Тунеядцы Нового Моста

Они по очереди обнялись с герцогом, плача и повторяя уверения в полной преданности.

— Ну, я готов, Бассомпьер! — сказал герцог.

— Так едем!

— До свидания, господа!

— До свидания! — крикнули все в один голос.

Сделав еще прощальный жест рукой, де Роган вышел за Бассомпьером.

Пять минут спустя застучали колеса уезжавшего экипажа.

— Уехал! — произнес Делафорс. — Храни его Бог!

— Храни его Бог! — с чувством повторили все.

ГЛАВА XIII. Что представляла собой таверна «Клинок шпаги» на улице Прувель

то время, о котором идет наш рассказ, на углу улицы Прувель, против церкви святого Евстафия, был дом в несколько этажей, с колоннами, образовавшими арку, под которой можно было отлично спастись и от дождя, и от снега, иот солнечных лучей; оттуда был виден только самый крошечный кусочек неба.

Над воротами этого дома качалась со скрипом вывеска сполустертыми изображениями чего-то непонятного. Это была таверна «Клинок шпаги». Эта таверна славилась известностью во всем Париже иокрестностях; как только, прозвонив, смолкал angelus18, туда собирались все самые знатные придворные пить, нет, играть и драться в компании гуляк всякого сорта.

Впрочем, весь этот смешанный люд всегда находил в «Клинке шпаги» хорошее вино, сговорчивых женщин и хозяина, ради выгод делавшегося слепым, немым и глухим ко всему, что совершалось в его таверне поздними вечерами.

Дозорные давно и хорошо знали это место и тщательно избегали его; большая часть из них испытала кулаки его посетителей.

Днем, как и все подобные заведения, «Клинок шпаги» имел самый безобидный вид и манил роскошной обстановкой; только вечером таверна превращалась в разбойничий притон. Теперь трудно и подыскать что-нибудь подобное.

Мэтр Жером Бригар, хозяин ее, был высокий толстяк лет сорока пяти, с красным лицом, косыми глазами, мясистыми губами и вдавленным подбородком. Он замечательно напоминал своей физиономией барана, но в нравственном отношении не отличался бараньими свойствами. Он был силен, как бык, ловок, как обезьяна, и страшно зол.

Его боялись не только жители квартала, но даже многие из его посетителей, которые, однако, были вообще не трусливого десятка.

Отец Жерома Бригара участвовал в борьбе Лиги и приобрел грустную известность в качестве сторонника партии вроде Истребителей. Ему пришлось покинуть город, когда Бриссак продал Париж королю.

Однако он ушел не с пустыми руками; его патриотизм во время Лиги не мешал ему заботиться и о своих делах, и он оставил сыну хорошо обставленное торговое заведение.

Месяцев через шесть после бегства отца молодой Бригар, никому не объясняя причины, продал вдруг заведение и купил дом, о котором мы сейчас говорили.

Место он выбрал удачное; дело быстро пошло в ход, вся знать стала собираться в его таверну.

Почтенный хозяин радостно потирал руки; он давал полную свободу своим посетителям и даже подстрекал их в питье, игре и драках; он первый спешил зажигать факелы, если противники выходили драться на улицу, отодвигал столы и скамейки, очищая место, если дуэль происходила в самой таверне. После дуэли раненых уводили товарищи, мертвых переносили к церкви святого Евстафия, мыли пол — ивсе было кончено.

Враги содержателя таверны поговаривали втихомолку, что причиной этого была ненависть его к знати; что он мстил таким образом за изгнание отца; но вернее всего, что им просто руководила природная злость.

В тот самый день как герцог де Роган был приговорен к смерти парламентом, мэтр Жером Бригар расхаживал взад и вперед, бранил гарсонов и наблюдал, чтоб все было готово к приходу посетителей.

— Главное, — говорил он, — позаботьтесь о столе шевалье де Гиза; он будет сегодня здесь ужинать с товарищами. Отодвиньте немножко от его стола стол господ де Шевреза и де Теминя; они с Гизами не в большом ладу, — заметил он, посмеиваясь. — Поставьте бутылки и стаканы на стол господина де Сент-Ирема, чтоб ему не приходилось ничего спрашивать. Так, хорошо! Теперь могут приходить сколько угодно.

Едва успел он это сказать, как отворилась дверь и вошли двое, по костюму — знатные. Это были капитан Ватан и Клер-де-Люнь.

Мэтр Бригар сейчас же подошел к ним как для того, чтоб показать внимание, так и для того, чтоб хорошенько рассмотреть. Он видел их первый раз.

— Что прикажете, господа? — спросил мэтр Бригар с самой подобострастной улыбкой.

— Четыре бутылки анжуйского, бутылку водки и два стакана, — отвечал капитан.

— Если что еще понадобится, мы скажем, — прибавил Клер-де-Люнь.

Они сели недалеко от двери; хозяин подал им все сам и, к своему удовольствию, услышал, как один из них сказал другому:

— За ваше здоровье, капитан!

— Это недавно приехавшие в Париж офицеры, — пробормотал, отходя, хозяин таверны.

Между тем комната начинала наполняться обычными посетителями, и вскоре все столы были заняты.

Собрался самый цвет знатной молодежи; все они пили, играли, смеялись, шутя позорили репутацию самых добродетельных придворных дам.

Только капитан и Клер-де-Люнь сидели молча и пили, вслушиваясь в то, что около них говорилось.

Вошли еще трое: граф де Сент-Ирем, шевалье де Местра и еще какая-то подозрительная личность и сели за приготовленный для графа стол. Жак де Сент-Ирем сделал при этом хозяину знак быть осторожным и молчать.

Действительно, де Сент-Ирема в этот вечер нельзя было узнать: из брюнета он сделался рыжим, почти красным; бородка и усы стали вдвое длиннее и гуще.

Никто его не узнал, кроме двоих: хозяина гостиницы и Клер-де-Люня, слишком опытного в деле переодевания, чтоб его можно было обмануть.

— Вот кого нам надо! — шепнул он капитану.

— Будем пить! — лаконично отвечал авантюрист с нехорошей улыбкой.

— Господа, знаете новость? — громко спросил один из вновь пришедших.

— Какую? Их теперь много, — сказал де Сент-Ирем.

— Та, о которой я вам говорю, совсем свеженькая, — продолжал незнакомец, — опять, кажется, увидим, как запляшут гугеноты.

— Да, — подтвердил де Местра, прихлебывая вино, — король их недолюбливает.

— Так за здоровье короля! — воскликнул де Сент-Ирем.

— За здоровье короля! — повторили несколько человек, слышавших тост.

В это время вошли еще двое и сели за один стол с капитаном и Клер-де-Люнем.

Один из этих двоих сейчас же протянул руку капитану.

— Parbleu, — приветливо проговорил он, — очень рад встретиться с вами.

— Граф дю Люк! — отозвался капитан, и лицо его сделалось немножко мрачным.

— Да, я, капитан, и очень рад возобновить с вами знакомство.

— Morbleu! Граф, и я очень рад, но позвольте вам сказать, что мне приятнее было бы встретиться с вами где-нибудь в другом месте.

— Отчего же, любезный капитан?

— Простите, граф, но мне кажется, что вы, — произнес он с ударением на этом слове, — вы здесь не на своем месте.

— Может быть, вы правы, капитан. Правду сказать, первый раз в жизни я сюда зашел, и, по всей вероятности, это будет последний.

— Дай Бог! — прошептал авантюрист. — За ваше здоровье, граф!

— За ваше, капитан.

— Да, господа, — кричал в это время де Местра, — де Роган осужден на смерть!

— Хвала Господу! И поделом прекрасному Генриху! — вскричал кто-то другой из посетителей.

— Напрасно вы вздрогнули, граф. Что вам за дело до слов этих людей? Ведь вы видите, они наполовину пьяны.

— Это правда, каштан, я буду сдержаннее.

— Кроме того, — добавил, посмеиваясь, шевалье де Гиз, — завтра готовят славный прием господам гугенотам.

— И хорошо сделают!

— Да бросьте вы к черту все это гугенотство! — со смехом громко объявил еще очень молодой красивый господин. — К черту политику! Да здравствуют женщины! Пью за наших возлюбленных, господа!

— Прекрасный тост! — поддержал де Шеврез. — Но о каких женщинах выговорите, любезный маркиз, — о католичках или гугенотах?

— Хвала Всевышнему! Конечно о католичках. Гугенотки разве знают, что такое любовь? Кроме того, почти все они гадкие, говорят. Я, тянусь, никогда с ними не имел дела, — прибавил он, смеясь

— Ошибаетесь, Маркиз де Лафар, — сказал, вставая, незнакомец, пришедший с де Сент-Иремом, — гугенотки отлично знают, что такое любовь; кроме того, между ними есть прелестные, я знаю.

Все рассмеялись.

— Уйдемте, граф — предложил Ватан на ухо графу дю Люку. — Здесь так душно, и эта ватага такая несносная!

— Да, я с удовольствием бы ушел, — отвечал, горько улыбнувшись, граф, — мне противно слушать всю эту галиматью; но посмотрите, какой страшный ливень! Надо хоть переждать немножко.

Капитан, уж было поднявшийся, опять с унынием опустился на стул.

— Судьба так хочет, — прошептал он.

Между тем разговор маркиза де Лафара с незнакомцем продолжался, к больному удовольствию окружающих.

— Э! Что же вы хотите этим сказать? — вскричал маркиз.

— То, что вы еще молоды, маркиз, — проговорил незнакомец.

— Я состарюсь, — важно заявил пьяница.

— Конечно, но пока вы все-таки молоды и еще неопытны.

— Ах, Боже мой! Да я всеми силами стараюсь набраться опыта. Просветите меня, пожалуйста!

— Извольте, маркиз; прежде всего разрешите вам сказать, что не все храмы Венеры одинаковы.

— А!

— Да, есть один, например, стоящий всех остальных.

— О, сжальтесь над моим неведением! Скажите, где этот храм, чтоб я мог пешком пойти туда поклониться его божеству!

— Вам недалеко придется идти; только предупреждаю, Венера его — гугенотка.

— Все равно, лишь бы она была хороша!

— Она очаровательна.

— В какой же благословенной стороне этот чудесный храм?

— В трех милях отсюда, на вершине холма, небрежно глядящегося в быстрые воды Сены.

— О, ради Бога, без поэзии!

— Знаете, маркиз, куда гугеноты ходят слушать проповеди? — насмешливо спросил незнакомец.

— В Аблон, кажется?

— Так вот, видите ли, я бы сказал вам: «Ступайте в Аблон!» — если б красавица, о которой идет речь, не была уже нежной любовницей одного из моих друзей.

Во время этого разговора у графа дю Люка холодный пот выступил на лбу; он с первого же слова хотел вскочить и заставить этого человека молчать, хотя еще не было названо ни одного имени.

— Счастливый шельма! — произнес де Лафар.

— Он гугенот, вероятно? — поинтересовался шевалье де Гиз.

— Угадали, монсеньор, — подтвердил своим крикливым голосом незнакомец, — гугеноты более ловкие стрелки, нежели вы думаете.

— Ах, плуты! Мне бы это и в голову никогда не пришло! — воскликнул де Шеврез.

— Все это прекрасно, мой любезнейший, — усомнился де Ланжак, — но нам недостаточно вашего рассказа, чтобы поверить делу.

— А чего же вам еще нужно, граф?

— Скажите имена, parbleu!

— А! — насмешливо заметил тот. — Это щекотливый вопрос, господа.

— Может быть, но пока вы не скажете, мы будем считать вас за…

— Позвольте! — поспешно возразил незнакомец. — Вы собираетесь оскорбить меня, но я с вами ссориться не хочу. Если вы требуете, пожалуйста! Фамилия гугенота — барон де Серак.

— Барон де Серак? — переспросил де Теминь. — Да я его знаю.

— Очень возможно.

— Parbleu! Да несколько дней тому назад я получил от него письмо из Бордо.

— Вероятно, он приехал…

— Впрочем, может быть; этот де Серак волокита…

— Ну, хорошо, — продолжал маркиз де Лафар, — мы знаем кавалера… а дама?

— Господа, это уж очень деликатный вопрос; имя женщины… добродетельной, — прибавил он с едкой иронией, — так как я вам должен сказать, что это самая чистая, целомудренная женщина.

— Довольно, довольно! — закричали все со смехом.

— Ба! Да ведь не больше, как гугенотка все-таки! — произнес шевалье де Гиз. — Мы добрые католики; ну, говорите имя!

— Вы требуете?

— Да, да!

— В таком случае извольте, как это мне ни прискорбно: любовница моего приятеля барона де Серака — знатная, добродетельная Жанна де Фаржи, графиня дю Люк де Мо-вер.

Едва он успел договорить эти слова, как граф дю Люк пощечиной свалил его со стула на пол, крикнув:

— Ты лжешь, негодяй!

На минуту все остолбенели. Никто не ожидал такого скандала.

— Запри дверь, Сириак, — спокойно приказал мэтр Бригар одному из гарсонов.

Незнакомец, одуревший от тяжелого удара, встал.

Мигом все столы и стулья отодвинулись к стене; все столпились, чтоб лучше видеть. Ватан и Клер-де-Люнь бросились к графу.

— Ну, красавец, и с тобой мы разделаемся, — объявил капитан, ударив по лицу де Местра.

— И с вами, белокурый вельможа, — добавил Клер-де-Люнь, подходя к де Сент-Ирему.

— Не убивай его, — шепнул ему Ватан, — он мне нужен.

— Хорошо, будьте спокойны.

— Милостивый государь, — сказал незнакомец графу дю Люку, — я не знаю вас, но убью.

— Без фанфаронства, — отвечал граф, — я знаю, что ты негодяй.

— По местам! — скомандовал Ватан. Граф отступил на шаг.

— Капитан, вы знаете, что это дело касается лично меня, — заявил он.

— Полноте! — сурово прервал его авантюрист. — За кого вы меня принимаете? Разве вы не видите, что эти три мошенника пришли с намерением оскорбить вас? Вы попали в западню.

— Верю вам.

— Да, но надо было верить раньше; убьем этих негодяев, как бешеных собак, граф!

— Я вас жду, господа, — напомнил незнакомец. — Не струсили ли вы?

Они встали на места: граф — против незнакомца, Ватан — против де Местра, Клер-де-Люнь — против де Сент-Ирема.

В зале наступила глубокая тишина.

Противники, держа в одной руке шпагу, в другой — кинжал, мерили друг друга взглядами19.

Они чувствовали, что будут биться на смерть, и у самых храбрых дрогнуло сердце, как перед неизбежной катастрофой.

— Деритесь, господа, никто вам не помешает! — с иронией объявил мэтр Бригар.

Шпаги скрестились.

ГЛАВА XIV. Славная дуэль в таверне «Клинок шпаги» и что из этого вышло

В те времена дуэли происходили не так, как теперь. Во-первых, дуэль почти всегда велась на смерть, а во-вторых, и условия были иные. Бойцы раздевались по пояс и дрались со шпагой в одной руке, с кинжалом — в другой; кинжалом прикрывались, как щитом, и отбивали удары, а шпагой — наносили их. Бой сопровождался криком или смехом. Свидетелей тогда не было — только секунданты, которые дрались между собой в одно время с теми, чью сторону держали, и могли помогать им, если считали, что противники слишком их теснят.

Это было и страшно, и красиво, как всякая борьба, в которой человек, забывая свою так называемую цивилизованность, превращается в дикого зверя.

Шестеро противников, обнажившись по пояс, с минуту стояли смирно, а затем отчаянно бросились друг на друга.

Окружающие сразу увидели, что бойцы обладают высшей степенью искусства.

— Вы ведь, конечно, хотите убить этого негодяя? — успел шепнуть капитан графу Оливье.

— О, конечно! — с бешенством отвечал граф.

— Хорошо, тогда это уж мое дело.

— Что такое?

— Ничего, — сухо произнес капитан.

— Они сильны! — говорил между тем незнакомец де Сент-Ирему.

— Боюсь, что так, — согласился тот, — но мы справимся.

— Parbleu!

— Ловкие шельмецы! — весело воскликнул шевалье де Гиз, хлопая в ладоши. — Господи! Вот чудесная-то дуэль!

— Она недолго продлится, монсеньор, — заверил его Ватан своим насмешливым тоном.

Посреди этой ожесточенной борьбы случилось то, чего сначала даже окружающие не могли понять.

Ватан стоял по правую руку графа дю Люка. В ту минуту, как незнакомец нападал на Оливье, капитан с пронзительным криком бросился на своего противника — де Местра; отстранив его шпагу, он проткнул его своей, а кинжалом между тем, быстро наклонившись вбок, отбросил шпагу незнакомца.

Оливье воспользовался этим и ударил своего противника.

Незнакомец и де Местра упали мертвыми.

— Я вам говорил, — шепнул капитан графу.

— Благодарю вас, мой друг, вы еще раз спасли мне жизнь.

— И еще не последний, — обещал, улыбнувшись, капитан.

— Этот человек убил бы меня.

— Я догадался, оттого и помог вам.

— Вы мне настоящий брат.

— Нет, друг, — с чувством произнес капитан.

Между тем дуэль де Сент-Ирема с Клер-де-Люнем еще продолжалась.

— А! Уже кончили! — воскликнул Клер-де-Люнь. — Граф, как вы думаете, не пора ли и нам?

— Пожалуй! — отвечал тот, стиснув зубы.

— Хорошо, я ждал только вашего согласия. Бросившись на противника, как дикий зверь, он выбил у

него из рук шпагу, сбил его при этом с ног и стал ему коленом на грудь.

— Вот и все! — объявил он, смеясь. — Недолго, как видите.

— Демон! — вскричал граф, стараясь высвободиться.

— Тише, тише, не вертитесь так! Сдаетесь?

— Приходится, sang Dieu!

— Так я вам дарю жизнь! — величественно изрек Клер-де-Люнь. — Встаньте и забудьте все, граф.

Говоря так, он встал с колена, освободив грудь противника, и любезно помог ему подняться.

— Господа, — сказал, подходя и очень вежливо кланяясь, шевалье де Гиз, — я не имею чести быть с вами знаком, но позвольте поздравить: вы ловкие бойцы; я в этом знаю толк. У вас были серьезные противники.

— Мы употребили все старание, милостивый государь, — проговорил капитан, низко кланяясь.

— Вы, конечно, не уйдете, не выпив с нами?

— Сочту за честь.

— Господа, я шевалье де Гиз.

— Шевалье, я капитан Ватан; это мой брат, капитан Вер-мо, а это наш приятель, шевалье де Ларш-Нев.

— Очень рад познакомиться, господа. Эй, Бригар! Лучшего вина!

— Сию минуту, монсеньор! Крошечку подождите.

— Поскорей! Мне ждать некогда.

Бригар с помощью гарсонов, усердно осмотревших карманы убитых и отобравших их кошельки, переносил трупы к церкви святого Евстафия и смывал кровь с пола.

Граф де Сент-Ирем, воспользовавшись тем, что внимание всех было обращено на его противников, потихоньку ушел; но Клер-де-Люнь видел это и отправился за ним.

В нескольких шагах от таверны графа ждал слуга с лошадью; шепнув ему несколько слов, Жак умчался как стрела; Клер-де-Люнь вернулся в таверну.

Ватан, одеваясь, незаметно обшарил карманы де Местра и незнакомца и взял кое-какие найденные там бумаги, на которые гарсоны не обратили даже внимания.

Граф дю Люк по окончании дуэли сделался равнодушен ко всему происходившему вокруг.

Бледный, мрачный, с растерянным взглядом, он покорно дал Ватану и пришедшему с ним человеку, которым был не кто иной, как Мишель Ферре, одеть себя, машинально сел, машинально чокнулся и выпил с шевалье де Гизом и другими, по-видимому не сознавая того, что делает.

Только одно слово вырвалось у него во все это время:

— Серак!

— Господь Всемогущий! — шепнул шевалье де Гиз своим приятелям. — Этот господин не может забыть бедного барона де Серака; беда, если им случится встретиться!

— Он, верно, близкий родственник дамы, о которой говорили, — предположил, смеясь, де Шеврез.

— Или, скорее, один из ее поклонников, — засмеялся маркиз де Лафар.

В эту минуту граф поднял голову, провел рукой по лбу, на котором выступили крупные капли пота, и посмотрел на окружающих, точно спросонок.

— Простите, господа, — проговорил он, — что я побеспокоил всех вас своей выходкой. Я не хотел этого; благодарю вас за участие, с которым вы ко мне отнеслись.

— Полноте, — весело отвечал де Гиз, — вы отлично дрались; ваши противники получили заслуженное; за такие пустяки не стоит и извиняться.

Граф раскланялся со всеми и обратился к Ватану, протянув ему руку с едва заметной улыбкой:

— Вы не со мной, капитан?

— Конечно, с вами, граф! — поспешно согласился капитан. — Я ни за что не оставлю вас, пока вы не оправитесь от сегодняшнего потрясения.

— Благодарю вас, — сказал граф. — Ах, зачем я вам не поверил, капитан! Ну, да, может быть, лучше, что все так случилось? — прибавил он, точно говоря сам с собой.

— Граф, переломите себя, скройте свое страдание, будьте мужчиной!

— Да, да, капитан. О, если бы вы знали!

— Я все знаю.

— Вы! — с удивлением вскричал Оливье.

— Да, но здесь не место для таких интимных разговоров.

— Это правда; уйдемте скорее.

— Уйдемте; кроме того, и поздно уже становится. Они ушли, а Клер-де-Люнь остался, шепнув капитану:

— Де Сент-Ирем умчался галопом по направлению к Нотр-Дам-де-Пари.

— Хорошо! Следи за ним и передай мне все, что он делает, до самых мелочей.

— Будьте спокойны; я узнаю каждое его слово.

— Я полагаюсь на тебя.

Граф с капитаном вышли из таверны.

— Вы в какую сторону идете, капитан? — спросил Оливье.

— Отчего вы меня об этом спрашиваете, граф?

— Я слишком взволнован, чтобы сейчас же идти к себе; я бы проводил вас к вам.

— Да нам ведь по одной дороге; мы оба живем на Тиктонской улице, — объявил, смеясь, капитан.

— Ба! Вы шутите?

— Нисколько. Мы даже, кажется, близкие соседи. Приехав в Париж, я остановился у одного старого знакомого, хозяина гостиницы «Единорог».

— А! У мэтра Грипнара?

— Именно.

— Да и я там же остановился.

— Знаю.

— Как так знаете? — граф вдруг замер на месте и поглядел ему прямо в лицо.

— Да так, — хладнокровно отвечал капитан, — очень хорошо знаю.

— Это плохо, капитан, — упрекнул его Оливье. — Мы живем Бог знает сколько времени в одном доме, и только сейчас я это узнаю, и то благодаря случаю!

— Не судите, не выслушав, граф.

— Объясните, пожалуйста.

— Любезный граф, я старый солдат-волонтер; жизнь была неласкова ко мне; двадцать лет я проливал кровь во всех европейских битвах, и ни разу смерть не вспомнила обо мне. Вернувшись на родину, я не нашел никого близких; те, кого я знал, умерли или забыли меня, что еще хуже. Несчастье делает злым и эгоистом. Гордость не позволила мне раскрывать перед всеми мои сердечные раны; я сосредоточился на самом себе, решившись ослепнуть и оглохнуть ко всему — и хорошему, и дурному вокруг меня и искать покоя в забвении и равнодушии. Случай свел меня с вами, и, не знаю почему, я с первого взгляда почувствовал к вам симпатию.

— Странно! — прошептал граф. — И я, увидев вас, почувствовал то же.

— Я решил бежать от вас, чувствуя, что симпатия моя превратится в горячую дружбу. Не умея ни ненавидеть, ни вполовину быть другом наполовину, я испугался, так как не хотел привязываться ни к кому на свете. Одним словом, я решил бежать.

— А теперь? — мягко спросил граф.

— Теперь? — повторил снова обычным насмешливым голосом капитан. — О, теперь, граф, судьба оказалась сильнее меня! Я снова увиделся с вами, и конец!

— Так вы согласны принять мою дружбу?

— Нет, вы должны принять мою со всем, что в ней есть дурного и хорошего. Что делать, граф? Судьба велит мне любить вас, и я подчиняюсь; если бы вы и захотели помешать этому, так вам не удастся.

— О, в этом отношении не беспокойтесь! — проговорил Оливье. — Если моя счастливая звезда, в настоящую минуту особенно, ставит на моем пути подобного вам человека, я остерегусь выпустить его из рук.

— Тем лучше, если вы думаете то, что говорите граф.

— А вы сомневаетесь разве, капитан?

— Нисколько; но признаюсь, мне все равно, любите вы меня или нет; дело в том, что я вас люблю; этого для меня довольно; вы, пожалуй, можете хоть ненавидеть меня. Моя дружба к вам есть тоже эгоистическое чувство; оно мне лично приятно, и потому я его допускаю.

— Что вы за странный человек, капитан!

— Dame! Надо принимать меня таким, каков я есть.

— Parbleu! Я так и делаю; начнем же с того, что у нас будет общий кошелек; я богат и…

— Позвольте, позвольте, граф! Между нами таких условий не может быть. Вы богаты, тем лучше для вас; но и я также богат, оставим каждый свое при себе.

— Вы богаты?

— Да; сравнительно, конечно. У меня скромные претензии; того немногого, что я имею, слишком достаточно для меня.

— Ну, хорошо! Не стану настаивать. В одном только я никак с вами не сойдусь.

— В чем же это? — с улыбкой спросил капитан.

— Вы свободный человек?

— Как птицы небесные.

— В таком случае мы с вами больше не расстанемся.

— Я и сам хотел вам это предложить.

— Неужели! — воскликнул с видимым удовольствием граф.

— Конечно!

— Даете слово?

— Клянусь честью! С одним только условием: чтобы у вас не было тайн от меня.

— Капитан, мы познакомились так оригинально, что знакомство наше совершенно выходит из ряда вон; честный человек не имеет тайн от своего друга и брата, а вы для меня и то, и другое.

— Ну хорошо, граф; вот вам моя рука.

— Вот и моя.

В это время они подошли к гостинице «Единорог».

Приветливая хозяйка, стоя у дверей, с удивлением глядела на своих постояльцев, шедших рядом и, по-видимому, очень дружно.

Капитан улыбнулся.

— Добрый вечер, Фаншета, дитя мое! — весело приветствовал он ее. — Не приходил ли к вам сегодня какой-нибудь гость?

— Да, да, капитан! — отвечала она со слезами на глазах. — Вы наше провиденье!

— Ну вот, опять за прежнее!

— Она правду говорит, и я то же скажу, — радостно подтвердил подошедший хозяин. — Ах, предобрый вы человек! Черт знает, где и найти такого другого. Честь имею кланяться, господин граф!

— Здравствуйте, любезный Грипнар! — сказал Оливье. — Да что это у вас тут такое? Все вы какие-то праздничные!

— Ах, если бы вы знали, господин граф! — вскричал в голос муж и жена, всплеснув руками.

— Ну, что? — объяснил суть события капитан. — Под сердитую руку вы прогнали сына, потом поняли, что сами себя делаете несчастными, и снова открыли ему объятия, которых не должны были лишать его. Вот и все!

— Вот и все! Слышите! — произнесла, смеясь, хозяйка. — Бранитесь сколько хотите, мы не боимся вашего сердитого голоса; мы ведь вас знаем.

— Позвольте нам войти, мэтр Грипнар, и расскажите, как вы встретили вашего шалопая.

— Расцеловав его в обе щеки, крестный! — раздался веселый голос Дубль-Эпе. — Мы так счастливы теперь!

— Ну хорошо, поцелуй же и меня, друг мой Стефан; это доставит мне удовольствие.

— Да ведь и мне тоже!

Молодой человек бросился в объятия авантюриста. Граф молча смотрел на эту сцену; он был очень тронут и не скрывал этого.

— У нас ведь сегодня праздничный ужин, вы знаете? — объявил Грипнар.

— Понимаю, morbleu! Блудный сын вернулся!

— Вы ведь отужинаете с нами, граф? Оливье колебался.

— О, если бы господин граф сделал нам эту честь!

— Примите приглашение, граф, советую вам; вы доставите удовольствие этим добрым людям, которые вас любят и уважают; а кроме того, — шепнул капитан Ватан, — это прогонит ваши мрачные мысли, которым пока не надо давать волю.

— Ну, хорошо, я согласен; вы правы, капитан.

Сели за стол. Ужин был очень веселый. Около двух часов ночи, прощаясь с капитаном на площадке лестницы, граф сказал ему:

— Мне непременно надо съездить в одно место, не поедем ли вместе?

— Конечно. Куда и в котором часу?

— Очень близко отсюда. В восемь часов я буду на аудиенции у ее величества королевы в Лувре, а сразу же после аудиенции мы с вами отправимся.

— Хорошо; но так как никому не известно, чем кончится эта аудиенция, помните, граф, что я жду вас с двумя лошадьми у подъемного моста, возле рва.

— Хорошо!

Они пожали друг другу руки и разошлись по своим комнатам.

Неизвестно, как граф провел ночь, но на другое утро он вышел бодрый, свежий, по внешнему виду — счастливейший из дворян Франции.

В это утро, немножко позже семи часов, в особняке герцога Делафорса собралось множество знатных гугенотов.

На основании слухов, что король хочет нанести окончательный удар протестантам, они собрались сопровождать своих депутатов во дворец как для большего почета, так и для защиты их в случае нужды.

Воинственно и решительно шли эти люди, давно знавшие, что им угрожает вторая Варфоломеевская ночь; несмотря на грозную перспективу, они спокойно и твердо жертвовали своей жизнью за идеи, которые, справедливо или нет, считали единственно верными.

Сначала герцог Делафорс не соглашался на план своих единоверцев; но он и сам был неспокоен, к нему приходило много анонимных писем, смысл которых всегда был один:

Берегитесь!

Обстоятельства были серьезные, исключительные.

Герцог согласился, чтобы депутаты шли в Лувр не одни.

В ту самую минуту, как он садился на лошадь, прискакал опрометью курьер и подал ему следующую коротенькую записку:

Я в безопасности, в трех милях от Парижа. Слежу за всем. Через три дня буду с вами. Кто за меня, пусть идет со мной! Надейтесь! Все для Бога и Франции.

Генрих де Роган

Герцог Делафорс сильно обрадовался; он нетерпеливо ждал этого известия. Он протянул руку, и все смолкло в толпе дворян, едва сдерживавших лошадей, с трудом соблюдая ряды.

Герцог Делафорс велел прочесть депешу; в ответ на нее раздались громкие крики «браво».

Теперь все были спокойны за своего вождя и чувствовали в себе силу бороться, сделать все, что бы ни задумал против них король.

Отворили ворота, и кортеж шумно выехал на улицу. Конвой депутатов состоял человек из пятисот самых решительных повстанцев, в полном вооружении, готовых защищать своих выборных против всех и каждого.

Народ, толпившийся у особняка, раздался перед ними; он не ожидал такой энергичной демонстрации и, пораженный, не крикнул ничего ни за, ни против….

Протестанты подвигались шагом; без четверти восемь они были у подъемного моста Лувра. Пятеро депутатов за несколько минут перед тем выехали вперед.

Шагах в десяти перед ними ехал герцог Делафорс. У него был спокойный, гордый, решительный вид, как у человека, знающего, что он ставит на карту жизнь, но в душе решившегося пожертвовать ею с тем самоотвержением, которое в страшные эпохи создает мучеников или героев.