Ильяс Эфендиев
      ПОВЕСТЬ О САРЫКЕЙНЕК И ВАЛЕХЕ
      Перевод на русский - Э. Агаева
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
      Глава первая
      НАШИ ГЕРОИ ГОТОВЯТСЯ К СВАДЬБЕ,
      И ДРУГИЕ СОБЫТИЯ
      Валех
      (Валех - мужское имя, означающее "восхищенный", "очарованный".)
      ...И снова, нагрузившись камнем-кубиком, по заснеженным горным дорогам направляемся мы к поселку, который строим. Моя машина, как всегда, впереди. Несусь, невзирая на подъемы-спуски, как птица. Э-э-э-х!
      Знаю, мои друзья сейчас ворчат на меня. Особенно этот Толстяк Эльдар. Небось склонился над рулем и клянет меня на чем свет стоит.
      А я, лихо заломив шапку, распеваю во все горло:
      Как величава, как прекрасна ты,
      Как ты нарядна, ай сэры кейнек!
      Подобной не увидеть красоты,
      Хоть обойти весь край, сэры кейнек!
      (Перевод В. Кафарова.)
      Сарыкейнек - это моя невеста. А песню про нее сложил сам ашуг Алескер. В своем ли я уме, спросите вы? Ведь ашуг Алескер давно уже покинул этот мир. Так-то оно так. Но вся шутка в том, что дед моей невесты ашуг Гусейн в молодости был у ашуга Алескера учеником. И однажды на свадьбе увидали они красавицу в желтом, как у иволги, одеянии, с грациозной поступью серны. И так поразила эта красавица сердце ашуга Алескера, что сочинил он про нее - сары кейнек (Сары кейнек - буквально: "желтая рубаха"; в другом значении - иволга.) - песню. И спел тут же на свадьбе, аккомпанируя себе на сазе. А когда много лет спустя у ашуга Гусейна родилась внучка, в память об учителе он и назвал ее Сарыкейнек. ..
      Сарыкейнек - крановщица. Я - шофер. Мы строим поселок для шахтеров близлежащего железного рудника.
      .. .То ли я приближаюсь к подъемному крану, на вершине которого сидит в своей башне, как в сказочном замке, ненаглядная Сарыкейнек, то ли кран сам катит мне навстречу... От рева моторов осыпается снег с придорожных дубов, эхо мечется в теснине ущелья. Все быстрее, быстрей!
      Если мои товарищи и ворчат на меня из-за этой гонки, то скорее для вида. Ведь и они спешат: камень ждут на стройке.
      Работа здесь кипит от зари до зари. На глазах растут жилые дома, а вместе с ними и надежды тех, кому не терпится получить наконец ключи от долгожданной квартиры. Людям надоело тесниться в общежитии, снимать угол в селах, находящихся далеко от стройки... Но едва ли кто ждет квартиру с большим нетерпением, чем мы с Сарыкейнек. Ведь у нас скоро свадьба!
      Вот мы миновали последний поворот - дорога здесь проходит по самому краю пропасти, вот видны уже силуэт крана и фигурка Сарыкейнек - она, как всегда, беспокоится за меня и но чему-то больше всего боится именно за этот конечный участок трассы. Я вижу уже ее меховую шапку, она смотрит в мою сторону. Все ближе, ближе...
      Каждая встреча с ней для меня не просто радость, а откровение. Как в сказке. Мы словно бы парим в голубом просторе неба, восседая на краешке легких облаков, окрашенных солнцем во все цвета радуги, блуждаем в снежной тиши зимнего леса, настраивающем душу на возвышенный лад. Каждый раз мы встречаемся с ней будто бы впервые. И влюбляемся друг в друга каждый раз заново.
      А ведь познакомились мы ни много ни мало десять лет назад. Десять лет любим друг друга. Поначалу, в детстве, - как брат и сестра. Когда стали подростками - с затаенной пылкой стыдливостью, а потом... Потом любовь наша раскрылась как цветок.
      ...Одна за другой машины останавливаются под стрелой крана. Выскочив из кабины, я срываю с головы шапку и высоко-высоко подкидываю ее, словно хочу добросить до самой башни.
      - Э-ге-гей! - кричу я, и эхо разносит мой голос по горам. - Здравствуй, о моя королева небес!
      Сарыкейнек, вижу, улыбается и шутливо прикладывает палец к губам: тише-де, а то услышит див, прилетит и унесет меня в свой заколдованный замок, ищи-свищи тогда по всему белу свету! Эта игра повторяется у нас каждый день и не надоедает нам.
      Рабочие споро наполняют камнем нависший над кузовом машины ковш, голова Сарыкейнек исчезает в башне. Щелчок. Стрела крана медленно плывет вверх. А несколько минут спустя так же торжественно и величаво следует обратно - за очередной ношей.
      Ударили в рельс.
      Сарыкейнек, ловко перебирая ногами по узкой лесенке крана, спускается вниз. Ее лицо разрумянилось - то ли от этой профессиональной ежедневной гимнастики, то ли от мороза.
      Мы идем в столовую...
      Заметив, что я нащупываю в кармане сигареты, движением фокусника Сарыкейнек извлекает из сумочки пачку "Золотого руна".
      - На.
      - Откуда?
      - Забежала во время перерыва в магазин. Вижу - твои любимые...
      - Взяла б побольше.
      - А я и взяла много. Целых десять пачек. Мы оба проголодались, как волки, и с аппетитом навалились на столовский обед.
      - Я и билеты в кино взяла.
      - Умница. На какой сеанс?
      - На первый. Успею, как ты думаешь, сбегать домой переодеться?
      - Опоздаем...
      Общежитие у нас маленькое, мест на всех не хватает. И потому Сарыкейнек снимает угол в доме старушки Гюллюбеим...
      Зима здесь холодная. Снег лежит с ноября по май. Снежные обвалы иной раз перекрывают дорогу, и тогда мы в течение нескольких дней, а то и недель сидим отрезанные от всего мира. Клуба у нас пока нет. Кино крутят в одной из комнат управления. Но - голь на выдумку хитра - мы нашли место для свиданий.
      - Пошли на скалу Амира?
      - Пошли...
      В нескольких сотнях метров от поселка к склону заросшей лесом горы приткнулась скала. Она козырьком выдавалась вперед, под нее не попадали снег, и дождь. Однажды летом уроженец здешних мест профессор Амир устроил тут угощение для друзей, и с тех пор скала эта стала называться скалой Амира. Уютно было здесь. В двух шагах по лесному ущелью текла речушка. Я пристроил к скале стены, вышло что-то вроде комнаты. То был наш с Сарыкейнек укромный уголок. Наш дом.
      Едва оказавшись под его кровлей, мы крепко обнялись. От собранных с осени трав и горных цветов, которыми был устлан пол, поднимался резкий аромат. Я развел костер.
      Сарыкейнек положила мне руку на плечо. Я потерся о ее руку колючей (не брился из-за аврала) щекой. Вздрогнув всем телом, она обхватила меня за шею и поцеловала в губы. Мое сердце гулко заколотилось, я прижался к ней, и мы упали на сухую, дурманяще пахнущую траву. Мы забыли обо всем на свете. Нас было двое на земле. Я и она.
      Ах, как мы были счастливы в эти минуты в пещере при свете костра, зажженного, казалось, еще нашими далекими предками.., Те непреходящие мгновения были
      как минуты вечности. Вечности Адама и Евы. Но - это надо оговорить сразу и со всей откровенностью - когда в один прекрасный день Адам в этой пещере у этого костра дал волю рукам, Ева отпрянула в сторону.
      _ Смотри, - решительно сказала она, - если это повторится еще раз, ты не увидишь меня. Да, мы с тобою сироты, у нас нет никого на свете. Но пожениться мы с 'тобой должны так, как нам завещано предками. По закону... Поклянись мне в этом.
      И я поклялся. Дал слово мужчины. Свадебную фату моя невеста считала священной.
      Родители у нас обоих давно умерли, выросли мы оба в одном детском доме. Сарыкейнек скоро должно было исполниться восемнадцать, а мне шел девятнадцатый год. У нас никого не было на свете, но мы не унывали. После окончания средней школы приехали сюда, на стройку. Сами обручились. На заработанные деньги я купил настоящее обручальное кольцо и надел его на палец Сарыкейнек. А Сарыкейнек для меня купила дорогую рубашку, дюжину носовых платков и несколько пар красивых носков, галстук... Мы были теперь законными женихом и невестой.
      ...Костер догорал. Выбрав угли, мы высыпали на них купленные по дороге сюда каштаны. Началась "пальба". С деланным испугом Сарыкейнек пряталась при каждом "выстреле" за мою спину.
      А потом мы ели печеные каштаны. Зола в догорающем костре источала ровный сухой жар, - считай, когда-то стояли в лесу высокие стройные деревья, в листве их пели птицы, потом деревья эти стали дровами, сложенными в костер, потом... Костер догорал, в пещере сгущались сумерки.
      - А Джамал-муаллим сегодня сказал, чтобы мы готовились к свадьбе, прервала мои думы Сарыкейнек. - Двухкомнатная квартира на пятом этаже, говорит, ваша.- Сарыкейнек счастливо засмеялась. - Представляешь, спрашивает, отложили ли,мы деньги на свадьбу?
      - А ты?
      - Была б квартира, говорю. За остальным дело не станет.
      - Джамал-муаллим - человек слова...
      - А комнаты-то, комнаты....- радостно говорила Сарыкейнек. - Два окна на лес смотрят, два - на гору Муровдаг. Пятый этаж - самый лучший, не правда ли?
      - А то! Ты ж привыкла на мир смотреть сверху, со своего крана, - сказал я и слегка щелкнул ее по кончику носа.
      - Да ну тебя! - оттолкнула меня Сарыкейнек. - Сколько раз просила, не делай так!
      Я расхохотался.
      - А что делать? Что? - говорил я сквозь смех. - Коли нос у тебя вздернут, будто ты бросаешь вызов всем,..
      - И пусть, - с нарочитой обидой отбивалась Сарыкейнек. - Не твое дело.
      Притянув к себе, я поцеловал ее.
      - Знаешь, - сказал я, помолчав, - меня самого так и тянет поговорить о нашей квартире. Да боюсь сглазить.
      - Не каркай, - шаловливо шлепнула она меня по губам.
      Не суеверны мы были, нет. Но когда заходил разговор о квартире, я чувствовал, как что-то поднимается в душе... Страх не страх, сомнения не сомнения. Беспокойство какое-то.
      "Джамал-муаллим - это человек... да, всеми уважаемый, - повторял про себя. - Сказал - кончено. А все же..."
      Джамал - это начальник строительства. Ему всего двадцать восемь лет, но мы называем его уважительно - муаллим.
      - Подъем! - скомандовала Сарыкейнек. - До начала фильма двадцать минут.
      Ссыпав остатки каштанов в карманы, мы вышли из "дворца". (Товарищи в шутку нарекли нашу пещеру высокоторжественно - "Зимний дворец Сарыкейнек и Валеха".)
      Фильм оказался пустой.
      - Давай сбежим, - предложила Сарыкейнек.
      Мы вышли.
      Снег усилился. Ничего не было видно. Только в отдалении, в стороне общежития, сквозь разыгравшуюся метель угадывался свет висевшей у входа мощной 500-свечовой лампы.
      - Погуляем?
      - Нет, мне пора, - сказала Сарыкейнек. - Гюллюбеим-хала ложится рано...
      - Пошли, - взял я ее под руку.
      - Ты с ребятами иди... Я сама...
      - Да ты что? В такую погоду!
      - Что мне сделается? - говорила Сарыкейнек, а по голосу чувствовалось: хотелось ей, ой, хотелось, чтобы я ее проводил. - Ничего не случится со мной, - продолжала она и лукаво спросила: - А если случится вдруг? Что ты сделаешь?
      - Как это что? Или я не мужчина?! - обиделся я.
      -- Пах-пах, мужчина! - рассмеялась Сарыкейнек и, словно извиняясь, взяла меня под руку. - Ну ладно, пошли. Мужчина...
      Идти надо было через лес. Тропинку занесло снегом. Но мы хорошо знали дорогу.
      - О чем я думаю... - прервала молчание Сарыкейнек. - Когда мы переедем в новую квартиру, давай и Гюллюбеим возьмем с собой. Мы так привыкли друг к другу. На новом месте мне будет ее не хватать. И тяжело оставлять ее одну.
      - А сын? - напомнил я.
      - Пять лет как уехал, и дело с концом. Даже писем не пишет.
      - Сначала ты поговори с ней, - сказал я. - Ведь не одинокая она. Глядишь, еще обидится...
      - Ага, - согласилась Сарыкейнек и преданно посмотрела мне в лицо. - Какой ты у меня хороший...
      - Если согласится, я не против!
      - Будет чудесно, правда? Старый человек в доме нужен... А когда у нас с тобой маленькие пойдут, то... - Не договорив, Сарыкейнек с нежностью прижалась ко мне.
      Лес кончился, мы вошли в село.
      Гюллюбеим-хала жила в простом крестьянском доме с двумя комнатами. В. середине одной из них находилась жаровня. Два подслеповатых окна смотрели на улицу, а задняя глухая стена дома приткнулась к горе. В одной комнате жили Гюллюбеим с Сарыкейнек, а другая служила кладовкой.
      Поднявшись на шаткое крылечко, мы постучали.
      - А-а, зятек пожаловал! Входи, сделай милость! - запела старушка, открывая дверь.
      Голая электрическая лампочка, свисавшая с потолка, освещала скромное убранство комнаты.
      Я снял сапоги и сел на край старого выцветшего ковра, против жаровни. В доме Гюллюбеим-халы была пара стульев, но я любил сидеть на полу, подобрав ноги, как сидели испокон веков наши предки, коротая долгие снежные зимние вечера за неторопливой беседой у огня,
      Не знаю почему, - быть может, потому, что я сирота, мне так мило духовное родство с теми, кто жил на этой земле много лет назад. Я сижу у огня и остро, до боли в сердце представляю себя в кругу этих мужественных и немногословных своих сородичей. Почему-то мне кажется, что я чем-то обязательно должен быть похож на них. Во всяком случае, когда я вскакиваю на спину жеребца и скачу так, что только ветер свистит в ушах, или когда выбиваю 50 очков из пятидесяти в передвижном тире в райцентре - стрельбой, как и борьбой, я увлекаюсь давно, - в такие минуты сердце мое переполняется гордостью. И я искренне считаю себя прямым потомком отважных своих дедов. Хотя...
      - Каждому времени свое, - глубокомысленно изрек однажды Сарвар, он был на несколько лет старше нас и нет-нет да и учил нас уму-разуму. - Физическая сила, храбрость - что в наш деловой век? Ничто. Тьфу!.. На собрании начальство покритиковать - вот сейчас верх храбрости!
      - И то верно. Какую отвагу может проявить в наше время, скажем, шофер? говорил Придира Зейнал, который редко когда с кем соглашался, а когда сердился, то краснел как индюк. До самой шеи.
      Потрескивали дрова в жаровне. Тихо пел вычищенный до блеска, как и все в доме Гюллюбеим, самовар.
      Сарыкейнек, стоя перед зеркалом, расчесывала свои черные, достающие до пояса волосы, и облегающий тело свитер очень шел к ее ладной фигуре.
      - Пах-пах! Вы только посмотрите, что за невеста у нас. Загляденье! воскликнула Гюллюбеим-хала, внося в комнату большой поднос.
      Сарыкейнек покраснела пунцово, отчего похорошела еще больше.
      Ловко подхватив поднос, она опустилась на колени у самовара, стала разливать чай.
      - Есть ли что приятнее чая, который разливает такая хозяйка? - продолжала старушка.
      - Хозяйка, где уж там. Без своего угла, - вздохнул я.
      - Не горюй, - рассмеялась Гюллюбеим-хала. - Не сегодня завтра ваш дом будет готов. Сыграете свадьбу, И старая Гюллюбеим напляшется досыта!
      - А потом останется жить с нами, - продолжила за нее Сарыкейнек и стрельнула в мою сторону глазами.
      Но старушка только улыбнулась в ответ. Ничего не сказала.
      - Нет, мы серьезно, - поддержал я разговор.- Мы с Сарыкейнек решили, что без вас нам никак нельзя на новой квартире. Мы вас забираем с собой.
      - Ах, какие вы быстрые, - сказала Гюллюбеим-хала, и было видно, что ей приятны наши слова.-Спасибо, детки. Но с моим домом что делать прикажете?
      - Продадим.
      Лицо старушки стало строгим.
      - Это невозможно. Продать дом предков... Вздохнув, она поднялась и принесла свежий, испеченный утром, лаваш и сыр-мотал.
      - Ешьте, ребята. Небось проголодались.
      Хотя Гюллюбеим и была словоохотлива, она почему-то упорно избегала говорить о своем покойном муже, о сыне, оставшемся после армии в Ашхабаде. По слухам, он там женился на дочери влиятельного человека и работает сейчас на хорошем месте. Никак не скажешь, что сынок этот хоть сколько-нибудь был внимателен к старушке матери. Даже на свадьбу не позвал. Не пишет, и ладно. Значит, занят, говорила Гюллюбеим, когда разговор касался этой щекотливой темы. Лишь бы здоров был. Мое дело - выпустить его в жизнь, а там пусть живет как знает, бог ему судья...
      Почему-то я очень не любил этого ее сынка, хотя ни разу его не видел. Да если б у меня была такая мать, пылинке не дал бы опуститься на нее! Вот ведь как несправедлив мир, думал я. Кому - только мечтать о чем-то, а кому - не ценить того, что есть.
      - Ну, пойду. - Я поднялся.
      - Куда? На ночь-то глядя, - сказала Гюллюбеим-хала.
      Но я был, как всегда, непреклонен.
      - Спокойной ночи, - решительным тоном сказал я, надевая куртку.
      - Ты поосторожнее, Валех, - сказала Сарыкейнек, выйдя вместе со мной к воротам. - Несколько дней назад в этих местах волков видели...
      Ее забота всегда до глубины души трогала меня. И вместе с тем я почему-то стеснялся, когда вот так по-матерински меня призывали к осторожности, к тому, чтобы я берег себя. Ведь если вдуматься, что это означает- быть осторожным и беречь себя?! Труса праздновать?
      - Ничего со мной не случится, иди в дом, - грубовато, по-мужски сказал я.Холодно.
      Она поцеловала меня, поднявшись на цыпочки, и юркнула за дверь.
      Хотя снег перестал, на небе не было звезд. Споткнувшись о корень, я чуть было не растянулся на земле, что-то твердое уперлось при этом мне в бок. Я расстегнул куртку и поправил висевший на ремне кинжал. То был старинный кинжал тонкой ручной работы. Обычно я хранил этот кинжал у себя в машине, а с собой брал только в особых случаях. Как сейчас, когда мне предстояло идти ночью через лес. А вообще-то говоря, я носил этот кинжал не столько как оружие, сколько как память об отце.
      Однажды летом я съездил наконец в село, откуда родом был мой отец, и отыскал старика, который знал его лично. Причем близко. Много лет назад этот старик побывал с моим отцом в отчаянной переделке, после которой оба чудом остались живы. Вот и обменялись они тогда кинжалами. На память. "А сейчас, сказал старик,- ты возьми его кинжал, храни. Помни об отце. Лихой был джигит, о его храбрости легенды рассказывали".
      Снег скрипел под ногами. Я шел по лесу. Было темно, хотя снег и излучал слабый матовый свет.
      Отец мог проявить отвагу, думал я. Мог. Такие тогда были времена. Схватки с бандитами, перестрелки, ночные скачки на диком коне. Ну, а я? Допустим, в день я не трижды съезжу в карьер за камнем, а двадцать раз.
      Ну и что?
      Вот выскочил бы сейчас из-за деревьев огромный голодный волк, нет, лучше медведь; схватил бы я его и придушил голыми руками. Другое дело!
      Сам того не замечая, я свернул с тропы в гущу леса.
      Я шел не торопясь, стараясь не шуметь. А потом вдруг взял да и запел:
      Я гуляю по садам,
      Я шагаю по садам.
      За одну твою улыбку
      Я всю жизнь мою отдам.
      Мой молодой звонкий голос пробудил лес от тишины,
      Взлетела над моей головой, осыпая снег, какая-то тяжелая птица. Прошуршало что-то между деревьев.
      За одну твою улыбку
      Я всю жизнь мою отдам,
      орал я во все горло.
      .. .В общежитии - нас было четверо в комнате - Придира Зейнал играл в домино с Сарваром, причем раскраснелся так, что щеки его прямо-таки огнем пылали. Проигрывал, должно быть... Толстяк Эльдар слушал транзистор, и комнату сотрясали грохочущие ритмы поп-музыки.
      - Ради мамы, которая тебя такого хорошего родила. Эй, Эльдар, выключи ты этот тарарам. Дай поиграть! - ныл Зейнал.
      - Ты его маму не тронь! А то будешь иметь дело со мной, - улыбнулся Сарвар.
      Мать Эльдара, такая же толстая, как и сын, работала дояркой в селе, расположенном неподалеку от стройки. Несмотря на комплекцию, была она очень подвижна и работяща. Успевала и по дому управиться, и за коровами присмотреть, и на стройку смотаться, чтобы нет-нет да и порадовать сына и его друзей домашней снедью,
      - Послушай, выдай-ка свою маму за меня, а? - разошелся Сарвар. - Стану я твоим папой. Это была дежурная шутка. Сарвар даже песенку по этому поводу сочинил.
      Ты вдова, я вдовец,
      Ты краса, я молодец...
      затягивал он, и мы повторяли этот припев до одури. Скинув у порога сапоги, я открыл окно.
      - Ай-яй-яй! - завопил здоровяк Эльдар, ужасно боявшийся сквозняков. Закрой!
      А Зейнал подмигнул мне: дескать, не закрывай...
      Все было знакомо, повторялось изо дня в день тысячу раз. Особым разнообразием, увы, быт наш не отличался. ..
      .. .Когда мы утром встали, снегу намело на улице по колено. Снег лежал, накрыв все, как толстым ватным одеялом.
      Мы только сели завтракать, как дверь отворилась и в клубах морозного пара на пороге возник экипированный по-зимнему - в валенках, меховой куртке и шапке- Джамал-муаллим. Дымя сигаретой, он сразу с порога заявил:
      - Плохи дела, ребята. Остались без камня.
      - Это почему? - удивился я. - Вот чайку попьем и поедем.
      - Кругом все замело... Ни пройти, ни проехать..,
      Мы переглянулись.
      - Ну, а ты что скажешь?-,обратился Джамал-муаллим к старшему среди нас, Сарвару.
      Сарвар подумал минуту-другую для солидности. И сказал то же, что сказал я. Ехать можно.
      Джамал-муаллим повернулся к остальным шоферам, потоптался на месте, разглядывая нас так, словно видел впервые.
      Зейнал покраснел, как обычно, когда сердился.
      - Ну чего смотрите? Чего? Раз мы говорим - поедем, значит, поедем!.,
      - По правде говоря, боюсь, - признался Джамал-муаллим. - В такой-то снег вас посылать... Но мы не слушали его.
      - Я еду первым! - решительно заявил я.
      - Нет, тебя вперед пускать нельзя, - покачал головой Эльдар. - Ты шальной. От любви...
      Сарвар улыбнулся и поддержал Эльдара.
      - К тому же ты - жених, и тебя надо беречь до свадьбы. Впереди еду я! заключил он уже серьезно. И, повернувшись к Джамал-муаллиму, который все еще топтался в нерешительности возле порога, сказал: - Да не беспокойтесь вы так! Проходите, раздевайтесь. Выпейте с нами чайку. Вы человек новый и опасаетесь зря. Мы в этих местах каждую пядь земли знаем.
      .. .И вот, утопая в снегу, мы бежим к гаражу, наливаем воду в радиаторы, заводим моторы.
      - Будьте осторожнее, ребята! - кричит нам вслед Джамал-муаллим.
      Но что значит - быть осторожным? Убей меня, не пойму!
      Я птицей взлетел в кабину, машина рванула с места, да так, что дверца кабины со стуком захлопнулась сама. Первым лихо вырулил на дорогу, но Сарвар сердито окликнул меня:
      - Э-эй! Юноша, старших следует слушаться. Ведь сказано - первым еду я!
      И он с шумом проехал мимо.
      - Делать нечего, - вздохнул я. - Ты ж у нас аксакал.
      Как-то в газете я читал про девушку, которая, став босыми ногами на ковер, может угадать, какого цвета бумага спрятана под ковром. Я вспомнил про эту необыкновенную девушку, глядя на то, как Сарвар ведет машину. Дорога здесь прескверная, разбита глубокими колеями, да еще вьется по краю обрыва. На этом месте мы обычно сбрасываем скорость и смотрим в оба. Но теперь все покрыл снег, и дорога казалась гладенькой, ровной. Стоило хоть на минуту поддаться этой иллюзии, и машина застряла бы в очередной рытвине. Или, того хуже, ухнула бы вниз, в пропасть. Но Сарвар был не из тех, кто поддается иллюзиям. Очень осторожно, словно крадучись, ехал он. Так, будто нащупывал землю колесами...
      Что говорить, толково вел он нашу колонну. Я бы так не смог. Терпения не хватило бы! Хотя, что касается твердости руки и точности глаза - тут я спокоен. Тут у меня порядок! Говорю это без похвальбы.
      Вот мы сделали предпоследний поворот, без осложнений- хотя это очень трудно! - сползли на тормозах вниз. Еще один поворот/ Еще спуск... Вот и карьер. Стоп, приехали!
      Зейнал выскочил из машины первым и, подбросив шапку, крикнул во все горло: "Ур-р-ра!"
      За ним повыскакивали остальные:
      - Ур-ра!
      Только Сарвар сошел вниз подчеркнуто спокойно, аккуратно захлопнул дверцу. Буднично обратился ко мне:
      - Закурить есть?
      Я вытащил пачку "Золотого руна". Сарвар прикурил, протянул пачку назад, но я отвел его руку:
      - Оставь себе. Сарыкейнек купила много...
      Сарвар молча опустил сигареты в карман. И затянулся глубоко-глубоко, с наслаждением. Когда трудное дело сделано, лучшая награда для человека - вот эти желанные минуты отдыха...
      А вскоре мы тронулись в обратный путь, который должен был быть полегче: загруженные машины лучше слушаются руля, да и путь проложен.
      Разве что - одолеть подъем. Из карьера выбраться на дорогу.
      С натугой гудели моторы, пальцы вцепились в руль. Метр, еще метр, выше, еще выше... И вот мы на дороге. Позади и это последнее препятствие.
      Ехать дальше - по собственному-то следу - можно было уже с ветерком.
      Когда мы сделали последний поворот - тот, из-за которого Сарыкейнек так всегда нервничала, - и въехали в поселок, первый, кого мы увидели, был Джамал-муаллим. Он нервно прохаживался на пятачке возле строящегося дома.
      - Ну как? - выбежал он навстречу.
      - Порядок, - солидно ответил Сарвар, спрыгивая вниз.
      Джамал шагнул к нему:
      - Ты вел колонну?
      - Ну, я...
      Джамал сделал еще шаг, пожал Сарвару руку и сказал:
      - Большое спасибо за камень. И за то, что все вы остались целы и невредимы...
      "Гляди-ка, - подумал я, - выходит, Сарвар проявил геройство!"
      - Эге-гей!-услышал я голос сверху. Сарыкейнек, свесившись с башни крана, вовсю жестикулировала нам и даже, сняв шапку, махала ею. Всем нам. И, разумеется, персонально мне.
      - Салют, Сарыкейнек!-улыбнулся я.
      В эту минуту заработал кран, и корзины с привезенным нами камнем поползли вверх. С некоторой медлительностью, я бы даже сказал - торжественностью. Поползли вверх на высоту пятого - нашего с Сарыкейнек! - этажа.
      А наутро Джамал-муаллим вызвал нас в контору и сказал:
      - Вчера вы, ребята, выручили стройку. Еще раз спасибо вам. Но сегодня... Сегодня на станцию прибыл вагон со стройматериалами. Их нужно привезти. Разумеется, и камень нужен. А ночью опять сильный снег шел. Вы знаете, дороги стали не лучше, а хуже, чем вчера. До станции далеко...
      Он еще долго и подробно, в деталях, втолковывал нам, какая сложная создалась ситуация. Как трудно ездить сейчас в горах.
      - Ничего, разделимся на две группы, - сказал Сарвар, когда Джамал-муаллим кончил. - С одной я поеду на станцию...
      - А с другой я поеду на карьер, - подхватил я.- Идет?
      Никто не возражал. Все знали: за баранкой лучшими были мы с Сарваром.
      И вот мы разделились на две группы.
      - По машинам! - крикнул я своим и вспрыгнул на подножку.
      А снег, пока мы торчали в конторе, пошел пуще прежнего. Не успели мы доехать до конца поселка, как за густой снежной пеленой скрылся строящийся дом, контора, длинный и неуклюже трогательный, как жирафа, кран моей Сарыкейнек. К плохой дороге прибавилась плохая видимость.
      Быть может, впервые в жизни я испытал... не страх, нет, ответственность. Ответственность за товарищей, которые ехали за мной, послушно и доверчиво повторяя каждое движение моей машины. Торопиться было никак нельзя. Отстанет кто-нибудь, потеряет из виду переднюю машину - не миновать беды!
      А тут явилось и новое, неведомое раньше беспокойство. За себя. Да-да, за самого себя! Но только беспокойство это было особого рода. Я смотрел на себя как бы со стороны, глазами Сарыкейнек, и думал ее думу.., "Если со мной что случится, каково будет ей?" Я представил Сарыкейнек в слезах, и мне стало ужасно жалко ее.
      И в ту же минуту я стал самым осмотрительным, самым бдительным человеком на земле!
      Как и Сарвар накануне, я ехал "на ощупь", метр за метром разгадывая дорогу, которую спрятал под собой снег, определяя по памяти - нет, не ямы-ухабы - саму Дорогу.
      Иной раз машина натыкалась на острый край скалы и шла юзом, но каждый раз, нажимая на газ, я выруливал на дорогу. Товарищи, видя огоньки стоп-сигнала моей машины, останавливались, ждали и лишь после того, как огоньки гасли и я двигался дальше, трогались с места. Так, с мучительными остановками, на нервах добрались мы наконец до карьера.
      Я вышел из кабины и тут же присел на ступеньку. Ноги не держали. Усталость давила на плечи. От долгого напряженного всматривания в дорогу и ослепительной белизны снега болели глаза. "Надо б попросить Сарыкейнек, чтобы подыскала темные очки", - подумал я,
      - Молоток! - хлопнул меня по плечу Зейнал. - Ювелирная работа!
      -- А знаете, братцы, - ухмыльнулся, подходя, Эльдар. - Когда Валех вызвался нас вести и с лихостью, как он это умеет, выехал на дорогу, я подумал - все. Всем нам хана, крышка!
      Ребята засмеялись. Улыбнулся и я. Смеяться не было сил.
      В тот день, как бы соревнуясь с Сарваром - а так оно и было по существу, мы еще трижды съездили на карьер и обратно. Работа на стройке не прервалась ни на час.
      Повествование продолжает Сарыкейнек
      В воскресенье Эльдар повез Зейнала в гости к себе в село, а Сарвар сказал:
      - Наши трудовые достижения надо отметить... Приглашаю вас на шашлык.
      - Нет, это мы с Сарыкейнек тебя хотим угостить, - попробовал было возразить Валех. Но Сарвар не согласился.
      - Я первым предложил. К тому же я старше, а слово старшего - закон. Сарвар любил набавлять себе лета и говорил с нами чуточку покровительственно. - Тем более что у вас свадьба на носу. Деньги вам пригодятся.
      Купив мяса, хлеба, сыра, пару бутылок красного вина, мы отправились к скале Амира.
      Сарвара мы с Валехом очень любили. Среди нас Сарвар слыл знатоком. Он учился заочно в политехническом институте и каждый день после работы сидел за учебниками. А еще он запоем читал. Читал все, что попадалось под руку. Мы и сами читали немало - у нас в поселке своя библиотека. Но никто так хорошо не разбирался в книжках и не мог так понятно и кратко рассказать прочитанное, как Сарвар.
      В нашем "зимнем дворце" мы развели костёр. Я извлекла из тайника припасенные с лета кизиловые прутья, очищенные от коры и хорошенько высушенные на солнце, прокалила их над огнем. Затем расстелила скатерть прямо на сухой траве, разложила на скатерти хлеб, сыр. А Сарвар тем временем колдовал над костром, готовя импровизированный мангал. Но вот мангал был готов, и Сарвар стал нанизывать кусочки мяса на кизиловые прутья. Между делом он, смочив ладонь водой, принесенной Валехом с речки, брызгал на угли, гася вспыхивающее время от времени пламя. Вот он положил на угли один прут, другой... Жареное мясо, исходя соком, источало неповторимый острый аромат.
      - Дамы и господа, - торжественно объявил он наконец, - прошу к столу!
      - Где господам иметь такой дворец, такой шашлык, испеченный не на металлических шампурах, а на кизиловых прутьях, как в старину? - возразил Валех.
      - Поправка принята. Господ побоку! - согласился Сарвар, снимая мясо в тарелку, подставленную мной.
      Валех с Сарваром подняли стаканы, наполненные вином.
      - Ребята! - сказал Сарвар. - Я не могу вас представить по отдельности. А потому пью за вас вместе.
      Мужчины выпили.
      Мы наслаждались шашлыком, жаром еще не остывшего костра, свежим воздухом, журчанием горной речки, бегущей по камням в двух шагах по теснине лесного ущелья. Скала Амира, таящая в себе, казалось, все тайны мира, стояла величественная и безмолвная. Сколько сотен лет, да что сотен - тысяч лет канули в небытие, а она все стоит. Смотрит на нас, как смотрела когда-то на наших далеких предков, укрывшихся здесь от ветра и дождя, жаривших здесь вот так, как мы сейчас, мясо на костре.
      - Ребята, у меня такое чувство, будто мы уже жили когда-то в этой пещере, - сказал Валех, словно угадав мои мысли.
      - Ты выпей еще, - рассмеялся Сарвар, - и скажешь, что мы тут с нашими предками беседовали по душам.
      - Нет, кроме шуток, - продолжал Валех. - Смотрю я на эти горы, на этот лес, и, ей-богу, мне кажется, будто я на самом деле все это когда-то давным-давно уже видел. .. Что ты на это скажешь, Сарвар?
      Сарвар затянулся табачным дымом и какое-то время молчал, глядя вдаль, словно пытаясь разглядеть что-то по ту сторону ущелья.
      - А то скажу, что жизнь наших предков в этих горах проходила совсем не так, как ты себе это представляешь, - промолвил он наконец. - Не в удовольствиях и кайфе за шашлычком, а в сражениях, в схватках, в постоянном напряжении всех сил. За то, чтобы выжить, устоять. Они, наши предки, не знали ни дня спокойного, все время боролись. С холодом и голодом, со стихией, с многочисленными врагами. Четвероногими и двуногими. На их жизнь, землю и независимость постоянно покушались воинственные пришельцы из далеких и близких мест. И они, наши предки, не склонили головы перед врагами. Иначе мы не сидели бы сейчас здесь, на нашей древней земле, и не разговаривали о том о сем... А потом мы втроем затянули древнюю песнь о смелом Гачаге Наби и его удалой подруге:
      Голубее голубого у Наби глубокий взор,
      Он гроза врагов народа, суд его суров и скор.
      Крепость он себе построил на вершинах гордых гор.
      Враг разбойником считает поднебесного орла,
      У него Хаджар-орлица и отважна, и смела.
      Перевод Т. Стрешневой.
      Пели мы эту песню, а Сарвар то и дело поглядывал многозначительно то на Валеха, то на меня.
      - Вот квартиру получите, женитесь... .Запоем мы эту песню на вашей свадьбе! - весело сверкая глазами, сказал Сарвар, когда мы кончили петь. - Сам я женат не был, но, наверное, семья это здорово, а, ребята?
      - Еще бы! - подмигнул мне Валех.
      - Ну, а ты, - спросила я Сарвара, - не надумал же-1 питься?
      - Там посмотрим... - неопределенно ответил Сарвар.
      - А что с той, из политехнического?
      - Эта девица заявила, что пойдет за меня только при условии, если я брошу шоферить и перееду в Баку. Ладно, говорю, а кто будет помогать семье дяди, вернувшегося с войны без ног? Говорит: как знаешь. Если дядя тебе дороже меня, то прощай... Ну, тут я ей и отвечаю: скатертью дорога!
      - Так и разошлись? - не отставала я. - И не встречались больше?
      - Нет.
      - И молодцом! - сказал Валех. - Поступил как мужчина.
      Речь шла о племяннице директора рудника. Она приезжала к нам прошлым летом на практику. И с первых дней мы почувствовали, что эта девушка приглянулась Сарвару. И он, видимо, тоже ей понравился. Во всяком случае, она первой заговорила с ним. Хитрая была девушка. Каждый день после работы они с Сарваром гуляли в лесу. А после того как практика кончилась и девушка уехала, Сарвар взял отгул и уехал следом в Баку. Но через день вернулся обратно расстроенный, хмурый. Значит, любовь не состоялась...
      День подходил к концу. От деревьев протянулись длинные тени.
      - Пошли ребята, - сказала я и стала собирать остатки еды, тарелки и стаканы, стряхнула и аккуратно свернула скатерть.
      - Ах, какая она будет у тебя хозяйка. Блеск! - смеясь, толкнул Валеха в бок Сарвар...
      Мы шли по колено в снегу, - намело же за эти дни! Как ребята ухитряются по такому снегу ездить на карьер?
      В наступивших сумерках здесь и там замигали огни поселка.
      - Ох и закатим мы свадьбу вам! - гнул свое Сарвар. - Весь поселок сядет за стол. И еще гостей созовем столько же...
      Мы с Сарваром рассмеялись. А Валех нет, даже не улыбнулся. Не любит он на эту тему шутки шутить. Вчера признался, что, несмотря на полный порядок - вон и дом, где нам жить, почти закончен, - но иногда все же ему кажется, что до нашей семейной жизни так же далеко, как до звезд.
      Милый! Иногда мне так хочется его защитить. От чего? От кого? Сама не знаю...
      Бросив взгляд на Валеха, я перестала смеяться.
      - О чем ты думаешь? - спросила я его. Он не ответил.
      - Подсчитывает, сколько вина потребуется для свадьбы, - ответил за него Сарвар.
      Так мы дошли до домика Гюллюбеим-халы. Я предложила:
      - Зайдем, выпьем по стаканчику чая?
      - После вина какой чай... - отказался Сарвар.
      - Ну, иди. Иди же, - кивнул мне Валех. При посторонних, даже таком близком друге, как Сарвар, он стеснялся показывать свои чувства.
      - Ага, - сказала я. - Иду. Сию минуту! - И не уходила.- Иду! - сказала я еще раз. - Спокойной ночи! - И закрыла за собой дверь.
      Валех
      Мы молча шли в сторону поселка.
      - Сарыкейнек хорошая, очень хорошая девушка,- сказал, почему-то вздохнув, Сарвар. Мне стало жаль приятеля.
      - Чего приуныл?
      - Да знаешь, вспомнил политехничку, - неожиданно признался Сарвар.
      - Жалко, что у вас не сладилось, - посочувствовал я. - Так хорошо все шло...
      - Черт с ней, - вдруг отрезал Сарвар. - Я не хотел говорить при Сарыкейнек. Какой-то маньячкой была. Только и хотелось ей обниматься...
      Я чуть было не рассмеялся при этих словах, но сдержался: вдруг обидится. Говорил-то все это он без тени улыбки.
      Я вынул пачку сигарет, мы закурили.
      - Знаешь, Валех, - глубоко затянувшись, сказал Сарвар, - жену в народе у нас зовут "товарищ", "спутник жизни". И недаром. Жена нужна мужчине не для кратковременных утех, а для того, чтобы мужчина чувствовал себя мужчиной. Был уверен в своих силах, своей способности дать отпор, защитить... Жена прежде всего человеком должна быть, другом, должна понимать тебя, не правда ли?
      Я кивнул, а про себя отметил: с Сарыкейнек у нас с этим полный порядок. Но вслух не произнес ни слова: терпеть не могу мужчин, которые публично хвастают своими невестами или женами.
      - Подумай, сколько людей проклятая война сделала сиротами. Такова судьба нашего поколения. А потому мы должны стать для наших детей примерными родителями. И наши жены должны стать для нас не только женами, но и подругами. Быть может, даже матерями. Да-да! Матерями, которых у нас отняла война! - От волнения Сарвар так глубоко затянулся сигаретным дымом, что закашлялся. - А эта... Сама на шею вешалась, клялась, что любит, что не может без меня. А когда я ей сказал, что и впредь буду помогать семье дяди, вернувшегося с войны без ног, ответила: или я, или твои родственники. .. - Голос у Сарвара дрогнул.
      - Выбрось ты ее из головы! Забудь...
      - Можно подумать, что я умираю по ней, - поморщился Сарвар.
      - Да нет, все видели, что это она бегала за тобой, - сказал я, чтобы успокоить друга. - И молодец. Отвадил от себя... будь здоров!
      - А ты думал! - сказал Сарвар, постепенно принимая свой несколько покровительственный тон бывалого человека. - Жизнь сама учит мужчину быть мужчиной...
      .. .Поутру, когда наша шоферская братия пила чай, вошла Сарыкейнек. От нее так и веяло свежестью и чистотой. Кивнув с порога, Сарыкейнек молча поставила сумку на стул, ловко извлекла салфетку, развернула ее. На салфетке лежали аппетитные пирожки.
      - Ешьте.
      - Сама испекла? -спросил Сарвар, взяв пирожок.
      - Ага. С капустой, ешьте. Еще теплые.
      - Вкусно как! - прогудел Эльдар с набитым ртом. - Так бы все и съел!
      Уж он-то съел бы! Никаких сомнений.
      А потом мы шли по поселку к стройке. Встречные здоровались с нами и персонально - с Сарыкейнек. Тут все ее уважали и любили. "Наша Сарыкейнек радость стройки, - говаривал Джамал-муаллим. - Сидит на кране- отовсюду ее видно, и, глядя на нее, люди вдохновляются. .."
      Вот так. Выходило, что от моей невесты зависит производительность труда всей стройки!
      Сарыкейнек была красива. Но дело не только в этом. Сарыкейнек была еще и доброжелательна, приветлива, всех на стройке считала родными. Никогда, ни разу не слышал я, чтобы она выразила недовольство кем-то, с кем-то поругалась...
      У нее хватало внимательности, сердечной теплоты на всех.
      - Я хочу, Валех, чтобы все любили тебя так, как люблю я, - сказала она как-то, прильнув ко мне.
      - И девушки тоже? - улыбнулся я.
      - И девушки, - рассмеялась она, но тут же посерьезнела.- Хотя... я хочу, чтобы ты это знал твердо: никто из девушек никогда не полюбит тебя так, как я. - Она говорила сущую правду. - Когда твоя машина появляется на дороге, миновав этот проклятый перевал, мне кажется, поверь, будто я родилась на свет заново!!
      - Знаешь, а когда я спускаюсь вниз после перевала к поселку и высоко на фоне голубого неба вижу твой кран, то моя тяжеленная, доверху нагруженная камнем машина сама по себе убыстряет ход. А потом отрывается от земли и летит. По воздуху летит. К тебе...
      Ночью я действительно видел такой сон. Я летел к Сарыкейнек. Правда, летел без самосвала, один. Широко расставив руки и махая ими, как крыльями, я поднимался к Сарыкейнек. Все выше, выше... Вот она уже близко, совсем рядом. Я летел, летел и... никак не мог достичь ее! Сарыкейнек с улыбкой наблюдала за моими усилиями. Смотрела на меня из-за облаков. Терпеливо ждала. Как вдруг я падаю вниз. Сарыкейнек смотрит на меня сверху, из-за облаков, и смеется. Я тут же перестаю падать и снова поднимаюсь, лечу. Снова Сарыкейнек близко от меня, - казалось, ее можно рукой достать. Я тянусь к ней и не могу дотянуться.
      Вот такой сон.
      От старых женщин я слышал, что сны следует толковать в обратном смысле. То есть, значит, если во сне я не смог до Сарыкейнек долететь, то в жизни мы с ней обязательно соединимся... Ах, почему мы не верим в сны!.. Быть может, зря. Быть может, вещие сны не такая уж выдумка!
      Не сегодня завтра дом - наш дом! - будет закончен. Нам дадут квартиру, мы сыграем свадьбу... Скорее бы!
      Весна в этом году выдалась ранняя. И необычно теплая для этих мест. По ночам далеко окрест разносился шум лесной речки, вздувшейся за несколько дней. Время от времени в горах раздавался грохот селя, и эхо долго билось между гор.
      Работать стало трудно, тем более что на стройку прибыли новые машины. Мы разделились на две бригады. Одной бригадой руководил Сарвар, другой - я. Работали от зари до зари.
      В тот день, загрузившись камнем, мы возвращались назад. Солнце сияло в небе. Было очень тепло. Возле речки мы остановили машины. Сбросив куртки, стали умываться.
      Чуть ниже по течению два молоденьких пастуха перегоняли отару на другой берег. Река в этом месте разлилась широко, и, очевидно, здесь было мельче, чем в других местах. Овцы двигались медленно, лениво, то и дело останавливались. Как вдруг течение стало ускоряться, на поверхности воды появилась белая пена, щепки.
      - Сель идет. Сель! - крикнул Зейнал.
      В небе по-прежнему стояло солнце. Но гору неподалеку окутал сизый туман. Значит, там, наверху, уже лил дождь. Вода в реке прибывала на глазах.
      Пастухи сбились с ног, погоняя отару. Но дело двигалось медленно. Особенно непослушны были молодые барашки. Они не обращали никакого внимания на крик пастухов и, сбившись посреди реки, покорно и тупо стояли на месте.
      - Ах вы, поганцы, э-э-эй! Живо! А-а-ай! - кричали растерявшиеся пастухи.
      Один бегал по берегу и подхлестывал животных, лениво выходящих из воды, другой суетился возле непокорного молодняка по колено в воде. А вода на глазах прибывала, вот уже на поверхности видны были только морды испуганно блеющих животных.
      - Скорей, ребята, на помощь! - крикнул я. - Сейчас сель снесет их!
      Мы бросились в реку и стали расталкивать упирающихся животных, выгонять их на берег.
      - Живо, живо!
      - Давайте, братцы! Давайте! - кричали, суетясь, пастухи. - Вот этого, этого толкай! ..
      Мы с криками гнали скотину на берег. Я и Зейнал, став ниже по течению, преградили путь отаре, хватали сносимых течением овечек и, раскачав, бросали к берегу, где было помельче. Когда вся отара была спасена и мы возвращались на свой берег к машинам, ноги уже еле доставали дна. Мы почти плыли. Сель сбивал с ног. Пена кипела вокруг, била о камни, сносимые могучим течением.
      - Ребята, к дубу. К дубу! - крикнул я, перекрывая грохот реки.
      С трудом добравшись до гигантского дуба, возвышавшегося посреди реки, мы влезли на него. Вот так, как какие-нибудь герои Жюля Верна, оказались мы на дереве посреди разбушевавшейся стихии. Мало воды под ногами, - только успели мы влезть на дерево, как хлынул настоящий ливень. В один миг мы промокли до нитки.
      - Лишь бы Толстяк дерево не свалил! - стуча зубами от холода, пробовал острить Зейнал. Эльдар внушительно и серьезно, словно выполняя работу, стоял под дождем, держась за ветку.
      Время шло. Ливень продолжался. Мы озябли так, что не чувствовали рук и ног.
      - Двигайтесь, ребята, двигайтесь! - кричал я. - А то простудимся.
      - А нам болеть нельзя. Некогда, - подхватил неугомонный Зейнал. - Без нас стройка станет.
      Дождь кончился так же внезапно, как и начался. Тучи мигом разошлись, и под лучами проглянувшего солнца засверкала мокрая листва дуба, на котором мы сидели. Дождь теперь шел ниже по течению реки.
      Давешние пастухи, с тревогой наблюдавшие за нами с берега, стали кричать:
      - Эй, как вы там? Не нужна ли вам помощь?
      - Нет, не надо! - крикнул я в ответ. И добавил, обращаясь к товарищам: Если мы будем сидеть здесь, ожидая, пока спадет вода, то просидим тут до вечера.
      Сказав это, я прыгнул вниз, в еще бурлящую, мутную реку. Со мной рядом бултыхнулся Зейнал. За ним последовали остальные.
      Один за другим, тяжело дыша, мы выбрались на берег. Разделись. Выжали промокшую насквозь одежду. С трудом развернув машины, выехали на дорогу.
      Неистовые потоки селя, падая сверху, усыпали дорогу обломками скал и жидкой глиной. Местами дорога оставалась под водой, и ее мог угадать только наметанный шоферский глаз. Колеса скользили, машины то и дело шли юзом, и каждый раз, выкручивая руль и нажимая на газ до упора, мы с трудом избегали падения под откос.
      - Внимательно, ребята, внимательно! - кричал я, открыв дверцу кабины и управляя машиной, стоя на подножке. - Не робей!
      Но ребята и без того были предельно внимательны, и никто вроде не трусил. Моторы завывали, метр за метром мы продвигались вперед.
      Опасность сама по себе мобилизует к напряжению все силы. Агитировать в таких случаях людей не нужно, Но я все повторял:
      - Внимательнее, ребята. Еще немного... Еще.
      Когда мы подъехали к мосту через маленькую, но глубокую горную речку, то увидели - сель подточил одну из опор, и мост осел. Что делать?
      Возле переправы стояла еще одна машина.
      - Салам! - поздоровался со мной шофер, пожилой худощавый человек. - Что делается, братцы, а?... Сель прямо взбесился!
      Ребята выжидающе уставились на меня. Я за старшего и должен решать - как быть. Должен что-то придумать. Найти какой-то выход из положения. И я нашел. Вспомнил, что где-то неподалеку отсюда проходит старая проселочная дорога с переброшенным через речку примитивным, но, кажется, еще достаточно прочным мостом.
      - Такая дорога есть, - подтвердил пожилой шофер.
      - Есть так есть. Поехали.
      Земля раскисла, и прежде чем мы добрались до старой дороги, то одна, то другая машина буксовали, застревали в грязи, приходилось вытаскивать их на буксире. Вот и старая дорога, старый мост. Хотя построен он давным-давно, неизвестно когда и кем, но построен, надо отдать должное, крепко. Сколько селей перенес на своем веку, перенес и этот последний.
      Мост уцелел. Но был он так узок, что задние спаренные колеса самосвалов попадали на мост одной шиной, а другая повисала в воздухе. Благо, отсутствовали перила, а то не проехать бы совсем.
      - Ну что, попробуем?! - кричу ребятам.
      Открыв дверцу кабины, чтобы лучше видеть (и чтобы выскочить из машины в случае чего), я плавно нажал на газ. Машина медленно вползла на мост передними колесами, вот коснулись настила и задние колеса. И сразу же забуксовали. Руль заплясал, задергался в руках. Я сделал отчаянное усилие, чтобы удержать его в нужном положении, нажал на газ. Машина дернулась, рванулась вперед и выскочила на дорогу.
      Следующим в колонне был пожилой шофер.
      - Ты поопытнее нас. Давай, теперь твоя очередь,- сказал я.
      Но пожилой шофер устало покачал головой.
      - Нет, братец, - вздохнул он, - такие приключения не для меня. Тут я не проеду.
      И, видя мое недоумение, пояснил:
      - У меня четверо детей, я не могу! Я не один, как ты. Рисковать не могу...
      - А откуда тебе известно, что я один? - рассмеялся я. И вскочил в кабину его машины.- Меня невеста ждет, чудак. Я обручен!
      На этот раз я так не осторожничал. Зная, что мост немного осел, я не стал ждать, пока колеса станут сползать, сразу дал полный ход.
      Проскочил.
      Теперь настала очередь Зейнала.
      - Слезай, - сказал я ему, - Я наловчился. Теперь переведу и твою машину.
      Я не хотел обидеть его, но...
      - Уйди с дороги! - закричал Придира Зейнал, весь покраснев. - Что я, хуже тебя?!
      - Ладно, не обижайся, - невольно рассмеялся я.- Давай сам! Жми!
      Придира со злости перелетел мост, казалось, не коснувшись его колесами.
      Как говорится у нас в народе, благословение наших матерей витало над нами. Все обошлось как нельзя лучше. Когда последняя машина благополучно перебралась на противоположный берег реки, мы продолжили наш путь и к заходу солнца были в поселке.
      Хотя рабочий день давно кончился, Джамал-муаллим и, разумеется, Сарыкейнек не ушли домой, ждали нас...
      - Что, сильно беспокоились, да? - спросил я у Сарыкейнек.
      - Нет, - неожиданно ответила она и добавила шепотом: - Я знала, что с тобой ничего не случится!
      Странно. Ведь и я весь сегодняшний день тоже был уверен в том, что все будет в порядке. Был уверен за самого себя...
      - Ты обедала?
      - Нет еще. Тебя ждала. Пойдем к нам. Гюллюбеим-хала обещала приготовить что-нибудь вкусненькое.
      Я не возражал. Столовская еда, хотя кормили нас, в общем-то, прилично, все же была однообразна и порядком надоела. К тому же после сегодняшних передряг я зверски устал.
      - Пойдем!
      Сарыкейнек прижалась ко мне. И всполошилась вдруг:
      - О-о, да ты весь промок!
      Ее рука юркнула мне за пазуху; нежные, несмотря на грубую физическую работу, пальцы погладили меня по голой груди.
      - Куртка, смотри, даже изнутри, намокла... Хотя рубашка, слава богу, сухая...
      У Гюллюбеим-халы было жарко. Малиново-красно пылала жаровня. Жужжал самовар. Перед жаровней на треноге стоял луженый медный казан, на всю комнату источавший аромат голубцов.
      - Раздевайся, зятек. Садись, будь гостем, - как всегда ласково пропела старушка.
      Сбросив куртку и оставив у входа туфли, я растянулся на полу, на старом ковре, опершись локтем о мутаку, и отдался блаженному теплу и покою. Сарыкейнек, чтобы я скорее согрелся, набросила мне на плечи свой жакет. А потом налила воды в таз и поставила на огонь.
      - Не надо, - сказал я. - И река, и дождь вымыли нас сегодня дочиста. До самых косточек!
      Но Сарыкейнек, не обращая внимания на мои слова, продолжала свои приготовления.
      - Пусть, пусть помоет... - остановила меня Гюллю-беим-хала. - Обычай предков. И чаю побольше выпей, сынок. Постарайся пропотеть. Простуда вместе с потом и выйдет!
      - Да откуда ей взяться-то, простуде? - деланно удивлялся я. - Подумаешь, под дождь попал. Что это для мужчины?!
      - Ладно, ладно! - смеялась Сарыкейнек. - Мой мужчина!
      Она сняла таз с огня и, опустившись передо мной на колени, стала мыть мне ноги, медленно поглаживая их своими мягкими сильными пальцами...
      - Нам простуда что, мы привычные, - продолжал я, обращаясь к Гюллюбеим-хале и делая вид, что воспринимаю эту жутко приятную и несколько смущающую меня процедуру мытья ног как нечто должное и даже привычное.
      Расслабившись в забытьи, я думал о том, как чудесно будет в нашей собственной квартирке - вот так же уютно и тепло, и Сарыкейнек вот так же будет за мной ухаживать.
      Есть ли на свете что прекраснее женской заботы?!
      Мы сели ужинать. За вкусной едой и приятным разговором не замечали, как летит время. Когда хватились, было уже за полночь. Я нехотя встал.
      - Ладно. Я пошел.
      Сарыкейнек посмотрела на меня, потом на Гюллгобеим-халу. Гюллюбеим же была женщиной понятливой.
      - Послушай, зятек, - сказала она, - я тебя каждый раз оставляю переночевать у нас, но ты не слушаешься. А сегодня я тебя не отпущу. Не отпущу, и все! Разве здесь не твой дом?
      Я поупирался для приличия минуту-две. И сдался.
      - Ладно, будет по-вашему.
      Мне постелили перед жаровней, в которой еще тлели угли. Женщины устроились напротив, возле окна.
      Только голова моя коснулась подушки, как я провалился в сон.
      Я до утра проспал как убитый. Но при пробуждении первое, о чем подумал, была мысль о Сарыкейнек. Приподнявшись, я глянул в ту сторону, где она спала. Ее и след простыл. Ушла? И в тот же миг послышалось шлепанье босых ног, и моя любимая, которая, оказывается, стерегла мой сон у порога, птицей бросилась ко мне. Обняла, расцеловала! Так, будто мы с ней не виделись много лет. Будто она всю ночь простояла возле порога, ожидая, пока я проснусь, чтобы броситься ко мне и обнять... Но тут дверь скрипнула, и Сарыкейнек выскользнула из моих объятий, отпрянула в сторону.
      Мудрая Гюллюбеим-хала и бровью не повела.
      - Ах, зятек проснулся! - пропела она. - Как спалось? Не замерз ли? Не першит ли в горле после вчерашнего купания под дождем?
      Слив только что надоенное молоко в старый медный казан, она поставила его на огонь. Сырые дрова не хотели гореть.
      - Слыхала я, к нам в село скоро газ проведут, - говорила тем временем старушка. - Оно бы хорошо. Хотя... - она вздохнула, - хотя пища, приготовленная на газе, - разве это пища? Как-то, слышишь, Валех, я поехала гостить к младшей сестре. Она живет в городе, работает врачом, и муж у нее врач, хороший парень... Так, значит, все у них по-городскому, и газовая плита, как это водится, на кухне. Удобно, что говорить. Не надо возиться с дровами, то да се. Но мне, признаться, уж не знаю, наверное, темная я женщина, отстала от времени, но... Для меня, знаешь, нет ничего милее деревенского очага!.. Сестра, значит, из кожи лезет, чтобы мне угодить. Несет все, что есть, на стол. И нажарила, и напекла. Холодильник у них полон магазинных яств - всякие там сыры, то да се. А у меня кусок в горле не идет! Ну, сестре, конечно, обидно. "Что это ты, - говорит, - поститься к нам приехала, что ли?" Ну, а ее муж - славный парень, - тот все понял. "Не обижайся на Гюллюбеим, - говорит, не привыкла она, как мы с тобой, к порошковому молоку".
      - Двадцатый век! - говорю я. - Вот наш Сарвар вычитал где-то, что американцы едят сплошные консервы и довольны. Считают, что еда не должна быть особенно вкусной. А то, мол, много станешь есть, растолстеешь, сделаешься ленивым... По-моему, ерунда все это! Пища дает человеку силу, энергию, придает устойчивость против болезней...
      - Верно, сынок, - согласилась Гюллюбеим-хала. - Не знаю, как у американцев, а у нас говорят: по хорошей еде хорошая работа!
      Позавтракав и выпив по два стакана свежего молока, мы попрощались с доброй старушкой... В лесу было по-особому празднично. Утренняя роса рассыпалась крупными каплями по молодой листве дикой алычи, яблонь, груш. И птицы щебетали вокруг как-то по-особому, по-весеннему.
      - Когда у нас будет своя квартира, - проговорила Сарыкейнек, - я буду вставать рано-рано. Первым делом открою форточку, а потом стану хлопотать на кухне. К тому времени, как ты встанешь, все будет на столе...
      - Да я утром самое малое полчаса зарядку делаю, - не согласился я. - Встаю ни свет ни заря. Так что договоримся так: чай готовлю я...
      - Нет, я! -я...
      Вот так и шли мы по весеннему радостному лесу и дурачились, щебетали, как эти беззаботные птицы над головой.
      ... В середине мая мы кончили наконец строить дом. "Наш дом", как мы говорили. Остались кое-какие плотницкие, малярные работы. Каждый день после работы мы бежали на свой пятый этаж, в свою квартиру. Сарыкейнек мигом привела все в порядок - вымыла полы, окна, двери. Тут же прикинула, как расставить мебель. Рассчитала все наперед. Одного она не смогла учесть, увы... Но об этом - в следующей главе.
      Глава вторая
      УВАЖЕНИЕ К ГОСТЮ - НАШ ДОЛГ
      В это время на руднике появился новый начальник. По хозяйственной части. Человек молодой, лет двадцати восьми, с таким выражением лица, будто сейчас он скажет что-то очень смешное. Новый начальник приехал с семьей: дочурками, двух и четырех лет, и женой - красивой узбечкой. Поговаривали, что ее отец с матерью и двумя сестрами погибли при ташкентском землетрясении, в живых осталась только она одна. И потому с первых же дней все мы отнеслись к ней очень внимательно, тем более что она была еще и беременна. Поскольку свободных квартир в поселке не было, эта семья поселилась прямо в кабинете Джамал-муаллима, вытеснив его самого с его рабочим столом и телефонами в приемную, По образованию парень был экономистом.
      Через день-другой после их приезда нас с Сарыкейнек вызвали к Джамал-муаллиму. Обрадованные, мы решили, что нам дадут наконец долгожданный ордер. Собственно, чутье не обмануло нас - речь действительно шла о квартире. Но...
      У Джамал-муаллима мы застали директора рудника - серьезного, грузного человека. Он сидел за столом, разговаривал по телефону, а сам Джамал-муаллим пристроился на диване. Здесь же был и председатель месткома. При виде нас директор рудника оборвал телефонный разговор, поднялся навстречу, поздоровался с нами за руку, предложил нам сесть.
      - Я знаю, ребята, - сказал он, помолчав, - как вы ждете квартиру. Джамал-муаллим мне все рассказал. Знаю, что вы заслужили ее, являетесь одними из лучших наших работников. Все знаю... - Директор сделал паузу, от которой я и Сарыкейнек беспокойно заерзали на стульях. - Наверное, вы уже догадались, что я вам хочу предложить, - вздохнул директор. - Инженера-экономиста мы давно просим, министерство наконец прислало нужного нам специалиста. Следует обеспечить его жильем, - тем более что приехал он, как вы знаете, не один, с семьей. Так вот. Мы долго сидели с Джамал-муаллимом, просматривали списки тех, кто должен получить квартиру в новом доме. И что же? Все в этом списке люди семейные, почти у каждого по четыре, по пять детей, на иждивении старики родители. Да что говорить, вы лучше меня знаете этих людей, ваших товарищей. Ну, а вы... Вы как-никак молоды, вас двое... Быть может, подождете, а? Немного потерпите, еще месяц-другой - до следующего дома?
      Воцарилось тяжелое молчание. Умом-то я все понимал, понимал, что у начальства, наверное, иного выхода нет. Но вот сердцем... Я бросил взгляд на Сарыкейнек, которая сидела потупившись. И меня вдруг прорвало,
      - Но почему, - воскликнул я, - приглашая человека, не подумали о жилье?!
      - Это верно, не подумали, - согласился директор.-- Но кто мог знать, что нам направят семейного... Спору нет, у вас все права на квартиру. Вы и работаете хорошо, и на очереди давно. Просто нам казалось, что вы войдете в наше положение. Добровольно, я это подчеркиваю, добровольно уступите квартиру приехавшим. Идите подумайте. А коли не согласны, ордер можете получить хоть завтра.
      Мы вышли. Долго шли рядом, опустив головы. Молчали.
      - Ну скажи что-нибудь, - не вытерпела наконец Сарыкейнек.
      - А что говорить? - пожал я плечами; я успел успокоиться и уже корил себя за излишнюю, как мне казалось, горячность. - Правы-то мы правы. Сколько можно квартиру ждать. Но с другой стороны... Люди приехали издалека...
      - С маленькими детьми, - напомнила Сарыкейнек,
      - Отдать долгожданную квартиру глупо, не отдать - подло!
      Некоторое время мы шли молча. Наконец Сарыкейнек остановилась и сказала:
      - Знаешь, Валех, если мы не войдем в их положение, я не смогу смотреть людям в глаза. Никто нас не упрекнет, конечно. Но...
      Она словно бы подталкивала меня. Решающее слово следовало сказать мне, мужчине.
      - Знаешь что,-решительно сказал я, - давай уступим! Зачем нам потом терзаться...
      - Пусть! - Сарыкейнек сказала это так, будто с ее души сняли тяжелый груз. Даже улыбнулась сквозь слезы. И мне сразу полегчало.
      - Не старики ж мы какие, - возбужденно продолжал я. - У нас вся жизнь впереди. Не этот дом, так следующий. ..
      - А свадьба... Свадьба пусть подождет! - воскликнула Сарыкейнек и повела пальцем возле моего носа. - Надо еще проверить наши чувства, не так ли?
      Еще как надо проверить! Мы упали в весеннюю густую траву и стали целоваться. А потом долго сидели молча, обнявшись. Помятая трава издавала резкий запах. Вечерело. Здесь и там цикады пробовали голоса.
      - А эта узбечка здорово обрадуется, а? - тихо сказала Сарыкейнек.
      - Еще бы.
      - Пусть радуется...
      Мы не знали этих людей близко, не знали, хорошие они или плохие, но нам очень верилось в то, что они хорошие. И хотелось, чтобы у них в жизни все было спокойно.
      - У нее и дом, наверное, разрушился во время землетрясения, - продолжала задумчиво Сарыкейнек. И тут же вскочила на ноги. - Быстрей в столовую. Перерыв подходит к концу.
      Мы заторопились в столовую.
      - Мы вам отдаем квартиру! - крикнул я через весь зал, увидев за одним из столиков нового начальника по хозяйственной части, он обедал с женой.
      - Как это? - не понял парень.
      - А вот так. Отдаем, и все! - весело повторил я.
      - Учитывая ваше трудное положение, - добавила Сарыкейнек и посмотрела в сторону узбечки.
      - Напрасно вас заставляли, - хладнокровно заметил парень. - Квартиру нам дали бы и так!
      - Никто не заставлял. И потом - все равно квартиру вам дали бы за счет кого-то, - удивился я непонятливостью парня. - Ведь все квартиры в новом доме давно распределены задолго до вашего приезда.
      - Раджаб хотел сказать, - деликатно вмешалась в разговор узбечка, - что ведь и вам трудно. Мы слышали, у вас "дуюн".
      - Ничего, - тряхнул я головой, - свой "дуюн" (я намеренно повторил это слово, означающее "свадьба" по-узбекски), свой "дуюн" мы сыграем позже. Не беспокойтесь!
      Я взял Сарыкейнек под руку, и мы направились в другой конец столовой.
      - Можете переезжать хоть сегодня, - обернувшись на ходу, сказала Сарыкейнек. - Полы и окна я вымыла.
      - Зачем это ты? - одернул я ее вполголоса. Нет, что там ни говори, а Сарыкейнек было, конечно, обидно, что все так сложилось! Обидно было и мне. Благо товарищи нас поддержали.
      - Молодцы, ребята, - сказал первым узнавший о случившемся Сарвар. - Вы поступили правильно. Как-никак они гости. И жена пострадала в Ташкенте...
      Только Придира Зейнал недоверчиво покачал головой и пробормотал как бы про себя:
      - Про узбечку ничего не скажу, но вот парень... Не успел приехать, а уже во все нос сует. Не нравится он мне.
      В новом инженере и вправду было что-то антипатичное. От таких людей я стараюсь держаться подальше. А то я знаю свой характер - сорвусь, накостыляю по шее, поди потом оправдывайся... Судьба, однако, вскоре свела нас с инженером. На новом и весьма неожиданном поприще. Поприще спорта. Оказалось, приезжий парень занимался борьбой и, прослышав про то, что я дважды был чемпионом района, явился ко мне.
      - Физкульт-привет! - сказал он, фамильярно хлопнув меня по плечу и бесцеремонно пощупав мои бицепсы.- А что? Ничего!.. Знаешь, нам надо бы побороться. Вызываю тебя на ковер!
      - Это вместо приглашения на новоселье?
      - Одно другому не мешает...
      - Вы что, занимались борьбой? - вяло спросил я; уж больно не хотелось мне с ним связываться...
      - Не только занимался, но и был призером чемпионата республики! горделиво заявил Раджаб.
      - У-у-у, - протянул я и тут же решительно заявил: - Не буду я с вами бороться.
      - Испугался!
      - Не то чтобы испугался... Просто не хочется! Не хочется, и все!
      - Но почему?
      - Понимаете ли... Если я вас переборю, неудобно - вы как-никак начальник. А если проиграю, то кое-кто подумает, что я сам поддался. Разве не так?
      - Вот не знал, что ты так чтишь начальство, - съязвил Раджаб и, что называется, попал в болевую точку.
      - Ну, если вы так ставите вопрос, - резко сказал я, - тогда я согласен!
      - Возраст? - коротко, по-деловому спросил он.
      - Двадцать. - Я нарочно прибавил себе год.
      - Я на десять лет старше, но ничего... Вес?
      - Шестьдесят восемь.
      - У меня чуток больше. Но ничего... Значит, договорились?
      - Договорились. Начальство разве ослушаешься?!
      - Ладно. На послушного мало похож. Где будем бороться?
      - У реки. Там хорошая трава и место безлюдное.
      - А чего нам прятаться? Я хочу принародно припечатать тебя к земле. Единственное, чего боюсь, - как бы костей тебе не переломать.
      - Ах, как страшно! - рассмеялся я ему в лицо. - А я в свою очередь обещаю пощекотать ваше начальническое самолюбие...
      - Ладно, там будет видно... Послушай, может, поборемся не за так, а... Мой новоявленный соперник потер большим пальцем об указательный.
      Я сделал вид, что не понял его.
      - Тьфу, какой ты бестолковый! Я предлагаю бороться за деньги. Ну, скажем, кто победит, тот получает пятьсот рублей. Согласен?
      Этот поворот разговора мне совсем не понравился. Читать-то я читал, что где-то существует такое - на спортсменов делают ставки, как на лошадей. Но все это было противно и чуждо. Я привык смотреть на спорт как на соревнование в силе, ловкости, отваге, настойчивости. Победа воодушевляла, приносила радость. Чтоб она была испорчена корыстью? Давала деньги? Никогда в жизни!
      - Я простой шофер, - сказал я, еле сдерживаясь, - откуда у меня пятьсот рублей...
      - Ну, пусть триста. Двести... Идет?
      - Не такие уж мы бедные, - прорвало меня. - Могу одолжить, если нуждаетесь. Но превращать спорт в торговлю! Нет, на это я не согласен. Хотите бороться, ладно, я готов, но без этих ваших штучек! Согласны - по рукам, не согласны...
      - Ну-ну, я пошутил, - ничуть не смутившись, повернул он на сто восемьдесят градусов. - Пусть будет, как ты говоришь. Чистый спорт.
      Товарищи, к моему удивлению, к предстоящей схватке отнеслись одобрительно. То ли от однообразия нашей жизни, то ли потому, что я мог, как им казалось, сбить спесь с "нового начальства"... Скорее всего, и то и другое.
      - Я буду судьей, - вызвался Сарвар. И тут же заметил мне не как судья, а как заботливый тренер: - Только ты, Валех, поосторожней. Раз он вызывает тебя на ковер, значит, он сильный борец и в хорошей спортивной форме. Значит уверен в себе...
      Единственно, кто чутко уловил мое настроение, - была Сарыкейнек. Ей сразу и решительно не понравилась эта затея с борьбой..
      - Зачем тебе это? - удивилась она. - Он старше тебя, тяжелее. И потом, тебе бороться с ним... - она пожала плечами, - как-то неловко. - Сарыкейнек, очевидно, имела в виду историю с квартирой.
      - Мне самому не хочется, - признался я. - Но что делать... Он насильно вырвал мое согласие. Если я теперь откажусь, он подумает, что я боюсь его.
      Сарыкейнек не стала настаивать на своем, просто на мгновение прижалась ко мне.
      ... Известие о предстоящем состязании мигом облетело стройку. Еще бы! При той скуке, которая витала над нашим досугом - только и развлечений что книги да кино, - этого и следовало ожидать. К тому же надо учесть, в наших краях любят борьбу. Много ценителей этого традиционного вида спорта...
      Местом состязания выбрали площадку перед строящимся клубом. Расставили скамейки для публики. Эльдар после работы сбегал в общежитие и захватил балабан, а ученик каменщика Зелимхан пришел с нагарой. (Балабан - небольшой духовой инструмент, напоминающий зурну; нагара - ударный инструмент) К назначенным восьми часам вечера площадка была забита народом. Самодеятельные музыканты вовсю играли "Кероглы" - ту воинственную бодрящую мелодию, которая у азербайджанцев испокон веков сопровождала состязания пехлеванов.
      А когда все было готово, Сарвар вышел вперед и представил публике соперников, в меру похвалил и того и другого и, как заправский конферансье, закончил это свое представление шуткой:
      - Ну, а вы, ребята, особенно вот ты, Муса, с твоей луженой глоткой, Сарвар показал на стоящего впереди молодого слесаря, - не очень-то кричите во время схватки. А то что выходит? Кто будет болеть за Валеха, тот, считай, не гостеприимен - ведь Раджаб-муаллим приехал недавно, и пока он вроде как наш гость. А кто будет подбадривать Раджаб-муаллима, тот... Того можно упрекнуть в излишнем рвении перед новым начальством. Разве не так? - закончил он под общий смех.
      Я рассмеялся вместе со всеми. Не знаю почему, но даже сейчас, перед схваткой, я относился к ней без должной серьезности. Как к шутке. Не было во мне необходимой в таких случаях спортивной злости.
      Мы разделись по пояс. Сделали несколько кругов, разминаясь и одновременно пританцовывая под музыку. Вот сошлись в центре, лоб ко лбу. Вижу перед собой настороженные хитрые глаза соперника, а меня разбирает смех. Чего это он так напыжился? Схватились. Э-э, нет, тут не до шуток! Крепкая рука! Не зря меня предупреждал Сарвар. Мой соперник и вправду сильный борец.
      Я увернулся от одного захвата, от другого. Нырнул под локоть Раджаба, думая перебросить его через себя... Но тот разгадал маневр. Присел и схватил меня железной хваткой.
      Уж не знаю как, но через мгновение я оказался на спине. Не настроился я на борьбу, черт возьми! Недооценил соперника. А это немедленно дает о себе знать!
      Впрочем, еще не все потеряно. Я напрягся, не давая сопернику положить меня на обе лопатки, стремительно перевернулся на другой бок, и...
      Раджаб отпустил меня, вскочил и победно поднял руки над головой.
      - Неправильно! Не считать!! - услышал я возбужденные голоса моих товарищей.
      Но Сарвар поднял руку, чтобы навести тишину, и громко сказал:
      - Ребята, тише. Валех коснулся лопатками ковра. Вы все видели...
      - Что ты говоришь! - вскипел Зейнал. - Он не смог удержать его на лопатках даже несколько секунд! Неправильно!
      - Пусть борются еще! - кричали вокруг.
      Но для меня было достаточно того, что я и вправду побывал на лопатках. Мало - много... Э-э, чего торговаться! Я так расстроился, что сам отошел в сторону, давая понять, что бороться больше не хочу, во всяком случае сегодня. Правильно или неправильно засчитана победа, не имело значения. Я знал: хоть и на мгновение, но я коснулся земли. Этого я себе не мог простить.
      Я собрался уходить. Оделся. Настроение подавленное. А тут Раджаб, ходивший по кругу с победно поднятыми руками, вдруг, смешно подпрыгнув и сделав в воздухе быстрое движение ногами, на манер Мухаммеда Али, бросился ко мне, чтобы обнять. Вот, мол, какой я победитель - сильный, но благородный, внимательный к побежденному. Он даже вытянул губы, чтобы чмокнуть меня в щеку. Но я увернулся. И Раджаб-муаллим еле удержался на ногах, чуть не упал. Я вышел из толпы...
      - Напрасно мы тебя судьей выбрали, - услышал я сердитый голос Зейнала.
      Сарвар отвечал ему что-то. Что именно, я не слышал. Отойдя в сторонку, я сел и, опустив голову, медленно завязывал шнурки на ботинках. Пальцы не слушались меня.
      И тут я почувствовал на своем плече легкую руку Сарыкейнек.
      - Чего тебе? - грубовато спросил я.
      - В магазин джинсы привезли. Пойдем посмотрим. - Она говорила так, будто ничего не произошло. Причем в голосе ее - я это сразу почувствовал - не было ни капельки притворства или жалости. Уж я-то знал все оттенки ее голоса.
      - А мой размер есть? - спросил Эльдар.
      - На тебя нужно метров десять ткани, - сказал Зейнал.
      Ребята рассмеялись. Улыбнулся и я. Но эта моя улыбка... мне самому показалась жалкой.
      ... С того дня не было случая, чтобы Раджаб-муаллим, проходя мимо, не остановился бы возле меня с самодовольной улыбочкой, не справился бы о моем здоровье-самочувствии. В том смысле, что, дескать, не зашиб ли я тебя, братец, ненароком, когда бросил на лопатки? Не переломал ли косточек? От этой его улыбочки меня мутило. И каждый раз я говорил ребятам:
      - Устройте-ка нам еще схватку, а! Да поскорей.
      Сарыкейнек успокаивала меня.
      - Оставь ты его в покое, - говорила она. - Не пара он тебе.
      Но меня эти слова сердили.
      - Ничего ты не понимаешь в мужских делах, - выговаривал я ей. - Не вмешивайся!
      Улыбочки начальника, его наигранный интерес к моему здоровью унижали меня, преследовали меня даже во сне.
      Сарыкейнек переживает за любимого
      ... Он не в себе. Я это вижу и чувствую каждый божий день. Когда мы в столовой или на улице встреча. емся с Раджаб-муаллимом, я вижу, как Валех весь напрягается, как набухают у него жилы на висках. И весь он как-то съеживается. Демонстративно отворачивается, Валех совсем не умеет притворяться, дуется как-то по-детски. И чего он так переживает? Ну, навязал ему Раджаб-муаллим эту свою борьбу, хотя и вес, и возраст у них разные. Ну, проиграл... Не вешаться же теперь! Ведь Валех остается таким же, каким был. Сильным, ловким, смелым. Разве можно его поставить рядом с этим Раджабом? Самодовольным, жирным. Да никогда в жизни!.. Это же надо - пристать к человеку, сделавшему тебе доброе дело, уступившему свою законную квартиру: "Давай бороться... давай бороться!.." Его жена куда совестливее, чем он. Встречаясь со мной, смущается, опускает голову. И на эту проклятую борьбу не пришла смотреть.
      А что Валех?
      Все как один успокаивают меня. Словно сговорились. Даже Сарвар и тот твердит: "Пустое дело, плюнь, не стоит связываться". Да уж связался! Назвался груздем, полезай в кузов... Это надо же - так глупо проиграть?! А все оттого, что до сих пор не попадался мне сильный соперник, я привык к легким победам... И вот он, час расплаты!.. А Сарыкейнек... Мне стыдно ей смотреть в лицо. Небось думает: ну и парень же мне попался! Ни образования, ни должности, ни квартиры... Да еще слабак, при первом же натиске был побежден самодовольным наглецом.
      Наконец через несколько дней мы с товарищами, улучив момент, подошли к Раджабу.
      - Салют, друзья! Физкульт-привет! - Он глянул на меня и, как всегда, победно поднял руки над головой.
      Тут Зейнал, молодчина, молча опустил эти его задранные руки и говорит:
      - Раджаб-муаллим, мы хотим передать вам ответный вызов Валеха. Как вы смотрите на бой-реванш?
      - А что, хорошо смотрю. - Раджаб встал по стойке "смирно" и шутовски отдал честь. - Есть бой-реванш! - Он помолчал и добавил: - Только у меня есть одно условие.
      - Какое же? - спросил Эльдар.
      - А такое... - сразу посерьезнел Раджаб. - Проигравший выкладывает двести рублей, - и он кивнул в мою сторону.
      - Вы что же это, заранее знаете, что проигравшим буду именно я?! - От возмущения у меня аж руки зачесались: видел наглецов, но чтоб такого!..
      - Что-то очень вы уверены в себе, - сказал Зейнал.
      - Приз двести рублей, - повторил Раджаб. - Хотите - соглашайтесь, хотите нет, дело ваше...
      Тут я не выдержал, перебил его:
      - Триста!
      Раджаб посмотрел на меня - уж не шучу ли? - и удовлетворенно хмыкнул:
      - Я согласен. Пусть будет триста. - И, уже представив денежные купюры у себя в кармане, алчно уточнил: - Тот, кто будет побежден, дает победителю триста рублей. - Он ухмыльнулся, веселое расположение духа вернулось к нему. Чтоб было точно, как в бухгалтерии.
      Вечером на том же месте, что и раньше, на дереве, напротив строящегося клуба, висела афиша, извещавшая о матче-реванше. Народу собралось больше, чем в первый раз. Вовсю играли Эльдар с Зелимханом.
      Ох и схватились же мы!
      Теперь я был подтянут и внимателен как никогда. Не поддавшись на несколько ложных выпадов, я выждал момент. И вот сделал захват. Изо всех сил мял я его крутой загривок, гнул к земле. Он не поддавался. Что говорить - Раджаб был борец что надо! Но его тяжелое хриплое дыхание возле моего уха, его безволосая грудь, которая уже лоснилась от пота, запах его тела - все в нем было глубоко противно мне; в моей душе поднималась и крепла злая неприязнь к этому волею судьбы оказавшемуся на нашей стройке чужому мне человеку. И я чувствовал, как от этой неприязни силы приливают к рукам. Раджаб не поддавался. Сопел, потел, но никак не удавалось мне взять его на прием - выскальзывал... "Ради денег старается, подлец!" - мелькнуло в голове. И эта мысль словно подхлестнула меня, я сделал еще одно усилие... еще! И вот Раджаб коснулся лопатками земли, размяк, обессиленный. Я вскочил на ноги. Но и Раджаб тут же встал и полез бороться как ни в чем не бывало.
      Поднялся шум.
      - Он положил его!
      - Судья! Что смотрит судья?!
      Мы остановились. С видом деланного изумления на лице Раджаб стал бегать по кругу, взывая к публике, к судье, - судьей на этот раз был старый мастер уста Мадат. Я видел, как уста развел руками, не выдержав напора настырного начальника.
      - Победа спорная, - промолвил он наконец. - Хотя мне показалось, что ты коснулся лопатками земли.,,
      - Коснулся! Коснулся! - кричали вокруг.
      - Но... Давайте еще! - Никогда, наверное, старый мастер не был в таком затруднительном положении, как сейчас. Он поднял руку и повторил: - Пусть борются еще раз.
      - Послушай, уста, мы все видели. Он его уложил по всем правилам! - не мог успокоиться Придира Зейнал.
      - С судьей нельзя спорить. Нельзя! - подскочил к нему Раджаб.
      Но тут уже вмешался я сам:
      - Ладно. Будь, как сказал уста Мадат, - сказал я. - Начнем заново!
      И буквально через несколько секунд Раджаб лежал на земле на обеих лопатках, а я его давил вниз, давил... Еле оторвали.
      - Ура! - орали ребята в радостном возбуждении, А Придира Зейнал подступил к судье:
      - Ну что, уста Мадат! Что скажешь на этот раз?
      - Теперь все и ребенку ясно, - разгладил усы старый мастер, большой поклонник борьбы. Видно было, что он доволен исходом схватки и моя победа принесла ему истинное удовольствие. - Теперь все по правилам. Комар носу не подточит.
      И уста Мадат подошел ко мне, пожал руку своей жесткой рукой.
      Ребята схватили меня и стали качать. Я еле вырвался.
      А Сарыкейнек, вижу, так и сияет от радости. Нет, что бы она там ни говорила раньше, а моя победа или мое поражение для нее не безразличны.
      Пока мы торжествовали победу, глянь - начальника и след простыл. Смылся под шумок.
      - А что приз? Где ж его денежки? - спросил дотошный Зейнал. - Сам же условие поставил. И еще, помните, говорил: мол, не забудьте...
      - Не сбежит, - сказал Сарвар. - Никуда он от нас не денется.
      - А может, он за деньгами побежал? - предположил Эльдар и сам же рассмеялся от нелепости такого предположения. Начальник был явный жмот.
      В тот день Раджаба мы так нигде и не нашли.
      Зато на другой день в столовой столкнулись с ним нос к носу.
      - Салют! - Он глянул на нас со своей хитренькой улыбочкой, но победно руки над головой уже не поднял, с невинным видом хотел продолжить свой путь.
      - Уважаемый Раджаб-муаллим, а приз? - преградил ему дорогу Зейнал.
      - Какой такой приз? - сделал большие глаза наш "бизнесмен", как со вчерашнего дня мы прозвали его.
      - А такой... Сами ж ведь настаивали. Условие поставили сами. Кто проиграет...
      - Ах, это... - деланно протянул Раджаб. - Это я так, ребята. Пошутил. Что вы, шуток не понимаете?
      - Как это - пошутил? - спросил Зейнал и гневно покраснел.
      - Ну, если по справедливости, то... мы квиты!- нагло заявил, видя, что мы не собираемся отступать, Раджаб. - Один раз победил я, один раз Валех. Ничья... Вот, если хочешь, давай поборемся еще раз, выявим, кто из нас абсолютный чемпион? Чемпион стройки, - хихикнул он, обернувшись ко мне. - Вот если на этот раз...
      - Давай, - решительно сказал я.
      Наутро в укромном местечке в лесу - на этот раз Раджаб сам попросил нашу схватку не предавать гласности!- я его уложил на лопатки в два счета. Тот не успел и глазом моргнуть. Я его уложил и держал так до тех пор, пока он сам не сказал, что сдается, что проиграл.
      Он встал, оделся, с шутовскими ужимками поднял мою руку над головой: дескать, поздравляю, абсолютным победителем оказался ты! И повернулся уходить.
      - Постойте. Вы куда? - окликнул его Зейнал.
      - А что? - остановился Раджаб. - Бой окончен. Результат налицо.
      - Значит, счет в матче два - один в пользу Валеха, не так ли? - спросил Зейнал.
      - Я же сказал, что...
      - Тогда гони денежки.
      Он расхохотался. Он хохотал долго и, по-моему, искренне. Мы стояли и ждали, пока он замолкнет и что будет дальше.
      - Хи-хи, - хихикнул он напоследок, утихая, - и вы поверили? Да разве советский спортсмен может бороться за деньги?! - проговорил он с неожиданным пафосом и даже покачал головой неодобрительно, будто это мы затеяли все, не он сам. - Да если узнают про такое ваше требование, про вас напечатают фельетон!
      Такого нахальства мы даже от него не ожидали, Дело, конечно, было не в деньгах. Его, этого наглеца, следовало проучить. И как следует!.
      Мы не отступали.
      - Это про тебя фельетон напишут, про тебя!..- Зейнал угрожающе надвинулся на Раджаба.- Давай сюда двести рублей! А не то...
      - Триста, - подсказал Сарвар.
      - Да! Триста...
      - Не забывай, ты говоришь с начальником, - отступая, сделал последний демагогический ход Раджаб.
      - Гони денежки! - продолжал наступать на него Зейнал.
      Эльдар подлил масла в огонь.
      - Знаете, - с деланной заботой, искусно подражая голосу самого Раджаба, сказал он, - этот наш Зейнал такой нервный!.. Чуть что, рвется в драку, а как вцепится, так его не оторвешь. Силен драться, особенно головой...
      Криво улыбнувшись, Раджаб промямлил:
      - При мне нет денег, ребята. Я не захватил... Я принесу позже. Завтра.
      - Нет, деньги при тебе, - не отставал Зейнал. Все лицо и шея у него были такими пунцово-красными, что казалось, еще немного - и покраснеет воротник рубашки.
      Раджаб полез в карман, вытащил носовой платок, выронил его - руки у него дрожали, не то с перепугу, не то от жадности... Он полез в другой карман и вытащил двадцатипятирублевку.
      - Вот,- сказал он. - У меня больше нет... Выпейте за мое здоровье! - Он еще пробовал шутить.
      - Гони все! До последнего гроша. Как договорились! - не отступал от него Зейнал.
      Тогда Раджаб снова полез в карман, вытащил еще какие-то мятые купюры. Протянул мне:
      - На, Валех-джан, возьми. У меня больше нет... Вы ребята холостые, а у меня семья, дети... - Голос у него дрожал.
      Я взял деньги, подержал в руке (чтобы он поверил в то, что деньги мы у него собираемся взять всерьез) и швырнул их ему в лицо. Точнее, не в лицо - в грудь: как-никак он был старше меня по возрасту, а не считаться с этим я не мог.
      - Возьми обратно. И проваливай!
      Он опустился на колени, стал ползать, собирать деньги. А собрав, торопливо пошел прочь.
      А мне вдруг опротивело все. Показалась жалкой эта затея - попугать начальника и вся эта возня с матчами, сама борьба - все. Я налетел на Зейнала:
      - Какого черта ты пристал к нему?
      - Будь уверен, проиграй ты, он бы от тебя так просто не отстал, хладнокровно парировал Зейнал. А Эльдар неожиданно добавил:
      - Деньги надо было все же взять. Взять и... ну... купить подарок его жене. Или что-нибудь на новоселье. Идея была неплохой, но явно запоздалой. А Сарвар только и сказал:
      - Пустой человек! Ну его...
      Сказал, как припечатал.
      Обиженный на мою резкость, Зейнал не утерпел.
      - Эх ты, - покачал он головой. - Нашел перед кем благородничать! - Он имел в виду историю с квартирой.
      - Квартиру не ему дали, - рассудил Сарвар. - Его детям, его жене, ведь она-то не виновата, что он подлец. .. И куда только смотрела, когда выходила за него замуж, - добавил он неожиданно.
      Глава третья
      О ТОМ, КАК ПОСТРОЕН БЫЛ НОВЫЙ ДОМ
      ДЛЯ ГЮЛЛЮБЕИМ И ЧУТЬ БЫЛО НЕ СЫГРАНА
      НАША СВАДЬБА, А В ИТОГЕ САРЫКЕЙНЕК
      ОКАЗАЛАСЬ В ОБЩЕЖИТИИ
      На этот раз мы сидели и пили чай не в доме, а во дворе. Прямо на земле Гюллюбеим-хала расстелила палас, накидала подушек... Вот так и сидели мы на свежем воздухе, под орешником, листья которого по весне издавали резкий, волнующий ардмат.
      Вечерело. Гюллюбеим-хала включила свет, и от света, падающего на палас, на орешник, на дворик, все вокруг выглядело странно, необычно: и листья, освещенные так ярко, что видны были жилки на них, и неестественно длинные тени, черные, уходящие куда-то в ночь.
      Гюллюбеим-хала хлопотала на веранде, время от времени принося очередную вазочку с еще одним сортом варенья,- большая она мастерица варенье варить. Вот так весь день на ногах. Неустанно бегает она по хозяйству. А как любит Сарыкейнек и меня! Как расхваливает! Послушать ее - так лучше нас нет на свете... Славная старушка! Вот бы и вправду она всегда жила с нами. И деятельная, и добрая. Не стонет, не причитает, как иные матери, что ее позабыл-позабросил родной сын. А когда заходит о нем разговор, то, не роняя чувства собственного достоинства, она говорит: "Лишь бы здоров был... И вам всем желаю здоровья!"
      Вот так мы сидели. А надо сказать, что весна в наших горах отличается особым непостоянством. То стоит распрекрасная тихая пора, цветут маки в низинах, а то вдруг как хлынет дождь сплошной стеной, как загремит-загрохочет в небе, да так близко, что кажется - можно рукой достать до молнии...
      Вот и сейчас внезапно, как по команде, зашумел орешник над головой. Поначалу тихий и порывистый ветер, упав сверху, с гор, на глазах набирал силу. Смолкли птицы. Небо мигом потемнело, исчезли звезды. От порывов ветра закачалась электрическая лампочка на шнуре, и от этого вокруг тревожно зашевелились тени, все стало как-то неопределенно и зыбко.
      - Вставайте! Быстро! - крикнула Гюллюбеим-хала, торопливо хватая самовар с заварным чайником. - Сейчас польет!
      Не успела Сарыкейнек собрать стаканы, а я свернуть палас, как первые крупные капли застучали по земле. И - хлынуло! Казалось, небо обрушило на землю разом все свои запасы дождя. В один миг все вокруг превратилось в сплошные потоки - шумя и пенясь, вода низвергалась с крыш, неслись неожиданно образовавшиеся здесь и там широкие, в арык шириной, ручьи, через которые уже было не переступить. А на небе грохотало, поминутно сверкала молния... Когда я был маленьким, во время таких вот гроз покойная бабушка - мир праху ее! говаривала, что, дескать, это ангелы скачут по облакам на волшебных конях с серебряными копытами - оттого и искры, и гром; вот сейчас погарцуют-поскачут, разгонят тучи копытами и выглянет солнышко. .. Когда она это говорила, я представлял себе скачки, которые время от времени устраивались в наших местах. Я их любил. И оттого майские грозы не были мне страшны...
      Перебросив свернутый палас через плечо, я кинулся под навес. И остановился. Что такое? На моих глазах домик Гюллюбеим-халы стал оседать, крышу перехлестнул селевой поток, густая вязкая грязь потекла по стенам. Со стуком разорвавшейся бомбы лопнула электрическая лампочка на веранде, и все вокруг погрузилось во мглу. Дождь разом, как по команде, прекратился, в образовавшуюся на небе промоину выглянула луна, и в ее свете нам предстала неприглядная картина. Одной стороны дома, той, что примыкала к горе, не стало. На наших глазах крыша накренилась и обрушилась с грохотом. На месте домика Гюллюбеим-халы осталась груда обломков.
      А через минуту небо снова было чистым, еще ярче светили звезды на небе. Месяц освещал ровным спокойным светом мокрые сады, отражался в образовавшихся вокруг многочисленных лужах. Птица "иса-муса" сначала робко цвиркнула раз-другой, и вот уже пела, словно и не было ливня, селевого потока. Так и хотелось поддаться этой идиллии, если бы... если бы не груда обломков перед глазами. Вот они!
      Сбежались соседи. Общими усилиями мы разобрали завал из камней, черепицы, пытаясь найти что-нибудь уцелевшее в жидкой грязи. Но увы... Спасти удалось совсем немногое. Из съестного погибло все - запасы муки, лука, картошки... Но разве об этом сейчас думала старушка, плача горючими слезами возле своего разрушенного жилища?!
      Ночь мы коротали у соседей, а наутро узнали, что сель обрушился на проведенный совхозом по склону горы арык, стены арыка не выдержали и обрушились, причем именно над домиком Гюллюбеим.
      Гюллюбеим-хала имела непосредственное отношение к стройке, работала тестомесом в небольшой пекарне при столовой. И в тот же день, предварительно все обдумав и прикинув на бумаге, мы с Сарваром явились к Джамалу-муаллиму с идеей. Силами бригады, с помощью односельчан построить для Гюллюбеим-халы новый дом. Разумеется, во внеурочное время. Единственное, что нам нужно было, - это строительные материалы...
      Джамал-муаллим тут же при нас позвонил директору рудника, и в течение минуты вопрос был решен.
      - Дело это, конечно, благородное, - сказал он, прощаясь с нами. - Только, ребята, пусть это будет не в ущерб стройке, ладно?
      - Ладно.
      - Договорились
      - Конечно же! На этот счет будьте спокойны. Мы были рады, что дело уладилось так быстро. Ну, а как обрадовалась нашей помощи Гюллюбеим-хала! Где ей своими силами новый дом поднять?!
      Постройку можно было начинать хоть сегодня. Но прежде следовало решить, как будет выглядеть этот новый дом.
      - Пусть он будет таким, каким был, - сказала старушка.
      - В точности таким? - переспросил я.
      - В точности, - подтвердила она. - Таким, каким поставил его когда-то сельский каменщик, имя его, помнишь,- она обратилась ко мне, - вырезано у входа в дом...
      Да, конечно. Этот камень со стершейся арабской вязью, означавшей по традиции время постройки дома и имя строителя, мы откопали в развалинах.
      Прораб, молодой инженер, которого мы захватили с собой, рассмеялся.
      - Тетушка, - сказал он, - да какой смысл слепо копировать то, что когда-то было. Ведь сейчас строят иначе. Лучше. То есть нет, - поправил он сам себя,- в смысле качества мы можем многому поучиться у древних. Я имел в виду другое. Сейчас планировка домов удобнее, проще... Разве не так?
      Гюллюбеим-хала согласно кивнула головой:
      - Это верно. В современных домах жить удобнее, но... а как же память? Ведь так хочется, чтобы что-то напоминало мне старый дом... Дом, в котором я прожила всю жизнь!
      Я предложил простой выход: в своде двери на видном месте заложить камень из старого дома. Тот самый, на котором начертано имя строителя. Ну, а сам новый дом выстроить попросторнее старого, с окнами на все четыре стороны, разумеется - пошире прежних. И полы не земляными должны быть, как раньше, а деревянными, крашеными. А крышу мы решили выложить черепицей. Как и была. Так, чтобы снаружи дом напоминал прежний. Выделить черепицу нам обещали в совхозе. И заодно обещали углубить на метр дно того злосчастного арыка над домом Гюллюбеим-халы, который и явился причиной катастрофы. Ведь сколько на своем веку повидал дом Гюллюбеим-халы дождей, ветров - выстоял. Пока не провели этот арык сверху. Вырыли тяп-ляп...
      Ну, а пока нужно было временное пристанище. И тут нам помогло то, что односельчане Гюллюбеим-халы в прошлом занимались скотоводством. И почти у каждого крестьянина здесь имелся солидный запас войлока.
      Пока мы решали, как быть с новым домом Гюллюбеим-халы, односельчане прямо во дворе, под орешником, где мы сидели в тот злополучный вечер, .разбили палатку. Мы вошли, нагнув головы, внутрь, и в нос нам ударил крепкий запах прокаленной на солнце пыльной шерсти, кислого молока, кизячного дыма... Этот запах пробудил во мне далекие, смутные воспоминания детства: холодный ключ бьет неподалеку от нашего шатра на эйлаге, вода приятно студенит рот; холеные жеребцы носятся по поляне, усыпанной маками, и от избытка сил взбрыкивают задними копытами, разбрасывая комья сырой после недавно прошедшего ливня земли... Уж не знаю, было ли это в действительности со мной или мне это рассказывала бабушка - о старом житье-бытье, когда наши предки вели кочевой образ жизни, полный тяжелого труда и житейских неудобств, но не лишенный поэзии истинной простоты, близости к природе...
      Одна из войлочных плит в палатке имела несколько отверстий, откуда пробивались внутрь узенькие лучики света; я подошел поближе, вгляделся - края отверстий слегка обуглились, обгорели. От костра. Или, может, то были следы от пуль? Очень может быть! Мало ли в каких переплетах побывал на своем веку этот старый войлок? Наверное, повидал и перестрелки, горячую удаль молодцов - тех, которые среди ночи могли вскочить по тревоге на спину сонного скакуна, и, взбодрив его ударом голых пяток, помчаться в ночь.
      - Э-эх, - сказал Зейнал, рассматривая со мной загадочные дырочки в войлоке. - Вот были времена, а! Времена истинных мужчин. Смелых и решительных... Не то что сейчас... - Он попробовал развить свою мысль, но, не найдя нужных слов, махнул рукой.
      А я вновь, в который раз, подумал: ну что мужского есть в нашем, например, шоферском деле? Шоферами могут быть и женщины. Вон в лесхозе девушка по имени Саяд ездила по тем же кручам, что и мы. И что же? Хуже ездила? Нет, я этого не сказал бы. Быть может, в моторе разбиралась не так, как мы? Тоже нет. Однажды я видел, как она помогла завести заглохшую машину Эльдара. Эльдар больше часа бился, а тут Саяд подъехала. Подняла капот, покопалась несколько минут. И на тебе - мотор завелся. Эльдар стоял рядом, хлопая глазами, и от растерянности, что девушка ему нос утерла, даже поблагодарить забыл. Да, было когда-то в шофере что-то от космонавта наших дней, было! Редкая профессия, кожаная куртка, защитные очки. Пробеги через пустыни. В газетах помещали фото отважных "мастеров баранки" - так, наверное, писали тогда газетчики? В те времена шоферская профессия была истинно мужской, А сейчас... Сейчас - нет, не то!
      ... Каждый день после работы вместе с Сарыкейнек, Сарваром, Зейналом, Эльдаром, еще двумя ребятами - каменщиком и плотником (время от времени еще кто-нибудь подключался, приходил на "подхват", как мы говорили) - в поте лица трудились над новым жилищем нашей Гюллюбеим-халы. Работа шла споро. Сознание того, что мы делаем доброе дело не по принуждению, а по доброй воле, как бы подхлестывало нас. В нашем народе, как и, насколько я знаю, у других народов тоже, испокон веков существуют традиции такой коллективной помощи. Сельчане всем миром строят кому-то дом - молодоженам или погорельцам, - косят сено для коровы многодетной солдатки, старой одинокой женщины. Так что наши нынешние социалистические субботники имеют, по существу, глубокие народные корни... Надо ли говорить, что руководителем и вдохновителем - хотя особо вдохновлять ребят и не нужно было! - в этих "субботниках" ребята считали меня. Они даже прозвали меня шутливо - "безбородый аксакал" и то и дело обращались ко мне: "О безбородый аксакал, как нам быть - песка не хватает!" Или: "Распорядись насчет досок, почтенный аксакал, досок нет!"
      Как был разрушен домик Гюллюбеим, так же быстро он был и возведен заново. Светлый, красивый дом, крытый новенькой черепицей, - лучше прежнего. Старый щербатый камень с надписью старым азербайджанским алфавитом стал на то место, где и был прежде, - над дверью. И теперь - в окружении светлого свежеотесанного камня - даже смотрелся лучше. Как аксакал в кругу молодых домочадцев.
      Два наших товарища-маляра хорошенько побелили стены и потолки. Дом постоял день-другой с распахнутыми окнами - чтобы побелка высохла. И вот уже мы торжественно вводим Гюллюбеим-халу - я держу ее за одну руку, Сарыкейнек за другую - в ее новый дом. Рядом с домом мы построили летнюю кухоньку и небольшой сарай - для живности, нехитрого крестьянского инвентаря. Без такого сарая на селе дом не дом.
      Многое из этого инвентаря, всю кухонную посуду подарили соседи Гюллюбеим-хале. На новоселье. Ну а мы... Мы тоже преподнесли ей подарок тюлевые занавески. Словом, все закончилось лучшим образом. И даже районная газета сообщила о нашем поступке в корреспонденции под заголовком, длинноватым, но точным: "Добрая традиция уважения к старшим не отмирает!" А несколько дней спустя Сарыкейнек во время обеденного перерыва отозвала меня в сторонку и взволнованным шепотом сообщила:
      - Вчера знаешь Гюллюбеим-хала что сказала. Играйте, говорит, свою свадьбу с Валехом и приходите жить ко мне. До получения квартиры или насовсем... Вы, говорит, все равно что мои дети. Не стесняйтесь... У нас с вами общий дом! Вы его построили для меня, вам в нем и жить... Прямо так и сказала!
      "А что - подумал я, - предложение дельное. И главное - предложено от души". Я это знал.
      - И что ты ответила?
      - Сказала, поговорю с Валехом. Разве я могу без тебя решать вопрос, касающийся нас двоих?!
      Я подумал минуту-другую, спросил - скорее чтобы лишний раз проверить самого себя:
      - Искренне она нам это предлагает? Или как в том анекдоте: пригласил Молла Насреддин путника к себе в дом, тот пошел следом, спрашивает - куда лошадь привязать? Молла и отвечает - к моему длинному языку. Не скажет ли то же самое нам и Гюллюбеим-хала потом? Быть может, она сделала это предложение нам из вежливости или, точнее, из чувства благодарности...
      - Ты что! - удивилась Сарыкейнек. - Да конечно же предложение Гюллюбеим-халы совершенно искренне. Сам знаешь!
      Да, я знал. И что там ни говори, а в житейских делах женщины мудрее нас, мужчин.
      - А ты сама как считаешь?
      Сарыкейнек посмотрела мне в глаза и ответила:
      - Надо соглашаться. Да побыстрее. Сколько можно тянуть со свадьбой? И Гюллюбеим-хале с нами будет лучше. - Сарыкейнек еще раз посмотрела мне в глаза проницательным и одновременно преданным взглядом и закончила: - Да что я тебе все это говорю. Ты сам прекрасно знаешь!
      - Хорошо, - сказал я. - Передай: мы согласны!
      Мы крепко обнялись и минуту-другую стояли, позабыв обо всем на свете. Впрочем, не обо всем, вру. Мысль о том, что наша свадьба скоро может состояться, ни на секунду не вылетала из головы, билась в висках. "Скоро свадьба!.. Скоро свадьба!.. Свадьба!.."
      А потом мы сели и в который раз стали прикидывать, что нам нужно для свадьбы. Сколько гостей позовем, то да се - все это было не раз обговорено. Все мы практически давно решили. Но если представилась возможность- отчего не поговорить снова, не сделать себе приятное?!
      - На музыкантов не тратьтесь, - сказала Гюллюбеим-хала. - Мой двоюродный брат ашуг, живет в соседнем районе. Стоит позвать, тут же приедет... Он всегда говорит: на свадьбе твоего сына сыграю. А я и скажу: сыграй на свадьбе моей дочери. - И старушка ласково посмотрела на Сарыкейнек.
      Мы долго сидели, обсуждая все в деталях. Но... Не везет так не везет.
      На следующий же день - мы собрались уже покупки делать к свадьбе! - село облетела новость: к Гюллюбеим-хале вернулся ее блудный сын! Вот так - взял да приехал. Выбрал момент! Все эти годы шлялся бог знает где, даже писем не слал. А тут - объявился, хромой черт его принес! Будто специально выждал случай своим приездом учинить кому-то пакость!
      А впрочем, что это я!.. В пылу обиды я не сразу сообразил, какая для Гюллюбеим-халы это, должно быть, радость. Как-никак родной сын!..
      Вечером после работы мы с Сарыкейнек зашли поздравить ее. Она так и светилась от счастья! Тут же был и виновник торжества. Плотный, белолицый малый с довольно красивыми, правильными чертами лица. Он был одет в модную тройку из дорогой ткани. На руке поблескивали электронные часы. Вид у него был самодовольный, уверенный. Как я глянул на него, так он мне сразу не понравился. Если бы завтра выяснилось, что он ограбил государственный банк и бежал, я бы ничуть не удивился. Что-то фальшивое, чрезмерное было во всем его облике: и в одежде, и в улыбке, и в манере держаться. Даже в девичьей нежной коже.
      Разумеется, я не стал делиться своими впечатлениями с Гюллюбеим-халой. Судя по всему, она забыла обо всем на свете, в том числе и о сделанном нам накануне предложении, а потому не сообразила, что неожиданный приезд ее сына, мягко говоря, нарушил наши с Сарыкейнек планы. (Недаром говорят: сама по себе радость хороша, но от радости человек глупеет!)
      Когда мы оказались на улице, я сказал Сарыкейнек:
      - Ну и тип! Откуда только свалился он на нашу голову!
      - Зачем ты так? - с присущей ей мягкостью возразила Сарыкейнек. - Сын вернулся к матери, что в этом плохого? Нельзя думать только о себе.
      - Уж не приглянулся ли он тебе?! - Когда я разозлюсь, меня трудно остановить. - Как-никак белолиц и на руке электронные часы. Не то что мы, сельская шоферня.
      - При чем здесь он и его часы? - От обиды у Сарыкейнек даже слезы выступили на глазах. - Не о нем речь, я о Гюллюбеим-хале, как ты не понимаешь?!
      - Нет, ты прямо скажи. Если этот подлец тебе понравился, то... - Уж не знаю, что я имел в виду, но язык уже не повиновался мне.
      Сарыкейнек остановилась, посмотрела молча на меня, и в ее глазах я увидел столько боли, что на мгновение мне сделалось не по себе.
      Но на меня нашло. Я продолжал говорить ей какие-то глупые, обидные, несправедливые слова. Говорил, говорил... Ничто не могло остановить меня.
      Глава четвертая
      ПРО МУЖЧИНУ, КОТОРЫЙ НА МАШИНЕ ОХОТИЛСЯ ЗА ДЖЕЙРАНАМИ
      Неожиданная размолвка с Сарыкейнек поразила меня в самое сердце. Между нами бывало всякое, но никогда мы так не ссорились прежде, ни разу не обидел я ее недоверием. А тут словно бес вселился в меня.
      И всему виной этот тип! Я вспомнил его самоуверенное, красивое лицо, его девически белую кожу, манеры городского человека, оказавшегося в деревенской малокультурной среде... Я вспомнил, что он явился в отчий дом не с пустыми руками: когда мы вошли, он разбирал содержимое большого кожаного чемодана швырял на стол отрезы, связки каракулевых шкурок, какие-то пакеты, свертки. У его ног стояла еще пара чемоданов... Мы с Сарыкейнек замешкались на пороге Гюллюбеим-халы в комнате не было, когда мы вошли. Он, глянув в нашу сторону, широким жестом хозяина пригласил внутрь и тут же, повернувшись к нам спиной, продолжил свое занятие. На стол полетели еще свертки, пакеты, женские туфли и прочее - до тех пор, пока не опустел последний чемодан. Только тогда он поздоровался с нами за руку. Причем руку Сарыкейнек задержал в своей руке и какое-то мгновение пристально всматривался в нее. Не без удивления, как мне показалось. Провинция, глухая деревня, и на тебе - красивая девушка! Так, повторяю, мне показалось. Но тут в комнату вошла Гюллюбеим-хала и своим появлением положила конец неловкой сцене.
      Нет, не зря я вспылил. Этот тип вроде и на самом деле "положил глаз" на Сарыкейнек, надо было увести ее с собой. Я представил, что вечером Сарыкейнек вернется к себе домой, к Гюллюбеим-хале, будет сидеть за одним столом с этим ее сыночком, разговаривать, пить чай, и мне сделалось не по себе. Чуть было на крутом повороте не скинул машину с горы. Так меня разобрало!
      А тут - до каменного карьера оставалось меньше километра, мы спустились уже вниз, - вижу, по равнине навстречу нам мчится "ГАЗ-69", поднимая клубы пыли. Гонит перед собой стадо джейранов в несколько десятков голов. Вот это да!.. Газик знай себе набавляет скорость, расстояние между ним и джейранами сокращается, а из-за брезента кузова, вижу, торчит дуло ружья. Что такое?! А тут - арык. Джейраны перелетели через арык, а машина, взвизгнув тормозами, остановилась, развернулась и устремилась в объезд. К мосту. Решение пришло само собой. Я газанул изо всех сил, влетел на мост первым и нажал на тормоза. Мой "КрАЗ" застыл как вкопанный.
      - Что случилось? - подбежали ко мне товарищи. Я кивнул им в сторону удаляющихся джейранов, а сам поднял капот и стал копаться в моторе. Тут и газик подоспел.
      - Эй,- окликнул меня шофер газика, высунув голову из кабины, - ты чего стал?
      Я не ответил. Молча продолжал копаться в моторе, потом вытер тряпкой и без того чистое ветровое стекло и только после этого завел машину. Тронул ее с места и угрожающе двинулся на газик. Газик торопливо дал задний ход, отъехал в сторону, остановился. И тут из него пулей выскочил шофер, вспрыгнул на подножку моей машины.
      - Ты чего хулиганишь?! - заорал он. - Чего загородил дорогу, спрашиваю?!
      Я посмотрел на его худое, обросшее щетиной лицо, на искривившийся в крике рот и ничего не ответил.
      - Тебя спрашиваю, э-э!
      Я опять смолчал.
      - Он что, немой? - уже скорее озадаченно, чем гневно, спросил шофер газика у моих товарищей.
      Ребята рассмеялись.
      Шофер газика отошел, оглянулся назад, и тут мы увидели, что к нам, смешно семеня, катит коротконогий плотный мужчина с ружьем в руке. При виде "хозяина" шофер снова воспрял духом и взвился перед нами:
      - Заткнитесь! Вы знаете, с кем имеете дело?!
      Коротконогий не дал договорить своему шоферу, отстранил его в сторону, как ненужный предмет, подошел к моей машине:
      - Послушай, удалец... - Он сделал паузу и глянул на меня в упор. - Чего это ты, удалец, дорогу перегородил, а?!
      Я спрыгнул вниз, как бы оправдывая его обращение ко мне - "удалец", и хладнокровно ответил:
      - Я не вообще дорогу перегородил, а перегородил дорогу тебе. Именно тебе. Понял?
      Коротконогий от такой моей откровенности отпрянул назад, но тут же наскочил снова:
      - А позвольте узнать - почему?
      Ага, подумал я, перешел на "вы". То-то! Наглость по природе трусовата, когда ей даешь отпор, тает, как снег в горсти.
      - А потому, что охотиться на джейранов нельзя! Или у вас есть лицензия на отстрел?
      - Лицензия? - озадаченно переспросил коротконогий и вдруг сорвался на крик. - Какая еще лицензия?! Ты чего дурака валяешь? Тебя что, сторожем к джейранам поставили? Отвечай!
      Совсем близко я видел его сверлящие глаза, которые мгновенно покраснели, налились кровью, и весь он, набычившись, стал вроде бы крупнее, массивнее, обрел эдакую львиную стать - хочу казню, хочу милую! Встретишь такого где-нибудь в коридоре управления - идет, живот выпятил, на встречных не глядит. Уверен: уступят дорогу! Сообразят: не простой смертный идет, а человек, занимающий должность. Пусть маленькую, но должность.
      - Отвечай! Чего молчишь? - орал мужчина.
      - Машину вам зачем дало государство? Чтобы вы на ней охотились на джейранов, да?! -заорал и я в ответ.
      И без того я был зол с утра. А тут еще этот самодовольный начальничек с его охотничьим азартом. В мгновение ока перед глазами вновь возникло красивое, сытое, самоуверенное лицо сыночка Гюллюбеим-халы. Вроде - что общего у него с этим коротконогим мужчиной? И все же что-то их роднило. Что именно? Наглость? Самоуверенность? Быть может...
      А настырный человек вдруг кинулся на меня. Я увернулся, он чуть было не упал. И тут уж, не знаю как, мой кулак врезался в его мягкий, жирный живот. Мгновение - и мужичок оказался в арыке.
      Взбешенный, я схватил и его шофера за грудки, собрался послать и его следом за начальником, но, глянув вблизи на его жалкие, впалые, давно не бритые щеки, опустил на землю.
      - Э-эх, да эдак он, глядишь, потонет! - весело воскликнул Эльдар. - А ну, на помощь!
      Арык был неглубок, но стенки его круто обрывались вниз, были голы - ни травинки, ни кустика, чтобы уцепиться.
      Коротконогий барахтался в арыке, цеплялся за берег, пробовал выбраться, помогая себе ногами, но ноги скользили по глинистой стенке, срывались, и он снова с головой уходил под воду, пуская пузыри.
      - Эй, шляпа уплыла! - закричал Зейнал.
      Шофер газика суетился на берегу, не зная, то ли ему бежать за уплывающей вниз по течению соломенной шляпой, то ли вытаскивать начальника.
      - Помоги! - хрипел коротконогий. - На!
      И мы увидели торчащее из воды дуло ружья: каким-то образом во всей этой заварухе коротконогий не потерял своего ружья, не выпустил из рук.
      Шофер ухватился за дуло, потянул к себе, но, поскользнувшись, выпустил его. Коротконогий с шумом свалился в воду. Исчез с головой. Вынырнув, он выплюнул воду и заорал на шофера благим матом:
      - Ты чего это, скотина, отпустил?!
      Шофер в ужасе залопотал что-то в свое оправдание. Но Сарвар отодвинул его.
      - Давай сюда, - сказал он. - Довел своего шофера до того, что в нем душа еле держится, а теперь хочешь, чтобы он тебя вытащил... Давай, говорю, протяни свое ружье!
      - Гляди, осторожно! - крикнул Сарвару кто-то из ребят. - А ну как ружье на взводе. Еще выстрелит!
      - Нет, нет, не заряжено! - Коротконогий испугался, что Сарвар передумает его вытаскивать.
      Эльдар взялся за Сарвара, Зейнал за Эльдара. Стали тянуть!.. Ох и упитан же был этот коротконогий! Глядя на их усилия, я рассмеялся от души.
      А коротконогий уже стоял на земле. С него ручьями стекала вода. Вид у него был комичный. Однако, выбравшись на землю, он тут же со злостью накинулся на своего шофера:
      - Недотепа! Дурак!
      Сарвар выступил вперед и закрыл дрожащего от страха парня.
      - Ну, будет! - сказал он. - Чего пристал к человеку?
      И тут коротконогий отступил назад, присел и выставил ружье:
      - Руки вверх! - взвизгнул он. - Ни с места! Сговорились? Снюхались между собой, шоферье?!
      Это словечко - "шоферье" - так и полоснуло меня по сердцу. Я пошел на коротконогого.
      - Не подходи! Убью! - вопил коротконогий. - Оно заряжено. Я обманул вас. Оно заряжено.
      Он отступал передо мной, но его глазки горели сумасшедшим огнем; казалось, и вправду сейчас он нажмет курок и разрядит ружье мне прямо в грудь. В упор. Но я шел, шел на него, не испытывая страха. Мне было наплевать, выстрелит ли его поганое ружье или нет. Я ненавидел этого мерзкого человека, этого хама. Пусть ружье выстрелит. Я все равно успею удушить его. Схватить мертвой хваткой за грудки и вместе - в арык!
      Я шел на него и, когда коротконогий остановился на краю арыка и в страхе обернулся, выхватил у него ружье.
      - Не бросай! - крикнул Сарвар, заметив мое движение. - Сдадим ружье в милицию, составим акт... -. И, уже обращаясь к коротконогому, хладнокровно, с издевательским педантизмом в голосе, стал объяснять: - Дело в том, уважаемый, что охота на джейранов запрещена- это раз. Тем более варварским способом, к которому прибегли вы, - на машине. Два.
      - Какое это имеет значение - на машине или без? - слабо пробовал возразить коротконогий.
      - Большое, - с тем же хладнокровием пояснил Сарвар. - Охоту следует отличать от промысла, от массового истребления зверей. Наши предки выходили на поединок со зверем даже без ружья. С копьем и стрелами. Это была честная схватка... Да, но вы перебили меня, любезный. Так вот, значит, вы подняли ружье на нашего товарища - это три...
      - Оно не заряжено! - воскликнул коротконогий.
      - Не знаю... Не имеет значения...
      - Как не имеет? - воспрянул духом коротконогий. - Мы сейчас же проверим. Это важно, что оно не заряжено...
      Он опасливо подошел ко мне, неуверенно протянул руку за ружьем: он явно трусил.
      - Единственно, что нам остается выяснить, - вашу личность, - продолжал Сарвар. - При составлении акта вы все равно назовете свою фамилию. Кто вы? Отвечайте!
      - Товарищ Хыдыров - уважаемый в районе человек, - со слащавой улыбкой выступил вперед шофер. - Он... - Коротконогий сделал шоферу страшные глаза, но тот в пылу угодничества не заметил этого и закончил с пафосом: - Он директор мясокомбината.
      Ну, тут ребята схватились за животы. Эльдар, обессилев, даже присел на землю.
      - Ой, не могу! - стонал он. - Значит, говядина да баранина приелась, потянуло на мясо джейрана?! - И он снова схватился за живот.
      Не утерпел и я, ухмыльнулся. Глядя на нас, хмыкнул и сам товарищ Хыдыров. Выглядел он сейчас жалко, по глазам его было видно - он жалел уже, что затеял весь этот скандал.
      - Знаете что, ребята, - сказал он, когда смех стих. - Ну, виноват я. Вы меня наказали. Меня...
      - Ответственного работника, - вставил его шофер; он, кажется, был единственным, кто так ничего и не понял в происшедшем.
      - Искупали в арыке, - продолжал коротконогий, бросив на своего шофера очередной испепеляющий взгляд. - Верните мне ружье, и разойдемся по-хорошему. Я не видел вас, вы не видели меня.
      - Таких, как вы, судить мало! - воскликнул я. На смену минутной жалости пришла новая волна злости к этому человеку. - Такие, как вы, всегда выходят сухими из воды, -я кивнул в сторону арыка.
      - Зачем судить? - смиренно спросил Хыдыров.- Разве меня вы не наказали уже? В порядке самосуда,- и он повернулся в сторону Сарвара. - Сынок, - сказал он ему, - ты, я вижу, старший среди них. Образумь их. Особенно вот этого, горячего, - он кивнул в мою сторону. - Ведь если дойдет до жалоб, то и мне есть что написать, уж поверьте моему опыту! Верните мне ружье, и я уеду. Без каких-либо претензий к вам.
      - Верни ему ружье, - сказал Сарвар. Потом подошел, сам взял у меня ружье и отдал коротконогому.
      - Ты тоже хорош, - сказал он мне, когда машина Хыдырова скрылась за поворотом. - А если бы он утонул?
      - Туда ему и дорога, - мрачно ответил я. - Терпеть не могу людей, которые думают, что все окрест принадлежит им, что они могут совершить любое беззаконие, и это сойдет им с рук... Напрасно мы его отпустили!
      - Мы знаем, кто он. Нас много как свидетелей. - Сарвар помолчал. - Ничто не мешает нам заявить хоть сейчас куда следует. А впрочем... - Подумав, он махнул рукой. - Мы тут каждый день ездим. Едва ли он решится еще раз на браконьерство...
      В тот день мы сделали еще несколько рейсов на карьер. И нет-нет, перед моими глазами оживала сцена того, как я иду грудью на ружье этого Хыдырова, а он кричит: "Убью!" - и как звериной злобой горят его глаза... Что-то в нем и вправду было звериное. Дикарское. Он дикарь и есть, раз не может преодолеть свою гнусную страсть к охоте на животных, находящихся под охраной государства, да еще прибегая к запретным способам!..
      Но все эти мои мысли вылетели из головы, когда вечером я подошел к Сарыкейнек. Подошел как всегда, привычно. И вдруг - как молнией ударило вспомнил. Мы поссорились! Причем виноват я!
      - Ты прости меня, - обнял я -ее, - ведь я совсем не хотел обидеть тебя ревностью или недоверием. Просто... на душе так тяжко было, что с нашей свадьбой опять не вышло! Вот я и сорвал злость на этом парне и на тебе. Ты не сердишься?
      - Нет, - Сарыкейнек покачала головой, но головы не подняла: значит, еще сердилась.
      Я прижал ее к себе. И так, обнявшись, мы долго шли по единственной в нашем поселке улице.
      Я рассказал Сарыкейнек о сегодняшнем происшествии - как швырнул незадачливого охотника в арык и как все мы потом вытаскивали его оттуда... Сарыкейнек прыснула в ладошку. Помолчала.
      - Знаешь, мне надо съехать от Гюллюбеим-халы, - сказала она, подняв голову и посмотрев мне прямо в глаза. - Неудобно под одной крышей. Взрослый сын... Она не договорила. Но я понял ее.
      Я и сам собирался ей это предложить, но боялся, как бы она не восприняла это как очередное проявление моей ревности.
      - Умница! - Я еще крепче прижал ее к себе. - Давай прямо сейчас зайдем к Джамал-муаллиму. В женском общежитии, кажется, освободились места...
      Мы тут же зашли к начальнику стройки. И все мигом уладилось.
      Видно, кончилась у нас полоса неприятностей. Началась полоса удач.
      Наши общежития разделял общий двор. И по забавному совпадению - бывает же такое! - окошко комнаты Сарыкейнек оказалось прямо напротив моего окна. Точь-в-точь напротив! Так что, проснувшись, мы могли обмениваться приветствиями.
      - Знаешь, Валех, здорово, что я перешла в общежитие!- говорила Сарыкейнек. - Мы с тобой теперь не разлучаемся. И с девушками мне веселее...
      А через несколько дней в столовой к нам подошла Гюллюбеим-хала.
      - Ну, как ты, детка? - спросила она Сарыкейнек. - Неужто не соскучилась в этом твоем общежитии? Неужто совсем позабыла меня, одинокую старуху?
      - Какая ж вы одинокая? У вас сын! - не утерпел я.
      - Сын... Да... - Старуха помолчала. - Что сын? Не сегодня завтра уедет. И Гюллюбеим-хала по неизменной своей привычке не стала развивать эту тему, улыбнулась. - Неверной ты оказалась, Сарыкейнек, ой, неверной!
      - Так ведь сын ваш приехал. Тесно стало.
      - В тесноте, да не в обиде. В одной комнате он, в другой мы с тобой... Старуха помолчала и с тяжелым вздохом закончила: - Вы хоть заходите. А то проснулась я сегодня, глянула туда, где обычно спала моя дорогая невеста, она погладила Сарыкейнек по спине, - и как увидела пустое место, чуть не заплакала. Привыкла ведь я к тебе, как к родной...
      Гюллюбеим-хала попрощалась с нами и пошла прочь. А Сарыкейнек бросилась мне на грудь и неожиданно разрыдалась.
      - Чего ты, глупая?
      - Жалко ее. Она добрая и не виновата, что у нее такой сын, - захлебываясь слезами, зачастила Сарыкейнек. - Зря я ее бросила...
      - Да никто ее не бросал. Успокойся, ради бога. - Пальцем я вытер слезы на ее щеках. - Ну, успокойся же.
      Она нашарила в моем кармане платок, приложила к лицу.
      - И нос, нос утри, - сказал я голосом, каким обычно говорят с детьми.
      Она рассмеялась. Эта неожиданная смена ее настроения всегда удивляла и поражала меня. Поистине в природе женского характера есть что-то детское.
      - Подожди, я сейчас, - сказала она смеясь. Быстро выскользнула из моих объятий, и через минуту прибежала со свежим носовым платком. Своих носовых платков она не носила - в платье, в жакете у нее никогда не оказывалось кармана, куда бы можно было положить платок, вот она обычно и совала свой платок мне.
      - Пошли?
      - Пошли.
      Мы опаздывали на работу и потому побежали, взявшись за руки. Поначалу я стеснялся брать ее за руку - взрослый человек как-никак, но Сарыкейнек это очень нравилось, и мне ничего не оставалось, как подчиняться ей.
      Она вдруг остановилась. Приподнялась на цыпочки и поцеловала меня в губы.
      - Иди, - шепнула она, - тебя, наверное, товарищи заждались. Ну, а я полезу на свою каланчу, - и она кивнула на висящую над нами громаду крана.
      - А-а, смотри не скучай, - неожиданно вырвалось у меня.
      Это было что-то новое. До этого только Сарыкейнек высказывала свое беспокойство, опекала, призывала к осторожности. Неужто и я заразился тем же?
      - Ага, не буду, - сказала она шепотом. По ее глазам я увидел, что ей понравилось мое неожиданное беспокойство за нее. - А ты машину не гони!..
      .. .Когда мы, загрузив машины камнем, возвращались назад, еще издали я увидел ее красную косынку в кабине крана. Опять наблюдает за тем, как мы берем последний поворот перед поселком? Я улыбнулся. И почувствовал, что, не будь ее тревоги, я бы потерял в этом мире что-то чрезвычайно ценное, дорогое. Я вел машину на эту красную косынку точно так, как хрестоматийный караванщик Абудуда Меири держался солнца... Мне казалось, что я еду на красную косынку, на мое солнце, целую вечность. Сотни, тысячи лет. Все еду.. еду...
      Джейраны, - наверное, те самые, за которыми гнался вчера на машине коротконогий, - мирно паслись внизу на усеянной маками солнечной поляне. Они были далеко, оттого и не боялись нас. Но мне почему-то верилось, что они не боятся нас по другой причине: знают, что это мы накануне спасли им жизнь!.. Глядя на этих джейранов, на широкий простор, открывающийся отсюда, с гор, - на поля, на речку, серебристой полоской тянувшуюся вдаль, - я почувствовал какой-то радостный простор в своем сердце. Свою слитость со всем, что вокруг... Боже, как красив этот мир!
      .. .Когда мы после работы ужинали, я глаз не мог оторвать от Сарыкейнек. Машинально шарил вилкой в тарелке, а глаза... Глаза, помимо моей воли, все смотрели и смотрели на любимую.
      - Ты что так смотришь? - В голосе Сарыкейнек были лукавство и радость.
      - Да вот пытаюсь понять, как такая красивая девушка полюбила меня.
      - Не верю.
      - Во что не веришь?
      - В то, что ты так думаешь.
      - Почему?
      - Потому что - где сары кейнек (здесь она употребила свое имя в значении "иволга") и где сокол! . .
      Я впервые говорил о красоте Сарыкейнек. Объяснять любимой на словах, за что ее любишь, - ну разве не глупо?!
      - Брось ты! - смутившись, резко сказал я. - Что это еще за "иволга" и "сокол".
      Но она рассмеялась в ответ и потянула меня за руку:
      - Вставай, пошли... - И шепотом, чтобы никто не услышал, добавила: - Сокол мой! На улице я спросил:
      - Хочешь отдохнуть?
      - Устал?
      - Нет.
      - И я. В такую ясную погоду лучше погулять.
      Выйдя из поселка, пошли к реке. Солнце опускалось за снежную вершину; яркие маки, зеленые травы, колышущиеся от легкого ветерка, радовали глаз. А рядом была Сарыкейнек. Мы слышали дыхание друг друга. Внезапно я, повторив нашу обычную шутку, поднял на руки Сарыкейнек и побежал к реке. Я ощущал под рукой ее гибкое тело. Добежав до реки, опустил ее на землю. Она, смеясь, раскинулась на траве. Я осторожно лег рядом и стал целовать ее, забыв обо всем на свете. Все окружающее как бы отодвинулось, уплыло куда-то вдаль.
      Переборов себя, вскочил на ноги. Приоткрыв глаза, она посмотрела на меня, зажмурилась, как от яркого света, и широко улыбнулась мне.
      Солнце село. Полная тайн вечерняя мгла сомкнулась вокруг нас. В эти предвечерние часы по особенному остро ощущаешь свою малость, зависимость от природы и в то же время углубляешься в себя, в свой мир.
      На реке на разные голоса заквакали лягушки... Мне сделалось как-то одиноко. Как в детстве, когда меня укладывали спать еще мои отец и мать, которых я помнил смутно, - и я засыпал один в комнате под пение лягушек.
      - Смотри, звездочка упала! - воскликнула Сарыкейнек.
      - А вон, гляди, что-то движется. Ночной самолет или, быть может, спутник. Хотя нет, не самолет, у того сигнальные огни разноцветные мигают. Спутник... Ты бы полетела со мной в космос?
      - Хм, вот еще...
      - Шутки шутками, а ведь недалеко то время, когда люди будут летать на Венеру, Марс.
      - Пока это произойдет, нам стукнет много-много лет, - ответила Сарыкейнек и сгорбилась, изображая глубокую старушку. - И никто нас в космос не возьмет.
      - А я вот верю, что мне удастся полететь туда, - сказал я, глядя в ночное небо.
      Мы слышали, читали о многих чудесах двадцатого века. И этот мир, мир науки, казался нам сказкой...
      В глубине души, признаться, мне иногда стыдно перед Сарыкейнек за то, что до сих пор я ничему другому не научился, кроме как крутить баранку. Время от времени меня мучит острое желание учиться дальше, заново начать жизнь, заняться чем-то другим... Чем? Сам не знаю. Но разве это справедливо - жить в одно время с инженерами и учеными, строящими космические корабли, и ничего за душой не иметь, кроме шоферских прав... Однажды к нам приехал лектор из общества "Знание". И, глядя на то, как Сарыкейнек жадно слушает его рассказ о достижениях современной науки, я, признаться, ревновал ее. К парню? Нет, к науке.
      Конечно, и наша работа нужна. В жаркий ли день, когда солнце печет так, что нечем дышать, в зимнюю ли стужу, когда метель бьется в ветровое стекло, мы гоняем наши машины на карьер и на железнодорожную станцию, возим камни, доски, песок, строим дома, работаем в поте лица. Во имя дальнейшего роста могущества и богатства нашей Родины. Взамен нас бесплатно учат, лечат, выделяют нам в построенных нами же домах квартиры, помогают отдохнуть полноценно... Это ли не - по большому государственному счету - то "равновесие добра", о котором говорил наш учитель Фикрет?! Причем добра бескорыстного, ибо все мы работаем в поте лица, а квартиры или, скажем, бесплатные путевки в санаторий получают те, кто нуждается в этом больше всех...
      А еще учитель Фикрет говорил: не прощайте дурных поступков, зло должно быть наказано. Вот уж что правда, то правда! Безнаказанность и неблагодарность - родные сестры. Если по собственному благородству или недальновидности ты прощаешь кому-то дурной поступок, не жди благодарности. При первой же возможности этот дурной человек, приняв твою доброту за слабость, всадит тебе нож в спину! А сколько вреда он может причинить другим людям!
      Нет, дурных поступков не следует прощать. Жалости здесь не место. Со злом надо бороться. Бороться активно...
      Иной раз мне кажется: именно в этой сфере - сфере общественного порядка мне следует искать применение своим силам, а не в области техники... Впрочем, чего это я размечтался? Пока рано обо всем этом говорить. Пока нам с Сарыкейнек надо получить крышу над головой. Сыграть свадьбу! А учеба... учеба от нас никуда не денется!
      Глава пятая
      ЗАДУМАННАЯ ДАЛЬНЯЯ ПОЕЗДКА ПРИВОДИТ НАС... В СЕЛО НЕПОДАЛЕКУ. ДЕДУШКА ГАДИРХАН
      Нам давно хотелось повидать мир. Взять отпуск и съездить для начала в Баку, а оттуда в Москву.
      Собираясь в дорогу, мы прикинули, что в первую очередь хотели повидать...
      В Баку мы уже были. Правда, недолго. И еще успеем побывать - в праздники. Скажем, в мае, когда выпадает подряд несколько выходных дней. До Баку ехать-то - всего одна ночь в поезде... Потому мы решили в Баку не задерживаться, и весь отпуск посвятить Москве.
      К автобусной станции в райцентре нас подбросил Сарвар. Молоденькая девушка, сидевшая в кассе, глянула сначала на Сарыкейнек, а потом на меня и, почему-то улыбнувшись, сообщила:
      - А автобус на Баку только через два часа будет. Мы потоптались возле кассы, посидели на скамейке, потом я сказал Сарвару:
      - Ты вот что... Поезжай. Чего тебе тут торчать, время терять зря...
      А Сарыкейнек поддакнула:
      - Верно. - И улыбнулась. - Небось рейса два бы уже на карьер сделал!
      - Никуда карьер от меня не денется, - возразил Сарвар, но вскоре поднялся. - Ладно. Хотел дождаться. .. Ну, счастливо! - Он пожал нам руки, и вот уже его самосвал свернул с асфальтированной дороги и прытко понесся по проселку, поднимая за собой клубы пыли. . .
      Сарыкейнек часто рассказывала мне о своем родном селе, в котором - в отличие от меня, попавшего в детдом совсем маленьким, - она прожила до семи лет. Это были, как она говорила, самые счастливые ее годы. "А что же сейчас?" - прерывал я ее. "Сейчас я тоже счастлива",- отвечала Сарыкейнек. Признаться, я немножко ревновал любимую к ее счастливому детству, которого сам был лишен, к ее родному селу. . .
      - А знаешь что, - неожиданно для самого себя предложил я, - давай на пару деньков заедем к тебе, а? Твоего дедушку Гадирхана навестим.
      - Ты это серьезно? - недоверчиво спросила Сарыкейнек. - Какой ты у меня молодец! ..
      ... Дорога была ровная, непыльная, автобус шел неторопливо, словно бы давая нам возможность полюбоваться мелькающим за окнами пейзажем. Вдоль дороги тянулись узкие - по склонам гор - поля. Ячмень уже был убран. Теперь убирали пшеницу. На телеграфных проводах сидели сытые в эту пору года ленивые вороны, смотрели в подернутую дымкой даль. Но вот автобус, натужно взвыв, стал подниматься вверх, в горы. Желтые -пшеничные поля сменились сочной зеленью горных лугов, здесь и там подсвеченной крапинками цветов. В раскрытые окна ворвался чистый, душистый воздух гор...
      Радость стучала в сердце. Я то и дело оглядывался на Сарыкейнек, наши взгляды встречались, и я видел, что такое же чувство испытывает и она. Все окружающее было неотделимо от моей Сарыкейнек, как и она была неотделима от этих гор, долин, лугов. На миг я представил свою жизнь без Сарыкейнек, и вмиг все потускнело. Нет, тысячу раз нет! Для меня без Сарыкейнек жизни нет!... Все в автобусе - старые и молодые - казались мне красивыми, мужественными, добрыми. На их лицах я читал симпатию к нам. У нас с Сарыкейнек, вы скажете, нет родных? Неправда. Вот же они, смотрите, сколько их! Весь автобус...
      У Сарыкейнек, в отличие от меня, был на этой земле родной человек. Дедушка Гадирхан. Он был, правда, родней не очень близкой: брат бабушки Сарыкейнек по материнской линии. Дедушка Гадирхан всю свою жизнь работал в лесхозе егерем.
      Когда мы доехали и вышли из автобуса, я спросил проходящего мимо парня, как добраться до нужного нам села. Сама Сарыкейнек - хотя и много воды утекло с тех пор, как она была здесь последний раз, - наверное, помнила туда дорогу. Но уточнить не мешало. Тем более что, быть может, сейчас в ее родное село ходят машины.
      - Автомобильная дорога туда проложена, - как будто угадав мои мысли, сказал парень, - но очень крутой подъем, только "ГАЗ-69" туда ходит. Да еще в объезд, кружным путем. Вы бы лучше пешком, во-о-н по той тропинке. Тут недалеко. Километра два. - И, неожиданно улыбнувшись нам, как та девушка в кассе автостанции, спросил: - Вы что, едете туда учительствовать?
      - Нет,- улыбнулась в ответ Сарыкейнек. - У нас там родственник живет. Приехали навестить...
      В сельмаге мы купили гостинцев. Несколько килограммов пиленого сахара (сахарные головки по нынешним временам, увы, редкость), чая, туалетного мыла. Оглядев полки, на которых товара было негусто, я попросил продавца взвесить еще шоколадных конфет.
      - Чтобы дедушка Гадирхан да ел конфеты?! - прыснула Сарыкейнек. Необыкновенно весела она была сегодня, что, впрочем, и понятно.
      - Это почему есть не станет? - не согласился продавец. - Теперь деды и пиво пьют!
      Мы стали подниматься по указанной нам тропе, проходившей поначалу по краю оврага, а затем теряющейся в редком низкорослом лесочке, который по мере нашего продвижения становился все гуще и гуще. Я с чемоданом в руке шел впереди; Сарыкейнек, перекинув через плечо дорожную сумку, шла за мной. Тропинка прихотливо извивалась, обходя высокие голые скалы, поросшие кустарником и мхом. По временам лес расступался, горы отходили куда-то в сторону, и над нашими головами и вокруг нас оставалось только чистое, без единого облачка, весеннее небо.
      - Ты хоть дорогу-то помнишь? - спросил я.
      - Смутно, - призналась Сарыкейнек. - Всего-то несколько раз спускалась я здесь с отцом. Зато хорошо помню, как я была больной и меня несли вниз, в большое село, к доктору. Дед, сидя верхом, держал меня на руках, а отец шел впереди и вел лошадь... - Она тяжело вздохнула, и я пожалел, что навел ее на эти не очень-то приятные воспоминания.
      - Ты только посмотри, где селились люди! - перевел я разговор на другую тему. - Ведь не случайно же! Под самыми облаками.
      - Ты хочешь сказать, они бежали сюда от врагов?
      - А ты думаешь, приятное это дело - оказаться на пути войск то персидского шаха, то арабов? Представляю, сколько битв видели эти горы. Нет, тут не в страхе дело. Ни один народ на свете, я уверен, не любит воевать, его к этому принуждают. Люди испокон веков стремятся к спокойной, мирной жизни. Оттого-то и населены с древнейших времен горные кручи, казалось, больше пригодные для орлиного гнездовья, нежели для человеческого жилья.
      Тропинка, по которой мы шли, стала совсем крутой. Приходилось хвататься за кусты, за ветви низкорослых деревьев с мощными корнями, иногда выходящими наружу и перегораживающими тропу. А вот и село показалось. Оно было крошечным - горстка тесно прижавшихся друг к другу домишек. На узких улочках, уходящих круто вверх, было многолюдно. Женщины были в длинных, до пят, юбках и платках. Головы мужчин украшали папахи. Попадались и парни помоложе в кепках... Повсюду было много детей. Причем девочки, даже совсем маленькие, красовались в таких же цветастых длинных юбках, что и взрослые женщины...
      - Где дом дедушки Гадирхана? - спросил я у одной такой девчушки, но та застенчиво уставилась в землю.
      - Да вон он, вон... - ответил за нее бойкий мальчуган, шмыгнув носом и во все глаза уставившись на Сарыкейнек, - его, видимо, поразил ее городской наряд. - Вон на самом верху сорока ступенек...
      - Сорока ступенек? - переспросил я.
      - Ага, - подтвердил паренек, энергично кивнув.- Только дедушка теперь болен.
      - Как болен? Чем? - присела перёд ним на корточки Сарыкейнек.
      Но мальчуган дернул плечами: дескать, не знаю, и, вдруг смутившись этой странной тети, сорвался с места и побежал к другим детям, молча наблюдавшим за нами со стороны.
      Мы стали быстро подниматься по ступеням, вырубленным в скале; их и вправду оказалось сорок. Ступени круто поднимались вверх, образуя нечто вроде пешеходной части узкой и немыслимо крутой улочки, по обе стороны которой лепились уступами дома, - крыша одного дома образовывала дворик следующего.
      - Помню, как я катилась по этим ступенькам однажды, - обронила на ходу, тяжело дыша от быстрого подъема, Сарыкейнек.
      - Мое счастье, что все закончилось благополучно, - засмеялся я.
      Но Сарыкейнек даже не улыбнулась в ответ. Весть о болезни дедушки, видимо, сильно ее встревожила.
      - Вот. Пришли, - сказала она, толкнув низкую деревянную дверь. Дверь была не заперта и легко отворилась. Тут же нас оглушил злобный собачий лай. Мы очутились в крошечном дворике, где в нескольких шагах от нас бесновался на цепи большой серый пес. Посредине двора на пенечке сидел старик с короткой белой бородкой. Старик размешивал что-то в давно не чищенной, почерневшей от сажи миске. На его плечи, не по-стариковски широкие, был наброшен ветхий архалук, голову покрывал выцветший, в заплатах шерстяной башлык.
      - Кто там? - спросил старик, поворачиваясь в нашу сторону.
      Мы сдвинулись с места; пес, рванувшись на цепи, зашелся в лае.
      - Да замолчи ты! - прикрикнул на него старик.
      И пес тут же смолк, лег в своем углу и даже отвернулся от нас, как бы обиженный на то, что его рвение не оценено должным образом.
      Мы подошли ближе. И первое, что нам бросилось в глаза, - пылающие нездоровым румянцем щеки и покрасневшие глаза старика. Сразу видно было, что его мучит сильный жар. Однако держался старик молодцом. Он всмотрелся в мое лицо, затем его горячечный взор остановился на Сарыкейнек.
      - Машаллах, дочка! Да ты стала совсем большой! - воскликнул он, сразу ее узнав.
      - Дедушка... - сказала Сарыкейнек и опустилась перед стариком на колени, обняла его.
      Старик заметно растрогался, осторожно прижал ее к себе.
      - Машаллах! - бормотал он. - Слава богу, вспомнила, приехала! Я тебя тут же узнал... По глазам узнал...
      - Дедушка, ты, кажется, болен? - вытирая слезы, спросила Сарыкейнек. Болен, да?
      - Чего-то занедужил, - пробормотал старик виновато - Никогда не болел - и на тебе! .. Подгадал к твоему приезду. - Он встал с натугой и понес миску псу, продолжая говорить на ходу: - Который день бросает меня, дочка, то в жар, то в холод. Сегодня вот пересилил себя, встал. Собака голодная. Болтушку приготовил...
      Пес крутанул хвостом и преданно посмотрел на старика.
      - А этот парень что... Тоже из наших родственников? - спросил старик, останавливаясь передо мной. Сарыкейнек на мгновение смутилась.
      - Это мой жених, дедушка.
      - Жених? - переспросил старик. Посмотрел на меня еще раз. - Ну, что ж... Добро пожаловать! Заходите!
      Мы вошли за ним в дом, постояли у порога, пока глаза не привыкли к полумраку.
      - Проходите, садитесь!
      Старик отнес миску на кухню; идя обратно, налил из кувшина полную кружку воды, выпил.
      - От этого проклятого жара внутри все огнем горит!
      Три небольших окошка с трудом пропускали свет: стекла были немытые. В комнате царило полное запустение. На столе грудой лежали патроны, валялись пули, гильзы, охотничья сумка. Стояла грязная посуда - тарелка с недоеденной едой, недопитый стакан чая. Охая и держась за поясницу, старик подошел к разобранной постели и, не раздеваясь, залез под толстое стеганое одеяло. Над кроватью висели двустволка и каким-то чудом уцелевшее до наших дней кремневое ружье с самодельным прикладом. На земляном полу был постелен старый, выцветший от времени палас. Убранство комнаты завершала старинная медная посуда, выставленная по деревенскому обыкновению в стенной нише, давно не беленной.
      Облокотившись на продолговатую подушку - мутаку, старик тяжело дышал.
      - Дедушка, сколько дней ты болен? - спросил я.
      - Да дня три-четыре, - не сразу ответил старик. Мне показалось, что и соображает-то он с трудом, мучительно напрягаясь и подыскивая нужные слова.
      - А доктора вызывал? - спросила Сарыкейнек.
      - Доктор не господь бог. Пришел, принес щепотку какой-то белой пыли на бумажке. На язык, говорит, высыпь, запей водой. Там где-то бумажка его валяется... - Старик кивнул на стол.
      - И отчего не выпил?
      - Восемьдесят пять лет прожил без лекарств, проживу и еще. Мой дед Гылындж Гасанали сколько прожил? Сто сорок лет. Здоров был как буйвол. Рассказывают, одним ударом меча разрубал всадника пополам. Так-то! А слова "врач" даже и не знал. .. Нет, что вы там ни говорите, а бог болезни создал, бог создал и избавление от них. Укусит змея собаку, собака бежит в поле, ищет нужную травку.
      Откинувшись на подушки, старик тяжело, хрипло дышал. Видно, разговор с нами стоил ему последних сил.
      - Я сейчас... За врачом, - засуетилась Сарыкейнек. -- Ты побудь с ним, Валех.
      Но в это время старик закашлялся и открыл глаза.
      - Ты куда, дочка? - остановил он Сарыкейнек на пороге.
      - За доктором.
      - Не надо!
      - Тогда выпей лекарство. Я вот нашла. ..
      - Не надо. - Старик снова мучительно закашлялся.- Завари лучше чай.
      Ну и упрямый же дед, подумал я.
      - Там, на полке, - добавил старик, - лаваш в полотенце, сыр-мотал. Поешьте. Вы с дороги.
      - Спасибо, дедушка, мы не голодны, - ответила Сарыкейнек. - Может, тебе что-нибудь сварить?
      - Горячее мне принесет Гонча.
      -- Гонча? - переспросила Сарыкейнек. - Кто это?
      - Не помнишь? Друг у меня был, Сары Хендемир, мир праху его. Гонча - это его жена... Неужели не помнишь?
      Сарыкейнек отрицательно покачала головой. И стала выкладывать купленные в сельпо гостинцы.
      - Молодые, а память у вас... Хотя ты совсем еще маленькая была... Что это? - кивнул он на свертки.
      - Чай, сахар. Конфеты. . .
      - Спасибо. Дай вам бог здоровья. И конфеты? - переспросил он и весело покрутил головой, - не то одобрительно, не то с усмешкой. - Вот уж чего я давненько не пробовал!
      Пока Сарыкейнек собирала на стол, старик жестом подозвал меня к себе и спросил:
      - У тебя есть кто из родных?
      - Нет, дедушка. Мы с Сарыкейнек выросли в одном детском доме...
      Старик тяжело вздохнул.
      - Слава государству, которое может взять на себя обязанности отца-матери, воспитать ребенка... А родом ты откуда будешь, из каких мест?
      Я сказал.
      - Так это же совсем рядом, - почему-то обрадовался старик. - Выходит, вы с Сарыкейнек земляки!
      - Мы бы любили друг друга, даже если бы родились в разных концах света.
      - Как знать, как знать... - прищурился старик.- Общая земля не меньше сближает людей, чем родная кровь... Слово "земляк", сынок, - хорошее слово. Другое дело, что некоторые низкие люди это слово пачкают недобрыми делами, корыстью, расчетом..,
      Старик теперь ожил и говорил легко, складно. Даже не верилось, что только что он был плох. Но стоило мне отойти на минуту - помочь Сарыкейнек налить воду в самовар, как по возвращении я обнаружил, что дедушка Гадирхан впал в забытье. Глаза его были закрыты, он прерывисто, хрипло дышал. Я осторожно поправил подушку под его головой и отошел на цыпочках. Пусть поспит. Встреча с нами, разговоры, наверное, утомили его.
      А Сарыкейнек тем временем развернула бурную деятельность: чистила, мыла, сметала пыль. Что ж, я мог гордиться. Моя будущая жена не только красива, но и хозяйственна, расторопна, заботлива по отношению к близким.
      Эти приятные размышления прервал голос Сарыкейнек:
      - Еще воды принеси!
      Мои мысли не мешали рукам быть при деле. Незаметно для самого себя, увлеченный хозяйственным порывом Сарыкейнек, я наколол щепок, раздул самовар, разыскал валяющуюся среди дров трубу и приладил ее сверху самовара. Пламя разом вспыхнувших сухих щепок вырвалось из трубы, и самовар запел...
      А Сарыкейнек тем временем, закончив уборку в комнате, стала протирать окна. Стекла на глазах светлели, и я, находясь в комнате, с каждым движением ее руки все отчетливее видел нависающие над окном ветви яблони, дворик, пса, сидящего в своем углу.
      Я принес воды для мытья посуды. Тем временем чай поспел. Стол был накрыт. Сахар наколот с помощью железного топорика, не щипчиков, - так, по-старинному, здесь кололи сахар. Признаться, топорик для колки сахара я видел впервые, и сам, наверное, не догадался бы о его назначении, если бы не Сарыкейнек.
      Дедушка Гадирхан открыл глаза и не без интереса наблюдал за нашими действиями.
      - Тебе сладкий, дедушка?
      Старик отрицательно покачал головой.
      - Тогда, может, конфетку?
      Старик ухмыльнулся, но только он хотел пошутить, как скрипнула дверь и в комнату вошла высокого роста старуха.
      В вытянутых руках она несла полную тарелку. Остановившись у порога, старуха оглядела нас, затем прошла к столу, поставила тарелку и, обернувшись в сторону старика, который так и застыл с невысказанной шуткой на устах, произнесла глуховатым низким голосом:
      - Как говаривал Молла Насреддин, будет улыбка - будет и здоровье. Не говорила ли я тебе вчера, ай Гадирхан, что дело идет на поправку?
      - Представляешь, внучка мне конфет привезла. За-место лекарства! Это, старая, пелучше белой пыли на бумажках, которую принес вчера доктор! Что ты на это скажешь?! - Смех его, однако, тут же перешел в кашель. Пока он, держась за грудь, кашлял, старуха молча рассматривала Сарыкейнек.
      - Это какая же внучка? - спросила она наконец.
      - Дочка Саяд, - сказал старик.
      - Саяд? Да ну! - От избытка чувств старуха всплеснула руками.- Детка, подойди поближе, посмотрю на тебя!
      Сарыкейнек подошла, старуха повернула ее лицом к свету. И опять всплеснула руками:
      - Саяд! Истинный бог, Саяд! Вылитая красавица мать...
      И старуха поцеловала Сарыкейнек, прижала ее голову к своей впалой груди. Потом, отстранив от себя, оглядела еще раз. С ног до головы. Я заметил, что. на этот раз осмотр не совсем удовлетворил старушку, - видно, ей показалось, что ноги девушки недостаточно прикрыты короткой городской юбкой. Но старуха ничего не сказала по этому поводу. Посмотрела на меня.
      - А это кто?
      - А ты у него самого спроси, - рассмеялся старик.
      - Этот парень мой жених, бабушка, - пояснила Сарыкейнек, но тут же густо покраснела под строгим взглядом старухи.
      - То есть муж? - переспросила старуха.
      - Нет, бабушка. Пока жених, - повторила еще раз Сарыкейнек и придвинулась ко мне ближе.
      Старуха поджала губы, но опять ничего не сказала. Словно бы уже не замечая нас, она отвернулась и проворчала, адресуясь теперь к дедушке Гадирхану:
      - Ну что, опять скажешь - аппетиту нет?! Я тебе пшена в молоке отварила вот! Похлебай, а то со вчерашнего дня во рту маковой росинки не было. Конфетами сыт не будешь!
      Старик, приподнявшись на подушках, взял стакан чая и, прихлебывая, заговорил в паузах между глотками:
      - Ты вот что, Гонча. . : Детей не кори.. . Времена другие... И одеваются сейчас не так... И замуж выходят по-другому.. .
      - Это я вижу, многое изменилось, - обронила старуха и, обернувшись, глянула еще" раз на короткую юбку Сарыкейнек. - Спасибо, хоть деда не позабыла. . .
      - Вот, вот! - подхватил старик. - Сам дед про нее забыл, а она, видишь. ..
      - Не хватает еще, чтобы ты за ней гонялся. Пожилой человек, - парировала Гонча, покончив с созерцанием юбки и перескочив взглядом на меня. - Разыскать деда - ее долг.
      - Пей, бабушка, - сказала Сарыкейнек, ставя перед ней стакан чая.
      - Пей, Гонча, чай согревает. И в груди вроде легче делается, - сказал старик, шумно прихлебывая. - И чай хороший. Внучка привезла.
      Дверь снова скрипнула, и в комнату вошли двое парней. Один из них высокий и белолицый - нес корзину с фруктами.
      - Ну, как ты, дед? - с порога спросил он.
      - Нить моей жизни все утончается, - ответил старик неожиданно цветистой фразой.
      - Еще бы не утончалась, - вступил в разговор второй парень, худой и длинноволосый. - Лекарства не пьешь, с высокой температурой лезешь в водопад?
      - В водопад? - удивленно переспросили мы с Сарыкейнек в один голос.
      - Да, тут неподалеку, - пояснил длинноволосый, как выяснилось - врач. -Родники там сливаются и, срываясь с кручи, образуют водопад. Вода ледяная. . .
      - И ты купаешься в этой воде? Больной? - Сарыкейнек с укоризной посмотрела на старика.
      - Клин клином вышибают, детка. Народ привык обходиться без врачей, и слава богу.
      - Ничего себе - средство, - хмыкнул врач.
      - Тогда объясни ты, ученый человек, почему в народе испокон веков делают это? На свою погибель, да? Не-е-т, - сказал старик и назидательно поднял палец. - Народ знает, что делает.
      - Современная медицина не отрицает народных средств, - заметил врач. - Но здесь немало предрассудков.
      - Но, доктор, разве вы при высокой температуре не кладете на лоб больного пузырек со льдом? - поддержал Гадирхана второй молодой человек, как оказалось - председатель'колхоза.
      - Вот-вот, - обрадовался его поддержке старик. Но тут же, возвращаясь, видимо, к каким-то давним спорам, обрушился и на него: - Медицину, я вижу, ты знаешь получше сельского хозяйства. Ну какой из тебя председатель, если ты до сих пор не организовал сбор лесных плодов? Ведь это же в колхозную кассу пойдет! - И, обернувшись к нам, старик пояснил: - Вокруг села сплошные леса, слава богу, не все еще успели вырубить. А в лесах чего только нет. Тут и дикий орех, и лечебные травы, и ягода всякая, и грибы. . . Правда, грибов у нас не едят, но ведь в городе... с руками оторвут! Вот я и говорю: дайте мне дюжину ослов, корзин побольше, несколько человек сборщиков... Расходы небольшие, зато пользы сколько! И лесу, и нам. - От этой длинной речи старик как-то сразу ослаб, откинулся в изнеможении на подушки и закрыл глаза. А председатель смущенно почесал за ухом и рассмеялся:
      - Вот горяч, а! Сразу видно, у него температура!
      - Он и без температуры чихвостит тебя в хвост и в гриву, - заметил врач, довольный тем, что разговор с медицины перешел на хозяйственные дела. - Хорошо еще, что старый Гадирхан не затеял разговор о разведении ослов...
      - Ослиная ферма? - ухмыльнулся председатель.-> Да предложи я такое, меня же-засмеют!
      - А когда ты на осле спускаешься вниз, в райцентр, над тобой кто-нибудь смеется?! Никто, - воспламенился снова старик. - Нет лучше животного в горах, чем длинноухий. А как неприхотлив - хочешь, неделю его не корми, выпусти пастись, сам себе пропитание найдет. Так скажи, почему не разводишь ослов? Хотя бы для нужд лесного хозяйства? Ведь там, где даже мотоцикл не про-, едет, осел пройдет!
      - Ты бы, старый, съел пару ложек пшена, а? - вмешалась в разговор Гонча, желая, видимо, положить конец спорам. Но он отмахнулся от нее.
      - Ну мы пошли, - сказал председатель, вставая.- А то при гостях ты нам все косточки перемоешь!
      - Да какие ж они гости, - сказал дедушка. И только теперь представил нас:Это моя внучка, дочка покойной Саяд. А это ее жених. . .
      - Очень приятно, - председатель пожал нам руки. - .Долго ли у нас пробудете?
      - Посмотрим, - неопределенно ответил я.
      - Если нужно что, к вашим услугам. Заходите вечерком в гости!
      - Спасибо. Вот дедушке полегчает...
      В городе, по словам Сарвара, за подобными приглашениями в гости ничего не стоит. Обычай гостеприимства и хлебосольства в городских условиях, где все куда-то спешат, все заняты, блюсти не так уж легко. Другое дело - село. Я знал, что, если мы откликнемся на приглашение председателя и действительно придем к нему, он будет искренне этому рад, выставит на стол все, что есть в доме. И жена его будет рада новым людям. Гость в доме - праздник. Эта народная поговорка, к счастью, не потеряла еще своего значения.
      А старуха Гонча тем временем извлекла из принесенной председателем корзины мясную вырезку, обернутую в чистую белую тряпицу, горшочек густых деревенских сливок, сливочное масло в медной пиале, тендирный чурек.
      - Ай, спасибо, Сараджам. Спасибо! - приговаривала старуха, выставляя все это на стол.
      - Сараджам это кто? - спросила Сарыкейнек.
      - Жена председателя. Учительница. Очень уважает нашего старика, иногда приходит сюда со школьниками, чтобы Гадирхан рассказал, как жили в старые времена!
      - И про что же он рассказывает? - поинтересовался я.
      - Про удалых разбойников, - коротко, как бы нехотя ответила бабушка Гонча.
      - Ну уж про разбойников! Ты скажешь! - подал голос старик. - Аразгараглы Сулеймана, про Сумасшедшего Али... Так прозвали его за безумную удаль, пояснил старик. - Бек, видишь ли, отнял у него дочь. Он убил этого бека и подался в бега... Отчаянный был человек!
      Меня всегда очень интересовали гачаги. Слово это буквально означает "беглец", но в народе оно обрело иной смысл, а именно: удалец, герой, народный мститель. .. Помню, маленьким я очень боялся темноты, и в минуты, когда в комнате выключали свет и воспитательница закрывала дверь, я, чтобы не трусить, представлял себя большим, сильным. Чем-то похожим на легендарного Гачага Наби. Быть может, происходило это потому, что рос я без отца и отсутствие близкого человека, с кем мог встать вровень хотя бы в своих мечтах, привело меня очень рано в мир героических сказаний, дастанов... Теперь, когда я вырос, пожалуй, единственное, в чем мы схожи с Наби, - это то, что у меня есть своя Хаджар, своя верная и преданная подруга - Сарыкейнек.
      Пока я предавался размышлениям, а старый Гадирхан дремал, женщины хлопотали по хозяйству. Разделали мясо, почистили зелень, поставили на огонь небольшой медный казан. И вот уже все готово, стол накрыт. Закипела похлебка, источая по всей комнате аромат. Гонча попробовала было разбудить старика, чтобы тот поел горячего, но безрезультатно.
      - Ладно, пусть поспит. Сон сейчас для него важнее, чем еда, - решила старуха. И усиленно стала потчевать нас с Сарыкейнек.
      Я мигом расправился с содержимым своей тарелки и вышел на веранду покурить. И тут через открытую дверь слышу, как старуха пытает Сарыкейнек, расписались ли мы. Говорит, бывает, что со свадьбой тянут, ведь для хорошей свадьбы сколько надо всего - и дом, и мебель, и постель, и посуда! - так вот, пока, говорит, то да се, молодые, глядишь, сходят в загс... Тогда, говорит, все законно, даже и без свадьбы! (Смотри-ка, грамотная старуха!) Услышав от Сарыкейнек, что пока мы не расписались, старуха смолкла. Из комнаты доносился только стук посуды, прибираемой со стола.
      Когда я вошел, старуха глянула на меня исподлобья.
      - Вот что, парень, собирайся! - решительно сказала она. - Переночуешь у нас.
      - Почему?
      - В своем поселке делайте все, что вам вздумается, А у нас с этим строго...
      - С чем, бабушка? - спросил я.
      - С этим, - и старуха взглядом показала на Сарыкейнек. - Чтобы дочка покойной Саяд на виду у всех распутничала?!
      - Да о чем это вы, бабушка?-вспыхнула Сарыкейнек. - Фата невесты для меня священна. И Валех, слава богу, не такой парень!
      - Ладно, что говорить пустое, - прервала ее Гонча. - Бог свидетель, я не хотела тебя обидеть. Делайте что хотите. .. - И она направилась к двери.
      Примирение произошло на пороге. Женщины обнялись, постояли, о чем-то пошептались.
      - Быть может, Валех, прихватим одеяла и подушки, а? - сказала, повернувшись ко мне, Сарыкейнек. - А то у дедушки, я смотрю, с постельными принадлежностями небогато. Идем, тетушка Гонча даст.
      - Нет, не надо, - решил я. - Все равно по очереди придется возле дедушки сидеть. А вздремнуть есть где, Во дворе на топчане...
      На том и порешили.
      .. .Ночью дедушка метался в постели, кашлял, хватаясь за грудь. В бреду продолжал спорить с председателем колхоза.
      Мы накрывали его одеялом, но одеяло то и дело сползало на пол. Клали мокрую тряпицу на лоб. Лоб пылал,
      Вскоре мы оба стали клевать носом. Сказывалась усталость после дороги.
      - Вот что, ты иди поспи, а я посижу, - сказала Сарыкейнек. - Я тебя разбужу, и ты сменишь меня.
      - Ладно.
      Выйдя во двор, я улегся на деревянный топчан, натянув на себя рваный палас. Глубоко вдохнул чистый, свежий воздух. И мгновенно заснул... Проснулся тоже, как мне показалось, мгновенно. Надо мной стояла Сарыкейнек. Лицо у нее было встревоженное.
      - Дед исчез.
      - Как это?
      - А вот так. Я на минуту вздремнула, открыла глаза, а его постель пуста. Думала, по нужде вышел. Подождала, вижу - нет. Вышла во двор, нигде нет! -От огорчения Сарыкейнек чуть не плакала.
      - Успокойся. Сейчас найдем.
      Мы обшарили весь дом, вышли на улицу. Дед и вправду пропал.
      - Послушай! - сообразил я наконец. - Да он к водопаду пошел! Помнишь?
      - Помню. Врач не советовал купаться в ледяной воде... - сказала Сарыкейнек и тут же испуганно вскрикнула: - Быстрей! Ведь он же доконает себя! Бежим!
      - Без паники. - Я прислушался к ночной тиши и услышал неподалеку ровный шум воды. - Кажется, там?
      - Да идем же скорей!
      Домик старого Гадирхана стоял на самом краю села. За ним сразу же начинался лес.
      Хватаясь за стволы, за ветви деревьев, мы начали спускаться по крутому склону, утопая по щиколотку в скользкой прелой листве. Однако не одолели и десятка метров, как услышали рядом с собой знакомый голос:
      - Вы куда?
      В нескольких шагах от нас стоял дед. Был он в нижнем белье и в накинутом на плечи архалуке.
      - К водопаду бежите? Искупаться? - Голос деда звучал сильно и уверенно, так, будто это не он недавно бредил и метался на постели.
      - Дедушка, так мы ж за тобой! - обрадовалась Сарыкейнек и тут же укоризненно добавила: - Ну как тебе не стыдно, а?! Ушел, ничего не сказав. Мы с ног сбились, ищем тебя.
      - Ничего мне не сделается! - отмахнулся дед.
      - Да разве можно тебе купаться в ледяной воде?! 'Доктор что сказал?
      - Восемьдесят пять лет прожил без твоего доктора.., даст бог, проживу еще. А коли помирать время пришло. .. - Старик не договорил, пошатнулся от слабости,
      Я подхватил его худощавое, неожиданно тяжелое тело и понес к дому. Благо до дома было два шага.
      .. .Двадцать дней и ночей мы ухаживали за дедом. Он был так плох, что ни о какой поездке в Москву не могло быть и речи. Правда, старуха Гонча приходила каждый день. Но все же она была слишком стара, чтобы успевать с делами у себя дома да за дедом смотреть. Ply, а Сарыкейнек как-никак единственная родственница старика. Двадцать дней и ночей прошли быстро. С утра я уходил за покупками, колол дрова, приносил воду. Сарыкейнек готовила обед, стирала, хлопотала возле деда, то и дело меняя ему белье, - дед постоянно потел. Он ослабел, похудел и еле вставал на ноги, чтобы выйти во двор. Но о лекарствах и о враче по-прежнему слышать не хотел. "Чему быть, того не миновать", - твердил он.
      На двадцать первый день хворь наконец отступила.
      И дед как- ни в чем не бывало сидел на топчане во дворе и преспокойно набивал гильзы.
      - Дедушка, у нас отпуск кончается. Пора уезжать, - сказала Сарыкейнек. Может, поедешь с нами?
      - Куда? - удивился старик.
      - На стройку.
      - Зачем?
      - Как зачем? Вместе с нами жить будешь. Нам квартиру скоро дадут, вот и... Поедем, дедушка, а?! В твоем возрасте нельзя бобылем жить. Ведь ты здесь- один как перст!
      - Как перст! - не очень слушая, механически повторил дед.
      - Разве не так?
      - Сарыкейнек дело говорит, - поддержал ее я.
      - Ну, подумай сам, - Сарыкейнек старалась изо всех сил, - не дай бог, опять заболеешь. Кто за тобой ходить будет? А болезни в твоем возрасте...
      - Не такой уж я старый,'- возразил старик, беря в руки очередную гильзу. Один раз заболел. Больше нe заболею.
      - С тобой не договоришься, - расстроилась Сарыкейнек.
      Дед глянул на нее.
      - Поехать бы я поехал, - сказал он, - да вот медведи мои обидятся. . .
      - Да ну тебя! - сердито отвернулась от него Сарыкейнек.
      - Говорю точно. Обидятся, - повторил старик. - Медведи в нашем лесу - мои друзья! Ей-богу, не вру. А все потому, что еще ни разу я не стрелял в них. Во врага медвежьего, в дикого кабана, пожалуйста, сколько хочешь. А в медведя никогда! Оттого-то они меня и не трогают.
      - На самом деле не трогают? - заинтересовался я.
      - Ей-богу! Сколько раз, бывало, столкнусь с медведем нос к носу и, вместо того чтобы ружье вскинуть, стою, смотрю на него. А он - на меня. А потом качает головой, вот так, - старый Гадирхан показал как, - и уходит. Однажды лег я соснуть под орешником. Просыпаюсь, вижу - прямо надо мной стоит большущий такой мишка. На задних лапах стоит, смотрит на меня и смеется,
      - И смеется? - с изумлением переспросила Сарыкейнек.
      - Да. Прямо как человек. Ну, я ему тоже улыбнулся. А потом спрашиваю: как дела, ай Оджагверди? А он продолжает улыбаться и качает головой: мол, дела ничего. ..
      - А Оджагверди это кто?
      - Есть у нас такой крепыш. Голыми руками однажды задушил волка.
      - Волка?! - ахнула Сарыкейнек.
      - Ага. Потом спрашивают у него, как это, мол, тебе удалось? А он объясняет: да очень просто. Подмял под себя, как медведь, и давай душить! С тех пор его так и прозвали: Медведь Оджагверди.
      Рассказывая все это, старик ни на минуту не переставал заниматься делом. Его короткие жесткие ногти, ладони были черны от пороха. Рядом лежала двустволка, снятая со стены. Время от времени дед посматривал на нее любовно.
      Вскоре патронташ был набит. Дед встал, вымыл руки. От этого, правда, они не стали светлее: пороховая пыль въелась в кожу навечно.
      А потом старый Гадирхан подошел к Сарыкейнек, погладил ласково ее по плечу.
      - Ты не обижайся, дочка. Не могу я поехать с вами. Как у джинна душа запечатана в кувшине, так и у меня душа здесь, в этом лесу. Спасибо за приглашение, за то, что вспомнила старика. За все. Поезжайте спокойно.
      .. .Последний день перед отъездом прошел в хлопотах. Съездив в нижнее село, мы привезли для деда всяких припасов - сахару, чаю, сливочного масла. Да еще Сарыкейнек присмотрела в магазине постельное белье, ткань для штор. Увидев наши покупки, старик рассмеялся:
      - Уже не женить ли вы меня собрались, а?
      Сарыкейнек последний раз прибрала в доме. Все помыла, вытерла, перестирала. Поручила деда старой Гонче, поговорила с председателем колхоза, с доктором. Попросила, если вдруг дед заболеет, чтобы нам немедленно дали знать!
      - А вы и сами можете звонить в правление колхоза - предложил председатель. - Позовем деда...
      - И правда, - обрадовалась Сарыкейнек. - Обязательно будем звонить! - И записала номер телефона.
      Нас проводили до нижнего селения, где ждала грузовая машина. Только когда мы прощались, я увидел печаль в глазах старого охотника.
      Машина рванулась вниз по крутому спуску, и оставшийся наверху дед, казалось, вознесся над нами, как памятник на постаменте лесистой горы... И еще мне показалось, что с той же быстротой, с какой он удалялся от нас, удалялось и его время...
      .. .На стройке нас встретили упреками:
      - Где вы пропали? Ни слуху ни духу!
      - Хоть пару строк черкнули бы из Москвы.
      - Дали бы хоть телеграмму. Мол, доехали благополучно. .. Эх, вы!
      Минуту-две нам не давали слова произнести, насели со всех сторон. Ребята крепко обиделись. Особенно Сарвар. Но когда град упреков стих и мы наконец объяснили, в чем дело, ребята уважительно посмотрели на меня и Сарыкейнек. А Сарвар даже пожал нам руки.
      Глава шестая
      ОТЪЕЗД ШОФЕРОВ В СОВХОЗ, ЗА КОТОРЫМ ПОСЛЕДОВАЛИ ИСТОРИЯ С РОВШАНОМ, АРЕСТ ВАЛЕХА И ПРОЧИЕ СТРАННЫЕ СОБЫТИЯ
      Отпуск кончился. Засучив рукава, мы снова принялись за работу. Жизнь вошла в привычную колею. Рейсы на карьер, стройка, общежитие, столовая. Уединение в часы досуга на нашей с Сарыкейнек скале. Ожидание квартиры. .. Все шло своим чередом.
      В один прекрасный день нас, шоферов, после работы позвали в управление.
      Зайдя в кабинет Джамал-муаллима, мы увидели грузного, с властным лицом мужчину. Джамал-муаллим представил его нам. Это оказался директор находящегося километрах в десяти от нас совхоза имени Сабира.
      Представив гостя, Джамал-муаллим объяснил, почему он вызвал нас.
      - В совхозе строят дом культуры, - сказал он. - Вот товарищ Меджидов и просит нас оказать ему содействие. В порядке шефской помощи.
      - А в чем оно должно выражаться? - спросил Сарвар.
      - Нам нужны машины, чтобы возить на стройку камень, песок, цемент... Ибо, - тут директор совхоза сделал паузу, - мы дали слово закончить стройку до конца этого года. И мы свое слово сдержим! - эффектно закончил он. Сделав паузу, будто ожидая, что мы разразимся аплодисментами, директор продолжал уже другим тоном:- Сами знаете, ребята, место у нас горное, если до августа не закончим кладку, пойдут дожди.
      - Когда ехать? - спросил Сарвар.
      - Да хоть завтра. Утречком, - ответил директор.- Вы не возражаете? повернулся он к Джамал-муаллиму.
      - Нет-нет, - ответил тот. - Можно и завтра. На стройке мы как раз сдали объект. Так что... По существу, машины стоят без дела.
      - Скажите, а крановщик у вас есть? - неожиданно для самого себя спросил я.
      - Есть, - ответил директор, не понимая, почему все рассмеялись.
      - Его невеста - крановщик, - объяснил Джамал-муаллим. Рассмеялся на этот раз товарищ Меджидов, причем от смеха заколыхался его большой живот. - Но, если вы даже попросите, крановщика мы вам не дадим. Самим нужен. И все же... вы уж отпускайте Валеха пораньше. Наверное, он после работы будет приезжать сюда. К невесте.
      - Человек обручен, - вставил Сарвар.
      .. .Совхоз имени Сабира оказался богатым совхозом. Хотя и располагался &н в горной местности, здесь было достаточно плодородной пахотной земли, а на ближайших холмах и отдаленных склонах гор повсюду виднелись овечьи отары.
      Прямо посреди села, на возвышении, бросалось в глаза строящееся здание будущего дома культуры. Судя по всему, здание строилось по индивидуальному проекту, с большим размахом и на городской манер. Вдоль всего фронтона вытянулись железные прутья, круглой формы опалубки - будущие колонны. К ним вела широкая лестница. Рядом со стройкой все прочие дома в селе казались крохотными и жалкими. Все, кроме дома директора совхоза. Белокаменного особняка в два с половиной этажа, опоясанного застекленной верандой и крытого железом. Особняк наполовину был скрыт высоким забором и представал взору в полной красе только тогда, когда распахивались массивные железные ворота, пропуская директорскую машину или, что случалось нередко, целую вереницу машин: дом Меджидова был хлебосольным.
      Судя по номерам - а в номерах мы, шоферы, знали толк, - машины принадлежали начальству. Поговаривали, что в роскошном этом доме было двенадцать комнат, вокруг располагалось много всяких служб, как это бывало в усадьбах богатых беков. Подвалы, склады, помещения для скота и птицы. Всякого рода беседки, летняя кухня, два гаража.
      - Послушай, а зачем два гаража? - спросил Придира Зейнал у Ханыша, шофера Меджидова. - Что, одного мало?
      - Видно, мало, - многозначительно, как и его хозяин, улыбнулся Ханыш. Коли возможность есть, отчего не построить еще один. Про запас.
      - Нет, я серьезно спрашиваю. Зачем? - не отставал Зейнал.
      Тогда Ханыш пояснил: один гараж предназначен для "Волги" директора, другой - для "Жигулей" его сына, который учится в Баку. Меджидов жил на широкую ногу. Любил закатывать пиры. Каждый божий день из меджидовского особняка разносился на все село запах шашлыка. И деревенские ребята, глотая слюнки, наблюдали за суетой во дворе, взобравшись на дерево. Сразу же после школы они спешили занять местечко поудобнее и повыше на ветке какого-нибудь из многочисленных деревьев, окружавших директорский дом, и глазели на открывающуюся отсюда "сладкую жизнь".
      - Послушай, откуда это ваш Меджидов столько баранов берет, а? полюбопытствовал у Ханыша на третий день после нашего приезда неугомонный Придира Зейнал.
      - Берет... - неопределенно ответил Ханыш. - Чего у меня спрашиваешь? У него самого спроси.
      - И спрошу, - заявил Придира Зейнал, ударив себя в грудь. - Что тут такого? И замечу тебе, братец, ты очень, как я вижу, невысокого мнения о нашей профессии. Уж больно ты скромный, как я погляжу.
      - А что хорошего в том, что крутишь баранку?! Скажут - туда езжай, едешь туда, скажут - сюда езжай, едешь сюда... Осточертело! Давно хочу податься куда-нибудь,- признался Ханыш.
      - И куда же?
      - Да хотя бы в институт. Диплом о высшем образовании получишь-все равно какой, - человеком себя почувствуешь. .. Я уже пробовал поступать. Вместе с сынком директора. Ведь мы одногодки. В одном классе учились.
      - И что же?
      - Ясно что. Сынок директорский поступил, а меня срезали. Хотя в школе был посильнее... Сказано же: с поддержкой и щенок волка свалит!
      - Ты вот что, Ханыш, - сказал я ему, - бросай директора возить. Приходи на стройку. Сядешь за руль вот такого красавца, - я похлопал по капоту моего "КрАЗа", - сразу изменишь свое отношение к шоферскому делу. Сам себе хозяин...
      - Да, Валех прав, - поддакнул Зейнал. - Возить твоего директора да его жену, прямо скажу, удовольствие не из приятных. Оттого ты, братец, и хандришь!
      Директорская жена, надо сказать, была не менее колоритна, чем сам товарищ Меджидов. Когда эта стодва-дцатикилограммовая женщина садилась в "Волгу" - а ходить она не ходила, только ездила! - то машина резко оседала на один бок. Казалось, вот-вот рессоры не выдержат, сломаются!
      Эта бабища, которую за толщину, белый цвет кожи и одутловатость оплывшего лица мы сразу же прозвали Екатериной Второй, целый день сидела на подушках на веранде, пила чай и распоряжалась по хозяйству. Пронзительный голос ее долетал до самых отдаленных уголков обширной директорской усадьбы. Сама она палец о палец не ударяла, на нее работали несколько женщин- одна пекла хлеб, другая стирала, третья готовила обед. И вообще у меня сложилось впечатление, что все село работало на товарища Меджидова, его сто двадцатикилограммовую жену и сына. Вот такие порядочки царили в совхозе. Очень странные порядки, надо сказать.
      Причем этот совхоз по иронии судьбы носил имя великого сатирика!
      - Сабира бы сюда! - повторял Сарвар по мере того, как мы приглядывались к тому, что здесь делается. - Эх, сюда бы Сабира!
      Разумеется, мы многого не знали. О многом могли только догадываться. Но и слепому было видно, что здесь не все чисто. Лично у меня создалось впечатление, что я перенесся на столетие назад. Во времена описанного Джалилом Мамедкулизаде самодура и единоличного хозяина села Худаяр-бека.
      Кроме собственного благополучия, похоже, товарищ Меджидов, как и Худаяр-бек, ничего не признавал. Не терпел, когда ему перечат. Впрочем, ему никто и не перечил в селе. Все уступали ему дорогу, с ним здоровались первыми даже белобородые аксакалы. И никто - Ханыш не был здесь исключением! почему-то не интересовался, каким образом их директор достиг таких высот личного благосостояния, в то время как большинство из них жило несравненно хуже и до всеобщего изобилия было далеко. Хотя совхоз и числился в "миллионерах", детский садик здесь располагался в двух тесных комнатушках, в селе не было бани, столовой, парикмахерской, а единственная чайхана содержалась в таком виде, что, зайдя туда в первый день и увидев рой мух, облепивших вазочки с сахаром на грязных столиках, мы больше туда не заходили. Обедать ездили в райцентр.
      Возникал вопрос: кому - при таком-то положении дел! - нужен был роскошный дом культуры с колоннадой и мраморной лестницей?! Селу? Да нет же. Скорее товарищу Меджидову. Лично ему.
      - Я выступил в газете и обещал сдать клуб в этом году! - то и дело с апломбом говорил директор. - Так что нажмите. Считайте, что премиальные у вас в кармане!- И директор понимающе подмигивал нам: дескать, разговоры разговорами, а дело делом. Знаю, мол, для вас, шоферов, главное - вышибить деньгу! Не бойтесь, за мной не пропадет!
      Не люблю, когда кто-то твердит: "Я выступил в газете", "Я подал ценную инициативу! .." и т. д., потому что здесь сразу бросается в глаза неискренность начинания, быть может, даже и важного, фальшивый энтузиазм, ибо в таких случаях если что и стоит за всем этим, так это голый расчет, корысть.
      Несколько раз мы пробовали поговорить с товарищем Меджидовым. В деликатной форме. Ведь если местные .жители не считали необходимым осадить директора, не усматривали в его действиях ничего противоестественного,- казалось, с чего было нам во все это встревать?! И тем не менее..,
      - Скажите, товарищ Меджидов, - в первый же день спросил Сарвар, - не слишком ли роскошный клуб вы замахнулись .строить? Для вашего-то села.
      - Партия учит нас, что главное - это воспитание трудящихся! - с апломбом ответил директор.- Мы не должны жалеть средств, чтобы нести свет культуры в массы!
      - Свет культуры? - не вытерпел я. - О какой культуре вы говорите, если в селе нет ни бани, ни столовой, а детский сад теснится в двух комнатушках?! Показуху вы несете в массы - вот что!
      Последние слова я буквально выкрикнул. Швырнул в жирное директорское лицо. Будто оплеуху дал. Мне казалось, после таких слов этот самодовольный начальничек выйдет из себя, скажет мне что-то резкое. Я ждал этого и приготовился выложить ему все, что думаю о нем, приготовился к ожесточенной схватке. Но я недооценил опыта товарища Меджидова. Чего-чего, а с людьми он умел ладить, умел выходить из любой ситуации.
      Меджидов не принял боя.
      - Молодец, - похлопал он меня по плечу с масленой улыбкой, - узнаю самого себя в молодости! Горяч! Настоящий комсомолец!
      Он говорил все это, а я видел только его фальшивую улыбочку, и руки так и чесались проучить этого ловкача, умело прячущегося под щитом высоких слов "партия", "свет культуры"... Уж я бы показал ему, где раки зимуют. Показал, на что способен настоящий комсомолец! Но Сарвар оттер меня плечом от директора.
      - Ладно, - сказал он, - вы лучше скажите, когда баню построите? А то что же получается - люди будут идти за светом культуры в ваш клуб немытыми?
      - Все будет, ребята, - елейно улыбаясь, говорил директор. - И баня будет, и столовая. Постепенно сделаем все, все сделаем.
      - Сделаешь, когда хвост у верблюда вырастет до земли, - пробурчал Придира Зейнал.
      Нет, не вышло у нас с директором разговора. Не принял он моего вызова. На том и расстались, что директор снисходительно похлопал меня по плечу и наказал повару почаще кормить нас бозбашем. Он очень спешил и вообще настроен был в тот день благодушно.
      - К нему сын Ровшан приехал, - объяснил Ха-ныш. - Каждому своя радость. К. директору вот пожаловал сын, а у меня, между прочим, в воскресенье свадьба,
      Приглашаю вас всех, ребята. Если кто не придет, обижусь!- И, повернувшись ко мне, добавил: - А ты, Валех, приходи с невестой, ладно?
      .. .И вот наступило воскресенье.
      Подъезжая *к селу, мы услышали пронзительные звуки мелодии "Кероглы", исполняемой на зурне. Под эту древнюю воинственную мелодию воины народного мстителя шли на бой. Когда я слышу "Кероглы", я ощущаю в себе силу льва, готового к прыжку. В такую минуту мне бы коня, меч, и я, как в сказке, одним ударом меча снес бы головы целой дюжине врагов.
      Когда мы подошли к свадебной палатке, разбитой во дворе, нас встретили приветственными криками:
      - Добро пожаловать! Дорогу гостям! Дорогим гостям дорогу!
      Мы были из другого села, считались на свадьбе гостями. А потому нам особый почет и уважение. Так принято.
      Напротив свадебных палаток в окружении толпы (народу на свадьбе - яблоку негде упасть!) танцевали молодые парни. Когда нас усадили, распорядитель меджлиса, пританцовывая, приблизился к нам, приглашая на танец.
      - Давай "терекеме", - предложил я.
      - "Терекеме"! - прокричал распорядитель музыкантам.
      С первыми звуками этого танца Зейнал вошел в круг. Это был его любимый танец. Под одобрительные возгласы толпы Придира Зейнал выделывал ногами такие штуки, да так быстро, что в глазах мельтешило. Ведь недаром к названию "терекеме" добавляют слово "дели", что означает "неистовый", "буйный".
      - Спасибо! Ай молодец! Спасибо, дорогой гость! - выкрикивали зрители, глядя на то, как Зейнал танцует.
      Бурный порыв Зейнала передался толпе, и вот уже в круг вошел еще один танцор, за ним еще двое, еще, еще... А Зейнал, продолжая пританцовывать, встал напротив Сарыкейнек. Сарыкейнек вышла ему навстречу.
      Вообще-то "терекеме" - древний танец скотоводов-кочевников, пастухов огненно-быстрый, мужественный танец, и исполняют его, как правило, мужчины. Но Сарыкейнек была плясуньей хоть куда и даже в стремительных мужских танцах могла заткнуть за пояс иного парня.
      Я видел, с каким восхищением наблюдали за танцем Сарыкейнек вокруг, гордость за нее наполнила мое сердце.
      - "Джейраны"! - крикнул я музыкантам, входя в круг. Это был наш с Сарыкейнек любимый танец. Полилась знакомая мелодия - медленно, томно. Откинув голову, Сарыкейнек скользила по кругу, делая плавные движения широко раскинутыми, будто охватывающими весь этот прекрасный мир руками, а я двигался, быстро-быстро перебирая ногами, будто никак не мог дотянуться до своей любимой, прикоснуться кончиками пальцев к ее плечу...
      Прекрасный танец. Его часто танцуют влюбленные, жених и невеста...
      - Ай джан! Джан! - восторгались вокруг.
      - Молодцы! Спасибо!
      - Долгих вам лет!
      С каждым возгласом разрумянившееся лицо Сарыкейнек принимало все более серьезное, сосредоточенное выражение. А я улыбался - радостно, торжествующе. Улыбался этим прекрасным парням и девушкам, окружившим нас и смотревшим на нас с восторгом. Улыбался солнцу, высоким горам, синему небу.
      - Джан! Молодцы!
      То и дело к нам, по обычаю, подбегали с деньгами; кое-кто просто бросал деньги в круг, и Сарыкейнек, гибко изогнувшись, поднимала их с земли. Видя такой наш успех, музыканты старались изо всех сил, все убыстряя и убыстряя мелодию, и вот зурначи сделали отчаянный переход, и мелодия "джейраны" превратилась вдруг в стремительное грузинское "шалахо".
      Не чувствуя ног, летели мы с Сарыкейнек по кругу. Но вот в танец включился Эльдар, и мы, ссыпав "шабашные" деньги на столик перед музыкантами, тяжело дыша, вышли из круга под аплодисменты публики.
      Несмотря на комплекцию, Эльдар был хорошим танцором, что и продемонстрировал с огоньком.
      Затем в круг вышел Сарвар. У него тоже был свой коронный танец "вагзалы". Одно удовольствие было смотреть, как Сарвар танцует "вагзалы". Дружно хлопая, мы не отрывали глаз от его ладной сухощавой фигуры.
      - Глянь, как девушки едят глазами нашего Сарвара, а! - шепнул мне на ухо Зейнал. - Особенно вон та, с косой.
      Девушки и вправду не отрывали восторженных взоров от Сарвара, а та, на которую указал Зейнал, чуть не следом за ним шла, увлеченно хлопая в ладоши.
      -- Дорогие гости, просим отведать наше скромное ;угощение, - пригласили нас в палатку.
      - А ты, сестрица, иди с нами! - обратилась к Сарыкейнек та самая девушка с длинной косой, которой так понравился танец Сарвара.
      Я знал, что в здешних местах на свадебных торжествах женщины едят-пьют отдельно от мужчин (в Азербайджане есть места, где такого разделения не придерживаются), и молча кивнул Сарыкейнек: иди, мол. Девушки удалились в соседнюю палатку.
      К вечеру свадебное веселье .разгорелось с новой силой. К зурначам присоединилась еще одна группа музыкантов, включающая тариста, кеманчиста и ханенде - певца.
      - А знаешь, здешние девушки очень интересуются нашими ребятами, - шепнула мне на ухо Сарыкейнек. - А та, с косой, все выспрашивала про Сарвара.
      - Что именно?
      - Есть ли у него невеста, кем он работает? Когда я ответила - шофером, не поверила. Говорит, не похож он на шофера. На ученого человека похож.
      - А ты б ей ответила, что шофер не хуже ученого! - разозлился я.
      - Так именно я ей и ответила, - поторопилась успокоить меня Сарыкейнек. Сказала, что Сарвар очень начитан, что мы и сами зовем его "ученым". Умный, говорю, парень. И красивый.
      - Ну, это ты зря, - покачал я головой: терпеть не могу, когда расхваливают красоту мужчины. Есть в этом что-то противоестественное: мужчина должен быть мужчиной. Волевым, мужественным, решительным... А красивым быть не обязательно.
      - "Вагзалы"! - крикнул я музыкантам, а сам толкнул в бок сидящего по другую сторону от меня Сарвара:- Вон ту, с длинной косой, видишь? Пригласи! А то глаз с тебя не сводит!
      Сарвар улыбнулся своей несколько ленивой, снисходительной улыбкой и посмотрел туда, куда я показывал.
      - Ну что же ты? - подтолкнул я его. - Давай!
      Вообще-то "вагзалы", как и "джейраны", с их замедленным ритмом, плавностью, танцуют обычно девушки. И потому когда под звуки такого танца первым выходит в круг мужчина, значит, он собрался пригласить кого-то из девушек.. .
      Когда Сарвар под звуки "вагзалы" пошел по кругу мимо стоявших стайками девушек, те смущенно опускали глаза, а у каждой небось сердечко стучало в груди: "Не меня ли пригласит?.. Не меня ли?"
      Сарвар дошел до длиннокосой, остановился перед ней, и все подруги ее разом подняли головы - застенчивости как не бывало. Во взорах любопытство, интерес. Зато длиннокосая вся зарделась от смущения, замешкалась на мгновение, словно бы не решаясь принять приглашение на танец. И вот вышла...
      - Ах, какая пара! - восторженно заметила Сарыкей-нек.
      Но тут внимание всех переключилось с танцующих на новых гостей, только что прибывших на "Волге" и входивших во двор. А впрочем, какие же это были гости? То был товарищ Меджидов, рядом молодой стройный парень, одетый с иголочки (наверное, его сын), и с ними человек в сером двубортном костюме, в шляпе, как позже выяснилось - заместитель начальника райотдела милиции, один из завсегдатаев хлебосольного председательского дома. Все трое были слегка навеселе, раскраснелись.
      Товарищ Меджидов прошел мимо расступившихся перед ним людей прямо в центр круга, остановился как бы в размышлении, а потом вдруг сорвал с головы ондатровую шапку, хлопнул ею оземь и ударил в ладоши. Тут же смолкнувшие при его появлении музыканты грянули изо всех сил "узундере".
      Грузная фигура товарища Меджидова, его круглый живот, свисающий поверх толстого кожаного ремня, его манера ходить вперевалочку - все это давало мало надежд на то, что перед нами предстанет хоть на что-нибудь способный танцор. Однако. . . При первых же звуках мелодии председатель подтянулся, вобрал живот, с лица его слетела масленая улыбочка. Перед нами предстал совсем другой человек. Приятный, задушевный, веселый. И этот другой человек, двигаясь плавно и ловко, со скрытой силой и благородством, так прошелся по кругу, что все дружно зааплодировали ему. Совершенно искренне похлопали ему и мы.
      А одетый с иголочки сынок председателя тем временем, не глядя ни на кого, уверенно прошел на возвышение для почетных гостей, плюхнулся на один из стульев, небрежно облокотился о спинку, так, чтобы видны были его наручные электронные часы и массивный перстень с камнем (у нас в Карабахе носить кольцо с камнем считается неприличным для парня). Вид у председательского сынка был небрежно-ленивый, снисходительный. Словно бы он явился на свадьбу со скучным, но, увы, неизбежным визитом вежливости. С равнодушным выражением лица, усевшись поудобнее и закинув ногу на ногу, Ровшан - так звали директорского сына - стал рассматривать присутствующих, и, вижу, взгляд его остановился на Сарыкейнек. Сарыкейнек тут же почувствовала на себе этот чужой пристальный взгляд, подняла голову и демонстративно отвернулась. А тому хоть бы хны. Продолжает смотреть, прямо-таки ест глазами...
      Тут Сарыкейнек подвинулась .ко мне, давая, очевидно, понять наглецу, что она с парнем. Но Ровшан - зря, ой зря дали ему славное имя Ровшан, имя Кероглы! - по-прежнему не отрывал взгляда от Сарыкейнек.
      - Знаешь что, - шепнула она мне на ухо, - давай уйдем. Что-то голова у меня разболелась...
      Не хочет говорить правду, знает, что я могу сгоряча натворить дел.
      - Черт с ним, - ответил я Сарыкейнек. - Не обращай внимания, пусть пялится.
      В это время распорядитель объявил:
      - Танец Ровшана!
      Это означало, что танец заказал директорский сынок. Не успели мы и глазом моргнуть, смотрим - Ровшан тут как тут. Вырос перед нами, улыбается Сарыкейнек, приглашает выйти в круг. ..
      Сарыкейнек отрицательно покачала головой и резко отвернулась. Но Ровшан принял это за обычное девичье кокетство. Видно, он и представить себе не мог, чтобы какая-то там сельская девушка отвергла его ухаживания. Развинченно дергаясь и подпрыгивая, он прошел круг и опять застыл перед Сарыкейнек. А тут из толпы донесся пьяный голос кого-то из местных подхалимов:
      - Просим, красотка, не откажи нашему красавцу!
      При этих словах музыка заиграла еще громче, а Ровшан потянулся рукой к Сарыкейнек,' чтобы силой увлечь ее за собой в круг.
      Я угрожающе приподнялся с места. Но Придира Зейнал удержал меня и резко бросил в лицо директорского сынка:
      - А ну, приятель, вали-ка отсюда! Тот непонимающе посмотрел на него.
      - Ты что, глухой? Проваливай! - еще резче сказал Зейнал и густо покраснел.
      Покраснел и Ровшан. Он не ожидал такого поворота
      91
      событий. Но настаивать на своем не стал. Отошел в сторону.
      В круг вступило сразу несколько танцоров, и возникшая неловкость была сглажена.
      Нельзя сказать, что я дико ревнив. Когда у нас в поселке устраивали танцы, Сарыкейнек танцевала не только со мной, но и с другими ребятами. Приходили ребята из соседнего поселка, тоже приглашали Сарыкейнек. И я чтобы слово сказал кому! Никогда. Даже когда один русский парень попробовал поухаживать за ней, все закончилось вполне мирно. Сарыкейнек сказала, что у нее уже есть парень, и показала глазами на меня. После танца он подвел Сарыкейнек ко мне и сказал: "Извини, друг. Славная у тебя девушка", - на что Зейнал ответил ему по-русски: "Наш парень тоже славный парень!"
      Все рассмеялись и расстались по-дружески.
      Но этот Ровшан с его самоуверенностью и наглой настырностью - видит же, что Сарыкейнек не одна! - меня просто взбесил.
      Чувствуя, как злость и возмущение снова закипают во мне, и боясь, что не совладаю с собой, я крикнул музыкантам:
      - "Терекеме"! - и выскочил в круг.
      На этот раз я танцевал как бешеный. Так, что даже Придира, на что он силен в этом танце, мне позавидовал. Он мне потом так и сказал: ты, говорит, как с цепи сорвался, не просто "терекеме" танцевал, а "дели терекеме"!
      Я танцевал все стремительнее.
      - Быстрее! - выкрикивал я. - Быстрей!
      Музыканты старались изо всех сил, нагарист еле успевал отбивать ритм. А я все взвинчивал и взвинчивал темп танца.
      - "Джейраны"! - наконец прерывисто выдохнул я.
      И как только бурные звуки огненного "терекеме" сменились плавными звуками любимого танца Сарыкейнек, подскочил к ней. А она уже плыла мне навстречу. Ее руки, по-лебяжьи изгибаясь, ласково тянулись ко мне, и как не бывало свинцовой тяжести в ногах, я почувствовал необычайную легкость во всем теле; казалось, еще немного - и я взлечу. Вознесусь к небесам, как во сне, который однажды видел. Только Сарыкейнек будет на этот раз рядом со мной, реальная... Мы танцевали, глядя друг на друга. Кроме нас, никого не было в этом мире. Не было свадебной толпы, товарищей. Не было этого мерзкого Ровшана - я о нем и думать позабыл. Никого не было!
      Я был пьян от своей любви. И от ответной ко мне любви Сарыкейнек. Я был счастлив. Оттого, что в этом мире есть молодость. Есть мужество. Есть верность..,
      Есть любовь.
      Сарыкейнек
      Разные чувства испытывает девушка, когда на нее смотрит парень. Все зависит от того, как смотрит. Иные смотрят с восторгом, с бескорыстным восхищением, дают тебе почувствовать, что ты красива, не требуя взамен ничего, кроме благодарной улыбки, - это приятно. Но бывают другие. Когда мужчина смотрит на тебя, как змея на кролика, - это гадко! В таких случаях такое настроение, будто кто-то плюнул тебе в душу!
      К счастью, мне везет на порядочных ребят. За последнее время только раз я почувствовала себя кроликом. Это - когда объявился сынок Гюллюбеим-халы. Валеху я ничего не сказала, чтобы не будить в нем ревности. Но этот тип в первый же день после приезда урвал момент, когда мы остались одни, и попробовал обнять меня за талию. Как бы полушутя, а на самом деле схватил, держит. Я вырвалась, а он, смотрю, открыл чемодан и стал вынимать оттуда разное барахло - золотые часы, отрезы на платье, модную обувь... Вроде как купить меня хочет. Ну тут я не стерпела, подошла к нему да как скину чемодан на пол - барахло так и разлетелось по всей комнате. Он бросился его поднимать, на коленках ползает возле моих ног, сопит. А я стою над ним и смеюсь. Вмиг поставила этого ухажера на место. То был первый случай. А второй раз я столкнулась с чем-то похожим на свадьбе Ханыша. . .
      Признаться, я так была увлечена танцами и у меня такое было славное настроение - ведь давно с Валехом никуда не ходили, не веселились, - что не обратила внимания на запоздавших гостей. Хотя... нет. Долговязого парня с перстнем на пальце я заметила сразу, он показался мне забавным. И потому, когда я поймала на себе его взгляд, я подняла голову и невольно улыбнулась ни к чему не обязывающей улыбкой. Уж больно весело мне было тогда. Но когда я почувствовала, что он так и липнет ко мне своим взглядом, мое хорошее настроение как ветром сдуло. Еле досидела до конца свадьбы. Ушли мы. Ну, думаю, с этим парнем все позади. Отстал, слава богу! Так нет же. На следующий день, когда ребята уехали в совхоз, спускаюсь я со своего крана, чтобы идти в столовую, и кого, вы думаете, вижу перед собой? Пижона с перстнем. Стоит рядом с "Жигулями" оранжевого цвета, развязно улыбается мне и подмигивает.
      - Карета подана! Куда едем?
      - Спасибо, - отвечаю, - мне близко. Прохожу мимо, а он за мной.
      - Вчера я, кажется, извел тебя своими взглядами,- шепчет на ухо. - Так ведь ты девка - класс!
      От такого нахальства я растерялась и говорю:
      - А Валех уехал в совхоз. Помогать вам.
      - Какой Валех?
      - Мой жених.
      - Уехал и прекрасно. Скатертью дорога! - говорит он и уверенно берет меня под руку. А я оттолкнула его руку и гну свое:
      - Так ведь он клуб для вас строит. Камни возит.
      А вы. .. '
      - И пусть себе возит. Он, видно, только и способен камни возить! расхохотался он собственной шутке.
      - А вы на что способны? - постепенно приходила я в себя. - Пить да к чужим девушкам приставать? К тому же обрученным. - Последнее я, конечно, сказала зря. Вышло, что я вроде как отчитываюсь перед ним. Какое ему дело, обручены мы или нет?!
      - Так ведь свадьбы не было? - ухмыльнулся парень.
      - Будет и свадьба, - отрезала я.
      - И когда же? Скоро?
      - Вот получим квартиру... - Опять я дала промашку. Какое ему дело до нашей свадьбы и квартиры?!
      - А сейчас живете врозь, в общежитии? - осклабился парень.
      - Ну и что? - Я оправилась от растерянности, и у меня возник уже чисто спортивный интерес: что еще скажет этот тип?
      - Понимаешь, девочка, - сказал он тоном бывалого человека, повидавшего жизнь, - теперь устарела поговорка: с милым и в шалаше рай. Любовь Лейли и Меджнуна теперь не в моде!
      - Скажите пожалуйста!.,
      - Двадцатый век!
      - И что из этого следует?
      - А то, что сегодня мы живем, завтра нас нет...
      - Так говорили тысячу лет назад. Такие, как ты. .,
      - Говорить, может, и говорили, но атомной бомбы-то не было, - сказал длинноволосый и с довольным видом, будто атомная бомба лежала у него в кармане и это была какая-то вкусная штука вроде шоколадных конфет, потер руки. Кто-то где-то нажал кнопку и... - Длинноволосый теперь улыбнулся. Словно речь шла о том, что от нажатия этой кнопки закрутится, скажем, обзорное колесо на бакинском бульваре.
      - И что же?
      - А то, что ты должна полюбить меня.
      - Так ведь любви-то нет. Сам говоришь! - Я еле сдерживала смех.
      - Зачем же нет... - Парень пошевелил в воздухе пальцами. - Она есть. Только другая, - и он подмигнул.
      - Спасибо за предложение. - В меня словно бес вселился, и я продолжала эту игру. - А что же с Валехом?
      - А Валех... Пусть себе камни возит. Он создан не для такой девушки, как ты.- Тут пижон сделал очередной заход, пробуя уже обнять меня за талию. Переедешь в Баку, там мы найдем квартирку для тебя, - ворковал он, очевидно приняв мою игру за чистую монету и решив, что дело наполовину сделано.
      - У меня перерыв кончается. Пусти, - я оттолкнула его с чувством гадливости.
      - Я могу доказать свою любовь, - шагнул он следом за мной. - Вот небольшой презент. Для начала. Колечко, - он полез в карман.
      - Колечко оставь себе. А если хочешь любовь доказать, сейчас же кукарекни и перекувыркнись три раза. Вот здесь. Возле столовой. Кувыркаться умеешь?
      - Ненормальная!
      Я расхохоталась ему прямо в лицо. А потом смерила его взглядом и сказала:
      - Знаешь что? Пока Валех не вернулся и не сунул твою патлатую голову в раствор, смажь-ка ты пятки и дуй отсюда! Да поскорее!
      - Работяги несчастные, - процедил он, красный от злости. - Тягловые лошади!
      - Что?!
      Моя пощечина прозвучала как выстрел. Рука-то у меня приучена к физической работе. Я замахнулась еще, но он, схватившись за щеку, отбежал в сторону, юркнул в машину и рванул ее с места. Только и остался после него столб пыли на дороге.
      Мерзавец! Меня всю трясло от злости. Лезть к девушке, у которой к тому же есть парень, с гнусными предложениями. И откуда только берутся такие люди?
      .. .Валеху я, конечно, ничего не сказала. Он бы этого так не оставил. А зачем затевать драку? Я этому типу отвесила оплеуху, и довольно с него. И теперь, целуя Валеха, я думала про себя: пусть лопнет от зависти длинноволосый оттого, что мы счастливы, любим друг друга. Не так, как он говорил. По-настоящему.
      - Долго еще вам работать в совхозе? - спрашивала я Валеха.
      - Нет, родная. А что?
      - Ничего. Просто скучаю по тебе... Весь день не вижу.
      - Но я ведь приезжаю часто. Быть может, случилось что? - Валех озабоченно посмотрел мне в глаза.
      - Сынок директора... помнишь, на свадьбе? .. - Я не могла врать, особенно когда Валех вот так изучающе смотрит мне в глаза. - Не хочу, чтобы ты виделся с ним. Предчувствие у меня нехорошее...
      - Да пропади он пропадом! - воскликнул Валех.- Мне-то что до него, глупышка? Я помогаю совхозу. Не ему лично.
      "И ведь правда - не ему", - подумала я, вернувшись к себе в общежитие. Я разделась, укрылась одеялом, закрыла глаза. Но еще долго не могла заснуть. Тревожно было на душе. Нехорошо...
      Валех
      Вчера Сарыкейнек показалась мне странной. Взвинченной, нервной, молчит, думает о чем-то своем... Да ладно! Через денек-другой заканчиваются наши дела в совхозе. Мы сделали все, что от нас требовалось. Директор сказал, что приказом по совхозу объявит нам благодарность. И зарплату мы получим завтра. Завтра же съезжу в райцентр, надо побаловать Сарыкейнек какой-нибудь красивой вещицей к лету. Нарядов у нее - раз-два и обчелся... Эх, да ладно! Вот получим квартиру, обставим, тогда и о нарядах подумаем! Не в тряпках счастье. Было б здоровье, благополучие и мир на земле, вот это голубое небо, эта веселая речка, эти горы...
      Размышляя так, мурлыча себе под нос, я мыл машину у реки. Машина у меня обычно вымыта, блестит. Вот только сейчас - из-за непредвиденной работы и каждодневных многокилометровых рейсов в совхоз и обратно - я малость ее запустил. Думаю я о своем, мурлычу песенку, мою машину. ..
      В это время, вижу, из придорожных зарослей показался ослик, нагруженный свежескошенной травой, за ним вышел мужчина с серпом в руках. Немолодой, в залатанном пиджаке, на ногах длинноносые деревенские калоши. Мужчина кричит ослу: "Токкуш! Токкуш!", погоняет его изо всех сил, а длинноухий заупрямился. По бездорожью бежал трусцой, а как до асфальтированной дороги дошел - стоп, ни с места!
      - Токкуш, ай такой-сякой! Токкуш! - кричит мужчина, лупит осла хворостиной, а осел будто к земле прирос. Ни с места.
      А тут, вижу, из-за поворота на огромной скорости выскочил "жигуленок" и, глазом я не успел моргнуть, со всего лёта стукнул осла так, что тот кубарем покатился по дороге. Ничего себе - "подтолкнул"! Я уж думал, осел откинул копыта. Так нет. Длинноухий вскочил на ноги и бодро затрусил по дороге как ни в чем не бывало. Будто именно этого он и ждал', чтобы продолжить свой путь. Мужчина кинулся следом, но его остановил грубый окрик:
      - Эй ты, ишак!
      Вижу, из помятых "Жигулей" вылезает Ровшан - директорский сынок.
      - Ишак из ишаков, и отец твой ишак, и весь род твой ишачий! - заорал во все горло сын Меджидова. - Чего это ты выгнал своего длинноухого ублюдка на дорогу? Чего, а?!
      Мужчина, испуганно таращась на Ровшана, ткнул серпом в сторону осла.
      - Ай ты, неразумное животное. Опозорил ты меня! Вот уважаемый человек из-за тебя пострадал, - бормотал он, отступая. Униженно кланяясь, стал извиняться: - Уж ты не сердись на меня, сынок. Я тут траву косил. Домой собрался. А он, вишь, стал на дороге и стоит... Не сердись, я тебя прошу. Осел есть осел. Что делать, заупрямился...
      - Сам ты осел, олух деревенский! - крикнул директорский сынок и, подскочив к нему, влепил ему пощечину. . .
      Тот выронил серп на землю, согнулся, закрыл лицо руками, готовый безропотно принять побои. И были в этом жесте та покорность судьбе, та рабская униженность бесправного голодного крестьянина, что вбивались в мужицкое сознание веками и, глядишь, поныне дают о себе знать. Правда, очень редко. Лично я впервые видел, чтобы взрослый мужчина согнулся перед мальчишкой, который годился ему в сыновья, и терпеливо сносил побои.
      От вида этой рабской покорности меня словно ножом полоснули по сердцу.
      Я выбежал на дорогу, как был - с мокрой тряпкой в руке, штанах, засученных по щиколотку, и оттолкнул Ровшана.
      - Что ты делаешь? - крикнул я ему. - Да он же тебе в отцы годится.
      - Не твое дело! Пусти! - вырвался Ровшан и хотел опять броситься на владельца осла.
      Но я поймал его за полу пиджака и стал втолковывать ему, что мужчина с серпом не виноват, скорее виноват сам Ровшан, потому что нельзя из-за поворота выскакивать как бешеный, тем более что там знак висит о непревышении скорости: неподалеку пионерский лагерь! Ну, говорил я Ровшану, помял ты немного машину, но ведь и осел пострадал, хотя виду не подает, - если разобраться, все прекрасно обошлось, и не надо нервничать, лучше разойтись по-хорошему, что я и предлагаю сделать. Все это я говорил спокойным, ровным голосом (неожиданно для самого себя, признаться!), даже пробовал шутить, чтобы остудить пыл зарвавшегося юнца. Но, как видно, юнец не привык к разумным речам.
      - А ну, отпусти пиджак! Тебя это не касается, - Ровшан вырвался и бросил с ненавистью: - Чушка несчастный!
      Я пропустил оскорбление мимо ушей, - и откуда столько терпения набралось у меня в тот день?!
      - Нехорошо, - ответил я. - И твой отец, и ты ведете себя здесь словно... феодалы какие-то.
      - Чего? - Ровшан презрительно глянул на меня. - Ты, нищий, сын нищего, будешь мне тут об отце говорить?!
      Ну тут кровь взыграла во мне.
      Я поймал его за руку. Тонкую, без мужских мускулов, изнеженную руку избалованного городского мальчишки. Заломил за спину так, что Ровшан рухнул на колени. Дал пару раз по шее.
      Все могу вынести, но только не оскорбления памяти моего отца.
      _ Жми отсюда, молокосос! -.крикнул я вдогонку ему, словно мне самому не было восемнадцать; в этот момент я и вправду чувствовал себя намного старше.Будь я твоим папашей, я бы снял с тебя штаны и отхлестал по заднице. Экий волчонок! Совсем озверел среди этих овечек; - я глянул в сторону мужчины с серпом, но, пока мы с Ровшаном говорили, он смылся со своим ослом.
      А на другой день недалеко от карьера, дорогу нам преградила милицейская машина. Сидевший рядом с капитаном милиции Ровшан показал на меня, и капитан, выйдя из машины, приказал:
      - Вылезай. Поедешь в отделение.
      - Что такое?
      - Там увидишь. .. Говорю - вылезай!
      - Свою машину я что, на дороге брошу? - разозлился я. Терпеть не могу, когда мне приказывают. Да еще в такой категоричной форме. - Приеду в отделение на своей машине!
      - Товарищ капитан, если вы по жалобе этого молодца,- Сарвар кивнул в сторону Ровшана, - так тот сам виноват. Затеял драку. Мы сами на него обратимся с жалобой, если на то пошло.
      - Ты был на месте происшествия? - обратился к нему капитан.
      - Не был, но...
      - Тогда помалкивай, пока не забрали и тебя. Капитан сел в свой газик и коротко бросил мне:
      - Езжай следом!
      В предъявленном мне обвинении говорилось, будто студент второго курса медицинского института Ровшан Меджидов объяснился в любви Сарыкейнек Шахмар кызы, работающей крановщицей на стройке, предложил ей выйти за него замуж и что будто бы состоящий с означенной крановщицей в близких отношениях Валех Мадатов, работающий на вышеуказанной стройке шофером, задумал отомстить Р. Меджидову. Подкараулив последнего на дороге, он преградил ему дорогу своим грузовиком марки "КрАЗ" и, когда Р. Меджидов, выйдя из машины, мягко спросил его, в чем дело, бросился избивать. На крик пострадавшего прибежал косивший неподалеку траву рабочий совхоза Муса Ибрагим оглы, но Валех Мадатов оскорбил и его, сел на свою машину и уехал.
      - Так это ж неправда, - возмутился я, услышав такое, мягко говоря, вольное изложение событий. - Все было наоборот. Это Ровшан Меджидов бросился в драку, стал бить крестьянина, а я стал разнимать их.. . - Я настолько был уверен, что тут просто недоразумение и сейчас во всем разберутся, что даже улыбнулся следователю.- Да вы спросите у этого Мусы Ибрагим оглы, если мне не верите.
      - Спросить? - Следователь почему-то, как мне показалось, с сожалением посмотрел на меня. - Что ж, спросим...
      В тот же день состоялась очная ставка. Вот что было зафиксировано в протоколе, который я подписал после:
      "Следователь. Скажите, вас бил сын товарища Меджидова? Если бил, то за что?
      Муса. О чем вы говорите, товарищ начальник? Чтобы сын такого уважаемого человека, как товарищ Меджидов, да так поступил?! Наш Ровшан стыдливее девушки!
      Следователь. Расскажите, как все произошло на самом деле.
      Муса. На самом деле? Конечно. Человек всегда должен говорить правду, разве не так, а, товарищ начальник? . .
      Следователь. Не тяните. Короче.
      Муса. Да-да, я понял вас. Значит, так. Я косил траву ниже асфальтовой дороги. И ишак, значит, пасся рядом. Скотина никак не могла насытиться. Наголодалась зимой, знаете ли, а тут - первая свежая травка. . .
      Следователь. Я же просил - покороче!
      Муса. Слушаюсь! Значит, я косил траву, вдруг вижу: большая грузовая машина примчалась со скоростью молнии, развернулась и встала поперек дороги.
      Следователь. Поперек дороги?
      Муса. Да, да. Именно так. И я тогда удивился. Подумал: с чего это машина загородила дорогу? Кому? В это время тихонько подъезжают "Жигули", выходит Ровшан и вежливо так спрашивает у этого парня: "Что случилось, братец?" А тот. ни с того ни с сего как схватит ребенка...
      Следователь. Какого ребенка?
      Муса. Ну, Ровшана.
      С л е д о в а т е л ь, Ровшан - ребенок?
      Муса. Извини, начальник. На наших глазах парень вырос. Мы и привыкли..,
      С л е д о в а т е л ь. Покороче!
      Муса. Слушаюсь. Так вот. Как стал этот парень вертеть-крутить Ровшана, швырнул оземь. Мало того. Смотрю, выхватил кинжал и хочет убить ребенка.. .
      Следователь. Ровшана.
      Муса. Да, Ровшана. Ну, увидя такое, я не вытерпел, крикнул: "Эй, что делаешь?!" Этот парень обернулся на крик, увидал меня и, как видно, испугался. Тут же бросил ребенка...
      С л е д о в а т е л ь. Ровшана.
      Муса. ...бросил Ровшана, сел в машину и уехал. Только его и видели. . ."
      - Ну что, слышали? - обратился в этом месте допроса ко мне следователь.
      - Слышал, - ответил я, пораженный. - Этого шакала хорошо выдрессировали! Тут следователь заметил:
      - По закону я должен внести в протокол оскорбление свидетеля. Вы назвали его "шакалом".
      - Он шакал и есть!-воскликнул я. - Этого труса, запугав, превратили в шакала. Прошу вас, запишите так, как я сказал.
      Следователь покачал головой.
      - Мы-то запишем, но... Ничего хорошего вам это не сулит. - Он помолчал, сочувственно, как мне показалось, посмотрел на меня и спросил: - Скажите, почему вы носите с собой кинжал?
      - Когда мы толковали с Ровшаном, кинжала при мне не было. Он был в машине.
      - А в машине он вам зачем?
      -г Этот кинжал, видите ли, память об отце. Тут Муса с деланным пафосом всплеснул руками и воскликнул:
      - Не верьте ему, врет он, товарищ начальник, врет! Кинжал был у него в руке, я видел. Он взял его, чтобы убить ребенка!
      - Ровшана, - машинально поправил следователь. И вдруг неожиданно резко хлопнул по столу и крикнул:- Молчи, пока тебя не спросят!
      Муса съежился с той же пугливой покорностью, которой я поразился, когда его бил Ровшан. Но теперь мне были ненавистны его рабские повадки - не только страх в них сквозил, но и подлость...
      Следователь извлек из стола три кинжала.
      - Каким кинжалом этот парень хотел убить Ровшана? - сухо спросил он Мусу.
      Тот без колебания показал на мой маленький кривой кинжал.
      - Выйди! Подожди в коридоре!
      Когда Муса вышел, я объяснил следователю:
      - Капитан милиции, который арестовал меня и за* брал мой кинжал из машины, показался мне. . .
      - ...небеспристрастным? - продолжил за меня следователь. - Но ведь он такой же представитель власти, как и я. У меня нет оснований подозревать его в умышленных действиях.
      Полистав еще раз мое дело, следователь покачал головой.
      - Откровенно говоря, молодой человек, все складывается не в вашу пользу. .. - Он помолчал и неожиданно задал весьма странный, на мой взгляд, вопрос: Скажите, в этом районе нет у вас влиятельных родственников?
      - Нет, - улыбнулся я. - Даже невлиятельных нет. Я сирота.
      - Напрасно улыбаетесь. Для вашей пользы спрашиваю.
      - Кроме невесты, у меня нет никого.
      - И влиятельных знакомых нет? Здесь или в центре?
      - Нет.
      Следователь, глубоко вздохнув, сказал:
      - Хорошо. Пока достаточно. - Он нажал кнопку и приказал вошедшему сержанту: - Увести арестованного!
      Судя по всему, мои дела и вправду неважные, подумал я. Иначе следователь не спрашивал бы меня про родственников и знакомых. И тут во дворе я увидел Сарыкейнек и своих ребят.
      - Ну что? - спросил Сарвар, когда мы обменялись приветствиями. - Как дела? Скоро тебя отпустят?
      - Отпустят, говоришь? .. Мне тут подстроили такую ловушку, что я аж рот раскрыл! Тот крестьянин, которого я защитил, помнишь?.. Представляешь, теперь свидетельствует. .. против меня!
      - Ну?! - вспыхнул Придира Зейнал. - Да за такое я бы ему тут же по шее накостылял... Каков подлец!
      - А что следователь? - взяла меня за руку Сарыкейнек, тревожно глядя мне в лицо. - Неужели он не почувствовал, что тут нечисто?
      - По-моему, почувствовал, - ответил я. - Следователь вроде неплохой...
      - Со следователем тебе, парень, повезло, - неожиданно заметил стоявший позади конвоир-сержант. - Не повезло в том, что ты столкнулся с Меджидовым. . . Слово Меджидова в этих местах - закон!
      - Но ведь Валех не виноват! - воскликнула Сарыкейнек.
      - Все равно.
      - Да не переживай ты, - успокоил ее Сарвар. - Разберутся. Не здесь, так в Баку. Законы у нас равно распространяются на всех, в том числе и на сынка Меджидова.
      Когда я попрощался с ребятами, с Сарыкейнек и мы вышли с сержантом-конвоиром на улицу, кого бы, вы думали, я встретил? Того самого коротконогого мужчину с наглыми глазками, директора мясокомбината, который .охотился на машине за джейранами. Столкнувшись со мной, тот смешался, но, увидя, что я иду в сопровождении милиционера, ухмыльнулся.
      - О, какая встреча! - воскликнул он. И обратился к сержанту: - Эй, Джумуш, куда ведешь этого хулигана? Опять он что-нибудь натворил?
      Сержант не ответил, только бросил удивленный взгляд сначала на коротконогого мужчину, потом на меня. Но меня взорвало.
      - За "хулигана" ты мне ответишь, - отрезал я и решительно шагнул на него. - А ну, прочь с дороги! А то снова окажешься в канаве. . .
      Он живо отскочил, погрозил мне кулаком и юркнул в здание прокуратуры.
      Мы продолжили путь.
      - Откуда этот человек знает тебя, приятель? - спросил у меня, сержант.
      - Так, было дело, - уклонился я от ответа; честно говоря, мне не хотелось пускаться в объяснения.
      - Смотри, - предупредил сержант, - этот человек - близкий друг прокурора, вместе на охоту ездят.
      Сержант, судя по всему, был хороший парень и искренне хотел мне помочь. Но у меня на душе кошки скребли - нет, я не раскаивался в том, что вмешался в драку, и тем более не боялся за себя. Просто. . . Просто как-то ужасно глупо все обернулось - эта драка, этот арест. Я представлял себе, как переживает теперь Сарыкейнек, как она плачет по ночам. . . Эх! Нет, сейчас я не был настроен откровенничать и вести душеспасительные разговоры. Даже с Сарваром, окажись он рядом со мной, не то что с конвоировавшим меня милиционером.
      Злость разбирала меня. Я вспомнил Меджидова с его масленой улыбкой и манерами человека, который облагодетельствовал всех вокруг - не только односельчан, но и нас, шоферов, хотя мы, причем добровольно, приехали к нему в совхоз, и не мы ему, а он был нам обязан. .. Вспоминал его худосочного сынка, как глазел он на Сарыкейнек на свадьбе и как петушился потом на дороге... вспоминал любителя джейраньего мяса... Э-эх! Что говорить. Скверно у меня было на душе!
      Сарыкейнек
      Второй день хожу сама не своя. Неужели это серьезно? Неужели не могут понять сразу - Валех не виноват?! Ведь это же так очевидно! Не мог такой парень, как Валех, ни за что избить человека.
      А каков подлец этот Ровшан! Изобразить все так, будто между мной и им что-то есть, будто мы чуть ли не влюблены друг в друга. . . Жаль, ах как жаль, что я только одну оплеуху отвесила ему в тот день! Надо было не скупиться. . .
      После того как Валеха увели в тюрьму, мы тут же, во дворе прокуратуры, сели и стали думать, как быть. Ничего путного в голову не шло.
      - Вот что, ребята. Так дело не пойдет, - сказал Сар-вар. - Лучше посоветуемся с Джамал-муаллимом.
      На том и порешили.
      Внимательно выслушав нас, Джамал-муаллим произнес:
      - Я верю вам, Валех горяч. Но он никогда не обидит никого незаслуженно. Вот только, - Джамал-муаллим запнулся, - товарищ Меджидов здесь такой человек, что. . . - Он не договорил.
      - Что же нам теперь, ноги ему целовать?! - вспылил Зейнал. - По примеру работников его совхоза. Уж не для того ли вы послали нас в совхоз?
      Джамал-муаллим помолчал некоторое время в раздумье.
      - Ладно, - сказал он наконец. - Раз такое дело, съезжу я в совхоз, поговорю с самим Меджидовым. В открытую. Посмотрим, что он мне скажет... Думаю, это наиболее реальный путь уладить дело.
      На другой день после работы вчетвером мы поджидали Джамал-муаллима возле дороги, ведущей в совхоз. Ребята беспрерывно курили, я тоже, понятное дело, нервничала. Слова Джамал-муаллима вселили в нас надежду. А что, если и вправду удастся быстро уладить дело?! Быть может, товарищ Меджидов и не знает обо всем, - может, все это устроил его сынок сам, без его ведома?!
      И вот машина Джамал-муаллима остановилась возле нас. Джамал-муаллим вышел из машины, со злостью захлопнул дверцу. Никогда мы не видели его таким раздраженным.
      - Зря я поехал к нему на поклон, ребята. Зря! - сказал он резко. Закурив сигарету, он глубоко затянулся и уже спокойнее продолжил: - Значит, приезжаю, захожу в дирекцию. Говорят, нету товарища Меджидова и не будет. Болен. Не возвращаться же назад. Ладно, думаю, навещу больного. Еду к нему домой, вижу сидит он как ни в чем не бывало на балконе с какими-то людьми. Пьют шампанское.
      - Ничего себе больной, - рассмеялся Эльдар.
      - Ну, увидя меня, встал, пригласил за стол. Я поблагодарил, сказал, что не пью. Отвёл его в сторону, рассказал все, как есть. И что же он мне ответил, как вы думаете? Знаю, говорит, про все. Сынок зарвался, и я бы мог дать затрещину, посадить на место - иной раз это полезно. Но... - тут Джамал-муаллим сделал паузу и глубоко затянулся, словно бы успокаивая сам себя. - Но, говорит, дело получило огласку. Этот сукин сын Муса раззвонил на все село: молодой шофер, мальчишка, отлупил сына товарища Меджидова. Да еще обругал - и его самого, и его отца. Так вот, могу ли я, спрашивает у меня Меджидов, это дело теперь так оставить? Разве, говорит, люди будут после этого со мной считаться, если я не накажу этого шофера-выскочку?! Смогу ли я, говорит, выполнять после этого государственный план и высокие социалистические обязательства?! И пошел, и поехал. Ударился в демагогию... Ну, тут я его прервал. Говорю: ладно, бог с ним, с планом, не в нем сейчас дело. А дело в том, говорю, что шофер не виноват, а ему грозит тюрьма. Несправедливо же это. Говорю и вижу - Меджидов смотрит на меня, как на неразумное дитя. И вдруг... начинает хохотать. Я, говорит, думал о тебе как о дельном руководителе. Сказал все откровенно - как начальник начальнику. А ты, оказывается, о шофере печешься! Да какое мне дело до него? Плевать я хотел на этого шофера! .. Есть свидетель, есть доказательства. Словом, сколько я ни убеждал его, ничего не вышло.
      . Видя, что я вот-вот разревусь, Джамал-муаллим погладил меня по плечу.
      - Ну-ну, успокойся, Сарыкейнек, - сказал он мне. - Что-нибудь придумаем.
      Несмотря на прекрасную характеристику с места работы, данную Валеху, несмотря на пламенное выступление общественного защитника - в этой роли выступил плотник уста Мадат, тот самый, что был судьей во время борьбы Валеха с начальником по хозчасти, несмотря на то, что председатель вел судебное заседание вроде бы объективно, суд приговорил Валеха к трем годам заключения.
      - Не отчаивайся! - крикнула я Валеху после оглашения приговора, хотя сама готова была тут же, на глазах у всех, разрыдаться.
      "А этот мерзавец Ровшан - он сидел на два ряда впереди - обернулся, хотел что-то сказать, но, наткнувшись на мой взгляд, отвернулся. Встал и торопливо вышел.
      Я не расплакалась даже тогда, когда на моих глазах Валеха посадили в закрытую милицейскую машину и увезли - не успели мы и словом перемолвиться, руку пожать друг другу. .. Только ночью, уже в общежитии, я дала волю слезам.
      Подружки поначалу пробовали меня успокоить, говорили какие-то утешительные слова. Но от этих слов мне делалось еще горше. Чувство безысходности овладело мною, вызвав взрыв рыданий, а когда боль немного притупилась, в душе осталась пустота.
      Напуганные моим отчаянием, подружки стали сами хлюпать носами. То ли от их слез, то ли от этого молчаливого сочувствия, мне наконец полегчало, и я постепенно успокоилась.
      .. .На следующий день утром, когда я повезла Валеху передачу, тот самый молодой парень-сержант, который конвоировал Валеха во время допроса, сказал, что сегодня Валеха отправляют в исправительно-трудовую колонию. "Так что если вы хотите его проводить..."
      Еще бы не хотела!
      Вернувшись в поселок, я быстренько приготовила Валеху смену белья, домотканый свитер из верблюжьей шерсти, правда старенький, но еще крепкий. Валех его любил... И по мелочи все самое необходимое,
      Мы поехали вместе с Сарваром. Нам разрешили свидание.
      Когда Валех вышел к нам, я прикусила губу, чтобы не расплакаться. Даже попробовала улыбнуться, - не знаю, как это у меня вышло.
      Несколько минут мы стояли молча. Потом, вздохнув, я сказала первое, что пришло на ум.
      - Валех, - сказала я, - если любишь меня, то ты ни капельки не переживай! Плюнь на все.
      Чушь, конечно, - попробуй не переживать, если тебя ни за что ни про что упекли за решетку!
      - Глупенькая, - улыбнулся Валех. - Разве ты сомневаешься в моей любви? .. Ну, а что касается "не переживай". .. Постараюсь. Главное, ты обо мне не беспокойся. Не переживай так. А то на тебе лица нет. . . - И он нежно погладил меня по голове, как ребенка; мне так приятно сделалось от этой его осторожной ласки. - Повеселее, ну! Вот так. Не навсегда же мы с тобой прощаемся, черт возьми!
      - Конечно... Скоро увидимся. Я приеду к тебе. Ты сразу напиши! - говорила я отрывисто, боясь, что разрыдаюсь. Только этого ему сейчас не хватало!
      - Ай, Сарыкейнек, сестричка, успокойся, - по-дружески толкнул меня плечом Сарвар. - Валех прав. С ним ничего не случится.
      Нет, надо и вправду успокоиться, взять себя в руки. Валех должен сохранить мужество. Теперь для него это важно, как никогда прежде. И я помогу ему в этом... Ну, улыбнись ему. Улыбнись еще. Слава богу, губы слушаются, не дрожат...
      - Сарвар, вы уж там с ребятами позаботьтесь о Сарыкейнек.
      - Как тебе не стыдно!.. Само собой, - ответил Сарвар и сунул Валеху в карман деньги.
      - У меня есть, - запротестовал тот.
      - Мы знаем, - отвел его руку Сарвар. - Возьми. Пригодятся.
      Когда Валех повернулся, чтобы уходить, белый свет померк в моих глазах, я пошатнулась и что есть силы прижалась к нему. Мне казалось, что его отнимают у меня и надо его удержать во что бы то ни стало. Я чуть не закричала: "Нет! Не отдам его! Не отдам!" Запричитать, как это умеют делать только женщины. . . Но я не закричала, не запричитала. Крепко-крепко прижавшись к груди любимого, подавила в себе крик. Валеху надо сохранить присутствие духа... Пусть видит длинноволосый сынок Меджидова: есть мужчины на земле! Слава богу, не все выродились, как он, этот наглый сопляк с дряблыми мускулами и подлой душонкой. Есть, есть еще удальцы! Ты, Валех, всегда ходил с высоко поднятой головой. И ты не опустишь ее сейчас, в эту горькую минуту, правда?
      Ни одного из этих слов я не произнесла вслух.
      А Валех, взяв мою руку, спокойно сказал:
      - Сарышка, держись. Как видишь, в жизни и такое бывает. Переживем. Выше нос!
      . . .И эта ночь была для меня так же мучительна, как и предыдущая. Я не сомкнула глаз. "Три года! . . Подумать только, целых три года!" - повторяла я про себя. Я больше ни о чем другом не могла думать. Эта злополучная цифра вертелась в голове, как я ее ни отгоняла прочь, вставала перед глазами, заслоняя собой все. Эта цифра и одни и те же навязчивые картины. Здание суда. Председатель с аккуратно зачесанными набок редкими волосами, он улыбается с притворным сочувствием... Настороженные глазки Мусы. Нахально развалившийся на скамье Ровшан...
      Я села на кровати. Наработавшиеся за день девушки спали сладким сном. В окно смотрел месяц, но свет его потускнел в серебристой дымке наступающего дня. В отдалении поблескивала речка. Я вспомнила нашу с Валехом пещеру возле скалы Амира. Пещеру, где мы укрывались от снега и дождя и где у костра мечтали о свадьбе, о дальнейшей жизни, которая представлялась нам такой радостной, такой счастливой. Кто бы мог подумать, что глупый случай так безжалостно все разрушит! ..
      Я заплакала, уткнувшись лицом в подушку, чтобы не разбудить девушек. Все спали, весь мир словно бы отдалился от меня, стал мне чужим. Я осталась одна... Впервые за многие годы я почувствовала острую тоску по отцу, матери. Впервые ощутила себя сиротой...
      Сжавшись клубочком на кровати, я наконец забылась. И увидела в коротком предрассветном сне нашу пещеру. Я захожу в пещеру одна, мне это так непривычно, странно. Одна. Вдруг вижу: змея приподнимает голову из сухой травы, изгибается в воздухе цифрой "3", наступает на меня, вот-вот ужалит. Но нет - я обнимаю Валеха, он улыбается мне, а я плачу, горько плачу...
      Утром никому не рассказала про свой сон. От своей бабушки я слышала, что плакать во сне - значит, радоваться наяву. И еще - если сон расскажешь, он не сбудется.
      На следующий день мы с Сарваром съездили в райцентр, где с помощью знакомого адвоката я написала подробное заявление в Верховный суд с просьбой пересмотреть дело...
      В тот день в столовой только и разговоров было-. о Валехе.
      - Не знаю, как судья вел дело, но не верю я, что Валех виновен, - говорил старый каменщик Гадим. - Не такой он парень.
      - И я не верю!
      - И я...
      - Валех ни с того ни с сего драться не станет! - заметил молодой плотник Самандар.
      - Сколько знаю Валеха, ни разу не видел, чтобы он ссорился с кем-то, заявил уста Амбарцум.
      - Ребята, - поднялся сварщик Мурадхан. - Я сам из села Меджидова, хорошо знаю и свое село, и эту семейку. До каких пор можно терпеть их самодурство? Лично я не смог работать на строительстве клуба. Ушел. Как увижу сытую морду Меджидова, так рука сама тянется к кирпичу... А сынок разве лучше? То в "Жигули" садится, то в "Волгу". Ни в чем не знает отказа. Пристает к чужим девушкам.. . Это, скажу я вам, уже не первый случай, когда он... Э-э да что там говорить. Ведь и у меня была девушка, и он перешел дорогу нашему счастью! - Голос Мурадхана дрогнул. - На все сто процентов уверен - это он во всем виноват. Валех тут ни при чем. .. Давайте от имени рабочих стройки потребуем, чтобы это дело пересмотрели!
      - Правильно! Мы поддерживаем!
      - Пусть пересмотрят! - раздались голоса.
      В это время в столовую вошел Джамал-муаллим.
      Он остановился на пороге, прислушался к нашим разговорам. Потом поднял руку, призывая всех к вниманию.
      - Ребята, - сказал он, - я сам хотел предложить вам собраться, обсудить случай с Валехом. Но, вижу, опоздал - вы уже приняли решение. Тем лучше. Мнение У вас единодушное.- вы требуете пересмотреть предъявленное одному из лучших шоферов стройки нелепое обвинение и несправедливый приговор. Так я вас понял? . - Так! - хором ответили присутствующие.
      - В таком случае позвольте к характеристике Валеха, которую я уже подписал, присоединить письмо всего нашего коллектива в Верховный суд. Тут встал Сарвар и предложил:
      - Я думаю, вместо того чтобы посылать письмо почтой, лучше будет, если кто-то из нас сам съездит в Баку, побывает на приеме у какого-нибудь ответственного работника- Верховного суда и лично передаст письмо. Так вернее!
      Присутствующие дружно поддержали и это предложение.
      Тогда я крикнула с места:
      - Заявление я хочу отвезти сама!
      Не знаю, какое у меня при этом было выражение лица. Наверное, очень решительное.
      Во всяком случае, после короткого молчания Сарвар кивнул головой.
      - Ну что ж, - сказал он, - пусть едет Сарыкейнек. Заодно и с Валехом повидается...
      - Может, кто-нибудь из нас поедет вместе с ней? - предложил Зейнал.
      - Нет, нет, не нужно, - сказала я. - Я не маленькая. Справлюсь сама.
      - Н то верно, - подытожил наш разговор Сарвар. - Если что понадобится, Сарыкейнек позвонит из Баку или даст телеграмму.
      На том и порешили.
      . . .Наутро вместе с подружкой Гюльсум, работавшей в столовой поваром, мы поджарили баранину, - мясо накануне привез из села Эльдар. Я положила в чемодан сыр, свежие огурчики, деревенский, из грубой серой муки лаваш. После работы Сарвар отвез меня на железнодорожную станцию - к семичасовому поезду. Я решила поехать поездом, чтобы оказаться в городе рано утром и в тот же день сделать по возможности все дела...
      На маленькой станции, куда мы приехали, поезд стоял четыре минуты. Времени оставалось в обрез. Мы кинулись к кассе. Касса была закрыта, висело объявление: "Билетов нет". То было время, когда студенты после каникул возвращаются в столицу... Что делать? А тут подошел и поезд. Я бросилась к ближайшему вагону, возле которого стояла проводница средних лет, поздоровалась ней и попросилась к ней в вагон. Та покачала головой: без билета нельзя.
      - Да я бы рада купить билет, хоть без места! - воскликнула я в отчаянии. Так ведь билетов нет!
      - А что, спешное дело? - участливо спросила женщина приятным низким голосом. Она выделялась среди вокзальной суеты своим спокойствием.
      - Еще какое! Моего жениха, понимаете, оклеветали и посадили в тюрьму. Я еду в Верховный суд жаловаться... - неожиданно для себя призналась я ей.
      - А что, у парня нет брата или еще кого-нибудь, что ты едешь сама?
      - Нет у нас с ним никого. Мы сироты...
      В это время раздался звонок.
      С убитым видом я взялась за чемодан.
      - Я тут приготовила для него еду, - сказала я напоследок. - Испортится... Поезд уже трогался.
      - Влезай в вагон, - решительно сказала проводница и взяла у меня чемодан.
      - Счастливо! - услышала я голос Сарвара. - Как приедешь, дай телеграмму!
      - А это кто? - спросила проводница.
      - Товарищ жениха. Шофер на стройке. Мы вместе работаем.
      - А я подумала, жених у тебя студент, - улыбнулась женщина и повела меня в купе для проводников.
      Она села на нижнюю полку, посадила меня рядом.
      - Тебе сколько лет?
      - Восемнадцатый пошел.
      - А жениху?
      - Уже восемнадцать.
      - Совсем дети, - покачала головой женщина. - И что же это вы на стройке делаете?
      - Как что? - не поняла я. - Работаем. Я на подъем-ном кране, а Валех шофером. ,
      - Твоего жениха зовут Валех? Я кивнула.
      - А тебя?
      - Сарыкейнек. Женщина улыбнулась.
      - Странное у тебя имя, дочка. Это, кажется, что-то вроде соловья?
      - Ага, иволга.
      - Ну, а меня зовут тоже ласково, - усмехнулась женщина. - Джейран, - и она почему-то невесело покачала головой.
      Тетушка Джейран заварила чай, достала стаканы,
      - Давайте, я налью кипятку, - вызвалась я.
      - Отдохни. Тебе завтра бегать по судам. Я сама... Ты как-никак гостья.
      - Нет, разрешите, я вам помогу.
      - Ну ладно. Раз уж на месте не сидится..,
      Вместе с тетушкой Джейран мы разнесли чай по купе. Мне, признаться, было несколько странно - ходить из одного купе в другое, неся следом за ней стаканы; меня принимали за проводницу, молодые парни пробовали со мной заговорить. Ко всему надо привыкать, думала я, в том числе и к обслуживанию незнакомых тебе людей.
      Дорожные впечатления несколько отвлекли меня от тревожных мыслей.
      Когда с чаепитием было покончено, я отобрала у тетушки Джейран стаканы и стала мыть.
      - Не могу сидеть без дела, - объяснила я.
      - Это хорошо..,
      И полотенца, и стаканы, и чайники для заварки - все у тетушки Джейран блестело чистотой, было лишено той дорожной неряшливости, которая, увы, так часто сопровождает нас в пути. И сама тетушка Джейран была опрятной, по-домашнему уютной...
      А потом мы сидели рядом на полке, подобрав ноги и накрывшись одеялом. Я рассказала все как есть. Показала коллективное письмо рабочих стройки, характеристику Валеха.
      - Ты смотри-ка, - с искренним сочувствием качала головой тетушка Джейран. - Вон ведь как бывает... Бедненькая, столько ты перетерпела! - Эта добрая женщина чем-то напомнила мне Гюллюбеим-халу.
      В ответ на мою откровенность тетушка Джейран рассказала о себе.
      Жизнь у нее сложилась несладко. Вышла замуж по любви, и муж ее вроде бы любил. Но через два года после женитьбы ушел к другой женщине.
      Меня поразило то, что тетушка Джейран вспоминает о нем без злости, даже хвалит:
      - Золотой парень. Хорошо пел. А на заводе на него просто молились. Слесарь высшего разряда...
      - Больше не пробовали выйти замуж?
      - Пробовала, - вздохнула тетушка Джейран. - Через четыре года. Но неудачно. Поняла я: после Джавада - так звали моего мужа - мне никто не будет мил. Поняла я это и угомонилась. В народе говорят: коли первая стрела попала в камень, вторая обязательно пролетит мимо...
      Тетушка Джейран закурила папироску - она много курила.
      - Терпеть не могу лицемерия, лжи, - продолжила она, затянувшись. - Надо честным быть. И прежде всего- с самим собой!.. Да. Я красивая была. Ко мне сватались. Но я сказала себе: хватит. В мои годы бабье счастье искать все равно что счастье терять... Живу, работаю. .. Вырастила дочку. Выучила ее, слава богу.
      - Где она сейчас?
      - В Дашкесане живет. Преподает английский язык в школе. Муж - горный инженер. Сынишка у них родился,- женщина довольно улыбнулась. - Так-то. Второй год как я бабушка...
      После ужина тетушка Джейран сказала мне:
      - Ты ложись. Тебе предстоит трудный день. А мне спать нельзя. Я тут сидя прикорну, - и она устроилась у меня в ногах.
      "Если первая стрела попала в камень..." Мне никогда даже в голову не приходило, что мы с Валехом можем расстаться. Но если, не приведи бог, случится такое, то... Нет, Валех стал частицей меня самой, частицей моей жизни. И в эту жизнь для посторонних вход заказан... У нас с Валехом ничего не было - ни квартиры, ни мебели, все наши вещи уместились бы в одном чемодане. Но мы никогда не чувствовали себя бедняками, нет,. Мы были самыми богатыми людьми на земле, потому что наши сердца принадлежали друг другу. А есть ли на свете что дороже любящего сердца?
      Проведенные с Валехом дни мне казались теперь сном. Неужели они не вернутся больше? Я думала об этом со страхом. И мне больше всего на свете хотелось посидеть с Валехом, обнявшись, у догорающего костра под скалой Амира. И мечталось, что мы с Валехом свободны, как прежде. Свободны! Свободны!.. Как те лесные птицы, которые вились над нами, когда мы шли после окончания работы к реке, к нашей милой скале... Имей мы крылья как те птицы, улетели бы теперь куда-нибудь подальше. В дикий лес, на отвесные скалы, похожие на древние крепости, за которыми наши предки скрывались от врага... Там бы мы скрылись от Меджидова, и этот мерзавец не смог бы засадить Валеха за решетку.
      "Три года, три года", - в такт постукиванию колес звучало у меня в ушах. Будто кто-то твердил это с механическим упорством.
      "Три года. Три года"... Казалось, в жизни не осталось' ничего, кроме этого холодного железного стука колес, И одиночества. Мне все чудилось, то не Валеха - меня посадили в тюрьму, и я, как Хаджар, подруга отважного Гачага Наби, взываю к любимому:
      Ох, как душно, я уснуть не могу.
      В окруженье врагов я вздохнуть не могу.
      Тяжесть ржавых оков я стряхнуть не могу.
      Ты на помощь ко мне подоспей, мой Наби,
      И тюремные стены разбей, мой Наби.
      А колеса все стучали. За окном время от времени мелькали огни пустых в этот поздний час станций и полустанков; в открытую дверь доносились голоса пассажиров- сходящих и только что севших, спешащих по своим делам по узкому тряскому вагонному коридору. Холодные огни, никому не светящие во мраке ночи в этот поздний час, когда все спят. Холодные голоса. Посторонних, чужих людей, роняющих, проходя, какие-то нелепые отрывистые фразы. Где ты теперь, Валех? Спишь или, как я сейчас, видишь горящий где-то попусту в ночи холодный свет, слышишь чужие голоса?! Если спишь, то спи, Валех... Спи, родной! Вот я приеду, свидимся, я постараюсь тебя отогреть своим взглядом, своим голосом. Не думай, что ты одинок. Слава богу, у тебя есть я. Есть Сарвар. Есть Зейнал. Есть Эльдар. Есть... Многие, очень многие ребята просили тебе кланяться и передают гостинцы. Хотя мы с тобой и сироты, нет у нас с тобой никого из родных на всем белом свете, мы не одиноки. Спи, Валех! Пусть все неприятное - тяжкие думы, подавленное настроение - перейдут от тебя ко мне. Я выдержу. Не думай, что я слабая. Я постараюсь спасти тебя, защитить. Я смогу! Я добьюсь своего, не думай!.. Есть на этом свете справедливость. Надо не отчаиваться, бороться за нее. Надо верить...
      Когда поезд прибыл в Баку и я, горячо поблагодарив тетушку Джейран за все, собралась сходить, та спросила:
      - А есть ли у тебя, дочка, где остановиться? Если нет, можешь остановиться у меня.
      Я заверила ее, что она напрасно беспокоится, еще раз поблагодарила, но она на всякий случай дала мне свой адрес, просила, даже если все будет в порядке, обязательно зайти к ней и рассказать, как там у Валеха дела.
      - Большое спасибо, непременно навещу вас! - сказала я.
      - Я буду ждать. Не грусти, все уладится, - успокоила меня добрая женщина.
      Несколько приободрившись, я села в такси, назвала -шоферу гостиницу "Азербайджан". Когда мы бывали с Валехом в Баку, останавливались именно в этой гостинице. Как мне казалось, без особых трудностей. Но на этот раз...
      - Мест нет, - не поднимая головы, сказала дежурная.
      - Но я, знаете ли... Я из дальнего района. Приехала по делу своего жениха, которого... Словом... - Я несколько растерялась и теперь, задним числом, поняла, насколько предусмотрительной была тетушка Джейран, интересуясь, где я остановлюсь. Я пробовала что-то еще сказать, чтобы женщина за стойкой вникла в мое положение. Но та грубо оборвала меня:
      - Ты что, человеческого языка не понимаешь? Сказано: мест нет.
      И тут я увидела, как сидевший неподалеку в мягком кресле, очевидно поджидавший кого-то, пожилой мужчина поднялся и решительно подошел к стойке.
      - А ну, устрой эту девушку, любезная!
      - Мест нет! - механически повторила дежурная, не поднимая головы.
      - Мест нет? - спокойно переспросил мужчина. -- В таком случае почему же вы только что устроили мужчину в шляпе? Не потому ли, что он передал вам кое-что в паспорте?
      - А вы докажите! - вскинулась дежурная. - Что это вы шпионите тут? Чего пристали?!
      Дежурная явно настроилась на скандал. Видно, засиделась и теперь даже обрадовалась возможности слегка поразмяться. Но, подняв голову, вдруг изменилась в лице и пролепетала:
      - Извините... Я не в духе сегодня... Простите!
      Такая перемена произошла в ней оттого, что мужчина молча извлек из нагрудного кармана пиджака красную книжицу депутата Верховного Совета СССР.
      - Ладно. Я вас извиняю, хотя, запомните: ваше настроение никогда не должно мешать вам быть вежливой. .. А насчет того, что вам передают в паспорте, я поговорю с директором... Сейчас же.
      - Не надо. Я вас прошу, не надо, - заволновалась
      дежурная. - Это... это в последний раз. Не повторится больше. Поверьте мне... А эту девушку я мигом устрою.
      Тут одно место освобождается как раз... Вы понимаете, я не для себя, для детей, у меня их четверо... - И женщина расплакалась.
      - Ладно, - коротко повторил мужчина и направился к выходу.
      Женщина молча выписала мне бумажку с указанием этажа и номера.
      Когда я повернулась уходить, она закрыла лицо руками, и послышался сдавленный плач. Мне стало жалко ее. Я хотела остановиться, сказать ей что-нибудь утешительное, но постеснялась.
      В номере я переоделась, умылась, извлекла из чемодана привезенную для Валеха еду, аккуратно разложила ее в два больших пакета и отправилась по адресу, который мне сообщил Валех. Со. свиданием не получилось, но передачу приняли. Я подождала немного, и мне принесли торопливо написанную записку: "Спасибо. Обо мне не беспокойся. Чувствую себя хорошо. Береги себя. Не скучай! Крепко целую! Твой Валех".
      .. .Я ехала в троллейбусе, люди на остановках садились и выходили, торопясь по своим делам. И меня снова пронзила мысль: а ведь Валех заключен в стенах, откуда не выйти по своей воле!
      Доехав до. центра, я спросила, как пройти в Верховный суд. Вскоре я оказалась в большой комнате, и сидящий за большим полированным столом седовласый мужчина внимательно слушал меня, время от времени устало потирая виски. Он задал несколько уточняющих вопросов - очень коротких, по существу дела, а потом сказал:
      - Хорошо, дочка, ты возвращайся на стройку. Мы разберемся, ответим...
      Но я не сдвинулась с места. При всем том, что мужчина держался очень доброжелательно, неопределенность в его словах резанула меня по сердцу.
      - Я прошу, очень прошу вас, чтобы наше заявление было поскорее рассмотрено. Я не могу уехать, не получив ответа.
      Посмотрев на меня пытливо, мужчина задал тот же вопрос, что и тетушка Джейран:
      - Почему по делу этого парня приехали именно вы? Разве нет у него отца, брата, какого-нибудь родственника?
      - Нет. Кроме меня, у него никого нет. Мужчина понимающе кивнул.
      - Сколько дней вы можете ждать?
      - Со стройки меня отпустили на четыре дня...
      - Ладно. Через два-три дня приходите, поговорим.., И не беспокойтесь, если ваш жених не виновен, ему ничто не угрожает.
      Мягкий голос мужчины, особенно его последние слова, взволновали меня, и мне захотелось что-то еще сказать ему, что-то душевное, убедительное, чтобы он окончательно поверил в невиновность Валеха.
      - Знаете, этот товарищ Меджидов, он... - Мне не удалось докончить фразу. Я расплакалась. Но мужчина понял, что я хотела сказать.
      - Иди, дочка, - сказал он по-отечески ласково.- Если в этом деле есть хоть капля вины Меджидова, он ответит. Не беспокойся. Закон для всех один...
      - Большое спасибо, - поднялась я.
      - У тебя есть где остановиться?
      - Да, есть.
      - Хорошо, иди. И ни о чем не беспокойся.
      Только оказавшись на улице, я почувствовала, как хочу есть. Последний раз я ела в поезде вместе с тетушкой Джейран.
      Я зашла в первое попавшееся кафе, поела и выпила кофе.
      Я так устала, что мне никуда не хотелось идти. Ни в театр, ни в кино, ни на бульвар, который мы так любили с Валехом. Поев, я зашагала в гостиницу. Спать.
      . . .Разумеется, у меня не хватило терпения - ждать два дня. Целых два дня! На следующий же день утром я помчалась в Верховный суд, узнала в канцелярии, что дело Валеха передано в республиканскую прокуратуру. Узнав это, я помчалась туда. Долго бегала по коридорам, прежде чем мне сказали, что дело находится у следователя Юсифова. Потом я стала искать Юсифова, долго ждала, пока он вернется с перерыва.
      И вот полный розовощекий мужчина с бойкими, развинченными движениями прошел по коридору и, бросив на меня короткий, оценивающий взгляд, открыл нужную мне дверь. Я подождала для приличия несколько минут и постучалась.
      - Войдите! - услышала я властный голос. Я вошла. И сразу наткнулась на тот же откровенно оценивающий взгляд голубых навыкате глаз.
      - Вы ко мне? - широко улыбнулся мужчина, и в дальнейшем на протяжении всего разговора его голубые глаза не переставали улыбаться мне. И вообще наш разговор сразу же принял совсем другой оборот, чем это было вчера в Верховном суде.
      - Вы давно обручены с этим... вашим парнем?
      - С шестнадцати лет.
      - А не рано ли?
      Я пожала плечами, не найдя что ответить.
      - Вы утверждаете, что у вас нет отца-матери, нет родственников, кто же вас обручил? - через несколько минут вернулся он к этому снова.
      - Вы что, не верите, что мы сироты? - вопросом на вопрос ответила я. Наведите справки...
      - Нет-нет, - прервал он меня, и на какой-то миг перестал улыбаться. В этот миг в глубине его глаз проглянуло что-то холодное, жесткое. - Я просто хочу уточнить некоторые детали ваших отношений с... - он сделал паузу, обвиняемым.
      - Так что же, по-вашему, если у людей нет родственников, значит, они и обручиться не могут? Он ухмыльнулся.
      - А ты того... задиристая, - перешел он на "ты". И непонятно было - то ли он осуждает это обнаруженное во мне качество, то ли, напротив, считает его похвальным.
      - Вот что, - продолжал он, - я дело получил только-только, еще не успел его просмотреть. Приходи завтра. Ладно? Возможно, у меня возникнут вопросы. Договорились?
      - Пожалуйста. Только, прошу, рассмотрите это дело поскорее...
      - Да-да, мне это дело и передали с такой резолюцией. Вы девушка красивая, разве вам можно отказать?
      Я опять пожала плечами и повторила:
      - Рассмотрите, пожалуйста, дело поскорее.
      - Соскучилась по жениху?
      - Я отпросилась с работы на три-четыре дня.
      - На этот счет не беспокойтесь. На сколько бы вы ни задержались, мы дадим справку... Вы где остановились?
      На сей раз этот вопрос прозвучал совсем не так, как прежде, в устах тетушки Джейран и работника приемной Верховного суда. Я это сразу почувствовала.
      - В гостинице.
      - В какой?
      - "Азербайджан".
      - А с кем приехали?
      - Одна.
      - Ив номере одна?
      - Да.
      Вопросы эти звучали несколько странно. Но мало ли что, подумала я, выходя, - быть может, следователю нужно знать все;.. Раз он спрашивает, значит, нужно.
      .. .Когда на следующий день я вошла в его кабинет, то в нос мне ударил крепкий запах мужского одеколона- будто я вошла в парикмахерскую. Не люблю, когда мужчины душатся.
      На этот раз следователь Юсифов выглядел не так официально. Он был не при галстуке, а в водолазке, которая его молодила, и в модной джинсовой куртке. Причем сидел за столом как-то боком, закинув ногу за ногу. При виде меня он приветственно махнул рукой, как старой знакомой. Вскочил. Усадил меня не на стул, а в кресло, стоящее возле журнального столика, и сам сел рядом.
      Что ж, подумала я, видимо, следователи иногда прибегают и к такому методу работы. К доверительному разговору, без протокола, с глазу на глаз...
      Разговор и вправду поначалу шел доверительно. Следователь не мерил меня оценивающим взглядом, говорил просто. Спрашивал о работе. О том, как мы живем в поселке. Деликатно подвел разговор к стычке с Ровшаном возле столовой. Я чистосердечно рассказала все, как было, сказала, что тот подлец мне предложил и как я его огрела, когда он обозвал всех нас тягловым скотом.
      - С какого времени вы в близких отношениях с Валехом? - как бы между прочим спросил следователь. Я вспыхнула.
      - Как не стыдно спрашивать такое?
      - Следователя, как и врача, не надо стесняться... - он не договорил. Зазвонил телефон.
      - Поверьте мне, Валех не виноват, - проговорила я, когда Юсифов положил трубку. - Помогите нам.
      Следователь какое-то время молча смотрел мне в глаза. От этого его пристального неулыбчивого взгляда му-.рашки пробежали у меня по спине.
      - Что ж,- наконец проговорил он. - Все зависит от тебя. Ты должна помочь своему жениху...
      - Я и так делаю все, что могу. Если нужно еще что...
      В это время опять зазвонил телефон, и следователь1 Юсифов опять с кем-то говорил, - как мне показалось, с тем же человеком и по тому же поводу, потому что в голосе его появились нотки нетерпения.
      - Ладно, - сказал он, бросив трубку. - Раз так, то будь спокойна. Даю слово, что все уладится.
      Я не совсем поняла его, но вышла обнадеженная.
      Его взгляды - взгляды мужчины, отдающего дань моей девичьей привлекательности, - были для меня не внове. В конце концов, он мужчина, и ничего противоестественного нет в том, что он лишний раз дал мне понять, что я красива, молода, привлекательна.
      Как бы то ни было, его обещание окрылило меня.
      Я вернулась в гостиницу. Купила в фойе ворох газет, свежий номер журнала "Улдуз" и поднялась к себе в номер.
      После всех треволнений последнего времени я решила позволить себе отдохнуть. Но только легла на диван, как зазвонил телефон.
      - Да, слушаю! Кто вам нужен? - сказала я в трубку, будучи уверенной, что ошиблись номером: мне здесь еще никто не звонил и не мог позвонить, как думала я.
      - Сарыкейнек-ханум, это ты?
      - Да, я.
      - Не узнала?
      Голос вроде был знакомый.
      - Простите, не узнала.
      - Значит, разбогатею... Это Юсифов.
      - Кто-кто? - не сразу поняла я.
      - Ты что, плохо слышишь? - с ноткой обиды прозвучало в трубке. - Твой следователь, - он так и сказал "твой следователь". - Как дела?
      - Спасибо, товарищ Юсифов. Извините... Я не ждала, что мне кто-то позвонит... Слушаю вас.
      Сердце у меня колотилось. Уж не добрую ли весть хочет сообщить мне следователь в этот вечерний час? Вдруг дело уже решено в пользу Валеха и его допустим на минуту, такое! - завтра освобождают из тюрьмы! .. А я, бестолочь, даже не узнала следователя по голосу..>
      - Вы не обижайтесь, что я не сразу сообразила, что это вы звоните, извинилась я еще раз. - Слушаю... Следователь хохотнул в трубку.
      - Ну-ну, не извиняйтесь, бывает... Значит, так. Я сейчас еду в тюрьму, мне надо допросить Валеха..,
      И... ваше присутствие необходимо. Заодно повидаете жениха. У вас никаких планов на вечер?
      - Нет.
      - Через двадцать минут спускайтесь вниз. За вами приедет машина.
      - Хорошо, - послушно сказала я и повесила трубку, Я взглянула на часы. Было около восьми. Торопливо одевшись, я спустилась в вестибюль. На какое-то мгновение мелькнула мысль, не поздно ли Юсифов устраивает допрос? Но тут же эта мысль исчезла - ведь рабочий день следователя ненормирован, он может работать круглые сутки, даже ночью, - об этом я читала и видела кино. Тут я вспомнила, что Юсифов не назвал номера машины, которую он послал за мной. Я уже выходила на улицу, озабоченно думая, как мне разыскать ее среди десятков машин, стоявших у гостиницы, как в дверях столкнулась с самим Юсифовым. Он поздоровался со мной за руку и распахнул дверцу "Жигулей". Машина была такого же ярко-желтого цвета, как и машина Ровшана.
      - Прошу! - Юсифов галантно подождал, пока я сяду на переднее сиденье, захлопнул за мной дверцу и сел, обойдя машину, рядом со мной.
      Когда мы помчались по ярко освещенным улицам города, мне стало не по себе. Вновь мелькнула мысль: а не поздновато ли для допроса? Тем более что, когда Юсифов, захлопывая за мной дверцу, наклонился ко мне, мне показалось, от него пахнуло спиртным.
      - Вы всегда сами водите служебную машину?
      - Это машина не служебная. Моя...
      - Вы и по делам на ней разъезжаете?
      - Ага. В таких случаях за бензин мне платит государство. .. - И он рассмеялся, откинувшись на спинку сиденья.
      Еще у него в кабинете я обратила внимание на эту его манеру смеяться выпячивая живот и откидываясь назад всем телом.
      Мы уже выехали за город, и машина помчалась в темноту. Мое беспокойство усилилось.
      - Очень скучаешь по Валеху? - спросил Юсифов, включая фары. - Ничего. Все уладится.
      - Большое спасибо, - механически ответила я.
      - Это же бессовестно - сажать жениха такой красавицы, как ты.
      Он включил радио. Зейнаб Ханларова пела "сейгях".
      При первых звуках этой печальной мелодии, которую так любил Валех, я вздрогнула. Валех сидит сейчас в тюрьме, а я еду с посторонним мужчиной, правда, следователем, но.. .Куда мы едем в столь поздний час?
      Видно почувствовав мою тревогу, Юсифов пояснил:
      - Мы едем в тюрьму. А тюрьма находится за городом, в Раманах.
      Зейнаб пела, и с каждым новым переливом мугама я все с большей остротой чувствовала, что мы с Валехом разлучены.
      - Здорово поет, бестия, а? - сказал Юсифов размякшим голосом.
      - Что так долго? Разве мы не в Раманы едем? - через некоторое время спросила я.
      - В Раманы. Куда же еще? - Он повернулся ко мне. - Только вчера я один документ на даче оставил. Заедем за ним и - в Раманы... К твоему милому, повторил он и, помолчав, добавил: - Не спеши. Все будет так, как скажешь. Только приказывай...
      - Извините, а дача далеко?
      - Близко. Не волнуйся... Ах, какая нетерпеливая!
      Мы и вправду вскоре въехали в дачный поселок на берегу моря - в темноте моря не было видно, но я слышала, как оно шумит где-то совсем рядом. Машина, шелестя галькой, подъехала к железным воротам. Когда Юсифов отпер ворота и распахнул створки, чтобы заехать внутрь, сердце у меня екнуло от недоброго предчувствия.
      - А зачем мы заезжаем внутрь?
      - Здесь жуликов полно, - объяснил Юсифов, выруливая поближе к веранде двухэтажного дома, расположенного в глубине. - Не успеешь глазом моргнуть, как машину раскулачат или украдут.
      Чувствуя, как в моей душе поднимается страх, я вышла из машины. Закрыв ворота, товарищ Юсифов подошел ко мне, взял за руку:
      - Пошли.
      - Ничего, я подожду тут, - сказала я, высвобождая руку. - Вы идите за документом, а я постою здесь...
      - Зачем? На дачу посмотришь. Стаканчик боржоми выпьешь...
      - Нет, я лучше постою здесь. Подышу свежим воздухом.
      Но он решительно взял меня под руку и повел к лестнице.
      - Ей-богу, я не хочу пить! - упиралась я в растерянности. Мне казалось, что какое-то злое чудище из сказок тащит меня в свой заколдованный замок. Я старалась вырвать руку из его жаркой ладони. - Куда вы меня тащите?
      - Странная ты девушка, - сказал он с обиженным видом и отпустил меня. Ведь не людоед же я... Ради твоего Валеха бросил свои дела, еду в столь поздний час на допрос... Если ты так будешь себя вести, то, скажу тебе прямо, многого не добьешься. Как сидит твой Валех, так и будет сидеть...
      Упираться и вправду теперь было глупо. Мы стояли на веранде. Он открыл дверь и ввел меня в комнату. Когда вспыхнул свет, я сразу заметила в водянисто-голубых его глазах те самые льдинки, которые так не вязались с любезными его манерами.
      - Заходи, чувствуй себя как дома. Садись, - он показал на плюшевый диван.
      Я безвольно села, куда мне указали. Силы, казалось, покинули меня. Теперь я уже не сомневалась, что мы приехали сюда не ради документа. А он, сняв легкую куртку, швырнул ее на диван, и я заметила прикрепленную к его поясу кобуру с пистолетом. Кобура была маленькая, размером с папиросную коробку. Поймав мой взгляд, он игриво рассмеялся и вытащил маленький, поблескивающий черным лаком пистолет.
      - Хороша игрушка, а?! - сказал он, ловко подбросил пистолет, поймал его на лету.
      Я сделала вид, что пистолет меня заинтересовал, протянула руку, чтобы посмотреть, но он, отрицательно покачав головой, вложил пистолет назад в кобуру.
      - Детям и женщинам такого рода игрушки ни к чему.
      Я осмотрелась. Комната, в которой мы находились, была небольшой. Единственное узкое окно было зарешечено, а единственную дверь, ведущую на веранду, прикрывал собой Юсифов. Сильный мужчина, да еще с пистолетом. Вырваться отсюда было нельзя. Заметив, что я оглядываюсь, он понял это по-своему.
      - Ну что, хороша дача?
      - Ага, - кивнула я, хотя только теперь, после его слов, обратила внимание на полированную "стенку", люстру, свисающую к журнальному столику.
      Он открыл бар и выставил на столик бутылку шампанского, вазу с фруктами, баночку черной икры, еще что-то.
      - Товарищ Юсифов, а мы не опоздаем туда, куда ехали? - спросила я.
      Он хмыкнул, умелым движением бесшумно откупорил шампанское, разлил в два бокала.
      - Успеем... Вот выпьем боржомчика, - он протянул мне бокал.
      Я механически приняла бокал. Сердце колотилось в груди. Мысли мешались... Что делать? Что предпринять? Ведь надо же найти какой-то выход из положения...
      - Товарищ Юсифов, вижу, мы тут немножко задержимся,- сказала я, стараясь придать своему лицу как можно более легкомысленное выражение.
      - Думаю, что да, - игриво посмотрел он на меня и сел рядом.
      - Потом меня в гостиницу не пустят, а...
      - Пусть только посмеют!.. Захочешь, я велю, чтобы директор встал перед тобой на колени!.. Для меня, запомни, закрытых дверей нет. Я что хочешь могу! - Он чокнулся со мной. - Требуй от меня чего хочешь...
      - Вы же знаете: для меня главное, чтобы Валех..,
      - Через неделю твой жених будет с тобой, - он положил мне руку на плечо.
      - Смотрите, я вам верю! - бросила я на него короткий взгляд.
      - Верь! Я тебя не обману... Я умираю по тебе! - Он потянулся ко мне, чтобы поцеловать, но я, через силу улыбнувшись, отстранила его.
      - Минутку, - сказала я. - Где тут у вас можно привести себя в порядок?
      - Ты и без того в порядке, - сказал он, хватая меня за талию. - Не нужно.
      - Нет, нужно, - повторила я, отстраняясь и еле сдерживаясь, чтобы не влепить ему пощечину. - Где у вас... туалет?
      - А-а-а, - протянул он с понимающим видом. - Что ж, туалет во дворе. Пойдем.
      - Нет, я сама.
      - Тебе будет страшно, - с тем же бесстыдством продолжал он. - Туалет в дальнем углу двора. Во дворе темно...
      - Вы меня обижаете. Разве я не деревенская девушка? Чего мне бояться?
      - Хорошо, хорошо, - довольно рассмеялся он.- Только не сердись, это тебе не подходит.., Иди.
      Я вышла во двор. Постояла несколько мгновений, пока глаза не привыкли к темноте, и, утопая в песке, побежала в ту часть двора, которую он мне показал. Нащупав дощатую дверь, я громко хлопнула ею, чтобы он услышал. Оглянулась - не идет ли следом. Подбежала к забору. Забор был высокий, моя рука не дотянулась до верха, ногти скользнули по камню. Я разбежалась, подпрыгнула. С тем же результатом. Я осмотрелась. Невдалеке, как раз возле забора, темнели ветви инжира, Я вскарабкалась по шершавому стволу, перекинула ногу через забор, ища опору, но опоры не было. В это время дверь комнаты открылась.
      - Сарыкейнек! Долго ты?! - услышала я его голос и при первых же звуках этого ненавистного голоса разжала пальцы и рухнула вниз.
      Я упала на песок, не удержавшись на ногах, откатилась в сторону, больно стукнувшись обо что-то головой. Вскочила, и помчалась как угорелая. Никогда в жизни я не бегала так быстро. Я бежала, не чувствуя под собой ног, в сторону от дороги, где в любую минуту могла появиться его машина. Бежала, падала, вскакивала на ноги и снова бежала. Главное - удалиться подальше от проклятой дачи. Но вот в очередной раз я споткнулась и полетела куда-то вниз, обдирая колени и локти. Не успела встать на ноги, как послышался шум мотора. Нащупав ствол дерева, я спряталась за ним. Совсем рядом проехал грузовик. Оказывается, дорога делала петлю, и, убегая от нее, я снова приблизилась к ней... Обессиленная, я привалилась к стволу дерева. Села. Тишину нарушал только звон цикад. Огни поселка, редкие в столь поздний час, остались позади. Отдохнув, я хотела было бежать дальше, но сообразила, что только дорога может привести меня к городу, и, держась обочины, пошла тем скорым размеренным шагом, каким ходят деревенские жители. Хотя меня прикрывали придорожные кусты и деревья, каждый раз, когда на дороге появлялась машина, я испуганно приседала - вдруг это он? Так я шла, наверное, часа полтора-два... Ноги гудели от усталости. И каждый раз, когда мне приходилось приседать при виде машины, нужно было делать усилие, чтобы выпрямиться и заставить себя идти дальше. Иногда в траве раздавался какой-то шорох, - быть может, змеи? Змей я с детства ужасно боюсь, но сейчас так устала, что бояться просто не было сил. Все мои помыслы были направлены на то, чтобы идти. Идти, идти...
      Горизонт вдали посветлел. Я поначалу решила, что ночь подошла к концу, что уже светает. Но потом увидела, что горизонт посветлел только впереди, сзади все по-прежнему обволакивала густая ночная тьма. И я поняла: впереди показался Баку... Сотни тысяч огней, мерцающих под темным небом, словно бы говорили мне: "Не бойся, Сарыкейнек! Все будет хорошо. Иди вперед... Скоро ты будешь у цели!" Я представила себе, как сейчас мечется одураченный мной Юсифов, и неожиданно для себя расхохоталась. Я смеялась громко и с ужасом чувствовала, что не могу остановиться. Смех так и рвался у меня из груди, сотрясая все тело. Хохоча, я каталась по земле, хватаясь за траву и вырывая ее с корнем. Такого со мной прежде никогда не было. Не схожу ли я с ума?! Я не заметила, как смех перешел в рыданья. Я долго плакала, слезы текли ручьем. Я плакала, мне постепенно становилось легче. Наконец я нашла в себе силы подняться и продолжить путь.
      Когда я вошла в город, его многочисленные огни померкли в наступающем рассвете. Вот уже солнце окрасило край неба, где-то в утренней тишине, громыхая на стрелках, пронесся первый трамвай. На улицах появились прохожие. Идти в гостиницу в такое время неудобно, решила я. Что дежурная подумает, если я явлюсь туда ни свет ни заря? Но, с другой стороны, бродить по городу еще час-другой у меня просто не было сил. Я плелась, не чувствуя под собою ног. Но не только усталость меня мучила. Мне хотелось высказать кому-нибудь все, что накопилось в душе за эту страшную ночь, посоветоваться, как быть дальше. Ведь ждать добра от Юсифова теперь не приходится. Он стал мне врагом.
      Он сделает все, чтобы навредить мне. А значит, и Валеху... Как быть? В этом городе я не знала никого, с кем можно было бы поговорить по душам, посоветоваться. Ни одного близкого человека!.. И тут я вспомнила тетушку Джейран, ее приглашение зайти к ней... Адрес я помнила наизусть, без бумажки.
      Прямо возле меня мигнул зеленый огонек такси. Я подняла руку.
      .. .На втором этаже большого нового дома я нажала на кнопку звонка и услышала за дверями знакомый голос: "Кто там?" Я еле пролепетала в ответ: "Это я, Сарыкейнек. Помните, в поезде?.." Дверь отворилась, и я увидела тетушку Джейран. Во мне что-то надломилось, я пошатнулась на пороге, схватилась за косяк, чтобы не упасть.
      - Что случилось, дочка? - испуганно вскрикнула тетушка Джейран. - На тебе лица нет!
      Усадив меня на кровать, она налила мне стакан воды.
      - Пей! И бога ради, скажи, что случилось?! Выпив воды, я вдруг почувствовала себя такой усталой, что не в силах была вымолвить ни слова. Голова моя сама опустилась на подушку, и я... провалилась в сон.
      Я спала и видела во сне сверкающие колючими льдинками глаза Юсифова, он смеялся, но зубы у него хищно скалились, в углах рта вскипала пена. Вот-вот укусит... Передо мной стоял волк и смотрел на меня большими водянисто-голубыми глазами, на самом дне которых тле ли искры бешенства... Я бегу, а мои ноги обвивает клубок змей, они скользят все выше, выше по моему телу, и от их холодного страшного прикосновенья меня бьет озноб...
      Я закричала и проснулась.
      На мгновение я с ужасом подумала, что нахожусь на даче Юсифова. Но, увидев тетушку Джейран, сидящую у меня в ногах, успокоилась.
      - Ну, как ты? Тебе лучше?
      Я молчала, приходя в себя.
      - А впрочем, расскажешь потом. Давай сюда ноги...
      Тетушка Джейран принесла таз с теплой водой, вымыла мне ноги, потом принесла йод, вату и стала смазывать ссадины.
      Когда раны защипало от йода, я очнулась окончательно.
      - Я вас побеспокоила... Простите.
      - О чем ты, дочка? - удивилась тетушка Джейран.- Я же сказала, в любой час дня и ночи приходи. Я тебе рада. Что стряслось?
      Я ей рассказала все. Сбивчиво, прерывающимся голосом. То и дело останавливаясь, чтобы не заплакать снова.
      Тетушка Джейран слушала, не произнося ни слова. Было видно, что вся эта история ее прямо-таки ошеломила.
      - Каков подлец! - только и сказала она, когда я кончила.
      - Нет, вы только подумайте, - продолжала я, - в районе Меджидов, пользуясь положением, деньгами, ни за что отдает Валеха под суд, а здесь, в городе, Юсифов такое вытворяет!..
      - Ну-ну, успокойся. Сейчас попьем чайку, а там что-нибудь придумаем... Иди умойся.
      Я прошла в ванную комнату. Но даже холодная вода не помогла. Возбужденная своим рассказом, как бы заново пережившая все, что произошло со мной ночью, я вся дрожала.
      - Нет, тетушка Джейран, я этого так не оставлю. Я обращусь в самые высокие инстанции!
      - Не спеши, - ответила добрая женщина. - Всему свое время... Пока пей чай.
      Она накрыла на стол, налила мне чаю, а потом подошла к телефону.
      - Алло! Девушка, здравствуйте! Скажите, пожалуйста, товарищу Мурадзаде, пусть возьмет трубку. - Она выслушала ответ секретарши и добавила: - Скажите, что звонит Джейран-ханум, проводница, он знает... - После короткой паузы тетушка Джейран сказала в трубку: - Здравствуйте, товарищ Мурадзаде, как ваше здоровье? Давненько вы не ездили в нашем направлении... Спасибо. У меня все в порядке. Товарищ Мурадзаде, я вот по какому поводу. Из района приехала одна девушка. Я вас прошу принять ее и выслушать. Дело настолько удивительное, что я не могу говорить о нем по телефону... Да, девушка рядом, - тетушка Джейран назвала ему мое имя. - Нет, мы случайно познакомились в вагоне... Да... Да. Большое спасибо!
      Положив трубку, она сказала мне:
      - Сегодня в три часа ты пойдешь в республиканскую прокуратуру к товарищу Мурадзаде. Расскажешь ему все как есть. Начиная с событий в районе и кончая вчерашней ночью.
      - Вы думаете, он поможет?
      - Ты сходи. Там посмотрим.
      - А он не поступит со мной так же, как Юсифов?
      - Ну, знаешь... - сердито нахмурилась тетушка Джейран. - Неужели ты думаешь, что весь мир состоит из одних мерзавцев?!
      - Нет, конечно. Но..,
      - Делай, как я говорю.
      Сказав это, тетушка Джейран достала из сумочки два ключа и протянула мне один.
      - Оставайся у меня... Сегодня вечером я уезжаю в рейс, вернусь послезавтра. Чувствуй себя как дома.
      И вообще, рассчитайся в гостинице и живи здесь. Места хватит.
      Честно говоря, гостиница меня тяготила, тем более после всего, что произошло. И я искренне обрадовалась предложению тетушки Джейран.
      - Будешь спать вон на той кровати, - показала тетушка Джейран. - Это кровать дочки. Она по-прежнему спит на ней, когда приезжает... Ну, хозяйничай тут. Не скучай...
      Тетушка Джейран давно ушла, а я все слонялась по квартире, не находя себе места. Попробовала было заснуть, но, несмотря на страшную усталость, сон не шел. Только закрывала глаза как в голову лезли разные кошмары и я испуганно вскакивала, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди.
      Странно, у тетушки Джейран я была впервые, и вообще городская квартира была для меня внове, но я чувствовала себя здесь свободно. Даст бог, будет у меня свой дом, где все будет так же красиво, по-городскому.
      Это чувство, видимо, было связано с тем, что тетушка Джейран отнеслась ко мне как к родной. И я доверилась ей, открыла ей свое сердце. Хотя мы с Валехом и были сиротами, но мы знали, что такое близкий человек, что такое любовь, верность, что такое настоящее товарищество. Мы выросли одни, но мы не были одинокими, обиженными на судьбу, замкнутыми в себе, нет! У нас были друзья, такие, как Сарвар, Эльдар, Зейнал, другие ребята на стройке, к нам проявляли живое участие и Джамал-муаллим, и Гюллюбеим-хала, и вот теперь тетушка Джейран. Как знать, быть может, этот товарищ Мурадзаде, которого я увижу сегодня, тоже войдет в наше положение, поможет нам...
      До назначенных трех часов оставалось еще много времени. Чтобы занять себя, я до блеска вымыла и без того чистые полы, оконные стекла. Прошлась тряпкой по мебели. Затем припудрила ссадины на лице, вычистила щеткой платье, обувь... Когда я, одевшись, посмотрела на себя в зеркало, висевшее в прихожей, на лице почти не видно было следов минувшей ночи, только глаза запали и на виске выделялась легкой припухлостью ссадина.
      .. .В приемной оказалось много людей. Я назвала себя секретарше, та, улыбнувшись, попросила подождать и вошла в кабинет.
      Я присела на единственный свободный стул и приготовилась к долгому ожиданию, думая тем временем успокоиться, привыкнуть к этим казенным стенам, собраться с мыслями.
      - Прошу вас,- сказала девушка, выходя из кабинета.
      - Вы мне?.. - спросила я, хотя девушка смотрела прямо на меня, и мой вопрос прозвучал нелепо.
      - Да-да, пожалуйста. - Девушка посторонилась, пропуская меня, и вполголоса, чтобы услышала только я, добавила: - Вы успокойтесь. Все будет хорошо!
      Эта доброжелательная, красивая девушка в приемной, совсем не похожая на равнодушных грубых секретарш, мне показалась доброй приметой.
      Смело я вошла в кабинет. Но когда увидела просторную комнату, широкий дубовый стол, до которого от двери надо было идти по красивому ковру, я оробела. Все здесь, в кабинете, - неброская, но явно дорогая мебель, кондиционеры на окнах, шелковые шторы, - все дышало солидностью, строгостью. После некоторой заминки не без опасливости я ступила ногой на ковер и только тут разглядела человека, сидевшего за столом. Вопреки моим ожиданиям - товарищ Мурадзаде мне представлялся пожилым, солидным, чем-то похожим на того мужчину, которого я встретила в приемной Верховного суда в день приезда, - за столом сидел молодой красивый парень лет тридцати, модно одетый. На нем была замшевая куртка, рубашка из джинсовой ткани. Когда я вошла, он что-то быстро писал, прижав плечом трубку телефона к уху. Подняв на меня глаза, он взглядом пригласил сесть и продолжил разговор. "Да... да... нет... когда?" - коротко бросал он в трубку и записывал что-то на бумаге.
      Я робко присела на край стула. Ив моем сердце снова проснулись страх и томящее ощущение неопределенности. Когда на задний план отступает суть дела, все необходимые и важные детали, и ты ждешь любого, самого непредвиденного вопроса, могущего направить разговор не так, как ты того ожидаешь, выпятить на первый план какую-нибудь малозначащую мелочь, а в итоге повернуть дело так, что твоя правота обернется прямой противоположностью... И вот ты уже ловишь себя на том, что все смешалось - правда, ложь, факты, вымысел, все перепуталось, и ты вынужден уже не требовать наказания виновного, а... оправдываться в чем-то, доказывать собственную невиновность... В какой-то книге я вы
      130
      читала: там, где логика, там и софистика; на словах можно доказать все что угодно...
      - Слушаю вас, - сказал товарищ Мурадзаде, положив трубку.
      Я не знала, с чего начинать.
      - Из какого вы района? - спросил он и подбадривающе улыбнулся мне.
      Боже, как улыбка его похожа на улыбку нашего Сарвара, подумала я, отвечая на вопрос. И тут же тягостные мысли, робость покинули меня.
      - Учитесь, работаете?
      - После десятилетки пошла на стройку. Работаю.
      - Кем?
      - Крановщицей.
      - На какой стройке? Я сказала.
      - Так... Слышал об этой стройке. В газетах о ней часто пишут.
      В это время зазвонил телефон. Он поднял трубку, несколько секунд слушал, что ему говорят, а потом - как отрезал: "Нет, не могу. Суд вынес правильное решение. И этому гражданину придется отвечать за свои поступки!" Он опустил трубку на рычаг, и его глаза сверкнули непримиримым блеском.
      - Ну что ж. Я слушаю, - обратился он ко мне.- Говорите все, что хотели мне сказать... Наступила короткая пауза.
      - Вам сколько лет?
      - Восемнадцать, - для солидности я прибавила себе несколько месяцев.
      - И что же, все эти восемнадцать лет вы страдаете неразговорчивостью?
      - Нет, - возразила я. - Иной раз как начну говорить, остановиться не могу!
      - Вы вот что, - сказал он, улыбнувшись. - Рассказывать о себе трудно. Вы лучше изложите все по порядку. Начиная с того, что произошло раньше, ну, скажем, с вашего дня рождения и... кончая вчерашним днем. - Про вчерашний день он скорее всего ничего не знал, вышло простое совпадение. Но я уже прониклась доверием к нему.
      Рассказать о себе оказалось и на самом деле непросто.
      Сама по себе моя жизнь, как и жизнь Валеха, не богата событиями. Родилась там-то, воспитывалась в детском доме, училась в школе, работаю на стройке. Все умещается в одной фразе. Жизнь вполне заурядная. Но вот наша с Валехом общая жизнь, наше чувство... Это уже нечто совсем иное. Целый мир, наполненный грустью, радостью, волнением, слезами, смехом, расставаниями, встречами... Что ни день - в этом мире случалось то, что делало нашу жизнь необыкновенно наполненной стремительной, по-особому значительной, - разумеется, для нас с Валехом. Двоих. Но как передать этот мир? Простыми словами его не передашь. Разве что с сазом в руке, как ашуг передает сказание...
      Свою биографию я изложила в двух-трех фразах. Не стала, конечно, распространяться о своих чувствах. Сказала, что есть на стройке парень, которого люблю и который любит меня, что мы с ним хотим пожениться и обязательно поженимся, как только нам дадут квартиру.
      Потом рассказала о приставаниях ко мне меджидовского отпрыска, о нашем с ним разговоре возле столовой. Рассказала о происшествии на дороге, о том, как ничтожный человек Муса оговорил того, кто за него заступился. О суде, который прошел по сценарию Меджидова. Несправедливом приговоре, который глубоко возмутил рабочих на стройке. Об их коллективном письме в Верховный суд...
      Все вышло хорошо, пока я не подошла ко вчерашнему. Я так разволновалась, что меня стала бить дрожь.
      - Успокойтесь. - Товарищ Мурадзаде встал, прошел к журнальному столику, на котором стоял графин, принес стакан воды.
      Я отпила несколько глотков, стуча зубами о край стакана. Я не могла унять дрожь и едва ли способна была продолжать рассказ. Но в этот момент опять зазвонил телефон, и товарищ Мурадзаде долго и неторопливо что-то стал выяснять.
      Когда он положил трубку, я достаточно успокоилась, чтобы продолжать. Медленно и коротко, словно речь шла не обо мне, а о ком-то другом, я стала рассказывать о событиях вчерашней ночи. Все, как было. Как обманом Юсифов отвез меня к себе на дачу, как втащил в комнату, как, сняв пиджак, продемонстрировал миниатюрный пистолет, тем самым негласно угрожая и принуждая к послушанию. На этом месте моего рассказа Мурадзаде, я заметила, изменился в лице, заметно побледнел. Он достал сигарету, закурил. Когда я дошла до того, какбежала от негодяя, перепрыгнув через забор, как всю ночь добиралась пешком до города, товарищ Мурадзаде, не сумев усидеть на месте, встал и нервными шагами несколько раз прошелся по кабинету. Я замолкла, чтобы перевести дыхание.
      _ Говорите! Говорите, я вас прошу, - подошел он ко мне.
      Как только я закончила свой рассказ, он нажал кнопку на столике с телефонами, и тотчас в динамике раздался голос Юсифова - я его узнала сразу.
      - Да, товарищ Мурадзаде. Слушаю.
      Я удивилась тому, что этот ненавистный мне голос прозвучал так, будто ничего не произошло. То был нормальный человеческий голос, принадлежащий, казалось, нормальному и даже хорошему человеку, скромному служащему.
      - Возьмите дело Валеха Эйваз оглы Мадатова и зайдите ко мне.
      - Слушаюсь, товарищ Мурадзаде!
      С дисциплиной, судя по всему, в этом учреждении был полный порядок. Не прошло и десяти секунд, как дверь кабинета 'открылась и вошел Юсифов. Мурадзаде так и вперил в него свой пронизывающий взгляд. Положив на стол принесенную папку, Юсифов встал навытяжку. В мою сторону он даже не взглянул, хотя наверняка, пока шел к столу, краем глаза меня заметил. А Мурадзаде продолжал сидеть, ни слова не говоря, и так и ел глазами подчиненного.
      Возникла долгая гнетущая пауза. Меня всю трясло. Я еле сдержалась, чтобы не схватить со стола пепельницу и не запустить ее в мерзавца.
      - Что это у вас на поясе? - резко спросил Мурадзаде.
      - Ничего.
      - А ну-ка положи пистолет на стол, - вдруг в гневе перешел он на ты.
      - Но почему? У меня есть право на ношение оружия.
      - Я что сказал! - Мурадзаде неожиданно с силой хлопнул по стелу. Приказываю, положи сюда пистолет!
      Мне показалось, что при этом окрике Юсифов на глазах стал съеживаться, пока не превратился чуть ли не в цыпленка. Дрожащей рукой он извлек из кобуры пистолет, положил его на край стола.
      - Ты знаешь эту девушку? - спросил Мурадзаде, показав на меня.
      - Так точно. Вчера приходила по делу своего жениха.
      - Жениха?
      - Да, товарищ Мурадзаде.
      - Значит, ты знал, что этот парень ее жених?
      - Девушка сама так сказала... А что? - с неожиданной наглостью спросил он.
      - Ах, ты не знаешь что?! - Мурадзаде вскочил на ноги; мне показалось, что он хочет ударить Юсифова. Видимо, и Юсифову так показалось, потому что он отпрянул в сторону. Но Мурадзаде не ударил его. Испепеляя его ненавидящим взглядом, он закричал, задыхаясь от гнева: - Восемнадцатилетняя девушка приезжает со стройки из отдаленного района, приезжает жаловаться, а ты вон как с ней поступаешь?! Негодяй! Мерзавец!
      - Я ничего ей не сделал. Она клевещет на меня. Она недовольна тем, как я веду следствие, и... - Юсифов говорил быстро, боясь, что его перебьют. - Дело запутанное. .. Она хотела повлиять на меня. Как женщина.
      Тут я не вытерпела, вскочила с места. Но Мурадзаде, подняв руку, остановил меня:
      - Вы садитесь.
      Я послушно опустилась на стул.
      - Пока я не знаю, насколько виновен жених этой девушки, - уже спокойным голосом сказал Мурадзаде Юсифову. - Но с этой минуты я отстраняю тебя от этого дела. Более того. Я отстраняю тебя от должности. Ты слышишь, отстраняю! И ты не отделаешься только этим!
      Юсифов сгорбился, попробовал возразить:
      - Но ведь нет такого закона, товарищ Мурадзаде. По словам девушки... Без свидетелей...
      - Ах, ты о законе печешься, негодяй?! - вскричал, снова загораясь гневом, Мурадзаде; теперь стало ясно, с каким трудом он сдерживал себя и говорил спокойно.- Такие, как ты, знай, поставили себя вне законов нашего общества. Но не беспокойся, с тобой мы разберемся в строгом соответствии с нашими законами. Иди сдай дела. И знай: твое наказание этим не кончится...- Он нажал кнопку и сказал в селектор: - Керимов, примите дело у Юсифова. Имейте в виду: это дело я беру под свой контроль...
      - Слушаюсь, товарищ Мурадзаде, - отозвался в динамике голос,
      - Но прежде я сам лично ознакомлюсь с делом,- добавил Мурадзаде и потом, обращаясь к Юсифову, сказал; -. А вы идите. Выполняйте приказ.
      ._ Товарищ Мурадзаде, вы слишком строги со мной, - промямлил, пятясь к двери, Юсифов. - Я буду жаловаться...
      - Иди жалуйся, - презрительно оборвал его Мурадзаде.
      Он сказал это таким решительным тоном, что Юсифов, поняв бессмысленность дальнейших разговоров, вышел из комнаты.
      Поднялась с места и я.
      - Спасибо вам, товарищ Мурадзаде.
      - Не за что, - ответил он. - Я сам ознакомлюсь с этим делом, - он кивнул на лежащую на столе папку. - Приходите послезавтра.
      Он протянул мне руку, проводил до дверей кабинета.
      - Большое спасибо, - повторила я еще раз и вышла. Вышла обнадеженная. На этот раз, пожалуй, так, как никогда раньше.
      Мурадзаде
      После визита ко мне девушки я долго не мог успокоиться. Ей, этой девушке, нельзя было не поверить, весь ее вид говорил о целомудрии, неиспорченности, искренности. Такая не могла лгать.
      Сразу же после ухода девушки я заперся в кабинете и внимательно, от корки до корки, просмотрел дело Валеха Эйваз оглы. Просмотрел показания единственного свидетеля. Характеристики, выданные Валеху на стройке. Протокол судебного заседания. Да, дело было сфабриковано, причем сфабриковано грубо. Как говорится, шито белыми нитками.
      На следующее утро я распорядился доставить парня из тюрьмы. И первое, что сразу бросилось в глаза, когда я познакомился с ним, - то, что парень был не робкого десятка, держался с чувством собственного достоинства. На вопросы отвечал коротко и толково, без подобострастия и приниженности, чем, увы, грешат многие люди, даже невиновные.
      Парень повторил то, что рассказала вчера его невеста. Я задал несколько дополнительных вопросов, уточнил кое-какие детали. Нет, парень не лгал, Он, собственно, и не пробовал меня убедить в своих словах, не лез из кожи, доказывая собственную правоту. Просто он говорил все, как было. С искренней верой в то, что правда скажет сама за себя. В нем чувствовалась та же чистота, искренность, что и во вчерашней девушке... Он обратился ко мне с просьбой:
      - Если будете посылать дело для повторного рассмотрения, то прошу - не посылайте в наш район.
      - Почему? - спросил я.
      - Потому, что там слово Меджидова - закон. Как он скажет, так и будет.
      - Почему вы так решили? Послушать вас, так в этом районе нет Советской власти!
      - Я говорю то, что знаю, - спокойно ответил он.
      Я вызвал секретаршу и поручил ей связаться с депутатом Бакинского городского Совета Джейран-ханум и попросить, чтобы она прислала девушку, которая остановилась у нее, ко мне не завтра, а сегодня. Если можно - прямо сейчас.
      - А эта девушка уже здесь.
      - Где здесь?
      - В приемной. Сидит с утра. Говорит, вдруг понадоблюсь. ..
      - Ну так зови.
      Когда девушка вошла в кабинет и увидела своего парня, ее лицо просияло, осветилось такой радостью, что я невольно отвел глаза.
      - Вы можете взять своего жениха на поруки? - спросил я.
      Она удивленно посмотрела на меня:
      - На поруки?
      - Да. Раз у него, кроме вас, никого из близких, то на поруки его можете взять именно вы.
      - Вы правду говорите? - с детской непосредственностью спросила она.
      - Шутки тут неуместны, берите своего жениха, возвращайтесь на стройку, но, - добавил я по возможности официально, - в любой нужный для правосудия момент он должен явиться по первому же вызову.
      Девушка несколько секунд молч,а смотрела на меня и вдруг расплакалась.
      Парень, до сих пор молчавший, сказал девушке:
      - Не надо, Сарыкейнек... Ведь все хорошо. Все наладилось...
      Я вышел, чтобы не мешать им. Поручил взять с девушки расписку о том, что она берет парня на поруки, отдал соответствующие распоряжения охране.
      Когда я вошел в кабинет, девушка уже успокоилась.
      _ Ну, вы свободны, - сказал я ему. И добавил для большей точности: -Впредь до нового судебного разбирательства.
      _ Где?
      _ Об этом мы вас известим. А пока возвращайтесь к себе. Спокойно работайте...
      Они направились к двери. Дойдя до меня, девушка остановилась, долгим взглядом посмотрела на меня.
      - Не надо благодарности, - сказал я ей. - Не люблю, когда меня благодарят. Тем более в тех случаях, когда справедливость нарушена, так сказать, по нашей вине... Ведь доброта - главный и непреложный закон нашей советской жизни, разве не так? Тем более если человек заслужил доброе отношение.
      Сарыкейнек
      Когда мы вышли на улицу, Валех взял меня за руку.
      - Ты очень скучала?
      - Еще бы! - Меня потянуло обнять его прямо сейчас, на улице, но я сдержалась. - Давай не будем... Не будем сейчас об этом, ладно? А то я опять расплачусь.
      Он кивнул.
      - Знаешь, чего нам не хватает для полноты счастья? - Он со значением поднял вверх указательный палец. - Поесть. А то на тюремных харчах я, знаешь, малость отощал! - И он рассмеялся.
      Я сама, еще в кабинете Мурадзаде, заметила, как он осунулся и воротник рубашки болтался у него на шее.
      - Пошли в ресторан. Самый лучший! - решительно заявила я и подняла руку, чтобы остановить проезжающее мимо такси.
      - В гостиницу "Москва", - сказала я шоферу.
      - Похоже, пока я сидел, у тебя объявилась богатая родственница, которая оставила тебе наследство, - прошептал он мне на ухо.
      - А как же! Сейчас я живу в замке... вагонной проводницы тетушки Джейран, - поддержала я его игру. - У нее сегодня как раз званый ужин.
      Пока мы ели, я не раз чувствовала на себе взгляды сидевших в ресторане мужчин. Но почему-то сейчас мне это было приятно. Наверное, потому, что рядом был Валех. Мой жених. Пусть смотрят, пусть завидуют.
      Те же взгляды я ловила на себе, когда после обеда мы гуляли по приморскому бульвару. День был хороший, солнечный, и народу на бульваре было много.
      Вот так, гуляя, мы подошли к дому тетушки Джейран- она жила недалеко от бульвара. Я открыла дверь своим ключом.
      - Прошу, - с шутливой торжественностью пригласила я Валеха зайти. Чувствуй себя как дома. Валех вошел, озираясь.
      - Ну что ж, дворец что надо, - одобрительно отозвался он. - Надеюсь, в этом дворце есть где умыться.
      - Да, сэр, - почтительно-шутливо присела я. - Правда, вода будет только вечером, после пяти. Тогда вы можете принять ванну. А пока давайте я вам полью.
      Он скинул рубашку, обнажив сильный торс. Повязался полотенцем у пояса. Я стала поливать из кружки ему на спину. Он фыркал от наслаждения, вокруг так и летели брызги.
      - Ой, медведь, ты меня всю облил! - вскрикнула я. - Потише!
      Я извлекла из чемодана чистую майку, полотенце. Пришлось и мне переодеться.
      Увидев меня в домашнем платье, которое так любил, он привлек меня к себе. Но я высвободилась.
      - Сейчас тетушка Джейран придет, - объяснила я ему, - я сбегаю в магазин, а ты пока приляг, поспи... Вон на той кровати. На ней спала я...
      Когда я пришла из магазина, он крепко спал, раскинув руки. Голова его по-детски беспомощно скатилась на край подушки. Как тогда, той ночью, которую мы провели вместе в домике Гюллюбеим-халы. Второй раз я видела Валеха спящим. Но сколько воды утекло с тех пор! И домика Гюллюбеим-халы уже нет. И мы не те, сколько пережили всего!..
      Валех спал, как тогда. Но где его густые пряди на подушке? Их нет: в тюрьме его обрили. Осунувшееся, повзрослевшее лицо. Углубленный в себя, отстраненный взгляд. Так, словно все, что случилось с ним - следствие, суд, тюрьма, - отдалили его от мира. Между ним и миром упала тюремная решетка.,. От этих мыслей больно сжалось сердце. Сдерживая себя, я наклонилась над ним и осторожно, чтобы не разбудить, коснулась губами его лба. Нет, нас свела счастливая судьба, и она должна сберечь нас в будущем от всех напастей. "Смотри - шептала я ей чуть слышно,- видишь, как нам хорошо вместе? Спасибо тебе! Ты знала, что у меня нет никого в этом мире, и подарила мне этого парня. Он для меня и отец, и брат, и мой возлюбленный. Нет у меня никого, кроме него. Сделай так, чтобы мы не расставались больше никогда. Чтобы мы, упаси бог, не сделались когда-нибудь чужими. Сделай так, я тебя очень прошу. Умоляю. Вот я стою перед тобой на коленях, сделай!" Я шептала это, и мне казалось, что судьба ходит где-то тут, рядом, она слышит меня, ей приятны мои слова, обращенные к ней, моя надежда... И я чувствовала, как обретаю уверенность в том, что все образуется, все будет хорошо.
      В это время послышался звук поворачиваемого в замке ключа. Я вскочила. И вовремя, потому что в тот же миг в комнату вошла тетушка Джейран. Увидев лежащего на кровати парня, она тихо спросила:
      - Он?
      .- Да, тетушка...
      - Отпустили?
      - Мурадзаде дал мне его на поруки.
      - Тебе?
      - Да.
      Тетушка Джейран подошла поближе, посмотрела на Валеха.
      - Совсем мальчик...
      Мы стали накрывать на стол, и я попросила тетушку Джейран не рассказывать Валеху историю с Юсифовым.
      - А то решит потолковать с ним... Валех горяч и, чего доброго...
      - Опять попадет в тюрьму? - договорила за меня тетушка Джейран. - Не бойся, дочка. Мы постараемся, чтобы этого не произошло. А рассказать надо... Между женихом и невестой не должно быть тайн.
      И вот уже мы втроем сидим за столом.
      - Ну, расскажи, дочка, как тебя принял Мурадзаде,- просит тетушка Джейран.
      Я начинаю рассказывать. Как товарищ Мурадзаде был со мной внимателен, добр, как расспрашивал о нашей жизни на стройке, интересовался деталями ареста Валеха, как решительно прореагировал, узнав, что следователь прокуратуры, которому поручили это дело, оказался непорядочным, низким человеком.
      - А что он сделал, этот следователь? - спросил тут же Валех.
      - Да пошел он к черту! И вспоминать не хочется. Противно! - небрежно сказала я. Но, поймав на себе взгляд тетушки Джейран, вынуждена была рассказать - стараясь не очень входить в подробности - все, как было. По ходу моего рассказа Валех то бледнел, то краснел, то порывался, как мне казалось, вскочить с места и немедленно броситься на поиски негодяя. Мне не хотелось причинять Валеху боль, но, наверное, тетушка Джейран была права: Валех должен был это услышать. Причем именно от меня. Когда я кончила, Валех, попросив у тетушки Джейран разрешения, закурил... Я хорошо знала, что курение вредно, но мне всегда нравилось смотреть, как Валех курит, уж не знаю почему. Но на этот раз Валех курил не так, как всегда. Без наслаждения. Курил отчаянно, нервно. Он затягивался с такой одержимостью, будто решил умереть тут же, немедленно, на наших глазах, наглотавшись как можно больше никотина.
      - У тебя красивая невеста, сынок, ничего не поделаешь. Такие вещи возможны. Ты не переживать должен, а гордиться ее красотой, - попробовала свести все к шутке тетушка Джейран. Но тут же посерьезнела. - Честно говоря, меня даже не то возмущает, что Юсифов подлец и сластолюбец. В жизни всякие люди попадаются. Меня возмущает то, что такой человек оказался в прокуратуре. Что ему дано решать судьбы людей... На очередной сессии Баксовета обязательно выступлю и скажу о том, что у нас есть люди, которые годами держат в органах правосудия таких негодяев. Если бы не поддержка этих людей - не в меру наивных или нечистоплотных, - Юсифовы не обнаглели бы до такой степени! Везде говорят о морали, а сами Юсифовых перед своим носом не видят!..
      Валех сидел чернее ночи. Я представляла, что у него творится на душе. И мне стало страшно.
      Внезапно он ткнул недокуренную сигарету в пепельницу.
      - Тебе надо было, - взорвался он, - схватить пистолет, когда он положил его на стол, и разрядить в живот этому негодяю!
      - Прямо в здании прокуратуры? - покачала головой тетушка Джейран.
      - Да, именно там. Если правосудие бессильно... Если око само... - Валех задыхался от гнева.
      - Успокойся. - Тетушка Джейран встала, пошла на кухню и принесла стакан воды. - Выпей. И запомни, сынок, в жизни встречается несправедливость, встречается зло. Но никогда это не бывает главным. Тем, что определяет жизнь... Никогда не надо отчаиваться. Рано или поздно правда возьмет свое...
      Тетушка Джейран еще долго успокаивала Валеха, говорила ему какие-то житейские простые и в то же время мудрые слова. Мое уважение к ней еще больше возросло. А Валех сидел за столом, смолил сигарету за сигаретой. Молча слушал...
      На следующий день мы вернулись на стройку.
      Мурадзаде
      То, что "дело" Валеха шито белыми нитками, стало ясно с первого взгляда. Все обвинение против парня строилось на показаниях, да и то сомнительных, одного лица. Тут пахло элементарным оговором... Больше всего в этом деле меня заинтересовал Меджидов или "вопрос Меджидова", как выразилась невеста обвиняемого.
      Мой жизненный опыт невелик. Университетская аудитория, библиотека, студенческое, а затем аспирантское общежитие. Сразу после школы еще десять лет учебы в Москве. Здесь, в прокуратуре, после защиты диссертации, я работаю всего год с небольшим. И пока не очень вник в "практическую юриспруденцию", как один из наших профессоров-теоретиков называл, не без снисходительности, работу в административных органах. Уж не потому ли, что на практике все выглядит иначе - намного сложней и запутаннее, чем об этом написано в учебниках.
      Конечно, я уже успел кое с чем столкнуться. И с организованной преступностью, и со взяточничеством. Мне попалось несколько дел, где за кулисами преступления явно кто-то стоял. Но вот кто? К сожалению, раскрыть это не всегда удавалось. Эти люди, присосавшись к народному добру, присвоили себе тысячи, сотни тысяч. Они живут на широкую ногу, в открытую, спекулируя на лозунге о повышении материального благосостояния трудящихся. Мало того. Обрастают всякого рода лизоблюдами, могут даже порой влиять на государственных служащих. Ни за что ни про что могут засадить невиновного человека за решетку!..
      Все это требовало оперативного расследования на месте. И я на несколько дней выехал в район, на место происшествия.
      Секретаря районного комитета партии я немного знал. Человек он в этих местах новый, работает здесь восемь месяцев. И потому особой информации о Меджидове я от него не ждал. Но я не учел его чисто профессиональной интуиции.
      - Совхоз Сабира? - переспросил секретарь. - Да, с планом там все в порядке. Но мне кажется, многие цифры у них дутые. И с качеством фруктов и овощей неважно. ..
      - Говорят, директор совхоза человек ловкий?
      - Меджидов-то? Ловкий - не то слово. Прохиндей!
      Выяснилось, в ближайшее время новый секретарь собирался заняться этим совхозом и самим Меджидовым лично. Об этом уже шел разговор на бюро. Мое желание сегодня же, не откладывая, съездить в совхоз, посмотреть - пока со стороны - на хоромы Меджидова, поговорить с людьми секретарь встретил с одобрением.
      - Прекрасно, - сказал он. - Вы административный работник, вам и карты в руки. Берите мою машину и поезжайте хоть сейчас...
      - Нет, - возразил я. - Вашу машину все знают.., Я зашел в райисполком, представился работником Министерства культуры и изъявил желание съездить в совхоз имени Сабира, посмотреть на строящийся там клуб.
      .. .Еще на въезде в поселок в глаза бросился двухэтажный белокаменный дом, окруженный большим садом.
      - Это и есть клуб? - спросил я у Махмуда, шофера.
      - Э, нет, - рассмеялся тот. - Здесь живет сам товарищ Меджидов. Слышали?
      - Не приходилось, - ответил я.
      - Вы не слышали о Меджидове? - искренне удивился Махмуд, видимо считая, что этот Меджидов настолько большая шишка, что о нем и в Баку должны знать. Он директор самого передового у нас совхоза. В прошлом году третью машину сменил. Его шофер получил "ГАЗ-24" белого цвета, - добавил он не без зависти.
      - Небось на этой машине больше его сынок разъезжает, - вставил я,
      - Точно, - воодушевился Махмуд. - Причем так гоняет, что, наверное, через год придется опять новую
      брать.
      Мы подъехали ближе. Возле дома Меджидова я попросил остановить машину.
      _ Красивое здание, - сказал я, выйдя из машины.
      _ Тысяч на триста потянет. Самое малое.
      - Триста тысяч? - переспросил я.
      - Так говорят, - ответил Махмуд. - А вы думали, такое здание построить раз-два - и все? Э-э, нет. Тут поди достань камень, доски, шифер, то-се...
      - Откуда же у директора совхоза такие деньги? Его месячный оклад небось рублей триста?!
      - Откуда, спрашиваешь? - ухмыльнулся Махмуд. - Ты, я вижу, парень городской и мало смыслишь в таких делах. Так ведь он, - Махмуд поднял вверх указательный палец и произнес со значением, - директор. Ты понял? Через его руки проходят миллионы рублей. Вот, глядишь, и прилипнет какая бумажка! - И он весело рассмеялся, будто рассказал смешной анекдот.
      Признаться, этот смех произвел на меня даже более гнетущее впечатление, чем хоромы Меджидова. Выходило, присваивать государственные деньги, строить для себя дом на триста тысяч - вещь вполне нормальная и естественная!
      Было время полевых работ, и в поселке я никого не встретил, кроме стариков и детей.
      Я спросил, как пройти к дому культуры. Меня проводили мальчишки... Дом был еще не готов.
      .. .На следующий же день, сообщив о своих подозрениях в соответствующие органы и получив разрешение, я нагрянул в совхоз - на этот раз уже не тайно. И не один. Опечатал склады, всю бухгалтерскую документацию. К вечеру из Баку прибыла группа экономистов, специалистов по сельскому хозяйству. Пока шла ревизия, я разговаривал с местными жителями. Расспрашивал об оплате труда, условиях работы, об отношении к ним дирекции и лично Меджидова. Однако, как я и предвидел, особых откровений не услышал. Дух послушания, трусливой житейской осмотрительности царил в этих местах, и это было не меньшим, а, может, даже большим ущербом, который принес совхозу и его людям ловкач Меджидов, нежели материальные растраты. Однако смелые честные люди есть везде. Даже там, где, казалось, все отравлено мздоимством и подхалимством..,
      - Уважаемый товарищ! Уж не хочешь ли ты поймать змею рукой Сеидахмеда? сказал мне один старый сельчанин. - Если так, пожалуйста, вот она, моя рука!.. А вообще-то ты государство, за тобой - сила! Вызови Меджидова и спроси сам, каким образом он заделался таким барином. Ведь лохмотьев его отца, лысого Вейсала, сам черт испугался бы. Чуть ли не с протянутой рукой ходил Вейсал по селу, постоянно жаловался на судьбу. Так что ж случилось? Откуда на Меджидова свалилось вдруг богатство? У нас, слава богу, Советская власть... - Старик помолчал и закончил с иронией: - Не знаю, братец, быть может, мы тут чего просмотрели, отстали от жизни. Может, вышел такой указ, чтобы в каждом селе завелось по одному такому беку, как этот сын лысого Вейсала?!
      Другой, помоложе, поддержал старика:
      - Мы не завистливы, пусть у Меджидова будет и дом, и машина. Но... Неужели один человек может заработать больше, чем все село вместе взятое?! Вот я, например, приношу домой сто пятьдесят рублей, да жена сто сорок. У нас единственная дочь - школьница. И то мы не сразу собрали на пианино! А у Меджидова денег куры не клюют!
      Произведенная проверка показала вопиющую растрату. Речь шла о миллионах...
      Я вызвал Меджидова и ознакомил его с результатами проверки.
      - Если вы возражаете против чего-то, скажите, - предложил я ему. - Быть может, что-то, на ваш взгляд, неверно?
      - Нет, все верно, - хладнокровно ответил тот, возвращая справку. И добавил: - Конечно, если бы я узнал заблаговременно о проверке, все это можно было бы в два счета исправить...
      - Скрыть следы преступления, вы хотите сказать?
      - А я не считаю это преступлением! Тут уж, признаться, я открыл рот от изумления. Видел наглецов, но такого...
      - За пятнадцать лет, что я здесь проработал директором, я дал государству прибыль в тысячу раз больше, чем деньги, мне здесь... приписанные, - он кивнул на справку.
      - Как вам не стыдно! - вышел я из себя. - Во-первых, деньги эти не приписаны. Вы их нагло присвоили. Во-вторых, прибыль, как вы изволили выразиться, государству дали не вы, а труженики совхоза. Те, кто работают на полях от зари до зари.
      _ Не будь меня, каждый из них тянул бы в свою сторону. .. Растащили бы весь совхоз.
      _ Вы и взяли себе "монополию"? Таскать одному?
      _ Одному человеку не разграбить такой совхоз, - ухмыльнулся он.
      - Проверка показала, что совхоз разграблен. Почти все показатели дутые. За счет приписок ходили в передовиках! ..
      Он промолчал. Однако, судя по всему, разговор со мной, как и проверка, не очень напугали его. Наверняка он надеялся на поддержку могучих покровителей, видимо не раз уже выручавших его. Вывезут, дескать, и на этот раз...
      - Очевидно, вас кто-то поддерживает... Но на этот раз вы просчитались. Ваши преступления настолько велики. ..
      - Я преступлений не совершал, - повторил он, но по тому, как забегали его глазки, спрятанные за оплывшими веками, я почувствовал, что мои слова произвели должное впечатление.
      Он был арестован.
      В тот же день я вызвал на допрос и Мусу, того самого, что свидетельствовал на суде против Валеха. Первое, что меня поразило в нем, - лакейски согнутая спина. Причем не от старости и не от тяжелой крестьянской работы, нет. Муса угоднически согнулся, как только переступил порог кабинета. И как вошел, так сразу же впился в меня взглядом - вот, мол, я, делайте со мной что хотите, я человек послушный. Он не был стариком, этот Муса, но, когда он вошел, на меня так и дохнуло чем-то давно отжившим, затхлым. Я словно бы увидел перед собой крестьянина прошлого столетия, забитого, бесправного, темного. Правда, даже будучи темным и бесправным, азербайджанский крестьянин сохранял в себе чувство собственного достоинства. Сколько в минувшие времена скрывалось в лесах и горах гачагов, удальцов, вольнолюбивых смутьянов! И ведь почти все они были из крестьян!.. Человек, который предстал передо мной, воплощал в себе только негативную сторону старого крестьянина. Да ко всему был откровенный трус.
      - Расскажи-ка, что там за история была у Валеха с сыном Меджидова?
      Нижняя губа Мусы задрожала, и он ответил прерывающимся голосом:
      - Уважаемый начальник, я сказал на суде..,
      - На суде ты говорил неправду. Он уставился в пол.
      - Чего ты боишься? Ведь Меджидов арестован. Он быстро глянул на меня и тут же изложил события точно так, как Валех.
      - И тебе не стыдно было лгать на суде? - спросил я.
      - Так ведь, уважаемый товарищ начальник... - Нижняя губа у Мусы опять запрыгала. - Ведь... Откуда нам было знать, что товарища Меджидова можно арестовать. Если б мы знали...
      - Но ты же не занимаешь руководящей должности. Рабочий совхоза... Чего это ты так боишься этого Меджидова? Что он мог тебе сделать?
      Муса быстро глянул на меня.
      - Семья у меня, видите ли, товарищ начальник, большая. Восемь душ. А работников только я да старший сын... Два года назад сын окончил торговый техникум, работает в сельмаге. Вот я и подумал... Меджидову ничего не стоит устроить ревизию, оклеветать и посадить моего сына...
      - Вот ты и решил оклеветать и посадить парня, который защитил тебя от побоев?! - не сумел я сдержать своего гнева. - Знай, из-за таких трусов, как ты, меджидовы и наглеют!
      Валех
      Сказать по правде, некоторое время по выходе из тюрьмы я не мог прийти в себя.
      Долго ли будет делать все, что ему заблагорассудится, Меджидов-младший? На чем стоит удивительная власть Меджидова-старшего? Почему все знают, что он представляет из себя, и молчат?
      Эти вопросы не выходили у меня из головы. Везде и всюду они преследовали меня, мучили... Иной раз находила на меня полная безысходность, и мне начинало казаться, что Меджидов с его самоуверенной масленой улыбкой - злой колдун и все вертится вокруг него, в полном согласии с его волей. И когда Мурадзаде вызвал меня к себе и стал задавать вопросы, я отвечал вяло и безучастно, не веря, что из этого допроса, как и из заявления ребят со стройки, что-нибудь выйдет путное. И даже когда Мурадзаде отпустил меня на поруки, честно признаться, я не очень радовался этому. Все равно, думал я, возвращаться в тюрьму. А вкусив волю, побыв с Сарыкейнек, ой как трудно будет снова расставаться, привыкать заново к тюремному распорядку... Никогда раньше не впадал я в такой пессимизм, мир не представал предо мной в таких черных красках. Мне казалось, что за те несколько месяцев, что я провел за решеткой, я постарел лет на десять. И моя любовь к Сарыкейнек тоже постарела, потускнела. Так мне казалось. Только ли мне? Вчера вечером, когда после работы мы сидели на берегу речки, Сарыкейнек взяла меня за руку и сама завела разговор на эту тему.
      - Валех, я что-то хочу спросить, - сказала она. - Только дай слово, что ты не станешь сердиться...
      - Не стану. Говори.
      - Мне кажется, ты охладел ко мне.
      При этих ее словах я почувствовал, как краснею,- благо начинало темнеть, и Сарыкейнек не видела этого. А вместе с тем с меня спало какое-то угрюмое сонное оцепенение. Я как-то вдруг увидел речку, потемневший в наступающих сумерках лес. Почувствовал запах влажной земли. Ощутил частое взволнованное дыхание Сарыкейнек - я положил голову на ее колени, и она, склонившись надо мной, гладила мои немножко отросшие волосы. ..
      - Да ты что, с ума сошла, что ли?! - Я выпрямился и крепко обнял ее, прижал к груди. Я чувствовал, как она вздрагивает всем телом. Плачет...
      - Если когда-нибудь я узнаю, что ты меня разлюбил, - всхлипывая, прошептала она, - я и дня не проживу.
      - Глупенькая, откуда тебе такое пришло в голову, - успокаивал я ее, а у самого кровь так и била в висках. Мне было стыдно.
      - Не знаю... Последнее время ты не такой, как прежде.
      - Это после тюрьмы. Пройдет.,. Все наладится. Все будет хорошо...
      После этого разговора у реки я почувствовал, что и вправду немного отошел, на сердце полегчало. Но окончательно пришел в себя, когда услышал, что Меджидова арестовали. Отстранили от должности и того милицейского работника, который взял меня под стражу, приятеля Ровшана. А мое "дело" было прекращено, меня полностью оправдали... Вот тогда-то я почувствовал себя прежним Валехом. Веселым, жизнерадостным, удалым парнем.
      Жизнь входила в свою колею. Мы, как и прежде, ездили на каменный карьер, возили песок, цемент. Опять Сарыкейнек, глядя с высоты своего крана, ждала моего возвращения из рейса и каждый раз нервничала, когда мы брали последний поворот. А я, видя впереди ее красную косынку, нажимал на газ и летел навстречу ей со скоростью ветра...
      Поселок разрастался. Мы закончили клуб, и теперь кино не крутили в комнате заводоуправления. И дом, очередной жилой дом, где мы должны были получить квартиру, был почти готов. Джамал-муаллим, увидя как-то нас с Сарыкейнек, подошел и сказал:
      - Вы уже выбрали себе квартиру? Нет? Напрасно. На любом этаже, на любой стороне...
      - Когда мы заранее выбираем, нам не везет, - отшутилась Сарыкейнек.
      Разговора о квартире у нас почему-то давно не возникало. Мы не говорили об этом, как прежде. Я избавился от мрачных мыслей. Зато Сарыкейнек стала не в меру нервной.
      - Что так поздно? Не произошло ли чего? - бежала она мне навстречу каждый раз, когда мы возвращались позже, чем обычно.
      Однажды, когда мы ездили за песком, машина Эльдара испортилась - мотор заглох прямо посреди реки. Пришлось ее вытаскивать на буксире. Колеса глубоко завязли в тине, трос срывался. В поселок мы вернулись затемно. И первая, кого мы встретили, была Сарыкейнек. Остановив машину, я в тревоге спросил:
      - Что случилось?
      А она молчала. Язык не слушался ее. Посадил я ее в кабину. Мы поехали. А она прижалась ко мне, вся дрожит:
      - Это я у тебя должна спросить: что случилось?
      - У Эльдара машина испортилась.
      - А-а-а, - протянула она и улыбнулась так радостно, будто я сообщил ей нечто очень приятное. А потом провела рукой по моей шее и призналась: Знаешь, я тут чуть с ума не сошла.
      - Отчего?
      - Решила, что ты опять полез в драку и... - Она не договорила.
      - Разве я драчун?
      - Не драчун, но... Драка сама тебя находит. На следующий день, когда мы вышли погулять, она призналась:
      - Знаешь, Валех-джан, раньше, даже если бы мне сказали, что мы еще десять лет не поженимся, я бы не переживала. Но теперь, когда мы вместе и нам вроде ничто не грозит - тьфу-тьфу, не сглазить! - я постоянно чего-то боюсь.
      - Чего же?
      Она помолчала, глядя на подернутые вечерней дымкой горы.
      - Не знаю. Просто мне кажется, что мы никогда не сыграем свадьбу.
      - Но отчего же? Она пожала плечами:
      - Ты только не смейся надо мной, пожалуйста, но... Мне кажется, какая-то злая сила не желает нашего счастья. Мешает нам.
      - Да брось ты все это, глупенькая! - рассмеялся я. - Ни одна сила на свете не разлучит нас больше! - С этими словами я схватил ее на руки, поднял, как это делал прежде, и помчал вниз, к реке. Обычно она хохотала при этом, шутливо отбивалась. Но на этот раз, когда я поставил ее на ноги, она была все так же серьезна. И почему-то отводила от меня глаза.
      - Что с тобой? - озабоченно спросил я. - У тебя что-то болит?
      - Нет, - ответила она и закрыла глаза. Потом, помедлив, сказала шепотом: В такие минуты, когда мне плохо, я боюсь на. тебя смотреть.
      - Почему?
      - Мне кажется, я могу тебя сглазить.
      - Сглазить? - переспросил я, изумленный. Она кивнула головой.
      - Ах, у тебя дурной глаз! Вот мы тебя и разоблачили, - с хохотом вскричал я и стал целовать ее. Губы, волосы, закрытые глаза... Губы у нее были холодны как лед, тело расслаблено. А мне хотелось как-то выявить, излить свою радость. От полноты жизни. От ощущения того, как прекрасен мир вокруг нас. В этом мире есть все, в том числе самое прекрасное на свете существо, которое я должен, обязан защитить... Мне было до боли в сердце приятна, сладостно приятна эта моя обязанность мужчины. Сильного существа. Взяв ее за руку, я запел:
      Я - ашуг, попал в беду,
      Я задаром пропаду.
      По косе, как по канату,
      Я над пропастью пройду.
      Глава седьмая ВСЕ ХОРОШО, ЧТО ХОРОШО КОНЧАЕТСЯ
      -. .Мы возвращались, оставив Джамал-муаллима в аэропорту. Его срочно вызвали в Баку. Он попросил, чтобы его отвез я на его "Волге", которую обычно он водит сам. Сарыкейнек увязалась с нами: в маленьком магазинчике аэропорта случались хорошие вещи, и ей захотелось вдруг сделать какую-нибудь покупку.
      В магазинчике и вправду было что приобрести. Сарыкейнек купила себе модную сумочку, кожаный широкий пояс - как она сказала, именно такие сейчас носят. Купила духи, мыло. Потом мы зашли в кафе, пообедали. Я хотел было выпить бутылку пива, но Сарыкейнек не позволила: "Ты за рулем..." Словом, закончив все дела, в прекрасном настроении мы возвращались в поселок.
      Дорога из аэропорта была пустынной. В вечерних сумерках перед нами простирались молчаливые поля и охваченные тишиной бесконечные холмы. Сквозь белые облака нет-нет да поблескивало золотом заходящее солнце. Все вокруг было объято миром и покоем, казалось нам близким, родным.
      - Интересно, кто жил в этих местах тысячу лет назад? - сказала Сарыкейнек. - Эти холмы хранят память далекого прошлого...
      - Вот как! - удивился я. - Мы, оказывается, об одном и том же думаем.
      Сарыкейнек, улыбнувшись, прижалась ко мне.
      В этот момент мы увидели человека с поднятой рукой. Я остановил машину.
      - Товарищу плохо, - человек показал на парня, сидевшего на чемодане. Понимаешь, мы из аэропорта идем пешком, машины не нашли, думали, на дороге встретим. А машины нет. А тут товарищу плохо стало, живот схватило. Не может идти. До первой деревушки подбрось. Мы заплатим.,,
      Тут сидевший на чемодане схватился за живот и глухо простонал.
      - Денег не надо, - сказал я. - Садитесь.
      Оба парня быстро сели. Причем тот, что сидел на чемодане, больной, как мне показалось, поднялся без особого труда.
      Я тронул машину. При этом я глянул на Сарыкейнек и удивился выражению ее лица. Она была явно встревожена. Я увеличил скорость.
      Первый парень, тот, что остановил нас, спросил:
      - Вы сами откуда? Я ответил.
      - А в аэропорт зачем ездили?
      - Начальника стройки отвез.
      - А-а... Помолчали.
      - А мы на свадьбу ездили в Баку, - снова заговорил парень, поддерживая разговор. - Кажется, товарищ объелся бозбашем...
      Я промолчал. Молчал и больной, только тихо стонал. Через некоторое время, когда мы доехали до проселка, ведущего в сторону темнеющего вдали леса, парень холодно приказал:
      - Сворачивай в лес!
      - Зачем? - удивился я.
      И тут я сквозь рубашку почувствовал прикосновение к спине холодного острого металла. Я обернулся и увидел, что парень, только что стонавший от боли, приставил к моей спине нож.
      - Что вы делаете? - закричала Сарыкейнек.
      - В лес! - коротко приказал первый парень.
      - Но вы же нечестно поступаете! Мы отнеслись к вам по-человечески. А вы!.. - продолжала Сарыкейнек дрожащим, прерывающимся голосом.
      - Спокойно, - сказал я ей. И, повернувшись к парням, добавил: - В лес так в лес. Если вам туда нужно, отвезу туда... Только нож-то зачем?
      Я свернул на проселок.
      - Убери нож, говорю. Он мне мешает вести машину.
      - Ладно, убери нож, - приказал первый парень Дружку.
      В лесу стало, еще темнее. Дорога, смутно сереющая в сумерках, петляла среди деревьев. Поэтому я ехал очень медленно, то и дело высовывая голову через спущенное стекло кабины, чтобы лучше разглядеть, что впереди. Выглянув в очередной раз, я незаметно - благо, было темно - сунул руку в карман дверцы, извлек гаечный ключ и спрятал в рукаве рубашки. "Только бы дали выйти из машины!" - стучало в голове.
      Внезапно острый конец ножа снова уперся мне в спину. И я услышал то, что так хотел услышать:
      - Останови машину... Выходите оба!
      - Почему это мы должны выйти, а не вы?! - воскликнула Сарыкейнек.
      Я наклонился, открыл дверцу с ее стороны и сказал как можно более смиренным голосом:
      - Люди говорят - выходи, значит, надо выходить!
      Я подождал, пока она выйдет. Затем выскочил в свою дверь. Вышли и они. Парень с ножом, не медля ни секунды, бросился на меня, но я, подставив левую руку под нож, правой ударил его гаечным ключом. Парень рухнул как подкошенный.
      И тут я услышал отчаянный крик Сарыкейнек:
      - Валех!
      Я рывком повернулся на этот крик, и вовремя - второй парень занес надо мной руку с финкой, но на нем повисла Сарыкейнек. Отбросив гаечный ключ, я схватил руку парня и вывернул ее. Парень, вскрикнув, выронил нож и рухнул на колени.
      - Валех, ты ранен! - закричала Сарыкейнек. Но я, не обращая внимания на кровь, которая залила мне руку, навалился на парня и приказал Сарыкейнекз
      - Сними с меня пояс. Быстро!
      Но Сарыкейнек - умница, сообразила! - не стала возиться с моим поясом, она юркнула в машину, схватила сверток со сделанными в аэропорту покупками и протянула мне свой новенький пояс. Парень дернулся, пробуя вырваться, но я с помощью Сарыкейнек в мгновение ока завел ему руки за спину и скрутил так, что тот взвыл от боли.
      Нагнувшись, я поднял нож, дал его Сарыкейнек и сказал:
      - Стой рядом.
      Но Сарыкейнек снова закричала:
      - Ты ранен, Валех! У тебя кровь!
      - Ничего, секунду...
      Пока не время было заниматься своей раной. Я чувствовал- рука действует. Наклонившись, осмотрел свалившегося парня, Он дышал. Я перевернул его лицом вниз, разорвал на нем рубашку и крепко-накрепко связал и его. Открыв заднюю дверцу, поднял его и впихнул внутрь машины. Потом окликнул другого, которого с ножом в руке караулила Сарыкейнек.
      - Эй, и ты влезай!
      - Могу я сказать слово?
      - Что такое?
      - Если тот, что в машине, еще жив, давай прикончим его, бросим в лесу. В чемодане тридцать тысяч. Половина моя, половина твоя. Если ты сдашь их государству, что за корысть? По рукам?
      - Лезь в машину, мерзавец, кому сказано! - прикрикнул я на него, и он покорно полез на заднее сиденье.
      Для большей верности - точнее, для успокоения Сарыкейнек- я снял с себя пояс и связал бандитов спина к спине.
      Теперь можно было заняться и собственной раной.
      - Принеси фонарь, - сказал я Сарыкейнек. Она посветила.
      - Видишь, ничего страшного, - успокоил я ее, хотя руку невыносимо жгло, будто я держал ее под огнем. - Кость не тронута.
      Смочив носовой платок купленными в аэропорту духами- ох как неожиданно пригодились нам сделанные в аэропорту покупки! - Сарыкейнек приложила его к ране и изо всех сил перетянула руку своей косынкой. Кровь перестала течь.
      Я посветил фонариком, нашел в траве второй нож. Потом достал сигарету и с наслаждением затянулся.
      Когда мы сели в машину, я дал оба ножа Сарыкейнек и сказал как можно громче:
      - Ни секунды не выпускай этих негодяев из поля зрения. Который из них шевельнется, воткни нож в живот!
      Той же дорогой, но теперь в полной темноте, при свете фар, я вывел машину на шоссе. Когда под колесами зашелестел асфальт, я нажал на газ так, что стрелка спидометра пересекла отметку "100" и машина птицей понеслась вперед.
      Мурадзаде
      Сразу же как прокурор района позвонил мне и рассказал, что восемнадцатилетний парень-шофер с помощью невесты задержал и сдал в милицию двух рецидивистов, на которых несколько лет как объявлен всесоюзный розыск, и что парня зовут Валех Эйваз оглы, я, несмотря на срочные дела, выехал в район. Не потому, что задержанные представляли для меня какой-то особенный интерес, хотя они и были опасными преступниками. Мне захотелось повидать Валеха, поговорить с ним.
      Мы встретились с ним в кабинете районного прокурора.
      - Мало радости, наверное, вам прийти вновь в это здание? - улыбнулся я Валеху, встретив его на пороге кабинета. - Как-никак...
      Он понял, что я имел в виду.
      - Кто старое помянет, тому глаз вон, так говорят в народе. Все, что произошло тогда, я вычеркнул из своей памяти. Точно так же в наших краях позабыли и о Меджидове, его тучной жене и нахальном сынке. Будто и не было таких людей на земле.,.
      Да, я не ошибся в нем. Это был человек не только глубоко порядочный, но и сильный духом.
      - Значит, так. Раненого бандита вернули к жизни. В чемодане и вправду оказалось тридцать тысяч восемьсот девяносто рублей. Бандиты бежали из места заключения два года назад, за это время успели совершить не одно преступление...
      Вот так обстоятельно, доверительно, словно бы Валех работал вместе с нами в органах, я проинформировал его о деле, которое удалось раскрыть благодаря ему. А закончив, спросил в шутку:
      - Почему такого рода происшествия случаются именно с вами?
      Валех пожал плечами:
      - Не знаю, Сарыкейнек говорит: драка сама ищет меня. Наверное, в этом что-то есть.
      Мы рассмеялись.
      В этой шутке на самом деле есть доля правды. Валех из тех людей, которые как будто специально рождены для схваток со всем дурным. С чуткой, ранимой душой и вместе с тем сильной волей. Такие люди встречаются в жизни не так уж часто. И они могут принести огромную пользу обществу, если найдут себе должное применение. Или - и такое может случиться - могут кончить жизнь неудачниками. Да-да. Тот, кто замечает все, кто не умеет молчать и постоянно пезет на рожон, тот рано или поздно может свернуть себе шею. Если, разумеется, действует сам по себе, Один. Один в поле не воин. На схватку совсем дурным, что есть в жизни, ни у кого не хватит собственных сил!
      - Если ты ночью опять встретишь на дороге незнакомых людей, остановишь ли машину? - спросил я, незаметно для себя переходя с ним на "ты".
      - А как же! - не раздумывая ответил он. - Волков бояться - в лес не ходить... Ведь необязательно это должны быть бандиты. Может, на самом деле кому-то плохо, кто-то нуждается в срочной помощи!.. Я не понял вашего вопроса, товарищ Мурадзаде. Неужели вы думаете, что эти два бандита запугали меня на всю жизнь?!
      Он не понял шутки. Или, точнее, не принял ее.
      Дела звали меня обратно. Машина уже стояла у подъезда. Пора было ехать. Но мне не хотелось прощаться с этим парнем, у которого, несмотря на его молодость, были уже свои твердые принципы, вполне сложившийся настоящий мужской характер. Интересно, как он мыслит свою дальнейшую судьбу? У меня не было предубеждения против скромных трудовых профессий, но мне казалось, что быть шофером - не его призвание.
      - В институт не собираетесь поступать? - спросил я. Он пожал плечами.
      - Из вас, мне кажется, вышел бы неплохой оперативный работник, - пояснил я свою мысль. - Вам бы на юрфак попробовать поступить. Мы бы дали вам отличную характеристику... Подумайте. Если надумаете, звоните.
      Сарыкейнек недоумевает
      Розовая пелена доверчивой юности упала с моих глаз после того, как нам встретились Меджидов, Ровшан, Муса, этот противный, как лягушка, Юсифов. И вот теперь эти двое! Те, кого мы взяли в машину из добрых побуждений и которые хотели убить нас... Они показались мне пострашнее лютого зверя. Схватка с ними в лесу перенесла нас в какой-то иной, первобытный мир. И когда Валех схватился с ними, свалил ударом одного из бандитов, я очнулась от минутного оцепенения и зубами, ногтями, звериной хваткой вцепилась в другого. Я позабыла про все на свете, в том числе и про то, что я девушка. Во мне проснулся дремучий инстинкт самосохранения. Или нет! Сказать точнее, я думала не о себе, о Валехе,,, Это он, с его мужской решительностью и смелостью, с его силой, придал мне силу львицы. "Мы должны во что бы то ни стало одолеть этих негодяев. Должны одолеть! Одолеть!"- стучало у меня в голове. И мы их одолели. Он - мой жених расправился с обоими. И даже если б их было не двое - больше, я уверена, уложил бы всех.., Ни за что он не позволил бы, чтобы кто-то из них коснулся меня пальцем... Мой защитник! Герой! Теперь о нем всюду говорят. На следующий день все газеты напечатали сообщение под заголовками: "Мужественный поступок", "Схватка в лесу", "Отважный шофер горного рудника". ..
      Но Валех будто и не слышит всех этих похвал. Второй день ходит, погрузившись в какие-то свои мысли,
      Что с тобой, Валех, милый?! Что заботит тебя?!
      Валех
      И сам не знаю, что меня так гнетет последние дни..,
      - Все думаю, что бы с тобой сталось, если бы эти негодяи убили меня, говорю я Сарыкейнек на ее вопрошающие взгляды, которые она то и дело бросает в мою сторону.
      Сарыкейнек молчит, улыбается.
      - Что это ты? Такому парню, как ты, больше подошел бы пистолет на боку...
      - Увы, у меня на роду написано быть шофером.
      - А разве шофером быть плохо? Разве ты не возмущаешься сам, когда кто-то в этом сомневается?
      - Так-то оно так. Но ты же сама только что сказала, что мне бы больше подошел пистолет...
      - Это я просто так. Можно подумать, у тебя чего-то недостает по сравнению с теми, кто носит пистолет.
      - Конечно, недостает.
      - Чего же?
      - Пистолета.
      Мы рассмеялись.
      Такой разговор возникал у нас не раз. Похоже, мы оба думали об одном и том же. Дело вовсе не в том, что профессия шофера мне вдруг разонравилась, нет. Просто события последнего времени открыли мне глаза на многое такое, чего я раньше не знал, о чем только догадывался. Заставили иначе оценить собственные возможности. То же самое, видно, происходило и в сердце Сарыкейнек, Видно, и ее посещали мысли о нашем будущем - в несколько ином виде, чем это представлялось ей раньше... Я стал плохо спать, что со мной случалось очень редко, даже в тюрьме. Часами лежал в темноте с открытыми глазами. Размышлял о том о сем. Перебирал в памяти события минувших лет. Их, увы, было совсем немного. В свои восемнадцать лет ничего, достойного человека, мужчины, я не совершил. Если не считать случая в лесу. Но ведь то случай. Его могло и не быть... Конечно, я мог себя успокаивать тем, что восемнадцать лет - это не много, что все еще впереди. Но стоило ли обманывать себя? В восемнадцать лет Александр Македонский уже командовал воинами. Шах Исмаил именовался полководцем. А юный Наполеон в сражении у Аркюля, высоко подняв знамя, под ливнем пуль перешел мост и увлек за собой всю армию...
      Не думайте, что я возгордился от похвал и высоко задрал нос после того, как одолел двух паршивых бандитов. К своим ребятам - шоферской братии - я относился по-прежнему, как к самым близким людям, с которыми можно было поделиться всем, что у тебя на душе. Посоветоваться, поспорить. Пошутить. Подурачиться... Но после всего того, что я увидел за последнее время, во мне заметно поубавился юношески беспечный ("щенячий", как выразился однажды Сарвар) оптимизм; я понял: жизнь состоит не только из разноцветных праздничных красок. В жизни не так уж мало, увы, людей непорядочных, жестоких, злых. Есть откровенные негодяи, хищники. Сознание того, что эти последние безнаказанно где-то ходят по земле, в то время как я вожу на своей машине песок из карьера, не давало мне покоя ни днем, ни ночью...
      Все чаще я вспоминал о предложении товарища Мурадзаде. А что, если и вправду, думал я, бросить все и поехать в город, попробовать поступить на юрфак. Может, поступлю? Но я гнал прочь эти мысли. А как Сарыкейнек? Как свадьба? Квартира, которую мы должны были получить - на этот раз точно! через месяц-другой?
      ^В это время приехал корреспондент одной центральной газеты, долго расспрашивал меня про мою жизнь. И больше всего выпытывал, как я представляю себе свое будущее, не собираюсь ли пойти в милицейскую школу, а если собираюсь, то когда? Я ответил, что о милицейской школе я как-то не думал, а вот о юридическом факультете подумываю иной раз. И как знать, может быть, решусь!., Вскоре очерк обо мне вышел в газете. Очерк большой, с фотографией. Журналист привел и мои слова - правда, несколько изменил их. Вышло так, что я не подумываю поступать в вуз, а давно решил это сделать, причем решил твердо! Все меня поздравляли с очерком, радовались за меня. Сарыкейнек- больше всех! А мне стыдно было смотреть ей в глаза. Вышло, я собираюсь поступать в институт, а ей - ни слова.
      На следующий день очерк перепечатали в республиканской газете "Коммунист", и в том же номере на последней странице было помещено объявление о приеме в высшие учебные заведения. Я скользил взглядом по специальностям, не задерживаясь ни на одной... Физико-математический? Математика - это для Сарыкейнек, в нашем классе она знала этот предмет лучше всех... Филологический факультет? Копаться в языковых и литературных тонкостях, штудировать современные романы, сухие и толстые, как кирпич, - нет, слуга покорный! Исторический? Читать о великих походах прошлого, о знаменитых полководцах я любил, но чтобы пересказывать все это школьникам, копаться в пыльных архивах, - нет, и это занятие не по мне. Химия? Со школы ее не могу терпеть. Между прочим, Сарыкейнек тоже. Юридический факультет? Вот это да! Это то, что мне нужно!.. Я снова вспомнил предложение, сделанное Мурадзаде, и мне вдруг захотелось немедленно, сегодня же, сейчас позвонить ему. Сказать, что я решил поступать... В конце концов, отчего не воспользоваться своим конституционным правом? Государство предоставило нам такую возможность!.. Чего раздумывать?.. Правда, в отличие от некоторых молодых людей, которые еще со школьной скамьи рвутся в вуз, любой вуз, я до сих пор не думал об учебе. Жизнь у нас с Сарыкейнек сложилась так, что никто не нянчился с нами. Нам всего надо было добиваться самим, своими силами. И прежде всего - получить профессию, чтобы прокормить себя. Встать на ноги... Что ж, профессия у меня уже есть. Я могу учиться и работать. Пусть вместе со мной учится и Сарыкейнек...
      В обеденный перерыв из конторы я позвонил Мурадзаде.
      - Здравствуйте, товарищ Мурадзаде. Говорит Валех...
      - А-а, герой Валех? - шутливо приветствовал он меня. - Здравствуй, здравствуй. Как дела?
      - Спасибо, все в порядке. Но...
      - Что-нибудь опять случилось?
      - Нет-нет, не беспокойтесь, - успокоил я его. - Никакого скандала.
      Он рассмеялся и облегченно вздохнул - так мне, во всяком случае, показалось.
      - Слушаю, - сказал он.
      - Помните наш разговор?
      - Неужели решился?
      - Да.
      - Хочешь юристом стать?
      - Да, хочу.
      - Прекрасно. Как говаривали наши отцы: куда желание, туда и цель. Очень хорошо. Сколько лет ты работаешь на стройке?
      - Без малого два года.
      - Бери характеристику с места работы. Мы дадим свою характеристику. И - с богом! Договорились?
      - Да.
      - Твоя невеста останется на стройке?
      - Нет, она тоже будет поступать. На физико-математический.
      - Добро. Как приедете в Баку, сразу дайте о себе знать. Договорились?
      - Да. Большое спасибо, товарищ Мурадзаде. До свидания!
      После разговора с Мурадзаде у меня будто крылья выросли. Но мне предстоял еще один разговор. С Сарыкейнек. Я верил, что она согласится со мной. Но знал - разговор будет нелегкий.
      Так оно и произошло.
      Собственно, к этому разговору внутренне она давно была готова. И все же...
      - А поступим? - первое, о чем спросила она.- Ведь ты знаешь, поступить в институт в наши времена...
      - Как раз в наши времена можно! - оборвал я ее.- Если в этом году не выдержим экзаменов, попытаем счастья в следующем году... Не такие уж мы старые.
      - А если экзамены сдадим успешно, но... Ты понимаешь, о чем я говорю? Ведь обидно будет! И ничего тут fre поделаешь, ты сам понимаешь. - Она улыбнулась. - это посложнее, чем драка с вооруженными бандитами!
      - Ты имеешь в виду блат? Был у меня, был об этом разговор с Мурадзаде. Так он, знаешь, отругал меня за такие мысли. Единственное, что от нас требуется экзамены сдать... Поняла?
      Она кивнула. Помолчала. И задала следующий вопрос, которого я ждал:
      - Ладно. Предположим, поступили. А где жить будем? Опять в общежитии? Я в одном, ты в другом.., Сколько можно? - У нее дрогнул голос.
      - Снимем квартиру, - быстро ответил я, боясь, что она расплачется. - И товарищ Мурадзаде поможет...
      - Сколько он может помогать нам... - горько улыбнулась она. - Не маленькие.
      - Прекрасно. Я буду учиться и работать. А ты - учиться и вести домашнее хозяйство.
      - А свадьба? - тихо спросила она, опустив голову.
      - Справим скоро. Подумай, те деньги, что мы отложили на свадьбу, понадобятся нам на первых порах в городе. Ой как понадобятся! Потому не будем замышлять ничего грандиозного. Соберемся вечерком в кругу друзей...
      Она молчала, крепко сжав мне руку.
      - Чем говорить "мус... мус", лучше сразу сказать: "Мустафа"! В этом мире надо быть решительным, - продолжал я. - До каких пор мы будем связывать нашу свадьбу с получением квартиры, с мебелью...
      - А может, мы поступим на заочное отделение? - сделала она последнюю робкую попытку. - Будем учиться, как Сарвар. А то, знаешь, мне жалко расставаться с этими местами. Я к ним так привыкла.
      - Не в Америку же мы переезжаем! Сюда мы еще вернемся!.. Ну, а что касается заочного обучения, то, по-моему, если учиться, то учиться как следует. Без перерывов и отлучек... Того же мнения придерживается, между прочим, и Сарвар. Если бы не семья дяди, которой он помогает, он бы давно, по его словам, переехал в Баку и поступил на очное отделение...
      Она молчала. Я взял ее за плечи, притянул к себе, посмотрел ей в глаза.
      - Что с тобой, Сарышка? Раньше ты была не из тех, кто дует на воду, прежде чем отпить...
      - Признаться, Валех-джан, боюсь я. Боюсь перемен. .. После того, что произошло с тобой, когда ты и уехал-то совсем недалеко - в совхоз Сабира... Думаю, не дай бог, опять попадем в какую-нибудь историю, Баку - город большой. .. чужой.
      - Ах ты, глупышка моя! - от души рассмеялся я.- Все будет в порядке. И с каких это пор Баку стал для пас чужим?
      - Здесь мы с тобой в родной семье. Ко всему привыкли.
      - Привыкнем и там!.. Мы же с малолетства приучены к Незнакомым людям. Сколько, помнишь, воспитателей сменилось у нас в детдоме, пока мы выросли?! Не кисни, Сарыкейнек, дорогая. Поехали! Все, поверь, будет хорошо!
      .. .И вот позади последние дни, проведенные в поселке. Сборы в дорогу. Позади прощание со скалой Амира, с нашим "зимним дворцом", с Гюллюбеим-халой, которая всплакнула по случаю нашего отъезда, - впервые я видел эту славную веселую старушку в слезах...
      .Мы на вокзале. Заняли свои места в вагоне. Вот-вот поезд тронется.
      - Ребята, берегите себя! - кричит за окном вагона Сарвар. - Друг друга берегите... Валех, ты малость вспыльчив, водится такой грешок за тобой. Поспокойней будь там. Не лезь в драку!..
      - Смотрите, без нас не обмывайте студенческие билеты, - машет рукой Придира Зейнал. - И новоселье без нас не справляйте!
      - Ребята, город есть город... Если что понадобится- пишите. Обязательно пишите! - кричит Эльдар.
      Поезд трогается. Какое-то время они все трое идут рядом с движущимся вагоном, потом бегут. Платформа кончается, и они остаются позади. Поезд набирает скорость. Вагонные колеса все быстрее, быстрее постукивают на стыках,
      ЧАСТЬ II
      Глава восьмая
      НАШИ ГЕРОИ ПОСТУПАЮТ В ВУЗ
      Валех
      Не охотник я до всяких нежностей, но расставание со стройкой, со скалой Амира, с говорливой речкой и лесом, начинающимся сразу же за поселком, неожиданно оказалось тяжелым. Я видел, как Сарыкейнек переживает, и крепился, старался не показывать своих чувств.
      Больше всего огорчало расставание с машиной. С товарищами по стройке я еще мог переписываться, мог разговаривать по телефону, видеться с ними и в Баку, С машиной - мне так казалось - прощался навсегда.
      Получив расчет, я отвел машину в гараж, вымыл до блеска. Мыл и приговаривал про себя: "Моя верная и послушная, сколько я гонял тебя по горам-долам! И ни разу ты не подвела меня, не опозорила перед друзьями-товарищами, не оставила посреди дороги..."
      Казалось, могучий "КрАЗ" слышит мои слова, понимает, что происходит в моем сердце.
      Каналья Кериш из соседней бригады, увидев, с каким старанием я драю машину, сострил:
      - Что, руль никак не отпускает от себя?
      Но я так глянул в его сторону, что Кериш прикусил язык. Знал мой характер.
      Еще, кажется, только вчера, когда из-за предательского наговора я оказался в тюрьме, мне так хотелось вернуться к ребятам, на стройку, в родные горы. Вернулся. А теперь - новая разлука. Нас ждал Баку.
      Каково-то будет нам в большом городе, среди незнакомых людей?
      Да... Поезд мчался, бодро постукивали колеса на стыках. И мне не сиделось на месте. Я то подходил к окну и, насвистывая, смотрел на пробегающие мимо поля, то садился рядом с Сарыкейнек, говорил ей что-то забавное, легкое. Сарыкейнек пыталась казаться беззаботной, но это ей мало удавалось.
      - Послушай, - наконец взорвался я, - не в Исфаган едем, за тридевять земель. Хватит вздыхать! Не то... Не то закажу сейчас музыку вот этому зурначи. Пущусь в пляс прямо здесь, в купе.
      А в нашем вагоне ехал зурначи, чтобы не соврать, килограммов за сто, в мохнатой шапке и сапогах, и с ним худущий, с выступающими на шее жилами барабанщик - бубнист.
      Увидев надутое лицо зурначи, Сарыкейнек весело рассмеялась.
      Вообще-то по натуре она была жизнерадостной, не из тех, кто унывает и сетует на трудности. И все же... женское сердце... Да и события последних месяцев вызвали излишнюю настороженность и нервозность. Понимая все это, я пытался как-то расшевелить, вырвать ее из этого состояния.
      - Ты видела, как Мурадзаде влепил этим мерзавцам? - -говорил я о бывшем председателе колхоза Меджидове и бывшем следователе Юсифове. Закон для всех один...
      - Конечно, - соглашалась Сарыкейнек. - Но ведь пока суд да дело, и нам досталось. Сколько ты хлебнул всего, сколько я наволновалась...
      - Выходит, надо спрятаться, как черепаха под свой панцирь, и всего на свете бояться? -возражал я.
      - Не за себя боюсь...
      - Не за меня ли? Вот еще выдумала! Ты меня в мельничные жернова сунь вывернусь живым.
      .. .Прямо с вокзала мы поехали к тетушке Джейран.
      Договорились между собой, что вещи пока оставим у нее и пойдем в институтское общежитие. Ну, а если поступим, снимем комнату подешевле где-нибудь на окраине.
      Но тетушка Джейран решила иначе.
      - Никаких общежитии! - сказала она. - Только этого еще не хватало! Живите у меня.
      Сколько мы ни отказывались, не помогло.
      - И не стесните вы меня вовсе. Я в разъездах, квартира все равно пустует. Располагайтесь. Ребята вы славные. И мне будет с кем поболтать.
      Говорилось все это искренне, от чистого сердца.
      Мы и остались.
      - Ну, чувствуйте себя как дома. А я поехала, - сказала тетушка Джейран, собираясь в рейс.
      .. .Весь день провели мы в счастливом безделье.
      Сарыкейнек хлопотала на кухне, нарезая хлеб, разливая чай, раскладывая еду по тарелкам. А я смотрел на нее и насмотреться не мог. Так все выходило у нее ладно да ловко.
      А потом сидели, беспечно болтая о том о сем. И конечно, о нас самих. Поступим ли мы в институт или нет, а если поступим, то как будем жить? Ведь придется и учиться, и зарабатывать на жизнь...
      - Может, сходим к Мурадзаде, - предложила Сарыкейнек. - Посоветуемся.
      - Давай, - согласился я.
      .. .Секретарша Мурадзаде, хорошенькая Говхар, встретила нас как старых друзей.
      - У товарища Мурадзаде посетители, - сказала она. - Посидите немного.
      Я достал папиросы, закурил. А Говхар, слышу, шепотом выспрашивает у Сарыкейнек, как мы устроились и была ли у нас свадьба...
      - Добро пожаловать! - Мурадзаде вышел нам навстречу, поздоровался за руку сначала с Сарыкейнек, потом со мной. Усадил за приставной столик, сам сел рядом.
      "Вели бы себя все вот так, просто, уважительно",- подумал я.
      Товарищ Мурадзаде справился о нашем самочувствии, спросил, как подготовились к экзаменам, где живем...
      - У тетушки Джейран? Передайте ей привет. Звоните после каждого экзамена, ладно?
      .. .Когда мы вышли на улицу и влились в толпу по-городскому озабоченных, спешащих куда-то людей, мне показалось, что эти люди и сам город давно нам знакомы, будто мы родились и выросли здесь.
      Баку я всегда любил. Часто думал о нем, о его бесконечных улицах, о море, набережной.
      Но сегодня, пожалуй, впервые почувствовал себя в этом городе своим.
      Взявшись за руки, мы долго бродили в пестрой толпе. Потом сдали документы - она в строительный, я - в университет, на юридический факультет. Уставшие, но довольные сделанным делом, вернулись домой.
      .. .Настал первый день экзаменов.
      Только-только мы разместились в аудитории, как преподаватель, смуглолицый, высокий мужчина, внимательно посмотрел на меня и очень громко спросил:
      - Как фамилия? Я назвал себя.
      - Откуда? Я сказал.
      - Работал шофером самосвала? - переспросил преподаватель.
      - Да, шофером.
      - Что-то лицо знакомо. Уж не в газете ли видел я твой портрет?
      - Было такое.
      - Передовик?
      - Работал неплохо. Но отметили по другому случаю. Я бандитов задержал.
      - Бандитов? - переспросил преподаватель так, что все в аудитории уставились на меня. - А-а, припоминаю. .. Восемнадцатилетний шофер задержал двух рецидивистов, разоружил их и сдал властям. Статья, кажется, называлась "Случай в лесу"...
      - Так это он? - с интересом переспросил второй педагог, принимавший экзамен.
      А третий подозрительно сощурился:
      - И что же, все так и было, как описано в газете?
      - да - ответил я. - А вы что, газетам не верите?
      Смуглолицый расхохотался. А третий педагог недобро покачал головой.
      Зря я резко ответил, мелькнуло в голове. Как-никак экзаменатор... В груди вдруг поднялось смутное беспокойство.
      Но когда объявили тему сочинения, я разом успокоился. Предстояло писать о Вагифе. С детства я горячо люблю Вагифа, многие его шошмы знаю наизусть...
      Смуглолицый преподаватель расхаживал между рядами, посматривал в наши листки. Остановился возле меня. Наклонился и неожиданно тихо сказал:
      - Здесь запятую пропустил, - и показал, где.
      Не знаю, что меня удивило больше: то ли, что смуглолицый, оказывается, умеет говорить тихо, то ли, что он хочет помочь мне... Впоследствии я часто вспоминал этого доброжелательного, приветливого педагога.
      В строительный институт я подоспел вовремя. Сарыкейнек как раз только что сдала сочинение и вышла в коридор.
      - Ну как?
      - Думаю, что справилась, - ответила она и поплевала через плечо. - Попался роман "Меч и перо". А это, сам знаешь...
      Еще б не знать! Исторический роман Ордубады мы читали вслух долгими зимними вечерами. А потом Сарыкейнек еще пересказывала его содержание тетушке Гюллюбеим.
      Наши сочинения оценили на "отлично"...
      От экзамена к экзамену мы подходили все ближе и ближе к цели.
      И вот позади последний день испытаний. Мы посту* пили!
      Сарыкейнек радовалась бурно, открыто, я же старался быть сдержанным, невозмутимым.
      - Ты что, не рад? - спрашивала Сарыкейнек. - Мы ж поступили, понимаешь! Стали студентами!
      - А что тут особенного?
      - Как что?! Ты же видел, сколько ребят срезалось! А мы...
      Конечно, все это была бравада, и я был бесконечно благодарен судьбе, которая наконец повернулась к нам лицом. Но... есть в моем характере черта, странная и мешающая мне порой воспринимать яркие краски жизни, а именно: никакой успех, даже неожиданный, не приносил мне полного удовлетворения. Очень скоро он начинал казаться мне обычным, само собой разумеющимся фактом. Так со мной было тогда, когда я справился с таким опытным борцом, как заведующий хозяйством стройки. И тогда, когда поверг толстопузого Меджидова. И когда одолел рецидивистов в лесу... Единственным исключением была, пожалуй, Сарыкейнек. Ее любовь всегда обогревала и радовала меня.
      Только после того как увидели свои фамилии в официальном, заверенном печатью списке принятых, дали телеграмму ребятам на стройку.
      А потом прямым ходом к Мурадзаде.
      - Молодцы! - сказал он, одаривая нас улыбкой. - Теперь пора и устраиваться. В городе... Могу помочь с общежитием.
      - Опять общежитие? Нет! - решительно сказала Сарыкейнек.- Хотим снять комнату.
      - А по карману ли? Мы промолчали.
      - Вот что... - Мурадзаде устало потер виски, дел у него, судя по всему, хватало и без нас. - Вместо общежития, по-моему, можно выхлопотать комнатку. Временно. И не в новом доме, а из освобожденного фонда.
      - Вот бы хорошо! - воскликнула Сарыкейнек. - Да хоть последнюю развалюху!
      - Не спешите, - прервал ее Мурадзаде. - Может, я и ошибаюсь. Тут все должно быть по закону. Надо уточнить, что да как. Кажется, нужно ходатайство министерства, характеристики... Позвоните мне завтра... в конце дня.
      Мурадзаде - человек слова. Узнал, поговорил, направил к начальнику горжилуправления Саламову. И посоветовал:
      - Валех, ты человек обидчивый, горячий. А квартира - дело хлопотное. Если придется походить, не сердись, Ладно?
      Я обещал с легким сердцем. Подумаешь, пустяки!
      Знал бы я, как непросто будет сдержать это мое обещание.
      Глава девятая КАК САЛАМОВ ДАЛ НАМ КВАРТИРУ
      И вот мы в управлении.
      В приемной Саламова оказалось многолюдно. Секретарша, вызывающе одетая блондинка, не обращая внимания на посетителей, красила губы.
      - Можно пройти к товарищу Саламову? - спросила Сарыкейнек.
      Секретарша не ответила. Я не выдержал:
      - Разве не к вам обращаются?
      Секретарша бросила на меня быстрый взгляд, отложила зеркальце, посмотрела еще раз.
      - А Саламов занят.
      - Когда освободится?
      Секретарша пожала плечами и, достав пилочку, занялась ногтями.
      Все, кто находился в приемной, молча наблюдали за тем, как она орудовала пилкой. У посетителей были покорные, потные лица и застывшие глаза.
      Подождав немного, я снова подошел к секретарше, которая, достав конфеты, собралась пить чай.
      - Нас направили к товарищу Саламову, вы понимаете? Товарищ Мурадзаде...
      - Мы счастливы! - усмехнулась секретарша, не дослушав. - Но начальник занят. Вон, все ждут.
      Я невольно обернулся и посмотрел на сидевших здесь бог знает сколько времени людей. Их лица показались мне еще более жалкими. Нет, ждать покорно и терпеливо, как они, я не мог.
      Взяв Сарыкейнек за руку и не обращая внимания на блондинку, я открыл дверь кабинета.
      Саламов, оплывший, грузный мужчина, говорил по телефону, судя по игривому тону - с женщиной.
      "Ну и ну, - поразился я. - До чего человек этот похож на Меджидова!.."
      Тут товарищ Саламов увидел нас.
      - Чего лезете? - рявкнул он, прикрыв трубку ладонью.
      - А вы потише, - ответил я. - И не лезем, товарищ Меджидов, а входим.
      - Какой Меджидов, а?
      - Извините, я оговорился. Нас направил товарищ Мурадзаде.
      - Как ваша фамилия?
      - Валех Эйваз оглы.
      - А... - Саламов сбавил тон. - Товарищ Мурадзаде, верно, звонил... - И с улыбкой, адресованной то ли нам, то ли кому-то на другом конце провода, Саламов сказал в трубку: - Извини, у меня посетители.
      Положив трубку, Саламов оглядел нас - сначала Сарыкейнек, потом меня.
      - Где стоите в очереди на квартиру?
      - В поселке строителей, - ответил я и назвал поселок.
      - Ну и езжайте к себе. Мы-то при чем?
      - Но речь идет о временном жилье, - напомнил я.- Вместо общежития... Товарищ Мурадзаде сказал: в порядке исключения так делают. По ходатайству Министерства строительства. Он вам звонил...
      - Ах, да. Припоминаю, - улыбка снова показалась на мясистом круглом лице Саламова. - Верно, я обещал помочь. Но пока у меня ничего нет, да и документы на вас не пришли... Загляните дня через три.
      .. .Через три дня мы снова были в кабинете Саламова.
      - Слушаю вас, - сказал он холодно.
      - Наши документы еще не получены?
      - Какие документы? - Саламов говорил так, будто видел нас впервые.
      - Ходатайство из министерства, характеристики...
      - Какие характеристики?
      - Послушайте, - взорвался я, - вы что, не узнали нас? Вам звонил Мурадзаде, помните?
      - Ах, товарищ Мурадзаде,- прищурился Саламов.- Тут, знаете, столько народу ходит... Строят, строят, а все не хватает... - Саламов помолчал. - Так что же вы хотите?
      - Как что? - удивился я. - Квартиру.
      - Квартиру? - хмыкнул Саламов. - Москва не сразу строилась. Не месили, не лепили, готовое на дороге нашли... да еще кусок пожирнее выбираете?
      - Если дадите пожирнее, не откажемся, - сказал я как можно более спокойно.
      - Ну, а что касается "месить-лепить", то с помощью вот этих рук не один жилой дом построен! - Глаза Сарыкейнек загорелись гневом.
      - Вот этих? - Саламов ухмыльнулся и хотел было взять руку Сарыкейнек в свои жирные ладони. Но Сары-кейнек, покраснев, отшатнулась.
      _ Вот что... - нахмурился я. - Не принимайте нас за деревенских дурачков. Если не собираетесь помочь, так и скажите. Тогда мы снова обратимся к товарищу Мурадзаде.
      _ Зачем сердишься, юноша? - сладко улыбнулся Саламов. - Ночей не сплю, думаю, как бы вам помочь. А вы, простите, кем приходитесь товарищу Мурадзаде?
      - Никем.
      - Ну да? - не поверил Саламов. - Иначе зачем же он хлопочет за вас?
      - Очевидно, потому, что мы того заслуживаем, - ответила Сарыкейнек. - Вы спросили, я отвечаю. С товарищем Мурадзаде не состоим ни в каких родственных отношениях, мы - рабочие со стройки. Приехали в Баку по направлению министерства. Как нам сказали, имеем право на жилье...
      - На общежитие, - сказал Саламов.
      - В общежитии уже пожили, хватит. К тому же мы хотим пожениться...
      - Ах, вы еще не женаты? - Саламов опять глянул на Сарыкейнек.
      - Поженимся, как только узнаем, что квартира есть. Теперь вам все понятно?
      Не обидевшись на мой резкий тон, Саламов достал платок, вытер пот с жирного лица.
      - Сейчас у меня нет ничего подходящего. Зайдите дня через три.
      - Через три дня в котором часу? - спросил я.
      - А ты пунктуальный, - ухмыльнулся Саламов. И добавил: - В двенадцать.
      Когда мы вышли, Сарыкейнек вдруг рассмеялась:
      - Вспомнила, как ты Саламову сказал - "товарищ Меджидов". У него от удивления аж глаза полезли на лоб.
      - Я нарочно.
      - Я так и поняла. Чтобы сбить спесь... А он и вправду на Меджидова похож.
      - Боюсь не только внешне.
      - Ты так считаешь?
      - Не видишь, как он себя ведет? Люди толкутся в приемной, он в это время любезничает по телефону.., Одного не пойму, отчего эти люди терпят такое обращение с собой? Почему не ворвутся к нему в кабинет и не зададут ему перца?
      - Все просто. Боятся, Саламов рассердится, не даст квартиры, - с женской рассудительностью объяснила Сарыкейнек.
      .. .Вечером мы пили чай на балконе. Квартира тетушки Джейран была на четвертом этаже, и с балкона открывался прекрасный вид на город.
      Звезды, высыпавшие на небе, казалось, переглядывались с огнями города. Пунктирно тянулись уличные фонари, обозначая линии улиц. Вдоль этих линий двигались огоньки машин. Огни светились и в море. Желтые, зеленые, красные блики дрожали на волнах. С моря дул ровный прохладный ветерок, приятный после дневного зноя.
      Сарыкейнек смотрела в сторону подсвеченной прожекторами Девичьей башни. Чувствовалось, что мысли ее блуждали где-то далеко-далеко.
      - Валех, послушай,- сказала она наконец. - А интересно, насколько легенда о девушке, дочери хана, которая бросилась с башни и разбилась, достоверна?
      - Легенда есть легенда, - ответил я. - Разве может отец влюбиться в собственную дочь? Случись такое, будь этот человек не ханом - самим шахом, народ растерзал бы его.
      - Ну, а башню-то зачем построили?
      - Затем же, зачем построили крепость Эрк, Шушинскую крепость. Защищаться от врагов.
      Мы помолчали, глядя на вечерний город.
      - Случись кому из наших предков ожить, да прийти в жилищное управление, да увидеть всех этих безмолвных просителей квартир у кабинета Саламова, он не поверил бы своим глазам. Ведь, столкнувшись с несправедливостью, наши предки не трусили, а брались за меч.
      - Положим, - заметила Сарыкейнек, - твой оживший предок мог увидеть не только недотеп у дверей бюрократа, но и тебя, Сарвара, товарища Мурадзаде, тетушку Джейран. При этом он не огорчился бы, а совсем наоборот...
      Что говорить, по душе мне пришлись эти слова моей рассудительной невесты. Наши предки действительно не унесли с собой в могилу всю свою храбрость, стойкость, мужество.
      Через три дня, ровно в двенадцать, как и условились, мы были в управлении. Секретарша равнодушно сказала:
      - Начальник будет после перерыва.
      - Но ведь он сам назначил время. Блондинка пожала плечами:
      - Не знаю, что он вам назначал. Его нет... Не верите, сами посмотрите. - И хладнокровно принялась размешивать в стакане чай.
      Мы вышли и до двух (в два кончался перерыв) бродили по улицам.
      В два, однако, Саламов не появился. Прошел час, Саламова не было. Сарыкейнек сбегала в ближайшую булочную. Прямо в приемной, сидя напротив жующей секретарши, перекусили и мы. Саламов как в воду канул. Стенные часы пробили шесть. Иронически глянув на нас, секретарша прибрала на столе, оделась и ушла. Саламов так и не явился.
      На следующий день с утра мы снова были в управлении. Нас встретили знакомые лица посетителей.
      Дверь в кабинет Саламова была открыта, и мы увидели, что он еще не пожаловал.
      Мы стали ждать. Ждали час. Саламов не приходил. Ждали два. Саламова все не было. Наконец, когда часы пробили двенадцать, в дверях показался Саламов.
      Вытирая пот с разгоряченного лица, на ходу бросил:
      - Сегодня не принимаю. - И прошел в кабинет. Я решительно шагнул следом.
      - Товарищ Саламов, это не дело - людей обманывать. Вчера мы пришли в двенадцать, как условились. Вас не было.
      - Вот как, оказывается, я должен перед вами отчитываться?
      - А почему бы нет? Ведь вы работаете в Совете народных депутатов...
      - Извольте, именно в горсовете я и был. На сессии.
      - И что же, назначая нам время, вы не знали о сессии горсовета?
      - Вот что, племянничек, приходи завтра.
      - Я вашими "завтра" сыт по горло... Почему вы не можете решить наш вопрос сейчас?
      - Сейчас я ухожу. Нет времени. После выходного приходите, что-нибудь придумаем. - И вышел из кабинета.
      Мы с Сарыкейнек невесело переглянулись.
      "Если придется походить, не сердись", - вспомнил я слова товарища Мурадэаде.
      Знал бы я, что хождение так затянется, - не ходил бы совсем.
      - Не нервничай, Валех, - взяла меня под руку Caрыкейнек. - Видно, решить наш вопрос не так-то легко...
      - Когда снега навалило в горах по пояс, - вспыхнул я, - все дороги замело, а на стройку нужно было возить камень, чтобы работа не остановилась, чтобы жилые дома строились, - жилые, к слову сказать, для людей! - что же, мы камень разве не возили? Не делали разве по несколько рейсов в день по скользким дорогам?!
      - Ну, успокойся, - гладила меня по руке Сарыкей-нек. - Все наладится. Конечно, любой вопрос, даже трудный, можно решить...
      - По-мужски, - добавил я. - Ведь в волоките, в пустых обещаниях, напрасных хождениях по канцеляриям есть что-то противоестественное для мужчины. И вообще. .. от всего этого, право же, у меня в голове все перемешалось. Вместо мыслей болтушка какая-то.
      В понедельник мы снова пришли в управление. Те же люди в приемной. Та же секретарша, пьющая чай - на этот раз с пирожным.
      - Саламов здесь? - Свой вопрос я умышленно адресовал одному из посетителей, не секретарше.
      - Тут, - ответил проситель.
      Но присутствие Саламова и на этот раз не сдвинуло с мертвой точки дела. Теперь, оказывается, была загвоздка в некоем Керимове.
      - Никогда-то его Нет на месте. Завтра приходи, племянник...- отрезал Саламов.
      После трех "завтра" Керимов нашелся. Это оказался долговязый, худой мужчина, который уверенно, без разрешения вошел и молча уставился на Саламова.
      - Вот что, Керимов. Покажи квартиру на Девятой Параллельной этим ребятам, - Саламов кивнул на нас.
      - А тот... как? - спросил Керимов, даже не посмотрев на нас.
      - Пусть подождет. Пока... Их Мурадзаде прислал, ты понял?
      Тут Керимов наконец глянул на нас.
      - Я не возражаю,- сказал он, затянувшись и выдохнув табачный дым. - Но тому ты все сам объяснишь.
      - Я бы не хотел. Придумай что-нибудь, а? - Саламов просительно посмотрел на Керимова, так что посторонний и не понял бы, кто тут начальник, кто подчиненный.
      Керимов повернулся и вышел.
      - Идите, идите за ним, - поторопил нас Саламов. - Не упускайте. А то опять искать будем...
      Ничего не понимая, мы поспешно выскочили из кабинета за Керимовым.
      Керимов шел, раскачиваясь, как верблюд, и уставившись в землю.
      - "Придумай что-нибудь сам..." Ишь, дурака нашел. Мерзавец, ловкач! У одного отнимает, другому дает. Всем обещает, а когда отказывать - Керимов. Дудки!
      Зло цедя слова, Керимов размашисто шагал, мы еле поспевали за ним.
      - Послушай, - вдруг остановился он. - Если ты возьмешь такси, не обеднеешь, правда?
      - Пожалуйста, - ответил я. - Только не говорите с нами в таком тоне. Если Саламов что-то делает не так, разве мы виноваты?
      - Жулик он... Всех надувает! - бросил Керимов, садясь в такси.
      Мы доехали до окраины города. Через старые покосившиеся ворота попали в тесный, запущенный дворик. Асфальт здесь потрескался, в щели пробивалась трава. Во дворе друг против друга стояли два ветхих строения. В глубине виднелась грубо сбитая уборная, из которой вышел бритоголовый старик.
      Старик уставился на нас, потом на Керимова.
      - Другой покупатель нашелся, да? - зло прищурился он. - Богаче, чем повар Габиб?
      Керимов, не ответив, достал ключ.
      А старик, поднимаясь по скрипучей лестнице двухэтажного дома, что-то бормотал под нос. Впоследствии мы узнали, что старика звали Агабашир, что в молодости он был головорезом, кочи. И ему принадлежали и этот и несколько окрестных домов...
      Керимов повернул ключ в замке, открыл дверь, и в нос ударил застоявшийся запах тлена и сырости. Внутри постройка оказалась еще теснее, чем это можно было предположить. Дощатая перегородка делила надвое комнату площадью метров одиннадцать-двенадцать. Тут же находилась крохотная, с земляным полом кухня. В пустой комнате стоял старый поломанный стол.
      Молча мы смотрели на убогое жилище.
      - Ну... Что скажете? - спросил Керимов.
      - Мы подумаем, - ответил я.
      Керимов запер дверь, положил ключ в карман. Когда мы вышли на улицу, он огляделся по сторонам и доверительно сказал:
      - Вы, я вижу, ребята молодые. Не знаете, что к чему. Раз за вас просил такой человек, как товарищ Мурадзаде, вы можете получить квартиру и получше. Я вам дело говорю. - Керимов снова огляделся. - А Саламов, между нами, - бандит. Пользуется вашей доверчивостью. Надувает.
      - Как это - надувает? - спросил я.
      - Э-э, буду я вам все рассказывать! Вы квартиру получаете, а меня в скандал хотите втравить?.. Не знаете, как людей надувают, да?
      И, раскачиваясь, как верблюд, Керимов пошел дальше.
      Мы возвратились к себе пешком.
      - Честно говоря, я даже не предполагал, что в Баку еще сохранились такие развалины, - нарушил я молчание.
      - С квартирой нам и раньше не везло, и теперь не везет, - вздохнула Сарыкейнек. - Что поделаешь, не судьба!
      - Ну, это ты брось, - рассердился я. - Не тебе, как старухе, жаловаться на судьбу. И не дело - унывать по пустякам.
      - Квартира - не пустяки.
      - Какая б плохая она ни была, все лучше, чем общежитие,- напомнил я. Знаешь, давай возьмем и отремонтируем ее сами. Немного цемента, извести найдем, ну, а руки... Руки, слава богу, свои!
      - А может, попросим Мурадзаде? Если уж дают квартиру, пусть дадут получше, Керимов прав.
      - Нет. Во-первых, как ты знаешь, Мурадзаде только что уехал в отпуск, долго ждать, а во-вторых... Сарыш, я не узнаю тебя. С каких это пор мы стали уповать на постороннюю поддержку? В чем, в чем, а в беспомощности нас, по-моему, не упрекнешь!
      Сарыкейнек печально и несколько виновато улыбнулась.
      - Знаешь, Валех, ты прав, сколько Мурадзаде может нас опекать?! Давай соглашаться на эту квартиру. Побелим, вымоем - руки не отвалятся.
      Глава десятая
      МЫ УСТРАИВАЕМСЯ НА НОВОМ МЕСТЕ
      Сарыкейнек
      И вот снова наступили наши рабочие дни.
      Встав пораньше, мы спешили на свою - уже свою! -" Девятую Параллельную приводить в порядок квартиру. Потом надо было бежать в институт.
      Начав уборку, мы столкнулись с удивительной штукой. В ящиках старого полуразвалившегося стола обнаружили кости. Когда я увидела их, у меня мурашки щи бежали по коже.
      Все объяснилось просто.
      - Тут жил мужчина, который изготавливал чучела для школ, - объяснила Санубар, дочь того самого бритоголового старика, которого мы встретили в первый день. Девушка славная, приветливая, только не в меру пугливая. Даже разговаривая с нами, Санубар то и дело оглядывалась на свои окна.
      И еще нас ожидала неприятность - появление огромных крыс. Когда мы принялись за уборку, эти крысы повылезали из дыр в дощатом полу и нагло уставились на нас.
      Валех поначалу швырял в них камнями, нервничал. Но я успокоила его и предложила не воевать с крысами, а заделать дыры в полу. Мы так и сделали. Принесли извести, цемента, песка. Разбив несколько бутылок, закидали в дыры осколки стекла и тщательно зацементировали. Потом аккуратно заштукатурили стены, хорошенько побелили их, примешав к извести, дабы не брызгалась, со* ли. Покрасили полы...
      Не теряя времени, приобрели две простых кровати. Зеркало. Спальные принадлежности я приготовила заранее, шерсть для одеял дал брат тетушки Гюллюбеим пастух Рашид.
      Купили также обеденный стол, полдюжины стульев, дешевенький столик и пару табуреток для кухни, кое-что из посуды.
      Понемногу мы устраивались на новом месте. Все бы ничего, если бы не соседи.
      Бритоголовый старик Агабашир и его племянница Забита, худая, остроносая женщина, с первого же дня не взлюбили нас. Ох уж эта Забита! Ее глаза источали ехидство и злость. Муж Забиты Агаси продавал газировку где-то в центре города и приходил поздно, мы его почти не видели. Зато во дворе с утра до вечера маячила ее мать, весьма странное существо лет восьмидесяти. Старуха сидела на ступеньках крыльца, уходящих вниз. Семейство Забиты жило в полуподвале, так что снаружи торчала только ее голова. Сидела неподвижно, не издавая ни единого звука, если не считать какого-то странного клекота, который она издавала, не отстраняясь и не отводя бесцветных, немигающих глаз от пустоты, когда ее била дочь - и за сбежавшее молоко, и за пригоревшее жаркое, и за многие другие "провинности".
      Крикливую Забиту не выносила и Санубар, дочь старика Агабашира и безмолвной тетушки Салби. Санубар совсем ненамного была младше меня. Но до чего же несамостоятельная девушка! В прошлом году после окончания средней школы отец обручил ее с двоюродным братом Гюльбалой и запретил поступать в институт. Гюльбала жил в доме через улицу. Это был носатый, приземистый парень с массивным золотым перстнем на пальце. Он постоянно торчал на углу с приятелями. Непонятно, когда и где он работал. Однако, судя по всему, денег у него куры не клевали. Что ни день, Гюльбала появлялся в обновках.
      - Он золотом спекулирует, - говорила Санубар и при этом морщилась. Видеть не могла она Гюльбалу, до того он был ей противен.
      - Тогда зачем обручилась?! - удивлялась я.
      - Кто ж меня слушал! Сказала отцу, что не люблю, а тот ответил: ничего, слюбится. Ведь двоюродный брат. Сам аллах вас обручил...
      - Но как же так? - возмущалась я. - В таком большом городе, не в глухой деревушке, тебя насильно выдают замуж, запрещают поступать в институт, и ты молчишь?!
      - Отец упрям, - вздохнула девушка.
      - И что же тебя ждет с Гюльбалой?
      - В день свадьбы брошусь в море. Я маме так и сказала...
      - Что за глупости! - возмутилась я. - Чтобы в наше время такое?! Да по какому праву тебя выдают насильно?! Не где-нибудь, в Советском государстве живем!
      - Меня убьют, - сказала Санубар, Сказала спокойно, с такой убежденностью в голосе, что мне стало страшно за нее. " - Да о чем ты говоришь?! - всплеснула я руками.
      "Кто посмеет на тебя руку поднять?! Ведь существует милиция. Законы, порядок...
      _ Нет, - девушка решительно покачала головой. - Ты не знаешь, что это за люди, Гюльбала, его братья, мой отец. Один брат Гюльбалы сидит в тюрьме за убийство. Другие не лучше. .
      _ Послушай, у нас есть знакомый. Очень хороший человек. Хочешь, я с ним поговорю? Он поможет тебе...
      Девушка отрицательно покачала головой.
      "Несчастная", - подумала я.
      Все несчастья от беспомощности, от душевного одиночества.
      Когда человек один, он слаб и покорен судьбе. Ничего не стоит запугать его.
      .. .Рядом с Забитой жила дружная семейка шофера Вели, смуглого, приветливого мужчины лет сорока пяти. Его жена Месма-баджи работала на заводе и одновременно училась. Вели-киши неплохо управлялся с четырьмя детьми. Помогала ему приемная дочь Фируза.
      Месма-баджи, маленькая, общительная женщина, в первый же день сама пришла к нам знакомиться. Кое-что посоветовала по хозяйству.
      - Отныне мы соседи, - сказала она. - Все, что нужно, обращайтесь, поможем. Не стесняйтесь...
      Если бы не доброжелательная семья шофера Веля, трудно пришлось бы нам на новом месте.
      И вот все было готово.
      В тот же день мы пригласили тетушку Джейран в гости.
      - Молодцы, - похвалила тетушка Джейран, осмотрев нашу квартиру. - Неплохо устроились... Будет вам свадебный подарок от меня - небольшой холодильник. В Баку без этого нельзя.
      При этих словах я бросилась тетушке Джейран на шею. Ведь мы с Валехом как раз сокрушались, что вынуждены были отложить покупку холодильника - не хватало денег.
      - Большое спасибо, но зачем так тратиться, - сказал Валех. - И без того мы причинили вам столько хлопот.
      - Никого нет у меня, кроме дочери. И та живет далеко. Так что... Говорю вам, в Баку без холодильника нельзя: в году пять-шесть месяцев стоит жара.
      Тетушка Джейран посоветовала Валеху сразу переселиться, а мне пока остаться с ней.
      - До свадьбы жить вдвоем не советую: пойдут разговоры.
      Так мы и решили.
      Что было дальше, пусть расскажет Валех.
      Валех
      Я проводил тетушку Джейран и Сарыкейнек, попрощался и пошел домой. Да-да, домой!
      Придя, открыл кран на кухне и, подождав немного, чтобы вода стала похолоднее, выпил целый стакан. Вода оказалась чистой как слеза, вкусной. Уж мы, горцы, знаем толк в воде!
      Разделся, потушил свет.
      Впервые я спал в собственном доме. Ведь и в детдоме, и на стройке я жил в общежитии... Казалось, я попал в совершенно иной мир. Мир, где я принадлежал сам себе, мог делать все, что мне захочется, не оглядываясь на окружающих.
      Что-то ждало нас с Сарыкейнек в этом мире?!
      Вероятно, не каждому были понятны мои чувства, мои рассуждения о мире, где я сам себе хозяин. Когда на следующий день я попробовал объяснить это двум-трем приятелям по университету, те истолковали мои слова по-своему (может, потому что выросли на всем готовом, не испытали горести сиротства). "Давай устроим у тебя вечеринку, справим новоселье в тесном кругу, - подмигнул мне один приятель. - Невесту можешь не звать, успеет она тебе надоесть. Пригласим знакомых девушек, а?" "Вкуси сладость холостой жизни. Потом поздно будет!" - сказал другой.
      Самостоятельности нам с Сарыкейнек не занимать. Всего в жизни мы достигли сами. И все же до сих пор жили мы, подчиняясь каким-то внешним обстоятельствам. В детдоме был установлен режим, одинаковый для всех. Получив среднее образование со специальностью (я - шофера, Сарыкейнек - крановщицы), естественно, поехали на стройку...
      Впервые, казалось, мы сами решали свою судьбу, когда поехали в Баку учиться.
      Но и здесь пока не было полной ясности. Нам только еще предстояло поступать в институт, устраиваться в городе... Можно было и повернуть назад, к привычной работе, к ребятам. Туда, где нас встретили бы с радостью, И вот наконец все сомнения позади. Все определилось окончательно.
      Мы - студенты! У нас есть в этом городе своя крыша над головой.
      Перед нами открывался новый мир. Новая жизнь.
      Что-то нас с Сарыкейнек ждет впереди?
      Будущее вырисовывалось как в тумане, и оттого на душе было неспокойно.
      Едва ли кто мог упрекнуть меня в трусости, в боязни трудностей. А теперь меня будто что-то пугало. И, сам того не сознавая, я ждал, что кто-то со стороны поддержит меня, приободрит. Не потому ли приход к нам тетушки Джейран, ее бесхитростные советы оказались мне так необходимы. Я это понял не сразу. "Что с тобою, Валех?!- спрашивал я сам себя. - Ты всегда был уверен в себе. И за школьной партой, в детдоме, и в кабине самосвала, когда колеса машины повисали над пропастью. Ты не терял присутствия духа даже в тюрьме. Знал, что невиновен, знал - правда возьмет свое. А теперь что произошло с тобой? Или тебя испугали повылезавшие из дыр крысы, или трахомные глаза Забиты и странные звуки, которые издает старуха, когда ее бьет дочь, навели на тебя тоску?! Или твой дух сломили хождения к Саламову?"
      В раскрытое окно дохнул ночной ветерок. Стало прохладно. Я хотел было встать, закрыть окно, но веки слиплись. Из последних сил я натянул на себя одеяло, ощутил кожей его ласковую крахмальную свежесть и с нахлынувшим ощущением радости, полноты жизни заснул.
      Глава одиннадцатая
      СВАДЬБА
      С первого сентября у нас начались занятия в институте, хлопот был полон рот. Но и свадьбу откладывать не хотелось. Решили сыграть ее пятнадцатого числа.
      - А успеете подготовиться? Ведь осталось всего ничего, - сказала тетушка Джейран.
      - Что тут готовиться, - отшутился я. - Как говаривал покойный Солтан-бек, нужны всего-то головка сахару, три рубля денег и молла!
      - Солтан-бек, судя по всему, был скуп, - улыбнулась тетушка Джейран. - А мы должны сделать хорошую свадьбу...
      Мы прикинули наши возможности и сошлись на том, что пригласим самых близких ребят со стройки, Джамал-муаллима, тетушку Гюллюбеим, говорившую не раз, что хочет поплясать на нашей свадьбе. Угощение решили устроить у тетушки Джейран.
      В тот же день позвонили на стройку.
      Первым трубку взял Сарвар.
      Я сказал, что свадьба назначена на следующее воскресенье.
      - Если сможете, приезжайте в субботу.
      - Во-первых, поздравляем,- ответил Сарвар.- А во-вторых, что это значит "если сможете"? Говоришь как чужой... Конечно, приедем. Что привезти?
      - Ничего не нужно. Приезжайте сами... Мы решили устроить небольшое угощение.
      - Что значит - "небольшое угощение"?! - раздался сердитый голос Зейнала. Сколько времени мы ждали вашей свадьбы, а вы теперь хотите скомкать все, жметесь, как бедные родственники?
      - Мы вам настоящую свадьбу устроим! - крикнул в трубку Эльдар. - Я привезу мою маму, она столько всего напечет-наварит...
      - Но, ребята, - взмолился я, - зачем затевать большую свадьбу? Здесь, в городе, у нас нет близких людей.
      - А мы что?! Нагрянем всей стройкой.
      - Спасибо, ребята, - ответила за меня Сарыкейнек. - Мы с радостью встретим всех. Вот только квартира, где мы живем, небольшая.
      - А двор есть?
      - Есть, а что?
      - Ничего... Ждите нас в субботу! - крикнул Зейнал.
      - Да, ребята, Гюллюбеим-халу не забудьте, - напомнил я.
      - Возьмем, возьмем... Передай трубку Сарыкейнек. Я передал.
      - Сарыкейнек, сестричка, красавица невеста, что это с вами? - сказал Сарвар. - Твой жених - мужчина гордый, к нему не подступишься. Скажи хоть ты, сколько верблюдов надо, сколько батманов с рисом-мукой? Сколько сот баранов? Какой дичи настрелять в наших горных лесах? Говори не таясь. Ведь предстоит свадьба нашего храброго Кероглы!
      - Дорогой аксакал Сарвар, - ответила ему Сарыкейнек, - скажу вам, чем питается нынче наш Кероглу.
      Несколько сосисок запивает стаканом какао... Вот и вся его еда за день!
      _ Тогда караваны верблюдов с провизией мы вышлем завтра же. Ведь надо подкормить жениха перед свадьбой! Не так ли?
      Посмеялись.
      .Когда мы вышли из загса и стали садиться в машину, чтобы ехать к памятнику Двадцати шести бакинским комиссарам, где собирались возложить цветы и сфотографироваться, - Сарыкейнек вдруг заплакала.
      - Что с тобой? - наклонился я к ней.
      - Ничего, - дрожащими губами ответила она и заплакала пуще прежнего. Сейчас пройдет...
      С нами были студенты - несколько парней и девушек. Они деликатно отвернулись, будто не видели слез невесты.
      Только тетушка Джейран восприняла все это спокойно, как должное. Поцеловала Сарыкейнек и ни о чем ее не спросила.
      Позже я не раз интересовался причиной этих слез, и каждый раз она отвечала неопределенно.
      - Не знаю, Валех... Что-то со мной сделалось такое. ..
      Честно сказать, и у меня на сердце творилось неладное. Было такое чувство, будто мы расстаемся с чем-то... Со свободой, с молодостью? Едва ли. Свободу от Сарыкейнек я ни прежде, ни теперь не представлял. Зачем? Что касается молодости, то мы и теперь молоды!.. Трудно объяснить свое состояние. Нечто похожее я испытывал, когда вечером, перед заходом солнца, смотрел на горы.
      В субботу только-только я пришел к тетушке Джейран, как во двор въехала "Волга" и за ней грузовик. Сидевшие в кузове Зейнал, Эльдар и другие наши товарищи шумно высыпали из машины. Затем открылась дверца кабины, и на подножку ступила могучая нога стокилограммовой тетушки Назлы, матери Эльдара. Из "Волги" вышли Джамал-муаллим, Гюллюбеим-хала, Сарвар и еще... кто бы вы думали? Заведующий хозяйством, мой бывший соперник по борьбе Раджаб.
      Увидев меня, Раджаб по свойственной ему привычке поднял руки, как знаменитый спортсмен.
      - Физкульт-привет!
      Его появление, признаться, было неожиданным, но приятным. Былую размолвку между нами размыло - унесло время. Я видел, что и Раджаб рад встрече.
      Кроме друзей-шоферов, знакомых ребят со стройки, среди прибывших, конечно, были каменщики Зелимхан и Бабаш, играющие на барабане-нагаре и на зурне, Саяд, у которого был прекрасный голос.
      Тетушка Джейран как хозяйка дома тепло и сердечно приветствовала гостей.
      - Мы очень рады видеть вас, Джейран-ханум. Сарыкейнек и Валех много рассказывали о вас, - сказал Джамал-муаллим.
      - Спасибо на добром слове, - ответила тетушка Джейран, и было видно, что ей по душе учтивые слова начальника одной из крупнейших в республике строек. И о вас я много наслышана. Газеты читаем.
      Пока я представлял тетушке Джейран гостей, ребята под руководством Раджаба спустили с грузовика двух баранов, связанных кур, корзины с деревенским сыром-моталом и сушеными фруктами. Затем стали выгружать металлические стойки, брезент.
      - А это свадебная палатка. Под таким навесом всем места хватит! - с гордостью произнес Раджаб. - Моя идея.
      Не прошло и часа, как в глубине двора выросла палатка.
      - Теперь дело за столами-стульями, посудой, - сказал я. - Столько гостей мы, признаться, не ждали, придется занять. Я сейчас.
      - Стой! - решительно поднял руку Раджаб. - Просим жениха не беспокоиться. Директор кафе "Бановша" мой названый брат. Завтра утром поедем, привезем все, что нужно. Самое лучшее, фирменное!
      Похоже, без Раджаба нам бы пришлось туго. Он был из тех общительных энергичных людей, которые смело берут на себя малоприятные житейские хлопоты и делают все легко, артистично.
      После того как ребята разбили палатку, зарезали и освежевали привезенных баранов, занесли в дом провизию, Джамал-муаллим сказал:
      - А теперь поехали посмотрим квартиру молодоженов.
      Когда набитая веселой компанией машина остановилась у ворот нашего дома на Девятой Параллельной и ребята с шумом-гамом заполнили двор, отовсюду с любопытством повыглядывали соседи. Больше всех тарашилась на гостей Забита с неизменным ребенком на руках Из окна верхнего этажа показалась и тут же спряталась бритая голова Агабашира.
      _ Под скалой Амира было просторнее! - воскликнул Зейнал, когда я открыл дверь.
      _ На тебя, Зейнал, не угодишь, - осадил его Сарвар - Не забывай, тут город. Нет того простора, к которому ты привык... Очень хорошо, ребята, устроились! От всего сердца желаем вам счастливой жизни в этих стенах!
      Все дружно зааплодировали, а Сарыкейнек прослезилась.
      На сегодня все дела были сделаны, необходимые распоряжения на завтра отданы.
      Самые близкие друзья заночевали у меня. Остальные разъехались кто в гостиницу, кто к знакомым.
      .. .Утром, когда я пришел к тетушке Джейран, накрытые столы уже стояли в палатке. Раджаб все устроил лучшим образом. На столах красовались в вазах цветы, которые вместе с баранами и прочей провизией привезли ребята.
      - Пойдем посмотрим, как там с угощением! - сказал Эльдар.
      На кухне было тесно. Мыли зелень, готовили салат. Тетя Назлы и Гюллюбеим-хала заворачивали долму в виноградные листья. Тетушка Джейран, вместе с несколькими соседками перебирала рис.
      - Значит, так, - потянув носом, сказал Эльдар, - сабза-ковурма уже на плите. Рис кончают перебирать, скоро замочат... Эй, не забудьте воду подсолить! - дал он указание. После этих слов его, а заодно и меня, хотя я и жених, - тут же выставили в коридор.
      - И без вас тесно, - сказала 'Назлы, вся раскрасневшаяся. - И как это здесь, в городе, переносят такую жару?!
      - К горам привыкла, вот тебе и. кажется жарко! - рассмеялась тетушка Джейран.
      - Да будут благословенны горы! - изрекла Назлы( тяжело переводя дыхание.
      - А-а-минь! - в один голос протянули из коридора мы с Эльдаром.
      - Наверное, девушку для Эльдара ты будешь искать в горах, - покачала головой тетушка Джейран.
      - Девушек много везде, - ответила Назлы, - Хочу, чтобы моя невестка была такая же красивая, как Сарыкейнек... Мне красивые нравятся!
      В коридор протолкался Раджаб, позвал меня и Сарыкейнек в соседнюю комнату и, еще раз поздравив со свадьбой, торжественно - ох уж и любил он обставлять все торжественно! - вручил Сарыкейнек подарок - маленький медальончик тонкой работы.
      - Это моя ханум просила передать. Собиралась приехать, но... сами понимаете, дети... Желаю и вам детишек побольше!
      Сарыкейнек пунцово покраснела.
      А энергичный Раджаб пустился в дальнейшие хлопоты.
      Палатка была полна народу.
      На свадьбу мы пригласили и наших новых соседей: шофера Вели с Месмой-баджи и их старшую дочь Фирузу. Из всех обитателей двора только они да еще Санубар поддерживали с нами дружеские отношения. Сарыкейнек позвала и Санубар: "Приходи с мамой", на что девушка ответила сконфуженно:
      - Мы б с удовольствием, но... папа не пустит!
      Единственно, кого не было с нами в этот торжественный день,- товарища Мурадзаде: он все еще находился в отпуске.
      .. .Звонко выбивали ритм нагара и бубен, соловьем заливалась зурна, и балабан умело вторил ей. Наши музыканты Эльдар, Зелимхан и Бабаш старались вовсю.
      Сопровождаемые музыкантами, мы с Сарваром поднялись за невестой.
      Сарыкейнек в белоснежном наряде невесты была ослепительна. Я даже растерялся от охватившей меня вдруг робости.
      - Пусть жених возьмет невесту под руку, - распорядилась тетушка Джейран, глаза ее сияли от радости.
      На сельских свадьбах таких церемоний не было. Потому я чувствовал себя неловко, ведя под руку Сарыкейнек. За нами следовали тетушка Джейран, Фируза и Сар-вар. Впереди бережно несли зеркало, повязанное красной лентой.
      Когда мы в сопровождении свиты показались в палатке, нас встретили оглушительными возгласами и аплодисментами. Музыканты еще громче заиграли задорную, радостную мелодию.
      - Живите вместе! Вместе живите! Вместе! - закричали гости.
      Раздался выстрел, будто разом открыли дюжину шампанского. Затем - еще и еще.
      Это Зейнал салютовал своим пугачом, купленным им по случаю в Москве для детского поджарка кому-либо из детей, но оставленным себе.
      Сарвар поднял руку, прося тишины...
      - Дорогие друзья! - сказал он.--Сегодня двое молодых начинают строить семью. От их имени, от имени наших ребят говорю всем: добро пожаловать на свадебный меджлис!
      Все снова зааплодировали.
      - Тамадой этого прекрасного торжества мы предлагаем избрать уважаемого Джамал-мууаллима. Джамал-муаллим начальник нашей стройки и наш общий друг.
      Джамал-муаллим, улыбаясь, привстал со своего места.
      - Предлагаю на эту почетную должность,- сказал он, - тамаду более умелого, Раджаб-ммуаллима.
      - Раджаба! Раджаба! Пусть будет Раджаб! - раздалось со всех сторон.
      Раджаб поднял руки над головой. ЯЯ думал, сейчас он скажет, как обычно: "Физкульт-приввет!" - но Раджаб начал цветистый тост. Расхвалил Саррыкейнек до небес. А затем представил меня богатырем и героем, одолевшим даже такого знаменитого пехлевана, каким является он сам.
      Ребята рассмеялись.
      Веселье продолжалось за полночь.
      Но все имеет конец. Кончилась и наша свадьба.
      Нас усадили в "Волгу" Джамал-муаллима, гости набились в кузов грузовика.
      Свадебный кортеж въехал на Девятую Параллельную и остановился возле нашего дома
      Ребята внесли в дом остатки провиззии, подарки, в том числе холодильник "Морозко", купленный тетушкой Джейран.
      - Ну, будьте счастливы! - сказал Сарвар. - А мы в путь-дорогу... Берегите себя! Если что понадобится, звоните.
      - Не стесняйтесь, - добавил Зейнаал.
      А Раджаб, крепко поцеловав меня,; заявил:
      - Ну вот, теперь и ты стал семейным. Поживи год-два, а там снова поборемся. А то подуумаешь - холостой парень, ни тебе печалей, ни забот одолел меня, женатого! Не считается!
      - Не считается! - подхватили со смехом ребята.
      Мы еще раз попрощались со всеми, и машины тронулись в путь.
      Сарыкейнек вынесла из дома стакан воды, плеснула вслед.
      - Счастливо!
      Мы остались одни. Я взял Сарыкейнек за руку и ввел в дом.
      В наш дом.
      Сарыкейнек
      Утром я проснулась первой. На цыпочках, чтобы не разбудить Валеха, прошла на кухню. Поставила чайник.
      Подошла к зеркалу.
      Я не видела маму, которая умерла в тот же день и час, когда я появилась на свет. Но помню, что, когда была еще маленькой и жила не в детдоме, а у себя в деревне, соседки, глядя на меня, вздыхали: "Вылитая мать!"
      Я смотрела на свое отражение в зеркале, а потом закрыла глаза и мысленно представила себе мать. Ее лицо, ее облик. Спасибо, мама, что ты родила меня на свет. Я счастлива, очень счастлива.
      Когда чайник закипел, я заварила чай покрепче. Накрыла стол новой скатертью. Приготовила завтрак...
      Села у окна и стала ждать, пока проснется Валех.
      - С первым утром нашей совместной жизни, о моя верная царица Сарыкейнек!
      - С первым утром, мой герой, гроза всех бандитов! Посмеялись, крепко обнялись... Потом Валех увидел накрытый стол и воскликнул радостно:
      - Да здравствует семейная жизнь!
      Поев, мы стали разбирать подарки, оставленные ребятами. Сначала распаковали и поставили на кухне холодильник, потом взялись за остальное. Джамал-муаллим подарил нам транзистор, тетя Назлы - прикроватный коврик. Сарвар, Зейнал и Эльдар, сложившись, купили небольшой телевизор, а Гюллюбеим-хала подарила нам ковровую ткань, которую ткала, когда я еще жила у нее. Ткала и приговаривала: "Этот джеджим будет твоим приданым. Глянь, нравится рисунок?"
      - Даже неудобно, столько подарков, а, Сарыш? - сказал Валех. - Мало того, что ребята продукты на свадьбу привезли...
      - Ничего, - ответила я. - За нами не пропадет. Вот выучимся, приедем на стройку...
      По случаю свадьбы нам дали три свободных дня. Так что торопиться было некуда.
      Три дня полного безделья!
      Прибрав комнату, мы оделись и пошли гулять.
      Заглянули в универмаг. Потом отправились на бульвар. Покатались на катере.
      Когда прогулочный катер удалился от города и море распахнулось перед нами, беспредельное и могучее, мне показалось, я попала в какой-то иной мир. Мир, который мы не знали прежде и который не знает нас. Чужой и холодный. На какой-то миг мне стало страшно, и я прижалась к Валеху. Моему мужу.
      И тут я почувствовала себя такой счастливой, что неожиданно громко засмеялась.
      - Ты что? - повернулся ко мне Валех.
      - Ничего. - Я хотела объяснить ему свое состояние, но как объяснить такое словами... И я просто широко развела руки, словно бы обнимая море, небо над головой. ..
      - Пошли в ресторан... Пообедаем, - предложил Валех, когда мы ступили на причал.
      - Денег у нас негусто, - ответила я. - Да и наша квартира на нас обидится!
      Мы поднялись к себе на Девятую Параллельную. Санубар, встретив нас у ворот, улыбнулась и сказала:
      - Поздравляю!
      Я шепнула ей на ухо:
      - И тебе желаю того же!
      А Забита, стоявшая, как всегда, с ребенком на руках, ничего не проронила, только сощурила' на нас свои и без того узкие глаза.
      Главадвенадцатая
      ВАЛЕХ СТАНОВИТСЯ ШОФЕРОМ БАЛЛАМИ. ИСТОРИЯ СИМУЗАР-ХАНУМ
      Валех
      И все-таки мне пришлось перейти на вечернее отделение.
      ...Сбережения наши таяли на глазах. Припасы, которые оставили ребята, тоже.
      Первое время, когда мы осваивались на новом месте, а затем привыкали к студенческому быту, мы не очень задумывались над тем, как будем жить. Мол, ничего, подработаем между занятиями, сил хватит и на то, и на другое. Но спустя месяц-другой я сел и, как говорится, положив папаху перед собой, стал думать, где я могу подработать. Ведь я только и умел, что крутить баранку.
      После долгих размышлений я попросил помочь нашего соседа шофера Вели.
      - Ничего. Завтра сходим к моему фронтовому другу,- сразу откликнулся Вели.
      Приятель Вели оказался начальником базы самосвалов. Энергичный, приветливый человек с покалеченной рукой.
      Вели представил меня и попросил помочь с какой-нибудь нетрудной ("Студент, ему еще и учиться надо!") работой.
      - Ну, самосвал в таком случае отпадает, - сказал начальник базы. - А жаль... Мне такие, как ты, парни нужны... Хорошо, легковую машину ты водил?
      - Конечно, - ответил я.
      - Тогда позвони-ка дня через два, ладно?
      На том и договорились.
      Помня свои хождения к Саламову, я, признаться, не очень поверил в такую оперативность. И позвонил не через два, а через три дня.
      - А-а, здравствуй, - услышал я в трубке низкий голос приятеля Вели. - Где ты был вчера? Тебя ждут... Значит так. Работа легкая, чистая, дневная, так что вечером можешь успеть в институт.
      - На грузовой машине? - спросил я.
      - Нет, на "ГАЗ-24". Под счастливой звездой ты родился, парень. - Приятель Вели засмеялся. - Понимаешь, случайно узнал: в рыбном управлении начальнику шофер нужен. Я и порекомендовал тебя.., Ну как, подходит?
      Я поблагодарил.
      - Иди прямо сейчас. Начальника зовут Балаами Бабашев.
      По дороге в управление, признаться, особой радости я не испытывал. Что-то здесь было не по мне. Что-то мне сразу здесь не понравилось - то ли персональная маша на, то ли фамилия и имя начальника...
      "Балаами Бабашев". Было в этом что-то заведомо антипатичное.
      Мои предчувствия начали сбываться, стоило мне переступить порог управления.
      В приемной начальника сидели несколько человек и терпеливо, с потухшими лицами ждали вызова. Секретарша, крашеная блондинка, безучастная ко всему, курила сигарету.
      Все здесь удивительно напоминало знакомое мне управление жилищного хозяйства.
      На этот раз, правда, как только я назвал себя, секретарша кивнула на дверь кабинета:
      - Проходи...
      ..."Волга" Балаами оказалась вишневого цвета. Хромированная вдоль кузова и на капоте, с "рукой", раскачивающейся на заднем стекле. Я осмотрел ходовую часть, заглянул в мотор, проверил тормоза. Машина была в хорошем состоянии.
      Ровно в пять, как и было сказано, я подал машину.
      Балаами не заставил себя ждать (он и не походил на человека, который засиживается на службе). Холеный, надушенный, в светлом дорогом костюме и ярко-красном галстуке, он плюхнулся на заднее сиденье. Коротко приказал:
      - Кондитерский магазин на Низами.
      - А, извините, это где?
      - Ба... Кажется, ты города не знаешь, приятель?
      - Скоро узнаю.
      - Ну-ну... Давай.
      Начальник объяснил, как ехать, и, когда мы были у цели, извлек новенькую хрустящую пятидесятирублевку.
      - Зайди в магазин. Скажи продавщице, есть там кудрявая такая блондиночка... скажи, чтобы дала торт. Свежий. И не забудь добавить - покупаю для Балаами, понял?
      Я так и сделал.
      Правда, имя Балаами я назвал не сразу (забыл!), но, когда назвал, продавщица тут же заменила торт.
      - Привет Балаами, - сказала она, принимая чек и ловко перевязывая торт. Ты что, его новый шофер? Я сел в машину, положил торт на переднее сиденье.
      - Ну как?
      - Привет вам передала.
      - Так и сказала? - оживленно переспросил начальник. .
      Балаами жил в центре, недалеко от бульвара, в добротном каменном доме, построенном во времена архитектурных излишеств.
      Следуя его указаниям, я свернул во двор, остановился возле самого подъезда.
      - Возьми торт, - бросил Балаами, выходя из машины.
      Я шел следом, думая про себя: "Отчего это он сам торт не несет? Ведь я поступил к нему шофером, не носильщиком. .."
      Мы поднялись на четвертый этаж. Балаами нажал кнопку звонка.
      Дверь распахнулась, и на пороге возникла женщина. Первое, что мне бросилось в глаза, - это какой-то яркий халат, небрежно запахнутый на ее груди, и несметное количество украшений. На шее - несколько нитей жемчуга, на руке - массивный браслет, в ушах - бриллиантовые серьги. Я скользнул взглядом на ее пальцы - они были унизаны кольцами и перстнями.
      - Ну, как тебе он нравится? - спросил Балаами. Нисколько не стесняясь, он прямо тут же, в передней, через голову стянул рубашку, обнажив белое рыхлое тело в тесной майке.
      - Какой молоденький! - Женщина бросила на меня короткий оценивающий взгляд, и только теперь я заметил, что у нее были большие, очень красивые глаза и холеное белое лицо.
      Балаами представил жену:
      - Знакомься, Симузар-ханум.
      Симузар-ханум шагнула ко мне, протянула руку - меня обдало крепким запахом духов.
      - Заходи.
      - Спасибо, - ответил я и обратился к Балаами:- Я вам больше не нужен? А то у меня занятия в семь.
      - Какие еще занятия? - Симузар-ханум повернулась к мужу.
      - Он студент. Учится в университете. Ты не возражаешь?
      - Что ж поделать... Молодой, пусть учится. - Симузар-ханум улыбнулась. - А если вечером понадобится, ты позвонишь ректору, и его отпустят. Ведь верно?
      Я пожал плечами. Перспектива работать по вечерам мне, честно говоря, не очень понравилась.
      - Не пугайся, я пошутила, - засмеялась женщина при виде моего вытянувшегося лица. И подошла, чтобы закрыть за мной дверь.
      Меня снова обдало ароматом духов. ...- Ну как новая работа моего мужа? спросила вечером Сарыкейнек, когда мы сели ужинать.
      - Если бы не духи Симузар-ханум, кажется, неплохо, .- А кто это такая?
      - Жена Балаами.
      - Что, сильно душится?
      - Ужасно... - вздохнул я,
      Сарыкейнек расхохоталась. Знала, я терпеть не мог резкого запаха.
      - Ну и бог с ней. Что тебе до нее?
      - У меня к ней дел нет. Но, кажется... у нее будут дела ко мне.
      - Не поняла.
      - Все просто. Видно, и ее придется возить.
      - Молодая?
      - Лет на пятнадцать старше нас с тобой.
      - Красивая?
      - Красивая-то красивая, но... Взгляд у нее какой-то странный. Будто коршуном сейчас кинется, схватит в ког-ти и унесет.
      - Смотри, как бы тебя не унесла! - Сарыкейнек рассмеялась опять.
      .. .На стройке я привык к тому, что после восьмичасового рабочего дня каждый принадлежал сам себе. Мы могли делать все, что хотели: пойти в кино или на скалу Амира, читать книжку или лечь спать. Разумеется, если не случалось ЧП наподобие того снегопада, когда мы по собственному желанию сидели за рулем по полторы-две смены.
      Водить машину начальника управления оказалось делом совсем иным. Тут ты целиком и полностью зависел от хозяина. Обязан был работать до тех пор, пока не отпустят. Причем нет-нет да приходилось подавать машину по вечерам и даже по воскресным дням - бывало и такое. Иногда меня посылали и в район. За документами, как говорил Балаами.
      Позже выяснилось, что "документы" эти были аккуратно запакованными в свертки свежей рыбой, икрой.
      В такие дни я выезжал из города ни свет ни заря. И весь день проводил за рулем. Обычно меня посылали в Нефтечалу. А это, считай, сто шестьдесят километров туда, сто шестьдесят обратно... Домой я возвращался за полночь.
      А наутро развозил "срочные пакеты" по домам знакомых Балаами.
      Все это так изматывало, что на занятия у меня почти не хватало ни времени, ни сил.
      Но все бы ничего, если бы не Симузар-ханум. Она не давала мне проходу. Каждое утро, после того как я отвозил Балаами, мне было велено возвращаться на квартиру и спрашивать, не нужно ли ей что...
      Ханум каждый раз открывала дверь в своем неизменном полураспахнутом пестром халате.
      - Заходи, - говорила она, - выпей коньячку.
      - Спасибо. За рулем пить нельзя.
      - Раз я говорю, значит, можно, - усмехалась она, И добавляла: - Боже, до чего же ты дикий!.. И когда я тебя приручу!
      Однажды, после моего возвращения из Нефтечалы, она дала мне банку черной икры и большого жереха.
      - Спасибо. Мы рыбу не едим, - отказался я.
      - Ишь, гордый. Может, предки у тебя были ханами?
      - Напрасно смеетесь, - ответил я с самым серьезным видом. - Мой дед действительно был хан.
      - Я и говорю. Откуда в тебе эта спесь... И... порода. - Симузар-ханум посмотрела на меня, и я опять уловил требовательный зов ее черных глаз.
      В тот же день на улице я встретил Говхар, секретаршу Мурадзаде. Оказалось, Мурадзаде вернулся из отпуска.
      Я заехал к нему.
      - Ну, как вы тут без меня? Не обидел больше никто?- Мурадзаде с улыбкой подал мне руку.
      - Нет, мы уже оперились, - ответил я шуткой на шутку.
      - Саламов дал квартиру?
      - Дал.
      - И какая?
      - Жить можно... Мы сами привели ее в порядок... Большое спасибо вам за помощь. - Я отвечал на вопросы как можно короче, даже не проговорился о наших мытарствах у Саламова.
      Жаловаться товарищу Мурадзаде я не собирался. Зачем? Нам дали эту хибару, и на этом спасибо. Что же касается самого Саламова, то с ним, как я считал, разберутся и без нас. Есть на это соответствующие организации. Есть закон, есть порядок...
      Жизнь, правда, внесла кое-какие коррективы в эти мои взгляды...
      В пятницу в конце дня Балаами сказал:
      _ Валех, поезжай в Нефтечалу. В воскресенье у ханум праздник. Так что, сам понимаешь... нужна икорка, рыбка, - и он улыбнулся, как улыбается гурман, когда заходит речь о вкусной еде.
      Последнее время Балаами уже не скрывал, зачем посылает меня в район.
      - Но... такое совпадение, знаете. Как раз завтра мы с женой собрались в театр...
      - Что делать, дорогой! - Балаами закурил "Кент" и выпустил струйку дыма в окно машины. - Разве вся наша жизнь не театр? - И он захохотал.
      "Надо так надо, - вздохнула Сарыкейнек, когда я сказал ей о поездке. День рождения бывает раз в году, в театр сходим потом".
      Рано утром она растолкала меня:
      - Пора... Жалко тебя будить, ты так сладко спишь, но...
      Последнее время я хронически не высыпался. Работа у Балаами оказалась не такой легкой, как это могло показаться на первый взгляд. Весь день я мотался по городу, выполняя различные поручения ханум. Потом эти поездки в район. По вечерам - институт, по ночам - конспекты. Правда, я научился не терять время. Сидя в машине, в ожидании Балаами, доставал учебник и с головой уходил в чтение. Но в основном меня выручала память. Лекции запечатлевались у меня в мозгу с точностью магнитной ленты. Даже товарищи удивлялись.
      .. .Когда я выехал за город и за окном замелькали по-осеннему голые, черные поля, пожелтевшая листва деревьев, мне в который раз вспомнилась наша стройка. Вот так же я нажимал на акселератор моего самосвала. Опустив боковое стекло, высовывал голову, и встречный ветер выбивал слезу, и тогда я тормозил, потому что плохо видел дорогу. Любил скорость, любил ощущение стремительного преодоления пространства... Быть может, меня подстегивало еще и сознание, что там, за последним поворотом, меня ожидает Сарыкейнек, ее алый платочек вился высоко, на подъемном кране, словно путеводный ориентир.
      Вот и сейчас я сижу за рулем машины, причем куда более комфортабельной и скоростной. Мчусь по шоссе. Но почему, почему нет в груди былой радости? Почему я еду и вроде бы не знаю - куда? Зачем? Хотя, казалось бы, знаю.
      Когда Балаами впервые откровенно сказал мне о цели поездки, я наивно спросил:
      - А платить не надо?
      Балаами, который редко выходил из себя, ответил с невозмутимым видом:
      - Деньги уплачены. А вообще ты, парень, в такие вещи не лезь. Быстро состаришься.
      Я мчался в Нефтечалу по вполне конкретному делу. И в то же время ехал в неизвестность. Пожалуй, впервые в жизни я испытал эту раздвоенность, когда знание не приносит душевного спокойствия, когда делаешь что-то житейски простое, понятное, но неясное по своей сути. Кому и чему ты служишь, на что направлено твое усердие? Куда спешишь? Бог весть... Может, ты способствуешь преступлению, а может, ничего преступного здесь и нет? Все законно. В конце концов, я исполняю свои обязанности личного шофера, и исполняю неплохо. Что еще? Но... я посматривал на часы, с нетерпением ожидая конца работы. Пожалуй, впервые работа не приносила мне радости. Не оттого ли последнее время я чувствовал упадок духа, какое-то безразличие ко всему, даже к Сарыкейнек... Да-да, с ужасом я замечал, как моя любовь стала постепенно тускнеть. Я старался выйти из этого состояния, отогнать мрачные мысли. "Столкнулся с тяготами семейного быта и скис? - говорил я сам себе. - Ничего. Это временно... Сейчас нам трудно, но пять лет учебы пронесутся быстро. Не успеешь шапку вокруг головы повернуть. И тогда - прощай Балаами с его странной женой, прощай, постылая работа!"
      В Баку я вернулся к концу рабочего дня уставший, голодный. Выпил в дороге только стакан сладкого чая с чуреком. Балаами, однако, отпустил меня не сразу: послал еще за ящиком чешского пива...
      На следующий день, в воскресенье, я снова был за баранкой. Мотался то за боржоми, то за наршарабом, то за домашним чуреком, который продается в нагорной части города. Выполнив поручения, я поднялся наверх.
      На кухне в поте лица трудились несколько девушек из нашего управления. Девушки чистили зелень, перебирали рис, разделывали кур. Но царствовал тут некий Мурсал - худой, угрюмый мужчина, повар на пенсии. Балаами, больше всего на свете любящий вкусно поесть, со праздникам приглашал Мурсала к себе.
      Девушки, выполняя указания Мурсала и Симузар-ханум, бегали между кухней и столовой, не без зависти поглядывая на драгоценности хозяйки дома. На роскошную хрустальную люстру, свисающую над столом. На ковер, расстеленный на полу, - такого огромного и красивого ковра я еще не видывал.
      Время тянулось медленно. Хотелось домой.
      - Ты останься, - распорядился Балаами. - Может, кто из гостей будет без машины. После банкета отвезешь. .. Я тебе потом отгул дам.
      Я пожал плечами. Раз нужно, останусь.
      Какое-то безразличие овладело мной, и я с безучастным видом сидел в углу прихожей, за вешалкой, откуда меня почти не было видно.
      Стали сходиться гости.
      Первым пожаловал низенький толстый мужчина с властными манерами. С ним пришли Алла-ханум, его жена, лет на двадцать пять моложе, миниатюрная, стройная женщина, и молодой парень, модно одетый, с длинными, до плеч, волосами. Аллу-ханум и этого парня я однажды видел здесь: Симузар-ханум оставила их наедине в то время, как я повез ее к портному.
      Затем пришел директор гостиницы, очень видный мужчина, с маленькой невзрачной женой. Этот человек тоже бывал у Симузар-ханум, причем, как я заметил, приходил обычно тогда, когда Балаами отсутствовал.
      Потом пришел директор универсального магазина, из тех, о которых, очевидно, сложена поговорка: "Жизнь холостяка - жизнь султана". Явилась и чья-то жена, высокая белолицая женщина лет пятидесяти. При ее появлении все привстали и почтительно поздоровались.
      Пришли еще несколько человек, которых я не знал. Банкет начался.
      Шоферов, среди которых был один молодой парень, мой ровесник, и трое пожилых, проводили к отдельному столику, накрытому на застекленной веранде.
      У нас шел свой разговор озабоченных, уставших людей, которые терпеливо ждали, пока их отпустят по домам. Пожилые шоферы говорили о ценах на яйца и зелень, о детях, которые уже выросли и жили отдельно, о больных почках и о вреде курения. Мы с молодым шофером молчали и курили одну папиросу за другой. Никто, казалось, не обращал внимания на веселье рядом. Лишь изредка привычно посматривали туда, стараясь определить, скоро ли конец (только и всего!), и снова принимались за разговоры.
      Повар Мурсал принес нам плов, зелень, кое-какие закуски.
      - Ешьте, братья трудяги, - сказал он. - Из самого низа казана положил. Пожирней...
      Шоферы осмотрели угощение, не торопясь положили каждый себе. Стали есть.
      - А ты что? - спросил один из них, видя, что я не ем.
      - Не хочется.
      Я и вправду не хотел есть, хотя весь день провел на ногах и с утра во рту у меня не было маковой росинки. Апатия, охватившая меня, отбила аппетит.
      Чтобы не портить застолья, я встал и, закурив очередную папиросу, вышел на большой балкон, огибавший дом. И увидел, как в углу, прижавшись друг к другу, целовались Алла-ханум и длинноволосый парень.
      Ничуть не удивившись (в этом доме все можно было ожидать), я вернулся к шоферам.
      В это время балконная дверь отворилась, и Симузар-ханум окликнула меня:
      - Валех, тебя к телефону.
      К телефону? Признаться, я испугался. Неужели что-то с Сарыкейнек? Иначе кто еще мог меня искать по телефону?
      Торопливо вошел в кабинет, потянулся к телефонному аппарату. Трубка лежала на рычаге.
      - Кто положил трубку? - повернулся я к Симузар-ханум, шедшей следом.
      Ни слова не говоря, Симузар-ханум выключила свет. В темноте она схватила меня за руку...
      - Это я тебя звала, я. Иди сюда скорей! - шептала Симузар-ханум. Я чувствовал совсем близко ее жаркое, прерывистое дыхание. В нос мне ударил терпкий запах духов, перемешанный с парами алкоголя.
      - Пустите, пусти! Задыхаюсь! - Я оттолкнул ее от себя.
      - Отчего задыхаешься? - поразилась она.
      - От твоих духов... Духов! - И я выскочил в коридор.
      Признаться, впервые я был благодарен своей аллергии. ..
      Я снова вернулся к шоферам, которые, сидя на балконе, дремали. "Неужели жизнь так и пройдет в обслуживании этого пьяного сброда?! - с ужасом подумал я, - Нет - решил я,- работать у Балаами мне больше нельзя. Противно!"
      Пиршество закончилось около часа ночи.
      Я должен был отвезти домой Аллу-ханум и ее пьяного пожилого мужа, а также пришедшего с ними длинноволосого.
      По дороге муж захрапел, а когда приехали, Алла-ханум и парень, нисколько не стесняясь меня, поцеловались несколько раз. Затем Алла-ханум, растолкав мужа, повела его домой, а длинноволосый плюхнулся на переднее сиденье машины.
      - Давай. Улица Низами.
      Я отъехал немного, остановил машину.
      - Вылезай!
      Парень уставился на меня:
      - Разве уже приехали?
      - Ничего, ножками дотопаешь, - ответил я и открыл дверцу. - Вытряхивайся!
      Парень обалдело смотрел на меня:
      - Послушай, мы пили, а ты опьянел? Болван!
      Что ж, сейчас посмотрим, кто из нас болван.
      Я вышел, обошел машину, схватил длинноволосого за шкирку ("Пусти! Пусти!" - по-русски вдруг завопил парень) и вышвырнул вон.
      - Сумасшедший! - взвизгнул длинноволосый. - Ладно, тебе покажут! (Он так и сказал - "покажут", а не "покажу"!)
      Я шагнул в его сторону. Парень вскочил и побежал, смешно размахивая длинными худыми руками.
      Дома Сарыкейнек, которая, поджидая меня, сидела над книжкой, заварила чай, накрыла на стол, не спросив, почему я вернулся с банкета голодным. О происшествии с Симузар-ханум я ей, разумеется, не сказал. Зато описал в подробностях, как турнул из машины длинноволосого и как он бежал от меня. Сарыкейнек долго смеялась, а потом вдруг озабоченно спросила:
      - А тебя не посадят, Валех?
      - Не беда, если и посадят. У тебя есть опыт носить передачи, - ответил я шуткой.
      Затем мы прикинули наши финансы. Оказалось, мне еще месяц-другой надо потерпеть, не уходить от Балаами. С питанием мы еще перебились бы, но... У меня не было пальто, а ватник, который я носил на стройке, в институт не наденешь! У Сарыкейнек прохудились туфли.
      Правда, я все равно собирался купить ей новые, помоднее (чем моя жена хуже институтских девиц!).
      "Ничего, Валех, - успокаивал я сам себя, лежа в темноте с открытыми глазами. - Как говаривал уста Гадир, наш каменщик-аксакал, любивший рассказывать поучительные истории из своей многотрудной жизни, плохой день долго не длится.., Сама жизнь все выправит, расставит по местам".
      ... Симузар-ханум сделала вид, будто ничего не произошло. Однако заметно переменилась ко мне.
      Садилась не рядом, а на заднее сиденье. Так обливалась духами, что я задыхался в машине. Сев, коротко указывала адрес и всю дорогу молчала. А главное - заставляла себя подолгу ждать. Каждый раз я стоял возле подъезда не меньше часа. (Знала б она, что мне это на руку: я тут же доставал учебники!)
      Однажды Симузар-ханум вышла через полтора часа после того, как я подал машину, села. Бросила небрежно;
      - На базар.
      А когда я довез ее, приказала:
      - Возьми базарную сумку и следуй за мной.
      - Зачем?
      - Как зачем? Буду делать покупки. А ты неси сумку, Только не отставай!
      - Я шофер, но не лакей. - На меня нашла злость.- Прошли времена, когда слуги сопровождали господ даже в баню, несли узелки с бельем.
      - Вот как? - Со значительным видом она посмотрела на меня. - Послушай, а ты не боишься, что я велю тебя прогнать?
      Кровь гулко запульсировала у меня в висках, но я сдержался.
      - "Прогнать" - это словечко тоже устарело, ха-нум, - сказал я. - В наше время можно уволить с работы, прогнать нельзя... Советую вам впредь следить за своей речью.
      - Нет, вы только посмотрите, как он разговаривает со мной! - всплеснула руками Симузар-ханум и неожиданно рассмеялась. - Ханская кровь в тебе играет или..,
      Она ушла, а когда вернулась с покупками, то сказала совсем другим тоном:
      - Трогай, принц...
      Мы поехали, и тут она неожиданно тихо спросила!
      - Я тебе совсем не нравлюсь, да?,
      В ее голосе прозвучала такая грусть, что мне стало не по себе.
      - Ваша красота, ханум, бросает вызов всему миру! - сказал я.
      - Если б это было правдой, то я б до такого не дошла. Будь проклята жизнь! - Эти слова она произнесла с болью и с каким-то холодным отчаянием.
      И тут я неожиданно увидел Сарыкейнек. Она шла по улице с папкой в руке. Совсем рядом, я мог до нее дотянуться.
      Увидев меня, Сарыкейнек бросилась к машине.
      - Что так рано?
      - Одной лекции не было, профессор заболел. Сарыкейнек с любопытством посмотрела на женщину, сидящую в машине.
      - Симузар-ханум, - сказал я, - познакомьтесь это - подруга жизни небезызвестного вам Валеха Эйваз оглы, Сарыкейнек.
      Я поразился тому, как она побледнела. Казалось, у нее не хватит сил протянуть Сарыкейнек руку.
      Но - мгновение, и Симузар-ханум пришла в себя.
      - Садитесь, - приветливо и бодро произнесла она.
      - Спасибо, я пройдусь пешком, - ответила Сарыкейнек.
      - Но зачем? Пожалуйста, садитесь, - повторила Симузар-ханум. И обратилась ко мне: - Валех, пригласи Сарыкейнек в машину.
      - Приглашаю, - я открыл дверцу. Сарыкейнек села рядом.
      - Вот что значит послушная жена, - пошутила Симузар-ханум и, заметив, что я сворачиваю к центру, сказала: - Нет-нет, сначала отвезем Сарыкейнек... Вы где живете?
      Я сказал.
      - Отлично. Сначала туда.
      - Но это в другом конце города.
      - Ничего... Я не тороплюсь, а у Сарыкейнек, наверное, много дел по хозяйству. Муж вернется, надо обед сготовить, белье постирать... Ведь вы сами готовите и стираете?
      - А кто ж еще? -удивилась Сарыкейнек.
      - Я и говорю...
      Когда мы доехали, Сарыкейнек предложила:
      - Пожалуйте к нам. Будьте гостьей!
      Симузар-ханум на какой-то миг замялась, но вышла из машины.
      - Раз приехали... С удовольствием зайду.
      - Симузар-ханум, боюсь, что после того как вы увидите наши хоромы, вам своя квартира разонравится,- пошутил я.
      - Все может быть, - ответила Симузар-ханум, и я поразился, с каким серьезным, даже мрачным видом она это произнесла.
      Мы вошли во двор. Естественно, Забита с ребенком на руках тут же высунула сбой острый нос и уставилась на нас. "Как крыса", - в который раз подумал я, открывая дверь.
      Симузар-ханум некоторое время осматривалась, будто наши "апартаменты" нельзя было охватить одним взглядом. Не снимая легкого вельветового пальто, попросила:
      - Если можно, стакан воды.
      - Присаживайтесь, - пригласила Сарыкейнек.- Пять минут, и я подам чай.
      - Симузар-ханум не привыкла сидеть в таких домах, - иронически заметил я.
      - Ну, раз Валех так считает... я посижу, - глянула на меня Симузар-ханум, и мне показалось, что я ее обидел.
      Сарыкейнек ушла на кухню, мы остались одни.
      - А я-то думаю, отчего это он, - Симузар-ханум кивнула в мою сторону, словно бы говоря не со мной, а с кем-то другим в комнате, - почему он на меня внимания не обращает. При такой-то жене!.. Очень красивая она у тебя. Балаами был у вас?
      - Нет, а что?
      - И жену твою не видел?
      - А если б видел, что тогда? - ответил я вопросом на вопрос.
      - Ничего... я просто так. - Она глубоко вздохнула. Помолчали.
      - Она бакинка?
      - Нет, из наших мест.
      - Смотри-ка! А непохожа на сельскую девушку.
      - Девушек на селе сейчас не отличишь от городских.
      - Пожалуй... Родители в деревне?
      - Родители давно покинули нас.
      - Бросили? - Ее брови взметнулись вверх,
      - Нет, ушли в мир иной. _- И кто ж вас вырастил?
      - Государство.
      - Понимаю, детский дом... Бедные...
      Я чувствовал, вопросы ее продиктованы не пустым любопытством, а живым интересом. Она и не скрывала этого. И вообще держалась удивительно просто, откровенно.
      Сарыкейнек, войдя, уловила последние слова нашего разговора.
      - Отчего ж бедные, Симузар-ханум? - возразила она. - Здоровье при нас. Знания и умения - тоже. Государство не поскупилось, чтоб мы выросли не хуже других, а в чем-то, быть может, даже лучше!
      Я с гордостью посмотрел на жену.
      - Верно, - согласилась Симузар-ханум. - И все-таки... Расти без отца-матери... Вот у меня нет детей, а жаль. Я бы их так любила! Симузар-ханум судорожно вздохнула. - Обязательно заведите детей. Это так прекрасно - дети.
      - Но и вы еще успеете, - стала успокаивать ее Сарыкейнек.
      - Нет, увы, нет... Детей у нас не будет, - сказала Симузар-ханум и с неожиданной откровенностью добавила:- Балаами ездил даже лечиться в Москву. Не помогло!
      Она стала пить чай.
      - Прекрасно заварен.
      - Вы не отчаивайтесь, - сочувственно повторила Сарыкейнек. - В жизни всякое бывает...
      - Человек предполагает, а судьба располагает,- перебила ее Симузар-ханум.
      - Устаревшая поговорка, - поддержал я Сарыкейнек. - В наш космический век люди управляют машинами на Луне...
      - Машинами на Луне управляют, а против собственной судьбы бессильны, повторила с горечью Симузар-ханум и поднялась: видно, этот разговор расстроил ее.
      - Вам ли это говорить?! - улыбнулась ей Сарыкейнек.- У вас, слава богу, есть все, чего только можно пожелать... Вам только землетрясения бояться.
      - Землетрясения я как раз не боюсь, - с неожиданной злостью сказала Симузар-ханум и добавила загадочно: - Я даже желаю его. Бойтесь этого вы...
      Сарыкейнек вышла, унося стаканы.
      - ... дабы не потерять такую чудесную жену, - закончила Симузар-ханум, повернувшись ко мне.
      ... Когда мы подъехали к дому, Симузар-ханум потянулась было за покупками, но я не позволил. Взял корзину, полную базарной снеди, из ее мягких, ватных рук.
      - Спасибо! - сказала она в прихожей. - Посиди со мной немного, а?.. Нехорошо как-то на душе...
      Я ее не узнавал - от нее совсем не пахло духами,
      - Не надушилась сегодня. Боялась тебя, - сказала она, словно угадав мои мысли.
      - Кто я такой, чтобы меня бояться, - улыбнулся я,
      - О-о... Ты опасный человек, Валех! Она произнесла это серьезно.
      - Я готов посидеть, но... может, понадоблюсь начальнику.
      - А ну его! - Симузар-ханум махнула рукой. - Если надо, позвонит сюда.
      Я прошел в столовую. Симузар-ханум достала бутылку коньяка и, очевидно, вспомнив, что я не пью, налила себе, залпом выпила. Затем извлекла, видимо из солидных запасов, банку икры и банку пчелиного меда и протянула мне,
      - Но я ведь говорил, икру не едим...
      - И мед тоже, - закончила она и покачала головой. - Ей-богу, Валех, ты обижаешь меня. Взрослый человек, а ведешь себя как мальчишка... Возьми. Прошли времена, когда твой дед был ханом.
      - Если у человека ханская кровь, то он всегда горд. - Мне почему-то нравилась эта игра в мифического предка, быть может, потому, что под словом "хан" я подразумевал не столько того, кто сладко ест из золотой посуды, сколько того, кто на коне впереди войска скачет навстречу врагу.
      - Это, однако, не помешало тебе стать шофером,- сказала она и тут же смешалась. Я решительно встал:
      - У вас ко мне больше нет никаких дел?
      - Ну, прости, прости, - она прижала руку к груди. -- Я пошутила... Глупо пошутила.
      Лицо у нее вдруг побледнело, затем так же неожиданно залилось краской.
      Я не знал, что делать, как себя вести с ней.
      Вдруг она упала на стул и зарыдала в голос.
      - Что с вами, Симузар-ханум? Вам плохо? - Я растерялся. Она продолжала плакать. Навзрыд. Я сходил на кухню, принес воды.
      - Выпейте, ханум... Успокойтесь, все будет хорошо. Ну...
      Она продолжала плакать.
      - Я страдаю, а мне завидуют. Думаешь, я блаженствую среди всего этого барахла, - проговорила наконец Симузар-ханум сквозь рыдания. - На свете нет человека несчастней... Я не живу. Постоянно ненавижу, завидую другим. Да, завидую!
      - Но кому, ханум?
      - Хотя б тебе... Плевать я хотела на свое положение. Они отобрали у меня все. Мою красоту, молодость... Ненавижу своего мужа. Завидую таким парням, как ты, и таким девушкам, как твоя жена... Ведь я тоже была молодой и красивой. Тоже могла выйти за любимого парня. Могла быть счастлива...
      - Вам помешало что-то?
      Она не ответила, только заплакала еще горше.
      - Помешало, да? - я повторил свой вопрос, чувствуя, что Симузар-ханум хочет выговориться, поделиться с кем-то. Правда, мне было неловко, что для этого она избрала меня. Но я не мог ей отказать, не мог оттолкнуть от себя. Это было бы жестоко.
      - Что помешало, спрашиваешь? - Она немного успокоилась и, то и дело останавливаясь, сдерживая слезы, рассказала свою историю.
      Историю, в общем-то, банальную.
      В их семье было пять сестер и один брат. Разумеется, брат - самый младший, а она - самая старшая. Мать зачахла в хлопотах по хозяйству. Отец работал грузчиком в магазинах, в основном, продуктовых, пил. Однажды он устроился в рыбный магазин, где заведующим был Балаами. Балаами увидел красивую девушку. С тех пор его отношение к отцу улучшилось. Сначала отец получил премию, затем стал приносить домой свежую рыбу, продукты. Симузар поначалу не понимала, что к чему, А когда отец, выкладывая на стол очередное подношение, говорил о Балаами: "Хороший человек, а?" - охотно соглашалась. Жить они и вправду стали лучше. Но не прошло месяца, как пришли сваты. Разумеется, сватовство самого заведующего встретили в их доме как праздник.
      Мать, тогда еще живая, радовалась за дочь. "Ну, слава богу!- говорила она.- Теперь и умереть не страшно!" Когда же Симузар, смущаясь, заикнулась о том, что Балаами ей не нравится ("Какой-то он волосатый и жирный!"),- пожала плечами: "О чем ты, дочка? Думаешь, я любила твоего отца, когда шла за него?... Стерпится, слюбится".
      Вскоре сыграли свадьбу.
      - ... И попала я в эту золоченую клетку, - обречено закончила Симузар-ханум свой рассказ.
      - А прежде Балаами был женат? - Надо же было что-то спросить.
      - Был. Развелся. Но не это важно. И даже не то, что он на двадцать лет старше меня.
      - А что же?
      - Не любила я его. Ты не можешь себе представить, что это такое. Десять лет жить с человеком- и каждый день его ненавидеть. Видеть его ненавистную улыбку, ненавистное лицо, ненавистную походку...
      - Неужели замужество ваше было так неизбежно?
      - Увы... Ты вырос в детдоме и не знаешь, что такое воля родителей, что такое брат и сестры младше тебя...
      - Но разве все это, - я повел рукой, показывая обстановку вокруг, - разве все это не может, хотя бы частично, утешить вас? Говорят, для женщины такие веши значат больше, чем для мужчины. Вы так и не полюбили Балаами. Но зато полюбили ту шикарную жизнь, которой он вас окружил.
      - Будь она проклята... Да, ты прав. Квартира, обстановка, драгоценности ошеломили меня. Но так продолжалось недолго, год-два. Потом мною снова овладело отчаяние. Ведь нет ничего на свете дороже, чем свобода души. Когда душа мертва, поверь мне, белый свет не мил... И тогда ты бросаешься, как в омут, в чревоугодие, в пустое мелкое своевольничанье. В разврат. Все эти годы я жила с Балаами, ела-пила с ним, ложилась в одну постель и теперь, понимаешь, противна сама себе...
      Она не ждала от меня каких-то слов, ей хотелось самой выговориться. Выложить кому-то наболевшее, что тяжким грузом лежало на душе.
      - Да, я грешила. Грешила, чтобы как-то заполнить свою пустую жизнь. И теперь... Теперь, мне кажется, настал час расплаты. Именно для этого судьба послала тебя... как напоминание о том, что могло быть.
      И она зарыдала с новой силой.
      Тут я уже не мог молчать. Я чувствовал, что что-то должен предпринять, что-то сделать для нее... Она мне доверилась, открылась. И, очевидно, ждала от меня не просто сочувствия, а помощи.
      - Вот что, - сказал я, закуривая. - Вам надо уйти отсюда. От Балаами, от этой роскоши, которая вас теперь мучит и которая, кажется, добыта неправедным путем.
      - Уйти? Но куда? Что я буду делать одна? Специальности у меня нет. Возраст - тридцать четыре...
      - Когда уходят, об этом не думают, - ответил я.- Уходят, и все! Вот, продолжал я, - на диване, на креслах, повсюду разбросаны подушечки, мутаки. Кто их вышил так искусно?
      - Я. - Она даже порозовела от удовольствия. - Нравится, да?
      - У вас же талант...
      - Со мной все кончено.
      - Но почему? Вы можете выучиться, и тогда...
      - Пусть все будет по-старому. Может, бог сжалится надо мной и что-то изменит в моей жизни. Ведь и так бывает!
      - На бога надейся, а сам не плошай!- Меня охватила злость. - Позволили лишить себя свободы, и теперь... Ладно, вы сами не способны к побегу из этой тюрьмы. Не хотите, и чтобы вам помогли... На что же вы надеетесь? На то, что Балаами вас бросит или в один прекрасный день сделает вас вдовой?.. Вы не ошиблись, доверившись мне, - продолжал я. - Но, раз уж доверились, прислушайтесь к моему совету. Идите до конца. Вот вам моя рука. Не считайте меня неумелым, ни в чем не смыслящим парнем!
      - Как у тебя все просто... Выучиться, уйти от мужа... А знаешь, если я даже захочу уйти, Балаами не позволит. Не потому, что любит, - это у него прошло. Просто... скандал, удар по репутации... А знаешь, какие у него связи, сколько повсюду знакомых людей, которые... - Она не договорила. В голосе Симузар-ханум я различил нотки женской слабости, страха.
      - Которые что?... Плевать на все! Если вы действительно хотите избавиться от Балаами, я вам помогу.
      - Ты?! - Она с изумлением посмотрела на меня.
      - Да, я... А что в этом странного?
      - Но ты, кажется, и вправду не представляешь себе, что такое Балаами! Он все время улыбается, но это жестокий человек, способный на все...
      - Разумеется, я болтать не стану. И вообще могу забыть сегодняшний разговор. Но знайте: я всегда готов помочь вам. Да и не только я... На вашей стороне закон, государство.
      ... Я не стал рассказывать обо всем Сарыкейнек. Хотя у нас и не было тайн друг от друга, в данном случае тайна принадлежала не мне, касалась другого человека. А я дал слово молчать. И все же, когда вечером мы сели за чай и Сарыкейнек с похвалой отозвалась о Симузар-ханум ("Какая красивая женщина!"), я не утерпел:
      - А живет без любви... Ради золота да хорошей жратвы.
      - Неужели?! - поразилась Сарыкейнек. - Да пропади пропадом все золото, сколько его есть на свете!
      Глава тринадцатая
      ВЛЮБЛЕННОСТЬ БАЛЛАМИ, И ЧТО ИЗ ЭТОГО ВЫШЛО
      Валех
      В один из свободных дней мы с Сарыкейнек отправились в кино.
      До начала сеанса еще было время. Мы прогуливались по фойе, разглядывая фотографии артистов, публику, как вдруг из-за колонны прямо на нас вышел Балаами под ручку с женой. Увидев Сарыкейнек, так и вперился в нее взглядом.
      Я поздоровался и сделал шаг в сторону. Но не тут-то было.
      - Валех, почему ты не знакомишь нас? - улыбнулся Балаами и сам представился. Сарыкейнек кивнула.
      - Я на тебя обижен, Валех. Почему ты скрываешь от нас свою очаровательную жену?
      - С Симузар-ханум мы знакомы, - ответила Сарыкейнек, недвусмысленно давая понять, что этого достаточно.
      Но Балаами был не из тех, кого могли остановить подобные намеки.
      - Симузар-ханум это Симузар-ханум, а Балаами это Балаами, - изрек он.
      В это время раздался звонок. Симузар-ханум потянула мужа за рукав.
      Они ушли, как примерная супружеская чета.
      - Странная женщина, - заметила Сарыкейнек.
      И я подумал о том же. После исповеди Симузар-ханум я впервые видел ее вместе с Балаами, и, поскольку знал о ней гораздо больше, чем Сарыкейнек, ее двуличие покоробило меня.
      После окончания сеанса Балаами снова оказался рядом с нами.
      - Вот что, мы едем в "Интурист", - сказал он тоном, не допускающим возражений. - Присоединяйтесь к нам. Пообедаем.
      - Спасибо, мы сыты, - ответила Сарыкейнек.
      - Не надо стесняться.
      Но Сарыкейнек, не глядя на него, уже прощалась с Симузар-ханум:
      - До свидания.
      - До свидания, милочка, - ответила та с улыбкой.
      - До свидания, начальник, - невольно ухмыльнулся и я при виде вытянувшегося лица Балаами.
      ...На следующее утро, когда Балаами садился в машину, первое, что он сказал, было:
      - Ты нехорошо поступил: не принял моего приглашения.
      - Но моя жена не захотела, вы же видели. Она не любит ресторанной пищи.
      - Все равно, раз я пригласил, надо было пойти,- упрямо повторил Балаами и всю дорогу до управления обиженно молчал.
      С этого дня, однако, его отношение ко мне улучшилось. Он реже стал гонять меня в Нефтечалу, меньше загружал сверхурочной работой. А через неделю-другую Балаами поинтересовался моими квартирными условиями. И хотя я не жаловался на них, вызвался немедленно посмотреть, как я живу.
      С неохотой вез я его к себе. Неприветливо встретила его и Сарыкейнек, только что пришедшая из института. При виде Балаами она вопросительно посмотрела на меня.
      - Не ждали гостей, не ждали, - не смутившись холодного приема, расплылся в улыбке Балаами.
      С первого же взгляда квартира, в которую мы вложили столько труда, ему не понравилась.
      - И не стыдно тебе? - гремел он с нарочитым возмущением. - В такой дыре живешь, а мне ни слова! Знаешь, как я к тебе отношусь... к твоей жене... В ведомственном доме, который в этом году мы заселим, две комнаты ваши. Вот так!
      Он явно ожидал благодарности от нас, и в первую очередь от Сарыкейнек. Но та молчала.
      - Садитесь, - чтобы как-то сгладить неловкость положения, предложил я.
      Балаами извлек карманные золотые часы на цепочке, с деловым видом глянул на циферблат:
      - У меня есть еще немного времени. Если предложите стаканчик чая покрепче, не откажусь.
      Балаами сел и тут же вскочил, будто ужаленный змеей. Наш старенький деревянный стул опрокинулся, и когда я бросился его поднимать, увидел торчащий в сиденье гвоздь.
      Охая, Балаами держался за мягкое место и, изогнувшись, пытался разглядеть, насколько пострадали брюки, Сарыкейнек протянула ему зеркальце, а сама, зажав ладонью рот, выбежала на кухню.
      - Извините, - сказал я, тоже еле сдерживая смех. - Тут у нас соседский мальчик шалит. Любит во все вколачивать гвозди. Наверное, Сарыкейнек, убирая квартиру, выставила стул во двор, мальчишка и воспользовался этим...
      Помимо грудного ребенка, которого Забита постоянно держала на руках, был у нее еще сын Неймат, лет пяти. Любимое и, пожалуй, единственное занятие этого странного малого состояло в том, что он везде и всюду вбивал гвозди. Чаще всего - в нашу входную дверь. Каждое утро, проснувшись, он подходил к нашей двери, держа наготове очередной гвоздь. Сарыкейнек пробовала его отвадить, давала конфеты: дескать, хороший мальчик, не порть дверь. Но Неймат съедал конфету и снова брался за молоток...
      - Негодный ребенок, - сказал Балаами и, прежде чем сесть на другой стул, тщательно ощупал его.
      В это время Сарыкейнек подала чай с вишневым вареньем.
      - Пах-пах! В жизни не пил такого. - Масленая улыбка снова появилась на лице Балаами. - Такой чай надо пить без сахара и даже без варенья.
      Сарыкейнек молчала. Никогда не видел у нее такого холодного безразличия, тем более странного, что как-никак в нашем доме был гость, а по традиции гостя надо потчевать.
      Что ни говорите, а женщины более проницательны, чем мы, мужчины.
      Балаами, однако, словно бы не замечая, что он здесь лишний, попивал чаек, взахлеб расхваливал деятельность возглавляемого им управления, сыпал цифрами тысячами и миллионами центнеров, тонн, рублей, доверительно делился проблемами емкостей (и "прочей бочкотары"), железнодорожных подъездных путей, ремонта сейнеров, - очевидно, хотел показать, какие крупные масштабы работ доверены ему. Но эффект был обратным. Сарыкейнек все чаще стала отлучаться на кухню, якобы по делам, и наконец демонстративно вытащила корыто, чтобы взяться за стирку.
      Видя, что разговоры его не производят должного эффекта, Балаами попросил еще чаю и снова обратился к Сарыкейнек:
      - Как вам Баку?
      - Нравится.
      - А родственники здесь есть?
      - Нет.
      - Вы учитесь в том же институте, что и Валех?
      - Нет, в строительном.
      - Разве не мог Валех устроить вас в другой институт?
      - Он не устраивал. Я поступила сама.
      - Учитесь тоже по вечерам?
      - Нет, днем.
      Попросив третий стакан чаю, Балаами вдруг предложил:
      - Хотите, я найду вам хорошую работу? На час-два покажетесь в управлении, а зарплата будет идти?
      - Спасибо, - Сарыкейнек отрицательно покачала головой.
      - Но почему? Лишние деньги не помешают, а мне так хочется вам помочь! настаивал Балаами.
      - Не надо... Зарплаты Валеха нам хватает.
      Чтобы прекратить затянувшийся разговор, я предложил:
      - У нас есть неплохой бозбаш. Не отведаете?
      Балаами глянул на Сарыкейнек, та не повторила приглашения.
      - Благодарю, - отказался он. - Поел бы с удовольствием, но... Приглашен на обед. Да, вот что, ты не заезжай за нами. Это рядом, доберемся сами.
      "Тоже мне - жест! - подумал я. - По вечерам, после окончания работы, я и не обязан тебя по гостям развозить... "Изживайте в себе раба, рабское послушание! - всегда говорил нам учитель Фикрет. - Нет ничего важнее для человека, чем чувство собственного достоинства!" Золотые слова..."
      ...Ночью Сарыкейнек здорово меня смешила, передразнивая манеры Балаами: то, как он отпускал комплименты, как доставал золотые карманные часы и держал на виду, как хвастался своей деятельностью в управлении.
      В общем-то, я не видел ничего дурного в неожиданном визите начальника в мой дом. В конце концов, ведь он мог проявить заботу о подчиненном! Пусть в чем-то и смешны его манеры, его внимание к Сарыкейнек (внимание естественное: Сарыкейнек нравилась мужчинам), однако он был старше нас по возрасту. И потом - мог и вправду помочь с квартирой.
      Застойная атмосфера двора, постоянно озлобленный взгляд Забиты, Неймат, с идиотской улыбкой вбивающий гвозди в нашу дверь, пьяные песни мужа Забиты, а самое страшное - избиение старухи, - все это изо дня в день не давало нам покоя, мешало жить.
      Хотелось верить, что не пустым было обещание Балаами дать нам квартиру. Однако... При воспоминании о дальнейших событиях такая злоба охватывает меня, что я не могу говорить спокойно.
      Послушаем Сарыкейнек
      Стоило мне только посмотреть на Балаами, как я подумала: "Какой липкий, фальшивый человек".
      Своим взглядом он раздевал меня. Одновременно и нагло и воровато. Словно бы хотел что-то украсть у Валеха, а меня толкал к сообщничеству в этом воровстве.
      На следующий день после визита Балаами я только-только пришла с занятий, как в дверь постучали. Это была женщина лет сорока, с накрашенным лицом и одетая не по возрасту вызывающе.
      - Вы Сарыкейнек? - спросила женщина.
      - Да. - Я удивленно посмотрела на незнакомку.- Откуда вы меня знаете?
      - Можно войти? - ответила женщина вопросом на вопрос.
      - Пожалуйста.
      Женщина осмотрела комнату и, не дожидаясь приглашения, села.
      - Наверное, вы не ждали меня... Вам и в голову не могло прийти такое...
      - Что именно? Кто вы?
      Она широко улыбнулась и ответила загадочно:
      - Секретарша одного человека.
      - Какого человека?
      Она не ответила, рассматривая меня с той чуть ревнивой, открытой заинтересованностью, с какой женщина рассматривает женщину.
      - А вы и вправду красивы, - наконец сказала она. - Не случайно тот человек так влюбился в вас.
      - Какой человек? О чем вы говорите? - Я растерялась.
      - Брови... Глаза... Фигура... А какая очаровательная непосредственность! Женщина продолжала разглядывать меня.
      Все это сказала таким голосом, что меня охватил ужас. Но я взяла себя в руки. "Не зря Валех упрекает меня в пустой подозрительности... Нервничаю по пустякам!"
      - Не болтайте чепуху! - повысила я голос. - Говорите, зачем пришли?
      Женщина оглянулась, увидела в окне Забиту с ребенком.
      - Тихо, - приложила она палец к губам. - А то услышат...
      - Черт с ними, мне скрывать нечего. Ну, что вам нужно?
      - Вы зря так сердитесь. - Женщина обиженно опустила глаза. - Мне лично ничего не надо. Я пришла сюда по просьбе... Один большой человек так влюбился в вас, что всю ночь до утра не сомкнул глаз.
      - Напрасно! - Я была не на шутку разгневана.- И он поступает глупо, и вы. Так ему и передайте... Прощайте!
      - Но неужели вам не хочется узнать, кто этот человек?
      - Ни слова больше! Вот вам бог, а вот порог...
      - Этот человек - Балаами, начальник твоего мужа,- сказала женщина, таинственно оглянувшись. - Он клянется, что если ты ответишь на его любовь, то сделает для тебя все, что только пожелаешь. И квартиру даст. И мужа устроит на работу получше... Он даже обещает, - женщина понизила голос, - обещает купить для вас "Жигули", вот!
      Тут какое-то затмение нашло на меня. Я схватила женщину и потащила к двери. Женщина споткнулась о стул, чуть было не упала.
      - Ой, волосы, волосы отпусти! Ты волосы мне повыдираешь! - вопила она.
      Но я не обращала внимания на ее крики, распахнула дверь и толкнула женщину так, что она ничком упала на асфальт, в тот же миг вскочила и скрылась за воротами.
      Дрожа от гнева, я вернулась в квартиру. И разрыдалась, до того стало обидно. Казалось, меня выпачкали какой-то вонючей болотной тиной.
      Я долго плакала. Наконец успокоившись, тщательно умылась, чтобы не пугать Валеха своим видом. Однако он с порога почуял неладное.
      - Что с тобой, Сарыш? - И столько заботы и тепла светилось в его глазах, что я не выдержала и выпалила ему все.
      Валех выслушал меня спокойно, только несколько побледнел и все время, пока я рассказывала, курил.
      Признаться, я боялась за него. Боялась, что сгоряча он сделает что-нибудь необдуманное, отчаянное.
      Однако, к счастью, ничего такого не произошло.
      - И ты плакала из-за слов этой шелудивой собаки? - только и спросил он. И закурил новую папиросу.
      - Валех, родной, давай переведемся на заочное отделение. Вернемся к нашим ребятам... на стройку,- стала умолять я. - Ведь мы так хорошо жили. И не было таких мерзавцев...
      - Отчего же, мерзавцы и там встречались, - ответил он. - Забыла Меджидова и его сынка? Не-ет, бежать от подлецов постыдно. Ну, хватит об этом! Давай обедать. И поскорей. Я билеты взял на новый итальянский фильм...
      - Валех, обещай, что ты ничего не сделаешь с ним? - попросила я.
      - Обещаю.
      - Ты завтра подашь ему машину, как обычно...
      - Подам и отвезу. И ничего с ним не сделаю, не бойся... Поработаю. А там посмотрим... Сколько денег у нас осталось?
      - Рублей сто.
      - Проживем...
      Он разделся по пояс. Ванны и даже душа у нас не было, и после работы Валех мылся под краном. Сегодня он плескался особенно долго. Видно, таким образом успокаивал себя.
      Признаться, я не ожидала от него такой выдержки. Боялась, что сразу же после моего рассказа он вскочит и побежит к Балаами. Думала удержать силой...
      Валех
      Знала бы Сарыкейнек, какой ценой далось мне самообладание в тот вечер!
      Я собрал все свои силы, всю свою волю, чтобы не взорваться.
      Сдержаться я смог, заснуть в ту ночь - нет.
      Наутро, однако, я снова взял себя в руки. За завтраком даже шутил.
      Но что эти муки по сравнению с тем, что я испытал, когда заехал за Балаами!
      Краем глаза я видел, что и он не в своей тарелке... Боится, что Сарыкейнек мне все рассказала. Однако и здесь я оказался на высоте.
      Как ни в чем не бывало поздоровался с ним. Протирая ветровое стекло, заметил:
      - Ручной тормоз надо проверить. Барахлит.
      Все еще опасливо посматривая на меня, Балаами сел,
      - И со сцеплением что-то... Придется показать слесарю, - продолжал я.
      - Ты водитель, делай все, что надо. Расходов не бойся.
      - А что их бояться! Денег-то у вас куры не клюют, для вас весь мир деньги, а?
      Балаами облегченно рассмеялся, и лицо его приняло обычный самодовольный вид.
      - А ты, оказывается, и шутить умеешь.
      - Я много что умею. Поехали?
      Однако не прошло и десяти минут, как я остановил машину.
      - Надо же, опять сцепление.
      - Ладно, тут близко. Пешком дойду. Балаами потянулся за папкой, которая лежала, как обычно, возле меня.
      - Минутку, - сказал я и из-под сиденья извлек тот маленький старинный кинжал, который остался мне как память об отце (многострадальный кинжал, в каких только переделках он не побывал на своем веку!).
      - Что за шутки, парень? С ума сошел? - ойкнул Балаами, увидев в руках у меня кинжал.
      - Снимай брюки. Считаю до десяти... Раз... два... три...
      - Хочешь денег - дам. Тыщу.
      - Пять... шесть...
      - Пять тысяч, десять!
      - Семь... восемь... Кому говорю, снимай!
      Взвизгнув от страха, Балаами стал стягивать брюки. Руки его не слушались, в салоне было тесно.
      - Выйди из машины, снимешь там, - приказал я.
      - Не позорь меня, умоляю, - заикался он. - Пятнадцать тысяч...
      - Живо!
      Он вылез, огляделся по сторонам. Я сознательно остановил машину в центре, на одной из самых людных улиц.
      - Двадцать тысяч, - сипло сказал Балаами и умоляюще прижал руки к жирной груди.
      Прохожие озирались на нас, останавливались.
      Балаами всхлипнул и отпустил ремень. Брюки упали, обнажив волосатые белые ноги и длинные, натянутые на животе трусы.
      - Давай сюда!
      Балаами переступил через штаны, поднял их, протянул мне.
      В тот же миг я кинул его брюки на заднее сиденье и тронул машину.
      -- Умоляю, дай сяду! - вскрикнул Балаами. Люди останавливались, глазели на странного (очевидно, пьяного) толстяка в белых трусах. Смеялись.
      - Будешь знать, как к чужой жене сводню подсылать! - Я плюнул ему в лицо.
      Машина рванулась с места.
      Обернувшись, я увидел, как Балаами семенил по улице. В шляпе и нелепых мешковатых трусах. За ним бежали мальчишки.
      Откуда-то донесся свисток милиционера.
      Я свернул за угол. Отвел машину в гараж и отправился домой.
      ... Сарыкейнек еще не вернулась с занятий.
      Поскольку утром я почти ничего не ел (со злости), то сделал сейчас себе яичницу из трех яиц и с удовольствием выпил два стакана чая. Я чувствовал удивительную легкость на душе. С этим ощущением лег и крепко заснул.
      Из доклада подполковника
      Бахманлы товарищу Мурадзаде
      Сегодня утром сержант Гусейнов, находясь на посту, заметил полного мужчину в фетровой шляпе, который бежал по улице Кецховели без брюк.
      Потерпевший - а им оказался начальник рыбного управления Балаами Бабашев рассказал, что по дороге на работу его прямо на улице раздели хулиганы. Однако известно, что Бабашев ездит на работу на машине. К тому же подобное происшествие в центре города, днем, на глазах у прохожих, - маловероятно, тем более если учесть, что у Бабашева ничего не похитили, кроме штанов, а бумажник, как известно, держат не в штанах - в пиджаке. Наконец Бабашев попросил, ссылаясь на спешку, не фиксировать этот случай в протоколе. Просьба весьма странная...
      Все объяснилось, когда мы опросили свидетелей. Гражданка К., сорока лет, рассказала, что видела, как потерпевший вышел из остановившейся неподалеку легковой автомашины. После разговора с водителем, молодым парнем, потерпевший неожиданно снял штаны и отдал их этому парню, после чего машина уехала. Номер свидетельница не запомнила, но утверждает, что машина была "Волгой" вишневого цвета.
      Точно такие же показания дал гражданин С., который тоже видел машину и парня за рулем. И опять-таки парень, по словам свидетеля, заставил потерпевшего снять штаны. Как показалось гражданину С., парень при этом что-то держал в руке, но из-за плохого зрения, сказал свидетель, тут может быть ошибка. Зато гражданин С, не только запомнил цвет машины, но и ее номер.
      Машина под названным номером оказалась персональной машиной самого Бабашева. Лейтенант Ширинов обнаружил ее в гараже, и на заднем сиденье валялись брюки потерпевшего.
      Пропавший предмет, таким образом, найден.
      Осталось допросить шофера Бабашева, который по непонятным причинам заставил своего начальника снять посреди улицы днем в центре города штаны.
      Доставленный в отделение шофер назвал себя Валехом Эйваз оглы Мадатовым. На просьбу рассказать, в чем дело - но только правду, - вспылил.
      - А я неправды не говорю. Никогда!
      Данные шофером показания похожи на истину.
      Валех Эйваз оглы, двадцати лет, образование незаконченное высшее, заявил, что накануне происшествия его начальник Бабашев подослал к нему домой сводню, которая предлагала его жене Сарыкейнек стать сожительницей Бабашева. За это, в случае согласия, была обещана квартира, повышение мужа по службе и даже автомашина марки "Жигули".
      Данные Валехом Эйваз оглы показания слово в слово повторила его жена Сарыкейнек.
      Допросили мы и секретаршу Бабашева Фирангиз Абишеву. Та призналась, что действительно по просьбе потерпевшего приходила домой к Эйваз оглы в его отсутствие и имела беседу с Сарыкейнек, предлагая той стать сожительницей Бабашева. Как показали соседи секретарши, Бабашев нередко бывал в ее доме с разными молодыми женщинами.
      Особо хочу доложить то обстоятельство, что личность Бабашева и его деятельность на посту начальника рыбного управления давно привлекает внимание органов. Речь идет о широком образе жизни начальника, который не соответствует получаемой им зарплате. Однако ни одна из ревизий, предпринятых до сих пор, не смогла вскрыть сколько-нибудь серьезных преступлений, которые дали бы основание привлечь Бабашева к ответственности.
      Случившееся - попытка подкупить жену шофера и склонить к сожительству самым отрицательным образом характеризует моральный облик Бабашева. Убежден, надо еще и еще раз проверить его личность...
      Что же касается поведения шофера Валеха Эйваз оглы, то с его стороны есть, несомненно, проявление хулиганских действий.
      Валеха Эйваз оглы я, однако, бы не наказывал, ограничась устным внушением и, быть может, штрафом.
      Мурадзаде
      То, что Бахманлы сам занялся этим, казалось, малозначительным происшествием, укрепило мое уважение к нему как к специалисту и человеку. Мне всегда нравились в нем неразрывность профессиональных и личных качеств, его не формальное отношение к делу.
      Наш разговор с Валехом на этот раз носил иной характер, нежели прежде.
      - Ты что это натворил? - строго спросил я, когда Валех вошел ко мне в кабинет. - Что это за мальчишеская выходка?!
      - Я мужчина, товарищ Мурадзаде, - с чувством собственного достоинства ответил Валех. - А мужчина обязан защищать честь своей жены.
      - Но разве для этого нужно публично позорить человека, который руководит государственным учреждением? - повысил я голос, понимая в то же время истинность его слов и злясь, что эта истинность в данном случае отступала на задний план перед юридической формальной стороной дела.
      - Я и хотел, чтобы люди увидели, что за человек руководит таким большим учреждением, - возразил Валех.- И потом, как иначе я мог наказать негодяя?
      - Для защиты чести и достоинства граждан существуют государственные законы и соответствующие учреждения. Откуда у тебя это - анархия, самосуд?! Ты же будущий юрист!
      - Все верно, товарищ Мурадзаде. Законы у нас есть, и законы хорошие, но... В жизни бывает - человек преступает законы, а ты с кодексом в руках никому ничего не можешь доказать. А если и докажешь, то дело спустят на тормозах.
      - Что за речи?! - раздраженно спросил я. - Если ты о случае, когда-то происшедшем с тобой, так ведь зло было наказано.
      - А если бы вы не вмешались? - Валех взглянул мне в глаза. - Ведь все складывалось не в мою пользу, хотя я был совершенно невиновен.
      - Рано или поздно правда берет свое. Не я, так другой... Или мало у нас честных, справедливых людей в органах правосудия?
      - Я этого не хочу сказать, но представьте такое... - Валех сделал паузу. Матрос рыболовного сейнера по возвращении на берег привез домой две - всего-то две рыбины. Не осетров и не кутума даже. Сазана. Заработки у матросов небольшие, дома его ждут шесть душ детей. Не спекуляции ради поймал он рыбу... И что ж? Рыбака арестовывают, судят. Сейчас он в тюрьме. А мой начальник Бабашев, который за всю свою жизнь бычка не поймал, ест сам бесплатно лучшую рыбу и черную икру, поставляет ее регулярно знакомым, друзьям, и все это ему сходит с рук. Причем не год, не два. Больше десяти лет!
      - Откуда ты это знаешь?
      - Это знают у нас все. Особенно те, кто пришел в управление, как и Бабашев, в конце пятидесятых годов, Знают и молчат.
      - А как фамилия рыбака, которого осудили?
      - Фамилии не помню. В Нефтечале слышал от рабочих... Он родом из тех мест, хороший рыбак,
      - Как ты оказался в Нефтечале?
      - Ездил за осетриной и икрой.
      - Для себя? На свадьбу?
      - Нет, товарищ Мурадзаде. - Валех с усмешкой посмотрел на меня. - Шутите. Откуда у меня деньги, чтобы гости на моей свадьбе ели кебаб из осетрины. Не для себя я ездил, для Балаами.
      - Но почему, почему, черт возьми, ты возил Балаами левую рыбу, икру?! вдруг сорвался я на крик. - Ведь сам разоблачал Меджидова, боролся с ним!
      Он не обиделся на мой крик.
      - Не сердитесь, товарищ Мурадзаде, хочу напомнить. Прежде чем Меджидова схватили, прошло пятнадцать лет. Пятнадцать лет этот самодур управлял совхозом как своей вотчиной. Многие это видели, но молчали. - Валех говорил со мной сейчас как человек, лучше знающий жизнь. Я почувствовал это с горечью, но без обиды. Сначала отъезд из республики на долгие годы, а затем кабинетная работа действительно не очень способствовали знанию местных условий. - С девяти утра до одиннадцати вечера работаете вы, товарищ Мурадзаде, в поте лица, ликвидируя наиболее опасные преступления, а также ошибки ваших предшественников, продолжал Валех. - Мы, рабочие, об этом наслышаны. Но... вы, очевидно, мало общаетесь с некоторыми людьми типа Балаами, не знаете их образа жизни...
      Я чуть было не сказал Валеху: "Знаю, дорогой мой, знаю. А что не знаю, о том догадываюсь... Но эти бала-ами растут как сорная трава, пробиваясь даже через асфальт. Вырвать их разом, конечно, хорошо бы, да трудно! Не так легко, как ты думаешь!.."
      - Допустим, я не все знаю, но что же вы?! - спросил я. - Наше государство создано рабочими и крестьянами, у нас народная власть. Так отчего этой своей властью до сих пор не воспользовались те, кто уверен в нечестности Бабашева? Хотя бы рабочие вашего управления. Или ты сам. Если видел, что представляет Балаами, почему не пришел и не сообщил об этом в соответствующие органы? Хотя бы лично мне?!
      - Терпеть не могу доносов, - не задумываясь ответил он.
      - Тогда обо всем можно было сказать открыто. В лицо... При этом ты не отступился бы от своих идейных и моральных принципов. И помог бы вывести на чистую воду мерзавца... Ведь когда наши отцы и деды совершали революцию, они не говорили: "Пусть Маме-дали ступит первым, за ним сделаю шаг и я". Не пора ли понять: мы живем в общенародном государстве, и потому зло, допущенное по отношению к отдельному человеку, ущерб, нанесенный одному ведомству, на деле означает зло для всего общества, ущерб всем нам.,. Не для того мы прогнали буржуев, чтобы позволить сейчас неким скользким лицам использовать свои должности для своих корыстных целей.
      Валех молчал, слушая меня.
      Я смотрел на его сосредоточенное лицо и думал: небось он хотел публично унизить мерзавца. А не просто унизил, смертельно перепугал... Ведь остаться без штанов для Балаами не такая уж трагедия. Такому плюнь в лицо - сотрет плевок да еще поблагодарит (если это сулит выгоду). А перепугался Балаами - и не без основания- потому, что понимал: инцидент вызовет интерес к его личности. Его могут проверить. И тогда он останется не только без штанов - без должности.
      .. .В тот же день я приказал разыскать рыбака из поселка Нефтечала и привести ко мне.
      Рыбак оказался худым желчным мужчиной,
      - Ваш сейнер ловит кильку?
      - Да.
      - Разве ты не знаешь, ловить красную и частиковую рыбу в море запрещено?
      - Знаю.
      - Тогда зачем нарушил порядок?
      - Нарушил - получил два года, - зло сказал рыбак.- Мало, добавьте еще... Разве это не в вашей власти?
      - Но зачем же рисковать? У тебя семья, дети...
      - Вы о детях моих заботитесь? - ехидно сощурился рыбак.
      - Конечно. И о них...
      - Покорнейше благодарю. Сыт вашей милостью.
      - Что ты хочешь этим сказать?
      - А то, что позвольте мне идти. Выполнять свою работу в тюрьме.
      Меня задел тон заключенного.
      - Послушай, может, я хочу войти в твое положение, помочь.
      - Вот как? - рыбак с интересом посмотрел на меня. - Но чем же сейчас поможешь? За две рыбины, которые по закону у меня следовало отобрать - тут даже штраф не предусмотрен, - меня публично судят и упекают в тюрьму. Теперь, если вы меня и освободите, в глазах детей я вор... Выходит, так. А ведь ради них старался!
      - Это не оправдывает нарушения, - сказал я, не глядя ему в лицо.
      Честно сказать, я и сам удивился приговору.
      Я ознакомился с делом матроса Дадаша Гусейн оглы. Кроме протоколов допроса в деле содержался акт об изъятии рыбы (общим весом около семи килограммов), справка о семейном положении (на иждивении шестеро детей да еще престарелые родители, всего десять душ), характеристика. Характеристика была просто превосходной - "один из лучших рабочих", "дисциплинирован, исполнителен", "имеет несколько благодарностей за победу в социалистическом соревновании между экипажами" и т. д. Ни одного выговора, ни одной провинности. Стаж работы - 26 лет... Почему же человека осудили? Может, характеристика составлена формально? Нет, я навел справки, все подтвердилось. Кроме того, выяснилось, что у заключенного в момент нарушения тяжело болел сын, а мать, инвалид первой группы, прикована к постели. Так что же произошло?
      "В то время только-только начиналась кампания по охране природы, вспомнил бывший прокурор района. - Насколько я знаю, готовилась к печати статья Бабашева о том, как в возглавляемом им управлении борются с браконьерством. Очевидно, в редакции попросили автора подкрепить статью конкретными примерами: как бы то ни было, Бабашев вдруг загорелся идеей устроить показательный суд над кем-либо из нарушителей. Помню, звонил мне, просил посодействовать в проверке. Вот тогда и попался этот матрос Гусейн оглы..."
      По удивительному совпадению, в тот самый день, когда я говорил с прокурором, подполковник Бахманлы сообщил, что в ходе следствия над группой браконьеров, которое ведется уже долгое время, стали известны факты связи главарей шайки с некоторыми работниками управления рыбного хозяйства, в том числе с самим Бабашевым!
      Таким образом, Бабашев знал о существовании браконьеров. А для общественности сфабриковал дело против случайного нарушителя правил рыбной ловли. Суд пошел у него на поводу, несмотря на явное нарушение закона.
      Что же показал этот "показательный" процесс? Силу власти Бабашева, и только...
      Один из наших профессоров в университете любил повторять: "Судейская ошибка в некотором смысле хуже самого преступления: она плодит циников и людей отчаявшихся. .."
      Зол, ох как зол я был на своих сослуживцев, которые до сих пор не вывели на чистую воду мерзавца Балаами.
      Подполковник Бахманлы сообщил еще кое-что о Бабашеве. Оказалось, этот человек в бытность директором магазина допустил растрату, но частично вернул похищенное, и дело замяли.
      Что ж, Балаами был своего рода "вариантом" Меджидова. Только без патриархального самодурства деревенского "аги". Вместо каракулевой папахишляпа, никакой грубости в манерах, - напротив, улыбочка, обходительность. Умение пользоваться внешними атрибутами своей должности - величественная секретарша в приемной, внушительный кабинет с рядами телефонных аппаратов на столе. Словесная демагогия. Лесть. Полезные знакомства. Способность самому становиться полезным - подарками, икрой, всякими мелкими услугами, которые ничего не стоят, но ценятся высоко. И вот уже повсюду идет молва: "Балаами душа-человек. Очень расторопен, понятлив... И как специалист незаменим!"
      А специалист он как раз никудышный, только и умеющий создать видимость производственного благополучия за счет дутых показателей, округления цифр и т. д.
      Единственная область, где он действительно силен, - это мздоимство, умение урвать свой куш.
      .. .Вызвав через день Бабашева к себе, я решил не раскрывать сразу всех карт.
      Я спросил Балаами:
      - Почему вы не дали письменных объяснений по поводу якобы совершенного на вас хулиганского нападения, просили не составлять протокол?
      - Не хотел поднимать шума, товарищ Мурадзаде. Как-никак я руководитель большого управления, - с достоинством ответил он. - И потом, я не злопамятен. Что было, то было, найдут этих хулиганов или не найдут, для меня не имеет значения.
      - Зачем говорите неправду?
      - Но... - Балаами сжался на своем стуле, - разве у вас есть основания сомневаться в моих словах?
      - Есть. Почему вы скрыли, что вас заставил снять брюки ваш собственный шофер?
      Балаами покраснел, оглянулся на дверь.
      - Сами понимаете, неудобно... - промямлил он. - Парень молодой, горячий, по-моему, выпил немного... Я с этим сам разберусь.
      - Опять врете. Имейте в виду, Валех нам все рассказал. Кое-что поведала и его жена Сарыкейнек. Вы знакомы с ней?
      - Ну что ж, скрывать не стану. Все мы, мужчины, можем увлечься. - Он хохотнул и добавил: - Вообще-то я на это строг. А тут такая красивая женщина. Никогда такого со мной не бывало...
      - Никогда?! Сильва тоже очень красивая женщина. И Светлана, и Алла, и Сусанна... Хватит? Или называть еще?
      - Товарищ Мурадзаде, не верьте клеветникам. Я не знаю этих женщин! - с деланным возмущением воскликнул Балаами.
      - Не знаете? .. А месяц назад с кем вы были в Кисловодске, в гостинице "Кавказ"? А с кем отдыхали вы в минувшем году на Рижском взморье? А с кем проводите время на квартире вашей секретарши, которая, между прочим, нам тоже кое-что сказала?
      Он тупо смотрел на меня.
      - Ну, что молчите?
      - Виноват... было. - Он вздохнул и быстро, с жадным интересом спросил: Но ведь это не имеет отношения к моей работе, правда? Конечно, моральный облик, то-се. Возглавляемое мной управление всегда было на хорошем счету...
      - Вы слышали о матросе по имени Дадаш Гусейн оглы? - прервал я его.
      - Дадаш Гусейн оглы?.. - Балаами на минуту задумался и с радостной улыбкой вспомнил: - Как же, как же.., По делу о браконьерстве. Этот факт я назвал в своей статье в газете "Коммунист", не видели? Мы, товарищ Мурадзаде, беспощадно боремся с нарушителями, с теми, кто посягает на бесценное народное достояние, каковым является Каспийское море с его богатейшими рыбными запасами... Мы обсудили этот возмутительный случай на своем партийном собрании и наметили серьезные меры по предотвращению повторения...
      - "Предотвращение повторения" - это, конечно, хорошо. Но вам известно, что матроса осудили незаконно?
      - Незаконно?
      - Да, он допустил нарушение правил рыболовства. Но вовсе не такое, за которое сажают в тюрьму. К тому же, быть может, слышали, у него большая семья. Болели сын, мать.
      - Но для суда разве это имеет значение - семья, сын?
      - Представьте, имеет. Суд обязан, прежде чем вынести приговор, войти во все конкретные обстоятельства дела.
      - Но ведь перед законом все равны - и холостые, и многодетные, и этот рыбак, и я, начальник управления. ..
      - Равны, вы говорите?
      - Да... А что? - Он почувствовал в моем голосе какой-то подвох.
      - А то, что мы должны вас арестовать.
      - Как?! - Балаами посмотрел на меня с нарочитым возмущением. - Дадаш украл, а я при чем?., Что за шутки, товарищ Мурадзаде?
      - Я не шучу. Если хотите, Дадаша Гусейн оглы я за вора не считаю. А вас... О-о, вы страшный вор! Матерый преступник!
      - Вы... Я... - Балаами с ужасом смотрел на меня.
      - Откуда у вас столько денег, драгоценностей?!- Я бросил на стол перед ним цветные фото.
      Груда золота, бриллиантов и алмазов, сотни колец, нити жемчуга. Большая часть золота в слитках. Открытый чемодан, набитый пачками сторублевок. Двести тысяч рублей!
      - Вы, конечно, узнаете все это?
      - Нет-нет, - промямлил Балаами.
      - Напрасно. Не вы ли прятали эти сокровища в тайниках своей дачи?!
      Еще несколько минут назад уверенный в себе, с самодовольной улыбкой на устах, Балаами на глазах постарел, увял, сник.
      ...Пожалуй, за всю свою долгую службу подполковник Бахманлы не обнаружил столько припрятанного добра, сколько его оказалось на даче Бабашева.
      Но этим дело не кончилось.
      Идя по следам преступления, Бахманлы вышел еще на одну шайку (помимо браконьерской). Балаами оказался и... одним из компаньонов цеха, выпускавшего косынки из ворованного сырья. Деньги тут загребали лопатой!
      Зачем человеку столько денег?!
      Во время одного из допросов я спросил его об этом, но Балаами пожал плечами. Этого он и сам не знал.
      Живи Балаами в капиталистическом обществе, все стало бы на свои места. Материальному преуспеянию там подчинена вся жизнь. Никаких других идеалов, целей. Деньги - это все.
      Но ведь у нас, в социалистическом мире, - иные цели, иные идеалы. Иной смысл человеческого существования вообще.
      Для чего же копить деньги? Да еще встав на преступный путь мошенничества, обмана государства...
      Я много думал над этим, пытаясь проникнуть в психологическую основу подобных преступлений. Хотя, наверное, ничего тут сложного нет. Мы имеем тут дело с примитивной хищнической страстью к накоплению, к вещам. Страстью неосознанной, звериной, которая не зависит от того, был преступник беден или богат, голоден или сыт, образован или невежествен. Когда волк нападет на отару, он душит много овец подряд, хотя в состоянии унести только одну. Вот так и Балаами - мало было ему наворованного, мало преступной связи с одной шайкой...
      Несколько раз я допрашивал и жену Балаами Симузар-ханум.
      Мне доводилось видеть ее в театре. Шикарно одетую - в длинном черном бархатном платье с открытыми руками и шеей, на которых сверкали драгоценности. Эта женщина напоминала утонченную, изнеженную аристократку прошлого века.
      Когда она вошла в мой кабинет, я поразился, насколько может измениться человек. Симузар-ханум держалась приниженно, робко, то и дело оглядывалась на дверь.
      - Не бойтесь... Ведь вы не участвовали в аферах мужа.
      - Нет, но... - Она сделала какое-то птичье движение головой.
      На ней было скромное платье из темной ткани, на руках ни одного кольца, даже обручального. Она как-то потемнела лицом, подурнела. "До чего женскую красоту портит страх", - подумал я.
      - Что вы можете сказать, Симузар-ханум, о вашем муже? - спросил я. - Какие были между вами отношения?
      Она пожала плечами.
      - Если скажу правду, не поверите.
      - Почему?
      - Никто не поверит, знаю.
      - Но, может, вы скажете. Я постараюсь понять.
      - А зачем? Оплевывать Балаами сейчас, когда он арестован, низко. Выходит, я пытаюсь огородить себя... Правда, задолго до ареста я рассказывала о наших отношениях с мужем одному человеку. Вы его хорошо знаете... Ему можно верить.
      - Кто же это? - с любопытством спросил я. Она помолчала, словно решаясь.
      - Тот самый парень, чью жену хотел купить Балаами. Шофер Валех.
      Я с удивлением глянул на женщину.
      - Но как получилось, что вы доверились Валеху? Если не секрет...
      - Если человек не выскажет кому-то своего горя, у него сердце может разорваться, разве не так?
      ... Выяснилось, что Симузар-ханум не очень вникала в то, откуда у Балаами средства для роскошной жизни.
      А ведь Балаами, в сущности, совершил еще одно преступление - против этой несчастной жалкой женщины. Он - причина ее морального падения, превращения скромной труженицы в вельможную барыню, только и .знающую, что предаваться развлечениям и разврату. За бриллианты, квартиру в центре, за черную икру Балаами, .по сути дела, купил эту женщину. Хотел купить и Сарыкейнек, но... вышла осечка.
      .. .Первое время после задержания Балаами у меня раздавались звонки с просьбами, а порой и с требованиями освободить его и... наказать строптивого шофера. После обыска на даче Балаами и ареста компаньонов подпольного цеха телефон замолк. Словно в лягушачье болото бросили камень. Потом телефон ожил снова. Теперь те же лица выступали с пламенными речами против Балаами, каялись в том, что не разобрались, ошиблись в этом человеке. Старались помочь следствию, называя все новые и новые факты, свидетельствующие о нечистоплотности бывшего начальника рыбного управления.
      Но меня не проведешь. Вот закончу с Балаами, займусь всеми этими людьми. Защитниками, а затем хулителями. ..
      Наказывая преступника, нужно, как сорное растение, вырывать его с корнем.
      Глава четырнадцатая,
      ОЧЕНЬ КОРОТКАЯ, ЧТО НЕ СЛУЧАЙНО:ЗДЕСЬ ПОВЕСТВУЕТСЯ О ТРУДНОМ ПЕРИОДЕ
      В ЖИЗНИ ВАЛЕХА, А, КАК ГОВОРЯТ, ПЛОХОЙ ДЕНЬ ЫВАЕТ КОРОТКИМ
      Валех
      Ох и злым я вышел от Мурадзаде!
      В общем-то, он прав. Самочинно наказывать людей, как я наказал Балаами, противозаконно. И мне, будущему юристу, это прекрасно известно.
      Но мог ли я не потолковать с Балаами как мужчина с мужчиной?!
      ... Нет, что бы там ни было - верно, верно я поступил!
      Но надо было работать. Где? В качестве кого?
      Обращаться снова к соседу шоферу Вели я считал неудобным, да и бесполезным. На самосвал я бы охотно пошел, но еще в прошлый раз выяснилось: работа здесь сменная, случаются командировки на несколько дней, а то и на неделю... Нет, такая работа не согласовывалась с моей учебой в университете.
      Что еще?
      Парень из параллельной группы, узнав о моих затруднениях, сказал, что по соседству со студенческим общежитием, в жилом доме нужен кочегар с зарплатой семьдесят рублей. Помимо этого можно подрабатывать грузчиком в порту.
      Я согласился.
      Товарищ глянул на мое расписание занятий и записал дни и часы, когда у меня были "окна".
      ... Котельная размещалась в подвале нового девятиэтажного дома. Рядом высилась двенадцатиэтажная коробка НИИ.
      В тот же день я принял немудреное хозяйство и познакомился со сменщиком.
      Дядя Нусрет, сменщик, был на двадцать пять лет старше меня. Жил он в пригороде и приезжал на работу на мотоцикле.
      И вот началась моя новая жизнь. Институт - дом - котельная. Котельная институт - дом.
      Все эти три объекта находились в разных концах города. И я еле поспевал где на городском транспорте, где пешком.
      Первая трудность, с которой я столкнулся в этой своей новой жизни, необходимость оставлять Сарыкейнек на ночь в доме одну.
      - Ну, запрись крепко и ложись, - говорил я Сарыкейнек, собираясь на работу. - Никто тебя здесь не тронет. ..
      Целуя жену, я видел ее лицо, и мне делалось не по себе. "Ничего, - говорил я себе, - плохой день бывает коротким". От нашего дома до котельной было километров пять. Ехать туда нужно было с пересадками, да еще приходилось ждать автобуса. Потому обычно я шел пешком.
      "Слава крепким ногам! - приговаривал я на ходу.- Я Гулливер! Шаг, другой, третий, и - вот она, котельная!"
      Когда я вот так быстро, с каким-то остервенением и упрямством шел (а приходилось идти и в дождь, и в ветер!), мне почему-то вспоминался Балаами с его жирным красным загривком. И я шел и приговаривал: "Чтоб ты сдох, чтоб ты сдох.., Мне все нипочем, нипочем, нипочем!"
      Дойдя до котельной, я сбегал по лестнице вниз, распахивал дверь и кричал:
      - Привет, дядя Нусрет, собирайся домой!
      После того как Нусрет-киши уходил, я проверял приборы и доставал учебники.
      Забыл сказать: я ведь вернулся на дневное отделение. И прямо после ночного дежурства бежал в университет.
      Кончался март, но ночи были еще холодными. И в котельной я отогревался после длительных пеших маршей.
      Я садился поближе к топке с книгой в руке и, заучивая статьи кодексов оказалось, на юрфаке много надо зубрить, - смотрел на гудящее синее пламя.
      В такие минуты мне вспоминался костер под скалой Амира. Треск сучьев, фантастическая пляска огненных языков, которая завораживала, если на нее долго смотреть. Вспоминались наши споры о давно минувших временах, когда люди, населявшие эти горы и леса, сидели вот так же вокруг пылающего костра, на котором жарилось мясо, и тянули к пламени озябшие руки. Ведь и они, предки, наверное, мечтали у костра. О чем? О многом. В том числе - о будущем, о времени, в котором мы живем сейчас...
      Что ж, по мере того как будущее становится настоящим, мы испытываем одновременно и гордость, и разочарование. На смену дровам из леса, дававшим тепло, пришел вот этот газ - пришел издалека, по трубам, и теперь ровно и мощно гудел в топке. Его резкий неприятный запах, так отличающийся от запаха свежесрубленных веток, уводил воображение не в романтический мир сказок, а в не менее романтический мир науки и техники. Мир, в котором человек проник в космос. .. Там, на стройке, я чувствовал себя сильным. А здесь... И здесь, разумеется, я мог постоять за себя, быть полезным другим. И все-таки... И все-таки в этой новой обстановке я был не так уверен в себе, в своих знаниях.
      Когда я выходил покурить (Нусрет-киши не выносил запаха табака, и из уважения к нему я не курил в котельной) и видел девятиэтажный жилой дом, а рядом еще более высокое, с широкими окнами и без единого балкона зданиеНИИ, мне становилось не по себе. В НИИ делали то, что я делать не умел, о чем совершенно ничего не знал. А в доме, что возвышался над котельной и который обслуживала котельная, жили те, для кого город был родной стихией. В основном, конечно, люди честные и порядочные, но наверняка среди них встречались и балаами, обманывающие не только друг друга, но и государство (а значит, каждого из нас, в том числе и меня, Валеха!). При этом я вспоминал банкет Балаами, разнузданное загулье с фальшивыми тостами и улыбками, с тайными объятиями на балконе и скучающими здесь же в ожидании, пока веселье закончится, шоферами. ..
      Когда потом я делился этими своими ощущениями с Сарыкейнек, она горячо возражала:
      - Не меряй всех на аршин Балаами. Твоя злость еще не остыла, ты пристрастен... Таких людей, как Балаами, не так много.
      Делать в котельной, в общем-то, было нечего. Знай посматривай время от времени на стрелки манометров. Но и спать тоже было нельзя: а вдруг давление в котле подскочит?! Чтобы прогнать сон, да и не терять времени зря, я приносил с собой помимо учебников еще и массу книг. Ох, сколько книг я проглотил за те месяцы, что проработал кочегаром! Среди них была книга Тарле о Наполеоне. Просматривая всякий раз страницы, описывающие знаменитые воинские операции, особенно битву на Аркольском мосту, я представлял себе молодого Наполеона худого, хилого юношу, который смело пошел навстречу врагу. А затем перед взором моим возникали сцены ожесточенного сражения моего предка Айдамира с войском Агамухаммед-шаха на продуваемом всеми ветрами перевале в Карабахских горах, то, как Айдамир на своем горячем жеребце влетает в ряды персов и крушит все направо и налево. Как мне порой хотелось оседлать такого коня!
      Прошло несколько дней, и у меня на новом месте появился друг, мальчик лет семи-восьми по имени Яшар.
      Стоило мне выйти покурить, как мальчик этот тут же оставлял ребят и прибегал ко мне. Иногда он спускался в котельную и с любопытством смотрел на пламя, гудящее в топке, на хитросплетение труб.
      После того как я ответил на все его вопросы, связанные с котельным хозяйством, мальчик стал расспрашивать обо мне. О стройке, где я работал ("А на каком самосвале ты работал? На "МАЗе" или "КрАЗе"?", "А подъемный кран какой высоты? .."), о горах и лесах ("Кого больше в ваших лесах - волков или медведей?", "А в лесах бывают змеи?", "А кто пасет горных баранок? ..")...
      Я рассказывал ему всякие занятные истории, половину которых придумывал сам. Рассказал и про старика Гадирхана, про то, как тот подружился с медведем. Эта история мальчику понравилась больше всего, и он не раз просил повторить ее.
      Вскоре единственным местом, где я мог заниматься, стала котельная. И я сидел там, все время склонившись над учебниками и почти не делая перекуров.
      Дело р том, что в обычные мои маршруты: институт - дом - котельная, котельная - институт - дом - добавились новые объекты. Вокзал и морской порт.
      Дома я, разумеется, не говорил, что подрабатываю на разгрузке вагонов. Но я испытывал постоянную усталость.
      Где-то на середине разговора я вдруг отключался и приходил в себя оттого, что Сарыкейнек толкала меня в плечо:
      - Встань, Валех. Разденься и ложись... Я постелила,
      Сарыкейнек
      Что происходит с Валехом? Он стал ужасно утомляться. У меня сердце болит, когда я вижу его, осунувшегося" с покрасневшими от бессонницы глазами.
      Ведь знала, что работу в котельной и занятия в университете трудно совмещать.
      Я всячески ухаживаю за ним. Стараюсь предупредить все его желания, лучшие кусочки подкладываю в тарелку. Когда тетушка Джейран приносит нам после своих поездок немного фруктов, я обязательно сую ему в карман несколько яблок и груш.
      Он бодрится, старается не показывать своей усталости. Моя забота ему приятна, я вижу,
      И все же...
      Скорее б закончить институт!
      У меня столько хлопот по дому, а у Валеха - с работой, что на студенческую жизнь у нас не остается времени. Сначала ребята и девчата приглашали меня на вечеринки, в туристские походы, но вскоре оставили меня в покое, видя мою вечную озабоченность и занятость. К тому же я была замужем, в отличие от многих сокурсников, и это невольно как-то отделяло меня от их интересов.
      Но как бы нам трудно ни жилось, как бы мы оба ни уставали, - все ничего, если бы не наш злосчастный двор,
      .. .В тот день Валех по дороге из котельной в университет забежал перекусить. Только он взял ложку, как со двора донеслись крики:
      - Ах ты, развалина старая! Совсем ослепла, да? Тьфу на тебя!
      Конечно, это был голос Забиты.
      Тут же послышались шлепки и знакомый звук, похожий на придушенное куриное клокотанье.
      Валех бросил ложку, распахнул окно.
      Забита, схватив одной рукой жидкие белые космы матери, другой била ее по голове, по спине. И после каждого удара старуха издавала этот свой странный и страшный звук. Она даже не пробовала защищаться, только согнулась на ступеньках полуподвала, так что наружу торчала одна голова... На худом, с отвисшей кожей лице ее не было никакого выражения - боли, досады, стыда. Глаза смотрели в пустоту. Только губы время от времени размыкались, чтобы выпустить этот странный звук - не то вопль, не то стон.
      - Послушай, соседка, что ты делаешь?! - крикнул Валех в окно. - Ведь она так стара и беспомощна...
      Забита словно обрадовалась. Оставив старуху, она подбежала к нам и завопила:
      - Какое твое дело, мне указывать?! Свою жену учи, чушка несчастный!.. Приехали черт знает откуда на нашу голову... Убирайтесь обратно в горы, к своим баранам! . . Во все нос суешь, чушка несчастный!
      Валех рванулся к двери, я еле успела его схватить. Обняла за плечи, с трудом усадила на диван.
      - Оставь ее. Не связывайся с глупой бабой, - шептала я, целуя его.
      А во дворе еще долго раздавались истошные вопли Забиты, бранящей нас с Валехом.
      Через некоторое время к нам зашла Месма-баджи.
      - Не вмешивайтесь в дела этой Забиты, - посоветовала она. - Эта скандалистка своим криком способна собрать всю округу. Так ославит да столько на вас наговорит, что. .. Однажды Вели тоже попытался защитить старуху, эта хамка такое стала вытворять, что мы просто растерялись... С тех пор молчим.
      - Но как можно молчать? - Валех все не мог успокоиться. - Надо хотя бы сообщить в милицию.
      - И это делали, - нахмурилась Месма-баджи. - Но старуха боится дочери, да и, наверное, привыкла быть битой... Жившая здесь до вас Шура однажды пошла в милицию, но, когда оттуда пришли, старуха все стала отрицать: мол, никто меня не бьет, дочь меня любит... Она так и сказала - любит.
      - Ничего себе любовь!
      - Шура работникам милиции одно, старуха - другое. А Забита кричит, возмущается: дескать, соседи наговаривают на нее. Мол муж Шуры - вы представляете, какая клеветница! - приставал к ней, к Забите! И потому Шура из ревности. ..
      - К Забите приставал?! - Я не смогла удержать смеха.
      - Да. Потом побежала за бумагой, чтобы писать заявление в суд за клевету. Такой тарарам подняла, что капитан милиции не знал, что и делать. После этого бедная Шура седьмой дорогой ее обходила. Так что, - Месма-баджи покачала головой, - держитесь подальше от этой семейки, да и вообще от здешних обитателей. Я коренная бакинка, и, поверьте мне, во всем городе нет уголка, где бы собралось столько отсталых, темных людей!
      Как несправедливо устроен мир, подумала я. Будь у кого-то из нас - у меня или Валеха - мать, мы бы носили ее на руках, надышаться б на нее не могли. А тут у человека есть мать, родная, и... Впрочем, какой она человек!
      Когда Забита высовывалась из своего полуподвала и смотрела на нас трахомными красными глазами, она напоминала тех больших наглых крыс, которые обитали когда-то в норах нашей комнаты.
      Как-то я возвращалась из института. И первое, что заметила, открыв ворота, - груду досок, наваленных на крышу нашего дома. Длинные эти доски нависали над дверью, и для того чтобы войти к нам, надо было согнуться в три погибели.
      - Что такое? - спросила я Санубар.
      - Папа доски привез. Крытую веранду хочет делать,- ответила Санубар и покраснела.
      Пришел Валех и тут же хотел покидать злополучные доски вниз, на улицу. Но я попросила этого не делать, подождать хозяина.
      Наконец пришел старик.
      - Дядя Агабашир,- подошел к нему Валех, - тут рабочие свалили доски как попало. Видите?
      - Ну? - хмыкнул старый бандит.
      - Мы не можем пройти к себе.
      - Почему?
      - Как почему? - Валех стал злиться. - Нагибаться надо. Я бы ничего, но Сарыкейнек...
      - Не принцесса,- осклабился Агабашир,- нагнется.
      - Вползать в свой дом на четвереньках я не буду, - твердо сказал Валех.
      - Никто тебя не звал сюда... - Старик стал подниматься по лестнице. Уходи, откуда пришел.
      - Стойте, у меня есть предложение, - повысил голос Валех.
      Старик остановился.
      - У вас тут много родных-знакомых. Давайте перенесем доски к ним. По мере надобности будете приносить. Я сам помогу.
      - Глупое твое предложение. - Старик сморщился. - Свое имущество я не буду у чужих дверей держать.
      - Что же делать?
      - А ничего. Доски будут лежать там, где лежат сейчас.
      - Нет, не будут.
      - Будут. Ха-ха-ха, - старик вдруг расхохотался.- Мало каши ели, чтобы сладить с Агабаширом, щенок.
      Валех молча подпрыгнул, уцепился за край крыши. Влез наверх и стал скидывать тяжеленные доски на улицу. Делал он это легко и быстро.
      Но если я смотрела на Валеха с восторгом, то старый Агабашир от злости онемел.
      - Эй, что ты делаешь? - наконец заорал он. - Остановись, бешеный!
      Не отвечая, Валех продолжал сбрасывать доски вниз.
      Агабашир прогрохотал своими сапогами по лестнице, выбежал на улицу.
      - Эй, Гюльбала! Агамехти! - завопил он. - Где вы там?!
      На крик старика выглянули соседи.
      Из тесного тупика с непокрытой головой - я его не сразу даже узнала, потому что привыкла видеть в огромной кепке - выскочил и Гюльбала.
      - Что случилось, дядя?
      - Не видишь, мои доски скидывают на улицу,- плаксиво протянул старик. Агабашир дожил до того, что любой сопляк может его обидеть, а родня молчит.
      - Зачем молчит? - набычился Гюльбала. - Сейчас я сделаю из него люля-кебаб. ..
      Низкорослый Гюльбала подпрыгнул, но до крыши не достал. Схватился за нависший край доски и не смог подтянуться.
      Агабашир приволок откуда-то лестницу.
      - А ну, ты! - Гюльбала взобрался наконец наверх. - Как сбросил доски, быстренько подними и положи обратно.
      Валех, не обращая на него внимания, продолжал свою работу.
      - Кому говорю, э-э?! - Гюльбала грозно упер руки в бока.
      Не получив ответа, он схватил Валеха за ворот рубашки, чтобы ударить головой (излюбленный прием местных бандитов!), но Валех увернулся.
      Уж не помню, как я вскарабкалась наверх и встала рядом с мужем.
      - Ты отойди, - мягко отстранил меня Валех. - Я сам. - Он повернулся к нападавшему: - Послушай, парень, иди отсюда подобру-поздорову! А то скину тебя сейчас вниз следом за досками.
      В это время на улице показался Агамехти. Потом еще один его дружок. Гюльбала осмелел. Он опять схватил Валеха за воротник, чтобы ударить головой. Воротник треснул.
      Борцовским приемом Валех схватил парня за руку и скрутил так, что тот, ойкнув, повернулся спиной. Валех подвел его к лестнице.
      - Считаю до трех, - сказал он спокойно. - Если сам не слезешь, сброшу вниз. Ну... Раз... два...
      Гюльбала съежился, быстро глянул во двор.
      Рядом с Месмой-баджи стояла Санубар.
      Коротко всхлипнув, Гюльбала торопливо слез и побежал.
      - Эй, держи! Держи его! - крикнул кто-то. Гюльбала припустил сильней. На ходу повернулся, показал кулак:
      - Ну погоди! Я тебе покажу!
      Агамехти и другие грозно молчали, чего-то выжидая. Очередная доска с грохотом упала недалеко от них. Парни отступили.
      - Валех, милый, слезай. Пойдем в дом, - сказала я Валеху на ухо. - Не нравятся мне эти парни...
      - Черт с ними, - ответил Валех. В это время на улице показался участковый. Он быстро подошел к толпе. Ему показали на Валеха.
      - Эй, гражданин, потрудитесь спуститься вниз.
      Сбросив последнюю доску, Валех спрыгнул на улицу и объяснил все, как было. Участковый оценивающе посмотрел на нашу дверь, на длинные доски, грудой лежащие на земле, затем, кивком головы пригласив следовать за собой Агабашира, поднялся к нему на второй этаж. Они долго о чем-то толковали, после чего вместе отправились в отделение милиции.
      Вечером пришла машина, доски погрузили и куда-то увезли. Так кончился этот неприятный для нас спектакль. Санубар рассказывала потом, что доски эти конфисковали. Оказалось, они были приобретены незаконным образом у какого-то прораба.
      - Пусть Валех будет осторожен, - предупредила она. - Кажется, отец замышляет недоброе...
      Мы и сами это видели.
      Неймат облюбовал помимо нашей двери еще и окно. Валеху уже дважды пришлось вставлять стекла.
      Забита стала еще язвительнее и изобретательнее на мелкие пакости. Вредная женщина стала на полную мощность включать приемник. Он только хрипел и трещал, я ни разу не слышала, чтобы из него донеслась музыка или нормальная человеческая речь.
      Жить сделалось невмоготу.
      - Послушай, - предложила я однажды Валеху, - давай поговорим с ее мужем.
      Самого Агаси мы видели всего раза два. Уходил он ни свет ни заря, приходил поздно.
      Санубар рассказала, что у Агаси есть приятельница, с которой он открыто живет. Все об этом знали, в том числе и Забита. Знала, но шума не поднимала, боясь, что Агаси разведется с ней и женится на той женщине.
      Вообще-то при муже Забита робела. Как негодная собака при виде строгого хозяина поджимает хвост и припадает к земле, так и эта крикливая, скверная женщина терялась при Агаси.
      Решив поговорить с Агаси, мы дождались его возвращения, - к счастью, в тот день он пришел домой не очень поздно.
      - Просим, сосед, скажи жене, чтобы не шумела зря, - подошел к нему Валех, - и не позволяла Неймату вбивать в нашу дверь гвозди.
      Агаси зажег спичку, чтобы прикурить, и мы увидели его затуманенные вином красные глаза.
      - Разведусь с этой сукиной дочерью, - хрипло сказал он.- Честно говорю, разведусь.
      - Зачем разводиться? - вмешалась Сарыкейнек.- У вас дети... Просто велите ей не хулиганить. Агаси пристально посмотрел на меня.
      - Твоя жена? - спросил Валеха и, когда тот кивнул, зарычал с неожиданной злостью: - Нет, разведусь! Клянусь, разведусь! Будьте спокойны! - Сказав это, Агаси прошел к себе.
      На следующий день, однако, ничего не изменилось. Неймат, продрав глаза, снова взялся за свое, Забита за свое.
      По сути дела, мы могли вздохнуть свободно только после одиннадцати, когда соседи ложились спать.
      (Валех, впрочем, в это время как раз уходил в ночную смену.)
      .. .Наконец-то мы зажили семейной жизнью, о которой столько мечтали. Мы ощутили ее вкус и прелесть, и были бы совершенно счастливы (несмотря на то что нам многого еще недоставало!), если бы не Забита, Неймат, Ага-башир.
      - Судя по всему, Адам и Ева жалеют о том, что вкусили яблоко и покинули рай. Рай наших гор, - шутил иногда Валех.
      - Нет, нет, - возражала я. - Не говори так, Валех... Я боюсь!
      А он хохотал.
      - Ах ты, моя суеверная! - И целовал меня, успокаивая. - Конечно, все будет хорошо. Откуда было Адаму и Еве знать про существование огромных нахальных крыс - Забиты, Агабашира, Балаами.
      - Пропади они пропадом! - восклицала я. - Мир состоит не только из них. Есть на свете и Джамал-муал-лим, и тетушка Джейран, и Мурадзаде, и Сарвар...
      - И мы с тобой, - добавлял он, - Но знай. Точно так же, как мы избавились от крыс, побросав в норы битое стекло и зацементировав их, точно так же следует бороться со всякими мерзавцами. Иначе они, как сорная трава, прорастут повсюду.
      И далее он развивал свою излюбленную мысль: в основе большинства дурных поступков на земле лежит... элементарная глупость. И действительно, если глянуть на поведение всех встреченных нами дурных людей - от Меджидова и его сынка до Забиты, - то в нем не видно ничего, кроме глупости и своекорыстия. Впрочем, своекорыстие - та же глупость, ибо умные люди давно сказали: нет на свете большего богатства, чем свобода. А когда человек, как муравей, тащит все в дом и живет ради денег и вещей, тогда он становится жалким рабом своего богатства.
      Стремиться к наживе не просто дурно, а неумно, глупо!
      Глупо и отравлять жизнь другим, как Забита.
      А разве есть хоть какой-то здравый смысл в обручении парня с девушкой, которая не только не любит его - презирает?!
      ... Судьба бедняжки Санубар, при всех многочисленных неприятностях нашей жизни на Девятой Параллельной, причиняла мне больше всего душевной боли.
      Время от времени я видела, как Гюльбала останавливал девушку на улице и грубо совал ей что-то в руки. Очевидно, подарок. На большее в общении с прекрасным полом этот, с позволения сказать, кавалер не был способен.
      Девушка отталкивала его и убегала. А потом, я слышала, плакала навзрыд.
      - Да скажи ты своим родителям, что он тебе не мил, - не раз советовала я ей. - Хочешь, я сама скажу?
      - Нет, нет! - пугалась Санубар. - Ничего делать не надо! Накануне свадьбы я брошусь в море, и все.
      - Послушай, что за глупости? - сердилась я каждый раз. - Не делай из Гюльбалы Кероглы!
      Но как я ни старалась, страх не оставлял девушку.
      Время от времени она приходила ко мне, хотя ей это и не разрешалось, и со слезами на глазах рассказывала, что в их доме все чаще поговаривают о свадьбе.
      Санубар была девушка тонкая, чуткая и с каждым днем буквально таяла на глазах.
      Все реже и реже она стала выходить из дому, боясь встретить Гюльбалу. Даже в библиотеку перестала ходить. Книги ей приносила я.
      - Послушай, ты взрослая девушка, умная, красивая,- продолжала я убеждать ее, - окончила школу. Ну почему ты должна связать свою судьбу с невежественным парнем?!
      Но убедить в чем-то Санубар было невозможно. Она плакала и упорно твердила свое: утоплюсь.
      После случая с досками, когда Валех прогнал Гюльбалу с крыши, я воспрянула духом.
      - Ну, теперь видишь, никакой он не герой?! - доказывала я девушке. - Бежал от Валеха так, что пятки сверкали! - И смеялась.
      Санубар улыбалась, но дальше этого дело не шло.
      Я видела, с какой тоской Санубар смотрела нам вслед, когда мы по воскресеньям - единственный свободный от работы день у Валеха! - отправлялись на бульвар или в кино. Я не раз предлагала составить нам компанию. Но девушка каждый раз отказывалась.
      - Нет, - говорила она. - Гюльбала с хулиганами затеют драку.
      - Но ведь с нами Валех.
      - Я и за него боюсь, - опускала она голову. - Ах, вот бы встретить такого парня, как твой Валех, и полюбить его... И увез бы он меня далеко-далеко...
      Она мечтательно поднимала глаза к небу, - видимо, сама мысль о таком счастье казалась ей чем-то сказочным, недосягаемым.
      Но родилась она, Санубар, нежный цветок сирени (такой смысл имело ее имя!) под счастливой звездой.
      Глава пятнадцатая
      ПОВЕСТВУЕТ ОБ ИСТОРИИ НЕЖНОГО ЦВЕТКА ПО ИМЕНИ СИРЕНЬ И МНОГОМ ДРУГОМ, СВЯЗАННОМ С ЭТОЙ ИСТОРИЕЙ
      Валех
      Наступил новруз-байрам. В канун праздника, вечером, в каждом доме должен быть плов. Таков освященный веками обычай.
      Об этом обычае мы ничего не знали в детском доме.
      На праздничный плов впервые нас пригласила тетушка Гюллюбеим.
      Когда мы сели за стол, тетушка Гюллюбеим предупредила: говорить следует только о вещах приятных.
      - Тоже обычай? - спросила Сарыкейнек. - А с чем он связан?
      Тетушка Гюллюбеим объяснила, что в канун новруз-байрама принято под дверями подслушивать, о чем говорят в доме.
      - Зачем? - удивилась Сарыкейнек.
      - Своего рода гаданье. Если кто услышит слова приятные, радостные, значит, Новый год сулит ему удачу. Ведь новруз-байрам - Новый год.
      - Удачу кому? Тому, кто говорил или кто подслушивал? - допытывалась Сарыкейнек.
      - Кто подслушивал... И кто говорил - тоже. Всем.
      Весь вечер в маленьком уютном домике тетушки Гюллюбеим раздавался смех. Мы вовсю веселили старушку разными смешными историями. Смеялись сами и были совершенно счастливы.
      Думаю, в тот вечер довольны были и те, кто подслушивал у наших дверей.
      Не знаю, какой смысл вкладывали в новруз-байрам наши верующие предки, но мы с Сарыкейнек и все наши друзья - Сарвар, Зейнал, Эльдар - очень любили этот волшебный дивный праздник весны.
      ... Уже за несколько дней до новруз-байрама Сарыкейнек занялась уборкой. .. Белила и без того опрятные после недавнего ремонта стены, мыла окна. Ведь это был первый праздник весны в нашей совместной жизни!
      Получив зарплату, я поспешил домой. Надо было еще успеть на базар.
      Войдя в наш двор, я увидел... Что бы вы думали? Конечно, грузовик Зейнала. Тот самый, на котором ребята приезжали на свадьбу.
      Я вбежал в дом и попал в объятия друзей.
      - Родные вы мои, - сказал я расчувствованно. - Знаете, о чем я только что думал? Где сейчас наши ребята, что поделывают они?! Сарыш! Сбегай-ка на базар, - я протянул жене деньги. - Собирался сам, но видишь какие у нас гости. Купи все для плова. И цветы не забудь... Проведем праздничный вечер вместе.
      - А у нас уже все готово, - Сарыкейнек кивнула в сторону кухни.
      Я заглянул в закуток, как мы прозвали нашу тесную кухоньку.
      - Что за дары? - воскликнул я. - Зачем столько?!
      - Вот эти яйца, рис, жареную пшеницу послала вам тетушка Гюллюбеим, - стал объяснять Зейнал. - Просила передать, что, как только возьмет отпуск, приедет повидаться... Лаваш и сыр послала тетушка Назлы. Этого ягненка купили мы с Сарваром... Зелень, цветы... Все скромно, ничего лишнего!
      Не забыли ребята и цветы.
      - Большое спасибо всем! - церемонно поклонился я.
      - Послушай, что с тобой! Это еще что за благодарности!- Сарвар повернулся к товарищам: - Посмотрите-ка на Валеха, каким стал! Не узнать!
      - Свою благодарность положи себе в карман, - нахмурился Зейнал. - Мы что... чужие?
      Но Сарыкейнек сменила тему разговора.
      - Валех, поздравь Сарвара с новым назначением.
      - Правда? - повернулся я к нему.
      - Сарвар теперь прораб. Вот какую карьеру сделал!- заявил Эльдар.
      - А поначалу хитрил, отказывался, - добавил Зейнал.- Дескать, мне еще учиться надо, пока без диплома. . . Добился того, что стали его упрашивать.. .
      Ребята долго шутили по поводу "хитрого карьериста" Сарвара.
      - Давай выпьем по такому поводу, - предложил я, но вмешалась Сарыкейнек:
      - На новруз-байрам, ты знаешь, не пьют спиртного... Завтра отметим.
      - Сарыш права, - поддержал Эльдар.
      - Хотя вино это вчерашний виноград, лучше не нарушать обычая, - заявил Сарвар.
      - Аминь! - видя такое единодушие, согласился и я.
      - Ну, как вам тут живется? - спросил Сарвар.
      - После того как небезызвестные вам Адам и Ева покинули райские кущи, понятно, не все пошло гладко,- ответил я. - Но мы с Сарыкейнек что те кошки, которые, откуда бы ни падали, приземляются на лапы... Семьдесят рублей моей зарплаты, тридцать пять - стипендия жены. Трать - не хочу! ..
      - Н-да... - Ребята помрачнели.
      - Но все хорошо, вы не думайте!-воскликнул я, жалея о сказанном. - Вполне хватает одеться-обуться. И не голодаем... Студенческая жизнь, словом.
      - А когда с едой негусто, питаемся мечтами о будущем,- добавила Сарыкейнек.
      - Н-да... - повторил Сарвар. - Так не годится.- И повернулся к своим: Студентам надо помочь. Как вы считаете, ребята?
      - Заметано! - ответили те.
      - А что раньше-то молчали? - спросил меня Зейнал.
      - Раньше получше было. Я работал шофером.
      - И почему оставил это место?
      - Потому что снял с начальника, которого возил, штаны.
      - В каком смысле?
      - В прямом. Оставил среди бела дня на улице в одних трусах.
      - А зачем?
      Сарыкейнек ушла на кухню готовить праздничный ужин, и я рассказал ребятам про Балаами. Когда я дошел до того места, как Балаами бежал Следом за машиной в трусах, Зейнал с Эльдаром схватились за животы, а Сарвар, улыбнувшись, заметил:
      - Ну и анархист же ты! Так обойтись с должностным лицом! Молодец!
      - Сегодня праздничный вечер, - сказал я. - Сарыш, зажги везде свет.
      Сарыкейнек включила все лампы нашей дешевой люстры, потом зажгла и торшер, и настольную лампу.
      Никогда еще в нашем доме не было так светло!
      Потом мы впервые в своем доме накрыли праздничный стол. Жена застелила его белоснежной скатертью, поставила в центре вазу с цветами. Расставила на столе закуски - сыр, зелень, свежий лаваш.
      Наконец торжественно внесли блюдо с пловом.
      Ох, что это был за плов! Пальчики оближешь! Не плов - мечта....
      Затем мы пили чай. С вишневым вареньем и конфетами.
      - Какая хозяйственная, а! - прихлебывая с блюдца, говорил о Сарыкейнек Зейнал. - Везет же людям... Ну и жену отхватил этот анархист!
      - Дай бог и тебе такую же, - сказал я.
      - Иншаллах!
      До глубокой ночи мы сидели. Говорили обо всем. На стройке дела шли хорошо, да и все новости были самыми добрыми.
      Если бы в тот вечер, накануне новруз-байрама, Забита подслушивала у нас под дверями, жизнь ее, возможно, пошла бы по-иному, она перестала бы ругать нас с Сарыкейнек.
      Праздник новруз-байрам выпал на воскресный день, и грех было не пройтись по городу, не погулять по бульвару...
      Сарыкейнек, однако, отказалась идти с нами.
      - Я останусь, - сказала она. - Приготовлю обед... Пообедаем дома.
      - Отличная мысль! - воскликнул Сарвар, да с таким энтузиазмом, что я внимательно посмотрел на него.
      И понял, в чем дело.
      Сарвар не отводил глаз от окна. А во дворе Санубар разговаривала с дочерью шофера Вели. Разговаривала, а сама тоже посматривала на наши окна, на Сарвара.
      Когда мы вышли на улицу, Санубар снова как завороженная уставилась на Сарвара.
      Сарвар замедлил шаг.
      - Ей-богу, эти городские девушки будто парней совсем не видели, - хмыкнул Зейнал.
      Во время прогулки Сарвар держался как-то безучастно и то ртдело поглядывал на часы.
      Его настроение передалось нам, и мы поспешили домой. Только вошли во двор, как увидели Санубар.
      Она была возле лестницы, там, где мы ее оставили.
      - Вот и прекрасно, что так быстро вернулись, - сказала Сарыкейнек. Санубар, - представила жена девушку. - Пока вы гуляли, мы с ней приготовили долму и голубцы с гранатом,
      Санубар протянула руку Сарвару и опустила голову, чтобы скрыть появившиеся на глазах слезы, - никогда не видел, чтобы так смущались.
      До чего же скромная, чистая душа!..
      Сарвар что-то говорил ей вполголоса, а та, преодолев смущение, слушала его с улыбкой и несмело отвечала на его вопросы, перебирая пальцами поясок.
      Они ничего не замечали вокруг себя. Уйди мы сейчас, так бы и стояли посреди двора под пристальным взглядом Забиты.
      - Прошу в дом, дорогие гости! - как можно громче произнесла моя хозяюшка. - А то долма стынет.,. Санубар, просим в гости. Чего стесняться, иди!
      Но девушка, как бы очнувшись, отпрянула от Capвара.
      - Нет, нет, спасибо! Я сыта... Мне домой надо... - пролепетала она и торопливо взбежала наверх, к себе, Мы сели за стол.
      - Почему она такая пугливая? - спросил Сарвар, тыча вилкой в голубцы. Боится чего?
      - Молвы боится... - ответила Сарыкейнек.
      - Бедная сирень выросла в таком дворе... - заметил я, обыграв имя девушки и название цветка. - Еще немного - захиреет совсем.
      - Ее надо бы пересадить на другую почву, - подхватила Сарыкейнек. - Да где тот садовник?!
      - Не садовник - герой, - уточнил я. - Спасти девушку от зловонного мирка может только удалец вроде Сарвара.
      - Я готов, - откликнулся тут же Сарвар. - Готов, если даже для этого надо сразиться с семиглавым драконом.
      Обед шел своим чередом, а разговор вертелся вокруг Санубар.
      - Шутки шутками, а знаешь, Сарвар, ты очень понравился ей, - заметила Сарыкейнек.
      Зейнал расхохотался, - дескать, тоже мне новость, весь день на эту тему говорим.
      Но для Сарвара будто Америку открыли.
      - Правда? - обрадовался он. - Она тебе сама это сказала?
      - Сама. И про тебя все выспрашивала: кто да что...
      Сарвар сидел притихший, серьезный, печальный - таким я его еще никогда не видел. Будто решался на что-то чрезвычайно важное.
      Вдруг он встал из-за стола, отозвал Сарыкейнек в сторону и что-то тихо спросил у нее. Она усиленно закивала головой - да, да, да!
      Конец обеда прошел в молчании.
      Сарыкейнек налила чай.
      Стемнело. Мы сидели, не включая света. Сарвар словно бы очнулся от своих мыслей.
      - Давно мы не пели, братцы. - И затянул нашу любимую:
      Я в гости в дом к тебе пришел,
      Глянь, лань моя, глянь на меня!
      Цветок мой, глянь, глянь на меня!
      Мы сядем за накрытый стол.
      Добрее стань, глянь на меня,
      Цветок мой, лань, глянь на меня!
      Я опьянен, я пьян, я пьян,
      Тому виною тонкий стан,
      Я опьянен, я пьян, я пьян.
      В своем саду заснула ты.
      Проснись и встань, глянь на меня.
      Цветок мой, глянь, глянь на меня!
      Вплела ты в локоны цветы.
      Глянь, лань моя, глянь на меня!
      Марал мой, встань, глянь на меня!
      Я опьянен, я пьян, я пьян...
      Мы пели с огоньком, с настроением.
      Тут Эльдар тихонечко подтолкнул меня и показал глазами на окно.
      Ярко освещенная лампой, на веранде стояла Санубар и слушала нас.
      ...После отъезда ребят Санубар очень изменилась.
      Куда делись ее приветливость, ее неизменная тихая улыбка...
      Девушка бродила по двору сама не своя. Встречаясь со мной, смотрела на меня невидящим взглядом. Словно вместо меня хотела увидеть кого-то другого.
      Сарыкейнек
      На следующее утро после отъезда Сарвара Санубар прибежала ко мне. Веки припухли, глаза красные, - видно, не спала ночь.
      - Я слышала, - говорит, - как отъехала их машина. Это было на рассвете, часов в пять...
      А сама смотрит на меня, словно ждет чего.
      - Ты Сарвару очень понравилась, - сказала я.
      - Правда? - вспыхнула она. И глаза ее озарились такой радостью, будто ей подарили целый мир, Но ее радость длилась недолго.
      - Кто знает, - девушка опустила глаза, - когда теперь он приедет. ..
      - Хочешь его опять увидеть?
      - Если бы все исполнялось, о чем я думаю...- вздохнула она.
      - Он обязательно приедет, - успокоила я ее. - Дай бог, чтобы все у вас наладилось... - И добавила: - Ты даже не представляешь, какой Сарвар хороший.
      Я навела мосты. Но открыть друг другу сердца они должны были сами.
      Когда вчера за обедом Сарвар отозвал меня в сторону и тихо, чтобы ребята не слышали, спросил, можно ли ему написать Санубар письмо, я горячо поддержала его. Еще бы! Конечно, можно.
      Нужно!
      И вот наконец это письмо пришло.
      Наверное, никогда я с таким нетерпением не ожидала почтальона. Ведь судьба Санубар стала частью моей судьбы. Нашей общей судьбы - и Валеха, и моих друзей.
      Письмо для Санубар в отдельном конверте Сарвар вложил в письмо, адресованное нам.
      Не раскрывая конверта, я вручила его девушке.
      Санубар при виде письма побледнела. Изумленно посмотрела сначала на конверт, потом на меня, не веря своим глазам. Потом выхватила письмо и стремглав убежала.
      Есть ли на свете что дороже, желаннее письма от любимого!
      Как хотелось мне, ох как хотелось, чтобы Санубар стала счастливой!
      И похоже, это начинало сбываться.
      - Он написал, что любит меня! - прибежала она ко мне. - Представляешь, любит!
      Санубар протянула мне несколько тетрадных страничек, написанных торопливым почерком.
      Было искушение прочесть, но я сдержалась. Мне всегда казалось - если кто-то посторонний прочтет любовное письмо, то после этого что-то потеряется, уменьшится от самой любви.
      Любовь не терпит чужих глаз, даже глаз доброжелательных.
      - Поздравляю! - Я от всего сердца расцеловала Санубар.
      - Спасибо... Но что из этого? - Девушка вдруг снова сникла.
      - Как что? Разве ты не любишь его?
      - Люблю! Очень люблю! - воскликнула она со слезами на глазах. - Но кто будет считаться с моей любовью?
      - А ты заставь считаться! - сжала я кулак. - Заставь!
      - Как?
      - Потом решим. А пока... Скажи, ты хочешь написать ответное письмо Сарвару?
      - Конечно, хочу. Только. .. Не попадет ли оно в чужие руки? - Страх на минуту снова сковал ее.
      - Не попадет, не бойся. Мы надежные люди, - улыбнулась я. - Напиши все, что хочешь. Я пошлю... Только, прежде чем писать, крепко подумай. Ладно?
      - Я уже обо всем подумала, - ответила она. - Прямо сейчас написать, да?
      Ее голос опять звучал радостно, казалось, все страхи рассеялись.
      .. .Так началась их переписка.
      Регулярно, раз, а то и два раза в неделю приходили письма от Сарвара. Девушка тут же отвечала.
      Она просто расцвела за это время, как сирень поутру, когда на нее падет утренняя роса.
      А по городу и вправду шла весна. На улицах пышно цвела сирень.
      Первое, что я слышала, возвращаясь из института, - голос Санубар.
      Тонким чистым голосом она .напевала ту самую песенку, что пели ребята у нас:
      Я опьянен, я пьян, я пьян. Тому виною тонкий стан...
      Санубар часто прибегала ко мне. Помогая чистить картошку или мыть посуду, делилась тем, что видела во сне, что вычитала из книжек, о чем ей думалось-мечталось.
      Время от времени она справлялась:
      - Ради Валеха скажи, там, в горах, у Сарвара на самом деле нет никого? Ни невесты, ни девушки, которая бы ему нравилась?
      - Я же говорила тебе - никого!
      - Бога ради, не сердись, - прижимала она руки к груди. - Просто никак не могу поверить, что у такого замечательного парня до сих пор никого нет.
      - Ты же знаешь, Сарвар парень серьезный, - Отвечала я, - просто так он не увлечется. И потом... Раз он пишет такие письма, значит, любит тебя, хочет жениться.
      Признаться, она мне больше мешала, чем помогала по хозяйству. Но когда ее не было, словно чего-то не хватало.
      Я очень была рада за нее.
      Мы с Валехом часто говорили о Санубар. О том, что наконец девушка может избавиться от этого окружения, которое ей совершенно чуждо. О том, что Сарвар станет хорошим семьянином.
      Посреди таких разговоров, однако, Валех засыпал. Иногда - не дождавшись чая. Нет, я просто не помню, чтобы он когда-нибудь так уставал.
      Он не уставал так даже на стройке, хотя весь день проводил за рулем, делая рейсы по опасным горным дорогам. После работы он был всегда весел и бодр. Мы бежали к реке, в лес, под скалу Амира... Потом он провожал меня к тетушке Гюллюбеим, делая ежедневно несколько километров по плохой дороге туда и обратно..,
      А теперь стоит ему ступить на порог, как я вижу - глаза у него сами закрываются.
      Правда, он пытается скрыть усталость. Через силу говорит что-то, улыбается мне. Я слушаю его, а у самой душа болит.
      Я всегда думала, что так утомляет Валеха проклятая котельная. Но однажды Идаят, парень из нашей группы, сказал мне с улыбкой:
      - Сарыкейнек, а я с твоим мужем, оказывается, знаком. Ведь это Валех? Он приходил за тобой в институт вчера?
      - Он... А ты что, тоже работаешь в котельной?
      - В какой еще котельной? Я в морском порту подрабатываю грузчиком. И Валех работает с нами.
      - В порту? - упавшим голосом переспросила я.
      - Ага... И скажу тебе - крепкий парень. Мы, бывало, вдвоем тужимся, поднимаем ящик, а Валех, глядишь, тащит сразу два. . . Что с тобой?
      - Ничего... Голова закружилась, сейчас пройдет.
      Силы разом покинули меня.
      Хорошо еще, что Идаята позвали и он отошел, не заметив моего состояния.
      На последней лекции я смотрела на профессора, но ничего не слышала, ни единого слова не уловила. Сидела как манекен.
      А после окончания занятий, не дождавшись подруг, заторопилась домой.
      Шла, а ноги у меня были словно ватные..,
      Так вот почему Валех устает!
      Дома я бросила сумку с учебниками на кровать, сама плюхнулась рядом, словно многомесячная, каждодневная усталость Валеха передалась теперь и мне.
      "А учиться еще пять лет... пять лет... пять лет..." - тупо стучало в голове.
      В это время вошел Валех и, увидев меня, встревожился.
      - Что случилось, ты заболела?
      - Почему ты скрыл, что подрабатываешь грузчиком?
      - Только-то и всего?! - облегченно рассмеялся он. -> Муж не все должен говорить жене.., И из-за этого-то плакать? - Он обнял меня.
      - Ты утомляешься, губишь себя! - в слезах воскликнула я.
      - Шшш, - в шутливом испуге он приложил палец к губам. - Забита на крылечке.
      - Черт с ней, пусть подслушивает... Прошу тебя, Валех, если ты себя не жалеешь, пожалей меня.
      - Ничего с нами не сделалось, чтобы нас жалеть. - И он, неожиданно подняв меня на руки, как это бывало на стройке, закружил по комнате.
      - Отпусти, Валех... Ой, отпусти! - отбивалась я. Мы сели ужинать.
      - Вот что, Сарыш, - чтобы окончательно успокоить меня, заявил он, - ведь зачем я таскаю тяжести, думаешь из-за денег? Не только. Я тренируюсь. Готовлюсь к соревнованиям...
      - Ничего себе тренировки! - всплеснула я руками. - Ты опять обманываешь меня? Какая борьба, откуда у тебя силы еще и на это... Борьбы нам без спорта хватает! В жизни.
      Я настаивала, чтобы Валех немедленно бросил эту работу.
      Он пробовал свести все к шутке, потом, видя, что от меня так просто не отделаешься, поставил условие: мол, прежде он должен найти себе новую работу, скажем, шо" фера на грузовой машине. Но я твердо стояла на своем,
      - Нет и еще раз нет. Таскать тяжести после бессонной ночи ты не будешь. С завтрашнего дня...
      - Но на семьдесят рублей не проживешь, Сарыш, - вздохнул он.
      - Еще я получаю тридцать пять стипендии. Уже сто.
      - Трать - не хочу! - усмехнулся он.
      - Если экономно жить...
      - Когда человек холост, все проще, - посерьезнел он. - Но... Ведь мы семья. Нам нужно и в театр сходить, и для дома купить то-се.
      - Не усложняй, - повторила я. - С голоду ведь не помрем.
      С того дня я стала еще больше экономить.
      Однажды, когда Валех собрался на занятия, послышался стук в дверь. Это был почтальон.
      Помимо письма от Сарвара он вручил нам бланк денежного перевода.
      На обратной стороне бланка было написано:
      "Сарыш, зная высокомерие нашего Кероглы, посылаем это тебе. Десятка для каждого из нас ничего не значит, а вам деньги ох нужны! Зейнал просит передать, что если вы деньги не примете, то больше мы вас знать не знаем. Вот так. По правде говоря, мы с Эльдаром того же мнения. Целуем.
      Ваши братья Сарвар, Зейнал, Эльдар".
      Я была растрогана.
      Валех прочел письмо, подумал.
      - Деньги примем, - сказал он наконец. - Наступит день, когда мы вернем долг.
      - Конечно, конечно! - обрадовалась я. И бросилась ему на шею. Теперь жить было можно.
      Валех ушел в институт, а я позвала Санубар и, передав ей вложенное в конверт очередное письмо Сарвара, пошла на кухню.
      Вдруг из комнаты, донеслись сдавленные рыдания.
      Плакала Санубар.
      - Что случилось? - вбежала я в комнату. - С Сарваром что-нибудь?
      - Нет, со мной, - сквозь слезы промолвила девушка.
      - Что такое?
      - Через месяц меня выдают замуж.
      - За Гюльбалу?
      - А за кого же еще!
      - Ну, и что ты решила?
      - Ничего... Лучше умереть, чем жить с ним!
      - А нельзя сделать так, чтобы и с ним не жить, и в море не бросаться, попробовала я пошутить, чтобы успокоить девушку.
      - Но как это сделать? А тут мой отец, его родня уже день свадьбы обговаривает. . . О Сарваре я и слово замолвить боюсь. Ни к чему это не приведет. Добром не кончится. ..
      - Не отчаивайся так. И не надо трусить. Сейчас не старые времена. ..
      Она молчала, уставясь в одну точку.
      - А что, если он приедет и увезет тебя?
      - Куда?
      - К себе на стройку. В горы!
      - Ах, как бы это было здорово! Разве такое возможно?
      - Конечно. Он приедет за тобой, ты сядешь в его машину, и все. Пусть Гюльбала кусает локти.
      - А Сарвару потом ничего не будет? Ведь мой отец... Гюльбала. . .
      - Ничего они не сделают. Вы же поженитесь... Не говоря о том, что Сарвар, если захочет, этого Гюльбалу в порошок сотрет.
      - Тогда сейчас же я сажусь и пишу, чтобы приезжал. ..
      - Пока письмо дойдет, пока он ответит... Нет, время не терпит. Завтра позвоню на стройку, попрошу к телефону Сарвара и скажу ему все.
      Наутро мы пошли на переговорный пункт. Первой трубку взяла я и не сразу выдала новость, а после вопросов о делах, о здоровье. Разумеется, я не стала описывать отчаяние девушки. Но Сарвар сразу понял все. Чувствовалось, что он очень волнуется. Несколько раз просил успокоить Санубар, объяснить ей, что все устроит наилучшим образом.
      Потом говорил Валех и с мужской прямолинейностью посоветовал дело не тянуть ("А то мало ли что...-"). Сказал, чтобы по приезде Сарвар дал о себе знать, но к нам во двор не появлялся. Похищение невесты надо было устроить так, чтобы комар носу не подточил.
      А уже через два дня Сарвар ждал меня у института. Сказал, что остановился в гостинице "Азербайджан".
      Он вернулся к себе, а я поспешила домой.
      Как всегда, когда я вошла во двор, Забита с ребенком показалась на своем крыльце. А на веранде стояла Санубар- после нашего разговора она каждый раз с напряженным ожиданием встречала меня.
      Незаметно для Забиты я кивнула девушке в сторону нашего дома: мол, приходи.
      Санубар прибежала тут же. Я сообщила ей, что приехал Сарвар и что сразу же после возвращения Валеха с работы мы все вместе пойдем к нему в гостиницу.
      - Но как это сделать? - побелевшими губами спросила девушка. - Могут заметить.
      - Опять боишься?
      - Боюсь не боюсь - все равно пойду!
      - Вот и прекрасно.
      Мы договорились, что Санубар сделает вид, будто идет в магазин, а через минуту-другую выйдем и мы.
      Все прошло как по нотам. Санубар с такой неторопливой небрежностью прошла с сеткой, в которой была пустая бутылка из-под кефира, перед Забитой, что я сказала Валеху:
      - Послушай, а у нее актерский талант!
      Встретившись у магазина, мы сели в такси и через пятнадцать минут были в гостинице.
      .. .Сарвар встретил нас в новом сером костюме, который ему очень шел, в белой в горошек сорочке...
      Санубар при виде его смутилась.
      - Ну, как поживает моя невеста? - обратился к ней Сарвар.
      - Твоя невеста обронила свое обручальное кольцо в родник, - ответила за нее я.
      - Ничего, я ей дарю новое. - Сарвар вынул из кармана изящную коробочку.
      Наклонившись к Санубар, я шепнула ей на ухо: "Ты разрешишь прямо сейчас надеть тебе кольцо?"
      Санубар смутилась еще больше, легким кивком головы дала свое согласие.
      Тогда я передала коробочку Валеху.
      - Поскольку ты брат Сарвара, просим надеть кольцо от его имени на палец нашей невесты.
      Все встали. И Валех с торжественной неторопливостью исполнил этот священный акт.
      - Будьте счастливы! - сказал он.
      - Будьте счастливы! - повторила я.
      А Сарвар взял руку девушки в свою и сказал:
      - Будем счастливы, Санубар?
      - Будем... - еле слышно прошептали губы девушки.
      - Если наша старшая хозяйка позволит, мы отметим сегодняшнее событие бокалом вина, - обратился ко мне Сарвар.
      - Старшая хозяйка позволяет, - разрешила я. Сарвар извлек из шкафа небольшой бочонок.
      - Настоящий армянский коньяк, - сказал он. - В селе Баназур есть приятель...
      Мужчины наполнили стоявший в номере графин для воды коньяком. Вышли в буфет и вернулись, неся большой торт, конфеты, фрукты, четыре рюмки. Подняли рюмки.
      - Друзья, - сказал Валех. - Сегодня большой праздник в жизни четырех братьев и одной сестры. В их семью вступает еще одна сестричка. Хотя наши товарищи сейчас далеко, мысли их здесь, с нами. И они конечно же будут на свадьбе... Дорогой Сарвар, от имени всех поздравляем тебя с обручением, горячо поздравляем и тебя, Санубар. Еще раз - будьте счастливы!
      Ребята выпили. Мы тоже отпили по глотку, и Санубар закашлялась.
      - Когда будет обручение у Зейнала,- пошутила я,- то прошу учесть, что девушкам полагается пить легкое вино, а не коньяк.
      - Учтено, - изрек Валех.
      А Сарвар бросился было в буфет за шампанским, мы еле удержали его.
      Потом мы стали обговаривать детали побега, свадьбы.
      - Это дело не надо откладывать в долгий ящик, - повторил Валех. - Мало ли что родичам Санубар взбредет в голову!
      Решили, что через несколько дней Сарвар увезет девушку в горы. До свадьбы она будет жить у тетушки Гюллюбеим. А свадьбу сыграют сразу же, как сдадут новый дом в поселке горняков. Дом почти готов, до полного завершения работ осталось примерно полмесяца. А Джамал-муаллим обещал: "Пусть весь мир перевернется, но две комнаты в этом доме получит Сарвар-муаллим".
      Он так и сказал: "Сарвар-муаллим". Молодой, растущий специалист заслужил уважительную приставку к своему имени.
      .. .Уже через два дня ребята снова были в Баку. На этот раз приехали не на грузовике Зейнала, а на "Волге" Джамал-муаллима.
      Как и договорились, никто из них не показался на нашей улице. О себе дали знать, разыскав меня в институте.
      А на следующий день все мы - Сарвар, Зейнал, Эль-Дар и я с Валехом - ждали девушку в нижней части Девятой Параллельной, недалеко от магазина. Здесь, в тупичке, было малолюдно, никто нас не видел.
      И вот наконец появилась Санубар с большой базарной сумкой в руке, куда она собрала свои немногочисленные пожитки.
      Сарвар усадил девушку в машину, сел за руль. Верные телохранители молодых - Эльдар с Зейналом - разместились сзади.
      Я крепко обняла и поцеловала девушку.
      Мы обе расплакались.
      - Этих женщин не понять, в такой день плачут, -. обратился Валех к Сарвару.
      - Ничего, пусть поплачут... - снисходительно разрешил Зейнал. - Это они от счастья.
      И вот "Волга" наконец тронулась, весело покатила по улице.
      Удивительные чувства испытывала я в этот миг: и радость и грусть одновременно.
      Как мне хотелось сейчас сесть в ту машину и вернуться вместе с друзьями к себе в горы! Увидеть знакомый лес, скалу Амира. Услышать, как шумит по камням горная речка. Пройтись через лес по дороге, ведущей от стройки до домика тетушки Гюллюбеим.
      - Нет, решительно вы странный народ, - качал головой Валех, вытирая мне слезы.
      .. .Вернувшись с занятий, я застала во дворе невообразимый переполох.
      С растрепанными волосами по веранде бегала мать Санубар, старик Агабашир мрачно глядел из окна в сторону ворот, а Забита с ребенком на руках, собрав вокруг себя всех соседей, что-то докладывала им.
      Увидев меня, она замолкла, - значит, судачили обо мне.
      Не успела я войти к себе и положить на стол учебники, как вбежала мать Санубар.
      - Соседка, ты не знаешь, где девочка?
      - Нет, - покачала я головой. - А что случилось?
      - С утра ее нет. . . Как в воду канула. Несчастье какое, вай! - женщина горестно ударила себя по коленям.
      - Да не отчаивайтесь вы так. Может, к подружке пошла, - стала я успокаивать ее; мне неприятно было обманывать, но говорить правду не могла, не имела права.- Может, она в кино?
      - Какое кино, ай гыз! Не спросясь у отца? Да ты что... - И женщина снова ударила себя по коленям в отчаянии.
      Чтобы не проговориться невзначай, я прошла на кухню и поставила чайник на огонь.
      В это время в дверях показался почтальон.
      - Вам телеграмма, - сказал он, обращаясь к матери Санубар.
      - Прочти, что там, ай гыз! - окликнула меня женщина. - Да поскорей, прошу тебя.
      Я взяла телеграмму и прочла следующее:
      "Я выхожу замуж за любимого человека. Знала ваше несогласие, потому молчала. Простите. Обо мне не беспокойтесь. Скоро сообщу свой адрес. Целую. Ваша дочь Санубар".
      Я думала, женщина сейчас все разнесет, но она с облегчением вздохнула, схватила телеграмму и выскочила за дверь.
      Наверху тут же раздались вопли Агабашира. Затем через двор пробежал соседский мальчишка, крича:
      - Гюльбала, Гюльбала!
      Вскоре появился и Гюльбала, на ходу натягивая пиджак.
      Не прошло и минуты, как я услышала его злой крик:
      - Это вы виноваты, вы! Распустили девчонку! Распустили!
      Слушала я эти крики и думала: "Ну и скажет же! Это ее-то распустили?! Послушнее девушки и представить себе трудно!"
      .. .Через три дня пришло письмо от Сарвара. У них все было в порядке. Санубар, как и условились, жила у тетушки Гюллюбеим. После работы Сарвар бежал туда, но тетушка Гюллюбеим засиживаться ему не позволяла (тем более оставаться на ночь!). Говорила,есть порядок, обычаи. Вот так! Джамал-муаллим, несомненно, сдержит слово: у Сарвара вот-вот будет своя квартира. Тогда и свадьбу сыграют. Санубар чувствует себя отлично, шлет приветы.
      Ну, а мы учились.
      Ребята высылали деньги, и жить стало легче. К тому же и от тетушки Гюллюбеим нет-нет мы получали кое-какие деревенские гостинцы. Да и тетушка Джейран баловала нас фруктами.
      Словом, все было у нас, как сказал бы Сарвар, отлично.
      Правда, соседи со времени похищения Санубар не стали лучше относиться к нам, скорее наоборот.
      Жена шофера Вели Месма-баджи сообщила по секрету, что Забита разжигает Агабашира, внушая ему, что побег его дочери подстроили мы с Валехом. "Похоже, старик что-то замыслил недоброе, - говорила Месма-бад-жи. - Будьте осторожны!"
      На все это я отвечала, что мы ничего плохого не сделали, никому зла не причинили. С чего это нам труса праздновать?!
      Тем не менее я передала Валеху этот разговор и очень просила быть по возможности бдительным. "Сам понимаешь, такие люди способны на все!" Но Валех отделался шуткой: "Волков бояться - на Девятой Параллельной не жить! .. Не принимай все это близко к сердцу, пошли их всех к черту!"
      А Гюльбала с того дня на улицу носа не казал. Месма-баджи объяснила, что в квартале он считается опозоренным и стыдится своих дружков. До тех пор пока не отомстит обидчику, не может появиться среди них...
      - А что же никто из них - ни отец, ни он сам - не обратился в милицию? спросила я.
      - Зачем? Если девушку даже и удастся вернуть, ее жених не примет.
      .. .В воскресенье во двор въехала "Волга" Джамал-муаллима.
      За рулем сидел сам Сарвар, рядом Зейнал. А на заднем сиденье восседали пожилые уважаемые рабочие со стройки - каменщик уста Гадир и плотник уста Герай.
      - Приветствую наших мастеров! - подбежал к машине Валех. - Добро пожаловать! Прошу, проходите в дом.
      - Такое дело, ребята! - тихо сказал Сарвар, пока старики неторопливо выходили из машины. - Аксакалы решили попробовать помириться с родителями девушки. Я их оставляю, а сам еду в гостиницу. Если все устроится, позвоните мне, вот телефон, - он протянул листок. - Я тут же приеду. Если не устроится, то... опять-таки позвоните. Я приеду, - он улыбнулся, - за стариками.
      Аксакалы вместе с Зейналом вышли из машины. Степенно осмотрели двор, кивнули высунувшейся из своей норы Забите, но та, не ответив, спряталась обратно.
      Выпив по стакану чая и отдохнув с дороги, старики отправились к родителям Санубар. Вскоре они вернулись ни с чем. Зейнал прямо-таки огнем пылал от возмущения.
      - Нет, вы бы только послушали этого выжившего из ума разбойника, горячился он. - Говорит, у меня такой дочери нет. Раз втоптала в грязь доброе имя своего двоюродного брата, она мне не дочь!
      - Это доброе имя Гюльбалы, что ли? - прыснула я.
      - Такие солидные люди... приехали издалека, - продолжал возмущаться Зейнал, - а хозяин дома стакана чая не предложил... Уста Герай ему хорошо сказал. "Слушай, - говорит, - на такой большой стройке Сарвар уважаемый человек, и красивый, и образованный, и ум у него - что у того визиря. Чего тебе еще надо?! Все равно помириться придется, зачем упрямишься..." Но старик уперся как баран. Нет, говорит, у меня дочери, и никакого Сарвара я не знаю.
      - Значит так, - подвел итог уста Гадир. - Мы проделали долгий путь и исполнили наш долг. Раз родители мириться не желают, сыграем свадьбу без них!
      - Аминь! - поставил точку Зейнал. - Не насильно же увезли девушку...
      Мы разговаривали, и я видела через окно, как Забита, стоя посреди двора, суматошно что-то говорила Месме-баджи и женщине из соседнего двора, жене пекаря. Небось опять перемывают косточки, - дескать, это мы с Валехом подговорили девушку бежать и...
      Как эта Забита не понимает, что их свела судьба, а не мы. Сама судьба предоставила девушке шанс, быть может, единственный в жизни - вырваться из тлетворной власти этого двора; сама судьба свела Сарвара с девушкой, о которой он мечтал. Мы же попросту помогли ей не упустить счастья, помогли Сарвару обрести любимую... Пусть Забита, щуря трахомные глаза, говорит что хочет. Мы не боимся ее языка, не боимся угроз в наш адрес. Учитель Фикрет не уставал нам повторять: "Нет ничего благороднее в этом мире, чем смелость, проявленная при спасении человека в беде!" Если бы мы, боясь сплетен Забиты, боясь злобы Агабашира и мести Гюльбалы, не помогли такой беззащитной, чистой девушке, как Санубар, что бы мы тогда были за люди?!
      Я знала, мой муж не ведает страха. Глядя на его мужественное, волевое лицо и прямой взгляд, на его сильные руки и широкую грудь, что и говорить, я гордилась им. Гордилась и боялась за него.
      .. .После отъезда уста Гадир а и уста Герая наше существование стало невыносимым. Никто с нами не разговаривал - даже Месма-баджи проходила мимо, боясь вызвать озлобление Агабашира. Молоток Неймата громыхал по нашей двери день-деньской. А сам Агаба-шир, глядя на нас, зло бурчал что-то себе под нос.
      Вскоре пришло письмо от Санубар.
      "Здравствуйте, моя дорогая сестренка Сарыкейнек! - писала она. - Живу у тетушки Гюллюбеим и, чтобы рассказать, как я счастлива, не нахожу слов. Это счастье мне подарили вы с Валехом, большое-большое вам спасибо! Ах, сестра моя, как я хочу, чтобы и у вас все было хорошо! Вчера Сарвар сводил меня в поселок, и я с интересом наблюдала, как работают строители, и особенно - как Сарвар руководит ими. Его и вправду здесь ценят и любят... Сама знаешь, отец ни-, куда не пускал меня, и поначалу я стеснялась, оказавшись среди незнакомых людей. Но люди здесь такие простые, доброжелательные, что мое стеснение быстро прошло... А после работы мы с ребятами пошли есть шашлык в небезызвестной тебе пещере под скалой Амира. Сарвар сказал, что прежде вместо шампуров вы пользовались прутьями, которые сами же срезали, но однажды ты купила в магазине настоящие шампуры, которые и поныне хранятся здесь. Нам было очень весело. И Зейнал, и Эльдар, и другие товарищи Сарвара - славные, веселые парни...
      Дорогая сестра! С нетерпением жду дня свадьбы, когда, надеюсь, мы встретимся с тобой. Прошу, передай моей маме тайком мой поклон, пусть не сердится и не беспокоится за меня. Целую тебя!"
      В тот день, встретив на улице Месму-баджи, я сообщила ей о письме Санубар, в котором та слала приветы своей матери.
      - Я бы показала ей письмо, - продолжала я, - только боюсь, мать Санубар просто не захочет со мной разговаривать.
      - Еще как захочет! - ответила Месма-баджи.- Женщина она спокойная, не то что ее муж. Хочешь, я позову ее, когда Забиты не будет дома?
      Мы так и сделали. Как только Забита с базарной сумкой в руке ступила за ворота, я пришла к Месме-баджи. А через минуту там появилась и мать Санубар.
      Она подержала письмо в руках, поцеловала его, приложила к глазам.
      Я прочла все письмо от начала до конца, затем прочла еще раз.
      Я думала, женщина расплачется, но тетушка Салби, напротив, расцвела от радости.
      - А какой из парней ее увез? - справилась она.
      - Тот, что повыше ростом. Такой стройный, светлолицый, в сером костюме.
      Судя по улыбке тетушки Салби, ей пришелся по душе выбор дочери.
      Тетушка Салби неожиданно разговорилась:
      - Знали бы вы, как я намучилась с Агабаширом! Характер у него - не дай боже! Когда покойные родители, мир праху их, выдали меня за него, мне и пятнадцати годков не) было. Что такое любовь, и понятия не имела. Так и прожила с ним в страхе и тоске. Пусть хоть дочка порадуется жизни, я ведь не враг ей...
      Мы еще долго сидели и слушали горький рассказ о печальной женской доле. И расстались друзьями.
      Наша жизнь на Девятой Параллельной постепенно налаживалась.
      Подъем рано утром, зарядка. Легкий завтрак, институт.
      Приятные .хлопоты с обедом - каждый раз я старалась придумать что-то новое. Отдых. Занятия дома... Потом мы с Валехом по возникшей у нас привычке делились всем, что произошло за день. Потом ужин, книга перед сном.
      Временами я вспоминала предостережения Месмы-баджи. Но прежний страх за Валеха больше не тревожил меня. Я как-то успокоилась. Обрела уверенность в том, что все у нас будет хорошо.
      С тех пор как Санубар покинула этот двор, я как-то не очень обращала внимание на то, что творилось во--круг. Видимо, стала достаточно мудрой, чтобы терзаться и мучиться из-за того, что изменить ничего нельзя, во всяком случае - изменить нам. То,,, что было в наших силах - я имею в виду судьбу Санубар, мы сделали!
      Счастье Санубар, казалось, коснулось своим крылом и нас с Валехом. Наша любовь еще более окрепла, налилась новой силой. Никогда, пожалуй, мы не жили такой радостной, такой активной, деятельной жизнью. Как говорил нам учитель Фикрет: "Полное счастье - это когда счастливы и другие".
      Учитель Фикрет вообще часто приводил народные пословицы и поговорки, считая их сгустком народной мудрости, выдержавшей испытание временем. Иногда он чуточку изменял их применительно к современной жизни, чтобы показать их действенность.
      Однажды Валех возразил: есть, мол, пословицы и устаревшие.
      Учитель Фикрет согласился: "Да, есть", - и попросил привести пример. Валех привел такую пословицу: "За народ плакать - ослепнуть можно".
      - К чему призывает эта пословица? - сказал он горячо. - К равнодушию, да?
      - Равно и к отваге!-ответил учитель. Фикрет.- Смотря какой смысл вкладывать в эту пословицу. Не так-то просто - страдать за народ. Мол, знай: можно и ослепнуть. Знай это и не пугайся, не отступай... Еще один смысл: не плакать надо за других, а дело делать. Выручать из беды...
      Мы не отступили в страхе, мы выручили из беды другого.
      .. .А за это в нас выстрелили.
      Выстрелили коварно, исподтишка.
      Но, уверяю вас, даже в этот миг, в миг выстрела, г не жалела о сделанном. Коварство и жестокость подои ков, стрелявших в нас, не убили во мне духа мужестга и доброты.
      Пусть обо всем этом лучше расскажет мой муж.
      Валех
      Никакая дурная сила, считал я всегда и считаю поныне, не может нас одолеть.
      Потому я смело шел с занятий или на работу в котельную, не избегая самых темных и глухих переулков.
      Я был уверен: даже если Гюльбала и его головорезы-приятели и выйдут навстречу, ничего они со мной не смогут сделать.
      Правда, они выстрелили, но все равно эти мерзавцы и трусы ничего не доказали, не запугали нас.
      Дело было так.
      Был канун воскресенья, и мы долго не ложились спать.
      Я просто сидел в кресле, наслаждаясь тишиной и покоем, тем, что завтра не нужно ничего делать и не нужно никуда бежать. Сарыкейнек рядом читала книжку. Точнее - листала фотоальбом об Азербайджане, только что вышедший, с красивыми иллюстрациями, показывающими многоцветье и разнообразие лесов и гор, городов и сел нашей Родины.
      Вдруг со стороны улицы послышался шорох. Я повернулся в сторону окна, глянул, но ничего не разобрал. Это окно мы занавешивали тюлем, ведь когда у нас в комнате горел свет, с улицы все было видно. Закрывали мы обычно и ставни - ветхие деревянные ставни. Но закрывали не всегда, иногда забывали.
      Так было и той ночью.
      Я хотел было встать и закрыть ставни, но такая лень обуяла меня, так покойно было сидеть, расслабившись, возле любимой... А тут еще Сарыкейнек показала мне фотографию тенистой дороги, которая круто поднималась в горы.
      - Смотри, Валех. Дорога в наше село, помнишь? - И Сарыкейнек вздохнула. Давно нет ничего от дедушки Гадирхана... Давай завтра позвоним, спросим у доктора, как там наш дедушка, часом, не забо...
      Сарыкеййек не договорила. Раздался оглушительный в ночной тишине выстрел, звон стекла, и с влетевшей в окно пулей прервалась ее речь. Хлопнул второй выстрел, и что-то ожгло мне щеку. Потом на улице послышался топот ног. Я бросился к Сарыкейнек.
      Она лежала недвижимо на диване, бледная как смерть.
      - Ничего, Валех, не бойся, - отрывисто, как-то неестественно громко сказала она, посмотрев на меня широко раскрытыми глазами. И потеряла сознание.
      Я выскочил во двор, хотел постучать в дверь шофера Вели. Но он уже проснулся от звука выстрелов и спешил навстречу.
      - Что случилось?
      - Быстро! Сарыкейнек ранена! Выбежала Месма-баджй.
      - Куда ранена?
      - В грудь. Она теряет кровь. Быстро! - на ходу крикнул я.
      Месма-баджи побежала к себе и тут же вернулась с йодом и бинтом. Мы прижгли рану, сделали перевязку, чтобы хоть как-то остановить кровотечение.
      Сарыкейнек на мгновение открыла глаза.
      - Не бойся, Валех, - прошептали ее губы. У меня дыхание перехватило, так нестерпимо больно было смотреть на ее страдальческое безжизненное лицо. В это время с балкона послышался голос Агабашира:
      - Эй, что за выстрелы?
      Шофер Вели, подняв голову, неожиданно зло ответил:
      - Тебе лучше знать!
      - Не болтай глупостей, - нарочито возмутился Ага-башир. - Откуда мне знать, я спал...
      Признаться, впервые в жизни я растерялся. Нет, такого не может быть. Ведь наша любовь, наша жизнь... это счастье, радость.
      В больнице пожилой дежурный врач, коротко глянув на Сарыкейнек, продиктовал сестре:
      - Огнестрельное ранение. Фамилия? Возраст? Место жительства? - обратился он к нам.
      - Послушай, все это потом запишете, женщина истекает кровью, - возмутился Вели.
      - Тихо, здесь больница, - нахмурился дежурный врач.
      Вели отозвал меня в сторону.
      - Братец, - сказал он мне, - хорошо бы позвонить твоему знакомому. Сейчас стесняться нечего.
      Только теперь я вспомнил о Мурадзаде.
      Отыскав поблизости телефон, я позвонил ему прямо домой. Он сам поднял трубку.
      Я извинился за поздний звонок. Объяснил, в чем дело.
      - В какой вы больнице? - коротко спросил Мурадзаде и положил трубку.
      Хирург только стал осматривать Сарыкейнек, как в приемном отделении появился Мурадзаде.
      Ничего у нас не спрашивая и даже не поздоровавшись, он склонился над Сарыкейнек.
      В это время, запыхавшись, прибежал дежурный врач, которому, видимо, сказали о приезде товарища Мурадзаде.
      - Найдите профессора Алибека,- сказал Мурадзаде.
      - Слушаюсь, - по-военному четко ответил врач и выбежал вон.
      - Пуля вышла под правым плечом. Ранение сквозное, - стал объяснять молодой хирург.
      В комнату вошел очень высокий, лет семидесяти, представительный старик, как я сразу понял - профессор. По-приятельски кивнув Мурадзаде, он тут же осмотрел рану и, выпрямившись, приказал сестре:
      - В операционную, быстро! - Потом, повернувшись к Мурадзаде, разъяснил: Ранение серьезное, потеряно много крови. Но, кажется, пуля не повредила легкого...
      Время тянулось страшно медленно. Я непрерывно курил, шагая по коридору. Все чувства, казалось, оставили меня.
      -Держись, братец, - подбадривал меня Вели.- Все будет хорошо!
      Его слова вывели меня из состояния оцепенения.
      - А я не боюсь... Я знаю, Сарыкейнек будет жить! Наконец вот они, долгожданные слова профессора:
      - Теперь надежда есть!
      - Вот видите, Сарыкейнек не может умереть! - крикнул я.
      Профессор оглянулся на меня:
      - Кто этот парень?
      - Муж пострадавшей. Лицо его просветлело.
      - Конечно, конечно, - сказал он. - Кто еще может кричать на всю больницу!.. В народе говорят: для мужа и жены воду брали из одного родника! Потом ой улыбнулся мне и добавил: - Для своей прекрасной ханум пожертвуешь кровью?
      Я так отупел, что не сразу понял, о чем речь.
      - Как это?
      - Нужно сделать вливание твоей жене...
      - Хоть всю кровь возьмите. У меня крови много!
      - Всю не надо. - Взглянув на меня еще раз, профессор добавил: - А ты за свою жену не бойся.
      - Огромное вам спасибо! - взволнованно произнес я. - А к ней можно?
      - Сегодня нет. Все сделано, теперь будем ждать. Иди отдохни.
      .. .Проснувшись рано утром, вскочил и помчался в больницу.
      Меня впустили немедленно. Но не к Сарыкейнек. В лабораторию, где проверили группу крови, - оказалось, что наша с Сарыкейнек группа совпадает ("Воду для мужа и жены берут из одного родника", как сказал профессор).
      Разве могло быть иначе? Ведь на этом свете мы были самые близкие друг другу люди!
      Потом моя кровь медленно, по каплям, переливалась в стеклянный сосуд - от меня к моей любимой.
      Хотя Сарыкейнек была где-то рядом, за стеной, профессор не позволил мне и в тот день повидаться с ней.
      - Завтра, - сказал он. - Вливание сделали, она чувствует себя хорошо, но лучше ей не волноваться. Завтра разрешу... Точно.
      Мы разговорились.
      - Ты сам из района? - спросил профессор.
      - Да.
      - А жена твоя?
      - Тоже.
      - Ваши родители знают о происшедшем?
      - У нас никого нет, - ответил я. Услышав это, профессор помрачнел.
      - Значит, одни? Одиночество - скверная штука...
      - Мы не одни, профессор. Нас двое, - уточнил я.
      - Да, верно... Я не о вас, вообще. - Профессор вздохнул. - Не обращай внимания. К старости люди становятся сентиментальными.
      Впоследствии я узнал - профессор Алибек происходил вовсе не из бекской семьи. Он сын бедного крестьянина, Товарищ Мурадзаде рассказал, что в первые годы Советской власти предсовнаркома Нариман Нариманов вместе с некоторыми другими способными юношами и девушками из бедноты послал и Али учиться. А когда Али вернулся врачом, его и стали звать Алибеком - ведь до революции все врачи были из богатых сословий, Так и пошло... Еще в школе Сарыкейнек плакала, чи тая роман Нариманова "Багадур и Сона". Роман нравился и мне. А учитель Фикрет сравнивал жизнь Наримана Нариманова с горящим факелом, что светил народу.
      То, что профессор виделся с этим выдающимся чело веком, еще более возвысило его в моих глазах. Теперь когда я смотрел на него, мне казалось - в нем самок есть что-то от Нариманова...
      Сарыкейнек очень похудела, ослабела,
      И не знаю, что бы я делал, не будь тетушки Джейран. Она каждый день приходила в больницу, неся сумку, набитую разной едой.
      Когда я думал о пулях, посланных в нас той ночью, почему-то у меня перед глазами появлялся не Гюльбала и не Агабашир, а толстопузый Меджидов и тот низенький наглый директор мясокомбината Хыдыр, который из машины охотился за джейранами.
      .. .Несмотря на все старания Мурадзаде, найти преступников, стрелявших в нас, пока не удавалось. Агабашир доказал, что в ту ночь из-за головной боли лег спать рано - провизор дежурной аптеки на углу подтвердил, что старик в восемь вечера купил у него пирамидон. Гюльбала, как оказалось, был на свадьбе в Хачмасе, - это подтвердили свидетели. Сын Меджидова Ровшан, у которого были основания мстить нам из-за отца, тоже имел алиби...
      Видимо, мы с Сарыкейнек встали поперек дороги тех, кто до нашего появления на Девятой Параллельной свободно мог держать в страхе любого и подчинять себе слабых и беззащитных. Но совесть наша была чиста. И если бы даже Гюльбала немного поразмыслил, то и он бы понял, что, женившись насильно на Санубар, обрек бы на муки не только девушку, но и себя самого.
      - Дайте мне пистолет, я сам найду и накажу стрелявшего. Хоть из-под земли откопаю! - сказал я однажды Мурадзаде.
      Когда произнес это, спохватился. Думал, Мурадзаде отчитает меня за мой проявившийся вновь анархизм.
      - Ну, найдут стрелявшего, накажут... Но до каких пор человек будет хвататься за пистолет, как дикарь за дубинку? - Мурадзаде закурил. - Сильны, ох сильны еще пережитки! Сколько времени пройдет, прежде чем люди изживут их в себе...
      - Верно, товарищ Мурадзаде! - воскликнул я. - У нас во дворе живет одна женщина. Так вот, дня не проходит без того, чтобы она не избивала свою восьмидесятилетнюю мать... Можно ли считать ее членом социалистического общества?!
      - Вот видишь, - вздохнул Мурадзаде. - Дело тут пистолетом не поправишь...
      ... Сарыкейнек постепенно выздоравливала.
      Профессор Алибек, каждый раз осматривая рану, говорил:
      - Вот что значит молодой организм!
      Пожилая сестра как-то сказала, что каждую ночь профессор звонит, справляется о'самочувствии тяжелобольных и обязательно о Сарыкейнек.
      Я знал: профессор заботится так о нас не с тем, чтобы угодить товарищу Мурадзаде. Он не из таких людей. Просто он добрый и, кроме того, одинокий человек. Сестра рассказала нам, что детей у него нет, а жена Айна-ханум умерла четыре года назад.
      Шофер Вели, видно чувствовавший, что мне не по себе одному в стенах дома, приходил по вечерам, и мы подолгу беседовали о том о сем. Чаще всего Вели заводил разговор о войне, вспоминал эпизоды фронтовой жизни, своих товарищей... и перебрасывал мосток в наши дни, в наш двор.
      - Мы сражались за Родину, против фашистов, -. горячился он, - а тут мерзавцы, подкравшись ночью, стреляют в своих сограждан. Подонки, воры!.. Откуда им знать, что такое гуманность, что такое борьба, что такое нация...
      .. .Когда Сарыкейнек наконец выписалась из больницы, я от радости места себе не находил. Будто заново родился. Будто не Сарыкейнек, а я был тяжело ране i и пролежал двадцать пять дней в постели.
      - Нашли, кто стрелял? - спросил профессор Алибс.с при выписке.
      - Нет.
      - И что же, вы снова будете жить на той самой квартире?
      - Да, профессор. А где же еще? Сделав паузу, профессор сказал:
      - В воскресенье приходите ко мне. Посмотрю, как заживают рубцы на ране. И побеседуем заодно. Я к вам обоим привязался...
      - Спасибо, обязательно придем, - ответила Сарыкейнек.- Да будут ваши дни долгими, профессор! Вы так много сделали для нас!
      - Долгие дни уже позади, - улыбнулся он. - У старости короткий срок.
      - Вы выглядите так бодро! - возразил я.
      - И земля наша славится долголетием!-добавила Сарыкейнек.
      - Да будет так, - рассмеялся профессор. - Сам-то я коренной бакинец, и дом моего прадеда, каменщика Таги, и поныне цел. Между прочим, очень крепкий был старик, за сто перевалил. Так что, - он повернулся к Сарыкейнек, - почему бы и профессору Алибеку не дожить до ста, а?
      - До .ста и больше!- горячо подхватила Сарыкейнек.
      - Договорились, - поставил профессор точку. .. .В воскресенье мы купили букет гвоздик и пошли к профессору домой.
      Дверь открыла аккуратно одетая пожилая женщина.
      - Профессор дома?
      - Проходите! - женщина сделала приглашающий жест.
      - О-о! - воскликнул профессор. - Откуда это вы узнали, что из цветов я больше всего люблю гвоздики?
      Потом представил женщину, открывшую дверь: - Знакомьтесь, Мария Петровна.
      Мария Петровна ушла на кухню, а он добавил, глядя ей вслед:
      - Очень добрая женщина. Тридцать лет помогает нам по хозяйству. Теперь у самой хорошая квартира, взрослые дети. Но не хочет оставлять старого профессора. Каждый день приходит и делает все, что нужно... С покойной Айной-ханум они были как сестры!
      В большой, просторной комнате, куда нас пригласили, висело много картин и фотографий, на одной из них мы узнали Наримана Нариманова с группой юношей в белых халатах.
      В центре комнаты величественно возвышался концертный рояль с открытой крышкой и нотами на пюпитре. Видно было, что время от времени на нем играют. На рояле стояла фотография, на которой был снят профессор с молодой симпатичной черноглазой женщиной, - несомненно, Айной-ханум - как напоминание давних счастливых дней.
      Вазы, статуэтки, старинные картины - все настраивало на особый, строгий лад. Хотелось тихо говорить, тихо двигаться, постигая красоту, антикварных вещей. Но этот внутренний настрой души неожиданно нарушила вошедшая с подносом в руках Мария Петровна.
      - Прошу к столу, - пригласил нас широким жестом Алибек. - И вот, ребята, я терпеть не могу церемоний. Есть так есть! Помню, в студенческие годы я целого барана, случалось, одолевал. - И он открыто, доверчиво улыбнулся.
      Когда мы поели, профессор спросил:
      - Значит, жить по-прежнему будете в старом доме?
      - Только там, - ответил я.
      Подумав немного, он задал еще вопрос:
      - Я слышал, ты отличный шофер?
      - Отличный не отличный, но машину вожу неплохо.
      - Понимаешь, в чем дело, мой старый друг и шофер стал плохо видеть. Недавно сам признался, что часто перед глазами сетка появляется... Вот я и подумал, - сказал профессор, почему-то обращаясь не ко мне, а к Сарыкейнек, почему бы мою машину не водить Валеху, а?
      - Но ведь я работаю.
      - Где?
      - В котельной, кочегаром.
      - А учебе это не мешает?
      - Если и мешает, работать приходится. Жить на что-то нужно.
      - Сколько ты получаешь там?
      -- Семьдесят рублей.
      - Работая у меня, ты будешь получать больше, - заметил он. - Сары Мардану я платил сто двадцать.
      Я хотел было объяснить профессору, что зарекся работать на легковых машинах, но замялся - для этого нужно было рассказать историю о Балаами, не обо шлось бы при этом без деталей, о которых я не хотел вспоминать.
      - Спасибо, профессор, но нам, знаете, много не нужно. Студенты... Обходимся тем, что у нас есть!
      - Настаивать не буду, - с сожалением произнес он. - Но, надеюсь, вы примете мое предложение...
      - Какое?
      - Жить у меня.
      Мы обменялись с Сарыкейнек удивленными взглядами.
      - Поверьте, я не делаю вам никакого одолжения,- поторопился объяснить профессор. - Напротив. Мне самому нужно, чтобы кто-то был рядом со мной. Ведь возраст есть возраст. Переезжайте хоть сегодня.
      Мы молчали.
      - Большое спасибо за предложение, - помедлил я.- Разрешите нам подумать.
      - Да, конечно. Думайте. На том мы и расстались.
      ... - Предложение неожиданное, не правда ли? - сказал я, когда мы вышли на улицу.
      - Но, в общем-то, понятное, - ответила Сарыкейнек. - И профессор неплохой человек.
      - Все так, но... вместе жить. Ты знаешь, бывает, хорошие люди - и не уживаются.
      - Верно. И все же предложение очень заманчивое. Да и, по правде сказать, есть смысл тебе сесть за руль его машины. Все лучше, чем пропадать по ночам в котельной.
      - Но, ты знаешь, ведь я дал слово не работать на машинах начальников.
      - Профессор не из тех начальников.,,
      - Балаами тоже вначале изображал ангела, - сорвался я на резкость.
      - Что мне сказать? - вздохнула Сарыкейнек.- Решай сам.
      - А я уже решил. Ничего, знаешь, с нами не сделается. Останемся себе жить там, где живем. Ведь мы привыкли всего добиваться своими силами, не правда ли? Пусть стрелявшие не думают, что мы испугались их и сбежали. Ну, а что касается того, что профессору одиноко, будем навещать его... Договорились?
      Сарыкейнек молча кивнула.
      Мурадзаде
      Что-то стал неважно чувствовать себя в последнее время и по старой памяти обратился к профессору Али-беку. Он ничего серьезного у меня не нашел, посоветовал не слишком утомляться. Потом мы разговорились.
      - А что поделывают наши друзья? - спросил профессор. --Давно у меня не были.
      - Какие?
      - Сарыкейнек и ее муж.
      - Учатся, - ответил я. - Впрочем, я видел их месяц назад.
      - Был у нас с ними, знаете, разговор, - улыбнулся он.
      - Что за разговор?
      Профессор сказал, что предложил парню водить, его машину и поселиться вместе с женой в его квартире.
      - И что же Валех? - с интересом спросил я.
      - Попросил время подумать, а потом пришел, поблагодарил за предложение и отказался.
      - Знаете, - продолжал профессор, - я по природе немного романтик. И хотя жизнь посвятил естественным наукам, мое увлечение - это музыка, живопись, скульптура. Еще больше любила искусство Айна-ханум. Тяга к прекрасному сблизила нас, делала нашу любовь еще возвышеннее, светлей... Вот уже четыре года, как я живу на свете один. И по ночам, и не только по ночам, на меня нападает какой-то страх. Смерти? Нет, я медик, да и достаточно пожил на свете, чтобы бояться умереть. .. Недавно я понял, что мой страх - страх потерять ^все это, - профессор Алибек сделал широкий жест рукой, показывая на картины, висевшие на стенах, скульптуры, старинные предметы народного быта из меди, дерева, глины, ковровой ткани и многое другое, украшавшее комнату. - Речь не о вещах как таковых, а о том, что стоит за ними. Прекрасное, тонкое искусство. Образ Айны-ханум. Ведь почти все это она нашла в сельской глубинке, если говорить о народном искусстве, или приобрела у знакомых художников, на выставках, в антикварных магазинах многих стран мира, где мы побывали. Именно Айна-ханум... Сорок лет мы прожили с ней в этом доме, половина наших заработков ушла на то, чтобы украсить его, сделать не просто, жилищем, а храмом прекрасного, хранителем красоты...-'Профессор взял лежавшую на столе пачку сигарет. Было видно, он очень разволновался. - И теперь, знаете, продолжил он, неумело закуривая, - когда я смотрю на эти картины, скульптуры, мне кажется, что с каждой из них на меня устремлены глаза Айны-ханум. Я смотрю вот на этот рояль, и мне слышится сейгях, который так искусно исполняла моя жена... Неужели, когда умру и я, весь этот мир вещей и воспоминаний, тот культ прекрасного, которому мы с женой отдали многое в своей жизни, - неужели все это бесследно исчезнет, вещи попадут в случайные руки, а сама память о нас, наши чувства и мысли канут в Лету? Вот тогда, кажется мне, и наступит наша подлинная смерть. Ее-то я и боюсь... Знакомство с Валехом и его прекрасной молодой женой напомнило мне нашу молодость, любовь. Ведь и мы были такими же юными, такими же гордыми. У меня и возникло желание помочь ребятам выучиться, передать им свою любовь к искусству, к прекрасному. ..Ив один прекрасный день, перепоручив им все, - профессор снова показал на комнату со всем, что было в ней, - вместе с нашими с Айной-ханум сорокалетними воспоминаниями с легким сердцем уйти из мира.
      Что ж, профессор и вправду был романтической душой.
      .. .Спустя несколько дней мы встретились с Валехом, Я спросил:
      - Вы не приняли предложения профессора. Почему?
      - Как-то сразу не понравилось мне оно, - сознался Валех. - Что же получается? Не сеял, не пахал, а к столу сел... Зачем нам это? Мы не из тех, кто забирается под крылышко, ищет чьего-то милосердия.
      - Но ведь профессор сам нуждается в милосердии. Он одинок.
      - Мы всю жизнь будем благодарны ему, - растроганно ответил Валех. - Он вернул к жизни Сарыкейнек.
      Одним этим сделал нас вечными его должниками.., Зачем же нам брать от него еще что-то. Квартиру, редкую коллекцию предметов искусства...
      - Но ведь он понимает под этим не только вещи.
      - Все верно, - ответил Валех. - Общение с профессором для нас с Сарыкейнек праздник, мы часто бываем у него. Но, простите, принять его предложение я не смог... Пробовал убедить себя, не удается. Понимаете, если я соглашусь, то невольно унижу себя в собственных глазах... - Он улыбнулся. И продолжал: - Раз уж с первого дня жизнь бросила нас в воду с тем, чтобы мы сами научились плавать, - и мы научились! - зачем же нам теперь лодка? Или тем более - яхта!
      На этом мы закончили наш разговор.
      Он напомнил мне эпизод моего детства. То, как мой папа, охотник, принес однажды орленка. Мы смастерили клетку, кормили орленка свежим мясом. Но однажды, когда орленок подрос, я забыл закрыть клетку, и он на моих глазах вылетел, покружил над нашим двором и исчез в небе.
      - Он вернется? - спросил я отца.
      - Конечно, нет.
      - Но почему? Ведь мы ему давали досыта мяса...
      - Орел любит пищу, которую он добыл сам, - ответил отец. - На свободе.
      Сарыкейнек
      Никогда у меня не случалось серьезных разногласий с Валехом, всегда мы с ним были заодно. А тут мне показалось, Валех не прав.
      Скажу прямо - предложение профессора, когда оно прозвучало, показалось мне чудом, упавшим с неба...
      Сколько трудностей и лишений мы испытали, сколько хлебнули лиха! Жизнь не баловала нас. А тут такой подарок судьбы!
      Старый профессор спас меня от смерти. Значит, мы с Валехом на всю жизнь обязаны ему, должны заботиться о нем... Валех возил бы его на машине, я бы содержала его дом в чистоте и порядке (профессор сказал, что Марии Петровна переезжает в Харьков, к младшей дочери). И я и Валех относились бы к нему, как к родному отцу, не давали бы ему чувствовать себя одиноким.
      Таким образом, и профессор был бы доволен, и Валех избавился бы от изматывающих дежурств в котельной, и я бы не видела больше физиономии Забиты...
      Однако чем больше я думала над словами Валеха, которыми он объяснил свой отказ, тем больше понимала его правоту.
      Я словно бы постепенно пробуждалась от какого-т розового дурманного сна. Пробуждалась и - не жалел л о своем пробуждении.
      Присущие Валеху чувство собственного достоинства, мужская гордость, самолюбие никак не вязались с пред ложением профессора Алибека. Странно, что я этого сразу не поняла...
      Пустыми и тщетными показались мне мои мечты и надежды, связанные с красивой, легкой жизнью в профессорской квартире.
      Мы были молоды и свободны, мы любили друг друга. Перед нами открыты были все пути... И мы должны были идти, как и прежде, своей дорогой.
      Ну, а профессор... Он был известным человеком. Его все знали и ценили. Нашлось бы много людей, которые бы позаботились о нем, помимо нас. В том случае, разумеется, если бы возникла такая необходимость. Пока же в свои восемьдесят лет он выглядел, слава богу, отлично!
      После этого случая мой муж еще больше возвысился в моих глазах.
      Среди моих однокурсников было немало девушек и парней из обеспеченных семей, у которых дома разве птичьего молока недоставало. Когда они спрашивали: "Где работает твой муж?" - я без стеснения отвечала; "В котельной кочегаром. И добавляла: - А еще учится на юридическом в университете". Услышав такой ответ, один толстый парень, приезжавший в институт на "Жигулях", пошутил:
      - Знаем мы таких рабочих. После института по
      ставят прокурором, придем к тебе на поклон за протекцией...
      Я не полезла за словом в карман:
      - Мой муж станет таким прокурором, к которому с протекцией не подъедешь. Если окажешься виновным, накажет будь здоров!
      И я нисколько не рисовалась. Только таким видела я его. Я безгранично верила в Валеха, верила в его яснук судьбу. И как хорошо, что пуля, предназначенная ему попала в меня! Что я выжила, выздоровела, а теперь мы снова вместе.
      Видно, не зря повторяла я слова, которые испокон веков произносят любящие женщины моего народа: "Да перейдут твои болезни и горести на меня... Да стану я твоей жертвой!"
      Меня оставил постоянный страх за Валеха. Казалось, этот страх покинул меня в тот самый миг, когда пуля, посланная в Валеха, попала в меня.
      Хотя судьба и привела нас в этот ужасный двор, мы не можем жаловаться на нее, ибо хороших, близких нам людей несравненно больше в этом большом городе, и мы всегда в самую трудную минуту чувствовали их рядом.
      Это они не допустили, чтобы Валех снова попал в тюрьму из-за Балаами. Напротив, Балаами самого вывели на чистую воду.
      Это они спасли меня от смерти...
      Нас приняли в институт без какой-либо руки или поддержки: здесь мы встретили честных справедливых людей.
      Они, эти люди, в лице профессора, хотели нас усыновить, хотели облегчить нам тяготы жизни...
      Наконец, они искали сейчас тех негодяев, которые стреляли в нас.
      .. .После выхода из больницы на всякий случай я сказала Валеху:
      - Теперь каждый вечер придется закрывать ставни. Раз их выстрел не достиг цели, они могут выстрелить еще.
      - Нет, от страха они теперь не знают, за каким кустом спрятаться. Капитан Эльдар сказал, что теперь мы и двери можем оставлять на- ночь открытыми... В милиции примерно знают, кто мог стрелять. Собирают доказательства.
      Вчера вечером к нам заглянул Вели.
      - С вас магарыч, ребята, - весело сказал он.- Сегодня услышал, утвердили план застройки нашей окраины... Все развалюхи скоро снесут. Здесь вырастет новый микрорайон.
      - А нас куда же? - улыбнулся Валех.
      - Нам дадут квартиры в другом месте. Так, чтобы из его окна, - Вели кивнул в сторону Агабашира, который сидел на веранде и пил чай, - в нас никто больше не-мог выстрелить.
      До старика наверняка долетели эти слова, но он промолчал.
      А Забита, стоявшая во дворе с ребенком на руках, что-то проворчала и уползла в свой полуподвал.
      .. .Через месяц мы успешно сдали сессию, перешли на второй курс. И в вагоне, где проводницей была тетушки Джейран, поехали на свадьбу Санубар с Сарваром (свадьбу ради нас отложили на послеэкзаменационное время). Тетушка Джейран по завершении рейса обещала тоже прибыть на торжество. Ведь теперь крон г нас у нее в этом мире были такие добрые друзья, как тетушка Гюллюбеим и Назлы, как Сарвар, Зейнал и Эльдар...
      Заметки автора
      Случилось так, что долгое время меня не было в республике. В Азербайджане произошли перемены. В большой мере это было связано с тем, что Мурадзаде избрали на очень ответственную партийную должность. И потому по возвращении в Баку первым моим желанием было увидеться с ним.
      Еще в самом начале нашего знакомства я почувствовал в нем незаурядный ум, неукротимую энергию и волю, склонность смотреть в глубь социальных явлений, и главное - чистоту помыслов, бескорыстность в служении народу. Это была личность, которой, несомненно, .требовалось широкое поле деятельности...
      За то время, что мы не виделись, Мурадзаде заметно изменился. Виски поседели. Он осунулся, выглядел утомленным. Было видно, он сильно устает в круговороте своей крайне напряженной и обширной работы.
      Я завел разговор о нынешнем подъеме республики, и глаза Мурадзаде сразу оживились, усталого вида его как не бывало.
      - Вы знаете, - сказал он горячо, - каждая пядь нашей земли - это золото! Чего только не таится в ней, что только она не способна родить!.. А каковы наши люди! Работая в поте лица, наши предки добывали себе хлеб. И теперь крестьянин трудолюбив, настойчив, неприхотлив. Он может вынести любые трудности и ли-шения, способен на любую самоотверженность... Наш долг обеспечить ему спокойную жизнь, возможность пользоваться плодами своего труда. Охранять его права от всякого рода воров и лихоимцев, ловких карьеристов, лицемеров, хапуг. И, знаете, дело не сводится к тому, чтобы поймать всех преступников и осудить. Единая цельная народная совесть, здоровый нравственный климат снизу доверху - вот наша главная задача. Задача крайне трудная, но успешное выполнение ее сулит невероятные" успехи в грядущем. А грядущее - наша общая судьба...
      Когда он говорил все это, я почувствовал, что упомянутая им "единая цельная народная совесть" - не какая-нибудь оторванная от жизни романтическая абстракция, а назревшая в реальности нашего поступательного развития высокая, вполне достижимая необходимость.
      Разговор перешел на другие темы.
      - А чем кончилась повесть наших влюбленных? - с улыбкой спросил я.
      - Сарыкейнек и Валеха?
      - Да.
      - Их повесть еще не окончена, - сказал он. - Сарыкейнек стала инженером и работает на той самой стройке, где когда-то была крановщицей, а Валех после университета некоторое время был следователем, потом- следователем по особо важным делам. ...Я посоветовал ему продолжить образование в Москве, сейчас он учится в аспирантуре.
      Мы помолчали.
      - Знаете, я всегда чувствовал в этом парне помимо храбрости и, скажем, наивной доверчивости еще и чистоту души. Врожденную пытливость. И еще четкость гражданской позиции. Он всегда честен, прям, принципиален. Обладает, короче говоря, той идейной убежденностью и человеческой совестливостью, которые необходимы каждому прокурору, судье. Без чего не дано в конкретных обстоятельствах тоге или иного дела увидеть причины правонарушения социальные и психологические. Понять суть преступления, личность преступника. .. Нам очень не хватает таких работников. Очень,
      Выйдя из кабинета Мурадзаде, я взял такси и съездил на Девятую Параллельную. Но не только не нашел дома, где в свое время жили мои герои, самой улицы не нашел.
      Вокруг стояли новые многоэтажные дома, во дворах играли дети, мирно сидели на скамеечках старики.
      И дома были иными, и улицы назывались иначе.
      Надо ли говорить, что никого из прежних обитателей, вроде Гюльбалы в его огромной кепке, я не встретил.
      С большим волнением я ехал на стройку в район. Здесь, в горах, на месте недавнего поселка горняков, который строили мои герои, теперь вырос небольшой городок. Из тех современных городов, где комфорт и благоустроенность сочетаются с чистотой окружающей среды, тишиной и уютом сельской местности.
      Городок был перспективным - помимо строителей здесь жили рабочие и инженеры горно-обогатительного комбината.
      Был воскресный день.
      Поднявшись на третий этаж, я нашел на двери нужный номер квартиры, нажал кнопку звонка.
      Дверь открыла Сарыкейнек.
      - О-о-о! - обрадовалась она. - Добро пожаловать! Как хорошо, что вы вспомнили о нас, приехали сами!
      Мы прошли через уютную гостиную на балкон.
      С балкона открывался изумительный вид на горы, лес, речку. Где-то там, в лесу, была и милая сердцу моих героев скала Амира.
      - А где Валех?
      - Сейчас будет. С минуты на минуту... Повел Саяд к тетушке Гюллюбеим.
      - Саяд?
      - Да, дочку.
      - Значит, у вас уже и дочка есть?
      -Три годика. Такая славная! Впрочем, увидите сами.
      Сарыкейнек оживилась, когда разговор коснулся ее дочки. Как и любая мать.
      - Валех приехал на летние каникулы?
      - Да, ведь он теперь снова засел за учебники. В аспирантуре в Москве.
      - Знаю. Мурадзаде рассказывал. Между прочим, ездил я на вашу Девятую Параллельную. Знаете, теперь и улицы такой нет, а от вашего двора и следа не осталось.
      - Да... - Лицо у Сарыкейнек затуманилось. - Это так. Те дома снесли.
      Она сказала это, как мне показалось, с грустно.
      Человеку свойственно жалеть о минувшем, прожитом, даже если в нем и не все было радостным...
      Сарыкейнек, теперь уже зрелая, уверенная в себе женщина лет двадцати пяти-двадцати шести, держалась очень естественно. И каждое ее движение словно дышало какой-то удивительной раскованностью, свободой.
      Она успевала и со мной говорить, и хлопотать на кухне, и накрывать на стол...
      Современная женщина, не переставшая быть хранительницей семейного очага.
      И вот наконец появился Валех с хорошенькой черноглазой девчушкой.
      Я поднял маленькую Саяд (ее назвали так в честь матери Сарыкейнек), поцеловал.
      Как старому знакомому общительная девочка показала мне пахнущий свежим тестом колобок, только что испеченный для нее в тендире бабушкой Гюллюбеим.
      - Это нене Гюллю, нене Гюллю дала, - щебетала она. - Хотите попробовать?
      Валех раздался в плечах, чуточку погрузнел, стал спокойней, солидней.
      - Когда кончаешь аспирантуру? - спросил я.
      - В нынешнем году, - ответил он. - Диссертация, можно сказать, готова.
      - Уж не любимому ли твоему герою она посвящена? - пошутил я. - Наполеону?
      - Нет, - ответил он без улыбки. - С этим героем я распрощался.
      - Как так?
      - Да, Наполеон был удивительно смелым человеком и великим полководцем, продолжил он. - Но его гений не уменьшил страданий людских. Напротив, прибавил их... Вы думаете, среди преступников нет талантливых людей? Есть. Помочь им раскрыть свои способности, направить их в нужное русло, реализовать на практике - вот какой проблемой, я занимаюсь сейчас.
      Когда он говорил все это, в его голосе помимо былой решительности и твердости я почувствовал какие-то новые непривычные нотки. Серьезность, вдумчивость человека, немало повидавшего и пытающегося во всем разобраться...
      Я спросил его о том, как живут-поживают наши Друзья.
      - Неплохо, - ответил он. - Сарвар сейчас главный инженер на стройке, начальник Сарыкейнек. По ее словам- строгий, но справедливый. - Валех улыбнулся.- Его жена Санубар учится заочно в институте, у них растет сын. Наш Зейнал стал завгаром, по-прежнему холост. А вот Эльдар женился на девушке-механизаторе. Теперь он бригадир водителей..,
      - А тетушка Джейран?
      - Вышла на пенсию. То живет у себя в Баку, то ездит в Кировабад к дочери.
      - И к нам заезжает, - добавила Сарыкейнек.
      Я не стал досконально расспрашивать моих героев ни о судьбах обывателей-с Девятой Параллельной, ни о том, нашлись ли мерзавцы, стрелявшие в Валеха и попавшие в Сарыкейнек. В эту минуту не хотелось будоражить в памяти тяжкие воспоминания прошлого.
      По взглядам, которыми обменивались Сарыкейнек и Валех, я почувствовал без слов, что они по-прежнему любят друг друга, счастливы быть вместе...
      Когда я возвращался в город, то, наблюдая в окно машины за мелькающими пейзажами, все думал о своих героях, об их проверенной испытаниями любви. Мне казалось, что именно верность Сарыкейнек и Валеха друг другу, своему призванию, своему народу была основой всех духовных ценностей в их жизни.
      Еще наши предки говорили: каждому влюбленному - своя эпоха.