Тунеядцы Нового Моста

— Конечно, это должно было удивлять вас, граф, — отвечал де Леран. — И мне тем более жаль, что я не явился к вам раньше. Право, не знаю, как бы вам это объяснить… Но вы поймете, конечно, и простите, что я всего сказать не могу.

— Ну, я начинаю немного понимать, — проговорил, улыбнувшись, Оливье. — Тут наверняка замешана любовь. Возьмите меня в духовники, милый граф, уверяю вас, я не строг и заранее даю вам отпущение. Ведь я не ошибся, да?

Молодой человек рассмеялся, манера Оливье внушала ему доверие; попросив графа не смеяться над ним, он признался, что совершенно здоров, что вывиха у него никакого нет, что он выпросился у герцогини де Роган ехать в Париж с несколькими молодыми людьми ее штата, которых она посылала туда с важным поручением, но так как ему нужен был предлог остаться в Париже, где была одна молодая, прелестная женщина, которую он боготворил, он нарочно упал с лошади на дороге и сказал, будто бы вывихнул себе ногу.

— Не смейтесь надо мной, граф, — прибавил он. — Любовь — это рай человека, и сами страдания любви, страдания даже от обмана со стороны любимой женщины, сладки, ведь кто-нибудь из двоих любящих должен же быть обманут!

Оливье назвал его сумасшедшим, но все-таки счастливым, потому что он еще не потерял веры в любовь и женщин.

— Однако же вы ведь не станете злоупотреблять своей мнимой болезнью? — поинтересовался он. — И не задержитесь долго в Париже? Теперь обстоятельства наши очень серьезны.

— Напротив, граф, буду злоупотреблять, как только могу, ведь дурно вылеченный вывих может сделать калекой на всю жизнь. Вы ведь не сердитесь на мое безумие, милый граф, не правда ли?

— Да нет же, ребенок вы этакий!

— Ах, граф, жизнь так хороша, когда любишь молодую хорошенькую женщину!..

— Да, но если она вас обманет?

— О, dame! Волков бояться — в лес не ходить!.. Зачем об этом думать? Это приносит несчастье.

— Вы прелестный малый!

В это время дверь отворилась и вошел капитан Ватан. После первых приветствий он спросил де Лерана, что с его ногой.

— Вывихнул, милый капитан.

— Капитана тоже можно взять в доверенные, — посоветовал смеясь Оливье.

— Давно ли это с вами случилось? — с удивлением осведомился Ватан.

— Дней десять тому назад.

— Ну, так вы, верно, хорошо умеете ладить с вашим вывихом и оставляете его иногда дома, как вчера, например. В одиннадцать часов вечера вы бежали сломя голову около Королевской площади.

— Те-те-те! — вскричал Оливье. Де Леран сконфузился.

— Вы славно бегаете, впрочем, — невозмутимо продолжал капитан. — Morbleu! Вы буквально перепрыгнули через какого-то буржуа, наклонившегося поискать выпавший у него из рук фонарь.

— Вот, я думаю, перепугался-то бедный! — рассмеялся де Леран.

— А! Так вы сознаетесь?

— Parbleu! Да если вы уже все знаете!

— Нет, — лукаво сказал капитан. — Я только многое подозреваю. Однако будем говорить серьезно, я за этим только пришел и очень рад, что встретил вас.

— Что такое? — обеспокоенно полюбопытствовал Оливье.

— Дела продвигаются быстро, — отвечал капитан. — Заговор принимает страшные размеры, первая сходка назначена в субботу, в десять часов, за Бронзовым Конем.

— Какой заговор, капитан?

— Сейчас все вам объясню. Вы придете, Оливье?

— Конечно, мой друг, только надо быть осторожными.

— Да, мы обсудим меры. Можете вы уделить мне сегодня вечером час разговора?

— Извольте, я свободен.

— Господа, — произнес де Леран. — Не буду вам мешать. Он встал.

— Да вы осторожнее вставайте, граф! — заметил со смехом капитан.

Молодой человек погрозил ему.

— Послушайте, — обратился к нему Ватан. — Вы ведь хотите, чтобы все серьезно считали вас больным?

— Конечно.

— Ну, так пойдемте, я вас провожу.

— Придете к обеду, капитан? — поинтересовался Оливье.

— Нет, милый друг, раньше десяти часов меня не ждите. Они раскланялись, и капитан вышел с де Лераном, взяв его под руку. У дверей комнаты молодого человека Ватан сказал, что ему хотелось бы с ним переговорить. Они вошли.

— Прежде всего, милый граф, — начал капитан. — Позвольте вам сказать, что я никак не хочу чем бы то ни было оскорбить вас.

— Да я заранее в этом уверен, милый капитан.

— Ах, граф! Мы ведь очень мало знакомы, и в нашем положении огромная разница для того, чтобы между нами могла возникнуть какая-нибудь короткость. Но у меня к вам невольная симпатия, я считаю вас благородным, честным человеком и поэтому отношусь, как к близкому мне.

— Я вам очень благодарен, капитан, и прошу говорить совершенно без церемоний, я вас уважаю и люблю и не обижусь ни на что от вас.

— Извольте в таком случае. Вы приехали в Париж десять дней тому назад. Скажите, зачем вы приехали?

— О! Как вы прямо ставите вопрос, капитан!

— Простите, граф, если вам это неприятно, оставим этот разговор.

— О нет, напротив, продолжайте!

— Извольте. Вы влюблены.

— До безумия.

— Вам отвечают взаимностью?

— Кажется.

— Значит, наверное. Давно это у вас длится?

— Около восьми месяцев…

— Но, бедный молодой человек, влюбившись, вы не подумали…

— Я думал только о том, что любил…

— Конечно, конечно! Заметьте, граф, как ни грубы вам покажутся мои вопросы, я ставлю их в высшей степени осторожно. Я не спрашиваю, кто любимая ваша женщина — замужняя или девушка, вдова или разведенная с мужем, я понимаю, что мужчина должен уважать женщину, которую любит. Эта дама живет, кажется, на улице Серизе.

— Этого я вам не могу сказать, капитан.

— Я и не спрашиваю. Я знаю точно. Случайно проходя мимо одного дома на этой улице, я видел вас на стене садовой ограды, вы собирались перепрыгнуть оттуда.

— А! Но как же я вас не видал?

— Очень просто. Я догадался, что вам не будет приятно, если я вас увижу в такой необыкновенной позе, и отошел в сторону, пока вы не ушли. Теперь я вам объясню, почему затеял с вами этот разговор. Это дело может иметь очень серьезные последствия.

— Но каким образом…

— Постойте, постойте. Вы говорили графу дю Люку о вашей любви?

— Да, но, разумеется, не называя имени, просто чтобы объяснить ему мое присутствие в Париже. Вы понимаете, капитан, ведь я не был бы так бессовестен, чтобы рассказывать графу…

— Morbleu! Конечно, понимаю! — вскричал Ватан, встав и крепко сжав обе руки молодого человека. — Хорошо, граф, вы поступили, как благородный человек. Благодарю вас.

— Но мне кажется, капитан…

— Молчите, молчите! Повторяю, вы хорошо поступили. Теперь я всегда готов служить вам. Позвольте мне только попросить вас об одном.

— Все, что от меня зависит, капитан, даю вам честное слово!

— Граф, не говорите больше никогда мсье дю Люку о вашей любви, уклоняйтесь от ответа, если он вас будет спрашивать, скажите, что вы поссорились с любимой вами женщиной.

— Извольте, — отвечал удивленный молодой человек. Еще раз крепко сжав ему руку, капитан поспешно ушел.

Де Леран просто не знал, что думать.

ГЛАВА VI. Как к графу дю Люку на Гулянье Королевы подошла замаскированная дама и что из этого вышло

Разговор с де Лераном немного рассеял обычную грусть Оливье, придав другое направление его мыслям. Ему вздумалось пойти хоть на несколько часов забыться в кругу беспечных, веселых товарищей.

Тщательно одевшись, к удивлению Мишеля, он отправился к ближайшему банщику. Там ему встретилось много знакомых, сели обедать, а после обеда собрались играть в карты. Но, против своего ожидания, Оливье увидел, что ему скоро все это надоело, и, едва выйдя из-за стола, он потихоньку ушел.

Было еще только половина восьмого, ему не хотелось идти домой в этот чудный, теплый вечер. Оливье, задумавшись, пошел потихоньку к Гулянью Королевы.

Это любимое место загородных прогулок парижан находилось на берегу Сены; тут под тенистыми деревьями много бывало и любовных свиданий, и дуэлей, и убийств.

Оливье пришел туда еще засветло, когда на аллеях почти никого не было.

Граф прилег на каменную скамейку в самом уединенном месте парка, закрыл глаза и задумался. Могло показаться, что он или в обмороке, судя по мертвенной бледности его грустного лица, или спит. Но он не спал. Перед ним медленно проносилось его счастливое прошлое со всеми его радостями и счастьем, вспоминались его дорогая Жанна, ее нежный голос, хорошенькое личико и его маленький Жорж. И слезы текли по лицу Оливье, он и не замечал этого. Вдруг в кустах что-то тихо зашуршало. Оливье вскочил. Никого…

— Это мне показалось, — прошептал он и через минуту добавил, как часто бывает с людьми, имеющими привычку говорить сами с собой: — Что за чудный вечер! Как, должно быть, хорошо теперь под высокими деревьями Моверского парка!

В эту минуту в двух шагах от графа скользнула и остановилась легкая, грациозная фигура женщины, закутанной в длинную накидку и в маске. Несколько секунд с любопытством поглядев на грустное лицо графа, она подошла и положила ему руку на плечо.

Оливье вздрогнул и поднял голову.

— Кто вы и что вам угодно? — спросил он.

— Зачем вам знать, кто я, если сердце не подсказало вам моего имени! — жалобно отвечала незнакомка. — Я пришла утешить вас, а может быть, еще увеличить ваше горе; есть раны, которые сильнее растравляются даже от самого нежного прикосновения и утешения.

— Да, — произнес граф, как бы говоря сам с собой. — Мои раны именно такого свойства! Если вы действительно принимаете во мне участие, сударыня, так уйдите, оставьте меня! Уединение и природа лучше всего облегчают страдания человека.

Он сдержанно поклонился и хотел отойти. Незнакомка остановила его, прося уделить ей несколько минут.

— Сударыня, несмотря на вашу таинственность, я узнал вас! — воскликнул Оливье. — Вы и так отравили мне всю жизнь, прошу вас, сжальтесь надо мной и перестаньте преследовать меня!

— Оливье, — промолвила Диана (как, вероятно, уже догадался читатель), — вся моя вина в том, что я любила и до сих пор люблю вас. Ваша любовь ко мне прошла, женщина в этом случае должна безропотно склонять голову, но никто не может помешать ей сочувствовать любимому человеку и оберегать его.

— Действуйте прямо, сударыня, — с грустной насмешкой сказал граф. — Вы пришли сообщить мне какую-нибудь новую злую весть, говорите же все сразу, это легче. Я, впрочем, надеюсь, что Бог скоро освободит меня от этой невыносимой жизни.

— Знаю, Оливье, вы нарочно приняли участие в деле, за которое можете поплатиться головой.

— Почем вы это знаете?

— Что вам до этого? Я знаю многое, чего вы не знаете, тогда как должны бы знать скорей, чем кто-нибудь, и как вы ни ненавидите меня, клянусь Богом, я спасу вас даже против вашей собственной воли.

— Благодарю вас за такое участие, — колко отвечал Оливье. — Но оставьте его при себе, моей шпаги достаточно, чтобы защитить меня от моих врагов.

— Знаю, что вы очень храбры, граф, но иногда и храбрость не спасает. Не пренебрегайте моими советами, Оливье, иначе вы не только сами погибнете, но увлечете за собой и своих друзей.

— Говорите, пожалуйста, яснее, сударыня. Диана улыбнулась под маской и села на скамейку.

— Сядьте возле меня, — ласково попросила она.

— Позвольте мне остаться стоять.

— Нет, пожалуйста! Вы одни должны слышать то, что я вам скажу.

— Если вы непременно требуете… — произнес Оливье и сел рядом.

— Я вижу, что вам хочется поскорей уйти от меня, Оливье, поэтому буду говорить прямо, только, пожалуйста, не перебивайте. Реформаты в Лангедоке и Гиени восстали против королевской власти. Их вождь Генрих де Роган. Герцог Делафорс передал вам свою власть по управлению делами религии в Париже, пока его нет. Вы все время переписывались с ним, с господином де Роганом и де Субизом, посылали им деньги и людей, в выборе которых не особенно церемонились; вам помогал капитан Ватан. Недели две тому назад господин Дефонкти, бывший начальник дозора, недавно назначенный помощником парижского прево, с несколькими подчиненными пришел в кабачок на Тюильрийской улице, где собрались человек пятнадцать реформатов, но их предупредили, и они успели скрыться, так что в трактире не нашли никого.

— Нет, извините, там нашли меня за завтраком с моими двумя товарищами.

— Да, капитаном Ватаном и пастором Грендоржем. В тот же день утром Грендорж, сержант Ла Прери и еще какая-то подозрительная личность вошли в дом банщика Дубль-Эпе, против Нового моста, завтракали там, и часа через полтора вышли уже без Ла Прери.

— Он, вероятно, ушел раньше.

— Нет, граф, за этим домом зорко следит полиция, потому что там постоянно собираются гугеноты для совещаний; его обыскали весь, а солдата и следов не нашли. Предполагают, как и вы говорите, что он ушел незамеченным, а я уверена, что его убили.

— Этого не может быть, да и при чем же я во всем этом?

— Пастор и подозрительная личность, о которой я говорила, пошли от банщика прямо в другой кабачок у Тюильрийского сада, где вы были в то время.

— Не хотите ли вы сказать, сударыня, что я принимал участие в убийстве, если только оно действительно было? — высокомерно спросил Оливье.

— Нисколько; впрочем, на подобное дело можно смотреть с разных точек зрения. Если Ла Прери убили за шпионство или измену, так это уже называют не убийством, а казнью » не считают злодейством.

— Вы удивительно хорошо знаете все эти тонкости, сударыня, но позвольте прибавить, меня удивляет, по какому праву вы меня так допрашиваете?

— Я не допрашиваю, граф, а предупреждаю, чтобы вы остерегались.

— Благодарю вас за доброе желание, но мне бояться нечего.

— Ошибаетесь, граф, и вам, и друзьям, и сторонникам вашим отовсюду грозит опасность.

— Я, сударыня, живу очень уединенно и не вижу никого, кроме двоих-троих знакомых, которые навещают меня; политикой я вовсе не занимаюсь, а если принадлежу к реформатской церкви, так это еще не значит, что я непременно заговорщик.

— Мое дело вас предупредить, граф, делайте, как знаете, но полиции известно, что гугеноты составляют заговор, который на днях, говорят, приведут в исполнение.

— Моя невинность оградит меня от опасности, сударыня.

— Очень буду рада, — насмешливо произнесла она. — Но если бы вам и удалось выйти сухим из воды, так друзьям вашим не удастся.

— Кого вы называете моими друзьями?

— Капитана Ватана, который следует за вами, как тень. Это довольно подозрительный авантюрист, надо заметить.

— Капитан Ватан честный человек, я его уважаю; кроме того, он, кажется, католик.

— Это меня не касается. Есть еще и другие: граф де Леран, например, барон де Сент-Ромм, герцог де Роган…

— Но к чему вы упоминаете о герцоге? Его даже нет в Париже, и ему нечего бояться своих врагов.

— Полноте, граф! Ведь вам хорошо известно, что это не так.

— Мне, сударыня?

— Конечно! Вы ведь недавно получили от него известие…

— Извините, я не имею чести вести переписку с герцогом де Роганом…

— А!.. Хорошо… так я вам скажу, где он.

— Очень обяжете, — сказал Оливье, холодно поклонившись.

— Герцог де Роган приехал или дня через два приедет в Париж… завтра же, может быть.

— Полноте, сударыня! Эти шутки некстати.

— Я вовсе не шучу.

— Но зачем герцогу де Рогану быть в Париже? У него нет никакой цели.

— Как знать! — многозначительно прошептала она. — Любовь ведь не смотрит ни на что.

— Что вы сказали, сударыня? — воскликнул он, задрожав, точно от электрического удара.

— Правду! — твердо отвечала она, глядя ему прямо в лицо.

— Ах, сударыня! Согласившись выслушать вас, я должен был предвидеть, что вы запаслись какой-нибудь гнусной клеветой.

— Я вовсе не хочу клеветать, граф, я только отвечаю на ваши вопросы.

— Послушайте, сударыня! Вы пользуетесь тем, что вы женщина, но это ужасно! Как я вас ни избегаю, вы беспощадно преследуете меня из одного низкого удовольствия раздирать мне душу.

— О, граф! Как вы можете думать, что я хочу мучить вас? Ведь я не перестала вас любить, следовательно, по-прежнему предана вам, и только эта преданность заставляет меня так прямо говорить с вами. Ведь вы сами спросили, зачем герцогу быть в Париже? Вам не нужно было меня об этом спрашивать.

— Хорошо, не спорю, сударыня! Да сохранит вас Бог, — сказал он сдавленным голосом.

— Я раскаиваюсь в своей откровенности с вами, граф, вы приписываете мои слова дурному намерению.

— Прощайте, сударыня, и дай Бог, чтобы навсегда теперь! — вскричал он, с негодованием посмотрев на нее, и ушел, прошептав: — Шипи, ехидна! Тебе никогда не заставить меня столько страдать, сколько ты заставила в эту минуту! Настанет день, я надеюсь, когда я наконец раздавлю тебя!

Молодая женщина со страшной злобой посмотрела ему вслед.

— Уходи, бессердечный! — произнесла она со зловещим смехом. — Я отомщена, потому что нанесла тебе неизлечимую рану!

Едва она успела скрыться в темных аллеях, как кустарники тихо раздвинулись и оттуда вышел капитан Ватан.

— Morbleu! — проговорил он, лукаво покручивая усы. — Я, видно, поступил правильно, шпионя за своим другом. Эта женщина ядовитее, нежели я предполагал. Нет, с ней надо покончить! Я займусь этим.

И он ушел, насвистывая.

ГЛАВА VII. Где доказывается, что часто правда бывает ложью

Раз утром, в двенадцатом часу, капитан и граф Оливье, совершив довольно длинную прогулку по деревне, вернулись в «Единорог» и позавтракали у себя втроем с Гастоном де Лераном, совершенно оправившимся от ушиба. — Так вас требуют в полк, милый де Леран? — спросил граф.

— Да, — жалобно отозвался молодой человек. — Я, наверное, там понадобился. Меня вызывает письмом один из моих друзей, барон Филипп де Кастельно-Шалосс.

— Эти Кастельно-Шалосс славное семейство, — заметил капитан.

— Не будет нескромностью спросить, что нового он вам пишет о делах там? — поинтересовался граф.

— О, нисколько! Дела, как видно, запутываются. Королевская армия осаждает Сен-Жан-д'Анжели, который защищает господин де Субиз, город доведен до последней крайности.

— Это неприятно. Впрочем, к счастью, Сен-Жан-д'Анжели не имеет большого военного значения.

— Может быть, но взятие его плохо подействует на наши войска в нравственном отношении.

— А что же герцог де Роган? — осведомился капитан.

— Об этом, господа, никто ничего не знает. Одни думают, что он в Ла-Рошели, другие — что он ездит везде и набирает партизан, чтобы внезапно напасть на королевскую армию.

— Ясно одно, — смеясь, заключил капитан, — что о нем ничего не известно. Не беспокойтесь, господа, он не из таких, чтобы почивать на лаврах! Наверно теперь готовит какой-нибудь приятный сюрприз Людовику Тринадцатому и коннетаблю.

— Дай-то Бог! — вздохнул де Леран. — Теперь, пока королевские войска усиленным маршем идут на Монтобан и грозят занять Кастр, где живет герцогиня…

— Ах, черт возьми! — произнес, посмеиваясь, капитан. — Не думаю, чтобы герцогине понравилось, что ее там будут осаждать, вот в каком-нибудь другом отношении — не стану спорить.

— И вы, капитан, плохо говорите о женщинах? — заметил с улыбкой Оливье. — Ведь вы такой ярый поклонник герцогини?

— И остаюсь им, милый граф. Мои слова доказывают это. Кроме того, сколько мне известно, герцогиня не имеет претензии на репутацию какой-нибудь Лукреции.

— Ах, злой язык! — рассмеялся Оливье. — Вы, наверное, в молодости были несчастливы в любви и вымещаете это теперь на женщинах.

Граф и не подозревал, как больно кольнул капитана, тот побледнел, как смерть, но сейчас же оправился.

— Ошибаетесь, друг, — возразил он, залпом выпив стакан рома. — Я был избалован женщинами. Когда вы едете, господин де Леран?

— Завтра. А вы долго здесь останетесь еще, господа?

— Нет, пожалуй, вместе с вами уедем, — отвечал дю Люк.

— Как бы это было хорошо! Однако до свидания, завтра я ведь еду до света, надо приготовиться.

— Увидимся, конечно, до отъезда? — поинтересовался граф.

— О да!

— Если вы едете до света, так вам и будить нас не придется, — прибавил капитан. — Мы еще и спать не будем.

Де Леран ушел.

Оливье и капитан долго сидели молча. Оливье по обыкновению грустно задумался, и капитану никакими шутками не удавалось развеселить его.

— Что вы собираетесь делать сегодня? — полюбопытствовал граф.

— У меня нет никакого дела, я свободен, как воздух, милый друг.

— Так я вас завербую.

— Извольте. Верно, какую-нибудь засаду затеяли?

— Может быть. Во всяком случае, захватите понадежнее шпагу. Пойдемте сначала побродить по городу, зайдем в театр Марэ…

— Чтобы повторить так хорошо разыгранную вами там в последний раз сцену? — перебил, смеясь, капитан.

— О нет! Тогда я был пьян.

— А сегодня только навеселе, ну, конечно!

— Из театра пойдем в один из трактиров того квартала.

— А! Так у вас там дело?

— Да. Вас это интересует?

— Меня? Нисколько. Я просто иду с вами и помогаю вам, когда это нужно.

— Вы истинный друг, капитан, или лучше я буду ждать вас внизу, в общей зале.

— Хорошо, через пять минут я к вам приду. Капитан прошел к себе в спальню надеть рапиру.

— Вижу, вижу, молодец! — проворчал он при этом. — Опять ты задумал какую-нибудь великолепную глупость, но капитан Ватан здесь и сумеет помешать тебе! Уж эта мне молодь! Задал бы и я ходу! Ну, да что об этом думать! Пойду-ка к де Лерану, с ним приятно поговорить.

Но он не достучался. Де Лерана не было дома. Заключив, что в сущности ему нечего было бы и сказать молодому человеку, капитан подумал, что все к лучшему, и сошел вниз.

— Здравствуйте, капитан, — сказала Фаншета. — Очень рада, что вы пришли.

— Здравствуйте, милое дитя, — отвечал капитан. — Как поживаете?

— Довольно плохо, капитан.

— Что так? Не поссорились ли с мэтром Грипнаром?

— Вот еще новости! — кокетливо воскликнула она. — Нет, капитан, мне очень, очень грустно!

— О, Фаншета! Мне даже страшно стало!

— Вы несносны, капитан, с вами нельзя толком говорить, вы смеетесь надо мной.

— Полноте, что вы, Фаншета! Ведь вы знаете, с каким участием я к вам отношусь.

— Так зачем же вы всегда смеетесь?

— Э, как знать, девочка! Может быть, я смеюсь для того, чтобы не плакать. Ну, поверьте же мне ваши горести…

— О, не обо мне речь!..

— А! Значит, все о нашем приятеле?

— Конечно. Ах, бедный дорогой господин! Уже два-три дня он все бродит около улицы Серизе, а…

— Лучше бы сделал, если бы не ходил туда?

— Да, гораздо лучше… Для всех.

— Разве случилось что новое?

— Ну, да ведь вы знаете!

— Да, morbleu! Отлично знаю, но некоторые вещи ускользают от меня.

— Так я вам скажу, он уже несколько дней в Париже…

— Тс-с!.. Молчите, Фаншета!

— А! Так вы знаете?

— Знаю, все знаю, дитя мое!

— Ах, Господи! Господин граф…

— Еще ничего не знает, но о многом догадывается.

— Ах, если он узнает! У него такой странный характер… Ему представится невесть что!

— Ну, не тревожьтесь, дружок мой! Я слежу за ним, как тень. Ему это в конце концов надоест, но тогда он, по крайней мере, скорей на что-нибудь решится… Тс-с! Вот он идет!

— Как вы добры и самоотверженны, капитан!

— Morbleu! Да ведь мне больше и делать нечего, — засмеялся он.

Обменявшись приветливыми словами с Грипнаром и его женой, Оливье сделал тихонько знак капитану, и они ушли.

Они пошли втеатр Марэ, потом до шести часов просидели в кабачке «Помм-де-Пен». Капитан знал, что графа никогда не надо расспрашивать, если хочешь что-нибудь узнать, и он притворился совершенно равнодушным к делу.

— Славно мы провели день, не правда ли, капитан? — обратился к нему Оливье.

— Да, мой друг, и теперь после обеда особенно хорошо посидеть в зелени. Я бы отсюда не уходил.

— О! Так вы забыли, значит, что нам предстоит еще дело сегодня вечером?

— Не беспокойтесь, граф, когда нужно будет, я пойду за вами, как бы это мне ни было тяжело.

И вы даже не спрашиваете, куда я вас поведу?

— Да мне, право, все равно куда, мой друг.

— Благодарю за такое доверие, мой друг, но считаю своим долгом сказать вам, что собираюсь делать.

— Как хотите, милый друг.

— Вы помните, сегодня утром граф де Леран говорил, что никому не известно, где герцог де Роган?

— Так что ж нам до этого?

— Как что ж до этого? Да ведь герцог…

— Э, Боже мой! Герцог волен делать что хочет, так же как И мы с вами.

— Конечно, милый капитан, но с условием не вредить другим.

— Каждый волен оградить себя от этого.

— Вот это-то я и хочу сделать.

— А?.. Что такое?

— Я вам все скажу, капитан, потому что я знаю то, что никто не знает. Господин де Роган, — сказал он глухим голосом, — со вчерашнего вечера в Париже…

— Да откуда вы знаете?

— Знаю!.. И он приехал ради моей жены! — прошептал сдавленным голосом Оливье.

— Клянусь душой, граф, вы совсем с ума сошли! Какой черт вам нашептывает подобную галиматью!

— Я уверен в том, что говорю, капитан! Через полчаса я покажу вам герцога, поверите вы мне тогда?

— Может быть, граф. Но помните, друг мой, что часто не надо верить даже собственным глазам, правда тогда бывает просто ложью.

— Вы меня наконец взбесите! — вскричал граф, вставая. — Идете вы со мной?

— Конечно, хотя бы для того, чтобы доказать вам, что вы ошибаетесь.

Они расплатились и вышли из ресторана.

Темнело, и начинал капать дождь. Приятели поспешно пошли к улице Серизе и встали в углублении двери особняка, прямо против дома графини.

Не прошло и пяти минут, как от Королевской площади показался мужчина внадвинутой на глаза шляпе и плотно закутанный вплащ. Подойдя к дому графини, он два раза постучался.

Дверь почти сейчас же отворилась, и явился мэтр Ресту с фонарем вруке.

— Кто вы и что вам угодно? — произнес он, поднимая фонарь.

Незнакомец слегка раскрыл плащ.

— Господин герцог де Роган! — воскликнул ошеломленный мажордом. — О, монсеньор!

— Тс-с! Не называйте меня, — быстро проговорил герцог и вошел.

Дверь сейчас же за ним заперлась

— Ну, убедились? — глухо спросил Оливье капитана.

— Нисколько. Тут, похоже, какая-нибудь тайна, которая объяснится.

— О, да вы наконец смеетесь надо мной, капитан!

— И не думаю, клянусь вам. Что же мы будем делать?

— Подождем, пока он выйдет, итогда, клянусь Богом, он со мной страшно сочтется!

— Хорошо, подождем! Это, пожалуй, будет лучше всего; может быть, мы увидим тогда, что здесь кроется, и вы убедитесь, что ошибались.

Граф сделал сердитый жест, но промолчал.

Они молча стояли, как призраки, тревожно ожидая, когда выйдет герцог де Роган. Граф мечтал о мести, а капитан ломал себе голову, придумывая, как бы избежать неминуемо готовившейся катастрофы.

ГЛАВА VIII. Недоразумение, которое могло иметь очень неприятные последствия

Гастон де Леран только делал вид, что не знает, где герцог де Роган.

Герцог знал, какой опасности подвергается в Париже, и принял все меры, чтобы, ограждая себя, не подвергать неприятностям своих сторонников и не повредить интересам веры. Де Леран воспитывался у него в доме, был одним из самых близких к нему людей и не раз доказал, что на его скромность можно положиться. Де Роган, не задумываясь, взял его в поверенные. Он сказал ему, что скоро едет в Париж, указал, где остановиться, и велел быть готовым ехать вместе, а главное — хранить все в самой строгой тайне.

Вот почему молодой человек уверил графа дю Люка, что не знает, где герцог.

Расставшись с Оливье и капитаном, он отправился в трактир «Корн-де-Серф», где обыкновенно останавливались извозчики, и спросил господина Поливо, скототорговца, приехавшего накануне вечером.

Ему показали особую комнату наверху, и де Леран отправился туда, герцог ждал его. Он велел молодому человеку пойти к графине дю Люк сказать о его приезде, потом отправиться в Вильжюиф к порученному ему отряду и ждать его там. Де Лерана удивило только, что де Роган велел приготовить трех или четырех лошадей с дамскими седлами.

Молодой человек в четыре часа сходил к графине и при этом не забыл исвоих интересов. Прощаясь с Жанной, он успел перекинуться шепотом двумя словами с Бланш де Кастельно, Они любили друг друга, и этих двух слов было достаточно, чтоб уговориться насчет свидания, на которое девушка согласилась.

Исполнив все поручения герцога, молодой человек в восьмом часу снова был на улице Серизе и постучался у боковой калитки сада графини дю Люк. Крошечная ручка отворила калитку, и нежный голос прошептал:

— Ах, Боже мой! Как это я согласилась увидеться с вами? Идите за мной, только тише, иначе я погибла.

Они ушли в густую рощу.

— Зачем это я согласилась пустить вас сюда, Гастон! — вздохнула девушка.

— Не раскаивайтесь в этом, моя дорогая Бланш, — сказал молодой человек, покрывая горячими поцелуями ее руку. — Ведь надо же мне было проститься с вами!

— Проститься! Как так?

— Ах, моя милая голубка! Сегодня ночью я должен уехать.

— Вы уезжаете, Гастон? А что же будет со мной? — простодушно вскричала она.

— Бланш, мне самому это страшно тяжело… Но я повинуюсь приказанию вашего приемного отца, герцога де Рогана.

— Ах, Господи! Мы были так счастливы! Теперь я останусь одна… вы пойдете на войну… вас могут ранить… убить, пожалуй… О, я этого не переживу!

— Дорогая Бланш, успокойтесь! Бог не оставит нас. Герцог помирится с двором и, верно, не откажет мне в вашей руке. Истинная любовь умеет одолевать все препятствия. Будем ждать и надеяться; настоящие минуты наши, станем пользоваться ими и не думать о будущем.