Инспектор Томас Линли и сержант Барбара Хейверс - Обман

– Конни! Для тебя я Конни, заруби себе это на носу!

– Ну хорошо. Никто не трахал меня, Конни. Неужели ты думаешь, что кто-то – будь он какого угодно цвета – захотел бы меня трахнуть?

– А почему нет? – взорвалась Конни. – Что у тебя не так? Да у тебя такое чудное тело, такие милыми щечки, такие соблазнительные ножки, что никакой парень не откажется гулять с тобой, Рейчел Линн, хоть все ночи напролет.

Слушая мать, Рейчел видела в ее глазах отчаяние. Она понимала, что бесполезно – даже хуже, это было бы неоправданно жестоко – заставить Конни говорить правду. Ведь она, в конечном счете, и была той самой женщиной, которая произвела на свет ребенка и не наделила его нормальным лицом. Наверное, жить, постоянно внушая себе эту ложь, не легче, чем жить с таким лицом, как у нее.

– Ты права, Конни, – сказала Рейчел и вдруг ощутила, как внезапное, тихо подкравшееся отчаяние покрыло ее, словно сетью, в которой до этого запутались все мирские невзгоды. – А что касается этого парня… ну, на Неце, так между нами ничего не было.

– Но ведь тебе же что-то известно о его смерти?

– Не совсем о смерти. Но кое о чем, что, возможно, связано с ней. И я хочу знать, надо ли мне рассказывать об этом, если меня спросят.

– Кто может спросить?

– Ну, например, полиция или еще кто-то.

– Полиция? – переспросила Конни, с трудом произнося это слово внезапно одеревеневшими губами. Даже сквозь румяна марки «Фуксия», которыми она пользовалась, было заметно, как побелела ее кожа; вдруг следы косметики на ее щеках стали похожи на влажные лепестки розы. Не глядя на Рейчел, она сказала: – Мы деловые женщины, Рейчел Линн Уинфилд. Это во-первых, да и в последних. Все, что у нас есть – я согласна, у нас есть очень немного, – зависит от того, насколько доброжелателен к нам этот город. Я имею в виду не только благожелательность туристов, приезжающих сюда летом, но всех остальных. Доброжелательное отношение всех. Тебе понятно?

– Конечно, понятно.

– А теперь представь себе: ты приобретаешь репутацию особы, у которой что в голове, то и на языке, а значит, в ушах у Тома, Дика, Гарри, в общем, любого встречного и поперечного. Ведь проиграем от этого только мы: Конни и Рейчел. Люди будут избегать нас. Они перестанут ходить в наш магазин. Они предпочтут съездить в Клактон, где будут чувствовать себя более спокойно и комфортно и где они без опасения смогут сказать: «Мне нужно что-либо особенное для подарка одной даме»; говоря это, они могут лукаво подмигнуть, но быть при этом уверены, что ни об их покупках, ни об их подмигиваниях не станет известно их женам. Ты поняла меня, Рейчел? У нас есть бизнес, и мы должны его вести. Бизнес прежде всего. И так должно быть всегда.

Сказав это, она снова поднесла ко рту стакан с кока-колой, а свободной рукой достала из лежащей на столе кипы счетов, каталогов и газет журнал «Вуманс оун»[40]. Перевернув первую страницу, она стала сосредоточенно читать оглавление, давая понять, что разговор закончен.

Рейчел наблюдала, как яркий ноготь матери перемещался сверху вниз по перечню публикаций номера. Она заметила, как оживилась Конни, дойдя до статьи «Семь способов уличить его в обмане». От одного названия Рейчел, несмотря на жару, бросило в дрожь – ведь в статье наверняка говорилось о том, как докопаться до самой сути проблемы. Сейчас ей нужна была статья совсем о другом, ну например: «Что делать, когда ты в курсе дела», – хотя ответ она уже знала. Ничего не делать и ждать. И именно так, как она теперь считала, должен поступать каждый, когда ситуация доводит его до той черты, переступив которую совершаешь либо мелкое предательство, либо что-то совсем другое. Как ни крути, эта дилемма не предлагает другого пути, кроме того, который ведет к несчастью. То, что произошло за последние дни в Балфорде-ле-Нец, окончательно убедило Рейчел в этом.

– Вы пока не знаете, на сколько дней?

Брызги слюны вылетали при каждом слове изо рта хозяина отеля «Пепелище». При этом он потирал руки так, словно между его ладонями уже находились деньги, с которыми Барбаре придется расстаться перед тем, как покинуть его отель. Представляясь, он назвал себя Базилем Тревесом и добавил, что является отставным лейтенантом – вооруженных сил ее величества, гордо объявил он, – прочитав в регистрационной карточке, что Барбара служит в Нью-Скотленд-Ярде. Это в некотором роде делало их коллегами.

Барбара считала правильным то, что и военнослужащие и сотрудники государственной полиции обязаны носить форму. Сама она, правда, не надевала форму уже много лет, не придавая этому обстоятельству большого значения. Ей надо было сделать Базила Тревеса своим постоянным помощником, и для достижения этой цели не стоило пренебрегать никакими мелочами. К тому же она была благодарна ему за то, что он тактично не обратил внимания на то, в каком состоянии находится ее лицо. Отъехав от дома Эмили, Барбара сняла с лица повязку и в зеркальце салона увидела, что кожа на ее лице от глаз и до губ все еще расписана желтым, пурпурным и синим цветами.

Вместе с Тревесом они поднялись на один лестничный марш и перешли в тускло освещенный коридор. Никаких признаков того, что отель «Пепелище» является благословенным приютом, готовым предоставить ей все возможные удобства и комфорт, Барбара не заметила. Напоминание о давно прошедшей эпохе королей Эдуардов… а сейчас он мог похвастаться лишь выцветшими коврами, покрывающими расшатанные и скрипучие доски пола, над которыми нависали потолки, расписанные водяными разводами. На всем, казалось, была печать прошлого великолепия, пришедшего в полный упадок.

Тревеса, казалось, совсем не трогало состояние его отеля. Провожая Барбару в номер, он ни на секунду не закрыл рта, постоянно приглаживая свои поредевшие и густо набриолиненные волосы движением руки от левого уха через макушку и до правого виска. Барбара не без удовольствия отметила, что отель «Пепелище» обеспечивает постояльцев всеми современными удобствами: в каждом номере был цветной телевизор, да еще и с пультом дистанционного управления; в придачу к этому в коридорных рекреациях стояли телевизоры с большими экранами, если кто-то вдруг захочет вечером пообщаться с соседями; на прикроватных столиках стояли электрические чайники со всем необходимым для утреннего чаепития; ванные комнаты имелись почти во всех номерах, а в дополнение к ним на каждом этаже были туалеты и резервные душевые кабины; в каждом номере стоял телефон с прямым выходом в международную сеть через девятку; и самое фантастическое, непостижимое и необходимое из современных удобств – факс на столе у администратора. Тревес назвал его аппаратом для пересылки и получения факсимильных сообщений. Он произнес эту фразу таким голосом, словно аппарат был его лучшим другом, после чего добавил:

– Но вам-то он, конечно, не понадобится. Ведь вы же приехали отдохнуть, мисс Хейверс?

– Сержант Хейверс, – поправила его Барбара и добавила: – Сержант уголовной полиции Хейверс.

Она сочла этот момент самым подходящим для того, чтобы объявить Базилю Тревесу, кто она такая, рассчитывая в дальнейшем на его помощь. Острый взгляд маленьких глаз этого человека и его постоянная как бы выжидательная поза подсказывали ей, что он, если представится случай, с удовольствием поделится с полицией всем, что ему известно. На стене за стойкой администратора висела его фотография в рамке – на торжестве по случаю избрания в члены городского муниципального совета, – вглядевшись в которую, она поняла, что личная удача не часто выпадает на долю этого человека, а если и выпадает, то отнюдь не случайно. Так что, когда представится случай выяснить что-то, он наверняка будет первым, кто с радостью окажет содействие. А что может быть почетнее, чем негласно поучаствовать в проведении уголовного расследования? У Барбары не было сомнений в том, что он сможет оказать ей помощь, причем без всякого напряга с ее стороны.

– Вообще-то я здесь по делу, – сказала она, позволяя себе вольность слегка погрешить против истины. – По уголовному делу, если уж быть совсем точной.

Тревес остановился как вкопанный перед дверью ее номера с зажатым в руке ключом с цепочкой и громадным пластиковым брелоком в форме американской горки. Барбара еще у стойки администратора заметила, что ключи от всех номеров были снабжены брелоками в форме того или иного развлекательного аттракциона: одни брелоки имели форму «Доджемз»[41], другие – форму чертова колеса, а к дверям комнат, которые открывались прикрепленными к этим брелокам ключами, вместо номеров были прикреплены таблички с соответствующими рисунками.

– Уголовное расследование? – спросил Тревес. – Это касается… Нет, конечно же, вы можете не отвечать, простите. Но, мэм, все, что я услышал, во мне и останется, будьте в этом уверены, сержант уголовной полиции. Из этих уст не вылетит ни одного слова. Будьте уверены.

Широко распахнув дверь номера, он включил верхний свет и отступил на шаг назад, пропуская Барбару войти первой. Она вошла, он вошел следом за ней и, пока постоялица снимала с плеч рюкзак и укладывала его на раздвижную багажную подставку, беззвучно то ли шептал, то ли напевал что-то себе под нос. Указав торжествующим жестом на дверь ванной комнаты, он объявил, что специально дал ей такой номер, в котором туалет с окном, да еще и «выходящим на красивый пейзаж». Он похлопал руками по желто-зеленым покрывалам с синельной бахромой, которыми были застелены обе двуспальные кровати, и сказал:

– Все в полном порядке и, надеюсь, не очень дорого.

Пройдя по номеру, он расправил розовую скатерть на туалетном столике, столешница которого имела форму почки, выровнял две висящие по стенам картины – на обеих были изображены конькобежцы викторианской эпохи с не вполне счастливыми лицами, вероятно, из-за того, что это было не развлекательное катание, а тренировка, – потом указал на пакетики с чаем, лежащие в ожидании утра на блюде. Включил и сразу выключил бра над кроватью. Потом снова включил его и сразу же выключил, словно подал кому-то сигнал.

– У вас будет все, что вы захотите, сержант Хейверс, а если вам вдруг потребуется еще что-либо, обращайтесь к мистеру Базилу Тревесу в любой день и в любой час дня и ночи. – Он поклонился Барбаре, затем выпрямился и, сложив руки на груди, с подчеркнутым вниманием посмотрел на нее: – Может быть, вам требуется что-либо на сегодняшний вечер? Может, что-нибудь из спиртного? Капучино? Может быть, фрукты? Минеральная вода? Греческие танцоры? – Он озарил ее лучезарной улыбкой. – Я всегда готов исполнить любые ваши желания, прошу вас не забывать об этом.

Барбара решила было попросить его стряхнуть с плеч перхоть, но передумала, поскольку эта услуга была не из разряда тех, что он имел в виду. В комнате было так душно, что свет, казалось, с трудом проникал сквозь спертый воздух, и ей очень захотелось, чтобы запустили хотя бы один из современных кондиционеров отеля, ну, на худой конец, принесли бы в ее комнату вентилятор. Воздух был до того неподвижным, что казалось, будто вся вселенная вдохнула и бесконечно долго сдерживает дыхание.

– Прекрасная погода, не правда ли? – разыгрывая бодрячка, спросил Тревес. – Отбоя от туристов не будет. Вы приехали как раз вовремя, сержант. На следующей неделе отель будет заселен аж по самую крышу. Но для вас комната всегда найдется. Дела полиции наиважнейшие, верно ведь?

Посмотрев на свои руки, Барбара обнаружила черноту на кончиках пальцев, появившуюся после того, как она открыла окно. Хейверс незаметно обтерла их о брюки.

– Скажите, мистер Тревес…

Он по-птичьи встрепенулся и вскинул голову.

– Да? Вам что-нибудь…

– Не останавливался ли у вас некий мистер Кураши? Хайтам Кураши?

Казалось, у Базила Тревеса не хватит сил на то, чтобы сдержать себя и сосредоточиться на разговоре, однако он смог обуздать охватившее его возбуждение. Уж не собирается ли он отдать мне честь, мелькнуло в голове Барбары.

– Досадное происшествие, – произнес он официальным тоном.

– Вы о том, что он остановился здесь?

– Да нет, что вы. Мы же приняли его. И даже с радостью. В отеле «Пепелище» нет дискриминации. И никогда не было. – Тревес украдкой взглянул из-за плеча на открытую дверь. – Если позволите?.. – И после утвердительного кивка Барбары продолжил, но уже вполголоса: – Если уж быть до конца откровенным, я и сам соблюдаю расовые разграничения, в чем вы, наверное, и сами убедитесь, пока будете жить у нас. Но, поймите, отнюдь не из-за собственных убеждений. Лично у меня нет ни малейших предубеждений против людей с иным, чем у нас, цветом кожи. Ни малейших. Но вот постояльцы… Скажу вам честно, сержант, настали трудные времена. Нельзя делать хороший бизнес и одновременно пробуждать в людях низменные инстинкты. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Значит, мистер Кураши жил в другой части вашего отеля? Вы это хотели сказать?

– Не совсем в другой… но отдельно от других постояльцев. Немного отдельно… думаю, он сам этого даже и не замечал. – Тревес снова прижал руки к груди. – У меня есть несколько постоянно проживающих постояльцев. Это пожилые дамы, которые не совсем осознали то, что времена изменились. Имело место одно событие, о котором и вспоминать-то неприятно, но одна из этих дам приняла мистера Кураши за рабочего по кухне, когда он в первый раз пришел завтракать. Вы можете себе представить? Бедняга.

Барбара, так и не поняв, к кому относилось последнее сказанное им слово, – к Хайтаму Кураши или к пожилой даме, – решила перейти непосредственно к делу.

– Если позволите, я хотела бы осмотреть номер, в котором он жил.

– Стало быть, вы здесь по делам, связанным с его наследством?

– Не с наследством. С убийством.

Тревес остолбенел.

– С убийством? Боже мой, – еле слышно произнес он и, отведя руку, стал шарить позади себя; нащупав кровать, он плюхнулся на нее со словами: – Простите меня. – Голова его опустилась на грудь, дыхание стало тяжелым. Наконец он поднял голову и спросил хриплым голосом: – А то, что он останавливался здесь, является важным обстоятельством для следствия? Я имею в виду отель «Пепелище»? Это попадет в газеты? Ведь тогда о наших перспективах можно позабыть…

Барбара задумалась, чем в первую очередь вызвана его реакция: потрясением, чувством вины, состраданием к людям? В очередной раз она получила подтверждение тому, что уже давно считала непреложной истиной: Homo sapiens имеет генетическую тягу к мерзостям.

Тревес, должно быть, понял по выражению ее лица, о чем она думает, и поспешно добавил:

– Только не подумайте, что меня не волнует то, что произошло с мистером Кураши. Волнует, и даже очень. Он был по-своему вполне приятным парнем, и я сожалею о том, что произошло. Но ведь я должен думать и о том, как поддержать свой бизнес… а после стольких лет застоя нельзя допустить чтобы все в одночасье рухнуло, даже если…

– А что вы имели в виду, говоря «по-своему»? – спросила Барбара, чтобы не дать втянуть себя в обсуждение проблем национальной экономики.

Базил Тревес растерянно заморгал глазами.

– Ну понимаете… они же отличаются от нас, ведь так?

– Они?

– Азиаты. Да вы и сами знаете. Работая в Лондоне, вы же сталкиваетесь с ними, верно? Какое несчастье! Какое несчастье!

– А чем отличался он?

Тревес, очевидно, почувствовал какой-то подвох в этом вопросе. Он снова сложил руки на груди, а глаза его стали непроницаемыми. Усиление средств защиты, подумала Барбара, но непонятно, против чего. Однако она понимала, что обострять с ним отношения сейчас было бы некстати, а потому решила как можно быстрее успокоить его.

– Я имею в виду лишь только то, что поскольку вы регулярно виделись с ним, то можете сообщить мне о том, что в его поведении показалось вам необычным, и тем самым оказать мне помощь. В культурном отношении он, разумеется, отличался от остальных ваших постояльцев…

– Поймите, в нашем отеле он был не единственным азиатом, – прервал ее Тревес, с тем чтобы вновь подчеркнуть собственную расовую терпимость. – Двери отеля «Пепелище» всегда открыты для всех.

– Не сомневаюсь. Но я хотела бы узнать, чем он отличался от других азиатов. Все, что вы скажете, мистер Тревес, останется между нами. Все, что вы знаете, видели или даже предполагаете относительно мистера Кураши, может оказаться как раз тем, что поможет нам докопаться до причины его смерти.

Ее слова, казалось, успокоили Тревеса и даже приободрили его, показав, насколько важна его роль в расследовании, проводимом уголовной полицией.

– Понимаю, – ответил Базил. – Я все отлично понимаю, – повторил он; лицо его оставалось по-прежнему задумчивым, а рука рассеянно теребила жидкую, не подстриженную бородку.

– Так я могу осмотреть его комнату?

– Да, да. Конечно же, можете.

Тем же путем они двинулись обратно, дошли до лестницы, спустились на один пролет и пошли по коридору к другому концу здания. Выходящие в коридор двери трех комнат были распахнуты в ожидании гостей. Четвертая дверь была закрыта. Из-за нее слышался негромкий голос диктора теленовостей. За следующей, пятой, дверью, расположенной в самом конце коридора, была комната, в которой жил Хайтам Кураши.

У Тревеса был мастер-ключ. Перед тем как открыть дверь, он повернулся к Барбаре и сказал:

– Я не дотрагивался ни до чего с момента его… ну… этого… – Он никак не мог придумать эвфемизм для слова убийство, и, оставив напрасные попытки, сказал: – Полицейские зашли сообщить мне об этом… только о том, что он мертв. Они велели мне держать комнату закрытой, пока я не получу от них разрешения использовать ее вновь.

– Мы предпочитаем ничего не трогать до тех пор, пока не закончено следствие, – пояснила Барбара. – Пока не выясним причину смерти: убийство, несчастный случай или самоубийство. Вы ведь ничего в комнате не трогали, верно? Ни вы и никто другой?

– Никто, – подтвердил Тревес. – Ко мне заходил Акрам Малик с сыном. Они хотели забрать личные вещи, чтобы отослать их в Пакистан, и, поверьте мне, были очень и очень недовольны, когда я не открыл им комнату. Муханнад вел себя со мной так, словно я соучастник преступления против человечества.

– А сам Акрам Малик? Как он отнесся к этому?

– О, наш Акрам предпочитает играть втемную, сержант. Он не так глуп, чтобы посвятить меня в то, что у него на уме.

– А почему? – спросила Барбара у Тревеса, открывшего дверь комнаты Хайтама Кураши.

– Да потому, что мы не выносим друг друга, – угодливо улыбаясь, пояснил Тревес. – Я не мог остаться наверху, а он не выносит, когда за ним наблюдают. Если вдуматься, то его иммиграция в Англию – это позор для страны. Ему бы лучше двинуться в Соединенные Штаты, где главное, что всех интересует, так это есть ли у человека деньги, а то, какие люди приехали в страну, интересует их так же, как размеры ботинок у них на ногах. Вот так-то. – С этими словами он повернул выключатель и включил верхний свет.

Номер Хайтама Кураши был одноместным и состоял из одной небольшой комнаты с одностворчатым окном, выходившим в сад на заднем дворе отеля. Цветовая гамма интерьера комнаты была в принципе такой же, как и в номере Барбары: преобладали желтый, красный и розовый тона.

– Ему было здесь совсем не плохо, – сказал Тревес, видя, как Барбара осматривает неестественно узкую кровать; единственный стул с продавленным сиденьем и без спинки; железный, выкрашенный под дерево шкаф для одежды; дыры от выдранных подсвечников в стенах; слабый верхний свет. Над кроватью висела гравюра и также в викторианском стиле – молодая особа с задумчивым лицом, томно развалившаяся в шезлонге. От времени краски гравюры выцвели, а бумага пожелтела.

– Похоже, что это так. – Барбара поморщилась от противного запаха, пропитавшего все в комнате. Это был застаревший смрад от пригоревшего лука и каких-то овощей. Комната Кураши располагалась как раз над кухней, и это, несомненно, напоминало жившему в ней постояльцу о его месте в отельной иерархии. – Мистер Тревес, а что вы можете сказать о Хайтаме Кураши? Сколько времени он у вас прожил? Кто к нему приходил? Может быть, кто-либо из его друзей останавливался в вашем отеле? Может быть, он говорил по телефону о чем-то, что показалось вам необычным? – Проведя ладонью по горячему влажному лбу, она подошла к комоду, где лежали вещи Кураши. Открыв один из ящиков, расстегнула свой рюкзачок и достала из него пакет для вещественных доказательств, который Эмили вручила ей при расставании, и натянула на руки резиновые перчатки.

Кураши, по словам Базила Тревеса, в ожидании свадьбы проживал в отеле «Пепелище» в течение шести недель. Этот номер снял для него Акрам Малик. Для будущей семейной пары вроде бы уже был куплен дом – приданое дочери Малика, – но ремонт этого дома затянулся, а посему Кураши несколько раз продлевал срок своего проживания в отеле. Обычно он уходил на работу около восьми утра, а возвращался примерно в полвосьмого или в восемь вечера; он и завтракал, и ужинал в отеле, а в выходные дни обедал где-то в городе.

– У Маликов?

Тревес пожал плечами и, проведя кончиком пальца по облицовочной панели дверной коробки, поднес его к глазам. Барбара, стоявшая у комода, заметила, как озлобленно перекосилось его лицо, когда палец оказался грязным. Он не решился бы утверждать, что все выходные Кураши проводил в семействе Маликов. Если рассматривать ситуацию через призму здравого смысла – влюбленные стараются как можно чаще бывать вместе, не правда ли? – надо признать, что здесь дело обстояло несколько иначе, поскольку и сама ситуация была не совсем обычной, а следовательно, нельзя исключать возможность того, что Кураши занимался во время уик-эндов чем-либо другим.

– Ситуация была не совсем обычной? – Барбара, все еще стоявшая у комода, повернулась к Тревесу.

– Женитьба по договоренности, – с деликатной улыбкой пояснил тот. – Отдает дремучим Средневековьем, вы согласны?

– Но ведь так принято в их среде, верно?

– Как это ни называть, но когда вы навязываете мужчинам и женщинам двадцатого столетия обычаи четырнадцатого века, то результаты могут быть весьма неожиданными, вы согласны, сержант?

– Ну, а что неожиданного было в этом случае?

Барбара повернулась к комоду и стала рассматривать вещи, лежащие в верхнем ящике: паспорт, аккуратные стопки монет, сжатая скрепкой пачка пятидесятифунтовых банкнот и рекламный буклет, приглашающий в «Замок», отель с рестораном, расположенный – согласно прилагаемой карте – на главном шоссе в Харвич. Из буклета выпал листок с прейскурантом услуг. После перечня стоимости номеров была указана плата за ночные костюмы для новобрачных – 80 фунтов за ночь. Кураши и его молодую супругу ожидали кровать с пологом на четырех столбиках, полбутылки «Асти Спуманте»[42], одна красная роза и завтрак в постель. Романтично, черт возьми, решила про себя Барбара, и взяла в руки кожаный кейс, оказавшийся, к ее удивлению, закрытым.

До нее дошло, что Тревес все еще не ответил на ее вопрос. Она обернулась к нему. Он задумчиво теребил бородку, и тут она впервые обратила внимание на пятна нечистой кожи на подбородке и нижней части щек, вызванные, по всей вероятности, вялотекущей экземой. Выражение лица у него было такое, какое бывает у слабых людей в моменты, когда им необходимо мобилизовать внутренние силы, – высокомерное, уверенное и в то же время нерешительное от сознания того, что кто-то не захочет принять на веру его доводы. Черт возьми, подумала Барбара, вздохнув про себя. Все склонялось к тому, что ей придется на каждом шагу делать успокоительные массажи его эго.

– Я хочу знать ваше мнение о нем, мистер Тревес. Кроме семейства Маликов, вы ведь самый осведомленный из известных нам источников информации.

– Я понимаю. – Тревес жестом, исполненным достоинства, провел ладонью по бороде. – Но и вы должны понять, что содержатель отеля – не совсем то же самое, что духовник. Для того чтобы отель хорошо и прибыльно работал, все, что видит, слышит и о чем догадывается его хозяин, должно оставаться тайной для всех остальных.

Барбара с трудом поборола желание указать ему на тот факт, что наречия хорошо и прибыльно вряд ли применимы к его – а следовательно, и отеля – работе. Но она хорошо знала правила игры, в которую играл Тревес, и решила следовать им.

– Поверьте, – придав голосу особое звучание, начала Барбара. – Все, что вы скажете, мистер Тревес, будет сохранено в глубокой тайне. Но я должна получить от вас всю информацию, если мы решили работать, как равноправные партнеры.

Произнося последние слова, Хейверс с трудом удержала себя от того, чтобы не рявкнуть на него. Чтобы окончательно подавить это желание, она снова потянула на себя верхний ящик комода и, перебирая стопки носков и нательного белья, принялась искать ключ от кожаного кейса.

– Если вы уверены в том, что… – Тревес проявлял такое желание поделиться с ней тем, что знает – похоже, все его недавние сомнения напрочь рассеялись, – что даже не стал ждать ее заверений. – Тогда я должен сказать вам следующее: в его жизни, помимо дочери Малика, был еще кто-то. Это единственное объяснение.

– Объяснение чего? – Барбара перешла к осмотру содержимого второго ящика. Пачка аккуратно сложенных подобранных по цвету рубашек: белые, затем светло-желтые, серые и в самом низу черные. В третьем ящике были пижамы. Четвертый ящик был пуст. Кураши путешествовал налегке.

– Того, что он уходил по ночам из отеля.

– Хайтам Кураши уходил по ночам из отеля? И как часто?

– По крайней мере, дважды в неделю. Иногда чаще. И всегда после десяти. Сперва я думал, что он уходил для того, чтобы повидаться с невестой. Я не видел в этом ничего необычного, хотя и время для встреч было несколько позднее. Он хотел узнать ее получше – а что тут такого? – еще до свадьбы. Ведь эти люди не совсем закоснели в своем язычестве. Они могут отдать сына или дочь за того, кто предложит большую цену, но я уверен, что они никогда не отдадут их незнакомцам, не предоставив им шанса узнать друг друга. Вы согласны?

– В этих делах я не большой знаток, – ответила Барбара. – Продолжайте. – Она подошла к прикроватному столику, накрытому скатеркой с кистями, под которыми виднелся единственный ящик, и потянула его на себя.

– Понимаете, дело в том, что в ту самую ночь я видел, как он выходил из отеля. Мы перекинулись несколькими словами насчет предстоящего свадебного торжества, а потом он сказал мне, что хочет пробежаться по берегу моря. Снять нервное напряжение перед свадьбой и все такое. Ну, вы понимаете?

– Ну, и дальше?

– А когда я услышал, что его нашли мертвым на Неце, в таком месте – не знаю, известно вам или нет, сержант, но оно находится совсем в другом направлении от отеля… какая уж там пробежка по берегу моря, – я понял, что он попросту не хотел посвящать меня в свои дела. А это может означать только, что он хотел скрыть то, чем в действительности занимался. А поскольку он всегда уходил из отеля точно в то же время, в какое ушел и в ту самую пятницу, после чего его нашли мертвым, мне кажется, можно вполне уверенно предположить, что он шел на встречу с кем-то, с кем встречался по ночам и до этого, а также и то, что с этим человеком ему бы лучше вообще не встречаться.

Тревес снова по привычке приложил ладони к груди и посмотрел на Барбару с таким видом, словно ожидал, что она, на манер доктора Ватсона, закричит: «Холмс, да вы меня поражаете!»

Но поскольку Хайтам Кураши был убит и все указывало на то, что это убийство не было случайным, Барбара и сама предположила, что убитый пошел на Нец для встречи с кем-то. В рассказе Тревеса неожиданным для нее было только то, что эти свидания происходили регулярно. Она, хотя и с неохотой, вынуждена была признать, что это обстоятельство было весьма важным, и решила бросить кость хозяину отеля.

– Мистер Тревес, вы выбрали для себя не ту профессию.

– Серьезно?

– Даю голову на отсечение. – За этими словами не скрывалось ни тени лжи.

Это подействовало на Тревеса ободряюще, и он вместе с ней стал рассматривать содержимое ящика прикроватного столика: книга в желтом переплете на арабском языке с сатиновой закладкой; на той странице, где была закладка, несколько строк были помечены скобками; наполовину пустая коробка для двух дюжин презервативов; светло-коричневый конверт размером пять на семь дюймов. Барбара положила книгу в пакет для вещдоков, а Тревес, укоризненно качая головой, смотрел на коробку с презервативами и прочие предметы, предназначенные, по его мнению, для сексуальных удовольствий. Пока он качал головой и беззвучно кудахтал, Барбара открыла конверт и высыпала его содержимое себе на ладонь. На ладони оказались два ключа: один – не больше верхней фаланги ее большого пальца, второй – не больше ногтя на нем. Этот второй и был, по всей вероятности, ключом от кожаного кейса, найденного в комоде. Зажав оба ключа в ладони, Барбара задумалась, что делать дальше. Ей хотелось заглянуть в кейс, но она предпочла бы проделать это в одиночку. Перед тем, как открыть кейс, ей необходимо отделаться от своего бородатого Шерлока.

Она размышляла над тем, как бы проделать это поделикатней и не поколебать добрых намерений Тревеса. Ни в коем случае нельзя навести его на мысль о том, что он, как человек, знавший убитого, автоматически становится подозреваемым в убийстве Кураши и пребывает таковым до тех пор, пока алиби или другие обстоятельства, подтверждающие его невиновность, не снимут с него подозрений.

– Мистер Тревес, – после паузы обратилась к нему Барбара, – эти ключи, возможно, очень важные предметы в нашем расследовании. Прошу вас, постойте у двери в коридоре и последите, чтобы никто не вошел в номер. Сейчас нам более всего опасны те, кто намеренно или ненароком может проникнуть в тайну следствия. Дайте мне знак, если в гавани все спокойно.

– Конечно, конечно же, сержант. Буду очень счастлив… – и он поспешил приступить к исполнению своей миссии.

Как только Тревес подал ей сигнал о том, что в гавани все спокойно и можно поднимать якоря, Барбара приступила к осмотру ключей. Оба ключа были медными, к большему была прикреплена цепочка и плоский металлический ярлычок с вытесненным номером 104. «Ключ от камеры хранения?» – подумала Барбара. Но какой? На железнодорожном вокзале? На автовокзале? Возможно, от шкафа в павильоне для переодевания на пляже; в таких шкафах купальщики хранят одежду, пока плавают в море? Любой из вариантов был возможен.