ГЛАВА XIII. Что произошло у порогов Лося между Мрачным Взглядом и Сурикэ

Генерал прибыл в назначенный им день в Карильон, где ему хотелось, прежде чем вступить в Квебек, окончить укрепления. Он предчувствовал, что рано или поздно эти укрепления послужат ему против англичан.

Граф Меренвиль, видя кампанию оконченной, распустил своих милиционеров. Они как поселяне поспешили скорее по домам, чтобы заняться уборкой урожая, их единственного богатства.

Графу Меренвилю также хотелось вернуться поскорее в Бельвю, где его ожидала семья.

Он сообщил свое желание Монкальму.

— Кузен, — сказал генерал, — я сожалею, что вы раньше не подумали о своем возвращении. Ваши милиционеры проводили бы вас до Бельвю, тем более что большая часть из них — ваши соседи.

— Это правда, — отвечал граф, — но мне только сегодня пришло в голову, что я мог вернуться по одному пути с моими солдатами.

— Как быть? Вы не должны ехать один, это было бы безрассудством, и я не допущу вас до него.

— Быть убитым, сражаясь, — хорошо, но и я не желал бы быть умерщвленным; если б я мог найти Бесследного!

— Он здесь, — отвечал генерал, — ничего нет проще, как пригласить его. Но одного человека очень мало.

— Что же делать? На войне как на войне!

— Да, но это не война, не будем смешивать.

В ту же минуту вошел Шарль Лебо, как будто выжидавший подобного случая.

— Здравствуйте, любезнейший Шарль, — обратился к нему, улыбаясь, генерал. — Быть может, вы выведете нас из большого затруднения, в котором находимся граф и я.

— В чем дело, господа? — спросил Лебо.

— Вы знаете, где Бесследный?

— Он в крепости, генерал. Мы должны выступить сегодня ночью вместе с Тареа, и я именно пришел к вам просить отпуск. В окрестности Трех Рек мне назначено свидание, которого я не желал бы пропустить.

— Разве вождь уводит своих воинов с собою?

— О нет, генерал, он знает, что вы нуждаетесь в них, и берет с собой только десять человек.

— Итак, вы едете?

— Сегодня же ночью, генерал, если вы позволите. Вместе с тем я желал бы спросить вас, когда вы возвратитесь в Квебек.

— Не ранее 15 сентября.

— 16 сентября я к вашим услугам, генерал.

— Благодарю, мой друг, я рассчитываю на вас.

— Я иду уведомить Бесследного, что вы желаете говорить с ним.

— Теперь бесполезно.

— А!.. Очень хорошо, генерал.

— Вот в двух словах, о чем у нас шла речь: г-н Меренвиль желает возвратиться в Бельвю, где он давно не был; я не хочу отпустить его одного.

— И отлично делаете, генерал. Граф не доехал бы, в дороге у него содрали бы кожу с черепа.

— Вы видите, что я был прав, кузен.

— Я думаю, почему бы графу не отправиться с нами, — проговорил Лебо, — считая и его, нас было бы четырнадцать решительных людей; слишком смелы были бы те, кто попытался бы вступить с нами в бой.

— Шарль прав, с таким конвоем можно пройти всюду.

— Только я должен предупредить графа, что мы отправляемся скоро и что, кроме оружия, берем с собою только самые необходимые вещи.

— С благодарностью соглашаюсь. Я так же, как и вы, ничего не возьму с собою, кроме ягдташа. Кузен пришлет после мой багаж.

— Разумеется. А вашего друга, Мишеля Белюмера, разве вы оставите здесь? — спросил генерал, улыбаясь.

— Ах, Боже! Я и забыл о моем старом товарище, надо пойти предупредить его, он никогда не простил бы меня, если бы я ушел без него.

— Теперь вас пятнадцать, — произнес генерал, — и все хорошо знают пустыню и привыкли к борьбе с индейцами, и никому не придет глупая мысль попытаться остановить вас на вашем пути.

— Как знать, генерал, — произнес, смеясь, Лебо.

— Тем хуже для них, их порядком вздуют.

— По меньшей мере, постараемся.

— Кстати, в котором часу вы думаете тронуться в путь?

— Между десятью и одиннадцатью часами.

— Отлично, вы слышите, граф? Объясните мне, пожалуйста, — продолжал генерал, обращаясь к Лебо, — отчего вы, лесные обитатели, предпочитаете путешествовать ночью, а не днем, как это делают люди в цивилизованных странах.

— Причина весьма простая, генерал: ночью гораздо тише, малейший шум слышен на далекое расстояние. Так как нами руководит, главным образом, слух, а не зрение, то нам гораздо легче путешествовать ночью. Большая часть неожиданных нападений случается днем и почти всегда удается, тогда как ночью они почти невозможны; нам знаком малейший шум пустыни, и мы всегда узнаем причины его.

— Благодарю, мой друг. Кстати, не забудьте, господа, что я жду обоих вас к обеду ровно в шесть часов. Надеюсь видеть вас около себя в продолжение краткого времени, которое нам остается провести в крепости.

Генерал пригласил шевалье Леви, Бугенвиля, Бурламака и некоторых других; вечер вполне удался.

В половине одиннадцатого граф Меренвиль пожелал проститься; все офицеры, с генералом во главе, выразили намерение проводить их до крепостных ворот.

Краснокожие, Тареа и два охотника, ожидали их на валу.

Прощание было самое задушевное. Потом отворили крепостные ворота, путники вышли и через десять минут исчезли в лесу.

Путешествие было скорее похоже на прогулку. Ничто не потревожило покоя путников. Блистательная ли победа, одержанная французами, удивила ирокезов и побудила их не предпринимать ничего безумного, или, что всего вероятнее, индейцы, видя, с кем придется иметь дело, не желали подвергать себя опасности потерпеть поражение? Путешествие продолжалось двенадцать дней. На двенадцатый день, около трех часов, после обеда, путешественники заметили высокие строения Бельвю.

Граф Меренвиль с сильнейшею радостью увидел столь любимую им дачу, которая показалась окруженною игристыми лучами солнца.

Граф просил своих друзей, как белых, так и краснокожих, отдохнуть несколько часов в его доме.

Все согласились с радостью; один Шарль Лебо не принял бы этого приглашения, если бы не боялся огорчить графа, уклоняясь от любезного предложения, сделанного графом ему и его товарищам.

Шарль Лебо, желая сделать графу что-либо неожиданно приятное и зная, сколько времени семейство графа ждало его с нетерпением, бросил несколько слов Тареа, предводителю маленького каравана.

Тареа улыбнулся и сказал одно слово, которое индейцы любят употреблять, так как оно лаконично:

— Хорошо! — И потом прибавил: — Брат никогда не забывает своих друзей.

Один из индейцев побежал вперед. Граф де Меренвиль не заметил этого.

Путешественники были не далее как на расстоянии ружейного выстрела от дома, когда заметили группу людей, приближающихся им навстречу. Немного впереди шли четыре дамы. В нескольких шагах позади выступали по-военному человек тридцать вооруженных людей, служивших конвоем дамам. В конце следовали слуги и дети.

Встреча была самая трогательная. Целовались, плакали, но плакали слезами радости.

Милиционеры кричали бесконечное «ура», и слуги тоже надсаживались, желая перекричать друг друга. Это был настоящий семейный праздник. Все спрашивали и никто не отвечал. Радость была сверхъестественная. Граф совершил настоящее триумфальное шествие в свой дом, который был ему теперь дороже, чем когда-либо.

— Как же вы узнали о моем приезде? — спрашивал граф жену, целуя ее.

— Нас предупредил гурон. Он сообщил нам, что вы возвращаетесь живы и здоровы.

Граф тотчас догадался, кто мог придумать эту милую шутку.

— Благодарю, — обратился он к Лебо, взяв его за руку. Молодой человек стал было возражать.

Но Тареа вмешался:

— Полковник прав, Сурикэ сказал вождю, он, красный человек, не знал обычая белых; охотник напомнил.

Молодой человек опустил голову и не возражал более.

Все было приготовлено так, чтобы принять гуронов как можно лучше.

Граф пригласил Бесследного и Белюмера, чтобы помешать Шарлю Лебо уклониться от приглашения.

Молодой человек не смел отказаться.

Но не успел он согласиться, как Бесследный и Белюмер раздумали, говоря, что они, лесные обитатели без всякого образования, будут только стеснять всех своим незнанием светских приличий и что предпочитают остаться с краснокожими друзьями, с которыми им нечего стесняться.

Граф употребил все усилия, чтобы заставить их переменить мнение, но все было напрасно, и он должен был исполнить их желание.

Отказ охотников опечалил графа, так как он относился с уважением к этим храбрым, скромным и преданным во всех обстоятельствах людям.

Сурикэ, как его называли другие охотники, попробовал было также взять свое согласие назад, но как только он заикнулся, граф заставил его замолчать, обратившись к нему со следующими словами:

— Вы не имеете никакой серьезной причины отказываться, так как уже не в первый раз вы делаете мне честь обедать у меня; если вы сегодня откажетесь, мне не только будет больно, но я даже сочту это за обиду.

— О, граф! Можете ли вы предполагать во мне такие намерения?

— Я, право, не знаю. Вы так скромны во всех обстоятельствах, что неизвестно, чего держаться с вами. Вы скрываете все, что делаете хорошего, с таким старанием, как будто вы совершаете какие-нибудь преступления.

— О, граф! Вы заходите слишком далеко, — отвечал Сурикэ с улыбкой.

— Так, например, вам пришла в голову великолепная мысль, и только вам одному она и могла прийти; вы же пытались приписать ее вождю, но он хорошо вас знает и не принял эту ответственность на себя; вы видели, я ни на минуту не сомневался в ваших намерениях.

— О! Это такие пустяки, и не стоит им придавать так много значения.

— Как, вы называете пустяками внимание, доставившее мне возможность часом раньше увидеть свое семейство?!

— Вы правы, граф, — отвечал Сурикэ, улыбаясь, — приношу извинения.

— В добрый час, вот таким я вас люблю. Не забывайте же, что я преданный вам друг и желаю, чтобы вы считали мой дом своим. А то я рассержусь серьезно.

— Будьте уверены, граф, что я готов сделать невозможное, чтобы только быть вам приятным; но не забывайте, что я не более как простой охотник.

— Хорошо, хорошо. Если вы теперь обитатель лесов, то только потому, что вам так нравится, но вы будете совершенно другим, если пожелаете.

Разговор на этом прервался.

— Я должен был уйти один из Карильона, — проговорил про себя охотник, оставшись наедине, — и если бы я последовал моему первому движению, я не был бы сегодня в таком затруднении, в каком нахожусь теперь; но этого более со мной не повторится, я приму все предосторожности.

И с задумчивым видом он отправился прогуляться по деревне.

Лебо не видел или, может быть, не желал видеть Марту де Прэль, которая рассматривала его с большим вниманием и, казалось, была очень недовольна, что молодой человек ушел, даже не поклонившись ей.

За обедом Лебо был единственным посторонним лицом. За столом он сидел по правую сторону госпожи де Меренвиль; напротив сидела Марта де Прэль.

Все шло хорошо во время обеда. Были веселы; болтали через пятое на десятое, не заботясь об ответах.

Но за десертом обстоятельства изменились.

Графиня и ее дочь просили Меренвиля рассказать им подробно все, что с ним произошло во время кампании.

Граф отнекивался, но дамы настаивали, и пришлось исполнить их просьбу.

— Гм! — проговорил граф, бросая украдкой взгляд на Шарля Лебо, обратившего, как казалось, все свое внимание на прекрасное яблоко, которое он чистил. — Господин Лебо, — продолжал граф лукавым тоном, обращаясь к молодому человеку, — гораздо лучше меня передаст вам этот рассказ.

— Я? — отвечал Лебо. — Вы шутите, граф. Я не более как безвестный солдат, роль которого была ничтожна. Я очень мало вынес воспоминаний из этой славной кампании и прошу графа оставить меня в тени, как и следует, а также просил бы позволить мне, с разрешения дам, уйти на лужок, который напротив дома, выкурить там мою трубку.

— Я в отчаянии, что должен отказать вам, любезный Лебо, — отвечал граф, улыбаясь, — дамы желают вас удержать; тем более и мне вы необходимы. Вы подтвердите некоторые подробности, которые, конечно, вам более известны, чем мне.

— Господин Лебо, вы нам доставите большое удовольствие, оставшись здесь, — проговорила графиня.

Остальные дамы присоединились к ней.

Молодой человек понял, что попался. Он молча поклонился и уткнулся носом в тарелку, несколько смущенный шутками графа.

— Ну, нечего делать! Он сам заставляет рассказать вам, любезнейшая жена и дети, чем главнокомандующий и армия, не говорю уже о себе, обязаны этому безвестному солдату.

— Граф, вы доставляете себе злое удовольствие мучить меня, но дамы сумеют понять преувеличение и…

— Кто вам сказал, что я преувеличиваю, любезный Лебо, я говорю простую истину, лишенную всякой искусственности.

— Мы это увидим, граф, — отвечал молодой человек, стараясь говорить шутливым тоном.

— Господин Лебо, — проговорила с плутовской улыбкой Марта де Прэль, — мой опекун говорит всегда правду, и объявляю заранее, что я всему поверю, что бы он ни сказал.

— Отлично сказано, — весело сказал граф.

— Мы присоединяемся к Марте, — проговорили другие дамы.

— Хорошо! Подождите и увидите, — произнес Лебо несколько сухо.

— Мы вас слушаем, граф, — сказала Марта, бросив особенную улыбку Шарлю.

— Я готов, — отвечал граф.

И он начал свой рассказ. Граф рассказал все просто, без напыщенности, но ничего не опуская; он не забыл повторить слова главнокомандующего, что успехом кампании обязаны молодому человеку.

Слушатели удивлялись и восклицали. Все взоры были обращены на молодого охотника, который старался сохранить хладнокровие, хотя и был буквально как на иголках.

Когда граф дошел до трогательного эпизода переправы через реку, бледные, взволнованные, с глазами, полными слез, дамы поднялись и окружили рассказчика, так же взволнованного, как и они сами.

— Я это предугадывала! — сказала Марта с невыразимым волнением. — О, г-н Лебо, как нам благодарить вас за спасение нашего отца!

— Ах, как это прекрасно, как это дивно, какое самопожертвование! — вскричали дамы, смеясь и плача в одно и то же время.

— Господин Лебо давно уже зарекомендовал себя! — восторженно воскликнула Марта. — Разве не он спас меня! И, однако же, он не только позабыл об этом, но даже, без сомнения, чтобы избежать моих благодарностей, прикидывался, будто не узнает меня.

— А! Мадемуазель, — проговорил Лебо печальным тоном, — я не заслуживаю ваших упреков.

— Нет, господин Лебо, вы их заслуживаете, — произнесла Марта с улыбкой, смягчившей ее слова.

— Вы правы, Марта, — сказал граф, весело смеясь, — будьте немилосердны к этому безвестному солдату, который подает советы главнокомандующему и от нечего делать спасает своих друзей. Я никогда не был так близок к смерти, как тогда; меня и теперь еще бросает в дрожь, когда я вспомню об этом.

— Бедный папа, — проговорили молодые женщины, — вы думали о нас, не правда ли?

— Придя в чувство, моими первыми словами было: благодарю за жену и детей.

— И это правда? — спросила Марта.

— Спросите г-на Лебо, дети.

— Говорите, г-н Лебо, — обратилась к нему Марта с очаровательной улыбкой.

— Я должен сознаться, что все это так; но только граф немного преувеличил мои заслуги; признательность ввела его в заблуждение.

— Нет, г-н Лебо, мой муж ничего не преувеличивал, — отвечала глубоко взволнованная графиня. — Напротив, я подозреваю его, что он, по возможности, кое-что скрыл, чтобы не задевать вашей скромности; г-н Лебо, мы надеемся, что вы перестанете церемониться с нами.

— Графиня, вы приведете меня в восторг, оказывая мне такую честь.

— Понимайте, милая мама, так: я буду приходить к вам тогда только, когда не будет возможности увернуться, — проговорила Марта, улыбаясь.

— Почему приписывать мне чувства, не существующие в моем сердце.

— О Боже, — произнесла Марта тем же тоном, — потому что вы обладаете странной привычкой: если вам кто-нибудь не нравится, вы спешите оказать ему значительную услугу, чтобы отделаться от него. Не служу ли я тому очевидным доказательством? С тех пор как вы, рискуя своей жизнью, спасли меня от негодяя, вы окончательно позабыли обо мне. Поэтому я серьезно боюсь, чтобы и моего опекуна не постигла та же участь.

— Ну, это мы еще увидим, — проговорил граф, улыбаясь. Шутливый разговор продолжался в таком роде, пока не появился Бесследный и не сказал охотнику, что пора трогаться в путь.

— Скоро ли вы возвратитесь? — спросил граф Шарля.

— Не знаю, это зависит он некоторых обстоятельств, которых я не могу предвидеть; но, поверьте, граф, что бы там ни говорила мадемуазель де Прэль, для меня всегда будет счастьем бывать у вас.

— Ну, это еще подлежит сомнению, — сказала Марта, смеясь.

Лебо простился и ушел со своими друзьями.

В эту самую ночь, ровно в час, Мрачный Взгляд через посредство Бесследного назначил ему свидание у порогов Лося.

Шарль не мог медлить ни одной минуты, чтобы поспеть вовремя на свидание, так как пороги Лося были еще не близко.

Охотники и краснокожие должны были дожидаться Шарля в двух или трех ружейных выстрелах от места свидания; потом предполагалось, что он отправится с ними в их деревню и отдохнет там.

Условившись насчет всех подробностей, путники продолжали свое путешествие лесом.

Ночь была прекрасная и светлая.

Когда краснокожие прибыли на место, где должны были дожидаться, они сделали привал, расположившись лагерем, но не разводя огня из предосторожности, чтобы не привлечь ночных бродяг, которых всегда очень много вблизи плантаций. Гуроны по возможности избегали схваток с бродягами, в которых можно было много потерять и мало выиграть.

Шарль продолжал путь, предоставляя своим друзьям расположиться сколько возможно было лучше.

Пройдя минут двадцать, он услышал гул порогов и скоро заметил высокого человека, опершегося скрещенными руками на дуло своего ружья.

— Кто идет?

— Друг, — звучно произнес Лебо.

— А! Это вы, г-н Лебо?

— Да, и готовый к вашим услугам.

— Радуюсь, что Бесследный не забыл моего поручения.

— Бесследный никогда не забывает поручений, могущих быть полезными друзьям.

— Я это знаю.

Прошло несколько минут в молчании. Оба охотника сели рядом на выступ скалы. Мрачный Взгляд что-то обдумывал, но минуту спустя заговорил.

Его первый вопрос привел Шарля в изумление.

— Вы получили письмо от отца?

— Что? — произнес охотник, с удивлением глядя на него.

— Сколько времени, как вы не получали писем от вашего отца, две недели или месяц?

— Месяц, — отвечал Лебо. — Разве вы знаете моего отца?

— Да. Вы должны были узнать о нашем знакомстве из последнего письма вашего отца.

— Виноват, я получил это письмо, но еще не прочитал его. Оно осталось в руках главнокомандующего, и он отдаст его мне по возвращении в Квебек.

— Вот это прискорбно.

— Но почему же?.. Ничего нет естественнее. Напротив, все письма моего отца походят одно на другое. Он мне пишет редко и для того только, чтобы делать мне постоянные упреки; теперь вы понимаете, почему я не очень тороплюсь читать их.

Мрачный Взгляд не мог удержаться от улыбки.

— Да, это отчасти так. Отец ваш немного желчный, я его знаю давно. Горе и долгие, незаслуженные страдания сделали его таковым.

— Милостивый государь! Я люблю и уважаю моего отца, несмотря на всю его суровость.

— Я это все знаю, но знаю также и то, что ваш отец вас очень любит и вполне верит в вас.

— Гм!.. Мне кажется, что вы зашли немного далеко.

— Мои слова легко доказать; слушайте, в письме, полученном вами в бытность вашу в Квебеке, не нашли ли вы места, которое заставило вас сильно призадуматься? Не удивила ли вас также присылка вашего оружия?

— Сознаюсь, милостивый государь, и вместе с тем прибавлю, что тон этого письма поразил меня; отец мой никогда не обращался со мной так ласково, скажу более — нежно.

— Теперь вы видите!

— Да, но его жестокость и обман, к которому он прибегнул, чтобы отправить меня сюда против моей воли…

— Да, но нужно было, чтобы все так произошло.

— Как?!

— Позвольте, в жилах вашего отца течет немного немецкой крови; он упрям и мстителен и не прощает никогда оскорбления.

— Мне это лучше известно, чем кому-либо.

— Зачем такая язвительность? Вы раскаетесь, когда узнаете обо всем.

— Я этого желаю, так как, повторяю вам, несмотря ни на что, люблю моего отца.

— Я вам расскажу в чем дело: вашему отцу было нанесено одно из тех оскорблений, которые никогда не забываются.