси.
      - В таком случае, да будет тебе известно, друг мой,- сказал мистер Бультон с тяжеловесным сарказмом,- что дела у меня идут отлично - просто из рук вон! Твои друзья ночью колотят меня шлепанцами, а днем пинают ногами, словно чертов футбольный мяч. Вчера вечером меня исключили из школы, но сегодня простили, заменив исключение публичной поркой, и она не состоялась только из-за твоего появления, но я полагаю, ее просто отложили.
      - Ничего себе,- присвистнул Дик.- Ты даешь! Меня еще ни разу не собирались исключать. Опять небось Чонер настучал? А что же ты отмочил?
      - Ничего, клянусь тебе - ничего! Просто всплыли твои грехи - и за них хотят выпороть меня.
      - Не беда,- утешительным тоном произнес Дик,- за семестр ты все их успеешь искупить. Особых проказ у меня не было. А что, он увидел мое имя, вырезанное на его письменном столе?
      - Про это мне ничего не известно,- сказал Поль.
      - Если бы он увидел, то ты бы про это живо узнал,- хмыкнул Дик.- Порка была бы обеспечена. Но в конце концов, что такое порка ? Мне плевать на порку!
      - Зато мне вот не плевать! И я этого не вынесу... Дик,- спросил он вдруг в приливе надежды.- Ты случайно приехал не для того, чтобы сказать, что тебе надоело дурачиться? Ты не решил оставить эту затею?
      - Нет,- отрезал сын.- С какой стати?! Ни уроков, ни зубрежки, сплошные развлечения! Масса денег, ешь и пей, что душе угодно! Нет, от такого я не откажусь!
      - Тебе не приходило в голову, что твое поведение подпадает под статью закона? - осведомился отец, решив напугать сына.- Да будет тебе известно, что выдача себя за другое лицо с мошенническими целями является преступлением. Этим-то ты и занимаешься сейчас.
      - Ты тоже,- возразил Дик.- И не я первый начал. Ты захотел стать мной, ну а я - тобой. Ты стал, кем хотел, чего же теперь жаловаться?
      - С тобой, я погляжу, спорить бессмысленно,- сказал Поль.- Ты бесчувственный негодяй. Но я хочу тебя предупредить. Не знаю, в мое ли тело вселилась твоя бестыжая душа или нет, но очень похоже, что в мое. Так или иначе твой нынешний образ жизни может тебя погубить, если ты не проявишь благоразумие. Неужели ты считаешь, что человек твоих лет, вернее моих лет, может выдерживать сладости, крепленые вина, ночные бдения? Через день-другой ты свалишься от приступа подагры. Можешь ничего мне не говорить. Я вижу, что тебя сейчас мучит несварение желудка. Я вижу, что твоя - или моя - печень сейчас пошаливает. Я это вижу по твоим глазам. Дик встревожился, но сказал:
      - Если я расхвораюсь, то всегда могу попросить Барбару
      взять камень и велеть ему снова превратить меня в меня. Это ему раз плюнуть.
      - Раз плюнуть! - простонал мистер Бультон.- Скажи мне. Дик, неужели ты появляешься в моей конторе в этом шутовском наряде?
      - Когда я туда езжу,- как ни в чем не бывало отвечал Дик,- я действительно одеваю этот костюм и эту шляпу. А что? Костюм просторный, и я терпеть не могу цилиндр. Я им насытился здесь по воскресеньям. Но в конторе у тебя скукотища. Клерки не умеют поразвлечься. Но я на днях соорудил отличную ловушку. Когда какой-то желтолицый старик пришел к тебе, то не успел он открыть дверь, как - бау! - на голову ему свалилась корзина для бумаг.
      - Как его звали? - с трудом сдерживая ярость, спросил Поль.
      - Что-то вроде Шеллз.- Он представился моим старым другом, но я сказал ему, что он врет.
      - Шеллак? Мой корреспондент из Кантона? Человек, которому я мечтал угодить, когда он объявится в Лондоне! - взвыл
      мистер Бультон.- Несчастный щенок! Ты не понимаешь, что
      натворил.
      - Не все ли тебе теперь равно? - спросил Дик.- Ты же отошел от дел.
      - И долго ты собираешься держать меня так? - осведомился мистер Бультон.
      - Да хоть всю жизнь,- честно признался Дик.- Интересно будет посмотреть, кто из тебя вырастет - если ты, конечно, будешь расти. Может, ты навсегда останешься таким, как есть. Кто их разберет, эти талисманы...
      Это предположение взбесило Поля. Он шагнул вперед и, вперив в сына горящий взор, процедил сквозь зубы:
      - Думаешь, я с этим так легко смирюсь? Может, я больше никогда не стану самим собой, но я не собираюсь подыгрывать тебе и тем самым ускорять свою погибель. Ты не сможешь держать меня здесь вечно, и где бы я ни оказался, я буду рассказывать о приключившемся. Ничего у тебя не выйдет. Ты, неуклюжий осел, не сможешь сыграть свою роль убедительно. Ты сразу же выдашь себя с головой, как только я потребую, чтобы ты опроверг мой рассказ. Господи, да я сделаю это прямо сейчас. Я разоблачу тебя перед доктором. Перед всей школой. Посмотрим, удастся ли тебе так легко от меня избавиться!
      Сперва Дик отпрянул в испуге, боясь, что не сумеет достойно выдержать такое испытание, но когда Поль закончил, упрямо сказал:
      - Дело хозяйское. Я не смогу тебе помешать. Но какой тебе от этого будет толк?
      - Все узнают, что ты наглый самозванец,- сурово произнес Поль, направляясь к двери, словно желая позвать доктора, хотя в душе страшился такого рискованного шага.
      Несмотря на его непреклонные слова, движения его были нерешительны, что тотчас же заметил Дик, сказавший:
      - Стой! Сперва послушай меня. Видишь это? - И, распахнув полу пиджака, вынул из внутреннего кармана цепочку для часов, к которой какой-то дешевой позолоченной железкой был прикреплен камень Гаруда. Поль сразу узнал его.Не подходи,- грозно прикрикнул он на отца, когда тот двинулся к нему, сам не зная, зачем.- Хочу честно тебя предупредить. Ты можешь мне сильно испортить жизнь. И я сейчас не смогу тебе помешать. Но если ты посмеешь это сделать, пеняй на себя. Если ты не будешь помалкивать, когда придет доктор, то я тотчас же вернусь домой, отыщу малыша Роли, дам ему камень и велю повторить за мной желание. Камень этот на многое способен. Если ты окажешься вместе с этой школой - за исключением Дульси - где-нибудь на необитаемом острове, или превратишься в индейца или в лошадь лондонского кебмена, то можешь сказать за это спасибо только себе. А теперь зови всех и побыстрей!